Текст книги "Путешествие парижанки в Лхасу"
Автор книги: Александра Давид-Ниэль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
Гомпа Дашинга, расположенный в долине, выглядит не так величаво, как монастыри, гордо возвышающиеся на вершинах. Однако река с зеленой водой, вьющаяся у подножия его древних крепостных стен, и увенчанный деревьями утес напротив него создают великолепный романтический фон для его позолоченных куполов.
За монастырем раскинулась обширная, местами возделанная долина. Здесь начинается тропа, которая через множество перевалов ведет в Южный Тибет. Часть ее ответвлений тянется к границе с Индией на севере Ассама, а другие ведут в Бирму и Юньнань.
По противоположному берегу Полунг-Цангпо, на некотором удалении от Дашинга, пролегает другая тропа, которая устремляется на север, через горы. Она соприкасается с почтовой дорогой из Лхасы в Чамдо, а затем встречается с несколькими дорогами, ведущими в степные районы и в Жакиендо, тибетскую факторию, расположенную на пути караванов, доставляющих чай в Лхасу. Отсюда, следуя на север через пустынные просторы, можно добраться до больших китайско-тибетских рынков Сининга и Данкара в провинции Кансу, а затем попасть в Монголию. Вся эта местность к северу от дороги по направлению к Чамдо мне хорошо знакома, и множество воспоминаний оживало в моей памяти при виде тропинок, которые могли бы привести меня в те края.
Между тем, когда я сидела на обочине дороги, машинально перебирая четки и глядя на реку, мимо проходили несколько женщин. Они направлялись за дровами в лес, который мы миновали по пути в Дашинг, и, видя, что я одна, остановились поболтать со мной. Узнав, что мой сын-желонг отправился в монастырь и мы были в дальних краях, они задержались и принялись меня расспрашивать.
Йонгдена приняли в гомпа так же радушно, как и в Сунг-дзонге. Волею случая он встретил здесь одного трапа из тех мест, где его дед некогда занимал довольно важное положение как лама, входивший в секту «красных колпаков». Мой спутник знавал там немало людей если не лично, то по имени; хотя у него не было от них вестей уже много лет, он удовлетворил любопытство своего собрата, рассказав ему обо всем и вся.
Столь радостная встреча никогда не обходится в Тибете без последующей трапезы. Пока мой сын развлекался в стенах монастыря, зашло солнце, и старая мамаша, сидевшая на камнях, стала дрожать от холода.
Между тем женщины, отправившиеся в лес, вернулись обратно, нагруженные дровами; они очень удивились, застав меня на том же месте. Это послужило поводом для новой беседы, в ходе которой одна из крестьянок пригласила меня переночевать в ее доме и подробно объяснила, как гуда добраться. Как только мои новые знакомые ушли, появился Йонгден вместе с послушником, оба сгибались под тяжестью продуктов.
Молодой монах собирался проводить нас к крестьянам, чтобы передать им приказ одного из лам приютить нас. Но я решила остановиться у доброй женщины, с которой только что познакомилась, и мы направились к ее жилищу.
Хозяин дома был простым крестьянином, но отличался недюжинным умом; кроме того, он много путешествовал и долго жил в Лхасе. Все, что он нам рассказывал, было крайне интересно, но к удовольствию, которое нам доставляло это общение, примешивались некоторые опасения: не раскроет ли сообразительный крестьянин – с более живым, чем у большинства односельчан, умом – наш обман?
Чтобы предотвратить угрозу разоблачения, я всячески демонстрировала свое смирение и бралась за любую домашнюю работу: ходила к ручью за водой, варила суп, чистила котелок после трапезы, в то время как мой лама восседал на коврике и вел разговоры с хозяином.
Мы вышли на рассвете. Было холодно, и, пока мы не вошли в лес, ветер нещадно нас хлестал.
Долина По-Цангпо, которая простирается от возвышенности, где мы обнаружили истоки этой реки, до места слияния с Брахмапутрой, отличается разнообразным климатом. Мы начинали путь по глубокому снегу, а в январе увидели в Шова зеленеющие поля и уже высокий ячмень.
