Текст книги "Бес с тобой"
Автор книги: Александра Ермакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
– Нет, – сердце заходится бешеным ритмом. Встаю со стула и безотчетно качаюсь к выходу, но так и не сделав шага, тотчас торможу – может вообще не нужно никуда идти. Дима звонит сказать, чтобы я и не говорила.
Растерянно оборачиваюсь, глядя на деда в поиске поддержки. На его старческом лице недоумение. Ожидание… немой вопрос.
Я бы ответила, да не знаю что.
– Советую подготовить, – холодно отметает мои суетные мысли Дима, – чтобы с бухты-барахты… я не обнаружился, – жуёт слова, тоже их явно с трудом подбирая.
– Да, конечно, – даже не могу точно сказать, рада ли. Внутри всё переворачивается с ног на голову. Очумелое сердечко своим громким стуком оглушает. В ногах дрожь. Улыбаюсь, как дура. А чему? Бес его знает…
– Вы уверены? – всё же роняю, затаив дыхание.
– Я уже почти на месте, – безапелляционно. – У тебя пять минут. Потом выходишь меня встретить. Время пошло, – и на проводе быстрые гудки.
Никогда не слышала военных, у меня круг общения совсем другой, но Дима явно из той сферы. Причём из комсостава. Ему удаётся пнуть меня, как никому и никогда. Хотя, на самом деле, никому и никогда в голову не приходило мной так лихо командовать.
– Дедуля, – начинаю мягко, спешно выискивая более верные слова. – У меня очень важное дело к тебе. Ты только не волнуйся.
Ой, зря это сказала. Такие слова, как правило, работают наоборот.
Блин! Так и есть. Дед хмурится сильнее. В глазах волнение. Понимая, что моя уловка идёт лесом, собираюсь с силами для признания.
– Сегодня приходили из отдела опеки и попечительства, – на одном дыхании, заломив руки и судорожно сжимая телефон. – Нужно срочно что-то придумать с опекунством или признанием меня дееспособной.
– Милая, – рассудительно и мягко отзывается дедуля, – ты же умная девочка. Понимаешь, как сложно найти человека, которому можно было бы доверить наш бизнес. Тебя… И который смог бы в кратчайшие сроки собрать такой огромный пакет документов. Мы с тобой пробовали… И не раз. Обсуждали.
– Да, – киваю неуверенно, – я понимаю, это сложно.
– Прости, но я не знаю, как нам найти выход из положения.
– А если скажу, что есть один вариант…
– Какой? – седые брови деда съезжаются на переносице, а три глубокие морщины прорезают лоб.
– Дима согласен помочь! – выдавливаю улыбку.
– Какой Дима? – вытаращивается дед. Впервые вижу такой откровенный шок на его бледном, исхудалом лице.
– Дедуль, – опять начинаю мямлить. Хочу градус разговора снизить, потому что от следующего он точно взвинтится на неприличную высоту. – Ты только… Прошу, – подаюсь к нему. Телефон в рюкзак прячу. Опускаюсь на стул, дедушкину руку в свои ладошки пленяю. – Не волнуйся только, прошу…
– Арина, – голос деда недовольно дрожит. Родственник махом высвобождает руку из моих: – Тебе лучше рассказать, что за Дима…
– Дедулечка… – сглатываю нервно. Блин, вот как более деликатно описать наше знакомство с Дмитрием? Точнее, при каких обстоятельствах оно случилось.
– Арина! – вот теперь тон дедушки вибрирует не только от волнения, но и недовольства.
– Вчера на меня напали в переулке, но меня спас мужчина. Его зовут Дима, – выпаливаю скороговоркой. Вроде как получилось быстро и достаточно чётко. – Это не всё, – уже снижаю скорость, потому что дед не сорвался на вопль, не бьётся в припадке, значит можно более спокойно разъяснить случившееся. – Его ранили, когда он меня спасал…
– Девочка моя, – странные телодвижения деда наводят на неутешительную мысль, что всё же в нём не осталось ни капли спокойствия. Не то порывается вскочить, не то с постели скатиться, не то за сердце схватиться. Торопливо его за плечи укладываю обратно:
– Деда, миленький, прошу, – шиплю слезливо, – успокойся… Тебе нельзя волноваться, будет плохо… Ты и так отсюда не скоро выберешься, а я не хочу с кем-то… – давлюсь слезами, шмыгая носом. Перед глазами влажная пелена. – Я с тобой хочу жить, понимаешь?!.
