Текст книги "Она была актрисою"

Автор книги: Александра Авророва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– А кто не выходил?

– Да, ты права, все мы как-то разбредались. Или был кто-нибудь, кто постоянно сидел на месте? Я не припомню, потому что я тоже не сидела.

– И я.

– Жалко. Короче, Тамара Петровна имеет и мотив, и возможность, причем мотив известен всем. Таким образом, если убийца – она, то она должна постараться обратить внимание следователя на открытый люк, чтобы его запутать. То же самое про Наташу. Правда, ее мотив известен только тебе да теперь мне, но и этого достаточно. Ведь ты в хороших отношениях со следователем, и представляется естественным, что ты ему все расскажешь.

– Не расскажу! – вставила Виктория Павловна.

– Но она-то этого не знает! Поэтому обратить внимание на люк выгодно и ей. Господи, хоть бы это была не она! Такая хорошая девочка…

– Конечно, не она.

– Тогда Галина Николаевна. Ты меня убедила, она действительно должна страшно ревновать. Преображенский так демонстрировал свою любовь к Дашеньке и пренебрежение к семье… А Галина Николаевна дама с достоинством, ценит себя высоко и обид не прощает. Тут не только ревность, но и унижение.

Вика добавила:

– И вообще, она ведет себя так, будто Дашенька ей до фонаря. Так я и поверила! Явно притворяется, а зачем?

Если уж в студии затаился убийца, пусть это лучше будет чужак, чем свой!

– Точно, – кивнула собеседница. – Ни одной женщине молодая соперница не будет до фонаря, так что ее безразличие очевидно нарочитое. Кстати, ты обратила внимание, что она стала краситься по-молодежному? Но это только подчеркивает ее возраст. Потом, она женщина умная, а убийство совершено очень умным человеком.

– Почему умным? По-моему, наоборот. Если это убийство, то какое-то ненадежное. Одно дело – вдарить хорошенько по голове, и результат сразу виден, а совсем другое – всякие там люки да блоки.

– Зато достигается максимальный эффект при минимальном риске. Открытый люк, например. Даже если бы кто-нибудь и заметил, что люк открывают, ничего бы не заподозрил.

– Как раз ее бы заподозрил! Ведь она – не член студии, так зачем ей трогать люк?

– Могла сослаться на обычное любопытство. Я, например, и то однажды в этот люк заглянула, потому что интересно. Вот и она так же, а потом случайно забыла закрыть. Не придерешься!

– Пожалуй, – согласилась Вика. – Но попортить блок – тут уже на любопытство не сошлешься.

– Блок висел в подсобке. Зашел, прикрыл дверь и порти, сколько влезет, никто не увидит. А зайти в подсобку – не криминал. Мало ли, что понадобилось! А если Галина Николаевна зашла, так опять же из простого любопытства. Нет, все продумано безукоризненно.

– А по мне, – сообразила Вика, – так это сделал скорее мужчина. Я вот не уверена, что сумела бы правильно установить этот блок, он бы у меня наверняка сверзился не вовремя. Абсолютно не представляю, как он устроен. А ты?

Марина пожала плечами:

– Тоже не представляю, но при необходимости наверняка бы разобралась. Хотя да, сама идея скорее для мужчины. Тогда Денис? Как-то маловероятно. Конечно, его вся эта ситуация жутко раздражала, но причин для убийства я не вижу. Дашенька явно оказывала ему предпочтение, а Преображенского придерживала на всякий случай.

– В каком смысле придерживала? Она его отваживала изо всех сил!

– Не будь такой наивной! Если женщина не поощряет в той или иной форме ухаживаний мужчины, он быстро от нее отвяжется.

– Да? – подняла брови Вика. – И в какой форме ты поощряешь ухаживания Сосновцева?

– Один-ноль, – засмеялась Марина. – Но, откровенно говоря, я все же была очень с ним аккуратна, поскольку боялась спровоцировать конфликт и сорвать премьеру. А вот после вчерашнего вечера от его симпатии вряд ли что осталось. Дай бог, если не возненавидел меня лютой ненавистью – при его-то самолюбии! Кстати, самолюбие у него настолько болезненное, что способно толкнуть на многое. Даже на убийство.

– Тогда уж он убил бы скорее тебя.

