355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Романов » Триумф «попаданцев». Стать Бонапартом! » Текст книги (страница 8)
Триумф «попаданцев». Стать Бонапартом!
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 21:39

Текст книги "Триумф «попаданцев». Стать Бонапартом!"


Автор книги: Александр Романов


Соавторы: Александр Конторович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

В общем, чистый анекдот… Или, скорее, – детский сад… Или вообще цирк с конями, учитывая, чем мне там пришлось заниматься. Анекдоты рассказывать. Весь вечер на арене… Наполеон ведь получил очень даже приличное светское образование. Как бы не Пажеский корпус закончил, если на более близкие для нас ассоциации переводить. Как вести себя обаятельно в обществе, он прекрасно знал. И весь прием мы с ним развлекали хозяйку веселыми историями, шутками и остроумными комментариями к свежим политическим новостям. Я, опять же, к репертуару Бонапарта добавил несколько свежайших анекдотов из будущего – ничего, «на ура!» пошли! Все, в общем, были в диком восторге… Вечером я ушел, абсолютно уверенный в успехе. А на следующий день узнал, что госпожа Тальен, благосклонно прозванная почитателями Notre-Dame de Thermidor, соизволила выразиться в том духе, что этот облезлый коротышка лучше бы зарабатывал на жизнь шутовством… На чем моя интендантская деятельность и закончилась. Причем смех в том, что вышло все один в один как с основателями фирмы, кажется, «Тойота» в свое время… Те тоже, где-то сразу после войны, искали кредит на разворачивание своего бизнеса. И с целью произвести благоприятное впечатление на банк устроили на последние деньги прием. С обильным угощением, музыкой, танцами живота и прочими удовольствиями… А сами весь вечер с эстрады рассказывали анекдоты. Демонстрируя тем самым свое глубокое уважение. Ну гости были очень довольны!.. А наутро учредители «Тойоты» кинулись в банк, уверенные, что сейчас им все дадут – и на своем бизнес-плане увидели резолюцию: «Правление не может доверять двум клоунам». Так что ничего нового в истории, судя по всему, нет. Да, похоже, и не было никогда…

Но зато там я видел – кого б вы думали? Жозефину. Ага… Богарне. Свежеиспеченную вдову. И содержанку аж самого Барраса… Мне ее издали показали: вон, типа, смотри – какая женщина! Вах! Ну, посмотрел. Наполеон – заинтересовался. А моя реакция была: «Мама – я столько не выпью!» Чего в ней все находят? По нашим меркам – хорошо еще, не совсем уродина. Опять же пластика, анатомия сейчас – абсолютно другие. Несуразные совершенно. Нелепая тетка, закутанная в полупрозрачный муслин (на голое тело, ага), принимает ненатуральные позы… Ей-богу – Дезире Клари нравилась мне куда как больше: нормальная девушка с неиспорченными манерами, вокруг которой не надо выписывать кренделя с дурацким видом.

В общем – если резюмировать мое впечатление – то, как сказал некто подзабытый нынче Сусик-Богдан, прибыв с того света на этот: «На что мне с моими миллионами эта залежалая тыква Парася Никаноровна нужна?»

Не – на Жозефине я точно не женюсь!

Материалы из «Серой папки», 1793.

Лето 1793 года. Форт ВВВ.

Из дневника Сергея Акимова.

Запись первая.

Проклятый прогресс… Точнее – его отсутствие.

Я пишу эти строки вполне нормальной «вечной ручкой». Классический такой агрегат – по типу довоенных… Тридцатых годов двадцатого века которые. «Золотое перо», тяжеленький стальной корпус, вороненый, с золотой насечкой (есть умельцы, постарались…), емкость для чернил с плунжером, колпачок с пружиной. При необходимости можно свободно как оружие использовать. Хвала Динго: весной он сконструировал пулемет, а к нему нормальные оружейные пружины – вот и побочный продукт военного производства. Конверсия… А радости от прогресса нет. Что толку в этой авторучке, если прошлогодняя почта пришла к нам только сейчас? Без каких-либо особых причин – просто так тоже случается. И, к сожалению, наличие в Лондоне агентуры, располагающей радиосвязью (хотя это такая радиосвязь, что слов нет – одни выражения, но как-то короткие сообщения все же передавать получается… В ожидании, когда наши гении наладят производство собственной радиоаппаратуры, – уже хлеб), делу здесь не помогает… Впрочем, хватит жаловаться.

Итак…

В прошлом году мы остановились на том, что наш фигурант, похоже, дезертировал из французской армии и решил заделаться командиром Национальной гвардии Корсики.

Что ж, это ему удалось.

Правда, сопровождался этот процесс такими приключениями – судя по описаниям информаторов – что скорей может считаться голливудским блокбастером из жизни итальянской мафии. Там – если верить письмам – было все: и вызовы на дуэль, и дом Бонапартов, забитый круглосуточно вооруженными сторонниками (так что Летиции приходилось на ночь раскладывать матрасы по всем комнатам и коридорам, да еще эту ораву кормить и поить), и взаимные обличительные выступления противников друг против друга, и даже – похищение комиссара, призванного следить за выборами! Наполеон и упер. За что его противники чуть не начали штурмовать жилище Бонапартов. Но Наполеон, когда украденного комиссара притащили к нему, проделал просто натуральный финт ушами. Обратившись к ошарашенному государственному мужу следующим образом: «Я хочу, чтобы вы были свободны! Совершенно свободны! У Перальди вы бы этой свободой не пользовались!» Комиссар не имел ничего против и остался у «освободителя». В результате чего повод для штурма – пусть и формально – отпал. Так что нашему Бонапартию палец в рот не клади!.. Впрочем, противоположная партия – те самые Перальди – тоже были ребята крутые. И поклялись страшно отомстить: сжечь дом, а самого Бонапарта захватить живым или мертвым (что уж они после того собирались с ним делать – оставим за скобками. Но вряд ли что-то хорошее…). И только уже упоминавшиеся «сторонники», которыми был забит весь дом Бонапартов, не дали реализоваться столь кровожадным планам. Ну – мафия, в общем, бессмертна…

Короче: после таких вот нескучных приключений 1 апреля (нарочно, что ли?) 1792 года Наполеон Бонапарт был выбран командиром Второго батальона Национальной гвардии. Командиром Первого батальона был выбран некий Квенца. Но поскольку он, во-первых, ничего не смыслил в военном деле, а во-вторых, шел на выборах в блоке с Бонапартом, то, по сути, главным командующим был Наполеон. Должности же офицеров в батальонах заняли соответственно родственники и друзья счастливых победителей (ну, мафия же…). Вечером вино лилось рекой, играл полковой оркестр…

Правда, уже через несколько дней по улицам Аяччо пронесся клич: «Долой кепи!» (национальные гвардейцы ходили в этих головных уборах). Потому что горожане почему-то решили, что гвардейцы составили против них заговор (??). В результате чего больше десяти дней в Аяччо шли настоящие уличные бои между национальными гвардейцами под командованием Наполеона и горожанами под командованием семьи тех самых Перальди. В ходе которых – как пишут информаторы Падре – обе стороны понесли значительные потери убитыми и ранеными. А Наполеон пытался ввести свои батальоны в цитадель Аяччо, но комендант французского гарнизона этого ему почему-то не позволил и даже накатал жалобу на нашего фигуранта, в которой утверждал, что Бонапарт пытался взбунтовать солдат его полка против офицеров. Закончилось, однако, все практически ничем. Девятнадцатого апреля стороны подписали перемирие, а Наполеон представил объяснительную записку, в которой упирал на то, что хотел только отомстить за убийство своего лейтенанта (тот действительно был убит в один из первых дней беспорядков).

Однако, похоже, эта отмазка сработала не очень хорошо. Потому что уже в мае Бонапарт покинул Корсику и отправился в Париж, где ему были предъявлены множественные обвинения (стараниями все тех же Перальди, накатавших донос аж в Конвент; а исходя из того, что к ним самим никаких санкций применено не было, то возникает вопрос – а чего там вообще происходило?). Как перечислено в одном из писем: «Его обвиняли в превышении власти, подстрекательстве к беспорядкам, отказе в повиновении и вооруженном сопротивлении властям. Обвиняли его еще помимо этого во всевозможных злодеяниях: их было вполне достаточно, чтобы уготовить ему верную гибель. К несчастью, все эти проступки усиливались его основной ошибкой: тем, что он без всяких уважительных причин, без разрешения оставался вдали от полка, в то время как каждая сила была на учете. Но молодой офицер был снабжен наилучшими рекомендациями корсиканских властей, которые ему выдали очень охотно в надежде навсегда от него избавиться». Так что во Франции ему все легко готовы были простить – подумаешь, пошалил немножко! – если бы не его злосчастная попытка овладеть цитаделью, которая попахивала совсем даже не Революцией (судя по всему, это и есть то, что Тарле назвал «несколько сомнительным поведением». То есть сходные мысли по поводу инцидента пришли не в одну голову). И неизвестно, куда бы дело вывернулось, но в это время в самом Париже, что называется, «уже началось!..»

Парижан окончательно перестал устраивать король. Даже присягнувший Конституции и фактически сидящий под домашним арестом в Тюильри (после неудачного побега летом 91-го года). Но все еще не желающий выполнять волю Национального Собрания (разогнал министров-жирондистов, не хотел объявлять войну Австрии (плакал при подписании указа). Последовала тридцатитысячная «мирная демонстрация» 20 июня (как раз когда и прозвучало: «Достаточно было смести пушками четыреста-пятьсот человек!..»), вынудившая Людовика напялить дурацкий – в смысле фригийский – колпак санкюлота, а затем – штурм Тюильри 10 августа. Когда были вырезаны несколько тысяч швейцарских гвардейцев, охранявших короля. А самого Людовика с семьей законопатили в Тампль (ну, дальше все знают – но это позже). Власть полностью перешла к Национальному Собранию.

И в результате наш пострел вышел не то что сухим из воды, а как бы еще и с прибылью: его не только восстановили в армии (новый министр был собратом-революционером), но и произвели в капитаны! Правда, тут же приказав отправиться в полк, находившийся в тот момент на Мозеле, в армии Дюмурье. Однако свежеиспеченный капитан сумел извернуться: ему срочно потребовалось забрать из Сен-Сира и доставить домой на Корсику свою сестру (такая необходимость действительно возникла, поскольку со свержением короля были в приказном порядке упразднены все королевские воспитательные учреждения).

И в итоге в октябре 1792 года, к большому изумлению многих на Корсике (уже посчитавших, что никогда этого типа не увидят), Бонапарт объявился там живой, здоровый и даже отличенный! Для корсиканцев, которым отвага и дерзость представляются величайшей добродетелью (по формулировке все тех же информаторов Падре), наш фигурант по такому случаю представился чуть ли не национальным героем.

Он был обласкан Паоли, встал во главе корсиканских монтаньяров, взял на себя осмотр укреплений острова и снова принял начальство над Национальной гвардией (подполковничья должность, между прочим). Отправляться в полк он явно не собирался. Вместо этого он написал в директорию департамента Вар (которому административно была подчинена Корсика): «Я здесь. Все теперь пойдет хорошо». По всем признакам, он что-то имел на уме…

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ: в начале 1792 года на Корсику прибыл Константин Франсуа Вольней (настоящая фамилия – Буажире, смотри отдельный список). Известный путешественник и философ и депутат Национального Собрания. Цель пребывания – научные изыскания. Конкретно: намерение начать на Корсике выращивание хлопка. Для чего Вольней приобрел близ Аяччо поместье дель Принчиппе площадью аж в шестьсот гектаров. Но главное: Наполеон к этому Вольнею нанялся проводником по острову! И, судя по всему, наладил с ним хорошие отношения. Имеет смысл взять в разработку.

Запись вторая.

То, что происходило на Корсике дальше, – лично для меня полная неожиданность. Или, скорее сказать, – терра инкогнита? В общем, ничего никогда не слышал об этих событиях. Почему-то.

У Тарле об этом периоде жизни Бонапарта написано более чем скромно:

«Он побывал еще раз на Корсике. Но приехал он туда как раз в тот момент, когда Паоли окончательно решил отделить Корсику от Франции и предался англичанам. Наполеону удалось незадолго до захвата острова англичанами, после долгих приключений и опасностей, бежать с Корсики и увезти с собой мать и всю семью. Это было в июне 1793 г. Едва они скрылись, как дом их был разграблен сепаратистами – приверженцами Паоли».

И все.

Из того же, что прислали на данный момент агенты нашего Падре, вырисовывается значительно более содержательная картина…

Правда, Паоли в конце концов таки действительно оказался сепаратистом. Но прежде чем это случилось, на корсиканских берегах успело произойти много различных событий, стержневым из которых была операция по захвату Сардинии!

Вот что можно об этом деле сказать, ориентируясь на письма агентов Падре.

В мае 1792 года Антонио Константини, корсиканский депутат в Париже, вручил Законодательному Собранию записку, в которой говорил о планах покорения соседнего острова. Константини прожил несколько лет в Сассари и был хорошо знаком с Сардинией. Необходимо, говорил он в своей записке, овладеть сначала Маддаленой и некоторыми другими маленькими островками к северу от Сардинии. Вслед за этим можно будет овладеть и северными городами острова, Кастель-Сардо, Сассари и Альгеро. И, наконец, подступить с войском, которое он исчислил в 12 тысяч человек, к Каглиари, столице острова.

Генерал-синдик Саличетти (тоже депутат Национального Собрания от Корсики) соглашался с этим планом. В июле того же года бывший депутат Марио ди Перальди тоже подал записку, в которой говорил о важности военной экспедиции в Сардинию. По совету Карно, временный исполнительный совет приказал военному и морскому министерствам принять необходимые меры к военной экспедиции в Сардинию.

Завоевание Сардинии имело большое преимущество для Франции. Страна эта поставляла превосходных лошадей, хлеб – в котором во время революции ощущался во Франции большой недостаток – и дорогой мачтовый лес. Помимо этого, владение Сардинией представляло собою большую опору в Средиземном море.

Несмотря на старания Перальди (а это были те самые Перальди, к слову) добиться назначения начальником экспедиции корпуса Пасквале Паоли, начальство было поручено командиру альпийской армии генералу д'Ансельму и контр-адмиралу Трюгэ. Ансельму предоставлено было, однако, либо руководить экспедицией, либо поручить начальствование другому генералу. Паоли же был назначен командиром 23-й дивизии и тем самым главнокомандующим всеми войсками на Корсике. В то время на Корсику и в Ниццу были посланы два специальных комиссара, Марио ди Перальди и Бартоломео Арена, для переговоров с Паоли относительно сформирования нужного войска и для вручения д'Ансельму предписания исполнительного совета.

Военные суда, принимавшие участие в экспедиции, собрались в ноябре в Специи, а транспортные суда – в Тулоне. Флот был разделен на две эскадры, из которых Трюгэ командовал меньшей, а большую передал капитану Латуш-Тревилю. Сухопутное войско должно было быть сформировано из шести тысяч добровольцев из департаментов Буш-дю-Рон и Варр, а также из трех тысяч корсиканских регулярных и добровольных солдат, из которых последние должны были быть посажены в Аяччо на суда. Кроме того, Бастия и Кальви должны были дать еще войска.

Трюгэ возлагал большие надежды на экспедицию в Сардинию, точно так же и назначенный в Константинополь французский посланник Семонвиль, ожидавший инструкций в Аяччо. Последний был уверен, что экспедиция в короткое время одержит победу и флот после покорения острова отправится в Черное море, чтобы оттуда диктовать условия русскому правительству (и почему, спрашивается, выражение «наполеоновские планы» появилось уже после Наполеона?)! Расположенные к Франции корсиканцы, в том числе Жозеф и Наполеон Бонапарты, в равной мере с воодушевлением ожидали завоевания Сардинии (тоже вопрос: на основании чего этих поименованных корсиканцев считали расположенными к Франции? Хотя, конечно, в попытках разобраться в том, кто как к кому был расположен – сам черт ногу сломает!.. Тот же Наполеон писал 18 октября Косте: «Враги покинули Лонгви и Верден и перешли через реку, чтобы вернуться на родину. Но мы не останавливаемся. Савойя и графство Ницца взяты! Солдаты свободы всегда будут одерживать победы над рабами, оплачиваемыми тиранами!» Без сомнения – истинный патриот: как излагает-то, собака!..).

Контр-адмирал Трюгэ не стал ждать сформирования добровольческих батальонов, происходившего очень медленно, а 10 декабря с четырьмя боевыми судами, пятью фрегатами и корветом отчалил из Специи. 15 декабря он бросил якорь на рейде Аяччо, чтобы посадить на суда части 23-й дивизии. В тот же день сюда же прибыл и Латуш-Тревиль с десятью военными судами и двумя фрегатами, чтобы отправиться в Неаполь, произвести там демонстрацию и вручить неаполитанскому двору ультиматум с требованием сохранять нейтралитет; было условлено, что обе эскадры встретятся затем в Пальмском заливе и оттуда сообща направятся к столице Сардинии.

Экспедиция началась для Трюгэ крайне неблагоприятно, так как при входе в гавань Аяччо военное судно Le Vengeur потерпело крушение. 15 декабря Трюгэ прибыл в Аяччо и познакомился там с семьей Бонапартов. Молодой и светский, он вращался в лучших домах Корсики и заинтересовался, по-видимому, старшей сестрой Наполеона, Элизой (той самой, что Наполеон только накануне привез из Сен-Сира. По повадкам после королевского воспитания она была настолько аристократка, что Наполеон, по собственному его признанию в одном письме, вынужден был при общении с ней «надевать маску»). Но, вероятно, Люсьен Бонапарт (второй по активности из братьев после Наполеона и в отсутствие нашего фигуранта выполнявший обязанности главы семьи, из-за чего между ними происходили трения. Стоит взять на заметку) был против этого брака.

Трюгэ старался всеми силами ускорить сформирование корсиканских батальонов, назначенных в экспедицию, но Паоли располагал незначительными войсками, так что в походе в Средиземное море могли принять участие вместо трех тысяч лишь тысяча восемьсот человек и 13 орудий.

Через несколько дней после прибытия эскадры между матросами и корсиканцами начались распри, поводом к которым послужила погоня за «аристократами» (что бы это значило??), стоившая жизни двум корсиканским национальным гвардейцам. Только благодаря умению начальников вражда между обеими нациями не приняла широких размеров. Ввиду этого, однако, нечего было и думать брать с собою в экспедицию корсиканскую национальную гвардию и везти ее на судах адмирала Трюгэ. Паоли решился поэтому вместо национальной гвардии предоставить в распоряжение Трюгэ не только всю сорок вторую дивизию, но и тринадцать тысяч из двадцать шестой и пятьдесят второй. Корсиканские же добровольцы должны были предпринять неожиданное нападение на маленькие островки к северу от Сардинии; главным образом Паоли имел в виду самый крупный из них – Маддалену, занимавшую чрезвычайно благоприятное положение в Средиземном море. А по мнению некоторых моряков, значение его даже более важное, чем Мальты и Гибралтара. В январе 1793 года приготовления в Аяччо были закончены, и Трюгэ 8 января поднял якорь, чтобы направиться к Каглиари. Наибольшую часть экспедиционного корпуса должны были составлять батальоны двух юго-восточных департаментов Франции. Но с громадным трудом собрали едва четыре тысячи солдат, большею частью молодых и почти совершенно неопытных. Среди них находились два батальона, носивших многообещающее название «Марсельской фаланги». Но это к слову. Лишь в начале января было закончено формирование корпуса, и в тот же день, когда Трюгэ покидал Аяччо, транспорт флота отчалил из Вильфранш. Общее начальствование над сухопутными войсками было поручено сперва, как уже говорилось, д'Ансельму, но вследствие нескольких поражений, а также и грабежей в Ницце, его отозвали для дачи показаний в Париж, и 20 декабря его заменил генерал Брюнн. В конце концов руководство сардинским походом было поручено генералу Казабиянке.

Поход в столицу Сардинии вследствие различного рода несчастных случайностей протекал довольно неблагополучно. Не лучше обстояли дела и с походом на Маддалену, который был задуман 28 декабря Трюгэ и одобрен Паоли. В нем-то и принял участие «тот самый» Бонапарт.

Несмотря на все возражения Паоли, что у него слишком мало войска для защиты приморских городов, Трюгэ думал, что экспедиция будет чрезвычайно облегчена корсиканскими добровольцами. Паоли назначил главнокомандующим полковника Колонна ди Чезаре-Рокка. Чезаре, как его называли, неохотно принял ответственное поручение, так как считал поход на Сардинию бесцельным и преждевременным. Снабженный неограниченными полномочиями от Паоли, он отправился сначала в Сартену, где стояли четыре добровольных батальона. Оттуда он направился на Аяччо. Там находилось два батальона под предводительством Квенцы и Наполеона. Дисциплина обоих батальонов оставляла желать много лучшего, и Чезаре возлагал мало надежд на военную ценность этих отрядов. В ответ на свои настоятельные просьбы он получил разрешение взять с собою часть жандармерии из Бонифачо (не совсем понятно – он что, заградотряд собирался устроить? И как быть с упомянутым ранее решением не привлекать к десанту национальную гвардию?).

С небольшим войском, состоявшим из ста пятидесяти регулярных солдат и четырехсот пятидесяти корсиканских добровольцев и нескольких жандармов, он прибыл, наконец, в ночь с 18 на 19 февраля в Бонифачо на корвете «Фоветт» и двадцати небольших судах. На следующий день они были уже в виду островов и Маддалены, как вдруг неблагоприятный ветер заставил флотилию повернуть обратно. 22-го, утром, Чезаре снова вышел в море и благополучно достиг маленького островка Сан-Стефано, который отделялся от Маддалены лишь узким проливом. Под охраной орудий корвета «Фоветт» они в тот же день высадились и после небольшой стычки на следующий день заставили сдаться крохотный гарнизон Сан-Стефано, состоявший всего из тридцати человек.

Маддалена же оказала нападавшим значительно большее сопротивление. Две батареи, поддерживаемые полутора сотнями регулярных войск и сотней добровольцев, защищали форт Бальбиано и гавань, вход в которую был блокирован несколькими галерами. По приказанию Чезаре, старший лейтенант «Набулионе Бонапарте» (так в отчете – и имя, и звание) воздвиг в ночь с 23 на 24 февраля напротив маддаленской гавани батарею и утром пустил первые ядра по направлению к острову. Судя по отчету Чезаре и по показаниям самого Наполеона, батарея причинила врагу довольно значительный урон.

24-го был созван военный совет. Все офицеры согласились с Чезаре, чтобы на следующий день под охраной корвета и воздвигнутой Бонапартом батареи совершить высадку в гавани и взять обе неприятельских батареи. Все вроде шло отлично, но тут «опять началось!..» (ну почти как в Париже…). Решение это было встречено с воодушевлением солдатами, и только экипаж корвета был противоположного мнения. Многие были убеждены, что северный берег Сардинии наводнен вражескими войсками, и видели всюду лишь измену и опасности. Они решили поэтому повернуть обратно и в ночь с 24 на 25 февраля стали готовиться к отплытию. В экипаже находились большей частью молодые, неопытные матросы, что, однако, отнюдь не оправдывает этой трусости. Их намерение стало вскоре известно и прочим войскам, и потребовалось все влияние офицеров, чтобы солдаты не обратили орудий взятой лишь накануне крепости Сан-Стефано на «Фоветт», чтобы расстрелять трусов.

Взволнованный этим обстоятельством, Чезаре с кучкой верных жандармов тотчас же отправился на борт судна, чтобы подвергнуть допросу офицеров. Они ответили, что уступают лишь настояниям матросов, но теперь, когда к ним явился главнокомандующий, никто из них и не думает о возвращении. Мило, да? Революционный порядок в действии…

Однако на этом дело не закончилось…

На следующее утро (??) Чезаре попробовал уговорить остаться экипаж, но тщетно. «В таком случае, – воскликнул Чезаре повелительным тоном, указывая на жандармов, стоявших подле пороховых бочек, – повинуйтесь мне, или мои жандармы подожгут пороховые бочки, и корвет взлетит на воздух!» Когда, однако, капитан провел голосование (!!!) и подавляющее большинство экипажа высказалось за возвращение, Чезаре с тяжелым сердцем подал знак к отплытию (а чего тогда бочками грозился? Да и трусость экипажа корвета принимает в таком ракурсе странный вид… Может, и не было вовсе никаких бочек?). Ему пришлось громко прочесть приказ старшему лейтенанту Квенце (это командир Первого батальона. То есть – национальных гвардейцев все-таки взяли?), чтобы матросы убедились, что они действительно возвращаются на родину. Кроме того, бунтовщики мешали ему отдавать распоряжения и обращались с ним, как со своего рода заложником, неуверенные, что приказ его будет приведен в исполнение (ну точно: какие бочки, какие жандармы, какие офицеры, тут же передумавшие отступать?).

Как громом поразил этот приказ Квенцу, Бонапарта и их отряды. Они уже так близки к цели и теперь вдруг из-за восставших матросов корвета должны бросать все и бесславно, не совершив ничего, вернуться на родину! Но злоба и бешенство уступили скоро место беспомощности и бессилию. Из боязни, что «Фоветт» оставит их беззащитными, они бросились на корабль с криками: «Спасайся, кто может!» Они не взяли с собою даже орудий! Бонапарт с невероятным трудом довез их до берега, но должен был оставить их там, и они попали в руки сардинцев (справедливости ради стоит отметить, что погрузить пушки на корабль с необорудованного берега не так просто. Особенно если с корабля орут, что сейчас отчалят…).

Рассказывают, что Бонапарт имел на «Фоветте» чрезвычайно бурную сцену с Чезаре и обвинял последнего в трусости и неспособности, после чего матросы перешли на сторону своего главнокомандующего и пригрозили выкинуть Бонапарта за борт (ну, революция – чо…).

Это сообщение опровергается, однако, по сообщениям других информаторов, тем фактом, что Бонапарт находился вовсе не на корвете, а на маленьком судне. За это (за что именно?) несколько дней спустя по прибытии в Бонифачо его едва не убили матросы «Фоветта». Они намеревались повесить его на ближайшем фонаре как «аристократа». Лишь вмешательству добровольцев, освободивших его из рук бунтовщиков, обязан он спасением своей жизни (то есть что-то такое с желанием прикончить Бонапарта у матросов точно было).

Несмотря на оправдательную записку и заявление офицеров, что он не мог поступить иначе, Колонна ди Чезаре-Рокка попал в немилость к правительству. Бонапарт же, по сообщениям агентов Падре, воспользовался удобным случаем, чтобы развивать планы, каким образом легче всего завладеть островами Маддалены – планы, которые действительно вроде как заслуживали осуществления. Ему удалось изучить на месте положение дел, и он втайне надеялся получить начальствование над экспедицией (откуда они, интересно, об этом узнали?). Но исполнительный совет отказался от всяких дальнейших попыток завоевания Сардинии, так как две уже потерпели такое плачевное фиаско.

Вот такая вот история, о которой Тарле не сообщает ни слова. И что об этом думать? [2]2
  Я здесь сознательно почти дословно цитирую текст из Кирхейзена (ну с обусловленными сюжетно купюрами и исправлениями), поскольку другого более подробного и одновременно краткого описания данной экспедиции не нашел. – А. Р.


[Закрыть]

Запись третья.

С сепаратистом Паоли тоже не все сходится.

О том, что он сепаратист, Паоли узнал в самый разгар подготовки к Сардинской авантюре – в январе. Судя по всему, из писем с материка. Чем был немало озадачен. Поскольку честно попытался разъяснить, что это не так. «Я узнал, – писал он 28 января военному министру, – что несколько честолюбивых недобросовестных людей с некоторого времени распространяют путем газет и двусмысленных слухов сомнения в искренности моих симпатий к Республике и моего усердия ко всему, что способствует ее славе и процветанию». Однако оправдание это не возымело действия. Комиссары Конвента, ответственные за проведение операции, – во главе с уже упоминавшимся Саличетти – явно решили сделать из него козла отпущения за провал высадки. Причем – еще загодя. К тому же 30 января Франция объявила войну Англии, и под это дело очень весомым стал факт того, что в эмиграции Паоли жил в этой стране и получал от английского правительства денежные пособия. То, что это происходило много лет назад, – никого не волновало. Как говорится: то ли он шинель украл, то ли у него шинель украли – было!.. Шпиён английский – как Лаврентий Палыч. Да и все тут. Не отвертишься!.. Масла в огонь совершенно неожиданно для всех подлил тоже упоминавшийся уже Вольней. Выступив в Конвенте с совершенно уничтожающей речью по поводу Корсики вообще: ее экономики, населения и политики. А затем еще и статью в «Мониторе» тиснул. Какая муха его укусила – трудно сказать. И хотя в выступлении своем он не выделил кого-то одного, а гвоздил по всем корсиканцам скопом – включая и Саличетти – это отнюдь не улучшило ситуацию по «корсиканскому вопросу».

Паоли между тем продолжал упорствовать в том, что он не английский агент. Но лично приехать в Париж не мог – ему было уже далеко за семьдесят, и мотаться на материк на разборки являлось для него сложным предприятием. Но даже и так в какой-то момент ему, похоже, удалось убедить оппонентов. Во всяком случае, Саличетти, прибывший на Корсику в середине апреля, согласился отказаться от своих обвинений. И выпустил соответствующее обращение к жителям острова. Все, казалось, пошло на лад. И тут вдруг буквально ни с того ни с сего, как гром с ясного неба, из Конвента пришел приказ, изданный еще второго апреля: вместо переговоров арестовать Паоли и отправить немедленно в Париж!

Это надо понять ситуацию…

Паоли для Корсики был Babbo. Отец. С большой буквы. Герой борьбы за независимость и всенародно избранный вождь и главнокомандующий. И другого корсиканцы не хотели. Они под его руководством сражались столько лет, а затем под его же предводительством они все примкнули к обновленной Франции. И вот – в ответ из этой самой Франции приходит приказ об аресте. За все хорошее…

Возмутились все. Да так возмутились, что французская власть на острове с трудом удержалась только в трех местах: в Кальви, Сан-Фиоренцо и Бастии. Изо всех других мест французские гарнизоны вынуждены были спасаться бегством. Наполеон в эти дни составил обращение для клуба «Друзей Конституции» Аяччо – для отправки этого обращения в Конвент. В котором, между прочим, писал: «Представители! Вы истинный суверенитет народа, все ваши распоряжения подсказываются вам самим народом. Все ваши законы – благодеяния, потомки отблагодарят вас за них…

Лишь одно распоряжение омрачило граждан Аяччо: вы призвали на суд к себе пораженного недугами семидесятилетнего старца, его имя было смешано на момент с каким-то гнусным заговорщиком или честолюбцем…»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю