Текст книги "Когда наша не попадала"
Автор книги: Александр Кулькин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Пей водицу, отрок. В родной реке она слаще мёда, да и полезнее намного, чем этот эль, что на погибель себе нурги сварили.
А на берегу торговались Спесь и Норденскьельд. Оказывается нурги плыли к теплым морям, как обычно наниматься на службу обленившимся ромеям. И сейчас Спесь впаривал им Механикуса, вернее его машинерию, уверяя викинга, что без неё тот дальше ближайшего бочага не уплывёт!
– Да рассуди сам, конунг! Спросишь грека, и сразу поймёшь куда плыть, да сколько ещё на вёслах ломаться. Совсем даром отдаю, серебром по весу отсыпешь, да и ладно! А грека-то, учти, совсем даром отдаю! Себе в убыток торгую, чего не сделаешь для хорошего человека!
Нург ворчал и не соглашался. Красиво машинка сверкала, но больно увесиста была. Спесь клялся всеми богами, каких мог вспомнить, избегая впрочем, упоминать своих, что без такой штуковины ромеи Норденскьельда на смех поднимут. А коль увидят чудо это, так сразу и зауважают, да и цену за наём повыше дадут. Викинг только рукой махнул, при упоминании ромеев:
– Дурной народ, сами в войско не идут, боятся. Так что наймут, куда они денутся. Скинь маленько цену, небогатый я. Год уж больно плохой, грабить совсем некого.
– А чо так, – встревожился Спесь, – Мор что ли прошёл?
– Да нет, – помрачнел Норденскьельд, – Поумнели все, как-то разом. Не ромеи всё-таки, своих воев предпочли кормить, а не наемникам платить. Если бы и ромеи это поняли, то осталось бы нам только в окияне новых дурней искать.
– Эх-х, рвёшь ты мне сердце! Так и быть, – махнул рукой атаман, – скину, из-за уважения, тебе две полушки. По рукам?
– По рукам! Скажи греку, што в самый раз домой его отвезём, только пущай не заблудится!
Уставший от новых впечатлений, дальнейшее Ивашка помнил плохо. В голове только и удержались отдельные выкрики:
– А счас, я спою вису, как брали на копьё град сильномогучий…
Хрямс!
– Пошто не даешь славить всадников белопенных коней, токмо отвагой превозмогу…
Хрямс! Хрямс!
– Наших бьют!!
Бум-с-с!! Хрямс! Хрямс!
– А-а-а!! Бульк! Спасите-е-е меня, вода мокрая!!!
Солнышко весело игралось с маленькими волнами, ласково поглаживая их по гребням. Лодья бежала вниз по Реке, уверенно управляемая спящим на руле кормчим Грицем. Путешествие продолжалось, и всё было впереди.
Миновали спокойные безмятежные деньки неторопливого сплава. Долго потом Ивашка вспоминал ласковый напев волн, тихие закаты, когда даже Спесь начинал говорить шепотом, чтобы не сбить величавость вечера. Всё чаще беспокоил юношу незнакомый, горьковатый и тревожный запах. И когда над лодьей пронеслась чайка, волхв понял: скоро будет море. В тот день Кудаглядов распорядился стать на днёвку. В последний раз, (все ватажники говорили «в крайний») осмотрели своё судно. Поохотились, чтобы запастись свежиной, порыбачили. Эйрик наконец-то спел, раков было много.
А на следующее утро, Ивашка был потрясен. Он, по обыкновению, стоял у борта и всматривался в серебристую бескрайность воды, когда вдруг услышал, как потрескивают доски палубы. Не успев обернуться, он чуть не согнулся под тяжестью легшей на плечо руки.
– Пошто пригорюнился, отрок? – добродушный бас заставил встрепенуться каждую клеточку, такая в нём была силища. Так мог говорить вековой дуб, коли пришла бы ему такая блажь в сердцевину. С трудом повернув голову, парень встретился глазами с внимательным и слегка насмешливым взглядом.
– Ну что ты на меня глядишь, як на цуд, – уже открыто усмехнулся Гриць. – Умею я говорить, и ходить сам могу. И на правиле не только сплю…
– Так, дядько… – растерялся Ивашка, – я ж ничего плохого-то и не думал…
– Знаю, – просто ответил кормчий, смотря мимо парнишки, куда-то вдаль. – Только ты у нас новенький и про сусаниных ещё не слышал.
