Текст книги "Тёщин подарок (СИ)"

Автор книги: Александра Гусарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 9

Когда Максим заехал за всей компанией в кафе, Кристина показалась ему задумчивой и грустной. А вот господин Резник с герром Клаусом были, наоборот, не в меру возбуждены и разговорчивы. Они на прощание пожимали руки, улыбались и хлопали друг друга по спине. Герр Клаус, который всегда делал замечание Кристине, что в компании нужно говорить на том языке, который понимают все, беззастенчиво о чем-то шутил на немецком, а Резник отвечал ему шутками с явным еврейским акцентом.

– Что с ними произошло? – негромко уточнил Боярский у Крис.

– Без понятия, – девушка пожала плечами и показала мужчине на наушники, плотно прижатые к голове. – Я их не слушала. Только поняла, что Клаусс тоже имеет еврейские корни и они оба говорят еще и на идише.

Последнюю фразу добавила лишь от того, что он очень внимательно, неверующе посмотрел ей в глаза и недовольно поджав губы, покачал головой.

Резнику вызвали такси, а Вольф устроился на заднем сидении машины Боярского. И когда все расселись по местам, он пару минут еще повозился, а затем громко и с удовольствием захрапел. А в салоне машины разлился стойкий запах алкоголя.

– И когда только успел! – возмутился Максим.

– Они решили отметить успех сделки. Все оказалось намного проще, чем они думали. Вы без проблем получите попечительство надо мой. Осталось лишь подтвердить мое российское гражданство, – все также без эмоций ответила Крис.

– Ага, не слышала она! – усмехнулся про себя Боярский. – А девочка намного умнее и хитрее, чем кажется на первый взгляд.

Вслух же ничего не сказал, просто еще раз задумчиво посмотрел на нее. Машина тронулась и взяла курс на пригород.

– Я хотел пригласить вас с Клаусом, прокатиться по городу, потом поужинать в ресторане. Питер того точно стоит. Только наш герр Вольф, боюсь, уже не в той кондиции, – произнес мужчина, не отрывая глаз от дороги.

– Он здесь был неоднократно. А для меня у вас в распоряжении будет целых двадцать четыре дня.

– А почему двадцать четыре? – не понял Макс.

– Потому, что 1 июня мне исполняется восемнадцать лет, – просто объяснила она.

– Но тебе еще нужно будет у меня пожить. В Германию возвращаться опасно. Мы пока не знаем о планах наших абертонских друзей. А в конце июня я отвезу тебя в Берлин, чтобы ты сдала выпускные экзамены.

– Вы решили проявить дружеское участие в моей судьбе? – недовольно фыркнула девушка. – Но до моих капиталов я смогу добраться не раньше двадцати одного года.

– Я в курсе, – кивнул он, затем посмотрел в зеркало заднего вида на спящего немца. – Давай это дома обсудим и без посторонних ушей.

– Еще не понятно, кто из вас посторонний: вы или дядя Вольф! – с вызовом бросила она. Он же пожал плечами и ничего не ответил, сосредоточившись на дороге. В преддверии длинных выходных на дорогах скопились длинные пробки, а машин сегодня было больше, чем обычно в такие дни.

Дома Кристина поднялась в свою комнату и зачем–то заперлась. Словно Максим собрался врываться к ней в комнату, а она решила от него отбиваться. Смешно. Она думала, что нравиться ему. Да и то, что видела сегодня утром, вообще–то это подтверждало. Эрекции на деньги у мужчин точно не бывает. Значит, она для него не просто мешок с деньгами.

Посидев в раздумьях минут пять, девушка решила проверить звонки на телефоне. И к своему удивлению обнаружила два входящих от Генриха. Обрадовалась ли она? Даже не поняла. Наверное, это было как минимум приятно. И набрала номер, который помнила наизусть.

– Привет, ты звонил? – спросила, когда на том конце раздалось привычное длинное «Hallo, Kris, bist du es?».

