Текст книги "Что немцу хорошо, то русскому смерть (СИ)"

Автор книги: Александра Стрельникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава 4

Выхожу из метро у театра Сатиры. Мы договорились встретиться с Павлом у памятника Маяковскому, а потом пойти в какое-нибудь близлежащее кафе. Надеюсь, ему будет чем заплатить, потому как у меня – ни копейки. Только на проезд. Я традиционно сдаю всю свою зарплату маме.

Оставляю себе только на проездной и чуть-чуть на карманные расходы. Столовой у нас в институте нет, обеды все из дома в судочках носят. Но в этом месяце я приличную для меня сумму – по сути все свои карманные деньги – сдала в общий котел, когда собиралась все праздники провести у Сашки и там же, соответственно, питаться. Так что теперь мне разве только лапу сосать.

Павел, как ни странно, уже здесь. Редкий случай. Мало кто в нашем безумном городе забивает себе голову такой глупостью, как пунктуальность. Здороваемся, немного мнемся неловко, а потом идем в «Пилзнер Урквел». Хотя что мне там делать – непонятно. Пиво я не пью. Γорькое оно. Вообще не понимаю, как оно может нравиться. Да и мама говорит, что пиво пьют «одни гегемоны». Но я ведь иду не пиво пить, а «на дело», так что…

Время обеденное, в «Пилзнере» довольно людно. Причем «гегемонов» в мамином понимании этого слова что-то не наблюдается. «Белые воротнички» из соседних офисов пришли перекусить и поговорить в свое удовольствие. Чувствую себя до крайности неловко. Во-первых, потому что в таких местах не бываю практически никогда. Во-вторых, и, наверно, все-таки в главных, из-за того, что на мне все не мое. В драном дачном прикиде идти на свидание было нельзя, заезжать домой некогда. Так что пришлось ограбить Стрельцовскую жену – одежда высоченной Ксении оказалась мне совсем не в пору.

Маша, конечно, упиралась, но деваться ей было некуда. Так что она отбыла из дома Ванцетти в моих джинсах и моих же кроссовках. Ксения ей выдала только майку чистую и носки. Я же отправилась на встречу с Павлом в ее чудном летнем платьице и в босоножках. Мы с Машей оказались не только одинаково рыжеволосы, но и практически идентичны габаритами, даже размер ноги совпал.

Платье мне идет. Об этом Павел сообщает первым делом. Еще бы! Небось не на китайском рынке куплено, где обычно одеваются российские научные работники, а в каком-нибудь бутике. Павел заказывает нам обоим сок (ему ведь ещё за руль!) и какую-то еду по его выбору. Сижу, смотрю на него – ну никак парень не тянет на Доктора Зло. Открытый, общительный. Ошибаюсь? Подводит меня моя интуиция?

С Кондратьевым и Стрельцовым мы договорились так: я отсиживаю с Павлом положенное время в кафе, прощаюсь и иду в сторону метро. Кондрат меня подхватит или по пути, или, если не успеет – на Белорусской в условленном месте. Стрельцов же, которого никто из моих знакомых (кроме моего шефа на работе) не видел рядом со мной, проследит Павла до его дома. Или того места, куда ему придет в голову отправиться. В таком русле все поначалу и движется. Но ничего не могу поделать с собой. Словно кто-то тянет меня за язык:

– Паш, а зачем тебе моя кровь понадобилась?

Спрашиваю, наклонившись вперед, негромко и доверительно, и вижу, как тот меняется в лице. Точнее не так: лицо остается тем же – открытым и улыбчивым, а вот глаза… Ох какое неприятное выражение в них появляется. Опасное выражение. Значит, интуиция все-таки подвела? И что теперь? Егор и Федор где-то поблизости, но не рядом. Так что придется расхлебывать последствия собственной ошибки самой.

– Как догадалась, что именно это мне нужно было?

– Умные люди подсказали.

Вот как… Размышляет, в черепушке мысли ворочаются так интенсивно, что мне кажется их шевеление даже невооруженным глазом заметно. А потом:

– Ань, а сведи меня с ними. Понимаю, как это звучит после всего, но… В общем в какой-то заднице я оказался. Настолько, что вообще не знаю, что делать.

Вот это да! Ясно, что сводить его с кем бы то ни было без их согласия нельзя ни в коем случае. Но все та же интуиция подсказывает мне, что это знакомство будет делом правильным. Решаю ничего с разбегу не предпринимать. Пусть все идет, как договорились. Стрельцов проследит за ним, чуть больше о парне узнает, а уж потом…

Обещаю Павлу переговорить с «противной стороной» – не мне ж решать захотят они «сводится» или нет. Выходим из «Пилзнера» на Тверскую, стоим прощаемся. Павел настойчиво просит меня уговорить своих «умных людей» встретиться с ним – очень надо. Я повторяю, что должна прежде переговорить…

Я еще продолжаю что-то объяснять ему, когда парень вдруг прыгает на меня и, сделав классическую подсечку, валит на асфальт. Прикладываюсь так основательно, что даже звон в голове. Не сразу понимаю, что на самом деле звук этот не внутри моей черепной коробки, а снаружи. И не звон, а визг. Визжат женщины. Становится страшно. Начинаю выдираться из-под придавившего меня Павла, и он неожиданно отпускает меня. Приподнимаюсь на локте и вижу, что на улице откровенная паника – люди бегут в разные стороны. А над нами с Павлом в полный рост стоит Федор Кондратьев. И в руке у него пистолет… И он, и Павел смотрят куда-то в сторону Пушкинской. У обоих на лицах одинаковое выражение: досада, смешанная со злостью. И тут…

И тут у меня начинает звонить телефон: «Это я твоя мама звоню, вся, блин, извелася ну прямо на корню…» Отвечаю практически на автомате, пребывая все в том же обалдении. Анна, где ты? Почему ты мне никогда сама не звонишь? Я же волнуюсь за тебя. А тебя уже второй день нет дома. Ты знаешь, Саша вернулся. Его мама в шоке – мальчик совсем ничего не хочет рассказывать…

– Мальчику на пять лет больше, чем мне, – рассеянно поясняю я.

– Что? Тебя очень плохо слышно. Там у тебя кто-то кричит? Где ты?

– На Тверской. Здесь… шумно. Мам, а можно я тебе потом перезвоню?

– Ты уже это говорила, но я твоего звонка так и не дождалась. Ночь не спала, все думала…

– Мама! Я. Тебе. Перезвоню. Позже.

Яростно нажимаю кнопку отбоя и свирепо смотрю на мужиков, которые колоннами возвышаются надо мной лежащей. Кондратьев укоризненно качает головой, а потом одним решительным рывком ставит на ноги.

– Ты маме не хами, голуба-душа, она у тебя одна. Больше не будет.

Какая прелесть! Самое время заняться моим воспитанием!

– Ты как? Цела? Что таращишься? Цела, говорю?

– Да, – с некоторым сомнением говорю я и на всякий случай ощупываю себя.

– А ты?

Это Φедор уже спрашивает Павла. Тот только отмахивается.

– Царапина. До свадьбы заживет.

Его рука в крови и только тут я понимаю, что его наскок на меня и наше падение на асфальт было совсем не беспричинным.

– Ты молодец. И спасибо, что Анну прикрыл. Во-время среагировал.

– Ждал. Вот и вертел головой.

– А чего ждал?

– Так того и ждал…

Исчерпывающе. Мужики стоят и через мою голову смотрят друг на друга.

– Я тебя знаю, – говорит вдруг Павел.

– И я тебя, – подтверждает Кондрат. – Вместе за краповым беретом на зубах ползли.

– Точно.

Мужики медлят еще мгновение и жмут друг другу руки. Как у них все просто! За каким-то там беретом вместе где-то ползали и все – друзья. Что это, кстати, за берет такой и почему за ним «на зубах» ползают? Надо будет дома в интернете посмотреть… Эх, далека я все-таки от народа! Совсем в своих исторических эмпиреях залеталась… Даже одичала.

– Господа, – дергаю обоих за рукава. – Господа, обратите на меня свои мужественные взгляды. Я все ещё тут, чуть ниже ваших подбородков. И ничегошеньки не понимаю.

– Да что тут, Ань, понимать? – это Кондратьев. – Стреляли…

Ну да. Стреляли. Сразу вспоминается «Белое солнце пустыни» и Спартак Мишулин в роли Саида. Интересуюсь осторожно:

– А кто?

– Да хрен его знает кто, – отрубает решительно Кондратьев. – Был бы он на машине – выцепили бы его в пробке. Но дураков нет. На мотоцикле, сволочь, прикатил. Усвистал между рядами – поминай, как звали.

– Нам бы поговорить, ребята, – твердо произносит Павел, и мы с Кондратом уставляемся на него. – Но только не здесь, если не хотим на весь день в ментовке с объяснениями застрять.

Кондрат кивает, соглашаясь, и мы перемещаемся в его джип, припаркованный неподалеку, прямо под знаком «Остановка запрещена». Кондрат первым делом лезет под сиденье и бросает Павлу на колени какой-то пакет. Как выясняется с бинтами и всякой там перекисью с йодом.

– Сам справишься или помочь?

– Нормально. Справлюсь.

Павел начинает заниматься своей «царапиной», которая мне кажется ужасной кровавой раной. Пока бинтует нет-нет да посматривает на Кондратьева:

– Ань, это ведь и есть твои «умные люди», ведь так?

Киваю настороженно.

– Честно говоря, не ждал от тебя. Думал – мышь канцелярская, учителка какая-то… Ошибочка вышла.

Хорошо его понимаю. Сама от себя такого не ждала! Опять звонит телефон. На этот раз у Кондратьева. Это Стрельцов.

Вскоре он присоединяется к нам и занимает свободное место сзади. Еще раз уже для него пересказываю ситуацию.

Стрельцов ориентируется тут же. Поворачивается к Павлу:

– Сегодняшние пострелушки – часть той самой задницы, в которой ты оказался?

– Наверняка. Или уж совсем дикое совпадение, в которое верить – себя не уважать.

– Тогда рассказывай по порядку.

И Павел рассказывает. Начинает он с того, что морщась сознается – всему виной деньги. И немалые. Заработать их показалось ему задачей несложной и не сильно обременяющей совесть. Ну подсыпать какой-то девице снотворное, ну выкачать потом из нее шприц крови… Все живы, никаких серьезных последствий ни для кого.

– Мне б тогда и задуматься – если все так просто, за что такие большие деньги обещают? Так ведь нет! Все жадность! Взял с собой за компанию приятеля. Колька и не знал ничего ни про снотворное, ни про кровь. Думал, что на самом деле с потомком барона Унгерна познакомиться хочу. Это ж теперь модно… Все прошло, как я и задумывал. На следующий день мы с Колькой разъехались. Он домой, я же решил подстраховаться и поехал в банк, снял там ячейку и спрятал туда тот самый шприц с кровью Ани.

– А эти, которые тебе всю эту котовасию заказали, что-то говорили о том, зачем она им – ее кровь-то?

– Нет, конечно. Да и я не спрашивал. На фиг мне лишнее знать?

– Резонно. И что дальше?

– Вышел из банка, тут Колька звонит. И голос у него какой-то странный. Спрашивает: где я, что делаю? Думаю: ерунда какая-то, только что ведь расстались. На всякий случай вру – перекусить заезжал, а теперь домой еду. Минут через пятнадцать буду. А что, мол? «Да ничего», – говорит.

– Простились, а у меня на душе как-то скверно, неспокойно. Было действительно поехал в сторону дома – невмоготу! – Развернулся и к Кольке. Поднимаюсь на этаж, дверь в его квартиру приоткрыта. Толкнул ее осторожненько и прямо от порога увидел… Пуля в груди и контрольный в голову.

Кондрат коротко ругается себе под нос, Стрельцов запускает руку в свои блондинистые кудри на затылке.

– А он ведь даже ничего не знал… Так, за компанию со мной поехал…

Повисает тяжелое молчание, которое прерывает опять-таки Павел.

– Ну, ушел, естественно. Не ждать же ментов. От них потом не отбрешешься. Домой, конечно, не поехал. Был уверен, что уж ждут меня там. Ночь кое-как в машине перекантовался. Все думал, как быть. А тут как раз Анна позвонила. И я, грешным делом, подумал, а может она что-то знает? Может она мне сможет объяснить, кому и с какой целью могла понадобиться ее кровь, и кто меня теперь из-за нее хлопнуть хочет? Вот и приперся.

– И хвост за собой привел, – голос у Кондрата неприязненный.

– Привел, – Павел сутулится на своем месте. – Так ведь сам не пойму как. Говорю же: как у Кольки побывал, больше нигде в таких местах, где меня засечь могли, и не появлялся. Да и вообще… Я ведь сделал все, что было заказано. Чисто сделал. И вместо денег чуть не получил пулю.

– А заказчик тебе после звонил?

– Звонил. Хотел назначить встречу, что бы обменять бабки на шприц. Да только я не поехал. Что я дурак что ли добровольно под пули подставляться?

– Какая-то фигня, – резюмирует Стрельцов.

– И что теперь делать? – тихонько интересуюсь я.

– Снимать штаны и бегать, – раздраженно отмахивается Егор.

Ну что за человек-то? И как его жена терпит? Федор выходит из машины и принимается кому-то названивать. Я подозреваю, что итальянцу. Уже в первую встречу стало ясно, что именно он у них – мозговой центр. Потом заглядывает в машину:

– По какому адресу твой Коля жил?

Павел называет. И Кондратьев снова захлопывает дверцу. После чего делает еще пару звонков. Когда вновь садится в машину, полон новостей.

– Человека, который твоего Николая убил, не видел никто. Твой приход, к счастью, тоже прошляпили. Так что по крайней мере в этом деле ты, Паш, вне подозрения. У ментов, я имею в виду. Уголовное дело завели, но почти наверняка – глухарь. – Сегодняшняя стрельба на Тверской скорее всего тоже. Опрашивают свидетелей, а толку-то? Что еще? Вроде все. Но сейчас, Паш, придется тебе немного прокатиться.

Стрельцов:

– Серега в гости зовет?

– Ага.

– Я не поеду. Ничего нового все равно не услышу, а я Машке обещал кое с чем помочь. Ежли что новенькое – звоните.

Стрельцов вылезает из машины Кондратьева. Федор заводится и начинает выбираться со двора. Про меня словно забыли. Возят за собой словно мешок со старым тряпьем.

– Я тоже не поеду. Мне домой надо. Переодеться хоть, да и мама…

– Что мама?

– Волнуется.

– Думаешь, она будет волноваться меньше, если тебя подстрелят как вальдшнепа?!!

– Почему это меня должны?..

– А потому, голуба-душа. Мы вот тут все вроде прикинули, во всем вроде разобрались, а на самом-то деле – что?

– Что?

– На самом деле никто не знает, в кого сегодня стреляли. В Павла или в тебя.

* * *

Шок от его слов проходит у меня только после того, как мы выбираемся за пределы МКАД, и Кондратьев привычно вдавливает педаль газа в пол. Странный он все-таки парень. Только что кидался под пули, что бы прикрыть меня и Павла. А теперь мчится по этой проклятой дороге так, что того гляди нас всех собственными руками к праотцам отправит. При этом на лице выраженье полного счастья. Адреналиновый наркоман? Я – точно нет. Это наверно про таких как я придумали анекдот. Ну тот, что про человека, впервые в жизни прыгнувшего с парашютом: «Теперь я знаю, откуда у людей выделяется адреналин».

Звонит мама и мрачным голосом интересуется, когда же меня все-таки ждать домой. Кондратьев косит на меня хитрым глазом. Злюсь на него. Злюсь на маму. Злюсь на себя. Чудесное платье Маши, в котором я ходила «на дело», безнадежно испачкано после моего падения на асфальт. Причем не только обычной московской грязью, но и кровью с руки Павла. В чем мне теперь ходить – вообще не понятно. О чем и сообщаю в тоске.

Мужики переглядываются и вдруг принимаются ржать. Чего я смешного-то сказала?

– Ну бабы! Ей чуть башку не отстрелили, а она по тряпкам плачет.

Это Павел. Кондратьев же просто обещает, что Ксюха мне обязательно что-нибудь подберет. А потом явно не удержавшись подмигивает:

– Хотя, если ты, рыжуха, будешь ходить и вовсе без ничего, вряд ли кто-то расстроится. Даром, что доктор наук и профессор.

Смотрю на него удивленно, ощущая, как щеки начинают наливаться румянцем. Это что – комплимент такой? Я в комплиментах вообще-то толк знаю, но как правило они в устах моих кавалеров звучат как-то более возвышенно: ну там, про глаза красивые; духи, которые дивно хороши; наряд, который именно сегодня как-то особенно к лицу. А тут… Нет, все-таки, наверно, права мама, когда рассуждает о несовместимости людей из «разных социальных слоев».

Кстати, как на такую, с позволения сказать, откровенность, реагировать? Мама бы отвесила пощечину. Вот только вряд ли это будет удачной мыслью, с учетом того, что мы летим с самолетной скоростью.

Кондратьев снова скашивает на меня глаза. Они смеются.

Теперь я поняла: он издевается! А я-то было подумала… Дура. И когда молодая была, знала, что фигурой меня бог обидел.

Как сказала мне одна из «принцесок» – очередная зазноба того самого парня, что почти что стал моей «первой настоящей любовью»: «Мужик не собака, костей не любит». Ну не любит и не любит, а издеваться-то зачем? Отворачиваюсь. Щеки так и горят. Он молчит. Причем как-то растерянно. Чего-то другого ждал? Не дождется!

* * *

В деревню, где стоит дом Серджо Ванцетти, приезжаем довольно быстро – все ещё праздники, дороги пусты. Вот только добравшись до места мы почему-то не идем в уже знакомый мне особняк, а загоняем машину в гараж того дома, что стоит напротив. Хотя при этом встречает нас все тот же Серджо. Видя мое недоумение поясняет:

– Это дом моей жены. Она его продавать не хочет. Так и стоит по большей части пустой. Проходите.

Тут просторно и как-то чувствуется, что люди здесь постоянно не живут.

– Через неделю Викусе полгодика, приедет Ксюхина бабушка. А пока он в полном твоем распоряжении, Паш. Для того, что бы спрятаться и переждать – самое то. Тебе, Ань, я думаю, будет удобнее у нас.

Павел усмехается:

– Не доверяешь?

Серджо в ответ лишь вежливо улыбается. Так вежливо, что холодно как-то становится. Пашина улыбка вянет.

– Ну что? С этим разобрались? Тогда давайте сядем и помозгуем. Паш, расскажи, пожалуйста, все с самого начала.

Павел приступает. Серджо периодически прерывает его краткими вопросами. В том числе уточняет, когда ему звонил заказчик – до убийства Коли или после него. Выясняется, что звонил он два раза. Первый раз – до. И Павел сразу согласился на встречу, но не пошел – обнаружил труп приятеля. Потом тот человек позвонил второй раз, но тут уж наш новый знакомец от встречи отказался категорически. Итальянец и сосредоточенно грызущий ноготь Кондратьев переглядываются.

– Прав был Стрелок – какая-то фигня. Такое ощущение, что левая рука не знает, что делает правая. Зачем убивать Николая, зачем палить в Павла, если шприц с кровью ещё у него в руках? Какой-то бред. Куда как логичнее сначала получить кровь, а уж потом, если есть такая нужда, ликвидировать тех, кто ее добыл. Тогда есть только два варианта. Первый, – итальянец поднимает кулак и отгибает один палец. (Что значит иностранец – даже жесты другие. У нас ведь обычно при перечислении пальцы загибают). – Твои заказчики, Паш, идиоты.

– Отпадает.

– Ну тогда остается только второй. Вокруг вас с Анной орудует не одна, а как минимум две группы. И если первая пытается добиться своего более или менее мирным путем – например, подсылает тебя, чтобы по-тихому добыть у Анны кровь. То вторая – какие-то запредельщики. Устроить стрельбу в самом центре Москвы, прямо на Тверской – это сильно даже для этого безумного города и этой вашей сумасшедшей страны.

Кондратьев молча грозит итальянцу кулаком. Тот в ответ лишь усмехается со значением. Вот и поговорили… В том, что это был разговор, причем понятный только им двоим, сомнений нет.

– Но зачем вообще стрелять?..

– Опять-таки возможны варианты. Кто-то хочет убрать Павла и тем самым избавиться от человека, который знает того, кому понадобилась твоя, Ань, кровь. Вариант второй: стреляли не в него, а в тебя. И тогда выходит, что кто-то очень не хочет, чтобы с твоей помощью пресловутый клад барона Унгерна был найден.

– Стоп-стоп-стоп! – взмахивает руками Павел. – Отсюда поподробнее. Это про какой-такой клад речь?

Но поподробнее не получается. Дверь в гостиную, в которой мы сидим, отворяется, и на пороге возникает бледная до синевы Ксения с зажатым в руке телефоном.

– Егор звонил – Машка пропала.

* * *

Жену Стрельцова похитили, что называется, прямо на глазах у изумленной публики: на выходе из супермаркета, возле которого ее высадил Кондратьев. Действо это даже попало на записи с видеокамер. Вот только ничего не прояснило – у похитителей на голове были черные вязаные чулки с прорезями для глаз и рта, которые теперь используют все, кому не лень, а номера на машине замазаны грязью.

Это очень быстро по своим каналам выясняет Федор. Все то время, пока он звонит, Ксения отчаянно рыдает на груди у мужа. Успокоить ее никак не получается. Такая сильная истероидная реакция мне не понятна. Так может убиваться мать по похищенному ребенку, но никак не одна подруга о другой.

Чуть позже, правда, все разъясняется. Федор успевает быстро шепнуть мне, что Ксюха в свое время тоже попала в серьезный переплет. И только чудом осталась жива. Вот ведь! А я-то ещё думала – про какие-такие «острые ощущения», которых им с мужем хватит по гроб жизни, она тогда говорила?.. Думала, что уж у них-то – таких благополучных, ничего подобного и быть не может…

Звонит мама. Выхожу в коридор, что бы поговорить с ней.

Она сообщает мне, что Сашка уложил в рюкзак мою палатку и вещи, и если я захочу их забрать, то они – под лестницей, в дачном доме его родителей. Благодарю.

– Послушай, Анна, я тут подумала: а в чем ты там, где бы ты не была, ходишь, если все твое – вплоть до чистых трусов и носков, осталось на даче у Саши?

Уже открываю рот, чтобы сказать, что тут, где я есть, где бы это не было, кроме меня ещё есть девушки. Вот они-то мне и ссудили… И вдруг меня как током ударяет. Отключаю телефон с мамой внутри и почти бегом мчусь обратно в гостиную.

– Послушайте! Я только сейчас все поняла! Машу со мной перепутали, потому и похитили. Она ведь в моей одежде была. А цвет волос и комплекция у нас почти одинаковые. Немая сцена. Но уж что-что, а соображают они действительно быстро. Взвесили, обдумали, пришли к определенным выводам. Их доводит до общего сведения Серджо.

– Тогда ее скоро отпустят, если похищение организовали «мирные» – те, что нанимали Павла добыть Анину кровь. Или так же скоро убьют, если за ее похищением стоят запредельщики.

– П-почему убьют? – губы перестают меня слушаться. Ксения же внезапно перестает рыдать, отрывается от мужа, обводит мужиков диким взглядом и требует перестать «плющить жопы» (так и говорит! Мама была бы шокирована!) и сделать хоть что-нибудь. Увещевать ее принимается опять-таки Серджо.

– Ксюх, да что мы еще-то можем? Кондрат обзвонил всех, кого мог. Полиция поставлена на уши. Дороги перекрыты. Пытаются отследить ее мобильный телефон. От того, что мы сейчас сядем в машины и помчимся, куда глаза глядят, мало что изменится. Лучше успокойся. Скоро Викуся проснется, тебе надо к этому моменту быть бодрой и свежей, как огурец.

Серджо снова обнимает свою Ксюху, Кондратьев смотрит на них с умилением. Павел в смущении даже отворачивается.

Идиллия. Только про меня и мои переживания опять забыли все, кроме мамы. Снова звонит. Конечно – трубку-то я просто бросила! Пока она мне промывает мозги, думаю о другом.

Неужели я права, и Машу действительно похитили перепутав со мной? Из-за меня… Зажмуриваюсь изо всех сил. «Ладно, погоди, о ней станем переживать, когда на то будет более серьезный повод. Пока ведь есть надежда, что ее просто отпустят».

Мама всегда говорит, что все вокруг только и делают, что думают о себе. Может и мне пора тоже?.. Хоть немного.

Например, о том, что раз Машу захватили вместо меня, то и меня саму в любой момент может ждать похищение. И как мне теперь жить дальше? Бросить работу и запереться дома? И сколько я так просижу? Пока волосы мои не отрастут настолько, что я смогу сбрасывать их вниз со своего третьего этажа, как девица-краса со странным именем Рапунцель?

Может тогда и какой-нибудь завалящий принц мне перепадет?

Мама в трубке молчит, молчу и я, не зная, что сказать.

– Ты вообще хоть что-нибудь слышала из того, что я только что тебе говорила?

О господи!