– Ариночка, маленькая моя, как же ты… – охает дед. – Это же опасно!
– Понимаю, – заверяю рьяно, – в этом-то и дело. А Дима… Дима – рыцарь. Правда-правда… Очень хороший. Не приставал, не пошлил, ни разу не намекнул на деньги. К тому же… – перевожу дух. – К тому же он уже сюда идёт!
– Зачем?
– Дело в том, что он сказал работникам отдела опеки и попечительства, что он мой дядя. А ещё, что у него есть документы какие-то на меня, а потом мы с ним…
– Как ты могла? – ошарашенно выдавливает дед. – Безответственно! Безрассудно! Чужому человеку… С ним… а он, – задыхается родственник, хватается за сердце. Аппарат начинает истошно вопить, через секунду в палату, как ураган, врывается медсестра.
– Да что же вы творите? – негодуют женщина, торопливо махнув мне рукой «на выход!». – Я тебе говорила, ему нельзя волноваться! – грозно пальцем, прежде, чем выхожу в коридор.
– Ах, вы… – ворчливое за дверью, которую тихо прикрываю. Виновато опустив голову, стою потерянная и осквернённая ситуацией. – И так не положено, – выговаривает Галина Сергеевна, добрая медсестра, такая участливая к нашей с дедом проблеме, – посетителей в вашем состоянии. Да ещё и девчонка вас вон, как доводит…
Слёзы обжигают глаза. Подавленно сажусь на скамейку для ожидания и чтобы никто не увидел моего горя, уставляюсь на свои ботинки.
Несколькими минутами спустя утираю слезы, кляня себя за то, что вот так взяла и вывалила на больного человека жуткую информацию.
– Уже поговорила? – приятный, чуть запыхавшийся голос Димы вырывает из скверных мыслей о собственной низости. Низости из-за страха остаться одной…
Даже вздрагиваю от неожиданности.
– И да, и нет, – прячу стыдливо взгляд. – Ему плохо стало и меня выставили.
– Хреново, – ляпает спаситель, присаживаясь рядом.
– Ну-ка, глянь на меня, – распоряжается тихо.
– Неа, – шмыгаю носом.
Вот чего не ожидаю, что Дима простым движением, ухватив меня за подбородок, крутанёт голову в свою сторону. Пристально смотрит глаза в глаза. Кофейные, наливаются беспробудной мглой, а меня отравляет чудный аромат мужского парфюма и сигарет. Затягивает в омут беспросветность взгляда.
– Ныть закончила, – сухо и без желания смягчить распоряжение до уровня «просьбы».
Вот теперь на фоне дурмана прорезается удивительно неприятный оттенок женского запаха.
Не хочу знать, с кем он был. В конце концов, Дима – взрослый мужчина.
– И как вас пропустили? – мотаю головой, избавляясь от крепкого хвата. Не думаю язвить или хамить, но дико жжёт в груди ревность. Неуместная, не находящая оправдания, но жжёт. Стараюсь притупить разумным, а выходит тяжко. Блин, в голове не укладывается – после почти бессонной ночи, суетного утра, Дима к своей женщине… и… Не хочу даже представлять, что у них было.
Он ведь имеет право. А что, если он женат? Боже, а если у него есть дети…
О чём я?!!
– Связи, – дёргает плечом Дима, откидываясь на спинку скамьи.
– Они у вас везде? – пока ждём, хочу разрядить хоть немножко обстановку.
