Текст книги "Статус-Кво (СИ)"

Автор книги: Александра Лимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Не хотела. Вяло махнула рукой и посмотрела в глаза Кира.

Я устала. Я устала от всего. Эмоций не было вообще.

– Нет, я хочу послушать, Ром. Меня заебали ваши полутона и дебильные игры. Я тут на линии огня, и я хочу знать, что происходит. – Откинулась на спинку дивана, прикрыв глаза. Голос ровный, спокойный. – Что произойдет. Потому что мой брат меня подставил.

– Да блять! – В голосе Кира послышались рычащие нотки. – Что вы тут трагедию изображаете? Сто семьдесят восьмая статья, да, согласен, не предусмотрел все. Однако там штрафы и...

– Хочешь я тебе кратко обрисую, что ты натворил? – Резко прервал его Лисовский. – Дело заведут. Уголовка нужна, чтобы прокуратура потом двинула требование о ликвидации «Тримекса». Поскольку я был с ним завязан, меня тоже начнут трепать. Но я два ляма ежемесячно отстегиваю за статус федерального розыска, который обеспечили мне ты и твой папаша. Меня вздернуть за яйца не дадут, потрепят сильно, «Легроим» покусают, но на дно уйти не дадут, потому что я для них кормушка на много лет вперед. А казненный нужен. Знаешь, кого выведут на эшафот, чтобы кормушка дальше продолжала полнится, а столичные псы были накормлены? Знаешь, блядь?

– Меня. – Сказала. И рассмеялась.

– Переиграем…

– Ты переиграл уже, Кир. Спасибо. – Прикрыла глаза, голос прозвучал ровно и отстраненно.

Я поднялась и вышла. В дверь, хотя хотелось в окно.

***

Папа захотел домой. На седьмой день его состояние все же позволило находиться вне стационара. У нас дома постоянно присутствовали врачи и медсестра. Папино состояние было под постоянным медицинским контролем.

Он не мог ходить. Вернее мог, но ему не позволяли. Питание по особому режиму, выведенная стома, постоянный запах медикаментов и еще четыре операции впереди...Но папа был дома, и он был жив. Это главное.

Я ухаживала за ним, обучалась у медсестер, а папа, бледнее от унижения гнал меня из комнаты. Но его тяготело чувство вины, он был в курсе происходящего, поэтому сопротивлялся моим попыткам отвлечься в помощи, не долго. Папа жив. У папы все максимально хорошо, для того состояния в котором он пребывал. Это главное.

Это гораздо главнее того пиздеца, с которым никто не мог справиться. Никто не мог. Они почти мне не говорили ничего. Однако, догадаться было не сложно. Ну как догадаться… Я подслушивала их разговоры. Те, что велись при мне, особой информационной ценности не имели. Самая веселуха начиналась тогда, когда они думали, что я их не слышу. О, это были очень интересные разговоры. С каждым днем все интереснее. Инсайдеры Лисовского и папы работали на славу – дело формировали и первый выстрел должен быть сделан через два дня. Они даже время знали. И ровным счетом ничего поделать с этим не могли.

Ромка меня от себя почти не отпускал. Очень неохотно отвозил к отцу, когда происходило то, где без него обойтись ну уже никак не получалось. Вот и сейчас. Приехал в дом к папе злой, усталый, с темными кругами под глазами… Он почти не спал. И не ел. Круглосуточно висел на телефоне. Я вышла к нему, но он отрицательно мотнул головой и сказал, что ему нужно поговорить с папой. Я усмехнулась и пошла за ним обратно в дом. У двери в спальню отца остановилась, запоздало отметив, что по традиции мне надо было еще у лестницы соврать, что я подожду в гостинной.

– Ой, да заходи уже. – Толкая дверь глухо сказал Лисовский, потянув меня за локоть. – Все равно подслушивать будешь.

Папа хотел возразить, но этот убийственный аргумент и мое краткое замешательство, как подтверждение этих слов, спаяли ему губы.

Я сидела в кресле, подобрав под себя ноги и глупо нахохлившись. Ромка стоял напротив кровати папы, оперевшись бедром о комод и сунув руки в карманы брюк.

– У вас появилась идея, верно, Егор Иванович? – Ровно спросил он, глядя в глаза моего папы. -Иначе бы не позвали.