– Да, любимая, это я! – голос был ласковым. Только шум, типичный для вечернего бара, куда они любили ходить с друзьями, немного был странным для пылкого объяснения в любви. И она несколько растерялась, не зная, что говорить в таком случае. Еще неделю назад точно бы закричала: «Я тебя тоже люблю!» и повисла бы на шее возлюбленного. Но сегодня ее вера в искренность мужского пола основательно пошатнулась. Поэтому она ответила достаточно сухо:

– Я не думала, что ты рискнешь звонить мне сюда. Между странами звонки дорогие.

– О, ради тебя я готов на столь незначительные траты! – бахвалистым тоном ответил парень. А дружное «О–о–о!» раздавшееся следом, дало Крис понять, что речь была заготовлена на публику.

В итоге они поговорили две минуты ни о чем. И девушка с облегчением нажала отбой. Она даже не поняла, как Керн остался в прошлом. И сейчас не видела его рядом с собой в будущем. И единственное, о чем жалела, это о девственности, так неосмотрительно ему подаренной. Благо, последствий той связи не осталось. Как говорила бабушка Маша: «От осинки не родятся апельсинки». В этом вопросе у Кристины наследственность была не лучшей.

Во время разговора на коленях лежал открытый рюкзачок, с которым она ездила на встречу с адвокатом. И сейчас взгляд Кристины упал на маленький темно–коричневый ключик, лежащий в кармашке. Она про него забыла! Конечно, герр Клаус обязательно про него напомнил бы. Но случится это не раньше, чем завтра. Сегодня он был потерян для общества безвозвратно.

Боярский практически на себе выволок безвольную тушу адвоката и утащил таким же образом до спальни. Где и сгрузил последнего на кровать, не раздевая.

Папа иногда шутил:

– Почему, когда утром просыпаешься в туфлях, всегда очень сильно болит голова?

И только сейчас девушка поняла смысл шутки до конца. У дяди Вольфа голова точно будет болеть.

Времени было не много, спать рано. В принципе, она еще даже и не ужинала. Хотя есть совершенно не хотелось. Но начать квест по поиску собственных документов хотелось именно сейчас. Поэтому Кристина зажала ключик в руке, отрыла двери и пошла искать хозяина дома.

Он нашелся на кухне, что–то колдуя с духовым шкафом.

– Что это вы делаете? – уточнила девушка, привалившись плечом к дверному косяку и с детским любопытством разглядывая мужчину. Словно ей пообещали леденец, а сейчас хотя тайно спрятать.

– Я, конечно, не повар, – ответил Максим, даже не оторвавшись от своего занятия. – Но готовое мясо в рукаве запечь в состоянии. Вы–то в кафе были, а я даже поужинать не успел.

– Я тоже ела давно. Вином у меня питаться не получается, да и пить я не люблю, – ухмыльнулась девушка, намекая на последнее занятие адвокатов.

– Да, алкоголики почтенного возраста… Прости, я просто не подумал, что они так нажрутся на пару.

– Они тоже не подумали, – пожала она плечами в ответ. – Но радость от встречи и решенного дела перевесила все остальное. Я только не пойму, что вы там делаете?

– Вот! – он махнул рукой в сторону духовки, из дверцы которой торчала длинная пластиковая ручка сковороды. – Эта зараза никак внутрь помещаться не хочет.

– Понятно, – кивнула девушка, догадываясь, что запекание мяса в рукаве у Боярского – один из первых опытов в кулинарии. Молча подошла и отстегнула ручку от самой посудины. – Она съемная. Да и разве пластик можно в духовке греть? Он же сгореть может.

– Прости, я как–то не подумал, – он снял очки и беспомощно посмотрел на девушку близорукими глазами. Затем тщательно протер стекла низом домашней футболки и вернул очки обратно. – У моей домработницы получается все просто и легко. Я один раз посмотрел, как она это делает и решил, что тоже смогу.

–У тебя есть домработница? – удивилась девушка. – Я что–то ее не заметила.

– Она приходит раз в неделю делать уборку. А после смерти Брониславы Львовны заодно варит что–нибудь мне на перекус. Обычно я ем в городе. Но всяко бывает, например, как сегодня. Только запасы готовой еды успели закончится.

