Текст книги "Настоящая принцесса и Бродячий Мостик"

Автор книги: Александра Егорушкина

Соавторы: Вера Полищук,Анастасия Бродоцкая
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Угу, – кивнула Лиза.

– Мир?

– Мир, – согласилась Лиза с неожиданным облегчением и вдруг безудержно зевнула, едва успев закрыть рот варежкой.

Филин озабоченно посмотрел на часы, а потом на Лизу, которую все больше клонило в сон.

– Долго же ты гуляла! Вот что, Лизавета, беги-ка ты быстренько домой. Сейчас начало седьмого – как раз успеешь позавтракать и портфель прихватить. Ах да, у вас же теперь рюкзаки. В общем, марш.

– А Бабушка ничего не заметит? – испуганно спросила Лиза, представив себе, что будет, если Бабушка…

– Нет. Можешь на меня положиться, – непонятно ответил Филин и вздохнул. – Вообще-то не следовало бы тебя прикрывать, но и волновать Бабушку тоже не надо. Так что она будет спать. А ты уж прошмыгни в квартиру тихо, как мышка.

– Хорошо, – буркнула Лиза себе под нос и уже повернулась было, чтобы идти, но Андрей Петрович вдруг спросил с очень странной интонацией:

– Ты мне не расскажешь, как Там?..

Лиза задрала нос и крепко сжала губы.

– Настоящая принцесса. – Филин печально улыбнулся. – Бабушкина внучка. Подарочек. Не засни на уроке, хулиганка. Что ж, до вторника, Ваше Высочество.

Лиза помчалась домой. В подъезде она сунула руки в карманы в поисках ключей и ойкнула: в левом невозмутимо леденело бесконечное мороженое, а в правом лежала заколка гномской работы.

…Неизвестно, как это удалось Филину, но Бабушка вышла на кухню, когда Лиза, успевшая на цыпочках сбегать за школьным рюкзаком к себе в комнату, уже снимала чайник с плиты.

– Странное дело, бормотала Бабушка, держа в руке будильник и укоризненно глядя на него, – я ведь заводила вчера звонок. Точно. А он почему-то не зазвонил… Колдовство какое-то! Боже мой, Бесси! Ты же опоздаешь!

– Ничего, я быстренько, – отворачиваясь к буфету, сказала Лиза и тут же едва не уронила Бабушкину чашку. – Налить тебе кофе?

– Нет-нет, давай-ка лучше завтракай, а то и в самом деле не успеешь.

Лиза послушно уселась за стол и принялась запихивать в себя бутерброд с сыром: после циннамонского угощения и бесконечного мороженого дело шло туго. «Кажется, Бабушка ни о чем не догадалась», – лихорадочно соображала Лиза. То есть Бабушка догадалась, конечно, что внучка совершенно не в себе, это и младенец бы заметил: за завтраком Лиза одну за другой опрокинула две чашки чая и попыталась намазать маслом Бабушкино кофейное блюдце.

– Что такое? – дивилась Бабушка на Лизины художества. – Обострение врожденной нелепости? Авитаминоз? Переутомление?

Лиза молчала и ежилась под ее проницательным взглядом. Нечистая совесть строила ей исподтишка ехидные рожи.

– Лизелотта, что с тобой? – тихо спросила Бабушка, когда Лиза попыталась налить заварку в сахарницу.

– Н-н-ничего… – Лиза бочком соскользнула со стула. – Спасибо, Бабушка, я побегу.

В прихожей Лиза побила все рекорды скоростной шнуровки ботинок и пулей вылетела в фиолетовое зимнее утро. Она бежала со всех ног, так что толком поразмыслить ни о чем не удалось. Но, добравшись до школы, Лиза, осмелела настолько, что в гардеробе, сняв любимую деревянную заколку с двумя котами, вытащила из кармана куртки ослепительного гномского махаона и отважно заколола им хвостик. Махаон уютно, словно так и надо, устроился в ее пламенных кудряшках.

Вообще-то в школе бдительно следили за тем, чтобы девочки не носили на уроки украшений, иные (не указывая пальцем) учителя по старинке устраивали рейды по борьбе с сережками. («Вот сниму, отнесу директору, а потом пусть родители приходят и забирают!») Но бдительность бдительности рознь, и классная руководительница Марина Валерьевна не считала украшения таким уж преступлением. Смотря какие, конечно, но вот вопрос, думала Лиза, поднимаясь по скользкому мрамору лестницы на второй этаж, считается ли вообще украшением заколка-бабочка?