– Появилась. Вот эта вот, завтра утром улетает. Документы сегодня ночью привезут. – Произнес папа, не обращая внимание на хмыкнувшую мня.

Ромка рассмеялся. Тихо и с убийственной иронией.

– Егор Иванович, – задумчиво глядя на капельницу у кровати папы, негромко начал он, – вам колят что-то нехорошее, у вас логика проседает. Я, кажется, рассказал же, кто по наши души пришел, кто и зачем их послал, рассказал даже, как ситуация развиваться будет. Вы мне не поверили, кинули клич своим ищейкам и они вам сообщили то же самое. Сделайте вывод, что произойдет, когда внезапно ваша дочь исчезнет. Знаете, что такое интерпол? Ей уже подписан приговор и если вы это провернете, а уйти ей не дадут, уверяю, вы свою дочь только глубже закопаете. Будьте добры, не генерируйте идеи, пока вы на препаратах. Слава богу, сообразили сообщить.

Я задумчиво смотрела на непроницаемое лицо Лисовского и гадала, сколько я еще выдержу. Гадалось плохо, потому что мешало странное оцепенения внутри, воцарившееся после того самого дня в моем кабинете, когда мой брат признал, что палачей призвал он.

– Если ты такой умный, предлагай варианты. – Папин голос немного отвлек.

– Вот потому что я умный, я Ракитиным ничего не говорю. Научен уже. Благодарствую за бесценный жизненный опыт. Так что не дергайтесь Егор Иванович. И не делайте глупостей – Ромка усмехнулся, прохладно и с особым намеком, отвернулся и взглядом велел мне идти за ним. – Выздоравливайте, доброго вам вечера.

– То есть у тебя есть план? – тихо просила я, спускаясь по лестнице вслед за ним.

– Разумеется. Более того, он почти реализован. Завтра последний этап, все будет нормально. Выход я нашел. – Он сказал об этом так спокойно, так ровно, помогая одеть мне шубу, что я впервые за долгое время поняла… что я так надеялась услышать это.

Сделала шаг к двери. Неверный. Подхватил на руки. Улыбнулся. И я разрыдалась.

Он так ничего и не сказал, как бы я не спрашивала. Под конец я снова тупо разрыдалась, а он прижимал к себе, перебирал волосы и… шутил. Иногда смешно. Но развеселиться моему прогрессивно скатывающему в истерику телу и разуму не получалось. В конце, когда я уже эмоционально обессилила до самого предела, просто сказал довериться. Просто сказал, что он переиграл. Не так как Кирилл. Беспроигрышно.

***

О, Лисовский сделал. Лисовский переиграл так, что просто ужас брал. И действительно беспроигрышно.

Он написал чистосердечное.

Суть которого в целом заключалась в том, что он признал себя основателем картеля и бенефициаром, то есть конечным выгодоприобретателем. Написал красиво, для чего и почему основал «Тримекс», что хотел подставить меня, с пояснением, что является Лесовским, что все его документы фальсифицированы, обозначил схемы распила, предоставил доказательства, транзакции по счетам и свои обнальные фирмы.

Это сказал мне Кирилл, отводя взгляд и не решаясь посмотреть мне в глаза, когда меня начала бить истерика, почему Ромка трубку не берет. Почему в «Легроиме» никто не отвечает. Почему меня из его квартиры забирает мой брат.

Я не знаю, как я не сошла с ума. На мгновение показалось, что все же сошла. Вот появилось такое ощущение какой-то нереальности происходящего. Как будто все вокруг это часть какого-то спектакля и все об этом знают, но думают, что я не догадываюсь. Я отчетливо почувствовала, что салон автомобиля моего брата это просто декорация, открой дверь и поймешь, что там, за пределами его киностудия какая-нибудь. Это дикое ощущение. Просто дикое.

И оно подкреплялось по мере нарастания пиздеца. А он нарастал. Я не знаю.. не знаю, как это объяснить.

Села на успокоительные. Ощущение стало меньше, но не исчезло. А пиздец все нарастал. Лисовского закрыли. Меня определили к свидетелям, но на допросы не вызывали. Вообще не трогали, всю информацию я получала от Кирилла. Терпеливо сносившего мое агрессивные требования увидеться с Лисовским, с матом требовала, пару раз с пощечиной. Но в его глазах ясно читалось, что бесполезно.