– Нет, про таких ещё ничего не учил. Волхв-то наш больно строг. «Всему своё время, и есть каждой вещи своё место под солнцем».
– Мудр, ох и мудр муж сей. Но пришла пора узнать тебе, отрок, про древних людей, кои сусанины зовутся. Прадед мой был Сусанин, и не просто так, а с большой буквы! Каждую тропку знал во всем мире, в море-акияне с любой волной здоровкался. А вот я уже обмельчал… По Реке пройду, глаз не открывая, а в море уже пригляд нужен. Эх, мельчаем мы, брат, умения теряем, знания… Княже старается, конечно, но как резами записать то, что с молоком матери впитывать надо? Думай, паря, думай. На младых только и надеемся, что не растеряете вы наших умений, не променяете их на цацки блестящие. Не смотри на греков, отдали они всё за знания сухие, и путь этот ведёт к потере радости и любви. Эх-х-х, пойду ещё подремлю, скоро море.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Прошёл ещё день, и вот, наконец-то в лицо Ивашки ударил ветер, незнакомый, волнующий. Шаловливая волна плескнула в лицо влагой, и, облизнув губы, юноша изумленно прошептал:
– Горькая…
Стоящий рядом атаман, только усмехнулся, а Геллер недовольно пробасил:
– Не горькая… Соленая она. И в крови у нас такая же плещется, вот поэтому и не сидится у печки.
– Сидится, – вздохнул Спесь. – Только недолго…
Неожиданно с правой стороны донесся какой-то звук. Кудаглядов прислушался, и Ивашка с изумлением увидел, что атаман перепуган.
– Все под палубу!!! – грозный рык перекрыл плеск волн, и ватажники привычно посыпались в открытый люк.
– Эт правильно, – пророкотал с кормы Гриць – Совсем с глузды [1]1
С глузды зъехал (белорусское) – с ума сошёл?
[Закрыть]сошли, звезды блудячие [2]2
Звезды блудячие (старорусское) – кометы (взято из письма протопопа Аввакума).
[Закрыть]…
А атаман распоряжался дальше:
– Эйрик! Глаза завяжи, а то как в прошлый раз рот раззявишь и петь забудешь! На тебя только и надежда…
Спускаясь в трюм, волхв всё-таки спросил у своего наставника:
– А чо? Ворог так страшен, что и биться нельзя?
Геллер недовольно проворчал, закрывая люк и прочно усаживаясь на лесенке:
– Да какой там враг. Попрошайки прибрежные, русалками зовутся. «Ай, коханный, дай погадаю. И ждёт тебя земля близкая, на глубине три сажени, прямо здеся, коли не позолотишь ручку…» А визжат так, что сам за борт прыгнешь, лишь бы не слышать. А сами без одежды, в одних ракушках, тьфу, смотреть противно.
Впрочем, последние слова, звучали неубедительно, поэтому Володимир сделал грозное лицо и прикрикнул:
– Вона вервь лежит, в уши воткни, а то услышишь, как Эйрик петь будет.
Эта угроза была реальна, так что парень охотно подчинился. И как ни хотелось ему увидеть таинственную нежить, но пришлось всё приключение просидеть под палубой. Лодья раскачивалась, и даже сквозь затычки доносился разноголосый писклявый крик. Потом заныли зубы, это взял верхнюю ноту скальд, и всё успокоилось. Геллер передернул плечами, будто стряхивая кошмар, и, приподнявшись, открыл люк:
– Выходь братия. Эйрик уже спел.
На палубу первым выскочил любопытный волхв, но, к его разочарованию, на палубе были только атаман и скальд, сидевшие у открытого бочонка. Ну и, конечно, Гриць-сусанин, казалось, вросший в лодью. Увидев Ивашку, Спесь обрадовался и поманил его к себе:
– Вот ты грамоту разумеешь, отрок!
– Конечно, разумею, – удивился волхв, украдкой оглядываясь. Ничего не было видно, только вдалеке белел клок пены, впрочем, стремительно удаляющийся.
– Вот и хорошо! Будешь писать свиток о наших скитаниях. И чтоб писал только то, что видел! «Что наблюдаю, то и пишу», – закон у нас такой! Например, увидел пьяного морского змея, так и запиши, что, мол, «змеюга отвратная смрадом дышала и закусь требовала»!
– Атаман, – шепотом поинтересовался юноша, – А коли змей трезвый, что писать-то?