На первом уроке вроде бы нет, не считалась. Лиза с радостью (но и не без огорчения) подумала, что никто заколку и не заметил. Но на перемене едва не разразилась настоящая катастрофа.

– Ух ты! – сказала Лялька, случайно оказавшись у Лизы за спиной. – Класс! Откуда?

– Бабушка подарила, – соврала Лиза и немедленно принялась краснеть. «Зря я ее надела, ой, зря… – запоздало раскаялась она. – Сейчас все набегут…»

– Ну-ка, ну-ка… Интересненько, откуда у твоей бабули деньги на такие штучки, а, Кудрявцева? главная модница и первая красавица класса (только по алфавиту последняя) Юлечка Южина проворно оттерла кроткую Ляльку и уставилась Лизе в затылок. Та стиснула зубы и втянула голову в плечи. Наверное, от пистолетного дула ощущение немногим хуже… Вдобавок Ю-Ю со свойственной ей бесцеремонностью немедленно ухватила заколку цепкими пальцами, будто Лиза была не человеком, а вешалкой или манекеном.

– Уаааа-у! – изображая восторг, Юлечка внезапно завизжала так, что обернулось пол школы, а не только проплывавшая мимо Ульяна Сергеевна.

– Так-так-так, – прищурившись, процедила Саблезубая, – что это с тобой, Лиза? В уставе нашего учебного заведения, – она подняла палец, и Лиза уставилась на него, как завороженная, – в уставе ясно написано: «В школьной форме, без украшений». Что это у тебя в волосах? Вот заставлю снять, отнесу директору, и пусть Бабушка приходит и забирает!

Лиза даже не успела удивиться тому, насколько точно ей удалось утром предугадать последнюю реплику. При мысли о том, что Бабушку вызовут в школу и предъявят ей это Вещественное Доказательство даже непонятно чего, у нее задрожали коленки.

На счастье, зазвенел звонок, предвещая алгебру, и Саблезубая, решив не задерживаться, уплыла прочь. Лиза сердито отстегнула замочек, тряхнула кудрями и сунула переливчатого махаона в рюкзак.

– Дурочка, делала бы, как я, – презрительно прошипела ей на ухо Юлечка. – Вон Малина все разрешает, так я на ее уроке все надеваю, а потом снимаю, а Саблезубой нечего было подставляться! Эх, ты! – Она демонстративно встряхнула наманикюренными пальчиками, на которых поблескивало штук десять разнокалиберных колечек. – Довыпендривалась!

Лиза вздернула нос и двинулась прочь. Отголоски Юлечкиного «Уаа-у» еще позванивали в ушах, когда она уселась за парту. «Хорошо, что Саблезубая заколку не отняла! – с облегчением думала Лиза, уставившись на доску, где корячились иксы и рос густой лес уравнений. – Куда же я ее теперь буду надевать? В школе нельзя, дома тоже нельзя… Жалко». Спать хотелось все сильнее, глаза слипались, иксы на доске двоились и расплывались, подумать о таинственном городе Радинглене опять не получалось… «Ладно, заколку я буду просто держать где-нибудь в столе, – с грустью сказала себе Лиза. – Но у меня же еще мороженое есть! – спохватилась она. – Интересно, надолго его хватит?» Ей ужасно хотелось хоть кого-нибудь угостить, но, наученная горьким опытом, она решила отложить это до конца уроков, а то опять шуму не оберешься.

Серый, сонный день все тянулся и тянулся, и Лизе уже не верилось, что он когда-нибудь закончится, но вот раздался долгожданный звонок с пятого урока, и Лиза с небывалой скоростью вылетела за тяжелые школьные двери.

Первым делом она направилась по набережной прямо к Леонардо и Леандро – поздороваться. Но рядом с ними толпились недовольные озябшие туристы под предводительством стройной юной барышни экскурсовода с подозрительно радостными для такой непогоды интонациями, так что подобраться поближе не удалось. Лиза вздохнула и прошла мимо: «Ничего, завтра с ними поговорю». Почти у моста она услышала за спиной знакомое пыхтение. «Ага, Лёвушка, – подумала Лиза и обернулась. – Рассказать ему про город и, главное, про принца? Ой нет, он еще решит, что я вру…»

– Ты куда так бежишь? – поинтересовался Лёвушка. В последнее время он иногда провожал Лизу до троллейбуса, а то и до дома, но тщательно скрывал эти совместные прогулки от бдительных взоров одноклассников. Лиза была с ним в этом солидарна.