Колесо Системы было запущено.

Дни и ночи сливались в один сплошной ад В «Тримексе» я не появлялась вообще, хотя вроде бы надо было. Клянусь, я не понимала, что я делаю. Вроде все время дома была с папой, периодически приезжал Кирилл. Папа был в курсе всего, ему становилось лучше, но он мрачнел с каждым днем все больше и на эту тему вообще со мной не разговаривал.

Дома была охрана. Я наивно полагала, что это после покушения. Оказалось, чтобы я не ушла. Мне не дали выехать с территории. Я зашла в папину спальню и, глядя в его глаза, молчала. Он тоже. Я закурила. Он прикрыл глаза и ничего не сказал.

Я сидела в гостиной, смотрела на падающий за стеклом снег и курила. Сегодня вроде бы новый год, или завтра… Как сука, встретишь, так его и проведешь. Я усмехнулась и плеснула в бокал бренди.

Кирилл приехал. Сел в кресло напротив и долго смотрел в мое безразличное лицо.

– Ксю.

– Не вытащить?

– Нет.

– Охуенно. – Я апатично посмотрела на кольцо на своем пальце.

– Ксю.

– Иди на хуй.

– Слушай меня. Мы пытались. Правда. Но в том его признание пиздец. Ему предъявлено обвинение по восьми статьям. Тебя не выпускали… Ксю, он об этом просил. Сказал, чтобы не…

– Лезла. Чтобы не вмешивалась. Я всегда порчу его планы. Ага, теперь верю. План бы попортила, когда он решил сесть. За меня. Из-за тебя. Ты ему хоть спасибо сказал, а, Киря? Ты ему хоть спасибо сказал за то, что случайно едва меня не засадил, а он взял удар на себя? Хули молчишь, родной? – Усмехнулась, играя плеском бренди в бокале и чуть склонив голову задумчиво смотрела в напряженное лицо своего брата.

– Здесь дело не во мне, как оказалось. – Негромко ответил он, откидываясь на спинку кресла и отвечая мне долгим взглядом. – Сильным мира сего не нравилось, что «Радон» и «Легроим» теперь не соревнуются кто больше денег даст, чтобы выхватить жирный кусок. «Тримекс» появился и больше мы не грызлись, просто отстегивая столько, сколько они хотят, чтобы куски «Тримексу» падали. ФАС сказали «фас» за неделю до того, как я явился с людьми разговаривать.

Я похолодела с неверием глядя в его глаза. Я знала, когда он врет. Сейчас он не врал.

– То, что Лисовский сделал… Он узнал обо всем раньше нас всех. Он знал, что рано или поздно его тоже на дно потянут и вывел так, чтобы ты сухая осталась. Это, конечно, благородно… Да только вариант первый – его все равно бы задели, и второе… это нормальная реакция, благодарить тут не за что.

– Чего?– Хрипло переспросила я, думая, что ослышалась.

– Ксю… ты себя на его место поставь – твою женщину могут засадить вообще ни за что, а ты можешь на свободе остаться, ну помнут может, ограбят сильно… только она сидит, а ты на свободе, да? Выбор адекватного человека здесь как бы очевиден. Я бы на его месте тоже так поступил. Тут благодарить не за что. За адекватность не благодарят.

– Мне что на это ответить, Кир?

– А ты промолчи.

Не промолчала. Рассмеялась. Смех перешел в скулеж, потому что… всё. У меня всё.

***

– Сними.

Не подчинилась. Посмотрела на кольцо на безымянном и усмехнулась.

Лисовский совсем не изменился. Мне кинули подачку с барского плеча – позволили с ним встретиться. Не знаю с чьего именно барского плеча, моих родных или Ромкиного плеча, но позволили.

Все было почти решено. Два суда уже позади. И его списали со счетов. Моя семья, органы, какие-то еще фигуры, пытающиеся вытянуть его. Все. Самое ужасное – что Лисовский против этого не возражал. Он принял удар и готов был принять последствия. Когда с меня сошел шок, я начала соображать. И понимать. Что я его не отдам. План был прост до безобразия, но очень, оче-е-ень действенен. Мужчины рановато решили, что знают исход этой битвы. Я еще ход не сделала, а моя очередь настала. Благодарна была за то, что они научили играть меня грязно, когда есть цель. Такая цель, ради которой плюешь на последствия.