Девушка включила духовку, выставила нужную температуру и, глядя на хозяина дома, произнесла, вытягивая руку с ключом на обозрение:

– Вот этот ключ бабушка Бронислава оставила мне. Где–то в ее комнате есть коричневая шкатулка, в которой лежат мои российские документы. Вы мне поможете искать? – уточнила она. – Мясо полтора часа будет готовиться. Времени у нас, думаю, достаточно.

Максим взъерошил волосы на голове, кивнул, вздохнул и с тоской посмотрев на духовку, сказал:

– Хорошо, пойдем!

Тоска была вызвана тем, что он был уверен: мясо будет готовым через три–пять минут, как обычно разогревал его в микроволновке, максимум пятнадцать. А тут придется терпеть полтора часа. Но вслух сознаваться не стал. Девушка сегодня была грустной. Но сейчас ее глаза горели интересом. И грех было этот интерес не поддержать.

Они вошли во флигель одновременно, благо дверной проем был широким. И застыли, вдыхая запах старины и тайны. Львовна не была старухой в полном смысле этого слова. Ей только–только стукнуло семьдесят. И она еще была тем живчиком. И если бы не слабое сердце, прожила бы, наверное, очень долго. Но запах какой–то древности витал. Возможно, просто давно не проветривали комнаты.

Кристина разглядывала помещение с большим интересом, чем в прошлый раз. Сегодня жители этого дома стали ей более близкими и знакомыми. И знакомство хотелось продолжать. Даже несмотря на жадность некоторых лиц. Она вспомнила пресловутый миллион, сузила глаза и с вызовом посмотрела на Боярского.

– Что–то не так? – уточнил мужчина, удивленный ее резкой переменой настроения.

Девушка, не оборачиваясь, прошла к дивану, похлопала рукой, приглашая его сесть рядом, дождалась, когда он это сделает, и, наконец, задала вопрос, который мучил ее сегодня весь день:

– Максим, а зачем вы взялись за это неблагодарное дело с моей опекой? Что послужило стимулом?

Она ожидала, что он начнет юлить, оправдываться или что–то сочинять. Только он многозначительно фыркнул, пожал плечами и произнес:

– Никакого секрета здесь нет. Деньги, причем очень большие.

– Вот так просто – деньги? И вы спокойно в этом признаетесь?

– А что ты от меня хотела? Я одинокий, холостой мужчина. Водиться с детьми мне доверили один раз в жизни, и тот раз закончился полным моим фиаско. И вдруг твоя бабка в завещании просит заняться опекой внучки. Причем, заметь, возраст твой она не указала. А я даже не предполагал, что моя бывшая жена была настолько шустрой и ранней. Я просто был уверен, что тебе лет пять или около того. И лишь миллион долларов заставил меня пересмотреть свои взгляды, – он все это произнес, глядя на свои руки, сложенные на коленях. А затем поднял глаза и уточнил:

– Я ответил на твой вопрос?

Она задумалась на минуту, кивнула и ответила твердо:

– Да! – все оказалось не таким страшным, как представилось там в кафе. Вот не зря же говорят, что со слухами и домыслами нужно обращаться аккуратнее. И сейчас она даже могла его понять. – Как вы ко мне относитесь сейчас?

– Сейчас? – он посмотрел на нее долгим взглядом. – Сейчас я готов тебе помогать и без денег.

Она вопросительно выгнула бровь. А он продолжил:

– В какой–то миг я понял, что очень любил Брониславу. Мне казалось порой, что я ее ненавижу. Только очень ошибался. И сейчас мне ее очень сильно не хватает. Я никогда не думал, что любил твою мать. Мы поженились так, ради прикола. Но когда она погибла в автомобильной аварии, я тосковал по ней, хотя при жизни готов был убить несколько раз точно. И ради памяти этих двух женщин считаю, что должен тебе помочь всем, чем смогу.