– Красивая у тебя сегодня была… эта… ну, бабочка в голове, – сказал Лёвушка. – Зря ты ее сняла.

– Мороженое хочешь? – предложила Лиза, на всякий случай уклоняясь от ответа. – На. – Она вытащила из кармана бесконечное мороженое, заботливо укутанное в полиэтиленовый пакетик, и протянула Левушке.

– Ой, в кармане? – удивился Лёвушка. – Не тает?! Ух! – восхитился он, лизнув аппетитный шарик. – Фисташковое! Ой! Лимонное, что ли? Слушай, Лизка, а как оно называется? Я такого раньше не видел!

– У тебя на алгебре во второй задачке что получилось? – Лиза ловко сменила тему.

– Ноль получился, – ответил Лёвушка и пристально посмотрел на нее сквозь толстые стекла очков. – Ух ты, а теперь малиновое…

– Ноль?! А у меня двадцать шесть и четыре семнадцатых, – огорчилась Лиза и судорожно зевнула.

– Эк тебя, – вздохнул Лёвушка. – Там же все просто.

Это тебе просто, а мне спать очень хочется, – отозвалась Лиза. – Ничегошеньки не соображаю.

– Зима скоро, зимой все время спать хочется, – посочувствовал Лёвушка. – Слушай, спасибо, возьми мороженое обратно, а то я больше не могу…

Не успела Лиза и рта раскрыть, как вафельный рожок исчез со звоном и легкой вспышкой.

– Мама дорогая! – то ли от изумления, то ли от мороженого Лёвушка даже осип. – Куда это оно?! Где…

– Не знаю! – соврала Лиза. Лёвушка остановился и внимательно поглядел на Лизу.

– Темнишь, – засопел он, помолчав.

Лиза съежилась. «Ну и денек сегодня – все ври да отмалчивайся… – огорченно подумала она. – А главное, соврешь – кто-нибудь обижается, промолчишь – то же самое. Ну что же мне делать?!»

– Ну, темни, – вздохнул Лёвушка и поправил очки на замерзшем носу.

– Что вы все ко мне привязались, ничего я не темню! – не выдержала Лиза, и голос у нее не по-хорошему зазвенел. – Просто… Просто… Я обещала никому ничего не рассказывать!

– Да пожалуйста, дело твое. Обещала так обещала, только тогда зачем мороженым и заколкой хвастаться? – насупился Лёвушка.

– Я хвастаюсь? Я?.. – Лиза резко вырвала из рук Левушки рюкзак, развернулась и побежала прочь, задыхаясь от обиды.

В прихожей она с облегчением вздохнула: Бабушки дома не оказалось. Врать ей было бы просто невыносимо, а отмолчаться явно не удастся. Словно в полусне, Пиза разогрела обед, вяло поболтала ложкой в супе, поковыряла котлету и положила ее обратно на сковородку. Потом вздохнула и села за уроки, но дело не клеилось: в голове был туман, похожий на тот, который скрывал Бродячий Мостик. В этом тумане мелькали башни и мощеные улицы города, стрекозиные крылья сильфа и злобные глазки гоблинов, переливались украшения в витрине Дис…

Чтобы хоть как-то оттянуть приготовление уроков, Лиза пошла в Бабушкину комнату поливать кактусы. Она долго нашаривала на стене выключатель, встав на цыпочки, и вдруг замерла: ей показалось, что там, в глубине комнаты, ее поджидают какие-то темные тени – то ли мышекрысы, то ли кто-то еще. «Ну ты и трусиха!» – сказала себе Лиза, и выключатель тут же нашелся.

Ее внимание привлекло какое-то яркое пятно на Бабушкином письменном столе, заваленном учебниками и словарями. Лиза крадучись подошла поближе. Ей-то казалось, что она наизусть знает все предметы в доме, а тут…

На столе сверкал изящный флакончик ультрамаринового стекла, украшенный прозрачным синим камушком, искусно вделанным в серебряную оплетку, изображающую листья и побеги плюща. «Красота какая!» – ахнула Лиза: точно такие же флакончики блестели в галантерейной витрине Дис! Лиза осторожно отвинтила серебряную пробочку и понюхала: флакончик давно был пуст, но в нем еще жила тень восхитительного аромата то ли свежей травы, то ли тающего снега. «Неужели я раньше никогда его не замечала? Странно… Наверно, Бабушка просто достал а его и забыла убрать». Лиза прошлась по комнате, заложив руки за спину, как на экскурсии в музее, и повсюду ей бросались в глаза всякие таинственные мелочи.

Вот за стеклом одной из великого множества книжных полок лежит резное веретено из светлого, почти серебристого дерева. Рядом блестят три золотые шпильки с зелеными головками – Бабушка никогда их не носит. Точно такие же были в высокой прическе Дис! А на столике у Бабушкиной тахты… Лиза ойкнула и хлопнула себя по лбу. Бабушкина шкатулка, инкрустированная перламутром! И ее серебряное зеркальце на длинной ручке – потускневшее, но по-прежнему красивое.

«Ну ничего себе!» – пробормотала Лиза и побежала к себе в комнату за заколкой. Вернувшись, она присела на краешек тахты и положила заколку-махаона на столик, рядом с зеркальцем и шкатулкой. Их как будто делал один и тот же мастер! «Гномская работа, – как наяву, прозвучал в рыжей Лизиной голове низкий, мягкий голос галантерейщицы Дис. – Редкость по нашим временам… Королевская вещица». Лиза зачарованно смотрела на блеск серебра и переливы перламутра. «Ничегошеньки не понимаю! – она схватилась за голову, которая, казалось, вот-вот лопнет от напряжения. – Откуда это все взялось?»

Размышления прервала трель телефона. Лиза прыгнула к столу и […] сказала в трубку:

– Аллоу?

В трубке запыхтели.

– Лизка, привет, это я, осторожно сказал Лёвушка. Лиза молчала, вспомнив про обиду.

– Лизка, ты тут? Я извиниться хотел. – Лёвушка вздохнул. Зря я на тебя наезжал. Раскаиваюсь. Вот. Ты меня как, прощаешь?

Лиза подумала, что, скорее, это она наезжала на Левушку, и ей стало стыдно. Она мысленно отсчитала паузу в добрых семь тактов, а потом сказала:

– Ладно, так уж и быть.

– Ура! – Лёвушка воспрял духом и бросился в атаку. – А теперь давай объясняй, откуда взялось это мороженое, почему ты так перепсиховала из-за заколки и что вообще с тобой сегодня такое.

– Ну ты просто как Шерлок Холмс! – воскликнула Лиза.

– Элементарно, Ватсон! – торжествующе сказал Лёвушка. – Видно невооруженным глазом.

– В общем, так… – начала Лиза и тут же умолкла. Ей было никак не собраться с духом.

«Начать с того урока у Гертруды? Или прямо с полнолуния? Или про сосульки рассказать?» – лихорадочно соображала она.

Лёвушка нетерпеливо дышал в трубку.

– В общем, так, – Лизины мысли отказывались становиться в строй. – Мороженое мне подарили в одном городе, он волшебный, я там была ночью, меня туда провели бронзовые звери через Бродячий Мостик, и заколку тоже там подарили, это гномская работа.

Тут Лёвушка как-то подозрительно кашлянул, и Лиза заторопилась поскорее рассказать о самом главном:

– А еще я там встретила принца Инго, он такой же ры…

Лизка! – грозно сказал в трубке Лёвушка. – Я, конечно, только что перед тобой извинился, но, по-моему, мы сейчас опять поссоримся. Ты же знаешь, я не люблю, когда врут.

– Я вру? – пролепетала Лиза. – Но ты же сам просил рассказать, откуда у меня…

– Ну хорошо, ты не врешь, – сурово сказал Лёвушка. – Ты преувеличиваешь. Бронзовые звери не ходят. Никуда. Волшебных городов не бывает. Гномов тем более. А принцы… ну, если только типа Чарльза в Англии, а он взрослый, противный и с ушами.

Лиза потрясенно молчала в трубку.

– Лизка, ты не обижайся только, ладно? – примирительно сказал Лёвушка. – Я ведь знаю, ты сказки очень любишь. Если ты начала сочинять сказку про саму себя, так и говори.

