Текст книги "Повести о космосе (сборник)"

Автор книги: Александр Зорич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– В Орехово–Борисово, – простонал Чистилин сквозь горькие клубы табачного дыма.

Они неслись по ночным влажным улицам, и шофер, которому неназванный пока наукой орган чувств, имеющийся у всех прирожденных таксистов, проституток и официантов, уже просигналил, что с пьяненького интеллигентного рохли можно содрать даже не втри – вчетыредорога, радостно теоретизировал на разные жизненные темы. Чистилин не отвечал. Ему хотелось одиночества. А еще хотелось чего–то вроде любви, пусть даже такой убогой, как между Илоной Феликсовной и Капитаном. «Вот выпустил бы Erdos путевый симулятор мастурбации… я бы играл!» – подумал Чистилин, опуская свинцовые веки.

Новелла вторая

Февраль 2622

Планета Грозный, система Секунды

Ночь была густо–черной и сырой, как погреб с мокрицами. Даже дышать было нелегко, казалось, вот–вот придется прикладывать мышечные усилия, чтобы протолкнуть воздух в легкие. Шумное сопение рядовых Нуха и Саккара, а также музыкальное похрапывание сержанта Руза были единственными звуками, которые нарушали великую предрассветную тишину.

Додар, рядовой разведывательного батальона 2–й танковой дивизии, красы и гордости армии Великой Конкордии, встал с застеленного одеялом ящика, бережно отложил растрепанную книгу в богатом бордовом переплете, примостил сверху сундучок переводчика (голубой дисплей устройства не спешил гаснуть – а вдруг сейчас снова спросят!) и с удовольствием потянулся – хруст суставов, утробное сладкое «ох!».

Бесшумно ступая, Додар пробрался мимо спящих к термосу и нацедил себе чаю. Стиснул двумя пальцами узкое горлышко стеклянного стакана со сладким коричневым пойлом и направился к деревянной лестнице. Вела она на самый верхний, третий этаж наблюдательного поста №9, чем–то напоминающий капитанский мостик пиратской шхуны.

Там, на третьем этаже, располагалась звукоулавливающая селективная система «Аташ», к ней протягивали свои усики многочисленные удаленные микрофоны. Днем оттуда был прекрасно виден безбрежный океан джунглей планеты Грозный.

Впрочем, безбрежный океан джунглей можно было наблюдать и ночью, в ноктовизор. Но особенной охоты смотреть на лес в темное время суток у рядового Додара не возникало. Ведь некрасиво! Вместо волнующегося изумрудного бархата – серое, с неряшливыми выступами сукно, которое напоминает каменистую поверхность ненаселенной планеты, лишенной благодатной атмосферы–жизнеподательницы.

Странное дело, на Грозном в рядовом Додаре проснулось эстетическое чувство, его создателями нисколько не запланированное, почти нежелательное. Принадлежи Додар к высшей касте заотаров, прилагательное «красивый» было бы для него таким же обиходным, как существительное «честь». Но он происходил из касты демов и был произведен путем клонирования на одной из биосинтетических фабрик близ Хосрова, столицы Великой Конкордии.

В самой Конкордии фабрики эти назывались достаточно выспренно – Прибежищами Душ. Вот бежала–бежала беспризорная душа по обратной стороне мира, и прибежала на фабрику, чтобы воплотиться в отменном, никем еще не занятом теле. Совокупность же Прибежищ именовалась Лоном Родины.

Рядовой Додар был рожден синтетической маткой в Прибежище Душ имени учителя Яркаша. Поэтому–то фамилия у него была Яркаш, как и у восьмисот тысяч мужчин, произведенных там же за двадцать два года безупречной работы комбината.

«Дети Яркаша» – ласково называли их воспитатели.

Добравшись до третьего этажа, Додар уселся в кресло оператора станции радиотехнической разведки (обычно там сидел Саккар) и поставил вспотевший стакан с чаем на крышку недовольно урчащего аппаратного блока. Додар скрестил руки на груди и закрыл глаза.

Перед мысленным взором рядового встала женщина из русской книги. Душу сковала сладкая судорога.

«Larin», – прошептал Додар. Даже ее имя возбуждало в нем вожделение.

У нее было суженное книзу лицо и шоколадные глаза с пушистыми ресницами. Стараниями парикмахера роскошные каштановые волосы образовывали над ее ушами два фонтана из завернутых петлями косичек. Шея была пригожей и белой, а прелесть девичьей груди подчеркивало необычного покроя газовое платье с низким квадратным вырезом и вздутыми, как будто ватой набитыми, рукавами.

На шее у женщины серебряными червячками извивалось бриллиантовое колье (впрочем, мудреного слова «колье» рядовой Додар, словарный запас которого составлял две тысячи единиц, не знал). С белыми камнями колье перемигивались синие камни подвески.

Но самым примечательным, на взгляд Додара, была талия красавицы. Тонкая, шириной с два его кулака. У основательных женщин из касты демов талии были не такими – сильными, покрытыми теплым панцирем мускулов. Конечно, у женщин–заотаров талии были изящнее. Но чтобы настолько…

«Может, это врожденное уродство? Тогда выходит, она инвалид, как старый Охар, который работал на стадионе сторожем? Бедная…»

Такой тонкой талии Додар никогда раньше не видел, в первую минуту он даже решил, что дива принадлежит к другой, не вполне человеческой расе. Впрочем, дальнейшее знакомство с иллюстрациями убедило Додара в том, что люди на картинках хотя и диковинные, но все–таки обычные. Мужчины, женщины и дети были наряжены очень странно, по моде не поймешь каких времен. На головах у мужчин блестели черные шляпы с высокими тульями и плавно загнутыми полями, на шеях кривлялись смешные банты, а волосы на щеках росли странными курчавыми скобками. Женские юбки походили на одноместные палатки, сшитые из оконных занавесок. На ногах же у мальчика, изображенного в середине книги, были надеты не то сапоги… не то башмаки… не то ботинки, сплетенные как будто из полосок, кожаных полосок, что ли?

Собственно, из–за этих–то картинок Додар книгу и прихватил. Он пожалел ее, как жалеют потерявшегося котенка, ведь знал: с минуты на минуту Новогеоргиевская библиотека запылает вместе со всем своим небогатым фондом. Рев пожара приближался, а бороться с пламенем никто и не думал. Ведь они солдаты, а не пожарники.

Первого блока страниц в книге не оказалось: наверное, вырвал кто–то, чтобы вытереть штык–нож. А название на обтянутой выцветшей материей обложке было полустершимся, сканер переводчика его не брал. Кто автор – тоже оставалось неясным. Но интуиция подсказывала Додару, что между континентами цветных картинок лежат поэтические моря.

Лесенка заскрипела, и прямо перед Додаром возникло лицо рядового Нуха. Его черные волосы были взъерошены, а глаза привычно гноились со сна.

– Чего не разбудил? – спросил Нух гнусавым голосом.

– Да так… А что?

– Нужно было разбудить. Полчаса уже наша смена.

– Тебе же лучше, поспал… – отхлебывая чай, заметил Додар.

– Порядок должен быть.

«Порядок!» – мысленно передразнил товарища Додар. Вообще–то, если по порядку, двое должны наблюдать, а двое – отдыхать. И то, что Нух, Саккар и сержант Руз спят, а он в одиночку караулит – это уже не по порядку. Саккар должен дежурить с ним. Но сержант разрешил отступить от порядка. Ведь катать кости втроем веселей, чем вдвоем.

С недавних пор рядовой Додар в кости с товарищами не играл. Ведь у него была книга.

Разведбат 2–й танковой дивизии очутился на Грозном полтора месяца назад, вместе с Освободительной Армией Великой Конкордии. Поначалу освобождение планеты от трехголовой гидры русского гегемонизма, азиатского буддизма и европейского атеизма шло проворно. Несгибаемые солдаты Родины, среди которых был и Додар, захватили город с неудобопроизносимым названием Новогеоргиевск (между собой они звали его «Нов»), очистили от врага космодром и совершили множество других героических деяний.

Но когда окончательно окрепла уверенность в том, что победа близка, и со дня на день их погрузят на корабль и повезут в саму Москву, где будут проходить торжества по случаю низвержения безбожных Объединенных Наций, выяснилось, что 4–я танковая дивизия Объединенных Наций, состоящая сплошь из каких–то «русских», в силу упрямства, свойственного всем друджвантам, не желает признавать превосходство конкордианской веры и социального устройства. И подло прячется в джунглях, время от времени совершая оттуда лихие вылазки крошечными летучими отрядами. Когда потери от этих вылазок стали исчисляться сотнями, Народный Диван приказал войскам войти в лес и «решительно уничтожить последние очаги сопротивления на Грозном».