Кристина ничего не ответила. Ей еще предстояло переварить его рассказ. Она легко поднялась с дивана и сказала:

– Давайте все же шкатулку поищем, ради которой мы сюда пришли.

Глава 10

– С чего начнем? – уточнил хозяин дома, обводя помещение флигелька взглядом. – Боюсь, что мы, если начнем искать в одном месте, проищем все отведенные двадцать четыре дня. Предлагаю разделиться. Я ищу здесь, а ты в спальне. Согласна?

– В спальне, так в спальне, – просто согласилась Кристина и, легко пританцовывая, продефилировала туда. Что–то незаметно переменилось в настроение девушки, повышая его градус.

Она зашла крохотную комнатку, обставленную очень скудно. У стены стояла узкая кровать, заправленная пикейным покрывалом. В Германии таких уже точно не осталось. Перпендикулярно кровати располагался тяжелый дубовый шкаф. А напротив стоял комод. У кровати в изголовье притулился одинокий стул с наброшенной на него цыганской шалью с кистями.

И вся вот эта скудность обстановки рассказала девушки в один миг, какой одинокой бабка была по жизни. И лишь несколько теплых эпизодов, как та черная шаль с красными розами, согревали ее существование.

– Эх, бабуля, бабуля! – прошептала Крис, погладила шаль двумя пальцами, – почему ты со мной так поступила? Я, между прочим, в отличии от тебя все эти годы жила в любви и заботе. И если бы ты не выкинула меня за порог своей жизни, словно собачонку, любила бы тебя и согревала своей заботой.

Но поженились бы тогда мама и Максим? Возможно, что нет. И она так бы и осталась рядом с Генрихом, который зиял черной пустотой в ее груди. Словно с девушки сняли розовые очки, и она сейчас только сумела его разглядеть. А также она успела разглядеть Боярского. И с удивлением поняла, что у них с неизвестной ей матерью полностью совпадают вкусы на мужчин. Кристина очень любила своего отца и считала его практически идеалом. А сейчас она с интересом приглядывалась к ее второму мужу. И разница в возрасте почти в двадцать лет нисколько не смущала девушку. Вопрос только в том, как он сам на нее смотрит? Заметил ли, что перед ним совсем не ребенок, а взрослая женщина? Но судя по утренней реакции и тому, как он просто и подробно ответил на ее вопрос, заметил.

Но хватит придаваться рефлексии. Она в этой комнате по делу. Нужно искать шкатулку. Девушка присела на стул, накинув бабушкину шаль себе на плечи и внимательно оглядела комнату. Где здесь может быть спрятана шкатулка?

В кровати очень маловероятно. В шкафу? Если только в антресолях. Но по словам Максима они в этот дом переехали недавно. Пожилая женщина вряд ли стала бы забираться так высоко. А вот комод подходил в самый раз. Девушка подошла к нему и подняла скатерть, накинутую на верхнюю крышку комода. И с удивление обнаружила две тысячи рублей, спрятанные под скатеркой на черный день.

Бабушка Маша тоже так делала. Объяснить порыв она не могла. У папы денег было достаточно, чтобы хорошо содержать свою мать и дочь. Но генетическая память была сильнее сил разума. И в этот миг девушка почувствовала настоящее родство со второй бабулей. А затем она начала раскрывать ящики по очереди.

Левый маленький был забит колготками и теплым носками. Она пошарила под ними рукой, но ничего не обнаружила. В соседнем лежало нижнее белье. Смешные трусики в цветочек и лифчики, купленные в дорогом брендовом магазине. В этом странном сочетании была вся Львовна: противоречивая и непредсказуемая.

Ниже лежали футболки, спортивные штаны и халаты. А в самом нижнем ящике было постельное белье и пара пушистых полотенец. И под ними она наткнулась на что–то твердое.

– Максим! – тут же позвала девушка, чтобы ничего не извлекать без свидетелей. – Там что–то лежит твердое и прямоугольное.

Он быстро пришел к ней на помощь, ловко запустил руки внутрь и достал толстый, в дорогом кожаном переплете фотоальбом. Задумчиво взвесил его в руках и неожиданно предложил:

– А давай посмотрим! Если шкатулка здесь, то она никуда от нас не сбежит.

