Текст книги "Одиночество жреца богини Лу (СИ)"

Автор книги: Александр Якубович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Замена же на валу была не слишком простым делом. Для этого надо было наполовину разобрать хитрый стол, снять старый диск со специальной посадки, потом звать кузнеца, чтобы он подогнал новый. Ни о какой стандартизации или четких размерах речи не шло. Это был приблизительный мир ведер, локтей, шагов, пальцев и так далее, так что каждый диск получался уникальным изделием. Единственное, чего удалось добиться – для ковки мой мастер стал использовать форму, плюс-минус радиусы получались одинаковые. Но что значит люфт в миллиметр или полтора, когда тебе надо жестко посадить изделие на вал? Каждая установка – это подгонка с помощью молотка и такой-то матери. В какой-то момент мне вообще думалось начать молиться Софу, пока бог ученых не пошлет мне хотя бы штангенциркуль и рулетку.

А сколько нервов сгорело, пока я доводил до ума передаток с колеса водяной мельницы на рабочий вал… Для распила же не подойдет пять оборотов в минуту, нужны большие скорости! Я не хочу даже вспоминать, сколько ночей потратил и кожи извел на чертежи, и сколько макетов сделал для меня столяр, который к концу разработки уже чуть не плакал – все мне было не так – но итоговый механизм встал мне по цене, чуть ли не по своему весу в золоте. Потому что шестерни пришлось укреплять магией земли, чтобы они друг друга не «съели» за полгода работы. Ну и освежать заклинание раз в квартал, за что с меня уже брали «символическую» плату. Но в итоге мне удалось добиться невероятных ста пятидесяти оборотов в минуту с нормальным крутящим моментом – если делать быстрее, то вся конструкция ловила клин. Да и то, прогнать все полено разом не получалось: сначала пильщики намечали канаву, по которой пройдет диск, после чего, последовательно увеличивая вылет диска, в несколько проходов по десять-пятнадцать сантиметров вгрызались в дерево. Но даже со всей этой возней доски разгонялись намного быстрее, чем классическими ручными пилами, которыми орудовали в парах. Да и сами пильщики могли работать полную смену, а не валились без сил уже через несколько часов изнурительного труда.

Потом срез обрабатывался, где надо, рубанком, и относительно гладкие и абсолютно ровные доски отправлялись на речной причал, где укладывались на плоскодонную баржу и сплавлялись к самому морю, конечным потребителям или перекупщикам. Интерес к моей продукции постоянно рос: на каждую партию я требовал ставить клеймо в виде моего герба, так сказать, делал рекламу продукции: купцы и корабельщики уже протоптали тропу в Эдру в поисках строительных материалов.

Флот Клерии знатно потрепало во время войны и сейчас на верфях закладывались все новые и новые корабли, как торговые, так и военные. Так что спрос на корабельный лес был постоянный, а на доски – тем более.

Правда, для некоторых задач у меня все же, заказывали кругляк, а для мачт вообще приходилось думать над сплавлением по извилистому в своих верховьях руслу Мирои цельных стволов подходящих деревьев, но все это было заказом штучным и отпускалось за отдельную плату.

Все производство было под моей рукой, и от поползновений криминала и нечистых на руку купцов я был огражден собственным статусом. А воровать, как у Тиббота, у меня не выйдет: много натурального оброка я не собирал, а как начал активно заготавливать лес и варить самогон, так почти все, что было, пускалось в работу. Собранное крестьянами зерно, ягоды и травы – на спирт и настойки, а мастера так и вовсе работали на производстве, отдавая налоги барщиной. Многие крестьяне переквалифицировались в вальщиков леса или пошли работать на баржи и причалы, местами требовались услуги бурлаков. До самого Шамполя на маршруте сплавления леса «левых» людей не было вообще: все это были мои крепостные или вольнонаемные, а вот уже дальше река уходила на чужие земли, и там приходилось договариваться как о проходе, так и о причале.

Тут меня спасало имя Кая Фотена, который незримо покровительствовал барону-выскочке, так что за пользование чужими берегами с меня брали чисто символическую плату: десятку серебра с баржи, суммарно доставка одной партии обходилась мне около пяти золотых за ходку, с учетом жалования команды, сборов других аристократов и обслуги самого судна. Учитывая, что на каждой барже груза везли минимум на пять-шесть «королей», издержки были не слишком велики.