Войти оказалось не так сложно, но вот уничтожить противника и даже просто продвинуться дальше известного предела – не получалось никак. Разведбат, в котором служил Додар, сперва углубился в лес на несколько десятков километров, потом два дня подряд попадал в огневые мешки, потом завяз в минных полях и остановился. Командование убедилось, что к решающему наступлению надо как следует готовиться. Из метрополии запросили специальную технику, ракетно–артиллерийскую бригаду и «чудо–оружие», о котором никто ничего не знал, кроме того, что оно творит чудеса – в полном соответствии со своим названием. Для доставки всего этого требовалось время.

Танковые полки стали лагерями прямо в лесу, а выдвинутому вперед разведбату поручили боевое охранение. В цепочке постов – подобно ожерельям они окаймляли клонские лагеря – был и пост №9, где служили рядовые Додар, Нух, Саккар и сержант Руз.

Дерево, на котором располагался пост №9, было, как и его соседи, гигантским. Сто пятьдесят метров высотой, оно имело многоярусную горизонтальную крону, матовый, цвета старой ржавчины гладкий ствол и кожистые пятипалые листья – когда шел дождь, они шумно аплодировали вертким молниям.

Нижний этаж, где жили рядовые и сержант, располагался на первой развилке, на высоте около ста тридцати метров. Для сообщения с землей на посту №9 имелась тросовая подъемная система с одноместной люлькой. Так сказать, лифт.

Инженер Рамман, который его устанавливал, понравился Додару, несмотря на свою принадлежность к касте энтли, а ведь энтли, как известно каждому дему, только задаваться мастаки. Однажды после обеда инженер Рамман застал Додара наедине с книгой. Рамман внимательно перелистал ее, с интересом проглядел укрытые тончайшей папиросной бумагой картинки и нехотя возвратил. На лице инженера Додар заметил выражение одобрения.

«Хорошо иметь такого друга!» – с тоской подумал Додар. Наличные друзья – рядовые Нух и Саккар – его увлечения чтением не разделяли.

Сержант Руз, конечно, тоже.

«Вредная привычка. Отвлекает от важного!» – осуждающе говорил он.

Основной задачей поста №9 было наблюдать, не рыщут ли поблизости русские диверсанты. В случае их появления солдаты должны были поднять тревогу и дать наглецам отпор.

Диверсантов было не видать. Лишь только иногда в стеклянном серо–синем небе со словно бы приклеенными белыми облаками проносились штурмовики, наведенные пронырливыми рейдовыми группами спецназа «Скорпион» на вскрытые лагеря русских. Следом за штурмовиками тянулись пузаны–торпедоносцы. К авиации Додар относился с нежностью. Ведь в ней когда–то служил его закадычный друг Хавиз, пока не разбился во время учебного вылета. Додар всегда провожал флуггеры взглядом, исполненным чистой радости.

Там, вдалеке, сыпались на русских бомбы. Дрожала земля, чадным адским пламенем полыхали деревья. Но потом заряжал ливень (в это время года на Грозном дождило по два–три раза в день) и воцарялся цельный, как гранит, шорох струй, который Додар был готов называть «тишиной».

Тогда он принимался читать.

До чтения Додар дошел не сразу, вначале довольствовался картинками. Он смотрел на них так часто и подолгу, что однажды обнаружил, что способен с закрытыми глазами пересчитать маленькие бриллианты на подвеске красавицы со страницы 237 и лепестки ромашки, что подносит она к губам, на странице 120. Так и с ума сойти недолго!

Главное же, Додару страстно хотелось знать, как Ее зовут.

Он выпросил у сержанта Руза переводчик, который был положен тому, как командиру поста. Несколько дней провозился с настройками – сказывался недостаток опыта. Но потом все–таки приловчился понемногу читать.

Первым делом он облизал сканером подпись под портретом. «Tatiana Larina» – проступило на дисплее.

«Значит, Tatiana – это фамилия. А Larina – имя!»

Додар неописуемо обрадовался.

«Larina… Larina…» – повторял он, беззвучно шевеля полными смуглыми губами.

Поначалу он делал ударение на французский манер – на последнем слоге. Но вскоре обнаружил, что если похерить вторую гласную «а» и перенести ударение на «i», получится даже нежнее. Ведь Larin – это как Ясмин или Гарбин, почти нормальное женское имя. Додар удовлетворенно ухмыльнулся – еще одна загадка разгадана!