Кристина с радостью согласилась. Историю родни со стороны матери она не знала. И с удовольствием приоткрыла бы завесу тайны.

На первой странице красовалась фотография счастливой семьи. И судя по тому, что она уже видела на стене, это были ее бабушка со своими родителями. Дальше шли фотографии, рассказывающие, как взрослела девочка со странным именем Бронислава. Вот она что–то рассказывает в детском саду. Вот пошла в школу. Судя по огромному букету, который был почти с ней одного роста и здоровенному портфелю в другой руке, это был первый класс. Дальше было несколько общих фотографий, на которых запечатлен их класс. В те времена смартфонов не водилось. Фотографии были малодоступными. Поэтому и снимков оказалось совсем мало.

Перелистнув очередную страницу, они обнаружили, что фото стали цветными. И на одной из них Бронечка стояла в обнимку с высоким молодым человеком, чью голову украшали волосы цвета полной луны. А на мир он смотрел голубыми глазами.

– Похоже, это мой дед! – воскликнула девушка. Она даже попыталась достать фото из уголков и посмотреть с обратной стороны. Но незнакомец с льняными волосами так и остался незнакомцем. Нигде не было ни имени, ни фамилии, ни даже прозвища. – Ты знаешь, как его зовут?

– Нет, – хозяин дома покачал головой. – У меня всегда было впечатление, что Ирина родилась с помощью непорочного зачатия. Львовна ни разу не вспоминала ее отца. Да и твоя мать тоже ничего никогда не рассказывала. Впрочем, она меня даже с тещей не познакомила. О чем тут можно говорить?

– Странный какой–то у вас был брак! – Крис склонила голову на бок, разглядывая сидящего рядом мужчину.

– Согласен, странный. Сейчас я бы многое поменял. Все мы крепки задним умом. Но уже ничего не изменить.

– Можно, я возьму это фото себе? – попросила она.

– Конечно, можно. В принципе, все в это комнате из личных вещей по праву принадлежит тебе.

– И альбом?

– И альбом в том числе.

Она еще долго разглядывала фотографии с бабушкой и мамой, которая появилась чуть дальше. И Боярский оставил ее наедине с чужими воспоминаниями. А сам ушел в другую комнату и продолжил поиски. Неожиданно в ящике с нитками и прочим швейным барахлом нашлась та пресловутая шкатулка.

– Крис, я ее нашел! – позвал девушку мужчина. Она тут же отложила альбом и прибежала на его зов.

– Она? – взволнованно уточнил Боярский, держа на открытых ладонях крохотный ящик из красного дерева. Он был украшен изящной резьбой и инкрустирован кусочками перламутра. Сразу становилось очевидным, что это не просто шкатулка, а настоящая семейная реликвия, пришедшая к нам из глубины веков.

– Сейчас проверим! – поддержала его душевный порыв Кристина. – Поставь ее на стол.

Стол во флигельке был старинным. Максим купил его в антикварном магазине. Львовна часто мечтательно рассказывала о том, что в детстве у них был тяжелый дубовый стол с резными ножками. И когда нечто подобное он увидел в лавке, то тут же приобрел. До сих пор вспоминал, с каким восторгом засветились глаза пожилой женщины. И это он сам считал, что недолюбливает ее? Кому бы рассказать…

Крис тем временем обошла шкатулку по кругу, погладила указательным пальцем по резной крышке и достала крохотный ключик, переданный адвокатом.

– Дырочку для ключа я вижу! – сообщила она тоном ученого или военного на особо важном задании. – Теперь важно чтобы ключ подошел к замку.

С этими словами она вставила его в замочную скважину и дважды повернула. Крышка щелкнула и две крохотные пружинки отбросили крышку назад. И тут же заиграла старинная еврейская песня. Кажется, она называлась «Хава нагила». Что Боярский, что фройляйн Рух в еврейском народном творчестве сильны не были.