– Где-е-е?! – Спесь мгновенно обернулся и несколько мигов рассматривал высунувшеюся из воды огромную голову на длинной шее. – А-а-а, это… Вот и запиши, «видели морскую змею, мужика своего шукающую. Проплыли мимо, проявив вежество».
– Спесь Федорович, а как ты их различаешь? – вежливо спросил самописец, разыскивая стило.
– Просто, – отмахнулся атаман, поворачиваясь к бочонку, – Раз трезвая – значит, баба!
Вскоре вокруг юноши, устроившегося возле мачты с письменными принадлежностями, собралась почти вся ватага. И слушали все, затаив дыхание, как пишется История! Не та, что греческая вертихвостка, а самая настоящая.
«В лето тридцать осьмое, что от вошествия князя-батюшки на престол славных предков, с позволения его, и по наказу его же, Атаман Спесь Федорович со товарищами вышел в море-Акиян великое, чтоб славу попытать, и земли новые под руку князя привести…»
– А зачем нашему князюшке земли новые? – искренне удивился Лисовин, – Со своими бы справится.
– Так положено писать, – смутился Ивашка, – Сиё – традиция!
– А-а-а, – уважительно протянул дружинник, – Это, да.
«И были на ладье тридцать и ещё три воина великих, мужа сильномогучих, что ни в сече, ни в гульбе, никому спуску не дадут, и не помрачат славы земли нашей пред народами чужими, и землями ненашенскими».
– А что, земель тоже надо стесняться? – Удивился незаметно подошедший невысокий человек, с выбритой головой, на которой змеился длинный черный чуб.
– А как же, – степенно отозвался Лисовин, – Она хоть и не наша, пока, но все-таки матушка. Ты, хлопец, читай дальше.
«И пошли ватажники по Реке Великой, что несла свои воды из ниоткуда в море-Акиян…»
– Так уж, и «из ниоткуда»? – Усомнился кто-то из собравшейся вокруг команды.
– Михайло! – Возмущенно повысил голос Геллер, – Ты же с нами ходил к истоку, чего же спрашиваешь, сам должен помнить.
– Поэтому и спрашиваю, что ничего не помню, – замялся, вытолкнутый вперёд, человек.
– Не помнишь? – Удивился Спесь Федорович, – Ты что? А как тебя хотели у тех людей оставить, потому что, на священного зверя медведя похож, тоже не помнишь?
– Так поэтому и не помню, наливали-то мне поболе, чем всей дружине. – Совсем смутился Михайло, который и по комплекции и по шерстистости, действительно напоминал добродушного сытого медведя.
– Да ты не расстраивайся, – похлопал его по плечу казак, – Никто ничего не помнит.
«И попались на пути богатырям нурги нечистые, и громко лаялися они, вызывая на бой неправедный. Ибо не может быть бой праведный, коли кличут на него ради грабежу и разорения. И крепко разгневались воины наши на задир сих, и с помощью слова увещающего, да рук крепких, разъяснили заблуждающимся путь их дальнейший, а заодно и познакомили с богиней греческой земли, что Гигиеной зовется. Прониклись нурги сии, почтением к чуждой им богине, и смиренные продолжили свой путь неведомый. А дружина наша продолжила путь свой славный, и в Акиян седой вышла, врагам на унижение, друзьям на помощь. Хоть и радеяло племя нечестливое заборонить нам дорогу, но рассеялись вороги те, лишь заслышав голос скальда громкоголосого. Ибо нет преграды ватажникам нашим, что поспешают волю пославшего их исполнить».
Тут все снова оживились и советы посыпались такие, что молодой волхв поминутно то краснел, то бледнел, пока вновь не вмешался Геллер:
– А ну цыть, охальники! Неча парня с толку сбивать, атаман сказал, чтобы писал только то, что видел.
– Да что ты, Володимир, шо мы-то? Коли не убачил сам, пущай спросит, – примиряюще поднял руки Непейвода.
Очередной спор разгорелся вокруг морского змея. Даже Лисовин и Геллер согласились, что нету змиев, есть только аспиды, ну в море могут быть и левифаны. Но тут веское слово сказал скальд. Был он добродушен, но говорил уверенно:
– Эт вы бросьте! Какие-такие аспиды в море-акияне? Все аспиды только по суше и ходят, а в воде тонут они, не успев даже «мяу» сказать.