Задумчиво глядя на свою ладонь, накрывающую мою вторую руку, чуть повела ею. Свет от люминесцентной лампы под невысоким потолком красиво заиграл на гранях бриллианта и платины.

– Ты дур… скудоумная. Тебе двадцать пять, мне тридцать. Найдешь себе мальчика. – О, он прекрасно отыгрывал этот свой въевшийся образ глыбы льда. И прекрасно понял, что я не куплюсь, когда я насмешливо фыркнув, откинулась на спинку стула и с иронией приподняла бровь. Ромка недовольно повел уголком губ и уже с совсем другой интонацией произнес, – слушай, чудо, это сейчас романтика, розовые сопли расставания, препоны романа и так далее. – Выдох сигаретного дыма в сторону и серебро в глазах. – Не давай мне повода. Ты умна, красива, охуенна, ты недолго будешь одна. У меня десятка маячит,и это по минималке. Итог будет один. Нахуй меня мучить? Сними. И забудь.

Усмехнулась. И швырнула кольцо. Почти миллион деревянных звучно прокатились по столешнице ударились о его руку с зажатой сигаретой и остановились на краю стола. Медленно поднялась со стула, неотрывно глядя в глаза цвета предгрозового неба. А там, на дне, быстрая тень горького облегчения. Сука. Так и знала.

Мои пальцы тянутся и цапают кольцо нахлобучивают его на безымянной правой руки.

– Да хуй тебе, Лисовский. – Мрачно выдохнула я глядя в его чуть побледневшее лицо с убито прикрытыми глазами. – Что-то я тебя не узнаю совсем. Вообще не понимаю. Ты чего на себе крест поставил, что ли? Да хуй тебе, я с этим не согласна. Ищи давай себе мотивацию.

– Иди на хуй, дура ебанутая. – Последняя попытка отогнать меня от себя, и я едва сдержала улыбку. – На хуй иди, сказал. Не люблю я тебя. К папаше твоему подобраться хотел, «Радон» нагнуть и отыметь, трахая тебя во всех позах, поняла? Поняла реальный расклад? На хуй пошла отсюда.

– И снова нет. Нет стимула в тебе, Лисовский. – Склонила голову, задумчиво глядя в его лицо. – Сам не нашел, хочешь я тебе его дам?

– Ты совсем ебанулась?

– Так хочешь?

– Ксень… тебе двадцать пять… малыш, не порти себе жизнь. Не порти, прошу. Я сяду. Это сейчас кажется, что все это пиздец романтика какая, а пройдет время… ты здесь, я там… Чудо мое, поверь взрослому дядьке…

Звучная, сильная, до исступления пощечина. Мои дрожащие пальцы цепляют его подбородок, заставляя его лицо повернуться ко мне. Зло выдыхаю, прищурено глядя в потемневшие глаза:

– Ты… сучара… ты из-за меня сядешь. Двадцать пять мне, пятнадцать, пятьдесят, мне похуй. Ты взял на себя удар, который и предназначался тебе, но по ошибке его взяла я. – Сглатываю слезы отчаяния. – Взял молча, чтобы не истерила и не сопротивлялась, гонишь отсюда, отнимаешь кольцо, врешь, что не любишь и не любил, и ты действительно ждешь, что я поверю? Поступки важнее слов. Ты ими все сказал. И чего же ты ждешь сейчас? Что поверю? Что отступлюсь от тебя? Никогда. Никогда не отступлюсь. – Краткий миг и моя беспощадная ложь во спасение. – Сука, я беременна от тебя. Захотелось меня так же морально убивать, чтобы отогнать? Ну, чего молчишь-то, козел?

– С… ср… срок?..

– Три недели.

– Ксюш… Прости меня…

Еще одна пощечина. С ненавистью и злостью. Он все еще не понимает. Все еще не понимает!

– Чудо ты мое… Ну-ну… успокойся, моя… Все. Все хорошо. Да хорош меня пиздить, скудоумная!

Прокатило. Стимул появился, это было заметно в серебре глаз.

А потом и в смене адвокатов.

Предстояло самое тяжелое – повторить ложь моей семье. Я около часа сидела в машине возле дома и собиралась с силами. Кирилл позвонил, сказал не дымить так в открытую. Легко так сказал, почти весело. Они списали его со счетов. Придется записать обратно. Я заставлю.