За сушку древесины я пока не брался, оставляя это на откуп другим мастерам – этот процесс виделся мне слишком дорогостоящим, да и в условиях северного климата быстро высушить древесину еще та задача. А если доска пойдет «винтом», то кому я ее продам за полную цену? Пусть мастера-корабелы сами занимаются окончательной обработкой материалов, мое дело – срубить, распилить и доставить свежий лес в кратчайшие сроки.

Каждый месяц я поставлял кругляка и досок на две сотни золотых, а после вычета всех издержек чистая прибыль составляла почти дюжину «королей» ежемесячно. В прошлом году я сумел окончательно рассчитаться с долгом Каю – я был должен казне тысячу золотом в счет ссуды и процентов, и еще двести монет налогами – а в этом вышел на чистую прибыль, которую смогу свободно реинвестировать во что-нибудь новое.

Все то время, что я занимался многочисленными проектами, рядом со мной была Лу. По ночам она вытаскивала меня из-за рабочего верстака, за которым я пытался вычертить передаток, и вела в постель, успокаивала, когда окончательно сдавали нервы, помогала заполнять таблицы и была рядом, когда мы впервые запустили водяное колесо с полностью готовой моделью средневекового ротора.

Лу была со мной все эти годы. Конечно, она отлучалась по делам паствы – я сам гнал ее к молящимся, дарить покой и утешение – но богиня всегда возвращалась ко мне, к своему жрецу и мужчине.

Во время этих размышлений мы и въехали нашей небольшой кавалькадой в Эдру. Я заглянул в управу и купеческую гильдию, дабы убедиться, что за время моего отсутствия ничего не случилось, после чего мы продолжили путь. Дальше, к поместью барона Тинта.

Имя населенному пункту, который вырос вокруг моей усадьбы на слиянии двух рек, я так и не дал, да и нужно ли это было? В народе его уже называли баронской лесопилкой, так зачем переучивать? Рано или поздно какое-то название установится само, а плодить сущности я считал лишним: один раз Сидир меня уже щелкнул за подобное по носу деревянной пробкой для самогонного котла, так что больше одну и ту же ошибку я повторять не собираюсь. Пусть теперь вопрос касался и топонимов.

А вот и виднеется поместье. Лошади, которые почуяли близость родного стойла, даже как-то приободрились и прибавили шагу, люди тоже повеселели: мои дружинники стали переговариваться между собой, обсуждая, чем займутся вечером и кто ставит пиво. Казарма на двадцать человек размещалась здесь же – на территории дома, внутри каменной ограды.

Наш маленький караван заметили издалека, так что пара слуг и конюх уже встречали уставшего с дороги хозяина и его сопровождающих. Я молча бросил поводья повелителю моей конюшни – тот лишь быстро изобразил поклон легким кивком, передо мной сильно гнуть спину не требовалось – после чего я устремился к появившейся на пороге скрюченной фигуре, опирающейся на простой деревянный посох.

– Илий! Старик! Как ты тут! – приветствовал я радостно старого жреца.

Время не пощадило старика Илия. Буквально после войны, оказавшись в тепле, безопасности и покое, организм жреца стал сдавать и старость навалилась на него, со всей силы. Первое время Илий еще бодрился: помогал мне и Лу по хозяйству, в основном советом, следил за слугами, занимался закупками провизии и прочими делами отца-снабженца, роль которого он принял на себя еще в далеком Сердоне. Однако в последний год, убедившись, что я справляюсь, а Лу – занимается своими делами, Илий будто бы сдался и решил, что пора бы уже и отдохнуть.

Нет, старик выходил на улицу, восхищался водяными мельницами, пытался гонять слуг и кухарку, но все больше и больше времени проводил в своей комнате, вовсе переселившись с почетного второго этажа на первый – ближе к кухне и слугам. Ему было банально тяжело подниматься по высокой лестнице.

По моему приказу столяр позапрошлой весной сбил для Илия крепкую лавку, которую поставили недалеко от крыльца. На ней старый жрец проводил львиную долю времени, озирая двор, конюшни и казарму из-под седых кустистых бровей, думая о чем-то своем.