Боевые товарищи были начеку.

– Чего ты там лыбишься? – мрачно поинтересовался рядовой Саккар.

– Что, нельзя?

– Слышал, семнадцатый пост орхидеи сожрали?

– Вчера ж, вроде, был пятнадцатый?

– Может, и пятнадцатый…

– Так пятнадцатый или семнадцатый?

– Хрен его разберет!

– Я думал, официально сообщили.

– Да нет, слухи только…

– «Слухи есть наивреднейший инструмент деморализация солдата, психическое оружие массового поражения!» – процитировал Додар из речи адмирала Шахрави перед Народным Диваном. Незадолго до отправки на фронт они учили ее наизусть. – Вот дождемся, когда командование реальную информацию пришлет, тогда и поговорим.

– Дождешься ты, как же… – ворчал в ответ Саккар.

С недавних пор Додар физически не мог поддерживать беседы о хищных орхидеях. Да, они опасны. И, без сомнений, следует держать ухо востро, не то удушливой ночью какой–нибудь особо шустрый цветочек протянет к тебе свои чувствительные к инфракрасному излучению корни–щупальца, задушит тебя и высосет, как паук муху. Да, такие случаи бывали. И якобы неоднократно. Все это очень, очень важно. Но даже о самом важном невозможно говорить три часа каждый день!

Последние слова Додар был готов проорать дурным надсадным голосом. Когда его товарищи принимались привычно дивиться проделкам людоедских растений, Додару казалось, что Larin из книжки смотрит на него укоризненно.

Итак, Саккар ушел обиженным. Ведь орхидеи – это только повод поболтать. Теперь они втроем – Саккар, Нух и сержант – будут шептаться, что Додар зазнался.

Только Додару было все равно. Он поразительно легко переносил свою растущую отчужденность от товарищей. Ведь теперь он был не одинок.

Помимо происков хищных орхидей, чьи оборчатые расхристанные туши они с упоением счищали со ствола и ветвей в качестве утренней гимнастики, в дежурных ходили еще две темы.

Первая: когда наконец пришлют обещанное чудо–оружие, которое выкурит русских из джунглей? И вторая: когда же все–таки их отправят в Москву, где каждый боец сможет помочиться на небоскребы Красной Площади?

Шли недели, с Москвой ясности не прибавлялось. Но чудо–оружие действительно прибыло. Им оказался… вольтурнианский всеяд. Тварь отвратительная, да вдобавок еще и «акселерированная», с улучшенной управляемостью и способностью соображать.

В вивариях на планете Вольтурн этих зверьков наплодили в числе, близком к апокалиптическому. Благо размножались всеяды четыре раза в год, а ели, в полном согласии со своим названием, даже помои и просроченные ядохимикаты. Предполагалось, что шустрые и злобные вольтурнианские всеяды, способные плеваться кислотой, кусаться и отравлять воздух неописуемой вонью, быстро наводнят леса Грозного и сделают жизнь русских партизан невыносимой.

О том, насколько сильно отравлена жизнь русских, обитателям поста №9 судить было сложно. С собственной же ясность была полной – отстрел всеядов стал для них такой же рутиной, как и очистка радиуса безопасности от орхидей.

Поначалу сержант Руз не решался отдать приказ на истребление безголовых, отталкивающего вида тварей. Ведь все–таки казенное добро. Но после того, как рядовому Саккару плевок всеяда прожег голень до самого сустава, сержант переменил мнение. По «чудо–оружию» стреляли одиночными из автоматов, и даже, случалось, из пулеметов, которыми были оборудованы стрелковые площадки первого этажа. Азартно, с озорными прибаутками наблюдали за тем, как пули разносят в клочья многоногие тушки. Между соседними постами установилось даже нечто вроде состязания, кто сколько завалит.

– Исчадия Ангра–Манью, – шипел Додар, выцеливая тварей в малахитовой шапке соседнего дерева.

– Патроны береги, – ворчал сержант.

– Дети грязи, вот я вас сейчас…

Несколько последних дней тема детей интересовала Додара весьма живо. Началось, как обычно, с книги.