По-видимому, здешняя недавно обработанная почва весьма плодородна. Обитатели близлежащих провинций переселились сюда, надеясь на обильные урожаи, выкорчевали несколько гектаров леса и построили незатейливые дома из бревен, напоминающие русские избы; зачастую их окружают большие ели, придающие этой местности сходство с сибирским пейзажем. Большинство крестьянских усадеб очень малы, жилые покои соседствуют в них с хлевом, и размеры дома порой не превышают двадцати-тридцати квадратных метров.
В одной крошечной хижине я с изумлением обнаружила идеальную влюбленную пару.
Супруги, очевидно, уже проделали более половины пути, отделяющего молодость от старости. Шею мужчины обезображивал большой зоб, и женщина была далеко не красавица.
Вместе с ними в хижине обитали корова с новорожденным теленком, еще два теленка и несколько поросят – то были настоящие ясли животного молодняка. Среди этой странной шумной компании мы услышали историю безумной любви наших хозяев. Немо была когда-то замужней женщиной и хозяйкой другого, более уютного дома, откуда она сбежала в лес, ничего с собой не взяв, вместе с неимущим Ромео.
У супругов не было детей, но ни крестьянин, ни его жена не переживали по этому поводу, что не часто увидишь в Тибете. Нежное чувство друг к другу, несмотря на прошедшие годы, по-прежнему безраздельно владело их сердцами.
Эти бедные люди старались принять нас как можно лучше. Мы разделили с ними суп с репой, и они настояли на том, чтобы мы взяли с собой в дорогу немного тсампа.
Разумеется, здесь, как и в других местах, к кудеснику Йонгдену обратились за советом по различным вопросам. Совершив обряд, он в заключение порекомендовал крестьянам призвать лу[133]133
Лу (тибетск. «клю») – змееподобные божества, более известные под санскритским названием нага: они якобы обитают в океане, озерах, источниках и обладают несметными сокровищами. Считается, что они могут сделать богатыми тех, кто их почитает. Эти божества не выносят грязи и дурных запахов, особенно запаха мяса; им приносят в дар молоко и чистую воду.
[Закрыть], угостить их молоком и прежде всего тщательно убрать свое жилище, чтобы достойно принять божественных гостей.
После этого мы отправились спать. Наши хозяева улеглись по одну сторону от очага, мы с Йонгденом – по другую, корова и новорожденный – у дверей, другие телята – у наших ног, и вскоре все обитатели дома, несмотря на тесноту, погрузились в сон. Лишь чумазые поросята продолжали свою возню. Они носились из одного конца хижины в другой прямо по телам спящих, ибо им негде было играть, и очень напоминали в полумраке злобных дьяволят вроде тех, что нарушают покой пустынников.
Пожилые влюбленные, очевидно привыкшие к ночным забавам молодняка, вскоре захрапели. Йонгден, уверенный, что его не услышат, прошептал мне на ухо:
– Не положить ли мне в горшок, стоящий на полке над нашими головами, среди кухонной утвари, несколько монет?.. Когда наш славный немо станет убирать дом, он найдет деньги и подумает, что их положили туда лу.
Это была хорошая шутка, но из осторожности я посоветовала ламе пожертвовать индийские рупии, а не монеты из Сычуани. Мы хранили индийские деньги в отдельном мешочке, и было нетрудно отыскать их даже при слабом свете еле теплившегося огня. Таким образом, если бы хозяева заподозрили нас в этом благодеянии, монеты подтвердили бы, что мы действительно совершили паломничество из Лхасы, где они находятся в обращении, в Восточный Тибет и теперь возвращаемся в столицу.
Мне хотелось бы увидеть, как добрые крестьяне восприняли наш скромный подарок. Вероятно, у них сложилось высокое мнение об искусстве ламы, который снискал им милость лу. В Тибете ходит множество слухов о божественных змеях, разгуливающих порой в человеческом обличье, и, быть может, наши хозяева решили, что именно мы являемся божествами?
Новый год отмечается в разных частях Тибета не в одно и то же время. Жители Лхасы и Центрального Тибета придерживаются китайского календаря[134]134
Однако уже и течение ряда лет между китайским Новым годом и аналогичным праздником, признанным в Лхасе, существует расхождение в несколько дней. Ныне Китай принял григорианский календарь, но им пользуются лишь в государственных учреждениях, а повсеместно продолжают придерживаться прежнего лунного календаря.
[Закрыть], а обитатели По-юл и Кхама справляют Новый год на месяц раньше. В связи с этим мы прибыли в Шова, скромную столицу По-мед, в тот самый день, когда жители По отмечали праздник.
Здешние король и королева находились в Лхасе, но это обстоятельство не могло помешать их подданным веселиться и пировать. Глядя на всеобщее ликование, мы решили последовать примеру других.
И вот мы дерзко направились к королевскому дворцу, вошли в ворота и громко запели псалмы, непрерывно изливая на всех и вся слова всяческих благословений. Я сомневаюсь, что в этом крае, где нищие обладают необычайно мощными легкими, часто можно услышать что-либо подобное.
В окнах дворца появились головы; ошеломленные люди собрались вокруг нас во дворе. Успех придавал нам смелости, и сверхмощный бас моего спутника, изрекавшего новогодние пожелания (именно таким голосом ламы совершают богослужение), звучал все более громогласно.
Собаки, которые сначала принялись лаять, в конце концов замолчали и убежали, поджав хвосты, в самые дальние уголки двора.
Я полагаю, что, хотя это был замечательный концерт, нашим слушателям вскоре захотелось положить ему конец. Слуги принесли кувшин ячменной водки, чая и тсампа, и нам предложили подкрепиться.
Мы отказались от водки, заявив, что ревностно соблюдаем буддийские заповеди и не пьем крепких напитков. В этой стране так мало людей воздерживаются от спиртного, что управляющие дворца тотчас же прониклись к нам уважением, в знак чего прислали еще блюдо сушеного мяса. Когда же мы отказались от него, сославшись на то, что чтим жизнь всех земных существ и не желаем начинать год, участвуя в столь жестоком деянии, как убийство, даже косвенным образом, восхищение наших слушателей достигло предела. Мясо немедленно унесли, положив перед нами взамен гору лепешек.
Вдоволь наевшись и напившись, мы получили в дорогу большое количество провизии и покинули дворец, обитатели которого провожали нас восторженными взглядами.
В Шова главная дорога, пролегающая по долине, вновь пересекает Полунг-Цангпо, возвращаясь на правый берег реки. В одном месте построен широкий деревянный мост, напоминающий коридор с крышей.
Благодаря двум дверям, над каждой из которых возвышается будка часового, оба его конца запираются. Внутренние стены коридора оклеены множеством плакатов с рисунками и магическими формулами, а также увешаны связками маленьких флажков. Считается, что течение уносит похвальные слова и благословения, напечатанные на плакатах, распространяя таким образом на всем протяжении реки благочестивые мысли и ростки счастья.
Тибетцы, как и китайцы, любят украшать мосты, дороги и памятные места своей страны стихотворениями, религиозными или философскими надписями. Некоторые путешественники сочли своим долгом высмеять этот обычай, но я их не понимаю. Мне кажется, что строки изящной поэзии, в которой китайцы достигли совершенства, мудрые мысли, начертанные на живописных скалах, изображения Будды, погруженного в медитацию, на стенах пещер или флажках, развевающихся на перекрестках, и даже простые бумажные ленты с древней санскритской мантрой «Сарва мангалам» («радость для всех») куда предпочтительнее рекламы, превозносящей окорока и спиртные напитки, что красуется на дорогах западных стран.
По-видимому, у меня примитивный вкус.
Возле моста находится мани лха ханг, окруженный множеством камней с высеченными на них надписями и флагов. Отсюда хорошо виден весь королевский дворец и река, протекающая у его подножия. Это приземистое, почти квадратное здание, без каких-либо архитектурных излишеств.
День только перевалил за полдень, а мы уже ознакомились с достопримечательностями столицы По-мед и решили не задерживаться в Шова.
Когда стемнело, мы остановились в некоем селении, и здешние крестьяне пригласили нас на новогодний ужин. На следующий день праздник продолжался, и мы пировали уже в другом доме.
