Текст книги "Полет мотылька"

Автор книги: Алексей Калугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Мне показалось, что ваша жена чем-то расстроена, – с сочувствием произнес Геннадий Павлович.

– Сестра, – поправил его мужчина.

– Ах, сестра, – смутился Геннадий Павлович. – Ради бога, извините!

– Ничего страшного, – ровным, спокойным голосом ответил мужчина. – Нас часто принимают за супругов.

Однако улыбаться он после этого перестал. Не зная, что еще сказать, Геннадий Павлович постучал заполненным бланком по коленке. Взгляд его совершенно непроизвольно скользнул по широкой белой полосе на рукаве синей рубашки соседа и остановился на его кисти. Короткие пальцы с редкими черными волосками на фалангах заканчивались конусообразными утолщенными ногтями, похожими на звериные когти, разве что только не загибающимися на концах. Геннадий Павлович нервно сглотнул – прежде ему не доводилось видеть ничего подобного.

– Не заразно, – сказал мужчина. – Пахионихия.

– Что? – поднял растерянный взгляд Геннадий Павлович.

Мужчина смотрел на него со снисходительной полуулыбкой – как на клинического идиота, который изо всех сил старается скрыть от окружающих свой умственный недостаток.

– Пахионихия, – повторил он. – Иначе – синдром Ядассона – Левандовского первого типа. Наследственное заболевание аутосомно-доминантного типа.

– И у вашей сестры?.. – Геннадий Павлович взглядом указал на дверь.

– У нее то же самое, – подтвердил его догадку мужчина.

– Поэтому она была так расстроена, – с пониманием покачал головой Геннадий Павлович.

Мужчина в ответ сделал жест рукой, значения которого Калихин не понял. Испытывая вполне понятное смущение, он все же решил поинтересоваться:

– И что же вам сказал врач?

– То же самое, что и всем: приходите через три дня за результатами анализа.

– Но разве сразу не видно?.. – Геннадий Павлович запнулся, не зная, как бы поделикатнее закончить фразу, чтобы ненароком не обидеть собеседника.

– А куда им торопиться? – криво усмехнулся мужчина.

– В смысле?.. – не понял Геннадий Павлович.

Мужчина не успел ничего ответить – выглянувшая из кабинета медсестра крикнула:

– Следующий!

Человек, все еще возившийся с бумагами возле стола, посмотрел через плечо на Геннадия Павловича. Калихин сделал приглашающий жест рукой, предлагая ему в порядке очереди пройти в кабинет.

– Нет-нет! – как будто испуганно затряс головой человек с бумагами. – Я еще не готов!

– Вы меня пропускаете? – спросил, коснувшись пальцами груди, Геннадий Павлович.

– Да-да, проходите. – Человек возле стола дважды махнул рукой в направлении кабинета врача и нетерпеливо повторил: – Проходите же!

Геннадий Павлович с безразличным видом пожал плечами, не спеша поднялся со стула и степенно прошествовал в направлении двери с закрашенным стеклом. Он уже взялся за дверную ручку, когда из соседней двери выбежала женщина, вошедшая в кабинет перед ним. Геннадий Павлович не успел рассмотреть выражения ее лица. Да, честно говоря, он и не желал его видеть. Он хотел как можно скорее забыть о встрече со странной парой, страдающей каким-то там наследственным синдромом, изуродовавшим их ногти. Поистине, увидев такое, начинаешь понимать, насколько необходима программа генетического картирования. И ведь уродливые ногти, скорее всего, были не самым страшным проявлением того, что хранили в себе дефектные гены человечества!

– Разрешите? – заглянул в приоткрытую дверь кабинета Геннадий Павлович.

Сестра с белой наколкой на волосах, сидевшая за небольшим, похожим на ученическую парту столиком возле самой двери, недовольно глянула на посетителя – будто он набивался к ней в гости.

– Входите, – буркнула она и с очень деловым видом принялась перебирать бумаги, разложенные на столе.

Почему-то Геннадию Павловичу показалось, что в чисто механических действиях, которые она совершала, не присутствовало никакого смысла. Но говорить об этом вслух он, естественно, не стал. Он вошел в кабинет и осторожно, чтобы не хлопнуть невзначай, прикрыл за собой дверь.

Просторный кабинет, как ни странно, не имел окон. Должно быть, именно поэтому создавалось впечатление, что находится он где-то глубоко под землей. Источниками света служили три длинные люминесцентные лампы на потолке, прикрытые матовыми пластиковыми колпаками. Помимо столика, за которым сидела недоброжелательная медсестра, в кабинете имелась еще кушетка, застеленная красной клеенкой, большой двухтумбовый стол, за которым восседал весьма представительный мужчина лет сорока в белом халате, медицинской шапочке и в очках в толстой роговой оправе, а также лабораторный столик на тонких металлических ножках. На стене висело какое-то расписание с перечислением дней недели и часов, отпечатанное на пишущей машинке и с исправлениями, внесенными шариковой авторучкой. Чуть в стороне – перекидной календарь с портретами глав фракций Государственной думы.

Приветливо улыбнувшись Геннадию Павловичу, врач вскинул руку над головой и пару раз щелкнул пальцами.

– А ну-ка, любезный, давайте-ка мне вашу карточку! – пропел он таким сладким голоском, словно всерьез вознамерился дать Геннадию Павловичу в обмен на карточку шоколадную конфетку.

Подойдя к столу, Геннадий Павлович протянул врачу карточку.

– Та-а-ак…

Отсчитывая авторучкой строчки, врач быстро проверил правильность заполнения карточки.

– Так, – произнес он на этот раз коротко, как точку поставил. И поглядел на Геннадия Павловича сквозь толстые стекла очков. – На что жалуемся, Геннадий Павлович?

Геннадий Павлович растерянно хлопнул глазами.

– Собственно… Я на анализы… – Геннадий Павлович попытался руками изобразить то, что он подразумевает под словом «анализы». Но получилось у него это как-то не очень убедительно, поэтому он счел нужным добавить: – Генетическое картирование…

– Да я понимаю, – улыбнулся врач. – Само собой вы пришли, чтобы сдать пробы для генетического картирования. Но, как врач, я должен спросить, нет ли у вас каких жалоб на здоровье?

– Нет, – уверенно ответил Геннадий Павлович.

– Точно? – недоверчиво прищурился врач.

Геннадий Павлович на секунду задумался.

– Нет, – отрицательно качнул головой он. – Однозначно – нет.

– Ну и отлично! – радостно улыбнулся врач. – Приятно иметь дело со здоровым человеком. Не то, что эти, – брови врача возмущенно взлетели едва ли не к середине лба. – Ну, я имею в виду тех, кто был здесь до вас.

– Да! – Геннадий Павлович для убедительности еще и кончиками пальцев по краю стола стукнул. – Видел я их ногти!

– Видели? – указательный палец врача нацелился Геннадию Павловичу в грудь.

– Видел, – убежденно кивнул Геннадий Павлович и с азартом народного трибуна продолжил: – И был возмущен до глубины души тем, что подобные люди свободно разгуливают по улицам наших городов!

– И не просто разгуливают, – назидательно поднял указательный палец врач. – Они еще и обзаводятся потомством.

– Если так бы и дальше шло, то в скором времени нормальный человек выглядел бы уродом среди сонма генетических монстров, – несколько иначе повернул предложенную тему Геннадий Павлович.

«Почему я это говорю?» – спрашивал он при этом самого себя. И, думаете, не находил ответа? Да нет, ответ-то как раз был вполне очевиден, просто Геннадию Павловичу страшно не хотелось верить, что это так. Он нес всю эту чушь про генетических монстров только потому, что именно это хотел услышать врач в роговых очках, а Геннадий Павлович в данный момент чувствовал почти абсолютную зависимость от человека в белом халате, занимающегося генетической чисткой.

Подавшись назад и положив согнутую в локте руку на спинку кресла, врач посмотрел на Геннадия Павловича едва ли не с восхищением.

– Скажите, вы сами решили к нам прийти или получили повестку? – поинтересовался он.