– А вот это секрет! – улыбается криво спаситель, а я, как дура, на несколько секунд зависаю, любуясь на произведение искусства. Идеальные губы. Проказливая и в то же время чистая, искренняя улыбка. Не белоснежные, но светлые, ровные, ухоженные зубы.
Дима красивый мужчина. С какой стороны ни посмотри, и с точки зрения любого канона. Достаточно высок, статен, не громила, но широкоплеч. Тёмные волосы, непокорные вихры. Широкие брови, глубокие глаза, взгляд пронизывающий, прямой нос, чёткая линия рта, лёгкая небритость.
Очень интересная кожаная куртка – чёрная… с тёмно-багровым отливом. Косая, крупная молния, несколько карманов… Джинсы сложного кроя. На ремне. И ботинки. Тяжёлые, добротные, с крупным протектором. Тоже не из дешёвого магазина.
Память услужливо шепчет, что я их видела где-то. Только ухватиться за воспоминание не могу.
– Что, и пытать не станешь? – насмешка отвлекает от позорного рассматривания мужчины. И глаза такие… проказливые, аж утягивают в бездну.
Мне кажется, Дима знает, что приковывает взгляд. И видит, что я подвисаю на рассматривание его.
Блин, это совсем уж ни в какие ворота не лезет – стыдно до новой порции пожара на щеках.
– Вам боли мало? – спасибо, голос не подводит, и колючесть при мне. Хотя на самом деле, я не любительница острого, но как защитная реакция – вполне сойдёт. Я же не знаю, как себя вести в компании красивого мужчины, странным образом меня постоянно заставляющего смущаться и краснеть.
– Уела, мелкая! – кивает, прогулявшись взглядом по пустому коридору отделения. – Я боюсь боли, – кривит лицо.
– Я заметила. Как рана? – готова что угодно говорить, лишь бы не молчать и опять не окунуться в позорное рассматривание Димы.
– Какая? – без капли шутки уточняет.
– Ваша, – с недоумением отзываюсь.
– Мелкая, – перестаёт насмехаться, – не забивай свою очаровательную голову глупостями.
Становится так горько. Дима со мной говорит, будто я неразумное дитя, которому мозговая активность противопоказана.
– Дело ваше, не мне от сепсиса умирать, – ворчу обиженно.
– Что? – вновь усмехается Дима.
Насупливаюсь сильнее.
– Может я и дура, – не разделяю его веселья, – малолетняя, – добавляю значимо, – но в наше время, когда есть всемирная паутина, хоть какое-то знание алфавита, трудно не найти полезную информацию. Так что я уже погуглила, что может случиться с ножевым ранением, которое плохо обработали.
Дима перестает потешаться.
– Ты не дура, – на полном серьёзе и окутывая желанием извиниться. Ощущаю его руку за своей спиной и замираю в ожидании прикосновения. Но уже в следующую секунду по позвонку бежит холодок.
То ли показалось, то ли Дима так и не решился… А может глупо напридумывала себе.
– Просто я не привык, чтобы милые молодые ангелы уделяли столько внимания моим болячкам.
Удивительная сила – несколькими словами отмести любой намёк на обиду. Не знаю почему, но фраза трогает до глубины души. Будто Дима признался в чём-то личном и по его меркам слегка постыдном.
Аж в груди теплеет и накатывает чувство стыда. За свой гонор. За неуместное поведение, эмоции. Мне правда жалко его.
Понимаю, что в этой ситуации лучше молчать, но меня наоборот толкает на ответные слова поддержки и участия. Открываю рот, но медсестра деда не позволяет стать нарушительницей щекотливого момента. Выходит из палаты деда, вытаращившись с удивлением на Диму.
Тормозит возле двери, прикрыв её за собой.
Потом на меня задумчиво смотрит, опять на Дмитрия.
– Мелкая, – первым нарушает тишину спаситель, – дуй к деду, я сейчас. – Таким тоном, что и возразить нечего. Зато убеждаюсь – медсестра и Дима знакомы. Лишь мажу взглядом по Галине, скрываясь за дверью палаты дедушки.