Лисовин принюхался к кружке, в которой плескалась причина добродушия, завистливо вздохнул, но всё-таки возразил:
– Да какие на суше аспиды, мелочь одна. А вот в море глянешь – и сразу скажешь, что аспид вылитый. Да и не ходят аспиды, ног-то у них нету!
Бережно поставив кружку рядом с собой, Эйрик откинулся спиной на доски борта, и глубоко вздохнул:
– Ногов, говоришь, нема? Ну-ну. А вот как-то пошёл я на Кудыкино болото, надо было мне тростника срезать. Не успел до камыша дойти, а оттуда… Вываливается аспид, да не аспид, а прямо-таки аспидыще, и давай на меня шипеть! Я сразу же ноги в руки и подальше! А он не отстаёт! Я бегом, и слышу как он ножищами сзади топает! Вот-вот догонит…
– Так спел бы ему, – робко посоветовал Ивашка.
– Ах, вьюнош, – выдохнул скальд после доброго глотка, – Я бы с радостью, но новую вису я только складывал, а петь старые… Даже аспиду нельзя, ибо моветон станется. Ну отступил я, на заранее подготовленные позиции, иду себе дальше, у Локи мёд вымаливаю, и тут, бац! А передо мной аспид…
– Обогнал что ли? – ахнул кто-то из восторженных слушателей.
– Не-а, другой. Но тоже аспидыстый такой, дальше некуда. И говорит он мне, человеческим голосом…
– Хм-м-м, – негромко протянул Геллер, но скальд услышал:
– То есть, нечеловеческим голосом – «Куды прёшь, мил-человек? Всю картоплю истоптал, зверь ты арапский!» И вытягивает из-за спины дубину, сучковатую-сучковатую.
От смеха Непейвода сел на палубу, и всхлипывая, произнёс:
– Так вот за что тебя дядько Панас по улице гнал!
– И никакой он не дядько! Аспид, самый натуральный. Понаставили своих картоплей, скальду и пройти негде.
Эйрик попытался выжать из кружки пару капель, обиделся, и никак не ответил на замечание Лисовина:
– Насчет Локи не знаю, но что возле того болота Ведмедь-бортник свои колоды поставил, это я слышал…
– Так что писать, паны коханы? – взмолился Ивашка, – Кого я всё-таки видел? Змея, аспида, или Левифана?
– Кого видел, того и пиши! – веско припечатал Гриць, и чем-то встревоженный, повысил голос: – А ну тихо! Слухать буду.
Тут же на лодью упала тишина, стих даже свист ветра в веревках, которые все почему-то назвали снастями. Казалось даже волны уже не задорно плескались о борт, а на цыпочках подбегали, чмокали и пристыженные холодностью дерева, опадали. И белые птицы спустились ниже, прямо к волнам, будто заинтересовались причиной молчания.
– Буря будет, – помрачнел сусанин, – Хоть краткая, но сильная. Вона какие облака растрепанные, как коты по весне.
Спесь тоже нахмурился, но с надеждой спросил:
– Может быть погребём, уйдём с пути, пусть без нас тут веселятся.
– Не успеем, давай, атаман парус спускать, да и крепить всё. Авось пронесёт, не в первый же раз.
Тут из-под кормы донесся такой разухабистый, развеселый свист, что все вздрогнули. А Гриць широко и радостно улыбнулся.
– Знамо, переживём! Вот и звери наши подоспели. Спесь Федорович уважь ребятушек, вели рыбки им дать. Речная им по нраву.
Но Кудаглядова не надо было убеждать, похоже он и сам был рад. Кормчий подошёл к борту, и низко-низко поклонился:
– Ой спасибо, звери морские. Не оставьте нас во время лихое, и примите угощение скромное, в знак почтения к службе вашей вечной.
«Пиши, что видишь!» – вспомнил Ивашка и кинулся к борту. Не успел он наклонится, как прямиком в лицо чуть не уткнулась хохочущая рыба. Весело прочирикав что-то на своём языке, она ловко схватила севрюжку, и блескнув черной лоснящейся шкурой скрылась в воде. На её месте возникла новая радостная физиономия. Волхв понаблюдал за весёлой толкотней, и невольно улыбаясь отошёл к Геллеру, сосредоточенно привязывающего одну деревяшку к другой.
– Дядько, а почему «зверь»? На вид рыба-рыбой, только чешуи нет.
