Текст книги "Логофет Василевса (СИ)"

Автор книги: Александр Сапаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Логофет Василевса

.Никогда не знаешь, когда тебя настигнет неудача. Обычно это бывает, когда рассчитываешь на что-то хорошее, ну, например, на поездку в Сочи. Я шел с работы, в кармане лежал билет на самолет. Позади было прощание с коллегами, которые во время распития бутылочки коньяка, многозначительно вспоминали свои курортные знакомства. Настроение было великолепным. Мы только, что закончили разработку очень важной операции, закончившейся вполне успешно; руководство прыгало от восторга, соседняя страна резко поменяла свои приоритеты, а меня ожидали пляж и море. Скрип тормозов оторвал от раздумий и последнее, что мне довелось увидеть в этой жизни, был, падающий прямо на меня, фонарный столб.

Я пришел в себя от холода. Казалось, все мышцы тела не могут разогнуться, настолько они занемели и продрогли. От крупной дрожи тряслась даже голова. Открыв глаза, увидел прямо перед собой еловую ветку, ее иголки кололи мне лицо. Когда поднял глаза еще выше то среди верхушек высоких елей, угрожающе склонившихся надо мной, увидел кусочек голубого неба. Неожиданно резкая щипучая боль в правой руке, заставила меня перевести глаза туда. На предплечье сидел крупный муравей и с упоением прыскал кислотой на прокушенную им же ранку. Смахнув муравья, я резко вскочил.

Вокруг стоял высокий мрачный еловый лес. Ноги утопали почти по колено во мху. Над головой звенели комары. Утренний свежий ветерок заставлял, еще больше ежиться от холода, голое тело покрылось мурашками, на мне не осталось ни единой тряпочки. Мыслей в голове не было. Неожиданный переход от буквально только, что произошедшего происшествия к побудке посреди дикого леса, привел меня в полный ступор.

Тихий шорох, справа заставил повернуть голову в ту сторону. Под размашистыми еловыми ветвями стоял крупный волк. Его янтарные глаза смотрели на меня, не отрываясь, а щеки, морщась, поднимались вверх, обнажая огромные клыки.

Я инстинктивно нагнулся и, схватив огромный сосновый сук, валявшийся рядом, шагнул к нему. Волк исчез, и мое движение, как будто пробудило лес вокруг, стали слышны; щебетанье проснувшихся птиц, шум ветра в верхушках деревьев.

И только сейчас на меня навалилась вся тяжесть случившегося. Один в лесу, где, понятия не имею, и к тому же совершенно голый. Не веря своим глазам, я наклонился и вырвал пучок мха, впрочем, он, как и сосновый сук, был вполне реален. От елей, возвышающихся вокруг меня, несло запахом смолы и хвои. Мысли по-прежнему со скрежетом проворачивались в голове.

–Как и почему я здесь?– был главный вопрос. Последнее, что я помнил, был фонарный столб, падающий на голову.

В моей долгой, изобилующей приключениями, жизни бывало всякое. Но вот такого еще не случалось. Я – Коршунов Константин Михайлович, 46 лет, когда-то подполковник спецназа ФСБ рост 202 см, вес 117 кг, перешедший после ранения с оперативной работы, очень скажем так, специфичной, на штабную, и последние лет десять служащий в звании полковника – начальника отдела планирования очень специфичных операций, по устранению мешающих нашему государству зарубежных индивидуумов, возможно, пал жертвой розыгрыша, если не сказать хуже.

–Но, какая же, скажем так, самка собаки, жестоко надо мной подшутила? Может, пока был без сознания, меня принесли сюда и оставили?

Я поглядел по сторонам. На мягком зеленом мху ясно были видны волчьи следы и большая вмятина, оставшаяся на месте, где я лежал. Никаких других свидетельств, пребывания кого-либо еще, не наблюдалось.

–Может меня опустили с вертолета?– промелькнула мысль. Я начал осматривать ближайшие деревья, надеясь увидеть следы от фала, но ничего не мог найти.

Однако дальше искать следы моего появления здесь, было недосуг, все это надо будет выяснять позже, сейчас надо думать о выживании, ведь без одежды, еды долго в лесу не протяну, надо в темпе искать людей, если они здесь, конечно есть, и для этого есть верный путь, идти к воде. Пока разглядывал окружающую меня природу, солнце еще немного поднялось и уже проглядывало сквозь деревья и, избрав своей целью южное направление, тем более, казалось, что в той стороне земля немного идет под уклон, я потихоньку отправился в путь. Минут через десять, мне повезло набрести на высокий выворотень. Огромную ель уронило ветром, и с ее торчащих корней осыпалась масса грунта и камней, выбрав по виду самый слоистый камешек, положил на большую плоскую каменюгу и расколол его более тяжелым, вокруг разлетелось несколько острых осколков, я выбрал самый удобный, и крепко зажал в руке. Хотя это была пародия на оружие, острые края камня резали руку, но все же почувствовал себя на йоту увереннее.

Я шел уже около часа, постепенно мха становилось все больше, появились оконца темной воды, и вскоре под ногами захлюпало, а впереди в лесу появился просвет. Но мне радоваться не пришлось – это было всего лишь топкое болото. Когда начал его обходить, собирая уже краснеющие ягоды брусники, наконец, нашел то, к чему стремился, небольшой ручеек выбивался из-подо мха, журча по камням, устремлялся в неведомые дали. Встав на колени, я приник губами к темной воде, пахнущей торфом, и сделал несколько глотков. Потом с удовольствием сполоснул лицо, исцарапанное ветками, и хотя на время избавился от паутины, собравшейся на нем и голове. Исколотые в кровь ноги щипало и саднило, но надо было идти вперед. Лес стал понемногу светлеть, в нем начали появляться березы. На них с пересвистыванием, нисколько не боясь меня, перелетали рябчики, я же, на ходу, с унылой безнадегой наблюдал за ними. Внезапная идея, пришедшая в голову, заставила остановиться. Подойдя к высокой стройной березе, я с силой подрезал камнем кору и с его помощью начал винтом снимать узкую полосу бересты шириной сантиметра три.

Через час в моем распоряжении был пук берестяной полоски, и я добрым словом вспомнил своего давнего деревенского соседа деда Владимира Рожина. Когда-то, лет пятнадцать назад, отдыхая на даче, я углядел у него отличный берестяной короб, и сразу напросился в ученики, научиться плести вещи из бересты, Дед не кочевряжился и сразу согласился помочь. Вот только в лес его пришлось увезти на машине, потому, как ходить он совсем не мог. Ехали мы недолго, погода была отличная, пригревало солнышко и я, в отличие от сегодняшнего дня, был достаточно прилично одет. Мы заехали по глубокой колее в глубь березовой рощи и, заглушив мотор, я помог Рожину выйти из машины.

Он уселся на ближайший пенек и слезящимися глазами оглядывал все вокруг и глубоко вдыхал лесной воздух, напоенный ароматом цветущего шиповника.

–Да, паря, наверно последний раз вижу эту благодать,– вздыхал он, – спасибо тебе, что времени не пожалел.

Потом он с кряхтением поднялся и ловко на этом же пеньке вырубил из стволика тонкого клена небольшой колышек. А затем показал, как таким колышком можно снимать витки бересты и потом сворачивать в гигантские шары, которые потом можно годами хранить для различных поделок. Когда будет нужно, надо всего лишь положить такой шар в теплую воду и рабочий материал готов.

Вот так и сейчас, надрав полосок бересты, усевшись голым задом на гладкую теплую поверхность, упавшего на прогалине ствола осины, я принялся плести лапти. Надо сказать, что это только, кажется легко. Но с третьей попытки, вспомнив дедовские наставления, все-таки удалось сплести подходящую обувку и, набив ее, быстро высохшим на солнце, мхом, одеть на свои бедные ноги, исколотые шишками, ветками и прочим лесным хламом. Попрыгав по мху, я проверил качество своего произведения, конечно, это было совсем другое дело, я даже почувствовал на несколько секунд себя человеком. Но затем, критически оглядевшись, понял, что для человека мне не хватает еще очень многого. Поэтому я взял широкую ленту бересты, одел вокруг талии и скрепил деревянной щепкой, а на нее приделал еще плетеный кармашек для камней, так, чтобы он хоть слегка прикрывал причинное место. Времени на все это ушло изрядно, и солнце клонилось на вторую половину дня, когда мне удалось снова, отправился в путь. Сейчас, когда я мог уже более спокойно воспринимать окружающее, обратил внимание во время плетения, что почему-то очень неплохо вижу вблизи, а ведь еще вчера мое зрение требовало очков в две диоптрии. И еще, я просто не узнавал левую кисть руки, уродливые шрамы, от, когда-то полученных, шальных осколков гранаты, исчезли.

Я шел вдоль ручья, по моим прикидкам, около двух часов, постепенно он начал расширяться, появились небольшие заводи, в которых плескалась крупная рыба. Живот давно уже играли траурные марши, а когда я увидел, как из воды выскочила крупная форель в погоне за мухой, то мой голодающий желудок чуть не свернулся в трубочку.

Побродив по окружающим зарослям, обнаружил тонкую сушину, подходящую для моих целей, и потом час пытался заострить ее конец своими камнем. Все-таки я довел это дело до победного конца, не скажу, что кончик моего копья был, как иголка, но палец слегка колол.

И вот, усевшись на гранитный валун посреди потока, стал внимательно всматриваться в воду. Из-за боязни сломать свою деревяшку о каменистое дно речушки, я действовал очень осторожно, и из-за этого постоянно промахивался. Но когда надежда на добычу после десятка пустых замахов, была почти потеряна, очередной удар проткнул форель и прижал ко дну. Не поднимая свою самодельную острогу, спрыгнул в воду и схватил холодную бьющуюся рыбину. Когда выбрался на берег, то был мокрый с головы до ног. Быстро отряхнулся, как собака и отжал на удивление длинные волосы, что меня изрядно озадачило, еще несколько часов назад я вроде был подстрижен почти под ноль, от свежего ветерка по телу побежали мурашки. К счастью, еще достаточно жаркое солнце быстро высушило меня. Я аккуратно снял внутренности форели, промыл ее в воде и съел почти полностью. Без соли мясо имело необычный вкус, но я был так голоден, что не успел обратить на это особого внимания. После не очень вкусного, но приличного по объему обеда, потянуло в сон. И, плюнув на все окружающие опасности, растянулся голышом на мху и заснул. Когда, к вечеру, я проснулся, так хорошо уже не было, вокруг стоял комариный звон, усилившийся ветер холодил кожу. Солнце, опускающееся за деревья, почти не грело. Размышлял, что делать, недолго. Если залезу на дерево то, скорее всего, замерзну до смерти, если буду ночевать внизу, то могу быть съеденным кем угодно. Поэтому решил ночевать под упавшим еловым стволом, рядом с корнями, натаскал туда кучу мха, стараясь собрать посуше и, забив проход к себе еловыми ветками, закопался поглубже в мох, понемногу согрелся и заснул. Утро наступило неожиданно быстро, вылезать из нагретой за ночь постели не хотелось. Я подождал, когда солнце поднимется повыше, начнет немного припекать, и побрел вдоль ручья, периодически обходя лесные завалы или места впадения более мелких протоков. К середине дня шел уже вдоль настоящей реки шириной метров двадцать, но признаков жилья или деятельности человека не было. За все это время я не услышал ни самолета, ни звуков валки леса, ничего, что обычно слышно в наших лесах. К полудню стало жарко, на открытых местах на меня налетали тучи черных слепней, оставлявшие после себя на коже кровяные следы укусов. В тенистом ельнике, наоборот, звенели комары. Мне пришлось несколько раз споласкиваться в речке, но это помогало ненадолго. Я упрямо шел вперед, хотя иногда на меня нападали приступы паники:

Неужели мне суждено будет закончить жизнь таким образом? В диком лесу, до смерти заеденным гнусом и слепнями.

Я старался отгонять эти мысли прочь, но они начинали все чаще посещать меня. К вечеру путь привел меня к большому тихому плесу. Подошел к берегу и, усевшись на камень, посмотрел в воду. Оттуда смотрел незнакомый молодой здоровый парень с бугрящимися мышцами на руках, и каштановыми вьющимися волосами, с лицом изъеденным укусами комаров и слепней.

Что же произошло? Мало того, что проснулся голый, неизвестно где, так еще в возрасте двадцати лет, и не со своим лицом.

Я сидел и никак не мог поверить в то, что случилось. Если до этого думал, что это, кто-то так жестоко подшутил надо мной, то возвращенная молодость это уже серьезно. Может мой разум сейчас просто в другом теле.

–Эй, хозяин, отзовись,– мысленно попытался связаться с предполагаемым владельцем тела, но ответа так и не дождался. Я прочитал немало книг о попаданцах, и до меня, наконец, дошло, что скорее все со мной произошла такая же, абсолютно невероятная, история. Мой рациональный разум просто отказывался до этого момента воспринимать подобное событие всерьез. Вот только все попаданцы в основном попадали в другие миры, вооруженные чем-то более существенным, чем я, но, хотя, молодое тело – это очень хорошая плюшка. И мне не остается ничего другого, как отправляться дальше в поисках человеческого жилья, ну а уж если такового здесь не будет, то переходить на существование Робинзона и как-то пытаться устроится в этой жизни. Настроение было на нуле. Жрать хотелось неимоверно. Пришлось нахлебаться воды, чтобы хоть как-то наполнить желудок

Ловить рыбу в глубоком плесе было бесполезно и я, отыскав на берегу упавшую елку, натаскал под нее хвои, сверху заложил мхом, устроился удобней, и заснул, несмотря на голодное бульканье в моем животе.

Утром, когда я проснулся, солнца не было видно, небо заложили серые тучи, и моросил мелкий дождик. Я лежал в своем гнезде, до тех пор, пока капли воды не добрались до меня. Когда выбрался наружу, чтобы совсем не продрогнуть начал бегать туда сюда по небольшому заливному лугу, немного согревшись, задумчиво поглядел на, вылезшую откуда-то, лягушку, но все же решил с подобной закуской немного повременить. И вновь начался все тот же путь уже по берегу широкой реки, плавно несущей свои воды на юго-запад. К полудню дождь все же закончился, и тучи понемногу разошлись. Выглянуло солнце и стало немного веселей. Периодически на пути встречались пороги, в которых ревела вода, и торчали большие серые скалы. Потому мысль попробовать сделать плот меня не особо посещала. После одного из порогов, когда шел по высокому берегу, показалось, что иду по тропке. Сначала, не веря своим глазам, подумал, что это просто звериная тропка, протоптанная к водопою, но тропа становилась все шире и затем, неожиданно, вышел на небольшую поляну. На ней, похоже был пожар, но, присмотревшись, я заметил, что все упавшие деревья были срублены, а с одного края уже выкорчевано несколько пней, а под дальними, торчит несколько ваг. Неожиданно закружилась голова, и бешено застучало сердце. Из-за резкой слабости в ногах мне пришлось сесть на ближайшее упавшее дерево. Несколько минут я сидел, глубоко дыша, пытаясь успокоиться. Видимо я уже настолько уверовал, в своем одиночестве в дикой тайге, что следы деятельности человека произвели на меня такое действие. Понемногу бешеное биение сердца унялось, а в голове исчез звон. Я осторожно поднялся и начал внимательно оглядывать все вокруг.

–Это что же подсечное земледелие? Куда же меня и какой черт занес? Помнится, в каком то музее видел я такие картинки,– нервно крутились мысли в голове.

Обойдя поляну, ничего полезного на ней не нашел и, уже почти по натоптанной дороге, пошагал дальше. Еще час ходьбы привел к полю, на котором колосилась, по-видимому, тощая рожь или ячмень, моих познаний в агрономии, увы, не хватало на определение злаков. Большая часть поля была уже сжата. За ним метрах в ста виднелся забор, сделанный из целиковых стволов, вплотную вкопанных друг к другу и заканчивающихся заостренными обугленными концами. В заборе виднелись небольшие ворота, по-видимому, заложенные чем-то изнутри. Запахло дымом и каким-то варевом, на что мой желудок отреагировал болезненной судорогой.

Подойдя к воротам, аккуратно постучал. Во дворе кто-то ойкнул, и началась беготня. Над тыном появилась лохматая голова и, оглядевшись вокруг, что-то крикнула, но я не понял ничего. Внезапно створка ворот распахнулась, и на меня, держа деревянные вилы в руках, попер низенький мужик, ростом он был наверно мне чуть повыше пупка, было видно, что струхнул он изрядно. Все-таки рост два метра два сантиметра и в мое время вызывал немалое уважение. Я отступил на шаг и поднял руки вверх, показывая, что там ничего нет. Потом знаками показал, что кидаю вилами сено, а потом показал на рот. Мужик попался сообразительный и согласно закивал головой, а потом, вытащив из-за пояса приличный килорез, слегка оцарапал мне запястье и, увидев кровь, что-то ободряюще прокричал во двор.

Когда я зашел туда все домочадцы уже выскочили на улицу и оживленно переговаривались, с удивлением рассматривая меня. Две рыжих собачонки, усердно облаивали меня, стараясь укусить за ноги, Лишь мелкая лошаденка стоявшая запряженная в большую волокушу, не обратила на меня внимания, а, опустив голову, старательно жевала мякину, видимо оставшуюся после обмолота ржи.

Я прислушался к речи лесных жителей, чем-то мне этот язык был знаком.

– Вепс? – спросил я хозяина, указывая на него пальцем.

Явно поняв мой вопрос, хозяин согласно закивал головой и вновь разразился целой речью, показывая на меня, и неоднократно вопросительно повторяя:

–Нурманн?

–Я не нурманн!– был мой громкий ответ, при этом я еще пытался махать рукой,– я русский.

Хозяева переглянулись и, не поняв ничего, пригласили меня в избу. Высокий рубленый в лапу дом, крытый потемневшей дранкой выглядел совсем неплохо. Мы поднялись по высокому крыльцу на второй этаж, с первого слышалось мычание коровы и блеяние овец. А вот внутри было уже совсем не так хорошо. Потолки здесь были значительно ниже моего роста, поэтому пришлось идти нагнувшись. В конце единственной комнаты был сложен очаг из камней, в котором были несколько отверстий, чтобы ставить горшки. От одного такого горшка, стоявшего там, исходил аромат, на который мой желудок отозвался хорошо слышной музыкой. От бревенчатых темных стен несло дымом, потолок был вообще закопчен дочерна, видимо при растопке, большая часть дыма оставалась в доме, прежде чем его начинало вытягивать через деревянную трубу в потолке. Из пазов между бревнами торчал, плохо законопаченный, мох. Посреди помещения стоял, грубо сделанный, стол из тесаных топором досок, вдоль него стояли лавки. Такие же лавки стояли вдоль стен. Другую часть комнаты занимал огромный ткацкий станок, в котором лежала начатая холстина. Там же на полке около торчавшей из стены потушенной недогоревшей лучины лежали пара веретен, и стояла стойка с куделью.

Только сейчас до меня дошло, что я голый. Но на мою наготу особого внимания никто не обратил, хотя две девицы вначале похихикали, глядя на мое, скукоженное от холода, достоинство.

Хозяин, поднял крышку лавки, стоявшей у стены достал из глубин рундука старые латаные порты, сунул их мне в руки и попытался похлопать по плечу, но не достал. Я быстро натянул это тряпье и хотел перевязать его все той же березовой лентой, но вепс протянул мне плетеную льняную веревку, и проблема удержания штанов была решена. Больше мне пока никакой одежки не выделили, но для меня сейчас и холщовые драные порты были праздником.

Немного погодя, все сели за стол, хозяйка, натужась, вынула горшок из очага и поставила на середину стола, члены семьи начали по очереди залезать в него своими ложками. Мне тоже выделили убогую ложку, по-видимому, творение кого-то из детей, потому, что есть ей было совершенно невозможно. Но я, попросив нож, быстро сделал конус из бересты и, защепив его палочкой, вместе с остальными начал есть аппетитно пахнущее варево в горшке. Это оказалась пареная до каши – репа, она была чуть подсолена, и вместе с куском черного хлеба, по консистенции напоминающим глину, показалась мне, голодавшему три дня, лучшим блюдом на свете.

После ужина быстро темнело, два маленьких окошка затянутых бычьим пузырем почти не пропускали свет. В женском углу зажгли лучину, и под хиханье и хаханье девушек и их мамаши, послышался шорох веретен и стук ткацкого станка. Немного погодя женщины завели заунывную грустную песню, в которой я, естественно, ни хрена не понимал. Продолжалось это еще около двух часов, затем из-под лавок были раскатаны грубые, сшитые из шкур и тряпок, перины, набитые утиным пухом и потертые, плохо выделанные, сшитые вместе овечьи шкуры. Мне было предложено отдельное место немного в стороне от остальных домочадцев, спавших вплотную друг к другу.

Лучина была задута и наступила полная темнота, буквально через пару минут наступившую тишину нарушило сосредоточенное сопение хозяина, и легкое постанывание его жены. Еще через пять минут они оба, облегченно вздохнув, захрапели.

Я испытывал такой кайф, после двух ночевок голым в полусыром мху, теплая овечья шкура мне казалась верхом блаженства. Глаза уже закрывались, когда я неожиданно обнаружил, что подмышкой появилась чья -то голова, и, с удивлением понял, что рядом со мной лежит обнаженной, одна из хихикавших девчонок. Она робко полезла рукой к моему органу, затем я услышал ее довольное хмыкание, но даже не успел ничего предпринять самостоятельно, как девушка, в прямом смысле, взяла полностью инициативу в свои руки. В этот ответственный момент, рядом со мной опять кто-то зашевелится – это оказалась вторая девчонка, которая, что-то шептала недовольным голосом своей сестре, она, похоже, злилась, что долго ждет своей очереди. После того, как обе молоденькие вепки, наконец, от меня отстали, я заснул мертвецким сном в несколько секунд..

Утро для меня началось тем, что с меня бесцеремонно стащили овечьи шкуры, исполнявшие функции одеяла. Все, похоже, давно встали и занимались делами. Хозяин, которого, как я понял, звали Вейкко, подал мне длинную льняную рубаху с многочисленными дырками. А поверх нее предложил грубый, армяк, сшитый из овечьих шкур и воняющий кислым тестом. Армяк был мне по пояс, руки по локоть высовывались из рукавов, а когда я попробовал его запахнуть, то раздался подозрительный треск. Ну и ладно, решил я, буду пока ходить нараспашку, все равно лучше чем голышом. Мы доели холодные остатки репы, запили их кислым до ужаса квасом с краюхой зачерствелого черного хлеба, потом Вейкко поманил меня во двор, я, не торопясь, замотал ноги выданными мне тряпками и надел лапти собственного производства, надо сказать, что были они, ничуть не хуже, чем у членов вепсского семейства. Когда мы вышли на улицу, я увидел, что там нас уже ожидают трое его сыновей, они были такие же мелкие, как отец, только не такие коренастые. Ну, что же, пришла пора отрабатывать еду, одежду и кров. Мы взяли пару топоров и направились в сторону пала, откуда я вчера пришел в их дом. Парни всю дорогу оживленно болтали, кидая на меня ехидные взгляды. По ним было понятно, что мои ночные приключения, не остались тайной для окружающих, и похоже девушки проделали это с благословения родителей.

Дорога не заняла много времени, когда мы пришли, парни сразу начали сгребать остатки стволов, сучья в кучи и разжигать их снова с помощью еще тлеющих углей. Мне с Вейкко пришлось заниматься более тяжелой работой, корчеванием пней. Мы вначале обрубали корни, а потом на пару, подложив под здоровенную вагу бревно, проверял корни на крепость, Работа спорилась, потому, что я был наверно раза в четыре тяжелее и выдирал пни гораздо легче, чем мой хозяин. Вейкко был доволен и пытался мне что-то объяснять.

Зато к концу дня я уже знал несколько слов вепсского языка и все они, похоже, были нецензурными.

Когда мы к вечеру пришли к дому, я обнаружил, что небольшое, приземистое бревенчатое строение на берегу реки дымится со всех сторон. Дым лез из всех щелей и меньше все в трубу.

–Неужели баню топят!– с надеждой подумал я. И действительно обе девушки, сегодня ночью побывавшие у меня под одеялом, суетились у дверей предполагаемой бани. Там же горел еще и костер, из которого они периодически, деревянными щипцами доставали небольшие округлые камни и кидали их в ушата с водой, оттуда раздавалось громкое шипение и поднимались столбы пара, я еще подивился, как с умом выбраны камни, которые не трескаются от такого издевательства. Мы посидели на крыльце, ожидая, когда протопится каменка, и нагреется вода в деревянных ведрах, и вскоре хозяин доброжелательно замахал мне руками, приглашая мыться. Когда я, скинув одежку, залез, согнувшись в три погибели, в мыльню, на полке уже сидели хихикающие девчонки, светясь в полутьме своими белыми прелестями, Тут меня осенило, и я, накинув армяк, выскочил на улицу и, подбежав к ближайшей березе, начал ломать ветки. Поздние, начинающие желтеть листья, конечно, были уже совсем плохие, но все же мне удалось связать удовлетворительный веничек и с ним, я вновь уселся рядом с девушками. Они с недоумением смотрели на веник, а когда я подкинул горячей воды на каменку, завизжали и кинулись на пол. Я же с удовольствием охаживал себя веником со всех сторон, чувствуя, как с меня сползает вся грязь, которую собрал, шляясь трое суток голым по северному лесу. Девчонки постепенно оклемались и вновь уселись рядом со мной, и даже дали похлопать себя веником по всяким соблазнительным местам, когда же я, возбужденный таким зрелищем, захотел большего, то мне отказали, показав знаками, что все еще впереди. Потом я лег на скамейку лицом вниз а одна из девушек усевшись на меня яростно терла спину лыковой мочалкой, периодически смачивая ее в горшке с разведенным щелоком . Когда мы красные и распаренные, отмывшиеся щелоком до скрипоты вышли из темного банного нутра, нам навстречу уже шли, давно ожидавшие этого момента, оставшиеся члены семейства. После бани я впервые за эти дни почувствовал себя человеком. А наутро все началось снова, тяжелая работа, скудная еда, и пни, пни во сне и наяву.

В такой работе прошли две недели, становилось все холоднее, по-видимому, уже была вторая половина сентября. На будущем огнище мы полностью выкорчевали все пни, и оставили всю древесину сохнуть до конца зимы, чтобы весной полностью сжечь высохшие древесные остатки. А на золе, оставшейся после пала, после посева вырастет новая рожь. Пройдет два года и новый пал пройдет уже в другом месте. И подобный способ земледелия будет в этих местах еще несколько сот лет, пока, наконец, огнищане не перейдут на более прогрессивные методы земледелия. Я за это время смог выучить несколько десятков слов и мог кое-как общаться, тем, более, что словарный запас у лесных жителей был не очень большой. Меня, кстати, заинтересовало, почему Вейкко с семьей не живет, как обычно вепсы в небольшой веси на три четыре двора, а на отшибе в глубине леса, но задавать такие вопросы я попросту постеснялся. Начались уже первые заморозки, Реку с берегов уже сковывало льдом. По безыскусному чертежу Вейкко, нарисованному им прутиком на пепле костра мне стало понятно, что вышел я, оказывается, в своих странствиях на приток Свири, так, что до средневековой цивилизации отсюда было совсем недалеко. Хотя, по правде сказать, какой сейчас год, я абсолютно не представлял. И есть ли цивилизация на самом деле. Но железные топоры и ножи в хозяйстве подтверждали, что, по крайней мере, железо эта цивилизация знает. Я втянулся в тяжелую работу и не уставал так сильно, как в первые дни, и теперь часто, вечерами, задумывался о своей судьбе. Совершенно не хотелось провести всю жизнь в северных лесах, занимаясь убогим сельским хозяйством. Однако, мне казалось, что, не зная ни языка, ни обычаев покидать гостеприимный дом вепсов очень неразумно. Но, все равно, надо было готовиться к встрече с жестоким миром, лежащим за лесами. И скоро все семейство, с удивлением, следило за моими упражнениями. Я бегал, прыгал, восстанавливал все навыки, утерянные за много лет кабинетной работы, когда надо было шевелить только мозгами. Мое молодое тело с удовольствием откликалось на тренировки, а растяжку я смог вскоре сделать такую, что довольно легко садился на шпагат. К, сожалению, у Вейкко совсем не было оружия, поэтому учится работать с мечом, не получилось. Незаметно за заботами пришла настоящая зима. Вокруг дома засверкали белизной сугробы, еще не разбавленные сернистыми выбросами заводов северной Европы. Я уже смирился с тем, что зимовать буду с семейством вепсов. Рожь и ячмень были убраны, сено, накошенное на узких лесных прогалинах, ждало вывозки, дров для очага было завались. В общем, живи и радуйся. Однако Вейкко ходил чем-то недовольный и вздрагивал от каждого постороннего шума, а его жена часто ходила с покрасневшими от слез глазами. Когда я начал, со своим хилым знанием языка, выяснять в чем дело, то узнал, что Вейкко ушел из деревни несколько лет назад, и не платил несколько лет пошлины Белозерскому князю, считавшемуся хозяином этих мест. А зимой по рекам, так и разъезжают в поисках таких одиночек мытники, которые рады раздеть и разуть любого встреченного на пути. И если на них наткнутся этой зимой, что очень даже возможно, семья может оказаться у разбитого корыта.

И действительно, когда уже установились морозы, и снега уже было по пояс, в ворота громко и требовательно застучали, Вейкко, отодвинул заложку на окне, выглянул туда и, спав с лица, побежал их откапывать. Примерно через час он с парнями смог открыть ворота и во двор на коне, въехал толстый тепло одетый бородатый мужик с мечом на поясе. За ним следовал санный обоз из трех саней с возчиками. Мужик кинул поводья Вейкко и молча поднялся в дом. Разговор сразу пошел на повышенных тонах, Вейкко валялся в ногах у мытника, гордо восседавшего на лавке, но тот только давал распоряжения возчикам выгрести одну клеть за другой. Те с шуточками прибауточками сносили в сани зерно, бочонки с ягодами и грибами. Но постепенно клети пустели, пыл грабителей остыл. Неожиданно мытник показал пальцем на меня и что-то сказал. Говорил он, по-видимому, на древнерусском, но мне все равно ни хрена не было понятно. Я во время всего этого действа сидел на лавке и пытался сам себя успокоить.

–Не лезь Костя в это дело, это не твои проблемы.

Но все же за три месяца эта семья стала для меня, если не родной, то все равно очень близкой, и я еле сдерживался, чтобы не навести порядок. Вейкко перевел мне, что тот требует сказать, чей я человек и почему здесь нахожусь, и что меня сейчас закуют в железо и увезут в Белоозеро на правило. Мне и до этого жутко не нравилось, все, что здесь происходило, но сейчас я понял, что надо действовать, иначе будет поздно. Я, пригнувшись, вскочил с лавки, кинулся на обидчика, тот даже не успел схватиться за меч, а только начал тянуть к нему руку, но это было все, что он смог сделать. Мои руки схватили его за воротник, и порты, легко подняли и кинули об стену, раздался тупой звук, и мытник безжизненно упал на пол, из-под его головы потекла небольшая струйка крови. Два холопа, вбежав на шум в дом, вытащили мечи и пошли на меня. Когда я глянул на их неуклюжие движения, мне сразу стало спокойней. Легко уйдя от неуклюжего замаха одного, я подбил колено второго, раздался хруст сустава, и парень, упав на пол, завизжал, схватившись за ногу. Без проблем, уклонившись от, просвистевшего у самого носа, меча, я ткнул пальцем в глаз первого нападавшего. Это было все равно, что драться с детьми, да они, и на самом деле, не доставали мне даже до плеча. Через полминуты в доме лежало еще два трупа. Когда я выскочил в дверь, на снегу уже лежал навзничь последний возчик, с торчавшим в спине топором. Рядом стоял Вейкко и мелко крестился дрожащей рукой.