Ах, ну да… и пропуск, как понимаю, как раз отсюда…
ГЛАВА 9
Бес
– Юля попросила тебе выбить пропуск, но я и не думала, что ты собираешься сюда, – злым шепотом нападает Галина, только дверь за мелкой захлопывается. – В кардиологию! По души Исмаила и девочки!
– Галюсь, – предупреждаю тихо и угрожающе мягко. – Нос не суй, куда не следует.
– Теперь понятно, откуда у Когана платная палата, – догадливо кивает. Да, есть такое. Как услыхал новость, сразу договорился об отдельной палате. Не ради благотворительности или спасения грешной души, так делу удобней. – Бес, – перестаёт храбриться знакомая, – прошу, не трогай их, – с мольбой.
– Терникова, – обманчиво ровно, – ты забываешься. – Холодно скольжу взглядом по коридору – нет ли лишних ушей и глаз. – В моменты милосердия вспоминай, благодаря кому ты здесь работаешь. И для сравнения, где бы ты была…
– Они… – Галя часто кивает, явно плутая в том, что дозволительно и тем, что хочется сказать. – Девочка… одна останется… – по лицу ползёт досада.
Нежно дёргаю к себе, лживо бережно обнимаю:
– Спасибо, Терникова, буду знать. А теперь пошла гулять, -Подталкиваю прочь и формально стучу в дверь: – Здравствуйте, – вхожу в палату, изучая реакцию старика. Мне смущаться нечего. Криво улыбаюсь: – Не знаю, что вам обо мне рассказала Арина…
Исмаил Иосифович бледнеет, глаза испуганно расширяются.
Бл*, не хватает очередного сердечного приступа! А что хуже паники мелкой.
– Дим, я о вас… – Встревоженно щебечет Арина.
– Мелкая, – бесцеремонно обрываю, – я очень кофейку хочу. Там аппарат есть… – всем видом изображаю безмятежность. – Где-то внизу… – киваю неоднозначно. Кровь из носу нужно избавиться от девчонки. Нам с дедком придётся поговорить тет-а-тет и предстоит долгий и деликатный разговор.
Арина ошарашенно глядит.
– И пирожок, – добиваю серьёзностью. – Съел бы. На первом этаже в кафешке… Или напротив больницы, уж и не помню, но вроде кулинария где-то была.
– Я?.. – недоуменно хлопает ресницами девушка. Посматривает то на деда в поисках поддержки, то на меня, осуждающе.
– Да, милая, – подхватывает благоразумно Исмаил Иосифович. – Пока мы с Дмитрием поговорим, прогуляйся, пожалуйста, – выдавливает улыбку, кое-как справляясь с эмоциями.
Арина чуть мнётся, явно разрываясь между послушанием и упрямством подростка, но воспитание побеждает:
– Конечно, – кивает зажато. Чмокает деда в щёку, а проходя мимо меня, бросает искоса вдумчиво-колючий взгляд.
Торможу рукой – Арина чуть шарахается, избегая прикосновения. И так откровенно обвиняет взглядом, что плююсь в сердцах.
Бл*, шуганая стала! Хреново!
Быстро из верхнего кармана выуживаю пятихатку, – заначки по разным рассованы, – и протягиваю мелкой:
– Кофе, пирожок… и себе шоколадку.
Примирительно. Все девочки обожают шоколад.
– Я не люблю сладкое, – недовольный прищур.
– По тебе видно, – проглатываю очередную колючку мелкой, – тощая, злая, – пытаюсь смягчить момент. – Пора начинать!
– Хорошо, – неправдоподобно смиренно забирает купюру Арина. – Ну тогда вам пирожок… со сгущёнкой.
– Я не люблю сладкое, – морщусь.
– Пора начинать, – приторно улыбается девчонка.
– Мелкая, – суживаю угрожающе глаза, – язвительность тебе не к лицу.
– Правда? – Арина обиженно поджимает губы. – Зато, видимо, лишние килограммы будут кстати, – неопределённо мотнув головой, уходит.