На одной из картинок была изображена Larin, передающая письмо круглолицему мальчику лет семи. Додару вдруг подумалось, что мальчик этот – сын Larin, уж больно ласково касалась она рукой его белокурой головки. Из того факта, что у совсем молодой Larin есть сын, следовало, что она принадлежит к касте пехлеванов, а может, и заотаров, каковые, в отличие от демов и энтли, обладали безусловным репродуктивным правом с 15 лет. Между прочим, это означало, что у Larin должен быть и муж! Выходит, хилый, с дегенеративным лицом и нелепо зачесанными на лоб волосами мужчина, который встречается на большей половине иллюстраций, и есть этот самый муж!

Поначалу Додар опечалился. Он хотел для своей Larin лучшей судьбы. Но потом решил, что раз Larin нравится хилый Evgeni, значит, лучше ей быть с ним.

Несмотря на суровость воспитания, рядовой Додар был добрым человеком.

Фантазировать было гораздо интересней, чем читать. Тем более что переводчик плохо брал текст. То и дело умная машинка требовала подключить какую–то загадочную «энциклопедию», но где ее достать, Додар понятия не имел, спрашивать же у сержанта стеснялся.

Когда очередная попытка продраться сквозь стихотворный бурелом оканчивалась фиаско, Додар откладывал книгу и размышлял. Что же это получается, если действие происходит в прошлом, может, даже в прошлом веке, значит, среди тех русских, которых штурмовики поливают зажигательной росой, могут быть и внуки Larin? «Значит, с ними мы и воюем?»

В этой связи мысль о плене перестала казаться Додару кощунством. Еще на родной планете Вэртрагна Додар вместе со своим закадычным товарищем Хавизом поклялся у чаши Священного Огня перекусить себе язык, если судьба распорядится так, что они окажутся безоружными перед лицом врага. Но теперь эта клятва уже не казалась Додару нерушимой. Ведь тогда он представлял себе врага иначе… Как? Ну, как ракообразного чоруга… Как отталкивающего вида робота… Да мало ли как? В конце концов, можно сначала сдаться, а уже потом перекусить себе язык. Додару мучительно хотелось удостовериться, правда ли, что у русских женщин такие тонкие талии. А ведь русские, должно быть, не так злонравны, как другие племена Объединенных Наций. В книге они все время вспоминают Творца Всего Сущего Ахура–Мазду (так переводчик транслировал слово «Bog»). И потом, если их взрастили такие матери, как Larin, они просто не могут быть нравственно безнадежными, наверняка Народный Диван смог бы их перевоспитать! В общем, вариант с самоубийством Додар оставлял теперь на самый крайний случай.

Думал Додар и о том, как восприняла бы Larin его ухаживания. Уже проваливаясь в сон, он видел себя и Larin в Центральном Хосровском парке, возле знаменитой статуи «Девушка с ловчим соколом». В унизанных кольцами руках Larin букет чайных роз, приторно–желтых, огненно–оранжевых, их колючие стебли спеленуты белой салфеткой с кружевной каймой… Додар не сомневался, Larin согласилась бы пойти с ним в парк. Вот они на Аллее Ткачей. Он останавливает тщедушного разносчика, чтобы купить Larin сладостей и имбирной воды. Дает продавцу щедрые чаевые, тот громко благословляет Додара и весь его род. Larin смеется, проходящие мимо мужчины смотрят на него, Додара, завистливо и ревниво…

Словом, Додар был уверен, что понравился бы Larin. А потом у них появились бы дети. Конечно, пока у него нет репродуктивного права, но к моменту знакомства с Larin он совершил бы какой–нибудь подвиг, например, задушил вражеского генерала. За это Народный Диван наградил бы его правом отцовства, ведь Народный Диван – он щедрый и мудрый. Они с Larin жили бы долго и счастливо в двухкомнатной квартире на бульваре имени Правды.

Волшебным образом Larin существовала для Додара сразу во всех временах – и в экзотическом русском прошлом, и в лесном настоящем, и в светлом будущем.

«Seriya «Shkolnaya Biblioteka“ – отпечатано на предпоследней странице.

Прочтя эти строки, Додар очень обрадовался. Ведь он знал – «школами» называются заведения, где учатся заотары. Стало быть, изучая книгу, он приобщается к истинам, что познают на недосягаемых кастовых высотах русские мужчины с худыми одухотворенными лицами и их верные кареглазые женщины. Додар обратил лицо к небу и молитвенно сложил ладони.

– Связи опять нет… – проворчал за спиной Додара сержант.

– И что? – неохотно отозвался Додар.

– Всю ночь на востоке бомбили… Слышал?

– Да нет, спал.

– Предчувствие у меня…

– Насчет дождя?

– Да при чем тут! Русские совсем близко!

– А… Появятся – тогда и поглядим! – многозначительно похлопывая по прикладу своего автомата «Баал», отвечал Додар. Он собрал в этих словах всю свою тяжелую мужскую харизму. Он старательно нахмурился и сжал кулаки. Из военно–патриотических фильмов Додар знал – именно так должен реагировать боец на сообщение о приближении врага.

На самом же деле дурные предчувствия сержанта Руза Додара скорее обрадовали. Он так много узнал о русских из книги, что их появления уже в каком–то смысле желал. И не важно, что с ними придется вступить в бой. Главное, они наконец–то встретятся, пусть и в качестве сотрапезников на роковом пиру смерти.

Гроза, долгих два часа ворочавшая исполинскими медными тазами за ширмами серых туч, закончилась, как всегда, внезапно. Джунгли погрузилась в привычное предрассветное оцепенение.

Едва не оглохшие от небесного концерта сержант Руз, Саккар и Нух уже минут двадцать как встали. Саккар брился, по–гусиному вытягивая шею в сторону зеркальца, Нух заливал крутым кипятком сухой брикет крученой лапши, сержант насвистывал гимн 2–й танковой, сидя в туалете.

Додар позевывал в кресле Саккара. Его смена кончилась, можно идти спать. Настроение было превосходным. За ночь он узнал много нового о сестре Larin. Она тоже была красавицей, хотя и не во вкусе Додара.

Он бережно укладывал книгу в пластиковый пакет, когда внизу захрипел громкоговоритель. Додар вздрогнул всем телом. Очень уж неожиданно. Осторожно глянул вниз. Там, в сумеречных лесных низинах, среди клубов холодного тумана отчетливо оконтуривалась… броня вражеского танка. И когда только они успели подобраться? А впрочем, в небе громыхало так, что неудивительно.

Стараясь не делать резких движений, чтобы не привлекать к себе внимания, Додар активировал переводчик – он все еще лежал у него на коленях – и настроил его на голосовой режим.

– Додар, ты слышал? – проорал из сортира сержант Руз.

– Слышал.

– Что они говорят, Додар?

– Они говорят, чтобы мы сдавались.

– Кто это – они?

– Да эти… Дети…

– Дети?

– Дети Evgeni и Larin… – отвечал Додар с рассеянной улыбкой.

– Не понял! Повтори!

– Русские.

– Русские?!

– Да.

– Чтобы мы сдавались?

– Да! У них танки… Говорят, численное превосходство…

– Никогда!

С первого этажа застрочил пулемет. Со второго полетела ручная граната. В ответ тяжело ухнуло дважды. Нужник и вместе с ним половина второго этажа рухнули вниз. От третьего откололся шестиугольник с тяжеленным кубом звукоулавливающей системы.

Когда дым рассеялся, Додар принялся искать свой облегченный «Баал», но нашел только разводной ключ. Оно и не удивительно – несколько минут назад он положил автомат на крышку сгинувшего «Аташа». Пистолет же рядовым был не положен. Додару ничего не оставалось, как прижать книгу к груди и закрыть глаза. Запели в листве шустрые пули, застучали рикошеты. Запахло кровью и ацетоном.

А через минуту все стихло.

Вновь раздался тот же зычный голос.

Додар осторожно привстал с кресла оператора и посмотрел вниз. На перилах ограждения второго этажа, лицом вниз, повис рядовой Нух, прошитый не менее чем дюжиной пуль. Сержанта Руза видно не было – он лежал на земле, на груде досок, в противоестественной позе человека, чей позвоночник сломан сразу в нескольких местах. Истошный крик рядового Саккара Додар слышал еще до того, как рухнул нужник. И по тому, как внезапно он оборвался…

– «Ne spitsya, nyanya, zdes’ tak dushno… – во всю глотку прокричал Додар и сразу вслед за этим вспомнил еще, – Bogat, horosh soboyu Lensky vezde bil prinyat kak zhenih!».

Додар положил переводчик в нагрудный карман. Заткнул за пояс книгу. И, подняв руки в интернациональном жесте примирения с судьбой, ступил в пластиковую люльку лифта.