– Значит, сказку? – ядовито спросила Лиза, приходя в себя. – Ага, а мороженое? Какие будут версии?

– «Фокусы в школе и дома». Есть такая книжка, – преспокойно сказал Лёвушка. – Может, ты ее на досуге как следует изучила. Очень даже может быть. Саблезубую-то кто заколдовал?

Лиза потеряла дар речи.

– Лизка, я пошутил! – засмеялся Лёвушка. – Я же не Горшков. Правда, сочиняй что угодно, только держи эти фантазии при себе.

– Хорошо, тихо сказала Лиза. – Тогда пока?

– Пока!

Лиза тупо посмотрела на телефон, на синий флакончик, взяла заколку и поплелась к себе в комнату. Через несколько минут в прихожей послышались шаги пришла Бабушка, а с ней частный ученик, «Ну что же, так даже и лучше, – в отчаянии подумала Лиза, возвращаясь к опостылевшему учебнику. – Не могу я больше ни с кем обо всем этом разговаривать. Не хочу и не буду».

Кое-как разделавшись с уроками – из Бабушкиной комнаты все еще доносилось старательное английское эканье и меканье ученика – Лиза постояла под душем и забралась в постель, прижав к себе плюшевую голубую свинью Лизавету, без которой засыпать было совершенно немыслимо.

Едва коснувшись головой подушки, Лиза тут же уснула. Но сон ее был тревожным. Снова над головой свистели черные крылья мышекрысов, и ветер срывал черепицу с крыш, и мурлыкал кошачий рыцарь Мурремурр, и переругивались сверкающие сосульки, и злобно верещал гоблин, изгибаясь в руке мастера Циннамона, и что-то ласково шептал бархатный голос Дис, и над заснеженной набережной Карповки несся лай Монморанси, и Андрей Петрович говорил: «Филин, к твоим услугам».

И вдруг сквозь все эти видения в ярком небе вознеслись гордые башни королевского дворца, но вот пропали и они, и перед Лизой внезапно возник рыжий принц Инго, а потом его лицо вдруг исказилось, поплыло, как мягкий пластилин в ладонях, и какая-то неведомая сила принялась лепить из него страшную маску уродливого карлика, и Лиза вскрикнула и проснулась.

Потом она ворочалась в постели и сердито пихала кулаком горячую подушку, и прятала под нее голову, и считала слонов – все без толку. Стоило сомкнуть веки, и ее тут же подбрасывало, словно она все еще ехала с сильфом на тряской телеге по мощеным булыжником улицам Радинглена.

Лиза зажгла свет, села в постели и обхватила руками коленки. Голова была совершенно ясная, и вновь в ней закрутился целый хоровод вопросов – как цветные стеклышки в калейдоскопе. «Что значит – "Филин, к твоим услугам"? Как теперь быть с Левушкой? Причем тут все-таки Бабушка и почему у нее в комнате гномская шкатулка? Почему нельзя ходить в Радинглен? А может, я туда больше и не попаду? И не увижу Инго? – она едва не подпрыгнула на постели. – Но ведь будет еще полнолуние! Интересно, а сегодня луна есть?»

Лиза выбралась из-под одеяла, подошла к окну, отодвинула штору и едва не вскрикнула: в ночной тьме, за черным стеклом, она на мгновение увидела бледное лицо принца Инго в обрамлении рыжих волос! Но тотчас все встало на свои места, и на Лизу испуганно взглянуло ее собственное рыжее отражение.

Глава 5,

в которой появляется дракон Конрад, а Костя Царапкин подслушивает

Высокий человек, шагавший темным декабрьским вечером по набережной Карповки против Ботанического сада, вид имел настолько необычный, что немногочисленные прохожие, особенно барышни, даже оборачивались ему вслед. Был он сутуловат, что немудрено при таком-то росте, длинное белое пальто, на удивление чистое в столь слякотную погоду, развевалось, как мантия, за его плечами, в неверном свете фонарей тусклым багрянцем сверкало невероятное кашне и отблескивала никому снизу не видная небольшая аккуратная лысина – шапкой незнакомец пренебрег. Временами ему приходилось приостанавливаться, чтобы протереть очки, которые постоянно залеплял мокрый снег, – пожалуй, самым странным и были эти самые темные очки, зимним питерским вечером абсолютно неуместные.