Когда я вошла на кухню, где Кир пил кофе и рассказывал папе перебирающем документы о делах в «Радоне», я села на стул напротив них и негромко, но твердо попросила их уделить мне пару минут. Они напряглись. Понимали, что что-то сейчас пойдет не так. Понимали по моему бледному лицу, и напряженному взгляду в глаза отца. Первым нарушил паузу папа.

– Замуж за него не выйдешь. Не позволю.

И меня вдруг отпустило. Волна горячего протеста внутри смешалась с внутренними страхом и осела пеплом. Я смотрела на него уже очень спокойно, когда негромко проронила:

– Не позволишь? Оставишь внука без отца?

Папа побледнел. Кир, сидевший с ним рядом, убито прикрыл глаза и тихо выругался сквозь зубы. Почему-то повеселило все это. Расслабило окончательно, придало уверенности мне и еще больше спокойствия моим словам:

– Ребенок будет под его фамилией и отчеством. И рожден будет в браке. И он будет знать, кто его отец. Причину того, почему папа в тюрьме, разумеется, не скажу. Когда повзрослеет и сам узнает… Врать не стану. Когда Ромка выйдет, он явно своего ребенка не оставит и препятствовать я этому не буду. Воспротивитесь хоть где-то – не прощу никогда. Здесь же еще одно предупреждение – если с Лисовским «случайно» что-то произойдет, пока он будет мотать срок, моя семья ограничится моим ребенком. Потащите на аборт, хоть заикнетесь – меня больше не увидите.

Ну, последнее было лишним. Но прозвучало очень весомо, этакой точкой. С папы сходил шок медленно. Кир тихо простонал, убито покачав головой, убрал руку от лица и пронзил взглядом таких похожих глаз:

– Ты уверена?

Я достала из сумочки фальшивое заключения врача, за которое утром отстегнула неплохую сумму и положила перед папой на стол. Он смотрел в бумаги невидящим взглядом.

Прости пап, но я его я не отдам. Он заложил свою жизнь и свободу за меня. И тебе придется его принять.

***

Лисовский Роман Вадимович сел. На двенадцать лет и восемь месяцев. Из зала суда прямо по этапу отправили. Коренастого, рябого мужика. Папа и Кир не спал трое суток и расстались с… килограммами денег, чтобы это провернуть, при содействии местных лиц обремененных властью, избранного Легроимовского зверья, его армии адвокатов и приближенных, ну и Ромки, внезапно очень захотевшего на свободу.

Выйдя из здания суда, я направилась на парковку, чтобы сесть за руль прогретого черного Мерседеса Ромы, гасящегося виски на заднем сидении.

– И как я там? На тринадцать все-таки загремел, да? – устало фыркнул он, встречая мой взгляд в зеркале заднего вида. – Папаша какой молодец, а… как за родного сына переживал. Я думал, все же сорвется. До последнего не верил, уже запасные варианты мутить начал… Все в жизни возвращается бумерангом, ты глянь. Обеспечил мне статус розыска с последующей данью в два ляма… а теперь я чист, но Егор Иваныч по пять будет отстёгивать, чтобы я и дальше чист был. Добро все же перемогает зло.

Я невесело усмехнулась и обернулась к нему. Ромка устало отсалютовал бутылкой и закурил, но тут же метнув взгляд на меня, выбросил сигарету и закрыл окно. Блять, мне же как-то сказать надо еще про беременность… Впрочем, явно не сейчас. Явно. Я тоже хочу насладиться победой от своей грязной игры.

– Опять фамилию менять... Еще тридцати нет, а я второй раз уже... Возьму фамилию Ракитин. Прикинь, как папаша твой обрадуется? Два сына будет. Буду звать его папочкой.

– Ром... – прыснула я, недоверчиво глядя на него.

– М? А что, хорошая идея же. И тебе с документами париться не надо. – Слабо усмехнулся, прикрывая глаза и протягивая руку, чтобы сжать мой локоть на подлокотнике. – Да ладно, шутка юмора. Я и под страхом смерти эту фамилию не возьму, лучше уж сяду. Так что пользуйся, чудо. Отдам право выбора тебе. Под какой фамилией хочешь щеголять до конца жизни?

Я рассмеялась и потянулась к его улыбающимся губам.

KOHEЦ