– Меня? А разве Я выставила его на посмешище перед залом, где сидело множество влиятельных лиц? Я только открыла ему глаза, вот и все. Правда, он не совсем вписывается в схему – его не было на генеральной. Не было или был?

– Не было. Значит, о люке он не знал.

– Во-первых, тем и хороша идея этого убийства, что непосредственное присутствие исполнителя вовсе не требуется. Открыл себе люк да ушел. А во-вторых, про люк Сосновцеву мог кто-нибудь рассказать. Ладно, поехали дальше. Мужчин осталось двое – твой Талызин да Кирилл.

– И оба рядом с убийством не лежали! – прокомментировала Виктория Павловна. – Тут даже твоей фантазии не хватит.

– Моей? – хмыкнула Марина. – Моей хватит на всех. Талызина мы, кажется, уже обсуждали. Моя фантазия предполагает, что Преображенский позвал его на банкет не зря, что они были знакомы. А вот про их горячий спор – это уже не фантазия, это чистая правда. Слышала я, клянусь! Но слов не разобрала. Я ж не знала, что это будет важно! Впрочем, я не настаиваю. Пусть не Талызин, пусть Кирилл.

– И что предполагает твоя фантазия насчет Кирилла? Он тоже тихоня со страшными тайнами за душой или просто одержим манией убийства?

– Вика… а ты не замечала, что Кирилл и Таша… что между ними что-то есть?

Вика аж развела руками.

– Ну, ты даешь! Еще физикой занимаешься, а сама! Это в твоей пьесе у их героев роман. В пьесе, понимаешь, а не в жизни! Чувствуешь разницу?

Чем Марина не страдала, так это обидчивостью. Она улыбнулась:

– Вот ты не поверишь, а кое-какую разницу между виртуальным и реальным мирами я все-таки чувствую. Но вообще, я спрашивала вполне серьезно! Кстати, это довольно естественно. Если молодые люди, причем не профессиональные актеры, играют любовь, они невольно действительно увлекаются.

– Кирилл – не очень-то молодой человек.

– По-твоему, тридцать пять – глубокая старость?

– Нет, я не о том. Просто у него семья, дети. Да, и жена парализованная!

– Вот именно.

– Что – вот именно? – уточнила Вика.

– Подозреваю, именно от парализованной жены и двух девочек он и сбегает в студию. Поправь меня, если я не права, но как актер он не блещет.

– Да, ни рыба ни мясо – на сцене такой же флегматик, как в жизни. Сомневаюсь, что он способен влюбиться!

Марина заметила:

– Таша очень обаятельна. Нет, я ничего не утверждаю. По-моему, она увлечена гораздо сильнее, чем он. Или он лучше скрывает свои чувства?

– Она? Ничего такого не замечала.

– Естественно! Ведь это пошло спектаклю на пользу. Вот если бы было во вред, ты бы заметила и тут же пресекла, а здесь тебя все устраивало.

– Ну, не знаю, – вздохнула Виктория Павловна. – Ты меня расстраиваешь. Кирилл – очень порядочный человек. Другой давно бросил бы больную жену, а он нет. И говорит, что никогда не бросит. Если ты права, Наташа здорово влипла.

– Ну, она еще очень юная. В двадцать лет все мы были влюблены, и любая неудача казалась смертельной, а потом вспоминаем с упоением, радуясь, что это все-таки было. Наташа из тех, кто способен оценить верность долгу. Возможно, красивый, но неблагополучный роман для нее предпочтительней спокойно-благополучного.

– Придумала! Это кому же неудача покажется предпочтительней удачи? Но я не очень-то в этом роман верю. Вот если б ты их застала… ну, в такой момент… но ведь нет?

– Нет, – кивнула Марина. – Хотя пару раз было, что они… ну, так отскакивали друг от друга, что складывалось впечатление… И потом, ты видела, как она обнимает его на сцене? А как на него смотрит! Хотя ведь Наташа – тоже не гений преображения, правда?

– А черт его знает! – удивленно воскликнула Вика. – Вот теперь, когда ты сказала, мне и самой стало казаться. Вроде даже припоминаю кое-что задним числом. Но, если и так, что с того? Почему бы нет?

– Просто подумала, что Кирилл вполне мог отомстить за Наташу.

Виктория Павловна хмыкнула.

– Ты считаешь, Кирилл убил бы человека из-за смерти котенка? Наташа – еще ладно, но он… Ты всерьез пытаешься меня в этом убедить?

– Ну, – попыталась оправдаться собеседница, – не из-за котенка, а из-за Наташи. Нет, я не пытаюсь тебя убедить. Возможен другой вариант. Кирилл не хотел, чтобы о его романе знали, а Преображенский грозил все раскрыть.

– А Преображенскому-то откуда знать?

– Он очень умный, – пояснила Марина, – особенно в том, что касается человеческих взаимоотношений. Ты обратила внимание, как безошибочно он находил у каждого из нас больное место? И тебя, и меня, и бедную Наташу – каждую сумел вывести из равновесия с удивительной простотой. Раз – и сделано. Конечно, с Кириллом сложнее – тот флегматик. Но как раз флегматики долго раскачиваются, зато быстро действуют.

– Ой, – произнесла Вика.

– Ты что? – испугалась Марина.

– Просто вспомнила. Знаешь, перед тем, как поговорить со мной, Евгений Борисович говорил с Кириллом. Я еще поразилась – Кирилл выскочил, как ошпаренный, и побежал в сторону подсобки, а лицо было совершенно перевернутое. В сторону подсобки, представляешь!

– Ну, надо же, – опешила Марина. – А мне он представлялся самым неподозрительным. Я и заговорила-то о нем просто так, для комплекта.

– Какого комплекта?

– Просто перечисляла сидевших за нашим столом. Остались мы с тобой да Дашенька. У нас с тобой мотив есть, а что касается Дашеньки, то при всей к ней неприязни я мотива не нахожу. Разве что Преображенский так осточертел ей своими ухаживаниями, что она не выдержала и решила его прикончить.

– Надеюсь, это шутка?

– Да. Не сомневаюсь, что его ухаживания ей на самом деле нравились. Вика, что нам делать?

– В каком смысле?

– Понимаешь… если Евгения Борисовича убила Наташа, то я… мне очень стыдно, но я бы оставила все, как есть. Будь мне двадцать лет, может, на ее месте и я бы его убила! А если не она… он был нелегким человеком, но это же не причина, чтобы убийце все сошло с рук! Из-за каких-то корыстных, эгоистических мотивов лишить человека жизни… Я считаю, мы не вправе скрывать от милиции все, что знаем. Но вдруг все-таки Наташа? У меня голова идет кругом! Вот вызовет меня твой Талызин, и что я ему скажу?

– Что он – один из подозреваемых, – ехидно посоветовала Виктория

Павловна. – То-то он обрадуется! Честное слово, Маринка, охота тебе лезть не в свое дело? Спросят – ответишь, а самой возникать незачем. Это мое глубокое убеждение.

Прочувствованную речь прервал телефонный звонок. Подняв трубку, Вика с удивлением услышала:

– Это говорит Юлия Чернова. Я могу к вам сейчас подъехать?

Юлия Чернова была одной из тех, кого заманить на вчерашний спектакль оказалось особенно трудно. Она принадлежала к новой, молодой когорте журналистов и вела культурную рубрику в популярнейшей газете. Марина как-то раз назвала эту рубрику антикультурной и ужаснулась, узнав, что увидеть там свою фамилию считается почетным.

– Конечно, подъезжайте, Юлечка!

– Да, и еще! Мне никак не раздобыть телефона женщины, которая написала пьесу. Никто из наших ее не знает. Это та, закомплексованная, которая сидела за вашим столом? Я вчера не стала брать у нее интервью, нашему читателю такие особы неинтересны, но теперь обстоятельства изменились. Вы ведь с ней знакомы?

– Она как раз здесь, у меня.

– Прекрасно. А еще мне нужна та блондиночка, за которой Преображенский ухлестывал. Ее телефон у вас есть?

– Да.

– Я еду.

Юля появилась, стремительная и энергичная.

– В принципе, у меня все уже схвачено, – пояснила она, – но я решила уточнить кое-какие детали. Статья будет гвоздем номера. Название – «Смерть на сцене».

– А почему на сцене? – вежливо изумилась Марина. – Вообще-то, в подсобке.

