Текст книги "Настоящая принцесса и Бродячий Мостик"

Автор книги: Александра Егорушкина

Соавторы: Вера Полищук,Анастасия Бродоцкая
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 6,

в которой Конрад-младший сначала чувствует себя очень несчастным, затем получает весьма лестное предложение и с размаху наступает на заботливо подложенные грабли

Утром в пятницу Костя Царапкин, который теперь предпочитал, чтобы его именовали Константином Конрадом, и только так, пришел из дома в ужасном настроении. А какое может быть настроение, если все твои надежды не оправдались? Еще совсем недавно Костя считал себя самым несчастным человеком на свете. С тех пор, как мама ушла из театра и стала петь в том клубе, где платили деньги, но была «бездуховная атмосфера», она появлялась дома только поздним вечером и тут же начинала отчитывать сына – предлог всегда находился, будь то двойка, пятно на школьной форме или съеденный холодным обед. Мама и так все время была недовольна жизнью – по крайней мере, до прошлой недели, когда неожиданно выяснилось, что у Кости все-таки есть папа, да еще такой загадочный. «Теперь-то конечно, – хмуро думал Костя, – только друг на друга и глядят, а на меня ноль внимания… Разве что за завтраком и поговоришь…» С папой, разумеется: мама Надя воспользовалась возможностью блаженно отсыпаться после вечерних выступлений в клубе «Гнездо кукушки» и переложила на вернувшегося мужа миссию Утреннего Кормления Сына. Слышала бы она, какие разговоры происходили за завтраком!

– Опять яичница, – Костя уныло ковыряет вилкой в бело-желтом натюрморте. – А я хлопья хочу с молоком, эти… «Золотые»… Их по телевизору рекламируют.

– А «Тайд» с «Колдрексом» не хочешь? – мирно осведомляется Конрад-старший, священнодействуя над кофейной туркой. – Их ведь тоже по телевизору рекламируют!

– Пап, а когда мы пойдем ролики покупать? – меняет тему Костя. – И скутер?

– Вообще-то сейчас зима, – пожимает плечами папа Конрад. – И зачем тебе и то, и другое? Ты что, собираешься кататься на роликах и на этом… как его… на этом самокате одновременно?

– Но у всех есть ролики и скутер, а у меня нет!

Папа Конрад смотрит на сына, задрав брови:

– Не слишком оригинальный принцип накопления личного имущества…

Такие вот разговоры. А про личное имущество было непонятно. Совсем.

– Чего? – не в первый раз переспросил Костя. – Не, пап, ну правда. Я бы во дворе катался, там снега нету… пацанам бы дал покататься тоже… – поспешно приврал он под пристальным взором папы.

– С тобой же никто не играет, или я ошибаюсь? – уточнил папа. – И я даже знаю, почему. Надя мне все рассказала!

Костя сник. В компанию во дворе его действительно перестали принимать после одной особенно выдающейся драки. Сам Костя так и не понял, из-за чего сыр-бор разгорелся: насмотревшись Брюса Ли и Джеки Чана, он попробовал скопировать какой-то эффектный удар в дворовой потасовке и неожиданно для себя вывихнул противнику руку. После громогласного скандала родителей поверженного врага с мамой Надей Костя остался в гордом одиночестве.

– А с Гариком ты, кажется, уже не общаешься?

Костя в ответ только помотал головой, надеясь, что расспросы дальше не пойдут. Ходить в гости к Гарику Горшкову, единственному человеку в классе, с которым Костя поддерживал хоть какие-то отношения, в общем, было мало радости: конечно, у Гарика можно было до окоченения играть в компьютерные стрелялки и до одури гонять ужастики по видику, но Гарик был зануда, и родители его тоже были зануды. Да и вообще водиться с кем-то, от кого тебя тошнит, только ради бесплатных развлечений – это вовсе никакая и не дружба. Конечно, Костя бы предпочел, чтобы у него был свой собственный компьютер и видик… и еще скутер, пожалуй… и ролики… и тогда он бы сам выбирал, с кем ему водиться. Но с мамой об этом разговора лучше было не затевать.

А на большие перемены в жизни с появлением папы, оказывается, рассчитывать не стоило. Хотя Косте и была обещана смена фамилии и много чего еще, в школе по-прежнему была тоска смертная, а папины воспитательные меры оказались еще почище маминых.