– Ну-ка придержи вот тут… Хорошо. – Володимир затянул узел, и строго сказал: – Ты их рыбой не обзывай, обидеться могут. Звери это, потому что воздухом дышат, как и мы. А рыбы в воде невылазно, и рот открыть боятся. А спасатели…
Геллер подтянул к себе ещё пару каких-то досок, и верёвку, потом продолжил:
– Когда люд человеческий в море-то выплыл, боги забеспокоились. Ну разве можно чад своих другим божкам доверять? Посейдонам разным. Те своих-то не любят, а тут совсем другой народ. А рук-то не хватает. Вот и попросил Велес зверей своих, в море пойти да за людьми присмотреть. Многие отказались, выдра вон, только на реку и согласилась. Бобер тоже было сунулся, но не решился от берега далеко отойти. А звери неведомые нам тогда, пошли и взяли на себя труд тяжкий, но нужный. Ибо нет для мужчины, человека ли, зверя ли, доли иной. Спасать и защищать, вот доля наша. Давай сродственник названный помогай, потому что на зверя надейся, а сам не плошай!
Уйти под палубу, в духоту и неизвестность, Ивашка отказался категорически. «Как же я буду писать, если не увижу ничего», и Спесь согласился. Малая команда споро поместила его на место Эйрика, и замерла по местам. Успели в аккурат, потому что волны уже надели белые папахи, и ринулись на лодью, как запомнившиеся волхву горцы на трактир. Так же, гневно, они толкались в округлые бока, как в запертую дверь. И бурно выражались на неведомом языке. Только вот не было сейчас на них, десятка княжеской стражи. Впрочем, строили в княжестве всегда, не за страх, а за совесть. Лодья, или правильнее, ладья, что от слова «ладная», ладно переваливалась через водяные бугры. Злой ветер вконец растрепал тучи и по небу неслись лишь обрывки, длинные как хвосты у лис, что удирают от охотников. Время от времени от рулевого правила звучал глухой рык сусанина, и ватажники споро что-то делали. «Не забыть потом спросить, что они творят» – успел подумать Ивашка перед тем как подкравшийся вал залепил ему лицо мокрой и холодной пеной. Чувство тревоги исчезло так же быстро, как и возникло, потому что над волнами сверкнула Перунова зарница, и в свете её волхв увидел чёрные спины спасателей, что по-прежнему весело прыгали вокруг ладьи. «Людям беда, а они хохочут», подумал парень, но тут же устыдился неправедной мысли. «Простите меня, звери морские. Не со зла, а со скудоумия, подумал я» – мысленно взмолился он. Боги услышат, и коли захотят, то расскажут служителям своим. Ведь слушал же Ивашка рассказы воев, что на смертный бой без надежды, витязь всегда выходит дерзко хохоча Морее в её морду, чтобы не подумала кромешница, что он испугался. «Интересно…» – заползла в голову спокойная мысль, «А почему слова «море» и «Морея», очень похожи?» И тут всё кончилось. Повинуясь ласковой, но твёрдой руке Гриця, ладья скользнула между сердитых валов, и выкатилась на залитое солнцем пространство. С неба улыбался Ярило, радуясь за людей своих, а белошапочные волны смирились перед крепостью ладьи и вновь стали ласково мурлыкать.
– Кажись, пронесло, – облегченно вздохнул Белый, утирая с лица пот вперемешку с соленой водой.
– Порты сам стирать будешь, – ухмыльнулся Спесь.
– Тьфу!! Сколько можно, атаман?!! За такую волыну скальдов даже у нургов бьют. – обиделся дружинник.
– Ну, извини, не удержался. – Попросил Кудаглазов, и продолжил: – Белый, вынеси кадку на палубу, надо же зверей поблагодарить, что не оставили без присмотра. Да и кликни всех, будем думу думать.
На палубе все расслабились, и даже Спесь не сказал ни слова. Отвязанный от мачты Ивашка быстро писал, стараясь ничего не перепутать из своих воспоминаний, при этом прислушиваясь к вялому спору.
– Куда править-то, пане-братия? – вопросил сусанин.
– А куда правишь? – поинтересовался Геллер.
– Хм-м-м, прямо.
– Вот так и правь. Куда-нибудь придём. – вальяжно скомандовал Спесь, поудобнее устраиваясь на нагретых досках.
– Так пыва-то, совсем мало осталось, – сожалеючи протянул Эйрик, и воскликнул, – О-о-о!! Зверей-то отблагодарили, а божествам морским совсем ничего?