Вопрос Геннадия Павловича ничуть не смутил. Если даже ему должны были вручить повестку, то не его вина в том, что он ее так и не получил. К тому же он не имел ничего против процедуры генетического картирования и в любом случае не собирался уклоняться. Во всяком случае, так он думал сейчас.

– Сам, – уверенно ответил на вопрос Геннадий Павлович. – Я прекрасно понимаю, насколько важно то, что вы делаете. Видите ли, – голос Геннадия Павловича приобрел оттенок легкой доверительности, – один мой очень близкий друг также задействован в программе генетического картирования, причем на довольно высоком уровне. Он популярно объяснил мне, на краю какой пропасти все мы оказались. Я очень высоко ценю его мнение, а потому у меня не было ни малейших сомнений по поводу того, проходить или нет генетическое картирование.

– Действительно? – врач приподнял брови, как будто Геннадий Павлович сообщил ему что-то в высшей степени любопытное. – И как же зовут вашего друга, если, конечно, не секрет?

– Коптев Юлий Никандрович.

– Юлий Никандрович! – восхищенно всплеснул руками врач. – Бог ты мой! Мы ведь с ним когда-то вместе учились!

– Серьезно? – удивился в свою очередь Геннадий Павлович.

– Ну, конечно! Милейший, милейший человек! И превосходный специалист!.. К сожалению, мы давно с ним не встречались.

– А я с ним виделся неделю назад!

Гордость распирала грудь Геннадия Павловича, точно поднявшееся тесто квашню. Нежданно-негаданно Юлик Коптев, старый приятель, с которым приятно поболтать за кружкой пива, превратился вдруг в нечто вроде пропуска если и не в высшее общество, то уж во всяком случае в некий круг посвященных. Когда Геннадий Павлович только вошел в кабинет, врач показался ему похожим на представителя властных структур, наделенного неоспоримым правом карать и миловать. Теперь же у них был общий знакомый, а следовательно, и сами они становились ближе друг другу. Геннадий Павлович был уже почти готов пригласить безымянного врача на сегодняшнюю встречу в «Поджарке», на которой должен был присутствовать и их общий знакомый Юлик Коптев. Удержали его лишь природная деликатность и мысль о том, что врач, работающий в кабинете генетического картирования, скоре всего, очень занятой человек.

– Как мне ни приятно с вами беседовать, но пора перейти к делу, – на губах врача появилась извиняющаяся улыбка. – В приемной наверняка еще есть посетители.

– Когда я входил, там оставался только один человек, – ответил Геннадий Павлович. – Он пропустил меня без очереди, поскольку занят заполнением каких-то бумаг.

– Он уж третий час их заполняет, – подала голос медсестра.

Геннадий Павлович удивленно взглянул на нее. Медсестра сидела к нему спиной, сортируя карточки, разложенные на манер пасьянсных карт, и, судя по всему, не имела намерения как-то дополнить или прокомментировать сказанное.

– Ну, так что? – весело обратился к Геннадию Павловичу врач. – Надеюсь, вы не падаете в обморок при одном только слове «кровь»?

– Донором быть не приходилось, но несколько раз кровь из вены сдавал, – улыбнулся в ответ Геннадий Павлович.

– Ну и отличненько! Прошу!

Геннадий Павлович переместился к лабораторному столику. Он полагал, что кровь будет брать врач, но место напротив него заняла медсестра.

– Не волнуйтесь, Геннадий Павлович, – услышал он голос врача у себя за спиной. – У Аллочки легкая рука, – вы даже укола не почувствуете.

Геннадий Павлович закатал рукав и положил левую руку на стол. Аллочка перетянула плечо Геннадия Павловича резиновым жгутом, несколькими быстрыми движениями протерла локтевой сгиб ваткой, смоченной в спирте, пару раз щелкнула по вене ногтем и тот час же вогнала в нее иглу десятикубового шприца. Все это она проделала как на автомате. Геннадию Павловичу даже показалось, что она смотрела куда-то в сторону, когда вводила иглу в вену. Но как бы там ни было, он и в самом деле ничего не почувствовал. Сняв жгут, Аллочка набрала полный шприц темной венозной крови и, выдернув иглу, прижала к точечному проколу ватку со спиртом.

– Спасибо, – сказал Геннадий Павлович, сгибая руку в локте. Медсестра ничего не ответила, словно и не услышала его. Отвернувшись в сторону, она взяла из штатива стерильную пластиковую пробирку с завинчивающейся синей крышечкой, перелила в нее кровь из шприца и сделала пометку на бирке.

– Ну, как?

Геннадий Павлович повернулся в сторону задавшего вопрос врача.

– Хоть каждый день готов сдавать вам кровь, – улыбнулся он.

– Ну, это уже лишнее, – врач махнул рукой с таким видом, словно принял заявление Геннадия Павловича всерьез. В следующую секунду лицо его сделалось по-настоящему серьезным. – Простите за несколько бестактный вопрос, Геннадий Павлович. В карточке вы указали, что вам пятьдесят два года.

– Все верно, – Геннадий Павлович пожал плечами, не понимая, почему на сей факт следует обращать особое внимание.

– Но на вид вам можно дать разве что чуть больше тридцати, – лукаво прищурился врач.

– Ну, знаете, – смущенно улыбнулся Геннадий Павлович. – В свое время были возможности…

– Энзимотерапия, – догадался врач.

Геннадий Павлович кивнул.

– А по какой методике?

Геннадий Павлович недоумевающе развел руками.

– Понятно, – врач сделал пометку в карточке и протянул ее Геннадию Павловичу. – Пройдите в соседнюю комнату.

– А результаты? – спросил Геннадий Павлович.

– Вам все объяснят.

Улыбкой поблагодарив врача за участие, Геннадий Павлович постучался в дверь, ведущую в смежный кабинет.

– Входите, вас уже ждут, – подбодрил его врач.

Геннадий Павлович приоткрыл дверь и заглянул в комнату.

– Разрешите?

– Входите, – ответил ему человек, сидевший за канцелярским столом.

Комната, в которой на этот раз оказался Геннадий Павлович, на первый взгляд не имела ничего общего с медицинским учреждением. Это был типичный кабинет госслужащего – стол с компьютером, шкаф для бумаг и стул с жестким сиденьем для посетителя. За столом сидел мужчина лет сорока, одетый в строгий серый костюм. Седеющие волосы его были гладко зачесаны назад. Лицо, чуть полноватое, хранило сосредоточенное выражение глубокой озабоченности.

– Входите, – еще раз повторил мужчина, сурово глянув на Геннадия Павловича из-под бровей.

Геннадий Павлович аккуратно прикрыл за собой дверь и осторожно присел на краешек стула. Стул стоял метрах в двух от стола, но Геннадий Павлович не решился передвинуть его поближе и из-за этого чувствовал себя крайне неуютно – словно подозреваемый на допросе.

– Давайте, – протянул руку человек за столом.

Чувствуя необъяснимый внутренний трепет, Геннадий Павлович вручил ему карточку.

Мужчина быстро пробежал по карточке глазами. Выражение лица его при этом ни на йоту не изменилось. Вложив карточку в сканер и нажатием клавиши запустив программу, мужчина посмотрел на Геннадия Павловича.

– Как я понимаю, вы осознаете всю важность национальной программы генетического картирования?

Таким тоном задает вопрос не особенно строгий экзаменатор, пытаясь вытянуть нерадивого ученика хотя бы на тройку.

– Ну, да… – растерянно ответил Геннадий Павлович. – Конечно… Мы все это прекрасно понимаем…

– К сожалению, не все, – на лице хозяина кабинета появилось выражение глубокой озабоченности. – Увы, далеко не все, уважаемый Геннадий Павлович.

– Но, как же так? – развел руками Геннадий Павлович.

Недоумение Калихина было вызвано главным образом тем, что он не мог понять, что хочет от него мужчина, совсем не похожий на врача. Точнее, какой реакции на свое замечание он ожидал? Геннадий Павлович полагал, что в кабинете врача он выбрал стопроцентно правильную линию поведения. И вдруг – увы, уважаемый Геннадий Павлович? Собственно, почему «увы»? И какое он имел отношение к этому самому «увы»?

– Вот такие дела, Геннадий Павлович, – мужчина за столом скорбно склонил голову и пару раз стукнул кончиком авторучки по карточке Геннадия Павловича, лежавшей перед ним на столе. – И, дабы ситуация не вышла из-под контроля, нам предоставлены самые широкие полномочия, – тяжелый взгляд серо-стальных глаз пригвоздил Геннадия Павловича к спинке стула. – Надеюсь, это понятно?

Вместо того чтобы спросить, о каких именно полномочиях идет речь, кому это «нам» они предоставлены и, самое главное, кем, Геннадий Павлович поспешно кивнул.

– Да, конечно, – он даже попытался улыбнуться. – О чем может быть речь? Ведь все это делается в наших общих интересах!

Последняя фраза пришла ему в голову совершенно неожиданно, но Геннадий Павлович остался весьма ею доволен. Сказав «в наших общих интересах», он тем самым как бы приписал себя к тем «нам», о которых говорил его собеседник.

Мужчине за столом слова Геннадия Павловича как будто тоже понравились, – он даже позволил себе едва заметно улыбнуться.

– Я рад, что мы быстро нашли взаимопонимание, – сказал он. – Мы с вами еще встретимся через три дня, когда вы явитесь за результатами анализа. Но, если возникнет необходимость, вы можете зайти ко мне в любое удобное для вас время. Или же позвонить по телефону, указанному на корешке.

Мужчина оторвал нижнюю треть карточки, поставил на нее большой прямоугольный штамп и протянул Геннадию Павловичу. Приподнявшись со стула, Геннадий Павлович наклонился вперед и двумя пальцами взялся за кончик протянутого ему корешка. Но мужчина, находившийся по другую сторону стола, своих пальцев не разжал. Не понимая, в чем дело, Геннадий Павлович судорожно сглотнул.

– Если у нас сложатся добрые доверительные отношения, – совсем тихо произнес мужчина, – то я закрою глаза на некоторые незначительные отклонения от нормы, которые почти наверняка будут выявлены в вашем геноме.

Геннадий Павлович удивленно приоткрыл рот, но так и не нашел, что ответить. Сказать ему, конечно, было что, но он опасался, что избранные им формулировки могут не понравиться собеседнику. Пока Геннадий Павлович пытался придумать, что бы такое сказать, чтобы выразить свое недоумение, но так, чтобы слова его прозвучали совершенно нейтрально, мужчина за столом разжал пальцы и корешок карточки остался у Геннадия Павловича в руке.

– Я рассчитываю на вас, – произнес он на этот раз мягко, почти по-приятельски, так, словно Геннадий Павлович обещал ему достать дефицитные запчасти к старому, давно уже не выходящему в серии автомобилю.

И что после этого оставалось делать несчастному, совершенно растерявшемуся Геннадию Павловичу? Естественно, он натянуто улыбнулся в ответ и сказал:

– Да, конечно, – сложил корешок пополам, сунул его в карман и добавил: – Можете не сомневаться.

Глава 6

Геннадий Павлович вышел в коридор. Он посмотрел сначала в одну сторону, затем – в другую. Трудно было понять, как такое могло случиться, но Геннадий Павлович напрочь забыл, в какой стороне находится выход. Куда ни глянь – конец коридора проваливался в бесконечность. И как назло – ни одного человека, к которому можно было бы обратиться за помощью. Даже тот тип в приемной, что никак не мог заполнить свои бумаги, наконец-то справился с задачей и скрылся в кабинете врача. Стараясь привести мысли в порядок, Геннадий Павлович провел ладонью по лицу. Ладонь сделалась влажной, и он вытер ее о брюки. Геннадий Павлович безнадежно вздохнул. Поскольку память отказывалась выполнять свои непосредственные функции, оставалось надеяться только на удачу. Калихин пошел направо, – в конце концов, должен же быть у коридора конец, пусть даже упирающийся в тупик. Геннадий Павлович даже не пытался понять, что же произошло в комнате, расположенной рядом с кабинетом врача. Он думал только о выходе – это была вполне эффективная система психологической защиты, которую он неосознанно применил. Геннадий Павлович чувствовал, что помимо своей воли вляпался во что-то очень нехорошее, отдающее не совсем свежим душком, но он не хотел сейчас разбираться, что же именно это было. Слова, которые произносил человек в сером костюме, звучали как-то странно, но при этом казались до боли знакомыми, отпечатавшимися глубоко в подсознании, едва ли не на генетическом уровне. Но Геннадий Павлович не желал вспоминать, где, когда и при каких обстоятельствах мог слышать их прежде. Какое это имело значение? Он совершил ошибку, которую уже невозможно исправить. Все, что он мог теперь сделать, – постараться запрятать мысль об этом как можно дальше, чтобы, не дай бог, не наткнуться ненароком.

Геннадий Павлович пребывал в странном, непривычном и незнакомом состоянии, – ему казалось, что своими действиями он постоянно создает новые формы действительности, но при этом не может отделить объективную реальность – ту, что служит мерилом истины для всех и каждого, – от той, что существует только в его воображении, которое упорно не желает воспринимать окружающий мир таким, какой он есть. Геннадий Павлович даже не обрадовался, когда на пути ему встретился зал, в котором посетители ожидали результатов экспертизы. Он лишь заглянул в проход, дабы убедиться в том, что холл, как и прежде, заполнен людьми, удерживающими шаткое равновесие на грани нервного срыва, и еще быстрее зашагал дальше. Омерзительно желтые стены, низкий, неровно выбеленный потолок, коридор, тянущийся куда-то в бесконечность, – это как будто намеренно было сделано для того, чтобы создавать мрачную, гнетущую атмосферу, из которой человеку хотелось как можно скорее вырваться на свежий воздух. Калихину хотелось уйти, хотя он пришел сюда для того, чтобы исполнить свой гражданский долг, – противоречие это заставляло его чувствовать себя виноватым. А когда человек чувствует за собой вину, пусть даже на самом деле не существующую, управлять им становится легко и просто.

Геннадий Павлович чувствовал, что рубашка на спине и под мышками сделалась влажной от пота. Двигаясь по коридору, он все время непроизвольно ускорял шаг. Голова у него кружилась, а перед глазами вращались гигантские полупрозрачные шестерни, отливающие радужными бликами. То и дело накатывающие приступы омерзительной тошноты отдавались судорожными спазмами в желудке. Ничего не видя перед собой, он уже почти бежал. Ему во что бы то ни стало нужно было добраться до выхода. Не хватало только прямо здесь, в коридоре, вывернуть на всеобщее обозрение содержимое желудка.

Геннадий Павлович понял, что добрался до выхода, когда пальцы его вцепились в решетку, перекрывающую вход в коридор, тянущийся в противоположном направлении. Судорожно глотнув воздуха, Геннадий Павлович прижался лбом к холодным прутьям решетки. Прежде чем открыть дверь на улицу, нужно было привести чувства в порядок. Собравшись с силами, Геннадий Павлович выпрямил дрожащие колени и попытался расправить плечи, осанка получилась пусть не гордая, но вполне уверенная. Геннадий Павлович сунул руку в карман брюк, затем в другой. Естественно, носового платка в карманах не было. Чертыхнувшись сквозь зубы, Геннадий Павлович несколько раз провел ладонями по влажному от пота лицу, после чего вытер руки о брюки. Последний штрих – прическа. Геннадий Павлович осторожно провел ладонями по волосам, проверяя, не торчат ли в стороны выбившиеся прядки. Все как будто было в порядке. Геннадий Павлович глубоко вздохнул и попытался взглянуть на себя со стороны. К своему разочарованию, он увидел лишь неясный серый силуэт, непонятно кому принадлежавший.

Сейчас, когда ненавистный коридор остался за спиной, Геннадия Павловича пугал уже не он, а черная дверь, которую нужно было открыть для того, чтобы выйти на улицу. Но нельзя же было вечно стоять перед закрытой дверью. Хотя Геннадий Павлович, пожалуй, согласился бы и на такое, благо представилась бы реальная возможность. Собравшись с духом, Геннадий Павлович приложил ладони к двери. Нагревшийся на солнце металл был теплым даже изнутри. Почему-то Геннадию Павловичу это не понравилось, но он все равно начал открывать дверь, не очень сильно давя на нее обеими руками. Сначала он увидел узкую полоску открытого пространства, голубую сверху и чуть зеленоватую внизу. Полоса быстро расширялась, открывая взгляду участок неба и основательно вытоптанный газон с чахлыми низкорослыми кустиками, сильно смахивающими на мотки колючей проволоки с набросанным поверх тряпьем. Затем в дверном проеме показался черный рукав рубашки охранника. Далее медлить было нельзя. Геннадий Павлович решительно толкнул дверь и сделал шаг вперед. Оказавшись на невысоком крыльце, он ладонью прикрыл глаза от яркого солнечного света и вздохнул полной грудью. Ощущение было ужасным, – убийственная духота летнего полдня втекала в легкие, подобно растопленному маргарину, – так же тяжело и медленно. Да уж, на глоток свободы это мало походило.

– Ну, как?

На Геннадия Павловича смотрели зеркальные стекла очков охранника, в которых он мог видеть свое искаженное отражение. А было ли что за этими стеклами? Или же глазами охраннику служили точно такие же темные зеркальные стеклышки, заключенные в оправу глазниц? Поэтому он и прятал их за стеклами очков, чтобы никто не догадался, что он собой представляет на самом деле?

– Все в порядке, – с трудом выдавил из себя Геннадий Павлович.

Угол рта охранника едва заметно дернулся, – это трудно было принять даже за намек на улыбку. Скорее всего, охранник хотел плюнуть, но почему-то передумал.

– Покажи.

– Что? – не понял Геннадий Павлович.

– Карточку.

– Карточку? – Геннадий Павлович растерянно улыбнулся. – У меня только корешок.

Он протянул охраннику сложенный вдвое корешок. Охранник взял полоску бумаги двумя пальцами, но вместо того, чтобы посмотреть на нее, только взмахнул ею в воздухе, после чего тут же вернул Геннадию Павловичу. Что это должно было означать, Геннадий Павлович не понял. Но разве это что-то меняло? Геннадий Павлович медленно спустился по выщербленным бетонным ступеням на серый потрескавшийся асфальт. Который сейчас час? Взглянув на часы, Геннадий Павлович с удивлением обнаружил, что провел в кабинете генетического картирования всего-то чуть больше получаса. А ему показалось, что прошло полдня. Насколько же обманчивым бывает порой субъективное восприятие времени. Обычно чем приятнее ты проводишь время, тем быстрее оно летит. И, соответственно, наоборот. Но вопреки ожиданиям Геннадия Павловича, уже смирившегося с мыслью о том, что добираться до метро придется на коммерческом автобусе, иначе не успеть на встречу, – у него еще оставалось время, чтобы не спеша пешком дойти до ближайшей станции, сэкономив деньги на пиво. Столь удивительное открытие несколько приободрило Геннадия Павловича. В конце концов, что было – то было. От неприятных воспоминаний никуда не денешься, но со временем они сами собой улягутся на дно огромного пыльного сундука, именуемого памятью, и не будут появляться оттуда, если их не тревожить. Впереди у него встреча с друзьями, и значит, день вполне еще мог закончиться на мажорной ноте.

– Эй, ты, постой!

Решив, что окрик обращен к нему, Геннадий Павлович обернулся. Но, как оказалось, его личность никого не интересовала. На ступенях, неподалеку от охранника стоял мужчина лет тридцати пяти, одетый в светло-голубые летние брюки и желтую тенниску. Он только что вышел из дверей кабинета генетического картирования и, ослепленный ярким солнечным светом, с немного растерянным видом озирался по сторонам. Именно к нему не спеша, вразвалочку направлялись двое парней, отделившиеся от компании в зеленых майках. Выражения лица у обоих были настолько одинаковые – безразлично-тупые, – что с первого взгляда их можно было принять за братьев-близнецов. Мужчина в желтой тенниске, похоже, видел парней впервые, и перспектива знакомства с ними вовсе не казалась ему радужной. Не понимая, что им от него нужно, он удивленно поднял бровь. Один из «близнецов» лениво махнул рукой, что можно было расценить, как требование оставаться на месте.

В принципе происходившее не имело к Геннадию Павловичу никакого отношения, но он все же решил посмотреть, чем все закончится. И это было вовсе не праздное любопытство зеваки, готового пялиться на все, что угодно, лишь бы было, что потом обсудить с женой за ужином или с приятелем за бутылкой пива. У Геннадия Павловича появилось предчувствие, что должно произойти что-то недоброе. И ему очень не хотелось, чтобы опасения его оправдались.

– В чем дело? – вежливо поинтересовался у приближавшихся к нему парней мужчина в тенниске.

Парни подошли к нему вплотную. Не говоря ни слова, один из них схватил мужчину за майку на плече и рванул так, что тот едва на ногах устоял. Парень засмеялся, ощерив желтые прокуренные зубы, и разжал пальцы. Мужчина затравленно глянул по сторонам. Он не понимал, что нужно от него этим дебиловатым на вид парням. Но нетрудно было догадаться, что подошли они вовсе не за тем, чтобы узнать, который час, и не сигаретку стрельнуть. Мозг, работавший в форс-мажорном режиме, предлагал два варианта действий, возможных в данной ситуации: бежать либо искать защиты. Но бежать было некуда, а у кого еще было просить помощи, если в двух шагах стоял вооруженный охранник и даже не пытался остановить распоясавшихся хамов? Человек еще не успел принять окончательного решения, когда один из парней схватил его за рукав, легко и небрежно, словно тряпочную куклу, стащил с лестницы и толкнул в спину, направляя в сторону компании в зеленых майках.

– Что вам нужно?

Человек хотел произнести эти слова гордо, с вызовом, но получился какой-то беспомощный младенческий лепет, того и гляди готовый сорваться в истерический вопль: мама! Парни, похоже, никуда не торопились. Один из них по-прежнему гнусно скалил зубы. Другой не спеша прикурил сигарету и, затянувшись, выпустил струю дыма в лицо стоявшего перед ним человека.

– Что нужно, говоришь? – парень с сигаретой цыкнул слюной меж щербатых зубов. – Должок за тобой, уродец.

– Должок? – растерянно повторил мужчина.

– Точно, – усмехнулся другой парень. – Ты мне всю жизнь засрал, гаденыш. Так что пора расплатиться.

– Я не понимаю…

– Сейчас поймешь, – пообещал тот, что с желтыми зубами.

– Куда ни плюнь, непременно в уродца попадешь, – снова сплюнул меж зубов его приятель. – И все, как один, в импортных шмотках да при очках. Расползлись по стране, думали, на вас никогда управы не сыщут? А вот мы теперь вас мордой в асфальт!

Отбросив недокуренную папиросу, парень схватил мужчину сзади за шею, как будто и в самом деле собирался сделать то, что сказал. Вместо того чтобы попытаться вырваться, бедолага сжался в комок и зажмурил глаза, с покорностью Иова ожидая неизбежного. Но парень лишь толкнул его вперед. Суетливо перебирая ногами, мужчина сделал три шага и остановился. И тотчас же получил тычок в спину.

– Я не понимаю!.. – срывающимся голосом выкрикнул он.

Ответом ему стал гнусный смех, похожий одновременно на лошадиное ржание и собачий лай.

Ясно было, что мужчина крикнул для того, чтобы привлечь внимание охранника. Но тот безучастно наблюдал за тем, что вытворяли хулиганы в зеленых майках, как будто не находил в их действиях ничего предосудительного.

Тем временем компания парней раздалась в стороны, образовав полукруг, в центр которого втолкнули несчастного, назначенного на роль жертвы. Геннадию Павловичу, наблюдавшему за всем со стороны, все еще хотелось верить в то, что это только дурацкая шутка не особо умных ребят. Но человеку, оказавшемуся среди зеленомаечников, было не до шуток. Один из парней ухватил его за ворот майки и как следует встряхнул. Другой парень, с выбритой головой, – спереди у него оставалась только узенькая полоска светлых, выгоревших на солнце волос – запустил два пальца в нагрудный карман желтой тенниски.