Другой бы на моем месте давно бы выгнал старого нахлебника в пристройку для слуг, да вообще, где это видано, чтобы у крыльца барского дома стояла лавка для какого-то старого нищего? Но я ценил Илия и не забыл, как много старый жрец сделал для меня и Лу в мой первый год в этом мире. На самом деле, Илий был вовсе моим первым другом во всей Таллерии: пока богиня кидала на меня гневные взгляды и думала, как о никчемном черве, старик взял надо мной патронаж, рассказывал о местном мироустройстве, богах, торговле, благородных домах и вообще, был просто кладезем информации. Только с ним я мог поговорить на интересующие меня темы на привале у костра или вечером, дома, за столом, за кружкой пива. Он был прекрасным рассказчиком, а для общего дела смог усмирить свою хитрую натуру и вел наше маленькое хозяйство; Илий был невероятно охоч до выпивки, мое первое впечатление о нем, как об алкаше, оказалось правдивым. Но он ни разу не спустил заработанную мною медь и серебро на вино, выделяя себе из общей кассы исключительно «на карманные расходы», умудряясь попутно еще и выведать чего интересного из разговоров мужиков за кружкой пива. И даже когда у нас появилось вдоволь золота, и я вознесся в высшие круги Клерии, он не расслабился, продолжая помогать нам и Лу своей мудрой экономией.

Так что как бы не прошла жизнь Илия, как минимум за год наших совместных приключений старик заработал себе на пенсию и спокойную старость хотя бы тем, что удержал меня на плаву своими советами и беседами. Без него я бы остался совсем один.

Сейчас же, когда Лу отдалилась от меня, мы опять остались с Илием вдвоем. Я старался уделять старику внимание, проводить с ним больше времени, ощущая в нем своего деда, которого в реальности у меня никогда не было.

– Что-то ты долго, Антон! – проскрипел Илий, хитро зыркая на меня из-под седых бровей своими поблекшими от возраста глазами. – Ждали мы тебя на два дня раньше! Сам же голубя отправил!

А вот об этом я совсем забыл. Когда я высылал голубя, то еще окончательно не принял решение, буду ли заезжать к де Гранжам, или отправлюсь сразу в свои земли. Кроме всего прочего, я провел в гостях у Орвиста порядочно времени, на сутки больше, чем планировал, выехав со своими ребятами на Тракт только утром третьего дня.

– У виконта был, Илий! У старины Орвиста. Пойдем в дом, расскажу, как он растолстел, когда графскую цепь на шею повесил!

Илий довольно захохотал, представив себе толстого, как кабан, виконта, и мелко засеменил обратно в дом. Я же только аккуратно положил на сгорбленную спину старика ладонь, направляя движение пожилого человека.

Дворовые и дружинники уже перестали удивляться нашим с Илием отношениям: по официальной версии он мне был дальним родственником. То, что Лу, которая спала со мной в одной постели, технически мне, как бы, какая-то там сестра, всем было плевать: тут родство переставали считать за кровное уже начиная с троюродных. А так как Илий мне по легенде был дед не родной, а минимум двоюродный, то и не «сестра» она мне была вовсе. Так, седьмая вода на киселе. А учитывая, что официально перед Матерью мы свой брак не свидетельствовали, то и вообще о чем тут говорить? Ну, спят и спят, барон-то мужик приличный, платит вовремя, пиво свое свежее наливает, чего ему кости мыть?

Я быстро ополоснул лицо и шею с дороги, скинул сапоги и натянул домашнюю рубаху и штаны – приму ванну вечером – и уже через две минуты спустился обратно в столовую, где меня дожидался старый жрец.

Полная путешествий и лишений жизнь все же наложила на Илия свой отпечаток: сейчас ему не хватало впечатлений, так что он с удовольствием слушал все мои рассказы или просто был «свободными ушами», если у меня что-то не получалось и мне надо было кому-нибудь выговориться. Раньше у меня была еще и Лу, но последний год – только Илий.

– … и приезжаем мы в графское поместье… Ты бы видел, Илий! Большая аллея, старые деревья, которые еще прадед Орвиста высадил, огромный плодовый сад. Красивое место! И дом прекрасный! Так отдаю я поводья конюху, а на пороге появляется какая-то бочка в камзоле, да как загремит на весь двор «Антон!», – я надул щеки и изобразил толстого виконта, который спешил ко мне со своими медвежьими обнимашками.

Конечно же, я утрировал. Не потолстел Орвист настолько. Но, по сфокусированному взгляду старика, которому было все сложнее удерживать долго внимание, я кривлялся не зря. Илия история захватила.

– Да ладно? Вот прямо и толстый такой стал?

– Как кабан! Но силен, зараза! Чуть мне кости не переломал, так обнял!

Илий тихо засмеялся, чуть не закашлявшись. Не поверил, что кто-то может меня на этом берегу Таллерии обнять так, чтобы поломать кости. Все же, я тоже не был по местным меркам дюймовочкой.

На весь пересказ моего посещения графа де Гранжа и его наследника у меня ушло примерно полчаса. Илий отдельно встрепенулся, когда я упомянул Айрин – но ничего не сказал. Когда мой рассказ подходил к концу, я все же спросил у жреца. Коротко, но емко:

– Приходила?

Илий в момент стал хмурым и я уже пожалел, что испортил старику настроение своим вопросом.

– Нет, Антон, не приходила. Бабы говорили, что в Эдре ее видели, у приюта, но сюда не заглянула наша богиня.

Я только молча кивнул. После каждой своей отлучки за последний год больше, чем на день, я задавал Илию этот вопрос, и с каждым разом его ответы были все мрачнее и мрачнее.

Как-то быстро я втянулся в рабочие дела. Мироя зимой не замерзала, течение было достаточно быстрое, а морозы не настолько суровые, как в глуби материка, чтобы лед сковал водную гладь реки, но подготовиться стоило. Единственное, меня беспокоили берега – в прошлую зиму пришлось отправлять мужиков с топорами, чтобы высекали лед, потому что колеса водяных мельниц почти не крутились. А так я загрузил кузнеца, как своего личного, так и городских мастеров, заказами на буржуйки – пилорамы стоило относительно безопасно отапливать. У меня уже сформировались смены из мастеров, которые занимались разгоном бревен на доски, менять что-то в укладе людей мне не хотелось. Все равно опилки было особо некуда пока девать, пусть топят, утилизируя обрезки. А вот если я найду приличный клей за вменяемые деньги, то есть почти даром, то можно подумать о прессовании плит ДСП.

Затея с отоплением казалась немного пожароопасной, но и двухсторонняя пневмония тут была приговором, а товар надо было поставлять без перебоев. Рядом с буржуйками всегда будет стоять бочка с водой. Чуть что – потушат.

Я продолжил эксперименты с бумагой. Хотелось свозить образцы если не в Ламхитан, то уж показать королю. Были у меня мысли и о печатном станке, благо, там все было до безумия просто, если вспоминать печатный пресс Гутенберга, а потом продать королю идею гербовой бумаги, отпечатанной типографским способом… Для его грамот и документов… Да продать задорого… Пусть, короче, возвращает то, что забрал налогами. Я и так вношу огромный вклад в восстановление флота своими лесопилками, еще немного, дорасту до стратегического производства.

Работа, работа, работа. Все свободное время после обеда я проводил у верстака, при свете масляных ламп, которых по кабинету стояло в изобилии. Илий, когда увидел в первый раз, сколько осветительных приборов я наволок в свое логово, аж дар речи потерял от такой расточительности. Но я, дитя электрического света, все время ощущал нехватку освещения. Зимние же вечера наступали рано и были темными, а глаза у меня одни, скупиться на недорогое масло, чтобы ослепнуть к сорока годам, я не собирался.

Я много сил тратил на улучшение своего ротора, который приводил в движение диск циркулярной пилы. В нем было слишком много «висящих» шестерней, слишком много точек сцепления и отказа. Но каждый раз, когда я пытался упросить эту конструкцию, я упирался лбом в несовершенство материалов: при резкой передаче с большим коэффициентом, детали получали чудовищную нагрузку. Пока тут такую сталь ковать не научились, да и в моем родном мире я что-то не припомню, чтобы передачи были простым механизмом: при серьезной трансформации момента в обороты всегда использовалась многоступенчатая система.

Плюс, все приходилось делать на проклятых шестеренках. Конечно, я кое-как представлял себе червячную передачу, или как она правильно называется, когда момент передается не на шестеренку, а на вал, но как это сделать так, чтобы этот самый вал не выкрутило винтом – я был без понятия. А укреплять все подряд магией, так никаких прибылей не хватит.