Наше Рождество было несколько драматичным, зато Новый год, который мы отметили с жителями По, оказался более веселым; но насколько мы были бы счастливее, если бы встретили праздник в Лхасе! В ту пору мы еще не подозревали, какие радости сулит нам святой город.
В этом селении мы гостили в доме крестьян, недавно переселившихся в По-мед, и они принимали нас очень радушно.
Когда мы сидели у очага и Йонгден болтал с непо, я наблюдала за одной из хозяйских дочек, месившей тесто в огромной посуде. Она трудилась в течение нескольких часов. Лама, как обычно, гадал и отвечал на вопросы крестьян; было уже поздно, но юная стряпуха все продолжала свое занятие. Это возбудило во мне любопытство, и я охотно посмотрела бы на результат ее труда, но мой сын попросил разрешения лечь, сославшись на то, что мы устали и вдобавок собираемся двинуться в путь рано утром. Я не могла ему перечить, мы удалились в закуток кухни, служившей общей спальней, и улеглись на полу, укрывшись своей палаткой-одеялом.
Наших хозяев не смущало присутствие таких бродяг, как мы, и они продолжали петь и веселиться, полагая, что шум не помешает нам уснуть, как это было бы с истинными арджопа. Но, разумеется, я не могла спать и продолжала наблюдать за тибетцами и слушать их разговоры. Однако в конце концов усталость одержала верх над любопытством, и я погрузилась в полудрему, но тут запах жареного снова вернул меня к действительности.
Девушка перестала месить тесто и теперь жарила «новогодние лепешки» в восхитительном нежном масле, которое жители По получают из ядрышек абрикосовых косточек[135]135
Это фирменное блюдо По-мед. В других областях Тибета готовят на горчичном масле.
[Закрыть]. Какая жалость! Если бы мы остались сидеть возле хозяев, то получили бы свою долю сладостей, а теперь, по всей видимости, нам придется довольствоваться только их запахом.
Я не слишком большая лакомка, но питаться ежедневно тсампа было сущей пыткой… Я проклинала ламу, по чьей вине мы легли слишком рано. Спал ли он? Мне очень хотелось, чтобы он разделил со мной танталовы муки, на которые меня обрек. Я протянула руки, чтобы его встряхнуть, но не смогла до него дотянуться. Тогда я медленно поползла к нему под прикрывавшей нас палаткой и обнаружила, что он лежит с широко открытыми глазами.
– Они едят лепешки, – прошептала я ему на ухо.
– Ох! Я и сам вижу, – тихо ответил Йонгден с сожалением.
– Как вы считаете, они нас угостят?
– Даже не надейтесь: они думают, что мы спим.
Я ничего не ответила на эти прискорбные слова и снова улеглась возле своей котомки, заменявшей мне подушку, и стала смотреть, как пируют счастливые крестьяне. Они не успевали съедать все лепешки с пылу с жару, и девушка складывала лепешки в корзину. Вскоре там скопилось изрядное количество лакомства, и мы тотчас же вновь обрели надежду. Быть может, наутро что-нибудь достанется нам к завтраку? Конечно, лепешки будут уже холодными, но насколько они вкуснее нашей извечной тсампа!
Насытившись, все домочадцы улеглись на полу, завернувшись в покрывала; огонь погас, в комнате стало темно, и я уснула.
На следующее утро оказалось, что еще осталось сырое тесто. Мы наелись теплых хрустящих лепешек и взяли с собой в дорогу немало вчерашней сдобы.
До сих пор наше путешествие по местности По протекало чрезвычайно мирно, и я начала думать, что слухи о кровожадности ее обитателей сильно преувеличены. Однако все тибетцы верили в это и считали красивых людей атлетического телосложения с серьезными лицами, которых мы встречали на своем пути и в чьих домах ночевали, сущими разбойниками.
Хотя ничто, казалось, не указывало на дурную репутацию местных жителей, мы смогли убедиться, что, как нас и предупреждали, ни караваны, ни одинокие странники, ни даже нищие паломники, которые якобы отваживаются порой забредать в эти опасные края, не следовали дорогой, которую мы выбрали. Последующие события полностью подтвердили то, о чем нам говорили.
Несколькими часами позже, покинув гостеприимный дом, где готовили вкусные лепешки, мы поравнялись с одиноко стоявшей усадьбой в тот момент, когда из нее выходили несколько человек. Новогодние празднества все еще продолжались, и некоторые из веселившихся здесь гостей были совершенно пьяны, а другие сильно захмелели. У тибетцев, с которыми мы столкнулись, были в руках ружья; кое-кто стал в нас целиться, но мы сделали вид, что ничего не заметили.
Вечером я нашла большую пещеру, и мы так удобно в ней устроились, что проспали слишком долго. Затем решили побаловать себя супом, и стряпня задержала нас еще больше. К концу трапезы появился какой-то человек и спросил, не хотим ли мы что-нибудь продать. Он пристально смотрел на раскрытые сумки и не сводил глаз с двух наших ложек. Затем он сел, достал из амбага кусок сухого сыра и начал есть.
Этот кислый сыр, напоминающий по вкусу рокфор, мог бы стать приятным дополнением к нашему рациону, и Йонгден осведомился, можно ли достать такой сыр где-нибудь поблизости. Незнакомец ответил утвердительно. Он сказал, что у него в доме, недалеко от пещеры, тоже есть сыр и он мог бы обменять его на иголки.
Мы прихватили с собой несколько пачек иголок, предвидя такого рода обмен, и житель По отправился за сыром.
Не успели мы уложить свои вещи, как наш недавний знакомый вернулся в сопровождении мужчины, который сразу же повел себя дерзко и невежливо. Он ощупал ткань нашей палатки, заявив, что не прочь купить ее, схватил ложки и принялся их разглядывать, в то время как его товарищ неотрывно смотрел в сторону выхода, как бы поджидая кого-то.
Вскоре намерения двух хулиганов недвусмысленно проявились. Один из них сунул наши ложки в свой амбаг, а другой попытался вырвать из рук ламы палатку.
По-видимому, они уже предупредили своих приятелей и те должны были прийти им на помощь, чтобы нас ограбить.
Ситуация обострилась; следовало напугать двух воров и поскорее уносить ноги. Возможно, нам удалось бы добраться до деревни, где разбойники не решились бы нас преследовать. В любом случае мы должны были что-то предпринять.
Сначала я стала взывать к совести грабителей, но моя попытка ни к чему не привела. Каждая минута была на счету; надо было как можно скорее дать понять обидчикам, что мы не робкие беззащитные овечки.
– Бросьте немедленно палатку и верните ложки, которые вы взяли, – строго приказала я, незаметно для разбойников сжимая под платьем свой пистолет.
В ответ более наглый из двоих расхохотался и наклонился, чтобы взять еще одну вещь. Он стоял ко мне спиной, и я почти касалась его. Тогда я достала пистолет и направила оружие в сторону, желая только напугать вора. Человек, который ел сыр, увидел пистолет, показавшийся из моего длинного рукава, и от страха потерял дар речи. Видимо, он решил, что я сейчас выстрелю в упор, убью его товарища и никто не придет им на помощь. Разбойник остолбенел и пристально смотрел на меня расширившимися от ужаса глазами. Заметил ли другой грабитель, что его приятель внезапно изменился в лице? Так или иначе, он резко попятился, и пуля просвистела рядом с его головой, опалив волосы.
Разбойник поспешно бросил ложки на землю, и парочка злодеев убежала, скрывшись в чаще.
Несмотря на это бегство, наше положение оставалось сложным. Грабители могли встретиться со своими сообщниками, которых они поджидали, и вместе им было бы нетрудно с нами расправиться. Я велела Йонгдену быстро завязать наши котомки и немедленно уходить.
Когда мы собрались покинуть пещеру, появилась группа паломников, насчитывавшая около тридцати человек. Это были первые путники из дальних краев, которых мы увидели в По-юл, и впоследствии нам не доводилось встречать здесь других странников. Проходя по дороге, эти люди услышали выстрел и поспешили к нам, чтобы узнать, что произошло. Мы присоединились к ним и, очевидно, спаслись благодаря этой неожиданной встрече.