– Это несущественные мелочи, – махнула рукой журналистка. – Читателю будет интереснее, если на сцене. Как Андрей Миронов или Мольер.

– Еще обычно упоминают Кина, – кивнула Марина. – Но ни один из них на сцене не умер. Да, им там стало плохо, а умерли дома или в больнице.

Вика сильно пихнула подругу в бок и прошипела: «Прекрати!» Еще не хватало, чтобы Чернова обиделась! Это будет трагедия!

Впрочем, Юля лишь благодушно возразила:

– Не мелите ерунды, мне лучше знать. Правильно, третьим будет Кин, я вставлю его для читателя с интеллектуальным уклоном. Итак, статья начнется с них, а потом плавно перейдет к Преображенскому. Все его помнят по роману с Антоничевой и Крупиной, а также по скандалам в нескольких академических театрах. Тут я вставлю цитаты из своих старых статей, я ведь писала о нем несколько раз. И вот – его последняя премьера. Разумеется, никто не догадывался о том, чем она закончится, но некое напряжение витало в воздухе, заставляя внимательнее смотреть на игру артистов, и особенно – на е г о игру. Он словно предчувствовал, что это – его последний спектакль, и был в ударе. – Тут Юля неожиданно сменила тон и вставила: – У меня аж мурашки по коже бегали, не вру! Ладно, короче, я собираюсь спектакль хвалить. Особенно племянницу Преображенского – гены гения, я уже застолбила за собой эту фразу! – и его любовницу. Из-за любовницы я в основном и приехала. Она выглядит слишком дебильной, чтобы рассказать что-то действительно интересное, поэтому я хочу сперва расспросить вас. У них разница в возрасте лет тридцать, да? Мне бы парочку хороших историй… ну, там, трахались они на куче декораций или еще что. Да, и наверняка блондиночка цапалась с женой. Может, до драки доходило? Читателю это будет интересно.

– Между ними вообще ничего не было, – холодно заметила Марина.

– В смысле, жена и любовница ладили?

– У Евгения Борисовича не было в труппе любовницы.

– Да мелите больше! Чего скрывать, все ведь знают!

– А откуда? – уточнила Вика. – Кто вам сказал?

– Да не помню. Я потому и пошла на эту вашу премьеру, что мне пообещали показать его новую пассию. Нет, не пугайтесь, вас обеих я тоже собираюсь хвалить! Раз уж так вышло, что прямо перед смертью Преображенский пел вам дифирамбы, я с ним спорить не стану. О мертвых – ничего, кроме хорошего. Я процитирую его последние слова, они у меня на диктофоне записаны. «Наша Вичка Косицкая – редкое сочетание зрелого профессионализма и юношеского энтузиазма. Работать с нею – одно удовольствие». А про вас – вы ведь Марина? – говорил, что вы отличаетесь от большинства авторов интеллигентностью и умом. Да, и еще, что вы знаете жизнь, какой живут обычные люди, а не узкий кружок богемы, поэтому ваши пьесы будут иметь большой успех у рядового зрителя. А про любовницу свою сказал, что ее талант настолько органичен, что не каждый способен его правильно оценить. Ну, любовниц-то все хвалят! Мне лично племянница понравилась больше. Я имею в виду не внешность, а игру. Ну, так вы мне поможете?

Вика немного растерялась. Сплетничать про Дашеньку ей не хотелось, но еще меньше хотелось ссориться со всесильной журналисткой.

– Дашенька… она же еще ребенок. Конечно, она ему нравилась, но ничего такого просто не было! Я бы и рада была рассказать, но ничего не было, понимаете!

– А вы поговорите лучше с нею самой, – посоветовала Марина. – Не сомневаюсь, это будет куда эффективнее, чем расспрашивать нас.

– Да говорила я с ней вчера, а толку-то? Ладно, с вами тоже каши не сваришь, только время зря истратила. Вот, подпишите свои интервью, и я побежала. Скорее всего, они не понадобятся, но я привыкла работать добросовестно, так что на всякий случай утром набросала.

Вика, не глядя, подмахнула странички. Марина, подняв брови, принялась читать. Сперва она явно опешила, потом улыбнулась, потом расхохоталась.

– Вы что? – раздраженно осведомилась Юля.

– Это пародия? Вы ведь это писали не всерьез?

– Это вы пишете не всерьез, потому что даром, а моя каждая строчка больших денег стоит, так что у меня все серьезно.

Журналистка все-таки обиделась, а глупая Маринка еще и подлила масла в огонь, равнодушно заметив:

– Вы же не думаете, что я это подпишу?

– Дело ваше. Охота прозябать в безвестности – пожалуйста. То-то никто вас и не знает. Вичка, если что клевое вспомнишь – звони.

И она упорхнула, оставив после себя крепкий аромат французских духов и табака.

– Позвони Даше, предупреди, что мы натравили на нее эту акулу пера, – мрачно попросила Марина. – А что нам оставалось?

– Ты дура! – кипя, вскричала Вика. – Ты хоть сама понимаешь, что наделала? Ты знаешь, какой тираж у этой газеты? А ты знаешь, что за сволочь эта Чернова? Это первый раз в жизни, когда она предлагает о ком-то хорошо написать совершенно бесплатно!

– Не бесплатно, каждая ее строчка больших денег стоит.

– Для нас бесплатно, балда! Собиралась нас хвалить и ничего с нас за это не брать. Такой форт один раз в жизни! А ты?

Марина слегка покраснела и неохотно выдавила:

– Ну, на тебе ведь это не скажется, правда? Или скажется?

– Да на тебе это скажется! Твоя карьера была на мази, а ты сама, собственной рукой! Трясет меня от тебя, вот что!

– Вичка, – жалобно произнесла собеседница, – ты же не читала! Да я и под угрозой пистолета не придумала бы тех ужасных ответов, которые сочинила за меня эта ваша Чернова. Там какой-то кошмар!

– Она пишет, как все. Ты что, газет не читаешь?

– Не читаю, – покаялась Марина. – У меня на них нервов не хватает.

Вика махнула рукой:

– На тебя и злиться-то толком невозможно. Ладно, будем надеяться, что пронесет. А Дашу действительно надо предупредить, тут ты права.

Однако она не успела снять трубку, как телефон зазвонил.

– Виктория Павловна? Это Наташа. Я по поводу похорон. Они будут завтра, и поминки тоже. Вы ведь придете? А у вас нет телефона Марины Олеговны? Она здесь? Она придет? Дядя очень уважал ее, честное слово. Вы его простите, хорошо? Я его простила.

– Она его простила, – передала Марине Вика. – А ты?

– А мне Ушастика очень жалко. Остальное-то все – чепуха. Вот, кстати, мы и выяснили, строил ли Преображенский против нас с тобою козни. Он вел себя с нами более, чем порядочно, и пел нам дифирамбы. А мы после этого будем покрывать его убийцу?

Виктория Павловна лишь вздохнула и набрала номер Даши. Отвечать на глупые вопросы она не собиралась.

Сцена 3. Антракт

Поминки проходили в ресторане Дома актера, народу была тьма, но из студийцев всего четверо: Вика с Мариной, Наташа и, как ни странно, Дашенька, бледная, измученная и без привычного Дениса за спиной. Заправляла действом Галина Николаевна, весьма элегантная в черном трауре, спокойная и уверенная. Дашенька явно не желала попадаться ей на глаза.

– Переживаешь? – сочувственно спросила девочку Виктория Павловна. – На тебе лица нет. Жаль его, конечно, но ты и себя пожалей.

– А за что мне себя жалеть? – со слезами в голосе возразила та. – Я столько обижала его, столько мучила! Вот сейчас думаю – зачем? Зачем я была такая злая? Могла бы мягче как-то, добрее, да?

– Да куда мягче? Уж ты ли у нас не добрая?

– Не добрая, нет. Иногда у меня не хватало терпения, и я срывалась. А ведь он гений, к нему нельзя было подходить с обычными мерками, правда? Ему надо было все прощать, все, а я! И ничего уже не исправишь, ничего!

У Вики защемило сердце, она нежно обняла Дашеньку за плечи. Та вдруг вздрогнула, напряглась, и Вика увидела, что через зал к ним направляется вдова.

– Рада, что вы смогли прийти, Виктория Павловна, – светским тоном поблагодарила она, приблизившись. – Правда, мой муж погиб в расцвете таланта из-за вашей безалаберности, но я не собираюсь вас винить. Вы ведь сделали это не нарочно, просто в силу своего неподходящего для руководителя характера.