Я все ближе и ближе подходил к мысли, что мне придется открывать филиал металлургической лаборатории и экспериментировать с литьем стали, искать рецепт чугуна, который бы очень пригодился, может, попытаться построить плавильную печь высоких температур. Вот только я ни черта в этом не смыслил, не представлял себе даже полноценные свойства высокоуглеродистой стали. А чем чугун отличается от обычного незакаленного железа? Каковы его свойства? Ну, льется он хорошо, окей, что дальше?

Единственное, что я знал четко – это принцип пакетной ковки дамасской стали, но там, простите меня, все настолько просто, даже элементарно, что стыдно записывать в достижения. Но и тут я столкнулся с проблемой: при выковке пакета он постоянно норовил расслоиться, кузнецы не умели проковывать заготовку так, чтобы спаять все слои, и в итоге изделие из дамаска при закалке шло лютыми трещинами. А самому стоять над душой у мастера – так никакой жизни не хватит. Я знал, что в моем мире при ковке активно использовали флюс, чтобы защитить заготовку от окисления на воздухе и уменьшить объемы окалины. Но что, черт возьми, такое флюс?! Я подозревал, что это какой-то материал или химическое соединение, но какое именно? Местные кузнецы посыпали заготовки песком и измельченной в пыль известью, но в случае ковки дамасского пакета, то есть, фактически, во время пайки с помощью молота, этой смеси было недостаточно. Или я упускал какую-то деталь. Не зря же эти волнистые клинки так ценились в древности, значит, был какой-то подвох. Может, в текущих условиях у меня есть возможность нормально выковать только один пакет из ста? Без трещин, расслоения и проблем во время закалки? Но тогда такой клинок реально получится дороже золота – столько угля, металла и времени на него потратить!

Проводя все вечера над верстаком, я все больше и больше сатанел, в буквальном смысле. То, что казалось элементарным, при ближайшем рассмотрении вытягивало за собой технологическую цепочку такой длины, что у меня опускались руки. Еще эти проклятые локти, лиги, шаги и пальцы! Дайте мне метрическую систему! Да любую систему, которая будет отличаться математической точностью! И штангенциркуль! Любой! И я поставлю этот мир на колени! Но нет, вся красота оставалась на чертежах. Когда же приходило время объяснить мастерам, что от них требуется, нужно было переводить все в местные величины, что выливалось в лютейшую пляску итоговых значений. Погрешность в пять-десять процентов на точных расчетах, как вам? Вот так выглядит «мир на глазок», в котором нет четких измерительных приборов. Даже объем бочек от региона к региону мог меняться, потому что у одного бондаря одно ведро, а у другого – другое. В итоге обе бочки на двести ведер, а по факту одна вместительнее второй литров на десять.

Я пытался сделать собственный метр, даже внедрял его на своих производствах, но вот как делить сантиметр на миллиметры? Как сделать больше одной линейки без серьезной погрешности? В итоге люфт у меня был не хуже, чем на местных пальцах и локтях, так что я просто на это плюнул: или Соф подгоняет мне ящик линеек лично, или я умываю руки.

Вот так прошла почти вся зима. Утром я носился по своим владениям, проверяя ход работ и состояние хлипких механизмов, мотался в Эдру, разок сгонял в Шамполь – заключить новые договоры на поставку корабельного леса и получить от купцов предоплату – а вечерами сидел за верстаком или беседовал с Илием.

Старик был единственной живой душой в этом мире, которая знала о том, откуда я прибыл на самом деле. Боги, в том числе и бросившая меня Лу – не в счет, они высшие сущности. Я развлекал бывшего жреца рассказами о родной Земле и Москве, о своей учебе, механизмах, еде, изобретениях, народах и традициях. Информации было так много, что я никогда не повторялся: Илий же всегда с нетерпением ждал наших посиделок, неизменно внимательно меня слушая, лишь временами удивленно цокал языком. Поверить в некоторые вещи для него было практически невозможно. Но зачем мне врать? Я уже доказал, что знаю намного больше, чем местные, так что жрец относился к моим байкам, как рассказам о далекой-далекой стране, где люди смогли подняться над природой и сравниться в своем могуществе с богами. Больше всего его удивлял отказ от лошадей в пользу движущихся машин. Столько труда по добыче десятков пудов металла, сложное изготовление топлива и все для чего? Ехать быстрее лошади в пять раз? Так не везде же еще проехать может такая телега, а лошадь почти везде пройдет… Я долго объяснял старику, что животные ненадежны, но понимать эту концепцию до конца он не хотел.