– Чай? Какао? – осведомился Конрад-старший.

– Кофе, – Костя сделал еще одну попытку самоутвердиться, но и она оказалась неудачной:

– Вредно, – папа Конрад с наслаждением отпил крепчайший кофе из кружки с надписью «Босс» и налил Косте чаю, на что тот уныло протянул:

– Ну-у…

Папа и ухом не повел, уселся поудобнее, вооружился зажигалкой и жестянкой с табаком и принялся неторопливо раскуривать трубку, которой обзавелся только вчера. От пряного запаха у Кости защекотало в носу. Он чихнул, а потом, исподлобья глядя на папу, осторожно спросил:

А чего ты от пальца больше не прикуриваешь?

Папа ответил ему гробовым молчанием и грозным взором, но на Костю это не подействовало: даже раньше, когда глаза у папы горели красным огнем, страшно не было ну ни чуточки. Вообще Костя все больше убеждался в том, что его расчеты на папино драконье всемогущество совершенно не оправдались. Правда, папа очень здорово поставил на место директора школы, но потом сказал, что это были крайние меры и больше он к ним не прибегнет. Разговоры о драконстве папа пресекал в корне. «Попробовать, что ли, еще раз?» – и Костя решился:

– Пап, а ты мне покажешь, как ты превращаешься? Можем за город поехать, там места много…

Конрад-старший выпустил колечко дыма в потолок и невозмутимо ответил:

– Знаешь, Константин, давай-ка отложим этот разговор на потом.

– Потом – суп с котом, – пробурчал Костя. – Ну пап…

– Константин, мне кажется, ты начинаешь… э-э-э… бузить, – папа Конрад нахмурился.

– Я не бужу… не бузю… – Костя поболтал ложкой в остывшем чае. Я спрашиваю – нельзя, что ли? А то как я буду знать, дракон ты на самом деле или нет?

– А ты думай, что я простой смертный, неожиданно предложил папа и почему-то озабоченно посмотрел в окно, на которым густела ноябрьская утренняя темнота. Мне спокойнее будет.

– А я хочу знать правду! упорствовал Костя. – Ты же мне так и не рассказал, где ты был!

– Во-первых, тише – маму разбудишь. Во-вторых… – еще одно колечко сизого дыма уплыло под абажур лампы, – не такое это место, чтобы про него рассказывать. Во всяком случае, тебе там совершенно нечего делать.

Костя было вскинулся, но тут в кухню вплыла заспанная мама Надежда в шелковом халатике. Она покосилась на дымящуюся трубку, но ничего не сказала, а потом поглядела на часы и тотчас проснулась:

– Константин! Уже половина девятого! Что ты копаешься?!

– В самом деле, – с явным облегчением присоединился к ней папа. – Давай-ка беги, а то опоздаешь.

«Ну конечно, лишь бы меня поскорее из дому выставить», – скорбно подумал Костя и, не снизойдя до «спасибо», поднялся из-за стола. «Все как всегда, – злился он, еле волоча ноги вниз по лестнице. – Может, прогулять сегодня? Но куда идти в такую холодину? И вообще, того и гляди навернешься. Вон тетка на каблучках идет, вот-вот грохнется».

Через мгновение особа, которую он мысленно обозначил как «тетку на каблучках», поравнявшись с ним, поскользнулась-таки на высоченных шпильках красных лаковых сапог и непременно шлепнулась бы на землю, не вцепись она в Костю.

– Ах, какой галантный мальчик! – прощебетала она, выпрямляясь и обдавая его сладким запахом духов, которые, казалось, пропитывали каждый миллиметр ее огненно-красного кожаного пальто и каждую прядку угольно-черных завитых волос.

– Хм, – сказал Костя, пытаясь высвободиться и мысленно переименовывая «тетку» в «дамочку».

– Ты меня просто спас, дружочек, – ярко накрашенные губы спасенной растянулись в улыбке. – Погоди-ка, погоди… Какая у тебя неординарная внешность. Ты не мог бы повернуться в профиль?

Польщенный Костя не заставил себя упрашивать. Узнать про неординарность собственного профиля все-таки неплохо. Он скосил глаза к носу, но ничего не разглядел, кроме выдыхаемого на морозе пара.