Незнакомец резко остановился у телефонной будки и озадаченно осмотрел ее со всех сторон, потом опасливо пригнулся, словно боялся стукнуться головой, и шагнул под пластиковый козырек. Он долго рылся в карманах, извлек сплющенный пустой спичечный коробок, измятую сигарету, потом, наконец, разыскал несколько позеленевших медных монеток и принялся пристально изучать телефон-автомат со всех сторон, шевеля ноздрями, словно обнюхивая его. Особенно его заинтересовала подробная инструкция по пользованию телефоном: ее неизвестный изучал минут пять, не меньше. Темные очки он при этом отчего-то не снял – похоже, они совсем не мешали ему разбирать мелкие буквы, едва различимые в полутьме. Некоторое время незнакомец пытался засунуть монетку в щель для магнитных карточек, но безуспешно. Он с неприязнью поглядел на вероломный автомат, и тут позади него на тротуаре послышался раздраженный женский голос.

– Да еду я, еду, – молодая ухоженная дама совершенно явно никуда не ехала, а наоборот, шла по льду на тончайших каблуках, почему-то держась за щеку, как будто у нее болели зубы. Незнакомец выпрямился и оторопело уставился на нее, и тут роскошная блондинка с недовольным видом отняла рукy от лица и приостановившись, расстегнула малюсенькую сумочку, чтобы запихнуть в нее миниатюрную серебристую штучку, усеянную кнопочками. Незнакомец начал понимать, в чем дело, и в подтверждение его догадок серебряная штучка принялась пискливо наигрывать «Свадебный марш» Мендельсона.

– Але, – томно сказала блондинка, прижав мобильник к уху. – А, это ты, милый. Ты где?.. – она скрылась за углом.

Незнакомец проводил ее завистливым взглядом, покосился на телефон-автомат, вздохнул, потом круто развернулся и устремился по узкой улочке к площади, но, не дойдя до угла, свернул к мрачноватому на вид подъезду. Рванув на себя тяжелую дверь, он выпустил на свободу маленькую девочку со скрипкой, видимо, долго и безуспешно пытавшуюся эту дверь открыть, и, шагая через две ступеньки, поднялся на третий этаж. Кнопку звонка он нажал не сразу. А когда все-таки решился, за дверью сначала раздался возмущенный звонкий собачий лай, а уж потом – торопливые шаги.

– Вы меня, Филин, только сразу не выгоняйте, а послушайте, что я скажу, – нервно начал гость с порога, почему-то пригнулся и шагнул в прихожую, чувствительно задев плечом о дверной косяк.

– Флаги и факелы! Конрад! Вот это да! – воскликнул Андрей Петрович. – Проходи скорей. Ранси, ты что? – обратился он к испуганно поджавшему хвост фокстерьеру. – Ты надолго сюда, Конрад?

– Навсегда, – ответил Конрад, потирая ушибленное плечо. – Сейчас объясню. – Под пальто обнаружился замшевый пиджак с кожаными заплатами на локтях. – Они там Сокровищницу нашли, но открыть ее без меня, как вы понимаете, не смогут. Других драконов у них нет и не будет. Так что я решил спрятаться.

– Ничего себе новости… Чаю, кофе? Расскажи, что Там вообще делается, я же ничего не знаю, – говорил Филин, ведя Конрада за собой в направлении кухни. Монморанси, который обычно не упускал возможности перекусить, глянул на гостя, задрожал мелкой дрожью и спрятался в коридоре под креслом.

– Кофе… – просительно сказал Конрад, смакуя забытое слово, и с сомнением посмотрел на предложенную ему крепкую дубовую табуретку. – Двенадцать лет кофе не пил. – Он осторожно сел на краешек табуретки, словно боялся ее сломать, и поерзал. – Что делается… Так, по порядку. Начнем с самого главного. Ну, во дворце сидит Гранфаллон. Выступает с речами. Коллекционирует драгоценности. Шьет себе мантии и камзолы у лучших портных. Словом, думает, что правит, – принялся рассказывать Конрад, поудобнее устраиваясь за кухонным столиком и закидывая ногу на ногу.

– Гранфаллон? Министр двора? – удивленно спросил Филин, не спеша высыпая кофейные зерна и ручную фарфоровую кофемолку, и принялся размеренно вращать ручку.