Вот же… зараза!
Сладкая, маленькая зараза.
Когда остаёмся одни, тишина звенит какое-то время.
– Я согласен на любые условия, – голос Исмаила Иосифовича чуть дрожит. – Только внучку не троньте.
Удушливо скребёт совесть, но нелепое чувство затапливаю реалией жизни – Пастор не оставит их в живых, если земля не будет принадлежать ему.
– Разумная мысль, – кидаю безлико. – Жаль, сразу не пришлась по вкусу.
– Не думал, что так низко, – запинается старик. Сокрушённо качает головой, тяжко выдыхает: – Воевать с детьми – методы уже даже не фашистов. У них хотя бы были цели – идея чистой нации, а у вас…
Теперь во мне бушует гнев. Я, как закипающий вулкан, а что неприятнее – с Коган согласен.
– Вас предупреждали. И не раз, – удерживаю спокойствие.
– Я подпишу, – твёрдо вторит Исмаил Иосифович. – Арина – хорошая девочка, которой пришлось несладко… Поэтому вас рядом быть не должно!
– Разумно, – киваю ровно, – только… – секундная пауза, – я внучке вашей пообещал кое-что. – Даже сам не понимаю, на кой это говорю. – Пока вы будете в больнице, я должен за ней присмотреть!
– Зачем вы такое пообещали? – не сводит пытливых глаз Исмаил Иосифович.
Знал бы я…
– Было нужно в доверие втереться, – отчасти правда: обелять себя не собираюсь.
– Смотрю, – с горечью, – у вас это вышло. Что странно, – добавляет задумчиво, – при всей наивности и хрупкости Арина видит людей, как и я – насквозь. Хотя, – тяжко переводит дух, – я в вас тоже ошибся.
Ни на секунду обидно не становится. Коган говорит правду. А на неё грешно обижаться.
– Насколько понимаю вашу занятость и специфику работы, – строг Исмаил Осипович, – вам некогда выполнять обещания, – судя по тону, он мне помогает найти оправдание. – Если учесть частые командировки…
– Я привык выполнять свои обещания, – обрываю – мне не нужна помощь «слиться». – А я дал обещание, – повторяю мрачно. – И не только ей. Сотрудники отдела опеки к вам в гости нагрянули, ну мне и пришлось… Заверить, что вы меня оставили присматривать за ней.
– Ничего страшного, я позвоню, – выискивает очередной довод от меня избавиться старик. – Ну или они сами придут… – перебирает варианты.
– Возиться с документами долго и крайне сложно, – в свою очередь пытаюсь донести мысль до Когана, – поэтому мы с Ариной продумали вариант сокрытия её на какое-то время. Пока вы не выйдете из больницы, или пока ей не исполнится восемнадцать!
– Как же вы глубоко копнули, – опустошенно бурчит Исмаил Иосифович, осознав всю нашу инициативность в стремлении завладеть его участком.
– Я мог бы за ней присмотреть. Конечно, – я не менее упёрт, и пора бы ему это понять тоже, – если вы не решите, что детдом для девочки…
– Всего два месяца, так будет лучше…
Вот же баран!
– Сами подумайте, – нажимаю зло. – В этом районе никого из ваших близких не осталось.
– Благодаря вам.
– Её запрут в закрытое учреждение или определят в патронажную семью. Арю выдернут из привычных условий.
– Это не изменит ничего. Арине придётся жить…
– Да, – не собираюсь лгать. – Но я смогу выкроить для неё важное время. А ещё она выберет сама район для жилья. Я помогу найти лучшее из возможного. Она не будет ни в чём нуждаться…
Меня переполняет жажда убедить Когана. Жизненно важно – и хрен знает почему. Аж ломает, как необходимо.
– Но это уже не ваше дело, – настороженно отрезает старик.