Оба, завороженные звуками музыки, синхронно заглянули внутрь, стукнувшись лбами. Опешили. Посмотрели друг на друга. Крис даже увидела зеленоватые крапинки в синих глазах мужчины. А он успел разглядеть три сероватые веснушки на ее изящном носике и ощутить нежный запах ириса. Что это именно ирис, он знал от Иды. Та терпеть не могла этот запах. И когда он выражал восторг духами с данным ароматом, всегда недовольно морщила носик. В итоге оба сконфуженно замолчали, а следом весело расхохотались.

И им обоим вдруг стало легко и просто. Словно с плеч свалился груз неподъемных проблем.

Первым лежало свидетельство о рождении Кристины. В строке отец значился Рух Владимир ибн Абдалла.

– Странно, бабуля реально указала папино имя! – удивилась девушка. – Я думала, она заставит маму поставить прочерк или укажет кого–то фиктивного.

– Да, есть такая практика, когда вместо реального отца указывают собственное отчество. Ты была бы тогда Александровной.

– Но я, слава Всевышнему, Кристина бинт Владимир. Если брать на арабский манер.

Макс улыбнулся уголками губ. Мусульманской покорности, несмотря на обращение девушки к Аллаху, было ноль. Она все же была типичной раскрепощенной немкой или русской. Но никак не арабкой.

– Береги этот документ! – Максим, поддавшись какому–то порыву, положил свою руку на ладонь девушки, сжимавшей свидетельство.

Она подняла глаза на него, посмотрела долгих несколько секунд и просто ответила:

– Хорошо! – а затем все ж забрала руку из–под его горячей ладони, хотя очень не хотела этого делать.

Вторым документом было свидетельство о рождении Ирины.

– Неужели я сейчас узнаю имя своего таинственного деда? – в некотором возбуждении уточнила Кристина. Родовые тайны открывались одна за другой.

Открыла зеленую книжицу (свидетельства были тогда в виде двух картонных корочек) и громко прочитала:

– Шульц Александр Августович, – затем дергано, почти истерически рассмеялась и добавила:

– Вот откуда мои странные волосы и способность к языкам. Каких только кровей во мне не намешано! Даже немцы, оказывается, есть.

– Насколько помню из школьного курса биологии, – рассмеялся Боярский в ответ, – при смешении пород и рас вырастают особо талантливые дети. Так что ты у меня талантище!

У тебя? – Кристина покосилась на стоящего рядом мужчину.

– У меня! А у кого же еще! – подтвердил он. – Ты теперь моя!

А девичье сердечко сразу сладко заныло. В этот момент он так напомнил ей отца. Папа был таким же … Она не смогла подобрать подходящее слова. Но за свое он всегда сражался до конца и никому бы никого не отдал.

***

На утро шкатулку и все лежащие в ней документы они представили герру Клаусу. Он повертел бумаги в руках, горестно вздохнул и пафосно произнес:

– Увы, дети мои! Для меня это просто бумажки. Русский я так и не выучил. Хотя в школе старшеклассники его учили. Но когда я дорос до средней школы, берлинская стена уже пала, а мы начали дружно учить французский и английский. Но обязательно покажите эти документы моему коллеге. Он должен их по достоинству оценить.

Резник действительно все оценил.

– Это просто великолепно! – повторил он несколько раз, разглядывая свидетельство о рождении Кристины. – Считайте, что российское гражданство у девочки в кармане.

– О, тогда я вам больше не нужен и со спокойной душой могу уезжать домой! – резюмировал Клаусс. – Моя Моника меня уже заждалась. Я же не думал, что так долго задержусь в России. Она чего там себе только не насочиняла в хорошенькой головке. Придется доказывать, что никакую фройляйн я здесь себе не нашел.

После этих слов он театрально развел руки в стороны и тяжело вздохнул. Резник же предложил еще раз отметить знакомство и завершение дел. Но немец категорически отказался, мотивируя тем, что не сможет с «русского похмелья» лететь в самолете.

А Максим с Кристиной неожиданно, хотя и ожидаемо, остались один на один в огромном доме Боярского.