Виктория Павловна с трудом выдавила:

– Я… я не… почему?

– В вашей студии вечный бардак, не правда ли? То открытые люки, то незакрепленные блоки. Вы руководитель, и соблюдение техники безопасности на вашей совести, а не на совести бедной затравленной Поляковой. Но не волнуйтесь, я не стану затевать против вас дело. От женщины, которая даже не умеет поддерживать в порядке собственный макияж, смешно требовать, чтобы она содержала в порядке студию.

«Неужели опять потекли ресницы?» – промелькнуло в голове у Вики. Думать о других, более страшных обвинениях не было сил.

– Вы ведь знаете, Галина Николаевна, что неправы, – тихо произнесла Марина. – Виктория Павловна очень хороший организатор, и накладок в студии было на удивление мало.

– Мне хватило и одной, – ядовито ответила вдова.

Возразить было нечего. Галина Николаевна вдруг подняла брови, словно увидела нечто неожиданное.

– Оказывается, и вы здесь, милая Дашенька? «О, как на склоне наших дней нежней мы любим и суеверней». Последняя любовь гения? Благодарю, что снизошли до нас. Я польщена.

– Галина Николаевна! – жалобно вскричала Даша. – Честное слово, я ничего такого не говорила! Когда я прочла газету, я чуть не умерла! Я не знаю, откуда журналистка взяла все это! Я говорила совсем другое, клянусь вам всем на свете!

– Юлия Чернова работает оперативно, – без выражения произнесла вдова. – Правда, она не сочла нужным побеседовать со мною, но это так естественно. Кому интересно мнение женщины, прожившей с мужем тридцать лет? Зато лишь позавчера человек умер, а сегодня вся страна уже знает, как он восхищался своим доморощенным дилетантом-режиссером и своею юною шлюшкой-подружкой. Только имей в виду, юная шлюшка, – в голосе зазвучала жгучая ненависть, чуть прикрытая холодом деланного равнодушия, – имей в виду, он знал тебе и мне цену. Ему требовалось молодое эластичное влагалище, чтобы выпускать туда сперму, вот он и использовал с этой целью тебя. А меня он любил. Я – его жена, единственная законная жена за всю его жизнь. Он никогда бы меня не бросил.

– У нас с ним ничего не было, – прошептала Даша, не смахивая слез, резко повернулась и побежала через зал к выходу.

Вика с Мариной ушли сразу вслед за ней.

– Даше не позавидуешь, – сочувственно прокомментировала Марина, оказавшись на улице.

– Видишь, даже ты ее жалеешь!

– Тут трудно не пожалеть. А ведь Галина Николаевна производила впечатление достаточно интеллигентной женщины!

– У нее просто сдали нервы. Смерть мужа… – пояснила Виктория Павловна, помрачнев от воспоминаний.

– А ты уверена, – оживилась собеседница, – что смерть мужа, а не газетная статья? Ты обратила внимание – она сперва обхамила тебя, потом Дашу, а меня не тронула. И, судя по всему, замечательная журналистка вас похвалила, а меня в лучшем случае проигнорировала. Однако оперативно они публикуют материал!

– Потому что Чернова очень влиятельная, а сведения интересные, хоть наполовину и вранье. Это я виновата! Мне надо было предупредить Дашу, чтобы держала ухо востро и ничего не подписывала, не читая.

Марина хмыкнула:

– А ты сама?

– Ну, я… – пожала плечами Вика. – Что такого она могла насочинять, чтобы мне повредить? Надо бы купить эту газету да почитать. Если там и преувеличиваются мои таланты, мне не жалко, это только кстати. А вот с Дашенькой… Ей ведь и в голову не пришло, что эта Чернова привыкла врать, как сивый мерин, и сочинять интервью сама! А Галину Николаевну можно понять. Прочитать такое о собственном муже – приятного мало. Только неужели она поверила вранью, она ведь видела правду своими глазами!

Марина вздохнула:

– Значит, ты была права и она более ревнива и менее наблюдательна, чем я предполагала. То есть повод для убийства у нее был.

– Не знаю. Тогда уж скорее я б на ее месте убила Дашу.

– Найдется другая. Если мужчину потянуло на молоденьких, он вряд ли остановится. О, идея! Галина Николаевна как раз и хотела прикончить Дашеньку, а случайно убила мужа. Вот теперь и переживает, еще бы!

Вика опешила:

– Ты что, совсем?

– А что? Чем плохи подобные опосредованные методы убийства, так это большой вероятностью ошибки. Если собственноручно бить тяжелым предметом по голове, то по крайней мере мужчину с женщиной не перепутаешь, а вот если попортил блок… Предположим, Галина Николаевна знала, что в подсобку должна прийти Даша. Знала – и соответственно подготовилась. Но Евгений Борисович тоже проведал о Дашиных планах и решил ее подкараулить, чтобы поприставать наедине. Пришел раньше нее, а на него вдруг – бац!

– Сама ты – бац! – возмутилась Виктория Павловна. – Маринка, ты издеваешься, что ли? То у тебя одно, то другое, и все друг другу противоречит. Ты бы уж остановилась на чем-то одном, а не путала нормальных людей.

– Если б я могла остановиться на чем-то одном, так работала бы Шерлоком Холмсом, – улыбнулась Марина. – Остановиться я как раз и не умею. Но в убийстве по ошибке есть нечто, убеждена!

Вика лишь махнула рукой. Ну, что с этими авторами поделаешь!

Дома навалились проблемы. На следующий день, во вторник, в семь вечера полагалось бы провести очередное занятие студии, и Виктория Павловна мрачно размышляла, кто же в сложившейся ситуации на него придет и вообще, как теперь быть. Оказывается, Евгений Борисович влиял на положение дел куда серьезнее, чем можно было предположить. Ну, например, изначально на завтра намечалось подробно обсудить премьеру и игру актеров, найти недостатки и избавиться от них. Теперь это лишалось смысла – пьеса вряд ли пойдет снова. После гениального убийцы-Преображенского никто не решится взять себе освободившуюся роль.

Предыдущая премьера – «Король Лир» – тоже благополучно пролетает. А то, что было до нее, в свете последних двух спектаклей мнилось дешевой поделкой, к которой стыдно возвращаться. Единственный выход – затеять что-то новое. Новое, оно всегда интересно, им легче увлечь, чем надоевшим старьем. Вот если б еще у Маринки завалялся очередной опус!

Телефонный звонок Марине несколько повысил Викино настроение, поскольку опус действительно завалялся и автор обещал прийти, дабы всем его прочесть. Правда, несколько нервировала мысль о Сосновцеве – неужто тот все-таки отберет помещение для своего идиотского биллиарда? Но нет, после статьи Черновой – вряд ли. Статья желтая, это факт, зато необычайно полезная. Виктория Павловна Косицкая там представлена как крайне талантливый режиссер, а Сосновцев упомянут в качестве руководителя новой формации, в одном лице сочетающий бизнесмена и мецената. Ему это понравится, он на лесть падкий.

Во вторник после обеда Вика решительно села за письменный стол, дабы хорошенько продумать стратегию и тактику своих дальнейших действий. Обстановка изменилась, к ней теперь необходимо должным образом приноровиться, и чем скорее, тем лучше. Однако затея не удалось – помешал неожиданный гость. Или милиционера неправильно называть гостем? Только Игорь Витальевич так смущался, явившись непрошеным, так извинялся, что воспринимать его вынюхивающим ментом Вика не могла. Марина бы на это ехидно заметила, что очень уж умен да профессионален наш Талызин, но Марина отсутствовала, а Вике подобная мысль в голову не закралась.

– Вы простите меня, Виктория Павловна! Ежели я не вовремя и вам помешал, то я… Но проезжал мимо и подумал… чем вас к себе вызывать, уж лучше… или…

– Вам чаю или кофе? – уточнила Вика. – Или борща?

– Ну, что вы! Я вовсе не хочу… будто бы навязался… я…

– Я варю очень вкусный кофе – конечно, если вы пьете крепкий. А борщ, признаюсь честно, готовил Лешка. Он сейчас в школе.

– Какого чудесного вы воспитали сына! В тринадцать готовить борщ – это уникально.

– Он сам воспитался, – машинально возразила Вика, несколько удивленная, когда же успела поведать Талызину о возрасте Лешки. – Ну, так что, Игорь Витальевич?

Хозяйствовать она не любила, зато кормить обожала. Нет, иначе – она не представляла себе, что можно выпустить из своего дома человека, не дав хотя бы чашки чая. А еще лучше – бесконечный кофе с бутербродами и сигарета за сигаретой.

– Кофе, – кивнул следователь. – Спасибо.

Виктория Павловна сварила кофе, выложила хлеб, масло, сыр и колбасу.

– Режьте сами, хорошо? А то один любит тонко, другой толсто. Да и вообще, я – сторонница самообслуживания.

– И хорошо. Я, кстати, тоже вроде вашего Лешки – умею борщи варить.

– Вашей жене повезло! – хитро среагировала Вика. Вот теперь по ответу выяснится, женат ли этот тип. Не то, чтобы ее это сильно волновало, однако любопытно.

– Не уверен, что являюсь большим подарком, – развел руками Талызин. – И сейчас вы в этом убедитесь. К сожалению, даже в такой приятной обстановке я вынужден думать о делах. Вы уж извините меня, Виктория Павловна.

– Это ваша работа.

– Да. Скажите мне, Виктория Павловна, накануне смерти несчастного Преображенского… то есть в пятницу… вы не припомните, не было каких-нибудь необычных событий? Инцидентов, обративших на себя всеобщее внимание?

– Нет, – твердо сказала Вика.

– А в тот самый день, то есть в субботу? Я имею в виду, разумеется, не смерть, а что-либо еще. Ничего особенного не произошло?

Вика наивно захлопала глазами:

– Ну, конечно, произошло! Премьера.

– Ну, премьеру помню и я, – улыбнулся следователь. – А еще?

И на легкое пожатье плеч с той же улыбкой ответил:

– А вы знаете, Виктория Павловна, что врать нехорошо?

– Нет, – моментально заявила она.

– Как – нет? – несколько опешил собеседник.

– Очень просто. Хорошо или нехорошо врать, зависит от обстоятельств.

– Да? Вы в этом уверены?

– Конечно. Вот, например, – оживилась Вика, – при встрече с приятельницей будет довольно странно, если я откровенно заявлю: «Ну, ты сегодня просто страшилище, а платье свое, кажется, отхватила на ближайшей помойке». Я и не заявлю, а наоборот, навру, что она прекрасно выглядит. И ей лучше, и мне. Разве нет?

– Вы имеете в виду элементарную вежливость, – догадался Талызин.

– И ее тоже. И вообще, всякое в жизни бывает. Зацикливаться на правде глупо.

– Но вводить в заблуждение следственные органы – тоже не самое умное, – спокойно заметил Игорь Витальевич.

«Влипла», – подумала Вика, а вслух сказала:

– Не понимаю, о чем вы.

– О происшествиях. Трудно поверить, что вы забыли, Виктория Павловна, об эпизоде, в котором сами принимали весьма деятельное участие. Я имею в виду открытый люк, куда чуть не провалился покойный Преображенский.

– А, вы об этом! – старательно засмеялась Вика. – Я и думать не думала. Вы не знаете театра, Игорь Витальевич. Подобных происшествий там пруд пруди, я и внимания на них не обращаю.

Она не понимала толком, почему ей так хочется скрыть правду, но ужасно хотелось. Не его это дело, хитрого двуличного мента, выпытывать подноготную честных людей и вмешиваться в их личную жизнь. Ишь, явился, будто просто так, а сам вынюхивает! Обсудить все с Маринкой – это одно, а с ним – совсем другое. Даже если предположить, что среди членов студии затаился убийца, почему из-за него должны страдать остальные? Только скорее всего, никакого убийцы нет.

– Значит, покушения на ваших артистов происходят постоянно? Вот где, оказывается, требуется стационарный милицейский пост, а мы-то, наивные, караулим на районных дискотеках!

– Ну, какие покушения, Игорь Витальевич, побойтесь бога! Сразу видно, что вы плохо знали Евгения Борисовича. Вы ведь его плохо знали? – уточнила Вика, памятуя о Марининых инсинуациях по данному поводу. Но вредный тип снова выкрутился, неопределенно осведомившись: