Текст книги "Возвращение"

Автор книги: Александра Лисина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ГЛАВА 4

…Все то же море, блестящее в багровых лучах заходящего солнца. Все тот же ветер, вольготно гуляющий над волнами. Но нет больше едкого дыма. Вообще ничего нет, кроме моря, звенящей вечерней тишины и опустевшего Гнезда, на котором больше никогда не поселятся драконы.

Ровное плато, на котором когда-то бушевал яростный «Огонь», пустовало. На нем не было слышно голосов, над ним не летали с криками чайки. Ни кустика, ни деревца в округе – там, где некогда свирепствовала всепожирающая ненависть, больше нет места жизни. Все сожжено. Все уничтожено. И только огромная статуя возвышалась на прежнем месте – раскинувшая в защитном жесте крылья статуя мудрой и всепрощающей Матери, от которой даже сейчас, спустя столько лет, веяло чем-то забытым и почти родным.

Он смотрел на нее, не в силах сдержать набегающие слезы. Запертый в клетке из зеленоватого стекла, он не был способен пошевелиться, поэтому лишь смотрел на некогда живое тело, изящную шею и гибкий хвост, еще не закончивший опасную дугу. Драконица не сомневалась, когда закрывала собой тех, кто, по мнению ее старших детей, был этого недостоин. Увидела в них что-то, чего не смогли уловить остальные. Поверила. Защитила. Но сама спастись уже не смогла.

Он не знал, сколько времени провел вот так, глядя на нее и вспоминая о прошлом. Просто стоял рядом и терпеливо ждал того мига, когда станут возможными чудеса, когда вновь оживет погасшая надежда и когда в душе зародится чувство, что это – еще не конец. И что частичку прошлого… хотя бы малую… все же можно вернуть.

Он не знал, в какой момент вокруг что-то изменилось. Не видел, как и откуда рядом с ним возникла еще одна тень – совсем маленькая, в нелепой одежде и со взлохмаченными волосами цвета спелого каштана. Ее очертания зыбки и беспрестанно ломались на гранях его изумрудной тюрьмы, зато лицо он рассмотрел хорошо.

Она не шевелилась и не замечала его, глядя подчеркнуто перед собой, словно сравнивая себя и нависшую над ней драконицу. Она не боялась. Напротив, сосредоточенно хмурилась, словно пытаясь о чем-то вспомнить. Едва заметно шевелила губами, хотя с них не слетело ни звука, и, заложив большие пальцы за пояс, потихоньку раскачивалась на носках. То ли сама по себе, а то ли под слышимую лишь ей мелодию.

Узнавание пришло к нему внезапно, и в этот миг прозрения весь остальной мир разлетелся на тысячи кусков. В его глазах все плыло и плавилось, то и дело утягивая мятущееся в сомнениях сознание в небытие. Однако проснувшаяся память больше не могла молчать. Она заставила его встряхнуться, сбросить сонную одурь. Наконец с размаху ударила по лицу и…

– Бел… – всплыло откуда-то нужное имя. – Бел!

Все остальное мгновенно утратило значение: спаленный остров, разрушенные скалы, выжженная дотла земля, неподвижно замершая статуя… будто пелена вдруг упала с глаз. Будто он очнулся от забытья. Осознал себя, вспомнил, забился в невесть откуда взявшихся путах и ринулся вперед. Туда, где в сумасшедшем галопе забилось его второе сердце, где вновь проснулся неистовый ветер. Где смутно белело ее неповторимое лицо и где все так же, как и наяву, горели ее удивительные, чудесные, безумно притягательные глаза.

Но она не слышала: так и стояла, пристально разглядывая громадную драконицу. За ее спиной приглушенно застучали копыта, затем мелькнула и пропала вторая тень – еще более размытая, но, кажется, крылатая. Потом она исчезла, снова оставив маленькую женщину наедине с камнем. А он неистово бился в зеленых путах, стараясь докричаться, предупредить, напомнить, наконец… и никак не мог.

Он в ярости ударил кулаком по проклятой перегородке.

Торк! Да что это за дрянь?!

Затем ударил снова, вложив в удар все силы, однако именно сегодня их не хватило даже на то, чтобы оставить на изумруде хотя бы крохотную царапинку. Ни просвета в проклятой стене, ни щелочки. Она как пленка… стеклянный колпак, которым гномы так любили накрывать драгоценные камни. Да только не стекло это, не ткань и не рыбацкая сеть – не поддалась, зараза. А еще, будто в отместку, внезапно сжалась вокруг него, заставив бессильно выть в этом плену, как зверя в клетке. Вынуждая пятиться, таиться во тьме и падать, падать, падать… куда-то очень глубоко, где не было видно дна.

– Бел!

Он в последнем усилии все же вырвался из бездны и приник к зеленой стене, бешено царапая ее ногтями. Жадно смотрел на задумчиво раскачивающуюся фигурку и едва не взвыл от радости, когда она повернула голову и с недоверием всмотрелась в его лицо.

– Бел! Вернись ко мне… пожалуйста, не уходи!

Она почему-то нахмурилась, но все-таки подошла ближе.

– Бел! – с невыразимым облегчением выдохнул он, чувствуя, как одновременно с этим слабеют чужие путы. – Бел, я виноват! Но я не хотел тебя задеть! Слышишь?! Я люблю тебя, Бел! Больше жизни, сильнее свободы… пожалуйста, возвращайся… мне без тебя тяжело…

Он измученно прижался вспотевшим лбом к проклятому стеклу, с безумной надеждой глядя, как она подошла еще ближе. Как отложила в сторону свои драгоценные клинки. Как снова нахмурилась, будто бы не узнав. Как прищурились ее позеленевшие глаза, в которых начинало проступать раздражение. А затем… когда его сердце уже приготовилось выпрыгнуть из груди… она остановилась напротив и с неодобрением покачала головой.

– Ну и что ты с собой сотворил?

– Бел… – упрямо шепнули онемевшие губы. – Вернись, Бел.

– Не сейчас, пожалуй. И ты был прав: я вам мешаю.

– Это не так! Я был зол… я сказал глупость!

– Тем не менее ты все равно прав. – Она пожала плечами и собралась отвернуться.

И что-то в нем буквально взорвалось новой болью. Из горла сам собой вырвался рык, пальцы сжались в кулаки, больно раня кожу неожиданно удлинившимися ногтями, а из широко раздувшихся ноздрей вылетел целый сноп огненно-алых искр.

– Бел! – На изумрудную стену обрушился еще один удар. – Нет, Бел! Не уходи!

– Что такое? – изумилась она, увидев, как по преграде зазмеились опасно длинные трещины. – Таррэн, это же сон… просто сон. Не злись, пожалуйста. Все образуется.

Не слушая, он с ненавистью начал обрушивать на проклятое стекло удар за ударом, с мстительной радостью подметив, как оно начинает болезненно выгибаться. И он почти справился, почти победил в этой тяжелой борьбе… но потом увидел ее лицо и опустил занесенную руку.

А она с неожиданной болью смотрела на него почти в упор. До крови прикусив губу, нервно сжав пальцы на вороте своей коротенькой куртки. Она снова побледнела и, кажется, была испугана: его яростью, внезапной вспышкой поистине безумной ненависти к проклятой перегородке. Однако в прекрасных глазах стояли слезы. И боль. Боль за него.

– Господи… Таррэн, что ты с собой сотворил?!

– Прости меня, Бел, – горестно прошептал он, неотрывно глядя на нее сквозь толщу стекла. – Пожалуйста, вернись… я не хочу жить без тебя!

И тогда что-то вдруг надломилось и подозрительно хрустнуло в сковавшем его зеленом льду. Он даже понять не успел, что именно, но внезапно ощутил, что свободен. А почувствовав, с облегченным вздохом обнял свою потерянную душу, ради которой прошел бы и портал, и отречение, и даже смерть. Все, что угодно, только бы знать, что она по-прежнему его любит.

– Таррэн…

У него сладко дрогнуло сердце, когда маленькие руки ласково погладили его разметавшиеся по плечам волосы.

– Безумец… без меня тебе будет легче. Не надо следить. Не надо сомневаться или бояться, что обо мне узнают.

– Без тебя мне нельзя, – хрипло прошептал он, обнимая ее гибкое тело. – Я не хочу так, Бел. Это меня убивает. Прости…

– За что?!

– Я тебя обидел. – Он жадно зарылся лицом в ее волосы и с наслаждением вдохнул их неповторимый запах. – Я не хотел, малыш. Я не собирался все портить.

Она укоризненно покачала головой:

– Каким же ты иногда бываешь глупым. Ну скажи, разве я когда-то злилась на такие пустяки? Разве обижала тебя несправедливым ворчанием? Разве делала больно лишь для того, чтобы отомстить?

Он неверяще замер, растерянно обшаривая глазами ее грустное лицо.

– Мне просто нужно было уйти, чтобы никто не заподозрил подвоха. Истаэр оказался удачным поводом. И мне всегда казалось, что ты достаточно догадлив, чтобы это понять. После всего, что мы с тобой обсуждали и планировали, после того как я не раз тебе говорила, что хочу кое-что проверить, после того как ты согласился, что с хрониками многое неясно… боже, я никак не могла подумать, что ты начнешь себя изводить из-за таких пустяков! Да еще и узы порвал, как будто и правда меня возненавидел!

«Я порвал?!»

– А кто же еще? – устало вздохнула она. – Но раз ты все решил и посчитал необходимым их спалить, то я не стала спорить. Что ты сотворил с собой, любовь моя? Что наделал, пока меня не было рядом?

Он невольно вспомнил ту нелепую вспышку. И вторую такую же, буквально пару часов назад, когда и впрямь балансировал на грани безумия. Мог ли он случайно порвать кровные узы? Мог ли, ослепленный невесть откуда взявшимся каким-то чужим гневом, этого не заметить?!

Мог. Наверное. От одного воспоминания о той ярости его и сейчас бросало в дрожь, а тогда, находясь в каком-то исступлении… стоя буквально в шаге от непоправимой глупости…

– Неужели ты так плохо меня знаешь? – беззвучно шепнула Белка, коснувшись губами его щеки. – Что с тобой творится, родной? Откуда эта злость? И почему ты смотришь сейчас так, как будто и правда виноват? Ведь я ни в чем тебя не обвиняю.

Он вздрогнул, готовый от стыда провалиться сквозь землю, но она не дала ему времени опомниться: нежно поцеловала, а потом снова тихо шепнула:

– Это ты меня прости, родной. Кажется, с нами происходит что-то странное. Но даже если и так, не надо за меня бояться или думать, что я оставлю тебя по своей воле. Я люблю тебя. Я принадлежу тебе и телом, и душой. Навсегда. Я поклялась. А Гончие… ты же знаешь… никогда не нарушают слова.

Наступившее утро застало его в собственной комнате – вольготно разметавшегося по постели, растрепанного, взъерошенного и с почти забытой улыбкой на умиротворенном лице.

Таррэн расслабленно потянулся, словно вырвавшийся на свободу кот. Глубоко вздохнул, зарывшись пальцами в шелк простыней, затем потянулся снова и прижался щекой к прохладной ткани, не желая возвращаться из объятий дивного сна.

– Спи, ненасытный, – с тихим смехом попрощалась с ним ночь. – Спи и не вздумай бродить как призрак на пару со своими мечами. Узнаю – накажу.

– Не уходи, Бел…

– Я вернусь, – ласково улыбнулась она. – Днем я буду только мешать, ты был прав: Белик замедляет процесс переговоров. Но вести себя иначе я не могу, а затягивать это дело надолго… думаю, вы и без меня отлично справитесь. А когда этот нелепый договор будет подписан, я вернусь. Обещаю…

Все еще блаженствуя, Таррэн открыл глаза, собираясь нежиться ровно столько, сколько того захочет его пара. Какое-то время невидяще смотрел перед собой, блаженно вдыхая запах родного дома. Но потом подметил неладное и озадаченно уставился на потолок, где между обычными зелеными ветвями возбужденно подрагивали подозрительно знакомые серебристые листочки. Те самые листья, которых еще вчера и в помине не было.

Пару минут он ошарашенно на них таращился, силясь представить скорость, с которой его родовое дерево заполняло собой чужой дворец. Озадаченно протянул руку и изумленно уставился на послушно спустившийся сверху росточек, от которого он мог не только пополнить резерв, но и отдать ему излишки. А потом тихо выдохнул и сел.

– Бездна… Бел, ты это видела?!

Однако ему никто не ответил.

Таррэн быстро обернулся, не нашел никого рядом и непонимающе нахмурился. Он обшарил глазами всю спальню, с замиранием сердца подметил пустующий крюк, на котором всегда висели ее ножны. Табурет, где не было ее одежды. Несмятую подушку, на которой не виднелось ни единого волоска. Торопливо наклонился, пытаясь уловить ее запах и убедиться, что вчерашний сон был на самом деле…

Но запаха почему-то не было. И Белки не было тоже. Только в груди что-то болезненно сжалось, да в горле поселился невесть откуда взявшийся комок.

Таррэн беспокойно оглядел комнату еще раз, но зрение его не обмануло: она была совершенно пуста. Не желая отказываться от иллюзий, тяготящийся дурными предчувствиями эльф прошел в смежную комнату, где обшарил все углы, придирчиво прощупал стены, низко припал к полу, словно дикий зверь, настойчиво выискивающий след желанной добычи… но везде пусто. И медом нигде не пахло. Совсем.

Он устало опустился на чудом уцелевшую после вчерашних подвигов кушетку и уронил голову на скрещенные руки.

– Ох, Бел…

На душе стало так пусто, что хоть вешайся. Недавняя радость мгновенно испарилась, будто и не было. От уютной неги, которой он так неоправданно долго наслаждался, не осталось и следа. Хотелось задрать голову и завыть от такого предательства. Хотя бы на луну. Или на коварное солнце, которое посмело взойти, забрав с собой надежду.

Таррэн сгорбился, обхватив виски пальцами, и глухо застонал. А потом подметил нечто на ковре возле самой двери и машинально протянул руку, желая рассмотреть поближе. Как дома. Совсем как дома, где ему не надо было задумываться о том или ином действии: Лабиринт немедленно исполнял все его желания. Порой даже те, о которых он и не подозревал.

Эльф почти не удивился, когда трава у невысокого порога сама собой вздыбилась, будто живое существо, и вернулась, преподнеся загрустившему хозяину то, что он захотел рассмотреть поближе – три аккуратно разломанные пополам ореховые скорлупки, на которых чьей-то твердой рукой было небрежно нацарапано по-эльфийски:

«Не обольщайся: это просто сон!»

Таррэн ошарашенно уставился на неожиданный подарок. Но потом его ноздри дрогнули, почувствовав тончайший аромат, который он так долго искал. На сердце разом потеплело. Холодная сосулька, образовавшаяся в груди, тут же растаяла, а губы сами собой расползлись в счастливой улыбке.

– Бел…

Живой пол смиренно занял прежнее положение, перестав топорщиться зелеными колючками. Густая трава улеглась роскошным ковром и тихонько зашелестела, постепенно восстанавливая невесть откуда взявшуюся проплешину. Одновременно с ней дрогнули и принялись стремительно меняться стены. Откуда ни возьмись сплелась и аккуратно встала на место восстановленная мебель. Под потолком мигнули сразу с десяток магических огоньков, насыщаясь струящейся из замершего эльфа магией. В воздухе пахнуло грозой. Сразу стало легче дышать. Бессмертное сердце заколотилось с новой силой, а приютившийся на безымянном пальце перстень немедленно потеплел.

Значит, хоть что-то из того сна ему не померещилось. Например, ее тихий голос. Или мягкие губы. Сильные руки, которыми она недавно обвивала его шею. Безумно притягательный аромат ее белой кожи… и «Огонь». Их общий «Огонь», от которого наутро почему-то не осталось следов.

– Бел… – Таррэн бережно погладил подаренное ею пять лет назад кольцо. – Какая же ты у меня еще дикая.

Он невольно улыбнулся снова, когда увидел отчетливо промелькнувший в глубине изумруда лукавый огонек, а потом припомнил, при каких условиях оказался обладателем этого сокровища, и едва не рассмеялся в голос.

Бедный Крикун… бедный отец… бедный Эл, взявший на себя смелость начать вступительную речь на том балу. К ее окончанию большинство присутствующих запутались в витиеватых оборотах, долженствовавших спасти бесценную шкуру владыки Золотого леса. Однако Белка не обманулась предисловием и быстро поняла, что против нее был организован самый настоящий заговор. А когда во всеуслышание прозвучали слова касательно некоего обряда, который кое-кто давно заслужил, а кое-кто другой бессовестно провел, не посвятив в него всех заинтересованных лиц… когда Крикун буркнул что-то насчет ножен к своему «подарку» и того, по какой причине там вдруг появился дракон… о-о-о, пожалуй, Золотой лес давно не слышал такой отборной ругани. И не видел, как по его залу в панике носятся высокопоставленные гномы и не менее высокопоставленные эльфы.

Если бы Белка не была в платье, пожалуй, вечер мог закончиться печально. По крайней мере, двое из присутствующих лишились бы длинных ушей, а третьему пришлось бы возвращаться в Лунные горы в изрядно помятой короне. Но, к счастью, обошлось. Потому что, когда Гончая подустала бегать на каблуках, а довольный отец все-таки взял слово, Таррэну удалось перехватить свою взрывоопасную пару и испытанным средством отвлечь от Крикуна. Правда, ради этого пришлось пожертвовать ее дивным платьем, но он рассудил, что в ближайшие несколько часов все равно намеревался его бессовестно сжечь… где-нибудь подальше от остролистов.

Таррэн осторожно сжал в ладони ореховую скорлупу.

Что ж. Раз Белка пожелала остаться в тени, то пускай так и будет. По молчаливому уговору она была вольна творить все, что душе угодно, а он четко знал, что она всегда его ждет.

Что еще нужно мужчине?

Таррэн подозвал к себе ближайшую ветку, бережно вложил в услужливо подставленный листик скорлупу, наказав больше никому не показывать. Затем поднялся с кресла, подхватил потертые ножны. Убедился, что недавно родившиеся темные чертоги уже взяли на себя заботу о его благополучии. А потом хищно усмехнулся и, приведя себя в порядок, решительно шагнул к дверям.

Пора было определиться, кто здесь настоящий хозяин.

ГЛАВА 5

В зал совещаний он явился нежданным гостем. Стражи у дверей тревожно дернулись, завидев выглядывающие из-за плеча чужеземного лорда рукояти родовых мечей, однако эвигарэ только вежливо поклонились и после секундного замешательства расступились в стороны, позволив вооруженному чужаку войти.

Таррэн не стал над этим задумываться. Просто отметил для себя и мысленно усмехнулся: в прошлый визит на Алиару к нему относились с меньшим почтением. Однако с тех пор кое-что изменилось, и не реагировать на это было бы верхом неуважения… к себе. Поэтому Таррэн без угрызений совести нарушил этикет и явился в зал не только с оружием, но и с возросшей магической защитой. При виде которой владыка Эоллара удивленно привстал с кресла, рен Аверон прикусил губу, рен Роинэ сжал подлокотники, Элиар скептически хмыкнул, а Тирриниэль вопросительно приподнял брови, мысленно спрашивая у сына о причинах.

В особенности его заинтересовало, почему Таррэн вообще рискнул высунуть нос из южного крыла. А еще хотелось знать, что он сотворил со своей аурой, за которую теперь даже родному отцу не удавалось заглянуть без спроса. За каким Торком вдруг решил дразнить старейшин своими клинками. И наконец, что за чудо такое случилось, благодаря которому глаза сына снова засветились мягким изумрудным светом.

– Прошу прощения, задержался, – ровно сказал Таррэн, пройдя мимо обалдевших алиарцев и вежливо кивнув владыке Эоллара.

«В чем дело? – мысленно хмыкнул Элиар. – Какая муха тебя укусила?»

«Между прочим, мне пришлось оправдываться за твое отсутствие, – поддержал светлого Тирриниэль. – Адоррас очень желал узнать, как ты себя чувствуешь. И он, как мне кажется, весьма привязан к своему дворцу, на который в твоем неуравновешенном лице надвинулась нешуточная угроза!»

Таррэн, проигнорировав многочисленные взгляды, спокойно занял свое место.

«Все в порядке. Я себя контролирую».

«Правда? – Эл заинтересованно повернулся к побратиму, однако тот выглядел действительно неплохо. – Кажется, ты выздоровел, брат? Никак Белка вернулась?»

Ллер Адоррас внимательно посмотрел на гостя: спокойная аура, никаких признаков недавнего волнения. Да и в защите больше не было тех пугающе длинных языков пламени, которые накануне заставили дымиться пол и вызвали искреннее беспокойство владыки.

– Вам уже лучше, ллер? – нейтральным тоном поинтересовался он.

– Да, благодарю. Ллер Адоррас, леди Эланна, ллеры… прошу вас продолжать. Какой вопрос вы решили сегодня затронуть?

– Я рад, что с вами все в порядке, ллер Таррэн. Надеюсь, Бел сегодня удостоит нас своим визитом?

– Нет, – спокойно отозвался Таррэн. – Бел еще гуляет.

– Так и не вернулся? – тревожно привстала Эланна.

– К сожалению.

Владычица озабоченно нахмурилась:

– Наш дворец – вовсе не то место, где можно беззаботно прогуливаться. Даже в компании духов леса, которым Бел невероятно нравится.

– Крайне редкий феномен, – задумчиво кивнул ее отец. – Хотя, конечно, никто еще не смог затеряться в моем доме так, чтобы даже я его не нашел.

– У нашего малыша особые таланты, – загадочно улыбнулся Тирриниэль. – К примеру, в моих чертогах он имеет обыкновение «теряться» почти постоянно. И снова «находиться» в самых неподходящих местах именно тогда, когда я меньше всего этого ожидаю.

– Вот как? – нахмурился ллер Адоррас. – Должен сказать, что мой дом умеет себя защитить и не позволит безнаказанно творить в нем все, что взбредет кому-то в голову. Присутствия Бел я не ощущаю с того дня, как он ушел. Но такого не могло случиться, если бы он остался в пределах дворца. Вы не боитесь за него?

– Нет, – хмыкнул Тиль. – Бел умеет хорошо прятаться, так что даже наши охотники теряют его след. В то же время, как глава рода, я способен понять, кто из моих родичей и когда оказывается в беде, а с Бел такого еще ни разу не случалось. Поэтому – нет. Я за него не боюсь.

Владыка Доллара быстро покосился на темных эльфов.

– Ллер Таррэн, у вас о нем есть какие-то известия?

Перехватив сразу несколько любопытствующих взглядов, Таррэн улыбнулся.

– Скажем так: я видел сон. И там с Бел все было в полном порядке.

– Всего лишь? – скептически приподнял бровь Элиар. В то время как весь его насквозь ехидный вид отчетливо говорил, что он в эту сказку не верит ни на грош.

Но Таррэн снова кивнул, с нежностью вспомнив прощальные слова своей дикой пары, и после этого даже ллер Адоррас вынужденно отступился: лжи в словах собеседника он не почуял. Да ее и не было, этой лжи: Белка ведь не зря написала, что это был только сон. Просто хороший, теплый, сладкий сон о прошедшей ночи, которая не оставила после себя никаких следов. И пускай томящееся сердце все равно знало правду, но остальным эти знания были совершенно ни к чему.

– Магия Создателей простиралась далеко, – обронил в наступившей тишине рен Аверон. – Им были подвластны большие силы и особенно сны. Возможно, мой лорд, часть этой силы реализовалась именно таким образом. И раз уж ллер Таррэн настолько уверен в своих ощущениях, возможно, мы просто слишком мало об этом знаем.

«Но были бы не прочь узнать больше, – хмыкнул про себя Элиар. – Заметь, Тиль, в свое время они не желали о драконах даже слышать и до сих пор не верят, что их силу мы не украли, а получили в дар. В то далекое для нас время алиарцы не желали нам помогать. Дескать, ваши проблемы с Создателями, вы и разбирайтесь. Никто из них не заплакал, когда наших предков живьем сжигали на Скальных берегах. Однако теперь, когда мы выжили и нашли возможность вернуться, когда справились с „Огнем“ и стали сильнее, они изволят интересоваться!»

Тирриниэль промолчал, но мысленно согласился с Элом: да, шесть тысяч лет по здешним меркам – это почти что вчера. Однако он был готов признать, что один из драконов поторопился со своим даром. Или же не был достаточно мудр, чтобы предусмотреть и предупредить все последствия. Не подумал, что тела эльфов, хоть и бессмертные, с трудом воспримут «Огонь жизни». А кого-то эта магия и вовсе сведет с ума.

Однако выслушав Таррэна и просмотрев его память, поговорив с Эланной и узнав ту часть хроник, что им любезно предоставил владыка, он ни на миг не усомнился, что даже в такой ситуации его предкам можно было помочь. Если бы речь не зашла о древних законах, если бы дед Эланны посмотрел глубже, если бы он не был настолько упрямым и если бы нашлись среди эльфов те, кто сумел бы разобраться, что же тогда произошло… возможно, и не было бы никакого отречения. Не было бы изгоев, влачащих жалкое существование на отдаленных островах. Ничего бы этого не случилось. Ведь надо было всего-то помочь их предкам справиться с «Огнем жизни»! Но, как и следовало ожидать, тогда никому из местных не было до этого дела.

Владыка Темного леса горько усмехнулся.

Впрочем, о чем говорить? Пришедшие на Лиару эльфы хоть и изменились благодаря «Огню», все же остались истинными детьми своего прежнего мира – гордыми, высокомерными и равнодушными к чужим страданиям. Они отвоевывали место для жизни силой – у людей и гномов, у чужой природы и абсолютно чуждого им мира. Многие годы они отчаянно сражались за право стать там своими. Без угрызений совести проливали кровь и тем самым провели между собой и другими народами жирную черту, навсегда запретив посторонним соваться в свои леса. А со временем отделились и друг от друга, постепенно погрязнув в интригах… точно так же, как это испокон веков происходило и в родном мире. В том самом народе, представители которого сидели сейчас напротив и пытались заверить его в том, что на самом деле вина за ту войну лежит на нем.

Да, конечно, в чем-то его предки действительно были виноваты. Но так не бывает, чтобы неправы оказались только с одной стороны. Яблочко от яблони, как говорится… а эльфы Лиары недалеко ушли от остальных. Все их ошибки – типичные ошибки для любого представителя всего эльфийского народа. Обиды, страхи, разочарования, раздражение. Ярость, усиленная магией драконов. Их страшноватая злость, равнодушие, презрение к более слабому – это то, что есть (всегда было!) и будет во всех эльфийских родах. Просто потому, что темные эльфы – такие же, как они. А они – точно такие же, как темные эльфы. Один народ, одни ошибки, одни слабости. И нет ничего удивительного в том, что предкам Л’аэртэ, растерявшимся от свалившихся на их головы проблем, никто не протянул руку помощи: эльфы были слишком горды, чтобы уметь по-настоящему сочувствовать. При этом они никогда не упускали шанса взглянуть, как медленно, но верно идут ко дну корабли их давнишних врагов. Целые роды, целые семьи. В то время как Л’аэртэ… или Ираэль, как их называли когда-то… будучи ветвью правящего рода, уже тогда имели немало врагов. И было бы логично предположить, что когда сразу три старших рода вдруг оказались на краю пропасти, в окружении владыки нашлось достаточно разумных, которые предпочли не помогать, а, напротив, подтолкнуть их к опасной грани. Просто избавиться от них изящным, тонким и весьма удобным способом – отречением.

Элиар, уловив обрывки мыслей Тирриниэля, мрачно кивнул: он тоже не раз об этом думал и неуклонно приходил к выводу, что тут не все так просто, как говорили об этом старейшины. О том, как ловко подчищаются древние хроники, он прекрасно знал. А уж по поводу того, что далеко не все общеизвестные факты являются правдой, его уже больше тысячелетия как не надо было учить. Поэтому он не верил хроникам и с изрядной долей сомнения воспринял версию Эланны о событиях многовековой давности.

Владыка Эоллара, нутром почувствовав изменения в настроении гостей, насторожился. Однако ни его магия, ни многочисленные умения не помогли проникнуть в суть молчаливой беседы лордов-чужаков. Ллер Адоррас справедливо полагал, что это магия Создателей позволяла им хранить свои размышления в тайне, и вместе с тем надеялся, что никто из этих магов не поймет, какой жгучий интерес (а вместе с ним – и сильнейшее опасение) вызывал сам факт их появления на Алиаре. А чтобы они и дальше не сообразили, он подал незаметный знак Роинэ и первым нарушил воцарившееся молчание:

– Что ж, ллеры, предлагаю вернуться к этому вопросу позже, как к второстепенному. Тем более что по большинству пунктов договора мы уже пришли к согласию.

Таррэн нахмурился и поднялся, с грохотом отодвинув кресло:

– Нет.

– Что? – изумленно переспросил владыка Эоллара.

Тирриниэль с не меньшим удивлением воззрился на сына, а Элиар едва не поперхнулся. Тем временем Таррэн медленно обвел взглядом собравшихся и ровно, тихо, но очень весомо повторил:

– Нет: наша сила – не второстепенный вопрос. Более того, именно с нее нам стоило бы начать разговор. В противном случае наш приход теряет всякий смысл.

Тирриниэль озадаченно кашлянул.

– Таррэн, ты здоров? – вежливо поинтересовался Элиар, мысленно ругнувшись на побратима, на которого нашло какое-то затмение. – Что ты несешь?

– Нам надо было сразу задуматься о Создателях и наших предках. О нашей маги. Об «Огне жизни». Вероятно, я должен рассказать об этом еще в первый свой визит на Алиару. Но в силу определенных причин я этого не сделал, что, как мне кажется, ввело уважаемый совет и вас, ллер Адоррас, в серьезное заблуждение.

Владыка Эоллара нахмурился:

– Заблуждение какого рода?

– Сегодня утром я просмотрел память рода, – спокойно сообщил ему Таррэн.

– Рад за вас, – пожал плечами ллер Адоррас. – Но что это изменило?

– Вы не поняли, ллер: я просмотрел всю память нашего рода, начиная с момента прихода наших предков на Лиару и глубже. Гораздо глубже. Да, я знаю, что вашим магам не составляет труда проделать этот трюк. Однако с некоторых пор для нас эта память стала практически недоступной.

Владыка едва заметно нахмурился:

– Вот как?

– Я не знаю причин, по которым это произошло, но, насколько мне известно, все перворожденные, прошедшие вратами, утратили эту способность. Как и многие другие свои умения в обмен на возможность сохранить жизнь. Элиар, я прав?

– Прав, – неохотно отозвался светлый. – Память рода доступна лишь главам наших домов. Да и то не всем, а только сильнейшим и на сравнительно небольшой промежуток времени. Картины прошлого при этом отрывистые, смазанные и не всегда узнаваемые. Иногда не получается понять, о ком вообще идет речь. Не говоря уж о том, чтобы составить точную хронологию событий. А сил на это уходит столько, что оно себя практически не оправдывает. Поэтому мы ведем письменные хроники. Да и вы, собственно, тоже.

Старейшины ошеломленно переглянулись, но Таррэн быстро кивнул.

– Без хроник мы вряд ли смогли бы удержать в памяти события большей давности, чем несколько тысячелетий.

– Сожалею. Нам не было об этом известно, – коротко отозвался отец Эланны. – И летописи мы ведем больше из соображений сохранения традиций, чем для практической пользы. Более того, для наших магов существует возможность просмотреть память даже чужого рода – при определенных усилиях и с согласия его главы. И мне трудно представить, что кто-то из эльфов мог лишиться этого знания.

– Однако это произошло, – сухо отозвался Таррэн. – И до недавнего времени составляло для нас серьезную проблему, потому что для освоения заклятий памяти приходилось использовать внешний источник, мощность которого была бы сравнима с силами трех ваших венцов, ллер. А поскольку выдержать такое воздействие, как вы понимаете, крайне затруднительно, то о памяти рода нам пришлось надолго забыть.