– Ах! – сказала дама. – Что надо! Мы как раз ищем такое личико.

– Вы с «Ленфильма», да? – спросил Костя, гордясь своей проницательностью. – Наверно, молодежный сериал снимаете?

– Да-да! – радостно сказала дама и улыбнулась еще шире. – Давай знакомиться. Можешь называть меня просто Генриетта. Ну как, пойдем?

И они пошли. Вернее, сначала пошли, а потом и вовсе побежали. Костя еле поспевал за Генриеттой и впопыхах даже забыл подивиться, как это она развивает такую скорость на своих высоченных каблуках. Галопом, перебегая улицу на красный свет, они промчались по [Зверинской] улице и понеслись мимо зоопарка по обледенелому саду, где голые черные деревья отражались на замёрзших лужах, как в свинцово-сером зеркале.

– Мы что, опаздываем на кинопробы? – рискнул спросить Костя.

Генриетта ответила ему неопределенным междометием, больше напоминавшим шипение, и ускорила бег – если это вообще было возможно. Костя вскинул на спину сползавший рюкзак и помчался за ней – ещё не хватало, чтобы кто-то бегал быстрее него! Ноги скользили и разъезжались на бугристом и колдобистом льду парка, но Генриетта крепко вцепилась в Костин рукав и волокла Конрада в сторону Петропавловской крепости. Ещё через несколько минут галопа Костя спохватился:

– Мы же не в ту сторону! «Ленфильм» совсем не туда!

Вместо ответа спутница только прибавила темп, да так, что деревья запрыгали у Кости перед глазами.

«Наверно, натурные съемки, – подумал запыхавшийся Костя, который любил смотреть не только кино, но и передачи о нём. – Поэтому к Петропавловке и бежим…»

Они пронеслись мимо станции метро «Горьковская», мимо памятника «Стерегущему» и устремились к набережной. Погода незаметным образом успела резко перемениться: неожиданно потеплело, и в воздухе повис ватный белый туман. Он был таким плотным, что скрыл Неву, Троицкий мост, Петропавловскую крепость, даже потоки машин, и заглушил все городские звуки. Когда Генриетта и Костя очутились перед деревянным мостиком, ведущим в крепость, Костя даже не смог различить очертания стен на той стороне речки. Было удивительно тихо – слышался только плеск воды под мостом. И вдруг в отдалении грохнула пушка. «Полдень уже, что ли?» – удивился Костя, но тут Генриетта снова дернула его за руку: «Скорее!»

На том берегу туман уже растаял, и Костя, встав как вкопанный, завертел головой, пытаясь рассмотреть съемочные декорации, до неузнаваемости преобразившие облазанную им вдоль и поперек Петропавловскую крепость. Знакомым был только булыжник под ногами, а вокруг… Вокруг высились вековые деревья и пестрели причудливой постройки старинные дома с черепичными крышами, разукрашенные башенками и флюгерами. Прямо перед Костей тянулась высоченная стена, сложенная из замшелого камня, и единственным проемом в ней были кованые ворота в чугунных розах, а за воротами расстилался похожий на лабиринт парк. «Во нагромоздили! – уважительно произнес вслух Костя. – Дорогущий фильм, наверно…» Но никто ему не ответил. Костя подпрыгнул как ужаленный: Генриетта как будто в воздухе растворилась. Странно…

Тут он заметил, что для декораций все это слишком уж запущенное и обветшалое. Дома-то еще выглядели куда ни шло, хотя краска на стенах изрядно облупилась, в черепице на крышах зияли щербины, окна не мешало бы помыть. А вот замшелая стена вся поросла плющом и местами обрушилась, покривившиеся ворота были испятнаны ржавчиной, да и парк пребывал в полном запустении. Деревья и кусты разрослись, неухоженные и запущенные. Некоторые из них были грубо сломаны и повалены – то ли ветром, то ли какими то живыми существами. Газоны были вытоптаны, клумбы густо поросли сорняками, фонтаны обрушились и бездействовали. «Интересные у них тут спецэффекты!» – подумал Костя.

