Текст книги "Характерник. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

– Вы так считаете?

– Это не я считаю, – на холеном лице промелькнула улыбка. – Аналитический отдел сделал такой вывод.

– И, что из всего этого следует?

– На первом этапе прошло устранение резидента крупной структуры, способной влиять на некоторые политические события в стране. Этап второй – строгая конспирация, и при этом как считают, преднамеренная засветка перед людьми родственной конторы. И это только для того, чтобы обратить внимание на факт участия в событии, и самое главное, обозначена угроза руководителю проекта. Казалось бы, очень непрофессионально сработано. Вам не кажется?

– Что за угроза? Поясните.

Не только наемник, но и профессиональный разведчик, Дроздов понимал, что посредник, сидевший перед ним на лавке, по незнанию ситуации, воспринимает его стоящим на более высокой ступени организации, чем обычного наемника-исполнителя. Он не стал разубеждать человека, качал информацию, можно сказать «с колес», авось пригодится. В это время собеседник задумался на мгновение. Стоит ли посвящать в нюансы исполнителя? Продолжил беседу:

– Н-да. На спине покойного резидента кровью нанесен текст угрозы в адрес влиятельного лица.

– Ясно. Продолжайте.

– Этап третий – выявление интереса к исполнителю, возможность засветки сети всей структуры организации на территории Российской Федерации. Ну, и на заключительном этапе, реализация плана полного контроля над ней. Переход операции на более качественный уровень.

– Не слишком ли ваши аналитики высокого мнения о состоянии разведывательных и контрразведывательных органах современной России?

– Это не нам судить.

– Так, что, нам покинуть Россию?

– Нет. Зачем же?

Моряк протянул сложенный листок бумаги.

– Вот адрес. Там осядете с командой до поры, до времени. Будете ждать указаний. Поверьте, время пройдет быстро, а работа от вас не уйдет.

– Ясно. Не скажу, что мне это нравится, но захват мне нравился еще меньше. Каким образом предполагается вести поиск второго фигуранта?

– Не забивайте себе голову. Эта проблема даже не моя. И еще, в течение месяца-двух, в состав вашей команды будут подобраны и переданы под ваш контроль люди, взамен выбывших на Кавказе.

– Я не работаю с посторонними!

– А это, мой друг, не вам решать. Группа должна быть укомплектована и готова к выполнению любой задачи. А вот, кстати, и моя электричка. Прощайте. С вами будут поддерживать связь в одностороннем порядке. В банк больше не звоните.

Офицер пружинисто поднялся с лавки и повернувшись, пошагал по перрону в сторону приближавшегося поезда. Дроздов подняв воротник куртки к ушам, тоже двинулся с места, но шел на выход с вокзала, торопясь выбраться на привокзальную площадь до появления людского потока.

Для наемников так и останется за кулисами ход и объем работы сотен продажных чиновников от различных министерств и ведомств страны, которая в такое тяжелое время лежала на брюхе, истекая кровью на южных рубежах, издыхала от безденежья, голода и водки в глубинке, с каждым днем все больше и больше погружаясь в долги Западу и заокеанским друзьям, усиленно несущим демократию на ее просторы. Ненавязчиво, словно исподволь, эти людишки, используя свое положение и связи, точили структуры страны во всех направлениях, по крупицам собирая информацию, отдавали на анализ и снова искали, искали, искали. Им было и невдомек, что искать нужно одиночку.

Прошел апрель, за ним май. Наступил июнь месяц.

Глава 9. Это сладкое слово «отпуск»!

– Ну, здравствуй внучок!

Матвей Кондратьевич прослезился, обнимая правнука на пороге куреня. Чуть отодвинув от себя парня в форменном пятнистом камуфляже, зорким оком из под седых мохнатых бровей, фирменным прищуром, окинул ладную фигуру. Немного дольше взгляд задержался на давно зажившей розоватой полоске шрама, перечеркнувшей бровь и отметившейся на щеке, на ордене «Мужества», темным серебром креста, свисавшим с колодки на груди. А в целом руки, ноги, голова на месте!

– Бачу, Сергунька, потрепала тебя проклятущая! Ну, чего ж мы на пороге гуторим? Проходь в курень, гастить буду. Чай, внук со своей первой войны домой воротился! Праздник в хате.

Под звуки радостного скулежа Блохастой, Сергей переступил порог дома, в котором отсутствовал уже почти два года. Здесь все было по-прежнему, все знакомое и родное, даже запахи, пахло травами, и те напоминали о детстве и юности. Он только сейчас понял, как соскучился по всему этому, и что он наконец-то дома.

– Ты давай, снимай казенное. Я ж так и думав, что сегодня заявишься. Баня натоплена, пар сейчас самое оно. Сейчас веником сниму пыль армейских дорог, а там и поснедаем, да вотицы выпьем!

– Спасибо, дидуня! Я дома!

Засиделись допоздна, от разговора отвлеклись лишь однажды, да и то ненадолго. Черное как смоль пернатое существо, величиной с курицу, впорхнуло в раскрытое окно, вернулось порешав свои, одному ему известные птичьи дела, каркнуло, не то осуждающе, не то одобрительно, кто разберет кроме деда, и, усевшись за плечом благодетеля на спинку высокого стула, «развесило уши».

– Вот так и живем! – проговорил старый ведун. – У тебя отпуск-то большой?

– Тридцать суток. Потом в училище поеду, документы туда уже отправили. Считай, без экзаменов зачислен, командир полка постарался.

– Добро!

Поглядев внуку в глаза, посерьезнев и даже внешне сникнув, промолвил:

– Так, что? Говоришь, совсем ничего не получается?

– Дед, ну не смотри ты на меня такими глазами. Пробовал. Неоднократно пробовал, только после того как меня из «Шмелей» приложили, все как обрубило. Единственное, что еще могу, так это подкорректировать свое самочувствие. Ну, еще силу свою раненому перелить получается, только после этого, хоть самому на его место ложись. Вот так!

– Тогда вот что, устал, наверное, с дороги?

– Да, нет.

– Все! Поздно уже, иди, ложись. Твоя кровать постелена. Завтра у нас с тобой трудный день ожидается.

С первым лучом солнца, вышли из калитки хуторского подворья легко одетыми, во всем чистом, проходя по луговине, босыми ногами сбивали прохладную росу со стеблей травы. Путь их лежал в ближнюю балку, к заветному дубу, месту намоленному десятками поколений казаков станицы Старолуганской. Шли неторопливо, в глубоком молчании, каждый думал свою думу, мысленно готовясь к встрече с давно ушедшими щурами. Поднялись на знакомую Сергею горку, не сговариваясь, поклонились старому дубу-исполину. Густые ветви его, на десяток метров бросали тень листвы на округу.

– Ну, ты помнишь, лягай, внучек, как и в прошлый раз, навзничь, обними руками родную землицу и молчи, не кажи ни слова. А я, от тут присяду, чуешь, урочище с добром к нам отнеслось. Помнит тебя. Приняло как родного. Закрой глаза и прокачай Здраву.

Матвей спиной привалился к коре исполина.

Лежавший ничком Сергей, сказать по правде, не чувствовал ничего. С большим напряжением запустил энергетические процессы в своем теле. Видно место было действительно святым для казаков, оно само помогало ему. Сережка будто слился с землей, на которой лежал, слился с корнями старого дерева, а от них, словно соками по стволу и ветвям пролился в каждую клетку исполина. Снова вокруг все изменилось. Сознание юноши птицей взметнулось вверх, поднявшись над кроной дуба и, вновь опустилось к его корням. Сергей увидел себя прижавшимся телом к земле, широко раскинувшим руки, обнимающим родную землю. Увидел деда, прислонившегося спиной к священному для казаков дереву, сидевшему с закрытыми глазами, поджав ноги под себя. Так уже было с ним, он это помнил.

– Ну, что сынку, идем?

Рядом с ним, тем, который стоял неподалеку от своего тела, встал дед Матвей.

– Идем, внучек! Нельзя долго находиться в Ляди, пограничье, пустошь, не то место где хорошо, ты и не заметишь, как из тебя энергию высосет, нам треба пройти его быстро. Наша с тобой дорога ведет в Навь.

Сергей сделал шаг и, как и в прошлый их приход сюда, все изменилось. Изменилась окружавшая его природа, больше похожая теперь на лесные просторы средней полосы. Не было над головой солнца, а свет был чуть приглушен легкой сероватой пеленой. Дед положил руку ему на плечо, кивнул головой в сторону голубевшего по правую руку прозрачного, словно стекло, озера. Оба, молча, направились к нему по едва видневшейся тропе, а у самой воды, снова горел костер и люди, сидевшие у костра, поднялись на ноги, стоя встретили пришлых.

– Матвей, никак опять Неждана привел? Случилось чего? – вопрос задал казачий есаул, стоявший к прибывшим ближе остальных.

– Беда у нас, панове казаки!

Дед немногословно обрисовал нерадостную картину Сережкиного лиха, тем самым поверг в короткий молчаливый транс всех семерых пращуров.

– А, иди-но сюды. Сидай до нашего огня, – седой запорожец ладонью указал парню место. – Мы будем галдувать, а ты мовчать, та спать.

Показалось, прошло мгновенье, Сергей как сидел, так и заснул. Что снилось, он не помнил. Даже во сне он не мог воспринимать цветных картинок, мелькавших перед ним. Наверное, он раздвоился в своем сознании, потому как, урывками, к его разуму прорывались отдельные слова и даже фразы. Он слышал, что кто-то произносил имя Мокоши, а пред замутненным взором возникала славянская богиня всего живого. Она успокаивающе говорила слова, смысл которых он не понимал. Ее прохладная, добрая ладонь коснулась головы, и молодой казак вдруг понял, что это его родная мать стоит над ним и гладит его непокорные волосы. Хотелось вскочить на ноги, обнять маму как в детстве, но какая-то сила не давала не то, что сдвинуться с места, она не позволила ему даже открыть рот. Слеза скатилась по щеке, а женщина растаяла, растворилась в пространстве. Он услышал поминание имени Перуна, и тело его, еще миг тому назад слабое и безвольное, стало наливаться силой. Хотелось выпрыгнуть вверх, воспарить над окрестностью. Он чувствовал, теперь он это сможет. Казалось он, и прыгнул, и воспарил.

«Ого-го-го-о!»

Восторг переполняет его, переливает через край и плоти и разума.

«Ого-го-го-о! Слышите все! Это я, Неждан! И я с вами, я люблю вас всех! Какое счастье просто быть!»

Живительный свет упал на него, согрел и успокоил буйство природы в нем. Мысли потекли осознано, духовно. Лишь на миг он увидел лик Христа, несший в себе этот божественный свет, а до сознания дотянулись простые слова, заставившие открыть глаза.

– Проснись Неждан, пора!

Седой щур разбудил Сергея. Хлопец окончательно пришел в себя. И первое, что возникло в голове после пробуждения, была мысль, что его состояние сейчас сродни состоянию выздоравливающего после тяжелого недуга человека.

– Поднимайся, Неждан. Мы сделали для тебя, нашего потомка, все что смогли. Добре ж, выжгла война твое нутро. А, ежели б ты Перуновым щитом тогда не прикрылся, то сгорело бы и тело. Пройдет пять-шесть дён и твои прежние навыки и умения восстановятся, характерник. Вот только хочу тебя малость расстроить. Огонь сжег в тебе, и, наверное, навсегда, два качества, присущие нам всем. Ты больше не сможешь обладать магическим чувством опасности нависшей над тобой, довольствуйся чувством присущим всем обычным людям. И еще, мысли других людей для тебя теперь тоже не доступны.

– Ничего, я уже и так жить привыкать стал.

– Теперь нам пора проститься. Время вашего пребывания в Нави исчерпано. Матвей твой урок подходит к концу, приходит твой час.

– Я встречу его с улыбкой.

– Живи долго, Неждан. Для рода! Для державы! Прощавайте родичи.

На мгновение все померкло в глазах, потом вдруг засветилось. После такого проблеска, краски настоящего были ярки и приятны. Раздался голос Матвея Кондратьевича.

– Теперь можешь встать, сынку.

– Дед, – поднимаясь на ноги, спросил Сергей. – А эти, наши пращуры, что они про твой урок заговорили?

– То не твово ума дело, бурлачака! Придет время, узнаешь. Додому пора.

* * *

Скорый поезд «Санкт-Петербург – Новороссийск» пребывал к месту назначения по расписанию. Из плацкартного, душного вагона под жаркое солнце Черноморского побережья вместе со слабым потоком приехавших к морю на отдых людей, вышел молодой парень, крепкого телосложения, одетый в легкие светлые брюки и футболку белого цвета. Брезентовая сумка, пошитая по типу парашютной, за лямки переброшена через левое плечо. Оглядевшись, взял направление на бетонный мост, широкая лестница с перрона поднималась именно на него. Поезд, выплюнув приезжих на Новороссийскую землю, задраил двери, отделившись от полуденной жары, но все еще стоял на месте, не спешил освободить рельсы. Людей было действительно мало, да и не могло быть по-другому. В стране бардак и кризис, безденежье и бандитизм, а ощущение, что страна воюет, присутствовало даже на курортном юге.

Пройдя по мосту и оставив позади здание вокзала, парень оказался на не слишком широкой привокзальной площади, впритык к которой примыкала городская дорожная магистраль. Площадь жила своей повседневной жизнью. Сам Новороссийск, не курортный рай, это город-труженник, здесь и порт, и цементные заводы, нефтехранилища, терминалы. Трудно отнести его к развлекательным центрам. Серый камень стен зданий, серый налет на асфальте, пыль на крашеном металле, только слегка исправляла яркая зелень листвы на деревьях, да пестрые цветастые длинные юбки цыганок заполонивших часть свободного пространства площади вносили колорит в привокзальный пейзаж.

Пристально вглядевшись в ладную фигурку одной из молодых цыганок, признал в ее облике, что-то узнанное из «прошлой жизни», той, что осталась за пределами действительности, осталась по ту сторону войны. Он даже остановился, анализируя «картинку» восприятия. Это действительно была она, та девочка, в свое время проявившая влюбленность к подростку, волею случая попавшему в цыганский табор. Юный «гаджо», тогда со снисхождением отнесся к двенадцатилетней пацанке чужой с ним крови, всеми силами старавшейся привлечь его внимание к своей персоне.

– Рада! – почему-то волнуясь, громко позвал он, еще не веря, что не ошибся.

Девушка оглянулась на зов, может, подумала, что окликнул кто-то из своих. Пройдясь взглядом по округе, в конце концов, остановила его на стоявшем столбом русском парне. На лице пробежала вереница чувств, последовательно сменявших друг друга по мере изучения объекта внимания. Безразличие, интерес, удивление, восторг, радость. Не обращая внимания на товарок, занимавшихся обычной для их племени «работой», цыганка, с присущей молодости стремительностью подбежала к молодому человеку. Ситец юбок, одетых одна на другую, при резком повороте тела, взметнулся колоколом, колыхнулся на горячем ветру.

– Ты-ы!

Из прекрасных уст вырвались одновременно вопрос и утверждение, в улыбке озарив искру крупного жемчуга зубов. Волшебным звоном зазвучало на груди монисто из монет.

Да, это была она, но какая! Повзрослела, расцвела за прошедшие четыре года. Действительно превратилась в настоящую красавицу. Тонкие черты лица, длинные пушистые темные волосы, карие глаза и умопомрачительный стан, облаченный в национальные одеяния. Рада! Как же он мог тогда не заметить ее? Просто наверное, не пришло тогда ее время Боже, как хороша!

– Дэвэс лачо, мри бахталы чергони^[8].

– Бахталэс, Сережа! Миро бэвэл, это действительно ты?

– Я, чаюри. Вас-то каким ветром в этот город занесло?

– Так ведь лето, да и жить как-то надо, вот на заработки и прикатили.

– Что, всем табором?

– Да. Кстати, я замужем, Сережа!

– Бахталэс, Сережа! Миро дэвэл…^[9]

– Бахт тукэ, румны. – счастья тебе, женщина.

Молодая женщина видела, что нравится парню, скрыть такое от племени Евы – трудно, от цыганки – невозможно. В сказанных ею словах проскочила гордость за себя, за девочку ту двенадцатилетнюю, когда-то отвергнутую недорослем только по одной той причине, что обращать внимание на малолетку он посчитал неуместным.

– И кто же счастливец, зануздавший непокорную кобылку?

– Его зовут Драго.

– Рад за него. Повезло парню! Баро Миро, как я понял, тоже здесь?

– Да. Мы обосновались в деповском тупике. Там отстойник вагонов, в них и обитаем.

– Передавай ему привет от меня. И биби Ляле тоже. Скажи, помню их и люблю.

– Передам. Ты, я смотрю только приехал?

– Да вот, хочу армейского друга навестить. В отпуске я.

Рада провела пальцами руки по нитке шрама на лице парня.

– Болит?

– Уже нет. Отболело.

Убрала руку.

– Так, что баро передать? Придешь к нам?

– Огляжусь, найду вас. Бахт тукэ, румны. Извини, отвлек, иди, работай, а то народ уже пятнадцать минут, как не окученный ходит.

– Удачи тебе, бахтало Сережа.

Удаляясь от площади, услышал далеко позади себя певучий голос Рады:

– Эй, красавчик, позолоти ручку! Всю правду скажу, ничего не утаю! О плохом предупрежу, о хорошем поведаю! Позолоти ручку!

У каждого своя жизнь, каждый выбирает профессию для себя. Жить в этой стране тяжело, хлеб насущный не всем достается легко, вот и добывают его здесь, кто как может. Автобус, дернувшись с места, выровнялся по скорости и покатил по маршруту. Узкие улочки одноэтажного района, составляющего частный сектор в городе у моря, спрятались за порослью кустарников, деревьями шелковицы и грецкого ореха, за разномастными заборами и лианами виноградной лозы. Приняли приезжего чужака в свои лабиринты. Ухоженные белые мазанки, шлакоблочные строения и кирпичные домишки, ничем не отличались от подобных построек на улочках и переулках Краснодара. В этих краях жили зажиточно всегда. В отличие от тех же Липецкой и Воронежской областей, после Горбачевской перестройки в Союзе, и последовавшего за ней краха всей «империи», здешний народ не бросился изучать дно алкогольной бутылки, не ринулся на заработки в столицу, а планомерно, может быть даже тупо, принялся искать пути выживания на собственной земле, с утра, до позднего вечера подрабатывая, где только можно, чтоб принести лишнюю копейку в семейную кубышку. Да и родовые связи для этих людей, на юге ценились выше, чем на севере. Если ты не лентяй и по жизни не дурак, родня не бросит тебя на произвол судьбы, поможет, пристроит к делу. Редко, попадавшиеся навстречу люди, охотно указывали дорогу к искомой улице и нужному дому. Широкие, выкрашенные в бирюзовый цвет ворота из металла, обрамлялись с одной стороны листвой молодой жерделы, с другой, раскидистой старой шелковицей, нижние ветки которой хозяин подрезал высоко вверх по стволу, чтоб в тени дерева поставить самодельную лавочку с удобной спинкой и подлокотниками.

При виде появившегося у ворот Сережки, кряжистый дед, расположившийся на отдых в тенечке, рассмотрев из-под седых мохнатых бровей парня, неловко поднялся на ноги. Его пристальный взгляд, будто прилип к лицу незнакомца, а рот под густыми усами, открылся в немом, непонятном удивлении. Только теперь Хильченков заметил, что дед являет собой безногого инвалида, и вместо правой ноги, старик опирался укороченной конечностью на протез.

– Здравствуйте, уважаемый! Завгородние здесь проживают? – поздоровавшись, задал вопрос приезжий, поудобнее поправив лямку сумки на плече. Старик, казалось, пропустил мимо ушей заданный вопрос, стоя напротив Сергея, изучал шрам на его лице. Непонятное волнение колбасило старого человека. – Что-нибудь не так, уважаемый? Я дом Завгородних ищу.

Дед не мигая всмотрелся парню в глаза. – Прошу прощения, пока еще сержант.

Дед как-то сразу сник.

– Да-да. Понимаю, но как похож. И этот шрам. Да, этот дом Завгородних. А, вы к Андрею?

– Нет, я к Артему. Могу его увидеть? Мы с ним вместе в Чечне воевали.

– Нету его сейчас. В Краснодар подался, в институт он у нас поступает.

– Вот незадача!

– Да ты проходи, сынок. Мы гостям всегда рады. Особливо ежели ты армейский Темкин товарищ. Тягостно ему по-первых было. В двадцать лет руку на войне потерять…. Э-эх! Это только я понять могу.

– Ничего, главное жив.

– Ну, да. Звать-то тебя самого как?

– Сергеем.

– Меня, Артемом Семенычем кличут. Можешь дедом Артемом называть. Ну, ты проходи до хаты.

«Что происходит? – всполошился Сергей. – Как бы сейчас деда «Кондратий» не хватил. Только не ясно по какой, такой причине. Может я не вовремя в гости преперся?» – Что-нибудь не так, уважаемый? Я дом Завгородних ищу.

Дед, не мигая всмотрелся парню в глаза.

– Это ты, старшина? – прозвучал хриплый голос старика.

– Прошу прощения, пока еще сержант.

Дед как-то сразу сник.

– Да-да. Понимаю, но как похож. И этот шрам. Да, этот дом Завгородних. А, вы к Андрею?

– Нет, я к Артему. Могу его увидеть? Мы с ним вместе в Чечне воевали.

– Нету его сейчас. В Краснодар подался, в институт он у нас поступает.

– Вот незадача!

– Да ты проходи, сынок. Мы гостям всегда рады. Особливо ежели ты армейский Темкин товарищ. Тягостно ему по первых было. В двадцать лет руку на войне потерять…. Э-эх! Это только я понять могу.

– Ничего, главное жив.

– Ну, да. Звать-то тебя самого как?

– Сергеем.

– Меня, Артемом Семенычем кличут. Можешь дедом Артемом звать. Ну, ты проходи до хаты.

Старик рукой толкнул калитку рядом с воротами, пропуская первым во двор Серегу.

Ухоженный двор с заасфальтированным въездом для машины, с цветником по правую сторону, сразу за которым у окон дома росли два взрослых черешневых дерева, а ближе к забору, еще пара яблонь. По правую сторону асфальта виноградная лоза заплела стену выше человеческого роста, листва плотным ковром закрыла пространство. Куст чайной розы взметнулся в вышину у самого порога. Глухо клацая протезом по асфальту, дед, покашливая, вышагивал за Сергеем.

Это была хорошая дружная семья. Клавдия Петровна, мама Артема, дородная женщина средних лет, неизбалованная жизнью, рано оставшаяся без мужа, с двумя детьми на руках и свекром инвалидом, придя вечером с работы, накрыла стол. Расспрашивая Сережку о жизни, о войне, о дальнейших его планах. И Клавдия, и дед сопереживали тому, что происходило, вздыхали, качая головой. Хильченков с неохотой поведал им о последнем бое Артема, не стал лишь вдаваться в подробность о том, что сам вытащил его тогда из простреливаемого боевиками коридора. Заметил, как украдкой смахнула слезу хозяйка, как дед вдруг задумался о чем-то своем. А поздно вечером на пороге летней беседки нарисовался еще один персонаж, лицом и фигурой до одури похожий на Артема. Андрей на шесть лет был старше брата. Уже отслужив в армии, закончив школу милиции, молодой опер работал в одном из отделений городского МВД.

– Надолго к нам? – между делом вопросом отвлек Сергея.

– Думал на недельку отдохнуть, в море поплавать, с Артемом пообщаться. Теперь вот, завтра отчалю. Краем уха услыхав суть, дед встрепенулся, насупив брови узрел согласный кивок Андрея.

– Не спеши, куда тебе торопиться. У нас поживешь. Новорос хоть и не Сочи, и даже не Геленджик, но пляж и море тоже имеет. Правда от нас до него на автобусе доехать нужно, но ведь у тебя в отличие от некоторых, обе ноги в порядке. Вон мать, – старик мотнул подбородком в сторону отсутствующей в беседке на данный момент невестки, – на завтра уже у себя в больнице отгул взяла, утром на рынок намылилась. Не обижай ее, сынок! Думаешь, мы не знаем, кто Темку собой от пуль прикрыл? Знаем!

– Спасибо!

– Ай, брось! Меня правда самого зватрева не будет. Еще один из наших ветеранов нас покинул. На похороны пойду, нужно отдать последнюю почесть товарищу.

На дворе стемнело окончательно. Ночная прохлада успокоила дневную жару, отогнав ее прочь. Июньское, пока еще высокое южное небо, густо покрылось сетью звезд. В беседке освещенной лампочкой соткой в плетеном абажуре, появилась Клавдия Петровна, ласково глянувшая на старшего сына, перевела взгляд на гостя.

– Сережа, я вам на Артемкином месте постелила. Идемте вас спать уложу.

Попрощавшись на ночь с оставшимися за столом дедом и внуком, Сергей направился следом за хозяйкой, мысленно прикидывая, а почему бы, и в самом деле, не остановиться на пару дней в этом гостеприимном доме.

Глава 10. Отдых у моря

Разомлевший от солнца и моря Сергей, в самый полуденный зной выбрался из автобуса, по лабиринтам улочек добрался к вожделенному двору Завгородних. Открыв калитку, вошел во двор, проследовал в прохладу под крышей. Настроение было отменным. Он отдыхает! Не смотря на то, что десяток лет прожил на Кубани, на море он был первый раз. Его безбрежная синь заворожила казака, заставила расслабиться, учиться просто отдыхать, не делая поправок на возможные проблемы. Господи, как хорошо!

Набросив на веревку, натянутую в саду, влажное полотенце и плавки, вошел в хату, где тут же наткнулся на сидевшую в гостиной на стуле у круглого дубового стола Клавдию Петровну. Женщина была явно не в себе, сидела тихо как мышь, не выражая никаких чувств, не замечая приход гостя. На зов сразу не откликнулась и лишь усиленная попытка растормошить ее, дала результат.

– Клавдия Петровна, что с вами произошло?

Лучше бы и не спрашивал! Действительность случившегося превзошла все ожидания. Поход на рынок ознаменовался встречей с цыганкой, словесного портрета которой память почему-то не сохранила. Только темное пятно вместо лица, да хорошо запомнившиеся стариковские руки с длинными неухоженными ногтями. Все! Мало того, что эта ловчила прибрала к рукам деньги на текущие расходы, так ей этого показалось мало. Пришла с хозяйкой к ней же домой и та отдала, причем сама, все не великие золотые побрякушки, собранные в течение всей жизни. Поднявшийся плач и крики, Сергей пресек на корню. Недолго думая, погрузил мать своего друга в глубокий спокойный сон. Он не собирался сегодня встречаться с баро Миро, но жизнь внесла коррективу. В общем-то, ничего не случилось, проблема решаема.

Стойкий запах криазота, разносился ветерком не только по железнодорожной насыпи, но и по всей прилегающей округе. Далеко же занесло табор! Пока нашел этот отстойник, пока добрался до него, наступил вечер. Присутствие цыган проявилось еще на подступах к облюбованному месту постоя. У округлого строения водонапорной башни, парня окликнул насмешливый голос. На разбитую, всю в выбоинах дорожку вразвалочку вышла пара молодых цыган.

– Никак заплутал, парень? – довольно доброжелательно задали вопрос.

– Дубридин, ромалы. Карик тэджав к баро Миро^[10]?

– О! А ты, гаджо не прост. По-нашему базлаешь. Зачем тебе баро?

Позади Сергея послышался легкий шелест листвы. Сам он уже давно заметил человека скрывавшегося в ветвях клена.

– Эмиль, ёв пэнго!^[11]

– Бахталэс, Банго! Бахталэс, морэ! – не оборачиваясь за спину, проговорил казак.

– Здравствуй, Сережа. Как ты нас разыскал?

– Раду видел, она и сказала, – уже сжимая в объятиях и хлопая приятеля по плечам, поведал Сергей. – Дело у меня к баро.

– Ну, идем.

Баро сразу узнал Сергея, да и Рада доложилась, передала привет «большому». Прием был, как говорится на высоком уровне, причем действительно от чистого сердца. Да и не могло быть по-иному. Много лет тому назад цыган привез к деду умирающую жену, Сережка тогда только постигал самые азы науки. Женщина была безнадежна, в ее лечении отказали все, и медицина и знахари. Дед кряхтел, сопел и сердился.

– Эх, ром, кому-то ты дюже дорогу перешел! Видать ненавидит тебя больше жизни, вишь, решили у тебя самое дорогое отнять. Не просто, чтоб тебя известь, а шоб ты мучился да страдал. Скажу сразу, работа кого-то из ваших, так мало того, ишо и европейское чернокнижье к своим заговорам приплела, поганка такая. Это ж надо допантыкать, чтоб использовать землицу с могилы самоубийцы. Звиняй рома, сам точно не осилю!

– Так, что Матвей Кондратич, впустую все?

– Было бы впустую, если б у меня внука не было. Да ты помогай. Как начну отшептывать, да святой водой наговор отливать, так ты цыган рядом стой, да за плечо меня держи, чтоб хоть частично боль поделить. Тебя когда-нибудь канчуками пороли?

– Нет, только плетью. А, что?

– Годится! Так вот, больно будет примерно так же. Ну, а уж ежели и мы с тобой сдыхать зачнем, вот тогда-то, Сергунька в дело вступит. Он уже может.

Тяжко тогда пришлось, только, все же вытащили они тетю Лялю. По слухам, через девять дней в соседнем таборе, это который в шестидесяти верстах от Новолуганской станицы, баро помер, да, старая гадалка концы отдала. С тех самых пор и задружил Миро с хуторянами, а через три года Сережка сам в таборе все лето прожил. Дед направил цыганские науки постигать, для характерника в жизни все пригодится.

– Что смурной такой, Сережа? – заметил настроение гостя Миро. – Или угощение мое не по нраву?

– Все хорошо, баро Миро! Правда. И встрече нашей рад. Только гложет меня вопрос один.

– Говори! Все что в моих силах, все сделаю для тебя.

– Спасибо! Сегодня утром, кто-то из твоих окучил мать моего боевого друга. Да так конкретно, что мало того, что деньги забрали, так еще из дому крохи золотишка унесли. Лица цыганки не помнит, но по рукам видать старуха была. Помоги вернуть пропажу, все миром и уладим.

– Где, говоришь, все это случилось?

– На рынке, том, что ближе к выезду из города в сторону Анапы. Я в здешней географии еще плохо разбираюсь. Сам знаешь, вчера только приехал.

– Ага. Уже легче, что люди это не мои.

– Точно?

– Миро, это люди Рамира, больше некому, – в разговор встряла жена баро. – Да и кто, как не Хитана оставит такой след. Другая так не сможет. Сергей, ты бы с ней не связывался, она настоящая шувани. Таких в нашем народе по пальцам можно счесть.

– Да, Сергей. Что на центральном, что на остальных рынках, везде промышляют ромы из табора Рамира. Ляля права, не по зубам тебе старая шувани. Золото, попавшее к ней в руки, она ни за что не отдаст.

– Спасибо за совет, но эту проблему я решу. Как бы вот только старую каргу найти?

– Вот это как раз и не проблема. Рада ее тебе покажет, только ты ее саму не свети. Нам разборки с сильным табором никчему. Улавливаешь?

– Договорились.

* * *

– Вон видишь драбаровкиню, ту, что у входа в торговые ряды на скамейке сидит? Да, старая! Это Хитана и есть.

– Вижу.

– Обрати внимание на праздношатающихся ром. Вон, один, второй, за ларьком с цветами третий. Это ее охрана. Берегут ее в таборе, очень ценят жизнь и здоровье шувани. Польза от нее обществу большая! На молодых цыганок не смотри, они все своими делами занимаются. Хитана не их забота, сами на заработках.

– Все, Рада, спасибо тебе. Теперь уходи, не отсвечивай. Мне ни чем не поможешь, только мешать будешь.

– Бахт тукэ, Сережа!

– И тебе удачи, красавица.

Утреннее солнце еще не успело набрать силу. Тень утренней прохлады пока не полностью растворилась в жарком мареве. Рынок жил своей повседневной жизнью, теряясь в догадках кого сейчас больше под крышами навесов, покупателей или продавцов. Развалы овощей, сменялись столами, на которых навезенные из Турции и Азербайджана фрукты соседствовали с местной черешней и ранними яблоками местных сортов. Чего здесь только не было. Лотки желтых спелых абрикос, царствовали, казалось повсюду, краснобокие персики испускали аромат, а янтарь винограда не просил, требовал: «Купи!». А вот и рыбные ряды. Здесь вяленая рыба, целая и разделанная на две половинки, истекающая жирком и солью, гроздьями висела на бечеве, и лежала на прилавках. Вон и свежая, утреннего улова. Можно купить и живую рыбу. Мужчины кавказкой наружности, не то грузины, не то абхазы, продавали вино на любой вкус и кошелек. А хочешь чачу? Вот тебе и она! Светлая как слеза, и пахнет виноградом. Мясные ряды чуть поодаль. Свинина, баранина, говядина, куры, утки, все что пожелаешь. Дальше сыр, сметана, молоко. Подходи, торгуйся, это южный базар. Нет, здесь тебе не Москва, здесь, если ты не торгуешься, тебя не уважают. Оглянуться не успеешь, втюхают дрянь за твои же кровные. А потому что, не будь лохом, прояви к продавцу уважение, поторгуйся, за жизнь с ним поговори. А, иначе, зачем ты сюда пришел? Иди в магазин, там товары для тупых и безъязыких. Базарный шум, привычный для постоянных клиентов, не портил общий фон.