– К сожалению, с некоторых пор моё, – из внутреннего кармана достаю свернутую трубочкой мягкую папку с документами. Протягиваю Исмаилу Иосифовичу. Он опасливо косится – с меня на папку, вновь на меня и обратно на документы. Неспешно забирает. Надевает очки, которые обнаруживаются в верхнем ящике прикроватной тумбочки, и начинает ворочать листы.
В какой-то момент поднимает глаза на меня. Удивлённые, скорее даже ошарашенные. И понятно почему. Там два пакета документов. Первый – согласие Когана на продажу земельного участка и квартиры. Второй – что на период болезни Исмаила Иосифовича, или пока Арине не исполнится восемнадцать, я становлюсь во главе его дел и естественно, обязуюсь присматривать за девочкой…
– Это шутка?
– Нет, – знаю, что это было отчаянно борзо предлагать, но у меня свои доводы, – и прежде, чем меня послать, подумайте, как для Арины будет лучше. Никто не будет ради неё ездить так далеко в школу и на рисовалку. Выпускной… бал, звонок…
– А вы, стало быть, будете?
– За два месяца с ней могут сделать такое… А перед окончанием школы – это стресс. Он наложит отпечаток как на учёбу, так и на психическое состояние девочки. А ей ещё нужно поступать в универ. Искусствоведение – факультет популярный. Я пробивал… Проходной балл высокий. Оступится – придётся год потерять.
– Это будет нам уроком…
– Мне жаль, что так случилось, – смотрю в упор. – Я не воюю с женщинами и детьми, как вы выразились. Наше недопонимание я пытался уладить миром.
– Но по вашим правилам, – взмахивает папкой, – и с тем итогом, который устроит только вас! Вы не приемлете другого мнения!
– Таковы условия рынка, – сухо и открыто. – Бизнес – ничего более…
– Бизнес, – старик, закрыв глаза, кивает, – поэтому не думаю, что Арине стоит быть у вас на виду.
– А если… Я дам слово, – с маниакальным упорством херачусь об стену отчуждения, и какого х*, сам не понимаю. Плюнуть на них, и пусть подыхают. – Я клянусь, что не притронусь к ней. Клянусь, что она будет жить в достатке. Под моей защитой от грязи… от которой вы так бережно охраняете её долгое время.
Исмаил Иосифович прищуривается. А я продолжаю:
– Ей нельзя попадать в другой мир. Она хрупка. Ранима и… – Впервые мне сложно говорить. Слово обрывается, будто кислород закончился – глотнуть нужно, а не получается. – Она слишком идеальна в своей невинной чистоте, чтобы окунуться в болото реальности.
Губы Исмаила Иосифовича дрожат. Он часто моргает, на старческие глаза набегает поволока слёз. Мне тоже диковато по ощущениям. Словно обнажился, а никто не понял моего порыва к очищению.
– Видимо, зря, – коротко кивает Коган. – Чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Но боюсь, ей придётся…
– Я… – сглатываю, потому что запас красноречия иссяк. – Хочу, чтобы у неё был шанс парить дольше, и если случится падение, оказаться рядом и подстраховать, – выдыхаю, и сам в шоке от сказанного.
Коган таращится на меня, будто я сама смерть и сейчас рассказал о своей гуманности по отношению к грудным детям, которых забираю к себе.
Не знаю, что читает на моём лице старик, но его взгляд смягчается:
– Она вас убедила, – загадочно. Даже не представляю, о чём он, поэтому хмуро жду более чёткого ответа. – Только не могу понять, чем?
– Я знаю, что значит оставаться одному. И о жестокости мира узнал рано. Как и грязь… В неё мне пришлось нырнуть. Я тот, кто я есть – не по рождению. Но смирился и умею выживать, а Арина слишком чиста для всего этого. Если останется одна – быстро попадёт в недобрые руки…
– А ваши… Так добры…
– Своими управляю, – секундное молчание. – Решать вам, но с вашей болезнью, – не хочется бить по очевидному, но если это последний аргумент, придётся, – надолго вас не хватит. Определенность – большое подспорье, Исмаил Иосифович. Я не прошу ваших семейных ценностей, об этом есть пункты в договоре. Я не собираюсь распоряжаться вашими семейными фондами без вашего ведома и вашей внучки. Мне плевать, есть ли у вас деньги. Я лишь обязуюсь присматривать за мелкой, и проследить, чтобы у неё… всё получилось. И конечно, чтобы она получила всё причитающееся.
– То есть вы ни на что не претендуете? – с недоверием.
– Нет! И ни при каких обстоятельствах. А что важнее бумаг, официальности – моё слово. Если беру обязательства, то умру, но выполню.
В дверь скребутся. Ненавязчиво стучат.
– Можно? – аккурат со скрипом открываемой двери в проёме показывается голова Арины. Осторожный, грустный взгляд.
Исмаил Иосифович разительно меняется. Тихая улыбка на губах. Глаза лучатся, черты лица смягчаются:
– Конечно, родная.
– Вы уже всё? – с холодком уточняет мелкая, прикрывая за собой дверь. В руках бумажный стакан с кофе и пакет из кондитерской. Протягивает мне:
– Приятного аппетита.
Настораживает покладистость и спокойствие в тоне. Словно змея притаилась в ожидании, сработает яд или нет. Но битву взглядами прекращает сама. То ли ход тонкий – притупить бдительность, то ли не выдерживает повисшего молчания и пытается ситуацию сделать менее опасной. Уставляется на деда.
Точно что-то задумала. Вот уж… зараза. Ангел с задатками стервы. Прям улыбает.
Но я же не хочу войны ещё до начала сражения. Да и вид старика напрягает. Печален, задумчив – нехорошее предчувствие режет душу.
Неужели Коган так упрям, что откажется. Неужели я не смог его убедить, несмотря на открытый шаг. Не лгал, не приукрашивал…
– Надеюсь, вы уже решили вопрос, – Арина чуть трясёт головой. – Потому что на проходной я чуть не наткнулась на работников опеки. Они там оформляют пропуска, а я обходными путями сюда бежала.
Словно в подтверждение слов, в коридоре раздаются голоса, шелест бахил, и вскоре в дверь стучат:
– Здравствуйте, – заглядывает Светлана Авдеева, следом входит её напарник:
– Добрый день, – затворив за собой дверь.
Тормозят на миг, с удивлением на меня таращась. Видимо не поверили в мою историю, а если и поверили, решили проверить достоверность из первых рук.
Чуть отмирают – переводят взгляд на Исмаила Иосифовича, украдкой на Арину.
Никто из нас даже голоса не подаёт, чтобы ответить на формальную любезность. Тем более, мы сегодня уже виделись…
– Смотрю, – ядовито улыбается тётка, – вы уже здесь. – Реплика тоже мне.
– Вы тоже, как посмотрю, – не собираюсь играть в учтивость.
Светлана принимает вызов, перестаёт улыбаться:
– Исмаил Иосифович, простите, что опять беспокою, но у нас к Вам несколько вопросов, – немой взгляд на меня. Многоговорящий.
Не идиот, читаю по глазам, но в свою очередь, отправляю посыл антиквару. При этом замечаю, как напуганная Арина жмётся ко мне. Интуитивно кладу руку на плечо мелкой и подгребаю ближе. Она послушно подступает… и в поиске защиты утыкается лицом в мою не то грудь, не то подмышку. Чуть теряюсь, но сердце блаженно колотится в сладком ритме. Хрен ведает, что с моим болезненным самолюбием закоренелого циника, но собственником нравится быть. Прямо до истомы приятно.
Благодетель из меня не ахти, но… хранителем ангела быть хочу.
Бес для ангела… смешно, право, только… другим не советую зубоскалить. Тем более мелкая сама показывает, что мне доверяет. Сама ищет защиты…
Поэтому старик жест считывает однозначно. Он недоволен, но реакцию внучки ни он, ни я предвидеть не могли.
Как ни желает от меня избавиться, а смиряется с выбором внучки.
– Это мой дальний родственник, и пока я в больнице, он присмотрит за Ариночкой. Поэтому Дмитрий может присутствовать при любом нашем разговоре. Тем более, если он касается непосредственно Арины.
Мелкая шумно выдыхает в мою грудь. Аж до мурашек хорошо, да и у меня словно камень с души падает. Или с головой теряю связь… И это вернее. Ведь идиот я уже потому, что ввязываюсь не в своё дело.
Светлана заметно тушуется. Теперь на меня бросает злой, но смиренный взгляд.
– Хорошо, Исмаил Иосифович, – к деду, – но вы же взрослый человек, должны понимать, что без заверенных у нотариуса или у нас документов…
– Мы готовим пакет для признания Арины дееспособной, – кивает бодро старик, мелкая под мышкой начинает шевелиться. На неё не смотрю. Диковато ощущаю себя, будто на Олимпе небожителей, где быть не имею права, и не дай бог увижу восхищение в зелёных глазах – точно пропаду и откажусь от скромной роли хранителя святой. Ещё и в грехах покаюсь…
– Хотите сказать, что Арина работает?
– На время болезни – моим заместителем будет назначен Дмитрий. Документы будут готовы на днях, и в моё отсутствие работодателем Арины будет считаться он.
– Это долгий процесс, – напирает Светлана, стискивая обеими руками сумку перед собой. – Вы же сами понимаете, – категорично, – собрать документы, подготовить, предоставить нам. Пока мы проверим – это дело не одного дня, и даже не недели… Девочке нужен строгий и официальный присмотр!
– Да, конечно, – невозмутим Исмаил Иосифович, – я всё понимаю, но и вы не имеете права забрать Алину без резолюции начальства. Пока и вы, и мы в подвешенном состоянии. Я из-за сбора документов – хотя часть уже у меня, – демонстративно приподнимает папку Коган. – А вы, потому что на изъятие ребёнка требуются соответствующие документы. Они у вас есть?
– Они готовы и ждут разрешения на подпись. Сегодня же подам!
– Дело ваше, а мы постараемся сегодня же вам вручить часть документов по нашему делу. Значит, ваши вновь останутся в подвешенном состоянии, – раскладывает по полочкам старик. Явно не одну тонну уже съел говна на этом. – Пока с моими не будет точного ответа и вам не позволят чинить самоуправство.
– Но ваши ещё не собраны и не подписаны, – не менее упряма тётка. – Покажите хотя бы, что есть? – шагает к койке с явным намерением взять папку.
А у меня сердце обрывается. Там ни единой подписанной Коганом страницы. Светлана сразу догадается, что у нас… у самих ещё нет консенсуса. К тому же там есть бумаги, не относящиеся к делу. Но Исмаил Иосифович быстро находится:
– Конечно, дайте мне несколько минут. Племянник только привёз окончательный пакет. Я ещё не всё проверил. Так уж получилось, – сокрушённо ведёт плечом, – угодил в больницу, – винится без вины. – Если вы будете любезны чуть обождать в коридоре, я проверю последние нюансы, а потом мы их вам предоставим. И конечно, ещё от руки напишу заявление, чтобы на время рассмотрения документов Арине было разрешено оставаться в семье.
– Это глупо, – мрачнеет Светлана, бросив взгляд на напарника. Мужик аж потом покрыт. Морда красная, редкие волосы соплями висят. Поэтому упырю видно, что план на легкий захват ребёнка у них провалился.
– Вы же понимаете, что это решаем не мы…
– Вот именно, – непрошибаемо учтив Исмаил Иосифович, – поэтому мы не будем торопить ваше начальство. Пусть проверяют досконально. А мы с удовольствием подождём результата.
Коган – молодец! Выкрутился! Он прав, пока документы ждут резолюции, и органы опеки будут сидеть на месте. То есть мы все будем в подвешенном состоянии. Если только у Авдеевой нет вышестоящего знакомого, и она в обход других не пробьёт необходимость изъятия ребёнка.
Ничего, на этот случай у нас тоже есть план. У меня…