Вдруг Костю крепко взяла за плечо здоровенная рука в кожаной перчатке. Он обернулся и задрал голову: над ним возвышался внушительный человек в блестящем панцире, выглядевшем как настоящий, в шлеме с плюмажем и с алебардой наперевес.

– Ты ли тот, кого привела Генриетта? – прогудел стражник. Костя молча кивнул, подумав про себя: «Здорово у них тут… Все как взаправду!»

– Следуй за мной! – и стражник повел Костю к воротам, которые сомкнулись за их спинами, громко лязгнув, как зубы хищного зверя, так что Костя от неожиданности даже вздрогнул. Впрочем, как оказалось, ворота захлопнулись не сами по себе: по обеим сторонам стояло еще по четыре стражника в полном вооружении. Они слаженно отсалютовали алебардами и хором гаркнули неразборчивое приветствие. Костя хотел было сказать что-нибудь еще про дорогие декорации и вообще показать себя знатоком, но вовремя сообразил, что человек в костюме стражника, наверно, просто один из массовки… а Генриетта все равно уже куда-то делась… может, как раз к режиссеру и побежала. «Ладно, у него все и спрошу», – решил Костя и последовал за стражником по усыпанным гравием аллеям.

Не успели они пройти и несколько шагов, как Костя споткнулся от изумления и, раскрыв рот, уставился вверх: высоко над парком тянулись в небо башни и мерцали освещенные окна огромного роскошного дворца, который был самым что ни на есть настоящим! А на самой высокой башне стрелял на ветру чёрный флаг с фиолетовым пауком. Стражник, поднявшись вместе с Костей по каменным ступеням, толкнул тяжелую резную дверь, за которой обнаружился целый отряд дворцовой охраны, расступившийся, бряцая оружием, перед Костей и его провожатым.

В сопровождении стражника ошарашенный Костя долго шёл по длинным, гулким коридорам и галереям, поднимался по устланным коврами лестницам, оглядывался на рыцарские доспехи вдоль стен. Резные каменные узоры стен, края перил и ступеней местами обвалились. Ковры, устилавшие лестницу, были такие грязные, что каждый шаг выбивал из них маленькое облачко пыли. Гобелены свисали со стен линялыми лохмотьями, так что было невозможно разобрать, что на них изображено. Рыцарские доспехи по углам жалобно поскрипывали от сырости. У многих не хватало то перчатки, то наплечника, а то и вовсе головы, то есть шлёма. Под ногами хрустел песок. Постепенно у Кости зарябило в глазах и устали ноги – как после длинной школьной экскурсии по Эрмитажу, только запущенному и запачканному Эрмитажу. Наконец они очутились в начале длинной анфилады парадных покоев. Здесь грязь и запустение [слоимо] отступили; с лестничной площадки вглубь анфилады простиралась ярко-голубая ковровая дорожка, а из под нее виднелся мозаичный узор, блестевший так, будто его только что начистили.

Костя так старательно вертел головой, пытаясь одновременно запомнить маршрут и изучить интерьер, что совершенно не смотрел себе под ноги и вдруг наступил на что-то мягкое и упругое. Это что-то тоже подпрыгнуло и откатилось в сторону с громким визгливым воплем: «Увай-уау-у!» Костя остановился как вкопанный: в двух шагах от него волчком вертелось по узорчатому мозаичному полу мохнатенькое хвостатенькое существо с торчащими острыми ушами и не очень-то приятной то ли мордой, то ли лицом, поросшим жесткой щетинистой шерстью.

– Смотри куда прешь! – существо выпучило на Костю круглые злые глаза и угрожающе оскалилось, одновременно пытаясь дуть на отдавленный хвост, украшенный грязной кисточкой. – Ой, хвостик мой… Козебра тебя задави!

– Из-звините, – растерянно пробормотал Костя.

«Никакое это не кино! – пронеслось у него в голове. – Это все настоящее!» Он покосился на стражника.

– Грохус, что ты тут крутишься под ногами, чтоб тебя семь стрел да к гнилому пню! – рявкнул тот.

– Я мозаику чистил! – вякнуло существо. – Я дело делаю, а он тут растопырился, то-о-опа-ет, как тролль по тротуару!

Стражник угрожающе навис над существом и разгневанно спросил:

– Да за каким же псом ты ее чистишь, когда велено было пылью посыпать, тупая твоя голова, дурные твои уши! Ты что, приказа не понял? А паутину кто будет развешивать, Ганс Христиан Андерсен?

– Так пауков Фукстон Наловить обещался! – окрысился мохнатый комок. – И не твоего ума это дело, за беспорядок у нас Шмякстон отвечает! До праздничка-то еще ого-го сколько времени! А ты ведешь себе этого недомерка, ну и веди!

Костя хотел как следует ответить на «недомерка», но стражник от души наподдал существу ногой, и оно укатилось куда-то в угол, громко вереща и всхлипывая.

– Развелось тут… – буркнул стражник, сердито оглядываясь. – Раньше, бывало, сапогом в них запустишь, и все дела, а теперь нельзя, теперь они прислуга!

– Кто это был? – уточнил Костя и вытер ноги о голубой бобрик ковра.

– Гоблин, конечно, кто ж еще так скандалить будет? – стражник удивленно поглядел из-под шлема. – Тоже мне, выдумали – гоблинов к делу приставить! Научили говорить на свою голову! – провожатый подтолкнул подопечного вперед и пошел следом, держась ровно на шаг позади.

Сквозь тяжелые шторы с трудом пробивался свет, и Костя понял, что снаружи уже смеркается. Не успел он обмозговать это странное обстоятельство, как голос стражника прогудел:

– Приказ господина министра исполнен! Он здесь! – провожатый развернулся и зашагал прочь.

Полумрак рассеялся. Костя стоял на пороге богато украшенной комнаты, выдержанной в лазоревых тонах и тесно заставленной раззолоченной мебелью пуфиками и диванчиками, столиками и прочими шкафчиками, горочками, буфетиками, на каждой полочке которых теснились безделушки. Все это пестрое попугайское великолепие ярко освещалось старательно начищенными канделябрами. Было тепло, даже душно – и неудивительно: в дальней стене полыхал внушительный камин. Навстречу Косте из обитого бархатом креслица поднялся одетый в лазоревый камзол кругленький господин с румяным открытым лицом и одарил Костю сверкающей улыбкой:

– С прибытием, мой мальчик! Наконец-то ты с нами! Как долго мы ждали тебя!

У господина был журчащий приятный голос, который хотелось слушать и слушать еще, потому что было совершенно ясно: человек с таким голосом никакой гадости тебе не скажет и тем более не сделает, а наоборот, будет говорить только важные и дельные вещи.

– Здравствуйте, – на всякий случай Костя решил быть вежливым. – Меня вообще-то Генриетта сюда вела, но она делась куда-то и не сказала ничего.

– Да! – восторженно воскликнул господин. – Генриетта с честью выполнила поставленную задачу! – и, непонятно почему, оглянулся на камин. – Давай знакомиться.

– Костя, – сказал мальчик и, помедлив, добавил: – Константин Конрад.

Господин, услышав это, заблестел глазами, разрумянился еще больше, спорхнул с возвышения, на котором располагалось креслице, и горячо пожал Косте руку, впрочем, тут же быстренько отступив, как будто чего-то опасаясь или в чем-то сомневаясь.

– Ну а меня ты можешь называть просто – Гранфаллон, – любезно прожурчал он, по птичьи склонив набок голову, украшенную завитым и напомаженным хохолком.

«Небось, думает, я поверил про киносъемки! – ехидно подумал Костя. – Сейчас я его удивлю!»

– Очень приятно, – сказал он вслух и небрежно добавил. – Между прочим, я все знаю. Это не кино!

Гранфаллон извлек из-за кружевной манжеты шелковый голубой платок и с облегчением утер пот со лба.

– Мы не обманулись в тебе! – воодушевленно сказал он и заглянул Косте в глаза. – Какой острый ум! Конечно, мой дорогой мальчик, это не кино! Все гораздо интереснее… и… как это? Круче! Все настоящее! Дворец! – он сделал широкий жест. – Камин! – он ткнул себе за спину. – Обрати внимание – саламандры! Узнаешь Генриетту?

В языках пламени вертко шныряли, сверкая чешуей, две юркие ящерки. Одна из них, вся в красных узорах, приподнялась на задние лапки, высунула длинный раздвоенный язык и уставилась на Костю.

– Генриетточка, искорка моя! – нежно сказал господин Гранфаллон, оборачиваясь к камину. – Скушай еще уголек! А с тобой, Гертруда, я и разговаривать не стану. И кормить не буду! Не будет тебе перчику! Не будет сахарку! Будешь знать, как моими перьями шляпки украшать! – Вторая саламандра, антрацитово-черная, злобно зашипела.

Гранфаллон снова повернулся к Косте и вдохновенно хлопнул в ладоши. Итак, мой мальчик…

– Извините, перебил его Костя, – а вы не могли бы называть меня как-нибудь иначе?

– Да!! – Гранфаллон подпрыгнул на месте, как упругий мячик, и стукнул кулачком по подвернувшемуся столику. – Ты прав, тысячу раз прав! К чему скрывать от тебя истину! Ведь ты принадлежишь к древнему роду, грозному роду тех, кто наводит трепет на людское племя, – Он выдержал эффектную паузу и выпалил: – Знай, ты – дракон! – И Гранфаллон умолк, ожидая, что Костя, по меньшей мере, хлопнется в обморок.

Но Костя в обморок не хлопнулся – не на того напали. У него было твердое правило: что бы ни происходило, сохранять спокойствие – ругают ли учителя, отчитывает ли мама. Правда, сейчас он ощутил, как по спине бегут мурашки, а уши начинают гореть, но не от страха или от удивления, а от восторга, который мгновенно охватил его, словно огонь – сухую солому. Он – дракон! Ура!

– Знай, ты – дракон! – как попугай, повторил Гранфаллон.

– А я знаю, – небрежно ответил Костя, изо всех сил скрывая охватившее волнение. – У меня, между прочим, и папа – дракон.

По лицу Гранфаллона быстро пробежала какая-то тень, но ее тут же вытеснила широкая улыбка:

– Какое счастье! Ты уже ведаешь о своем предназначении! Так слушай же! – он простер к Косте унизанную сверкающими кольцами пухлую руку. – Настал твой звездный час – или, лучше сказать, твой огненный час – ведь воистину только так пристало мне обращаться к юному дракону, который вот-вот обретет свой подлинный облик и насладится своим могуществом! Да, о Конрад – позволь мне и далее называть тебя этим славным и грозным родовым именем – ты дракон. И наконец-то очутился там, где твоя драконья сущность принесет тебе славу, успех и богатство! Теперь каждый будет говорить: «Вот летит дракон Конрад, самый сильный из всех драконов, хранитель сокровищ!» – Гранфаллон на минуточку осекся, будто решил, что сказал что-то лишнее, но тут же улыбнулся Косте еще шире и продолжал как ни в чем не бывало:

– Слушай же дальше! С сегодняшнего дня ты начинаешь новую жизнь, полную радостей и приключений!

– Кхм… – смутился Костя. – А как я стану драконом? Ну, я имею в виду, я ведь раньше никогда не пробовал… Вы вообще уверены, что это я?

– Ну конечно! – Гранфаллон просиял и обмахнулся голубым платочком, потом завел глаза и как будто стал читать по бумажке, постепенно входя в раж и повышая голос. – Существует несколько признаков подлинного дракона. Он страшен в гневе и презирает слабых, его очи горят огнем, его взор пронзает тьму, его крылья таят в себе силу бури, его уста изрыгают пламя… Уф, – он перевел дыхание. И это еще не все…

– Но я не… это… не изрыгаю пламя… – внезапно оробев, сказал Костя.

– Ничего ничего, есть признаки, по которым можно безошибочно отличить далее самого юного дракона, по недоразумению ввергнутого в человеческий облик. И моя верная Генриетта узрела сии признаки в тебе! Правда, Генриетточка? Гранфаллон стрельнул глазами в камин. В камине что-то зашипело и защелкало.

– Какие признаки? – оживился Костя. – Я ничего не заметил!

Гранфаллон взял с инкрустированного перламутром и бирюзой столика крошечный колокольчик и позвонил. За дверью просеменили торопливые шажки, и на пороге возник гоблин, очень напоминавший давешнего, только почище и покрупнее, да к тому же в ярко-голубой жилетке.

– Тоффель, открой окно! – велел Гранфаллон и обернулся к камину. – Потерпите, мои огненные, это не надолго!