– А кому именно?
Эйрик растерялся – на море кто только не правил, и все божества не славянские, чужие. Не плескать же за борт доброе пиво морским девам? Лучше самим выпить.
– Так… – подвёл итог атаман, – С этим разобрались. Теперь вторая дума – где искать ту самую Атлантиду?
– Ни-и-и… – донеслось от руля, – Шукать не нашенское дело, а то найдём как обычно, приключений на одно место. Коли энтой Атлантиде надо, сама найдётся.
– Ну и хорошо. – Федорович был спокоен, пережитая тревога схлынула, оставив только негу и усталость. – Значит, плывём…
– Ни в коем разе!! «Идём», атаман, только «идём»! – возмутился сусанин.
– Ну, хай, идём… Куда нибудь и придём…
– Опять кого-то встречь несёт!
Крик дозорного, востроглазового Рыся, никого не взволновал. Ну плывёт, ну и пусть плывёт. Всё-таки, кряхтя, Спесь Федорович поднялся с палубы, и пошёл на нос ладьи. Порядок должон быть!
– А вот этот точно плывёт. Только где? Ничо не вижу.
– Так вон, атаман. – Рысь ткнул пальцем куда-то на правую руку, – Там на брёвнах, корячится.
Кудаглазов приложил руку ко лбу, присмотрелся, и в сердцах сплюнул за борт:
– И чего этим грекам дома не сидится?! Когда же эта одиссея кончится?!!
Всматривающийся в еле различимую точку среди волн, Ивашка смущенно прошептал:
– А как он здесь оказался? Мы же его ещё на Реке, нургам про… подсадили.
Кудаглазов посмотрел себе под руку, и встретившись взглядом с доверчивыми глазами волхва, ругаться не стал.
– Это не тот, это наш старый знакомый. Говорит, что царь какого-то острова. А по мне, так бродяга. Постоянно в морях-акиянах попадается. И вообще… – он повысил голос, – Больше ему не наливать, а то опять мимо своего царства прошкандыбает! Гриць!!!
– Шо? – спокойно поинтересовался кормчий.
– Ты зачем один глаз зажмуривал, при последней встрече с этим проплыванцем? Он потом при встрече с аэдом таких страхов понапридумывал. Князю свиток прислали, так потом меня в людоедстве обвиняли.
– Да не может быть!! – поразился Белый, – Чтоб князь-солнышко, на такую брехню повёлся?!! Ни за что не поверю!
– Я не говорю, что князь поверил, – нахмурился атаман, – Другие-то поверили! А князю обидно.
– А-а-а, другие… – облегченно вздохнул Белый засучивая рукава, – Ну так значит, приплыл грек, будет ему счас и Итака, и Пенелопа… И молоко с солёным огурцом.
– Не сметь! – грозно прикрикнул атаман, – Геноцид греческого населения, это не наш метод!
– А человека, пусть даже и грека, без похмелки оставить, как в прошлый раз, это что не геноцид, что ли? – обиженно возразил ватажник, но рукава закатывать перестал.
– Нечо сравнивать! Это дело житейское, – сурово ответил Спесь Федорович, и уже тише добавил, – И он так не считает, вон как гребёт. Обрадовался, поди.
– Молоко, это хорошо. – мечтательно произнёс Геллер, – Когда мы его попьём-то?
– А что так? – очень удивился юноша, – Пристанем к берегу, и напьёмся власть.
– Эх-х-х… – огорчённо махнул рукой Володимир, но потом снизошёл к недоумевающему Ивашке, и объяснил: – Всё дело, не иначе как в проклятье. Как сойдёшь на незнамый берег, так вечно попадается молочко из под бешёной коровки. Настоящее молоко можно испить только дома.
Тем временем, странная конструкция из нескольких бревён закачалась на волнах, возле высокого борта. Перегнувшись, Спесь радостно заорал:
– Привет, Одиссей! Что-то ты совсем исхудал, опять к Цирке занесло что ли?
– Хайре, атаман! Куда идёте?
– А как обычно! – Кудаглазов выдернул за руку высокого, загорелого до черноты, мужика. Из одежды на нём была только повязка вокруг чрёсел, но из пурпурной ткани.
– То есть, куда глаза глядят? – уточнил грек, цепко оглядываясь, – Привет честной компании!
– Привет, привет… – хмуро буркнул Белый, и сердито добавил: – Ты что это на нас напраслину возводишь?
– Какую-такую, напраслину? – искренне изумился царь.
– Э-э-э, хлопче, – повернулся к Ивашке атаман, – Принеси-ка свиток из сундучка, он чёрной ниткой связан.
Оказывается, мотаясь по свету, грек время даром не терял, и читал почти на всех языках. Так что развернув свиток, он долго вчитывался в написанное, потом аккуратно вернул бересту волхву, и стал говорить. Говорил он долго и энергично, но к сожалению парня, на незнакомых языках. В особо ярких всплесках, ватажники уважительно кивали, и переглядывались. Закончил свою речь царь на родном для юноши языке:
– Прав был великий мудрец, когда сказал: «Не стоит подходить к чужим столам, и угощаться если наливают!» Я же этому писаке всю правду рассказал, а он…
– Да брось ты, – утешил его Лисовин, – Встретишь, испортишь ему репутацию, вместе с мордой. Ты лучше расскажи, что это за место, и какие здесь берега.
– Берега, как берега, – хмуро отвечал Одиссей, но испил поданный ему ковшик, и подобрел: – Арапы здесь живут, человеческой речи совсем не знают, лопочут что-то по своему, но белых людей очень уважают. Пиво сразу принесли, я даже слова не успел сказать.
– Может быть мы уже здесь были? – переглянулись атаман и подошедший кормчий.
– Не-а, – отверг идею Улисс, – Зубы у всех на месте, синяков ни у кого нет. А вашу народную забаву не только я знаю. Вон в Египте, народ до сих пор боится у моря селится.
– В каком ещё Египте? – очень удивился Кудаглядов.
– Ну там, где ваша ватага подрядилась дом ихнему правителю построить. А построили гробницу.
– Так откуда же мы знали, что у него такое здоровье плохое? – искренне возмутился атаман, – Ну завалили немного стены, с кем не бывает. Особенно с ихнего просяного пива. А он увидел, и сразу брык и не дышит. Зато какой дом получился, ни у кого такого не было!
– И не будет! – уверенно отрезал Одиссей, – Они теперь так только гробницы строят.
– А те хитрованы дошли хоть? – поинтересовался Гриць, поминутно оглядываясь на правило.
– Это те, которым ты короткую дорогу до дома показал? – прищурился царь, и не дожидаясь ответа, закончил, – Нет, конечно. Сорок лет ещё не прошло.
– Заплатили бы как договаривались, давно на родине были, – сурово отрезал сусанин, и хлопнув Одиссея по плечу, вернулся на свой пост.
– Так ты… это… – смущенно произнёс Спесь, – Можа с нами дальше пойдёшь? Не надоело ещё болтаться?
– Не могу друг. – сокрушенно вздохнул мореплаватель, – Домой надо, пора и на берег, возраст уже…
На прощание царю Итаки щедро налили пресной воды, снабдили продуктами, и впредь посоветовали бить каждого со стилом в руке. Перехватив его заинтересованный взгляд на Ивашку, Спесь нахмурился, и проворчал:
– Этот – наш!
Одиссей пожал плечами, и легко спрыгнул на свой плот:
– Когда попадете в Итаку, заходите, рад буду!
– А ты, если к нам попадешь, князю передай, что выполняем мы его поручение!
На том расстались, и вновь ладья закачалась на волнах, торя путь в неведомое.
Ивашка сидел прислонясь к мачте, и смотрел куда-то вдаль. Развёрнутый свиток лежал на коленях, стилус был зажат в руке, но ни одного нового слова в быличке не появилось. Геллер посмотрел на свиток, проследил направление взгляда, пожал плечами, и негромко спросил:
– Что случилось?
Парень поднял глаза, и неожиданно признался:
– Не знаю о чём писать. Про Одиссея я же читал, когда греческому учился. Говорилось что жил он давным-давно, и вообще, мифическая личность. А тут воочию увидел, и…
– И? – заинтересовался Володимир.
– Скажи ему, что он – выдумка, так чего доброго, и в глаз получишь.
– Не, сразу не получишь. – дружинник присел рядом, – Этот Улисс сначала подумает. Хитрый он, и умный.
– Это я понял, и писать про него конечно буду, видел же. Но всё равно не пойму, как мы с ним встретились, и почему он до сих пор на свой островок не попал? Там же море такое маленькое, на чертеже земли нашей.
– Мы в океане, – меланхолично произнёс Геллер, и взглянув на волхва, продолжил, – Здесь не правят боги времени, не любят их морские божества. Ты не переживай, если повезет, мы ещё и Синбада встретим.
– Как это, времени нет? – удивился юноша, – Мой пестун всегда говорил, что времени подвластно всё и все.
– Как тебе объяснить-то? – задумался ватажник, – Ты скажи, что твой учитель про богов говорил, и про людей?
– Как что? Да то, чего всем известно. Тайн никаких нет. Боги наши нас сотворили, уму-разуму научили, и отправили жить-поживать. От нас им, почёт и уважение, от них нам забота и присмотр.
– Умён твой пестун, ох умён. А скажи, коли тебе тяжко придётся, ты в храм побежишь?
– Зачем? – поразился такому вопросу Ивашка, – К умным людям пойду за советом, сам думать буду. Люди уже не маленькие дети, чтобы к тятьке по всем пустякам бегать. Сами должны со своими тягостями справляться. Не гоже богов нашими делами нагружать.
– Это ты прав, – легко согласился Геллер, посмотрел на море, и задумчиво продолжил, – А вот боги у нашего друга, до сих пор ведут себя, как дети малые. Сильные, много умеющие, но жестокие дети. Всё лезут и лезут в дела людей, так и держат греков вместо игрушек. Вот и царь наш знакомый, обидел кого-то из богов своих. А другие божки за него заступились, убить сразу не позволили. Попал Одиссей в их свару, так и мечется по морю-акияну, всё мечтает домой попасть. Бедняга.
– Так как же так? – прошептал парень, – За что мука такая? И глупая жестокость, нечеловеческая прямо.
– Так то ж боги. Не понять нам их дел.
– Я понимаю, что это не наши боги. У наших богов есть свои дела, которых я понять не в силах. Но это просто от незнания, масштабы у нас разные. Но такой идиотской жестокости наши боги себе позволить не могут. Глупость какая-то…
– А ты у волхва про божеские дела спрашивал?
– Спрашивал, – усмехнулся воспоминаниям юноша, и невольно потрогал правое ухо, – Словил «леща» и задание получил, понять Машку, старшую дщерь ковальскую.
– Суров, ох суров пестун твой. – покачал головой Геллер.
– Да добрейший человек, даже когда трезвый. Он же не сильно стукнул.
– Я не о затрещине. – отмахнулся дружинник, – А о задании. Суров, но умён! Ведь коли сможешь ты женщину понять, то дела божественные для тебя яснее света будут.
Спесь Федорович тем временем обеспокоился близостью арапских берегов. Поговорив с Грицем, приказал подобрать парус, и позвав Рыся, принародно поклонился в пояс.
– Уважь опчество, востроглазый наш. Посиди ночью, побачь, чтобы в берег не уткнулись. Да и народ подбери себе в помощники.
Немного заважничав, от чести такой, Рысь тем не менее ломаться не стал, и сразу согласился. Подобрал себе самых глазастых, и отправился отдыхать под палубу. А Ивашка отправился искать своего «дядьку».
– Дядя Володимир, скажи-ка, неушто арапы такие воины сильные, что только при свете дня с ними встречаться можно?
Для начала Геллер похлопал рукой по доскам, приглашая садиться, потом сунул в руки парня веревку, показал как надо её править, и только убедившись, что ученик понял урок, ответил:
– Нет, супротив наших арап не выстоит. Да и никто не устоит, в честном-то бою. Только вот ночью с арапами биться нельзя. Почему? А ты арапа, или как они сами себя называют, негра видел? Вот то-то же. Ночью его не видно. Только глаза блестят и зубы белеют. Ну и представь: махнул я кулаком, попал… И всё, глаза заплыли, зубов уже нет. И куда второй раз махать? Никого же не видно. А народ дюже обидчивый, сразу за железо хватаются. Так что лучше с ними при свете солнышка встречаться, они тогда хорошо видны.
– А зачем драться-то? – поинтересовался волхв, ловко сплетая расхлеставшееся вервьё.
Володимир отложил канат в сторону, задумчиво посмотрел на море, почесал в затылке, и неохотно сказал:
– А в самом деле, зачем? Не знаю, но иначе никогда и нигде не получается. Да и не со зла всё это. Удаль молодецкую показываем. Сам-то зимой на кулачки ходишь?