– Ну да… Этот, в голубых оборочках… – Конрад презрительно скривился. Но он там только для виду. Сам Мутабор покамест не показывается, конечно, что бы подданных не пугать. Он до последнего времени и вовсе в Черном Замке сидел, оттуда распоряжения отдавал, а сейчас уже в Радинглене, однако из дворцового подземелья не выходит – света не выносит по-прежнему. Но скоро покажется во всей красе, да и Черный Замок на поверхность вот-вот прорастет – Карбункул-то у них почти готов. Они было и коронацию затеяли, но тут я сбежал. А то доберутся до Короны, пойдет дым коромыслом… – вздохнул Конрад.

– Да, как-то скверно это все, – пробормотал Филин, сосредоточенно отмеряя кофе из кофемолки серебряной ложечкой. – Но пока короновать-то им некого.

– Как некого? А, ну да, откуда же вам знать. Они уже привезли принца во дворец. Поэтому им срочно и понадобилась Корона.

– Ну, не станут же они короновать самозванца, – раздумчиво произнес Филин. – Толку-то?

– Какой же он самозванец?

Филин очень аккуратно поставил турку с кофе на плиту и, забыв зажечь конфорку, очень медленно развернулся к Конраду.

– Настоящий Инго жив?! Гвозди и гоблины!!

Конрад кивнул.

– Конрад!!! – взорвался Филин. – И это называется рассказывать по порядку?! Да какое мне дело до Гранфаллона! Почему же ты раньше…

– Что почему я раньше? – обиделся Конрад и потянул внушительным носом аппетитный кофейный аромат. – Почему не сообщил? Почему не прилетел? Думаете, легко двенадцать лет в Черном Замке под землей просидеть, да еще и саламандрой перекинувшись?

– Зачем саламандрой? – в недоумении спросил Филин, потирая лоб.

– Как зачем? Я ведь отправился Туда на двух ногах и без крыльев – думал, осмотрюсь, как там что, а потом уже превращаться буду. А как туда попал, сразу понял, что у них дело нечисто и драконом им показываться ни в коем случае нельзя – отловят, откроют Сокровищницу… Ну, думаю, не видать вам Короны как своих ушей! И превратился в саламандру. Сразу же. Думаете, легко дракону быть саламандрой? – продолжал разволновавшийся Конрад, размахивая руками и, видимо, забыв, что это не крылья. – Тесно, противно, вместо своего собственного голоса писк какой-то получается! А они, между прочим, хоть и в огне живут, но скользкие, как маринованный гриб! И глядеть на это все… На Мутабора в особенности! И на то, как он с Инго обращается! И сделать я ничего не мог. Да они же там еще и Карбункул растили – тьфу, мерзость! Булькает, пузыри пускает, слизью плюется… – Конрад передернулся. – При мне одному гному чуть глаз не выжег – это сквозь драконьи очки-то! Я ведь когда последний раз линял, всю шкуру гномам подарил – мне не жалко. А то всякие там болтают, мол, драконы скупердяи… Так у гномов ни одна чешуйка не пропала, молодцы ребята. Из роговицы вот очки специальные соорудили…

Тут Филин так грозно нахмурил брови, что Конрад спохватился:

– Да-да, я отвлекся. И выбраться оттуда, вы же знаете, почти невозможно, тем более ящерицей. Я же совсем не хотел, чтобы они догадались, кто я на самом деле. [По Дворец-томы] давно переехали. Я все собирался к вам Жар-Птицу отправить, да никак не получалось. Их и так немного уцелело, а эта еще с саламандрами разговаривать не желает, смотрит так, будто вот-вот склюет. Не объяснять же ей было, кто я на самом деле. – Конрад повел плечами, как будто пиджак был ему тесен. – А вчера эти две рептилии, гранфаллоновы саламандры, Гертруда с Генриеттой, приставать начали – пойде-е-ем да пойде-е-ем в камин погреться. Я отказался – предпочитаю огонь внутри, а не снаружи, – Конрад гордо встряхнул седеющей головой, – а они тут же кинулись к хозяину – ябедничать, что порядочные саламандры так себя не ведут. Вся конспирация насмарку! Ну, пришлось крылья расправить, окно в Церемониальном Зале высадить, шороху было… – Конрад приосанился, но тут Филин окончательно потерял терпение:

– Спасибо, Конрад, это все ужасно познавательно, но про Инго-то… – нетерпеливо сказал он.

– Про Инго? Я…

– Конрад! Ты здесь, живой и целый! А он там! Есть разница, а?! Ну?

– Инго гораздо лучше, чем вы думаете, – сказал Конрад тоном ниже и очень серьезно. – Все-таки настоящий принц. Они все время пытались его заколдовать, но у них пока не больно-то получилось. – Тут Конрад почему-то вздохнул. Правда, им удалось сделать так, что ночью он… э… в их власти. Скверное это зрелище – себя не помнит и ни на что не похож. Нет, похож – на сморчок. А вот если они его коронуют – таким он и останется, но это будет уже неважно, потому что вместе с ним весь Радинглен станет таким же. Я сначала смотреть на это не мог, а потом подумал, что ночью он – не он, а так, наваждение… В сущности, так оно и есть.

– Хорошо бы, чтобы так оно и было, – Филин потеребил бороду. – Погоди-ка, ты все время говоришь «они». Это от почтения к господину Мутабору или там кроме него еще кто-то завелся?

– Еще чего не хватало – от почтения! – возмутился Конрад. – В Черном Замке, судя по всему, много всяких тварей. Некоторых я видел. Некоторых слышал. Некоторых чуял, но и этого мне хватило, – Конрад вздрогнул и как будто даже стал меньше ростом. – А некоторые у Мутабора еще в проекте – развлекается, на скрипке своей играет и тем создает всякую мерзость. Я уже не говорю о том, что вся нечисть, которая раньше в Радинглене по подземельям таилась и носа наружу не высовывала, теперь в подчинении у Мутабора состоит и по городу свободно расхаживает – тролли, гоблины и еще много всякого… Но главный-то там он один, просто от него же черная магия во все стороны расплывается, как чернила от каракатицы, разные формы принимает.

– Знаю. – Филин нахмурился. – Можешь не объяснять.

– Вот и получается, что Мутабор все и всех под себя подминает. И чем сильнее его колдовство, тем хуже от этого принцу. Ночью в особенности… Днем-то он еще держится.

– Разве в Черном Замке бывает день? рассеянно спросил Филин, как будто думая о чем-то другом.

– Филин, я вас не обманываю и не утешаю, я прекрасно понимаю, каково вам это слушать!

В Замке дня почти что и нет – так, сумерки, знаете, как перед грозой. А ведь дело идет к тому, что Черный Замок вот-вот пожрет весь Радинглен. И наверху это очень даже заметно: день уже очень короткий, короче даже, чем здесь зимой. Мутабор года четыре назад Инго объяснил, что солнце, конечно, досадное недоразумение, глаза от него болят, но после коронации с ним удастся покончить. Он-то говорил, что только в пределах Радинглена, но имел в виду совсем другое – соседние миры. А ближайший мир, сами знаете – этот, где мы с вами в данный момент кофе варим. Вы часом не заметили, как теперь рано темнеет? Это все Мутабор…

– Хватит про Мутабора, – Филин резко поднялся и заходил взад-вперед по кухне, взъерошенный, как сердитая птица. – Ты мне скажи, Инго днем еще держится – это как?

– А ого-го как! Сам удивляюсь! Мутабор его вон уже сколько обрабатывает, а до конца заколдовать так и не смог. Днем-то он принц как принц, рыженький, как у них в роду заведено. Славный, только замученный очень. Мутабор заставляет его днем спать, но он не всегда слушается. Он там Библиотеку нашел, между прочим, так что голову ему заморочить никому не удалось, все нужные книжки он прочитал и кто такой Мутабор, прекрасно понимает. Я отвечаю, Филин, я все это время был при нем! И еще он помнит себя ночного, и это ему абсолютно не в радость.

То, что он себя ночного помнит, – это, конечно, хороший признак… – пробормотал Филин себе в бороду, внимательно глядя на Конрада. – И Библиотека… Но, чтобы выдержать, этого мало. Кто там при нем был, кроме тебя?

– Ну… В общем, так. Сначала к нему приставили какую-то кромешную тетку – присматривать. Так, ничего особенного, домомучительница, главная по швабрам… Она к нему не приставала, кормила – и все. Им же надо было его до коронации сберечь, вот она и берегла. Потом, когда я туда саламандрой пролез, она меня Инго дала – вот, игрушка тебе, говорит, смотри, какая ящерка. Ей же надо было, чтобы он ей не мешал и поменьше на глаза показывался…