Гоблин запустил морщинистые обезьяньи лапки в складки голубых штор, что-то повернул, и в комнату хлынул поток ледяного зимнего воздуха. Гранфаллон поежился и спросил Костю:

– Тебе не холодно?

– А я вообще никогда не простужаюсь! – на всякий случай приврал Костя.

– О! – Гранфаллон поднял палец. – Истинного дракона зрю я пред собой, и сердце его – огненное!

Костя польщённо улыбнулся. С ним никогда и никто еще так не разговаривал!

– А теперь окажи мне честь, вдохни этот холодный воздух и выдохни его со всей силы, – любезно попросил Гранфаллон и забежал вправо, чтобы посмотреть на Костю в профиль, как это давеча делала саламандра Генриетта.

Костя послушался, чувствуя себя, как на приёме у врача, но опять ничего не увидел, кроме белого пара.

«Если я настоящий дракон, то хотя бы искры должны были полететь, – разочарованно подумал Костя. – Всё, сейчас вышибут, сто пудов, вышибут!»

Но вышибать его не стали.

– Великолепно! – с некоторой опаской воскликнул Гранфаллон и махнул Тоффелю, чтобы тот закрыл окно и шёл восвояси.

– Волшебные признаки налицо! У тебя пар изо рта принимает профиль дракона!

«Что-то я этого не заметил, – мысленно усомнился Костя. – Надо будет ещё попробовать, с зеркалом… Ага, вон оно…»

– Итак, стоит тебе только пожелать, и ты примешь истинный свой облик, – продолжал Гранфаллон.

– Но я ведь никогда раньше не пробовал превращаться! – настойчиво повторил Костя, в отчаянии соображая, что будет, если всё-таки произошла ошибка.

– Стоит только захотеть! – подпрыгнул Гранфаллон и, не позволяя Косте вставить ни слова, повысил голос, – достаточно вообразить себе: вот ты, прекрасный и грозный, летишь высоко над горами и полями, селами и городами, и твои чёрные перепончатые крылья заслоняют солнце, гремят как гром, несут ураган. Люди в панике припадают к земле и показывают на небо, а ты сам решаешь, казнить их или миловать, принимаешь щедрую дань, стираешь с лица земли их бедные жилища. Твоё огненное дыхание страшнее пулемёта, твои клыки крепки, как железо, и остры, как кинжалы, твою чешую не пробьёт ни стрела, ни меч, ни копье, шестьдесят шесть ядовитых роговых шипов венчают твой хребет, и на хвосте у тебя трезубец остроты необычайной! Твой взор повергает ниц чародеев и убивает простых смертных! Ты – сильнее всех в мире, у тебя сила бури и власть над земными тварями!

Голос Гранфаллона ласкал слух. Костино сердце заколотилось. Он почувствовал, как тело его наливается теплом, как невольно разворачиваются плечи. Он словно делался выше и сильнее. Он скосил глаза, ища зеркало, и тотчас увидел свое отражение. Он и впрямь стал выше! У него светились глаза! А за спиной что-то шевелилось, что-то бугрилось, натягивая ткань куртки, приподнимая её над плечами…

Заломило лопатки, стало горячо во рту, дыхание сделалось тяжёлым и хриплым, язык с трудом ворочался между зубами, но это было приятно. Кто этот человечек, который так лебезит и заискивает перед ним? Он, Конрад, всемогущий дракон, способен уничтожить его одним выдохом!

– Подожди, подожди! – заверещал Гранфаллон, опрометью бросаясь к дверям. – Не здесь, не сейчас! Я недостоин лицезреть чудо лицом к лицу с тобой!

– Да? Неужели? – собственный голос показался Косте незнакомым. Но крик Гранфаллона отвлёк его от превращения. А тот с трудом перевёл дух и, кланяясь Косте, зачастил:

– Здесь, во дворце, твоего появления с нетерпением ожидали самые могущественные чародеи королевства – да что там королевства, всего мира! С одним из них я тебя сейчас познакомлю. Вот перед ним ты и покажешься во всей красе! – Гранфаллон торопливо набросил на плечи лазоревый длинный плащ и повлек Костю за собой.