Паломники заявили, что жители По – во всяком случае, большинство из них – заслуженно пользуются дурной славой, и вскоре нам снова пришлось убедиться в этом на собственном опыте.
Большинство наших новых спутников были родом из Дзогонга, расположенного в долине реки Наг-Чу, того самого места, которое мы обошли стороной, переправившись через реку выше по течению от Поранга и добравшись до Жиамо-Наг-Чу по горам. В тот день, когда мы пришли в становище докпа, где нашли проводника и лошадь, чтобы подняться на перевал Айгни, они сделали привал возле другого стойбища, у подножия горы, за которой раскинулась долина Нагонга.
Прежде чем подняться на вершину, некоторые трапа собрались заменить подметки на своих сапогах, и большинство паломников также решили задержаться на день у докпа, чтобы починить обувь. Однако несколько мирян из числа мужчин и почти все женщины предпочли не делать остановки, подняться на гору и подождать остальных внизу на обратной стороне склона.
Они преодолели перевал и переночевали под деревьями чуть ниже вершины. На рассвете появились люди, которые поднимались вверх с яками, нагруженными сухими абрикосами и стручковым перцем; это были жители По, направлявшиеся в соседнюю провинцию, чтобы обменять свои товары на ячмень. Увидев паломников, они бросились к ним и отобрали их одеяла и немного денег, которые те прятали под одеждой. Узнав, что следом идут другие странники, разбойники приказали всем быстро спускаться в долину, не делая остановок. Затем они разгрузили яков, отогнали их в сторону, чтобы те наелись, а сами уселись возле перевала и стали поджидать вторую группу нескорпа.
Трапа увидели людей, подстерегающих их подобно демонам, которые, согласно преданию, прячутся в горных расселинах, а затем набрасываются на путников и пожирают их.
Жители По попросили странников преподнести им подарки: таким образом тибетские и китайские разбойники с большой дороги вежливо выражают свои требования. Большинство монахов были вооружены и дали им отпор своими мечами и пиками. Разбойники тоже обнажили оружие, но паломников было больше; они стали теснить доблестных сынов По-юл и в конце концов одолели их.
Основной отряд воссоединился со своим злополучным авангардом лишь на следующий день и узнал о краже, когда было уже поздно пускаться в погоню за грабителями.
После этого досадного происшествия часть паломников, принадлежавших к духовному сословию, надолго задержалась в монастырях, встречавшихся на пути, а их несчастные спутники-миряне, оставшиеся без средств, ходили по деревням, выпрашивая еду и тряпье, чтобы заменить украденные одеяла. Поэтому они не догнали нас, хотя мы двигались очень медленно.
Трое трапа, служивших проводниками, уже пересекли центральную долину По-мед во время своих предыдущих странствий и входили туда летом через По-Тотза-ла. Они не подозревали о существовании двух соседних перевалов, включая Айгни-ла, которые мы преодолели.
Эти люди, как и большинство жителей провинции Кхам из долин Наг-Чу и Жиамо-Наг-Чу, оказались чрезвычайно любезными, и нам было приятно провести в их обществе несколько дней. Однако затем они значительно ускорили ход, чтобы наверстать время, потерянное в горах По-юл, и прибыть в Лхасу в назначенный день, где им предстояло принять участие в ряде религиозных церемоний и получить за это вознаграждение. Мало-помалу они перешли на спортивную ходьбу, и мы не стали за ними гнаться.
Проведя второй день в обществе этих жизнерадостных людей, мы удалились от берега Полунг-Цангпо и, пройдя через небольшой перевал, спустились в селение Тонг-мед, расположенное возле места слияния Полунга и Йигонг-Цангпо. Последняя из упомянутых рек преградила нам путь, и мы были вынуждены переправляться через нее по воздушному мосту, как делали это на берегах Салуина и Меконга.
Провидение и на сей раз позаботилось о том, чтобы у нас были спутники в тот момент, когда мы в них крайне нуждались. Тупас ни за что не стали бы утруждать себя ради двух одиноких бродяг: столь мизерная плата не вознаградила бы их за труды.
Тупас в По-юл нисколько не походили на тех простых добрых людей, что помогали нам в предыдущих переправах. Своими грубыми повадками и живописным обликом они напоминали персонажей с рисунков Гюстава Доре. Канат – под стать перевозчикам, – казалось, так и жаждал приключений. Река была гораздо шире Салуина, и трос страшно прогибался; вероятно, в период паводков его средняя часть оказывалась под водой.
Сначала перевозчики сказали, что займутся нами на следующий день, но затем они вняли настоятельным просьбам предводителей наших попутчиков и, подсчитав причитавшуюся им сумму, согласились переправить нас в тот же день.
В самом деле, работа была нелегкой. Перевозчиков работало не меньше дюжины. Сперва часть из них перебралась на другой берег, проделывая просто акробатические этюды: никто не перетягивал их как пассажиров и они продвигались вперед с помощью рук по веревке, раскачивавшейся над стремниной.
Затем стали перетягивать вещи, и это заняло много времени. Между тем пожилая женщина, по-видимому руководившая тупас и уже получившая за переправу деньги, принялась взимать дополнительную плату в размере трех иголок с человека или равноценную стоимость наличными. Иголки в Тибете пользуются большим спросом, и в местах, удаленных от караванных путей, их нелегко раздобыть. Матушка тупас, выпрашивавшая иголки у пассажиров, вероятно, неплохо подзаработала.
Я должна была переправляться перед Йонгденом. Меня прицепили к канату за крюк вместе с какой-то женщиной, как и на берегах Салуина, но на сей раз обошлось без происшествий.
Вокруг подвесного моста простиралась дикая и величественная местность, над которой возвышалась гигантская вершина Жьялва-Пе-Ри[136]136
Эту гору одни называют Жьялва-Пе-Ри («победоносная гора лотоса»), а другие – Жьялва-Пал-Ри («победоносная и благородная гора»). Ее высота превышает 7000 метров.
[Закрыть]. На середине реки перед моим взором промелькнуло одно из самых чудесных видений, которые мне доводилось лицезреть за время долгих походов по горам Азии.
Внушительные сугробы нетронутого снега на склоне «победоносного лотоса» в обрамлении лесистых гор белели на краю мрачного ущелья, в которое неистово устремлялась река Йигонг. Казалось, ее бурные воды обезумели и бросаются к ногам невозмутимого горного исполина, стремясь поскорее принести себя в жертву. Здесь, как нигде, особенно ощущалась неизъяснимо таинственная атмосфера, окутывающая любой тибетский пейзаж. Скалы и деревья стояли с многозначительным видом, словно хранили неведомый секрет, а шум ветра в чаще, казалось, был полон загадочных недомолвок.
Как же мне хотелось надолго остаться в этом месте, чтобы дружески побеседовать с природой! Но, к сожалению, мы должны были спешить и провели здесь лишь одну ночь.
Оказавшись на другом берегу, я сразу же отправилась на поиски приюта и обнаружила пещеру, расположенную высоко над узким берегом, усыпанным белым песком. Йонгден переправился через реку одним из последних и присоединился ко мне, когда стало смеркаться.
На следующее утро мы проснулись на рассвете и неприятно удивились, увидев, что расположенная неподалеку большая пещера, где спали наши спутники, опустела. Это было досадно, так как мы рассчитывали, что трапа, знавшие дорогу, поведут нас по лесу, который превратился в сущие дебри наподобие тропических джунглей у подножия Гималаев.
Воздух тоже изменился, утратив специфический аромат и живительную силу, присущие ему на сухих и высоких тибетских плоскогорьях. Несмотря на то что стояла зима, было удивительно тепло: в этих краях температура никогда не опускается низко. Почва была сырой и местами даже топкой, небо – облачным, и крестьяне Тонг-мед предсказали нам дождь.
В этом месте, на берегу реки, вьются несколько едва заметных тропинок. Одна из них поднимается в долину Йигонга, которая простирается на север, до высокогорной местности По (По-мед), соединяясь, как дорога возле Да-шинга, с тропами, ведущими в степные просторы. Другая спускается на юг, обрываясь на берегах Брахмапутры[137]137
Верхняя часть этой реки, протекающей через Тибет, называется Йесру-Цангпо. Название большинства крупных рек в Тибете сопровождается эпитетом «цангпо» (чистый).
[Закрыть], а третья является дорогой в Лхасу и пролегает через провинцию Конгбу[138]138
Помимо этих троп существует дорога, по которой мы пришли, а также тропа, отходящая от нее недалеко от Тонг-мед. Последняя дорога ведет в местность Йигонг, в честь которой названа река.
[Закрыть].
После недолгих поисков мы наткнулись на тропу, ведущую в Конгбу, и пошли по ней, а примерно полчаса спустя добрались до развилки. На самом деле одно из ответвлений было главной дорогой, а другое – проселочной, но тогда мы не подозревали об этом, полагая, что надо выбирать между двумя различными путями. Доверившись своему чутью, мы последовали по проселочной дороге, которая, по-видимому, была шедевром неведомого инженера из дорожного ведомства По-юл. Огромные отвесные скалы постоянно преграждали нам путь, и мы перебирались через них то по стволам деревьев, где были сделаны зарубки вместо ступенек – на них умещались лишь пальцы ног, то по шатким камням – из них было сложено некое подобие лестницы. В некоторых местах не хватало земли, и ее заменяли доски, грубо обтесанные топором, или бревна, вдавленные в отвесный склон. Эти сооружения предназначались для здешних великанов, чьи ноги были гораздо длиннее наших, поэтому, когда мы спускались по головокружительным лестницам или пытались преодолеть проломы, которые местные жители могли просто перешагнуть, мы зачастую встречали под собой лишь пустоту. Если опоры на ноги оказывалось недостаточно, приходилось опираться на руки и посохи. Один раз я даже ухватилась за ветку зубами – совершенно бесполезное непроизвольное движение, – и мы с Йонгденом смеялись надо мной еще несколько дней.
Если бы мы шли налегке, такая гимнастика, возможно, доставила бы нам некоторое удовольствие. Но, зная, что впереди долгий путь через безлюдные леса, мы запаслись большим количеством тсампа и рисковали из-за этого груза потерять равновесие во время своих пируэтов.
Хуже того, мы опасались, что сбились с пути. Такая тропинка, вероятно, вела в какую-нибудь деревню, но не могла быть дорогой в Конгбо, по которой, как нам было известно, ходили навьюченные мулы.
Вдобавок мы не находили следов своих недавних попутчиков. На илистой почве неизбежно должны были отпечататься шаги тридцати двух человек. Значит, ватага паломников избрала другой путь. Тем не менее я решила следовать дальше, ибо мой маленький компас показывал, что направление правильное.
Итак, мы снова остались одни. Никто не ждал нас в Лхасе в назначенный день, ведь мы не должны были читать там Священное писание во имя процветания ламаистского правительства. Было бы неплохо попасть в столицу к началу празднеств, но до этого дня оставалось еще немало времени, и мы позволили себе не спешить.
В любой момент нам грозила новая встреча с разбойниками, но мы решили, что, раз уж находимся в опасной зоне и поневоле вынуждены продолжать свой путь, не стоит переживать по поводу вероятных опасностей, которые вдобавок невозможно было предотвратить.
Наша живописная тропа оборвалась у гигантского дерева, посвященного некоему лесному божеству. Здесь она соединилась с дорогой для мулов, и стало ясно, что мы не заблудились.
Священное дерево, разукрашенное флагами с надписями и магическими фигурками, смягчило гнетущую атмосферу тревоги, которую вызывал полумрак, царивший под густой листвой. От этого места, приятно выделявшегося на однообразном лесном фоне, веяло необычайной психической силой, характерной для таких уголков природы; отдыхая у Священного дерева, я думала о незапамятных временах, когда юное человечество жило в согласии со своими богами.
Выйдя на более удобную тропу, мы смогли двигаться быстрее, и я пожалела о том, что, на свою беду, выбрала ужасную проселочную дорогу. Однако вскоре мне было суждено благословить доброго лесного духа, вероятно направившего меня на этот путь.
