Текст книги "Тихий берег Лебяжьего, или Приключения загольного бека (Повесть)"

Автор книги: Алексей Ливеровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

По следам разбойников

В дровяном сарае собрались сыщики и еще пришли старшие девочки, Галя и Нина, и Ванька Моряк. Мы расселись на дровах. Юрка как царь залез на самый верх поленницы, спокойно, будто ничего особенного нет, рассказал, как он с Лешкой, то есть со мной, нашел разбойников. Гале хотелось узнать, как Юрка догадался, где надо караулить. Юрке было приятно, что мог похвастаться, но он и виду не подал, ответил небрежно:

– Методом индукции и дедукции. Я понял, что они живут в лесу, а воруют в нашей деревне. По дороге им ходить нельзя: заметят. Вдоль речки прямо в деревню идет тропа. По ней ходят рыбаки и коровы, когда заблудятся, возвращаются не прогоном, а прямо. Разбойники воруют ночью и к утру должны уходить. Вот мы их и подкараулили. Очень просто.

Юрка прямо раздулся от гордости. Алька, конечно, завидовал, послушал, наморщился, спросил:

– Ну и видели, ну и что? Уряднику скажете?

– Лучше бабушке или тете Зине, – вступилась Галя.

– Так, так, – иронически протянул Юрка, – бабушка и тетя Зина прячутся на тропе, разбойники подходят, женщины выскакивают, и разбойники их режут ножом. Великолепная идея! Галя, ты гений!

– Что ж ты предлагаешь?

– Ничего не предлагаю, я узнал, кто разбойники и где они. Задача решена и не представляет для меня больше интереса. Ватсон! Вам пора вернуться к своим больным.

Тут, как будто и некстати, Нинка задала вопрос:

– Почему большой черный бьет Ваньку? Может быть, Ваньке плохо и его надо выручить?

Сразу все закричали:

– Конечно, плохо!

– Может быть, он простой воришка, а черный страшный разбойник?

– Ванька у него раб!

– Сам в сапогах, а Ванька босой!

Нинка застучала палкой по дровам:

– Слушайте! Слушайте! Как хотите, Ваньку надо выручить, отнять от чернобородого.

Против никто не был, всем захотелось выручить Ваньку. Когда шум смолк, раздался голос Юрия:

– Хорошо, так решили, может быть, и правда, только как сделать? Мы знаем, где ходят разбойники, и не знаем, где они живут, надо…

– Ну что ж, – прервал Алька, – просто надо выследить.

– Просто? Скажи, как? Надо же…

– Пожалуйста. Купим много-много зубного порошка, насыплем на тропинку, где они ходят. Ночью они не заметят, запачкают ноги, и мы их найдем по белым следам.

– Тогда уж лучше вырыть на тропинке глубокую яму, – загорелся Алешка Артист, – сверху закроем ветками. Так в Бенгалии ловят тигров. Когда оба провалятся, мы осторожно вытащим Ваньку, разбойника оставим в яме. Идет?

– Лучше написать Ваньке записку, чтобы он удрал к нам, и приколоть ее на куст у тропинки, – сказала Галя.

Я предложил поднять на опушке леса огромный воздушный змей и на нем написать: «Ванька! Приходи, не бойся».

– Глупости, – фыркнула Нинка. – Записки – это глупости, разбойник прочтет первый и убьет Ваньку за измену.

– Вы не даете мне говорить, – возмутился Юрка, – первым делом надо найти их притон. Это главное.

– Хорошо, – поддержал Алька, – давай так: разделимся, ты находишь притон, я беру на себя вытащить Ваньку.

– Как ты его вытащишь?

– Очень просто. Достану лошадь, подскачу к притону и, как татары полонянок или казаки раненых, заброшу в седло.

Юрка сделал ехидную морду:

– Где ты достанешь смирную лошадь? На настоящей кавалерийской ты до притона не доедешь, свалишься раньше.

Алька разозлился:

– Прекрасно умею на лошади, тысячу раз ездил верхом.

– Врешь, врешь. Где ездил верхом?

Алька облизал губы:

– Ездил в зоосаду на… на… осле. Катался два раза.

– Алечка, дорогой! Где ты его достанешь? Ручаюсь, что на двадцать верст кругом нет ни одного осла, кроме тебя, конечно.

Галька почувствовала, что сейчас начнется драка, захлопала в ладоши.

– Довольно, довольно, прекратите. Думайте, как выручить Ваньку.

– Если бы сыщицкую собаку, – вздохнул я мечтательно.

– Стойте! Стойте! Стойте! Идея! – Юрка задумчиво помолчал, спросил: – Скажите, Ванька любил играть с бабушкиным Бобкой? Кормил его?

– Любил, любил, вечно ему кусочки таскал. Бабушка ругалась.

– Отлично, – заключил Юрка. – Мы возьмем Бобку на веревку, выйдем с ним на тропу, и он приведет нас к Ваньке как сыщиковская собака.

Мы закричали: «Ура! Здорово!» – и решили не откладывать дело. Юрка был польщен и стал распоряжаться. Гале велел принести колбасы для Бобки, а мне достать веревку. Вступился Сережка, он всегда так: молчит, молчит и вдруг проскрипит неприятное:

– Все неправильно. Колбасу давать нельзя, она забивает у собаки нюх. И главное, чтобы собака нашла, надо дать понюхать какую-нибудь вещь вора.

Юрка и тут нашелся:

– Галя! Принеси не колбасу, а печенье или булку с маслом. Нина! Возьми незаметно у Анны-прачки носовой платок или… в общем, что найдешь. Ванька ее сын, мать и сын должны пахнуть одинаково или очень похоже.

Бобка на бабушкином крыльце грелся на солнце и желтыми зубами выкусывал блох. На Юрку сначала заворчал, потом ничего – дал надеть на шею веревку и пошел за ним. Галька, чтобы Бобка не сердился и ему было бы веселее, все время давала ему маленькие кусочки печенья.

На тропинке, на том месте, где тогда шли разбойники, мы остановились. Нинка вытащила из кармана Аннин головной платок и дала его Бобке понюхать. Бобка чихнул и, наверное, понял.

Юрка погладил его по голове, скомандовал:

– Ищи! Вперед! Веди!

Бобка сразу сильно потянул веревку, подошел к речке и долго пил, даже искупался, поплавал у самого берега.

Галя приговаривала:

– Пусть, пусть, не мешайте, он охладится и поведет. И верно. Бобка отряхнулся, поднял на куст ножку, смешно пискнул и помчался. Мы еле поспевали. Он вел нас по тропинке до железнодорожной насыпи, там резко повернул вдоль пути, прошел еще немного и свернул по некошеному полю к поповой даче. Попов дом стоит отдельно, близко к лесу. Бобка привел к красивому голубому забору и полез в дыру. Юрка снял с него веревку, сказал нам:

– Отпущу. Может быть, они там скрываются и он найдет. Самим идти не стоит.

Бобка обогнул дом, мы побежали за ним вдоль забора, заглядывая в щелки. На заднем дворе у конуры на цепи сидела лаечка, белая-белая, пушистая, как игрушечная. Она сразу вскочила на будку. Бобка подбежал, понюхал, что у лаечки в жестяной плошке, быстро все съел и принялся кататься на спине. Видно, они давно уже дружили.

Юрка со зла забросил веревку через забор, и мы пошли домой.

Гроза

Ночью мы все проснулись от страшного грохота. Вспыхивали фиолетовым светом окна. Кира бегала по дому, закрывала печные вьюшки, крестила двери и окна, что-то бормотала и зажгла у себя в комнате лампадку. Потом ей, наверно, показалось этого мало и она зажгла перед иконой еще две восковые церковные свечи. И маму ругала за то, что в наших комнатах нет образов и что бог может нас всех покарать, спалить дом. Юрка спросил ее, за что бог может на нас сердиться? И еще сказал, если бог и захочет спалить наш дом, то ему будет очень трудно сжечь все и оставить целой Кирину комнату за то, что там есть икона. Юрке здорово попало от мамы. Она сказала, что только некультурные люди смеются над верующими, все равно какими, православными, магометанами или иудейской веры.

Кира же страшно рассердилась на Юрку, накричала, что он стрекулист, и бог его непременно так или иначе накажет, и все боятся бога – даже урядник. И это уж так. Вчера только обедня кончилась, пришел в церковь урядник с одним стражником, и хотели что-то искать. Батюшка их в алтарь не пустил, и они покорились, поняли, что нельзя, ушли.

– Так они не бога, а попа испугались, – рассмеялся Юрка.

И опять ему попало от мамы, что зачем говорит поп, надо называть священник. Юрка огрызнулся, что все взрослые так говорят, а потом задумался и пошел спать. Я удивился. Гроза еще не кончилась, молнии так и сверкали, можно было еще посидеть со всеми, а он ушел. Тогда я вышел и поднялся к Юрке наверх. Кровать была пустая, даже одеяло не откинуто. Тут засветились, загорелись молнии, и я увидел в окно, что Юрка вышел из нашей калитки и побежал в сторону Лоцманского.

Старый кирпичный

Утром, после завтрака, мы пошли в дровяной сарай, так как дождь не кончился, правда, был уже не сильный. В сарае были все, и Сережка пришел.

Юрка взгромоздился на самый верх дровяной кучи и заявил:

– Итак, собака не помогла, Бобка не захотел нас привести. Ваньку спасать надо, – это два. Мы знаем, что разбойники приходят из леса, – это три. Но где они живут? Надо найти их притон, – это первое дело. Скорее всего, они живут в пещере. Пещеру я знаю только одну, за старым кирпичным заводом в крутом берегу речки: там брали песок.

Алька тоже знал пещеру за старым кирпичным и сказал, что это очень подходящее место для притона и что он и раньше догадывался, что разбойники там живут.

– Хорошо, – сказал Юрка, – если вы согласны искать притон, то первый вопрос: когда?

Алешка Артист округлил свои и так большие глаза и предложил искать ночью:

– Будем красться и заметим огонек.

Ночью никому не захотелось. Днем, наверное, удобнее, когда разбойники должны отсыпаться после набегов. Юрка подумал и как бы ответил на наши мысли:

– Отлично. Надо идти сейчас же. Дождь перестал. Если мы бегом туда и обратно, то успеем вернуться к молоку, и дело сделаем, и никто не узнает, где были.

Алька пытался перечить, говорил: «А что мы, если найдем, сделаем с разбойниками? Они могут нас убить». Мы согласились с Юркой: там видно будет и, главное, успеем удрать. Юрка крикнул:

– Побежали! Все за мной, на носках, на третьем шаге выдох.

Помчались все сыщики. Руки поджаты в локтях – топ, топ, топ – выдох, топ, топ, топ – выдох. Долго-долго бежали полем до опушки леса. У меня, как всегда, закололо под ложечкой, и я попросил остановиться, передохнуть. В лес вошли шагом. Алька сразу сел и набросился на кислицу. И мы все. Под деревьями было прохладно и пахло земляникой со сливками. Дальше идти не хотелось; мне, наверное, больше всех не хотелось – ведь я, если не считать Мишки, самый младший.

Юрка встал и сказал:

– Пошли, пошли…

Алька замотал головой:

– Подожди, доем.

– Всю кислицу? Лопнешь. Пошли.

Алька облизал губы и думал вслух:

– Вряд ли успеем вернуться к молоку. Я дал маме честное слово, что приду пораньше.

Юрка засвистел сквозь зубы, тяжело задышал и бухнул Альке в лицо:

– Ты свинья. Старая свинья. Просто трусишь. Никуда тебе не надо. Хочешь бросить товарищей? Мы тебя проклянем самым страшным проклятьем и навсегда исключим из племени.

Алька сдался, и мы не торопясь пошли; страшно не хотелось. Решили искать пещеру вверх по реке, начиная от кирпичного завода. Скоро мы оказались на крутом берегу речки, над заводом. Завод заброшенный, остались там глиномятка, развалившаяся печь для обжига кирпича и дом для рабочих. Спустились по дороге и шли мимо заброшенного дома. Вдруг Юрка повернулся к нам и сделал руки крестом:

– Стойте! Нюхайте!

Мы принялись принюхиваться. Пахло дымом. Тут я заметил у самой реки две рогульки, между ними зола и из нее тоненькая ниточка дыма.

– Давайте уйдем, – зашептал Алька, – они близко.

У меня захолодело в животе, посмотрел на Юрку – он бледный. Неожиданно для всех Алешка Артист решительно покрутил головой:

– Тише! Тише! Спокойно! Пошли смотреть, в случае чего, бежим!

Когда он сказал это слово, у меня дернулись в обратную сторону ноги. Все равно пошли смотреть.

Около костра валялись обглоданные рыбьи кости и корка хлеба. Больше ничего. У воды на мокром песке отпечатались свежие следы страшно большого сапога и босой ноги. Рядом куча рыбьей чешуи. Мы оглядывались, оглядывались – людей не было видно. Алешка схватил Юрку за руку, показал на дом:

– Смотри! Лестница…

К чердачному окну была прислонена лестница, сбитая из жердей. Мы подошли поближе, говорили только шепотом: вдруг они там, на чердаке? Алешка сегодня был самым отчаянным, сказал:

– Никого нет. Они втянули бы наверх лестницу, так всегда делают разбойники. Я пойду.

Сказал и полез. Нас просил подождать, потому что лестница плохая. Через минуту показался в окошке, поманил рукой. Полезли один за другим. Я только влез, как услышал Юркин голос:

– Ого! Смотрите, смотрите.

В дальнем углу чердака у окошка, целого, не разбитого, занавешенного какой-то тряпкой, стоял стол. Около него две чурки как стулья, над столом на гвозде, вбитом в балку, фонарь. Совсем рядом под скосом крыши кровать, вернее, логово из досок и сена. На столе пустая бутылка, две кружки, куски хлеба, огрызок сахара и длинный, блестящий нож. Отчаянный Алешка взял его и, размахивая руками, продекламировал, правда, тихим голосом:

 
Лемносский бог тебя ковал
Для рук бессмертной Немезиды,
Свободы тайный страж, карающий кинжал,
Последний судия позора и обиды…
 

Мне стало страшно-страшно. Я прямо умолял:

– Брось, Алешка, положи на место. Ребята, пойдемте.

Алька меня поддержал, прошипел:

– Уйдемте, уйдемте, они сейчас вернутся.

Юрке, видно, тоже было страшно, но он не убегал, продолжал осматривать чердак, нагнулся и вытащил из кучи сена лошадиный хомут, совсем новый, наверно, тот, что пропал у тети Зины. Не знаю, почему, когда осмотрели хомут, стало не так страшно. Не такие уж разбойники, раз хомуты воруют и Ванька где-то тут, и мы его все знаем, обыкновенный наш Ванька прачкин. Юрка скомандовал:

– Ничего не брать, все на место. Пошли!

Мы спустились вниз на свет, на солнце. Поскорее отошли от проклятого дома, поднялись на дорогу, шли домой и хохотали, хохотали по всякому пустяку. Когда вышли на поле, Юрка остановил нас, поднял руку:

– Ребята! Молчать! Никому! Клятва!

Мы тоже подняли руки и прошептали про себя обычную клятву молчания.

На выручку

Девочки, конечно, поняли, что сыщики куда-то ходили, и на следующий день, когда мы все собрались, страшно хотели узнать, что и как. Мы молчали. Алешка Артист, когда его спрашивали, делал такую морду, что сразу понятно – у него тайна.

Утро было пасмурное, накрапывало, мы не пошли купаться и собрались под крышей дровяного сарая. Галя сказала, что это свинство – не рассказывать, делать тайну по пустякам. Юрка мрачно сдвинул брови и ответил, что у нас клятва. Но сыщики разом заорали, что наши клятвы только от взрослых, от своих – свинство. Нам, правда, самим хотелось поделиться. Юрка, наконец, позволил, и мы рассказали все как было. Алька еще добавил то, что я не заметил: что окно было занавешено женским платьем, а кинжал был на кончике окровавленный: Алька уверен, что женщина убита; Наверно, не я один заметил, что Алька один раз облизал губы, все равно стало неприятно и больше не хотелось говорить про кирпичный завод и разбойников. Галя позвала купаться – не так уж холодно. Может быть, и пошли бы, да захныкала Муська:

– Жа-ал-ко Ва-ань-ку! Ра-аз-бойник убьет…

Страшно ненавижу, когда ревут девчонки, даже если и не зря, «на нервы действуют» – как говорит мама. Вот Нинка никогда не плачет, никогда. И на этот раз она фыркнула на Муську:

– Не реви! Не поможет. Ребята! Надо Ваньку выручить, выкрасть у Чернобородого. Обязательно!

Никто не возразил, и Нинка предложила:

– Пусть старшие мальчики и я с ними пойдут на кирпичный выкрадывать Ваньку.

Алька, он старший мальчик, перекосил брови и надул губы:

– Дураков нет, разбойники зарежут всех, кто подойдет. Идти на верную смерть? Надо сказать уряднику, они подкараулят и заберут.

Галька запротестовала:

– Вот уж это дурацкое дело. Нельзя! Нельзя так – тогда они и Ваньку заберут в тюрьму. Ваньку жалко. Нина права – надо самим выручать.

Юрка, Алька и Ванька Моряк молчали и не смотрели друг на друга. Нинка встала и так спокойно:

– Ну хорошо. Не идете? Так я сама… – И пошла к выходу.

Муська заплакала. Юрка вскочил и смотрел, куда пойдет Нина. Она медленно шла по садовой дорожке к полю. Ей недавно кто-то подарил высокую с развилочкой тросточку, можжевеловую, на ней выжжено: «Нина» и сверху прицеплен синий шелковый бант. Кто подарил, неизвестно, и Нинка не говорит. Теперь она шла по дорожке и хлопала этой палкой по лопухам. Такая у нее скучная спина была, что мне стало страшно жалко Нинку. Вот-вот выйдет из сада, дальше по полю дорога на кирпичный.

Юрка смотрел, смотрел на Нинку и вдруг побежал. Я, конечно, за ним. Мы догнали ее и молча пошли вместе к лесу. Перед опушкой на березовой аллее Нинка вдруг села на краю сухой канавы и страшно расхохоталась, даже слезы из глаз капнули. Мы с Юркой тоже сели и как дураки гыгыкали: «гы-гы-гы» – хотя нам вовсе не было смешно. Нинка утерла платочком глаза и, обращаясь только к Юрке – меня будто и нет, – сказала:

– Как же мы его уведем? Чернобородый не даст.

Юрка сердито выдавил:

– Не знаю. Потому и не хотел идти.

У меня уже было обдумано, и я страшно заторопился, чтобы выслушали:

– Надо подойти, окружить, долго ждать. Тихонько подкрасться, схватить Ваньку за руку и убежать вместе с ним.

Нинка посмотрела на меня так, будто я почти уже есть на свете, и кивнула головой. Мы встали и пошли к лесу по дороге на кирпичный. Пошли и не дошли. Юрка вдруг сгорбился, прижал палец к губам и показал рукой направо к реке. За деревьями вился тоненький столбик дыма. Мы знали, что там, откуда поднимается дым, на мысу у реки полянка и перед ней густые кусты. Сразу легли на землю и поползли. Довольно скоро оказались в густой траве перед кустами. Лежали и не знали, что делать. Долго решались. Наконец Юрка подполз ко мне и прошептал в самое ухо:

– Серый! Видишь направо елку, одну, высокую. Ты маленький, незаметный, залезь и посмотри, что там.

Я страшно осторожно и медленно подполз к елке и вскарабкался по веткам, не очень высоко. Глянул вниз и чуть не свалился: почти прямо подо мной лежал Чернобородый! Он спал, вытянув по траве длинные босые ноги. Рядом валялись сапоги и пустая бутылка. У костра сушились портянки. И Ванька! Ванька прачкин сидел на корточках и рябиновой веткой отгонял от спящего мух.

Я слез с елки, приполз к нашим и рассказал, что видел. Было очень страшно, у меня даже во рту пересохло. Нинка решила:

– Я зайду с левой стороны и тихонько свистну нашим свистом, – Ванька знает, – синичьим. Серый! Лезь опять на елку и, если разбойник проснется, крикни и убегай.

Мне страшно не хотелось опять лезть на дерево. Все равно влез и стал следить. Сверху хорошо видно. У костра ничего не переменилось. Вижу, где лежит Юрка. Вдоль кустов крадется Нинка. Подкралась к прогалине и свистнула по-нашему, как синица: «ти-ти-ти! Ти-ти-ти!»

Ванька вздернул голову и перестал махать веткой. Тут сумасшедшая Нинка встала во весь рост, вышла из кустов на край поляны и поманила Ваньку. Ванька встал, пошел к Нинке, она его схватила за руку, и они побежали. И тут Чернобородый проснулся, приподнялся и посмотрел на меня страшными мутными глазами. Я весь сжался на ветке, в комок сжался. Чернобородый стер ладонью слюну, лег на другой бок, сначала застонал, потом дико захрапел. Я не спускался – прямо валился с ветки на ветку. Нинка, Юрка и Ванька бежали далеко впереди. Это было нехорошо, я еще сильнее испугался и помчался за ними так, что почти сразу закололо под ложечкой. Не обращая внимания, бежал и бежал и скоро догнал. Правда, они немного подождали.

Бабушкин суд

Был праздник, какой, не знаю, но был, потому что на лоцмановской церкви бумкали колокола; бабушка вышла в кухню в двухэтажном лиловом платье и с лиловой наколкой на голове. Мы привели Ваньку и ютились у входной двери. Анна-прачка плакала на лавочке у кухонного стола, Ванька стоял на середине кухни. Мы пока вели Ваньку, хорошо его разглядели. Он был такой же, как и раньше, только страшно подлиннели ноги и голова еще стриженее, чем всегда.

Правда, и нас стригли перед летом «под ноль», а Мишка одно лето ходил с бритой наголо головой, потому что где-то «схватил лишай». Один Юрка не давался стричься и носил пробор, по утрам, конечно.

На Ваньке была суконная рубашка, от грязи непонятного цвета и без трех пуговиц на середине, так что был виден голый живот. Серые в полоску брюки были ему совсем не по росту, свисали через веревочку на поясе почти до колен и прикрывали босые, покрытые цыпками ступни. Веснушек у Ваньки еще прибавилось, на щеках они сливались прямо в коричневые пятна. Только у глаз их не было совсем и казалось, что у него розовые очки. И все-таки это был наш Ванька, с которым мы играли с самого детства.

Бабушка оглядела Ваньку с ног до головы несколько раз и сказала строгим голосом:

– Ну, стрекулист, явился! Вспомнил о матери родной. Жить-то научился хоть мало-мала? А?

Ванька молчал, почесывая ноги одна о другую. Бабушка повернулась к Анне:

– Не реви, не реви, дура. Какой-никакой – сын пришел, и ладно. Гляди только, чтобы больше баловства не было. Второй раз не прощу. Уж как ты хочешь. Ведите его в баню, вымойте как следует быть, хоть с песком. Что на нем, сожгите, и рубаху, и порты, и гашник не забудьте, там, поди, жителев, жителев… Зина! Поищи в детской в большом шкафу, там всякое есть. Хорошего только не дайте. Идите. Да постой, Анна. Гляди, чтобы его не видно и не слышно, чтобы из дома никуда до самого Иван-Купала. Слышишь?

Анна-прачка заплакала еще громче. Бабушка досадливо махнула рукой. Тетя Зина повела Ваньку. И мы за ним.