Мимо опять замелькали пустынные, покрытые грязью и пылью залы и галереи. Стража расступалась, салютуя алебардами, а Гранфаллон всё щебетал и щебетал:

– Сейчас я представлю тебя величайшему чародею! Его имя – Мутабор! Он, как и я, давно ждет твоего появления, ибо ты и только ты можешь нам помочь!

– Как? – коротко спросил Костя, на бегу вертя головой и пытаясь хотя бы считать повороты, но это у него плохо получалось. Стражи вокруг становилось всё больше.

– Как? О, он сам тебе объяснит, и это будет великой честью, о Конрад! – тараторил Гранфаллон, брезгливо подбирая край плаща. Коридоры и переходы всё кружили и петляли, и наконец спутники оказались в узкой галерее, еле-еле освещённой одним-единственным факелом, в дрожащем свете которого поблескивали доспехи четвёрки стражников.

Гранфаллон трясущимися руками пошарил в карманах, вытащил мятую бумажку и, заикаясь, промямлил:

– К-к-корона и К-к-амень!

– Камень и Ночь, хором отозвалась стража и, расступившись, пропустила Гранфаллона с Костей к массивной свинцовой двери. Гранфаллон принялся поправлять, кружевной воротник.

– Итак, друг мои, предоставь мне действовать. Сперва я должен сообщить великому чародею о твоём прибытии. Не удивляйся, что разговор наш будет происходить в полной темноте, – тут Гранфаллон поёжился и как будто стал поменьше ростом. – На то есть особые причины. Я доложу о тебе, а ты жди вот здесь, за занавесью, покуда я не подам знака. – Он приоткрыл скрипнувшую дверь, из-за которой отчетливо пахнуло холодом и сыростью. Костя вытянул руки и нащупал спадающие до самого пола бархатные складки. Гранфаллон, согнувшись в полупоклоне, шагнул в темноту, а Костя остался в своём укрытии. Тяжёлая занавесь была вся пропитана пылью. «Вот будет облом, если я чихну!» – он задержал дыхание и стал слушать.

– Да позволено мне будет войти, Ваша Бессмертность! – проворковал Гранфаллон. – Это я.

– Вижу. – Коротко отозвался глубокий, лишенный всякого выражения голос, от которого Костю невольно бросило в дрожь. – Ты запер дверь? Помни, ни единого луча дневного света.

Костя вжался в портьеру и передернулся. Он сам не знал, почему ему вдруг стало так жутко.

– Ну, что скажешь? – продолжал голос Myтабора.

– О, соизволит ли Ваша Бессмертность выслушать мой скромный отчет? – пропел Гранфаллон и многозначительно откашлялся.

– Отчет? – переспросил Мутабор.

– Как и угодно было приказать Вашей Бессмертности, Круглая площадь преображается к торжеству коронации, – самодовольно начал Гранфаллон. – Наравне со всем городом, она будет украшена изысканными драпировками и декорирована паутиной. Часы, снабженные соответствующей символикой грядущей эпохи, будут осенять…

– Площадь мостить начали? – прервал его Мутабор.

– О да! – Гранфаллон подобострастно изогнулся. – Правда, по моему скромному разумению, фиолетовое и черное до некоторой степени сливаются… Могу ли я узнать у Вашей Бессмертности, что означает сей величественный замысел?

– Моя будущая шахматная доска, – снизошел Мутабор. – Шахматы в натуральную величину. Живые. Но не совсем. И очень, очень послушные…

– Довольна ли Ваша Бессмертность моей службой?

– Ну конечно, доволен, – по темному помещению прокатился гулкий издевательский смех. Костя почувствовал, что ноги у него слабеют и подгибаются. – Ну конечно, – повторил Мутабор, – как и в прошлый раз, когда ты примчался, кудахча, как испуганная курица, и сообщил, что принц исчез.

– Но… это была роковая ошибка… И… Веспертилио Муринус быстро отыскал его… – промямлил Гранфаллон.

– А ты, случаем, не знаешь, в чьей компании проводил время мальчишка? – голос Мутабора загрохотал, как гром: – Он разговаривал с девчонкой, такой же рыжей, как он сам, слышишь, ты?! А рядом с нею ошивался этот поганый кот, которого никак не изловить! Кот, который, между прочим, лично знает прежнего Короля! Что ты на это скажешь?