– Вот научусь делать гибкий металл, сделаю карету на рессорах и прокачу по Королевскому Тракту, мигом поймешь! – грозился я Илию, на что старик только загадочно улыбался.

Мы оба знали, что он уже с трудом выходил за пределы имения, все больше сидя у печи на кухне и изредка выходя на прогулки, когда день выдавался не слишком морозным и солнечным. Илий знал, что время моего путешествия в Ламхитан приближается, но каждый раз, когда я вспоминал о необходимости оставить свое имение и производство, повторял:

– Антон! Да за всем присмотрю, впервой ли? Денег только на магиков оставь, да указание голове в Эдре, и все будет хорошо. Многие благородные и десятой части той работы, что ты на себя взвалил, не делают! Пальцем не шевелят! Даже если через год вернешься, все будет в порядке!

Эти слова Илия меня всегда успокаивали. Пусть он уже и передвигался с трудом, а эта зима и уход Лу от нас его подкосили сильнее, чем предыдущие годы в моем имении, но он был разумным человеком. И я ему доверял.

В последний месяц зимы, за две недели до моего отъезда в столицу, Илий умер.

Ушел старик во сне, спокойно, за что я был крайне благодарен судьбе: если бы мне пришлось найти старого жреца упавшим где-нибудь на кухне поместья или споткнувшегося о порог, не знаю, как бы я отреагировал.

Похоронили мы его в тот же день, согласно местным обычаям. Я выбрал место, где дружинники и мои столяры, жившие в небольшом поселке при лесопилке, собрали большой погребальный костер, достойный дворянина. Тело жреца, завернутое в черный саван, водрузили на самый верх конструкции и заложили еще одним слоем бревен, пропитанных маслом. День был ясным и морозным, ветра почти не было, так что работа шла споро и четко, как старик и любил.

Когда солнце коснулось горизонта, один из мужчин вручил мне в руки факел, который я воткнул в основание погребального костра. Мужики постояли со мной минут двадцать, да разошлись. Последним меня покинул жрец Фора, которого кто-то вызвал сюда, когда весть о смерти Илия прокатилась по имению. Он же и провел обряд проводов усопшего в чертоги бога ночи, и дал мне последние указания, что я мог сделать с останками, когда костер прогорит.

Жрец советовал аккуратно собрать прах и остатки костей, и отправить их по течению Мирои – вернуть Илия миру, сотворенному Матерью. Также я мог захоронить останки на любом приглянувшемся мне месте, даже устроить некоторое подобие могилы. Я расспрашивал жреца о методах погребения, пока стоял и смотрел на бушующее пламя костра. Провожал я Илия в последний путь через бездну к чертогам Фора достойно и ярко. По словам мужчины в черно-серебристых одеждах – цвета Ночи и Луны – останки жрецов обычно хоронили у стены или на территории храма бога, которому они служили.

Так я и поступил. Когда погребальный костер прогорел до конца, я собрал остатки в специальную каменную вазу, после чего захоронил их под алтарным камнем в маленьком храме Лу, который мы поставили богине рядом с часовней Семерым.

Когда я закончил, солнце уже стало подниматься на востоке. В его лучах, где-то за пределами видимости, на холме, я на миг увидел знакомую девичью фигуру, из-за плеча которой выглядывала рукоять меча. Точнее, я подумал, что увидел, потому что уже через миг холм оказался абсолютно пуст.

Лу так и не явилась попрощаться со стариком, хотя я ждал ее в любой момент и без конца звал, крича через бездну с такой силой, что, казалось, все боги малого и большого круга должны были явиться на мой зов. Все тщетно. Богиня хоть и слышала меня – не могла не слышать – но не отозвалась. Она окончательно меня бросила. Теперь я остался совсем один.

Единственное, на что меня хватило – дойти до своей комнаты и рухнуть на постель. Сутки на ногах, стояние у костра на морозе и последующее прощание с Илием оставили меня без сил.

Когда я проснулся в звенящей тишине дома – слуги боялись хоть шорохом потревожить барский сон – то наконец-то окончательно осознал случившееся.

В мире больше не осталось людей, которые бы знали меня настоящего: спокойного и чуть инфантильного молодого человека без планов и стремлений из другого мира, волею судьбы попавший совсем не на свое место. Но сумел выжить в той мясорубке, в которой оказался из-за небрежности богов.

Как-то резко стало плевать на то, что будет с моим хозяйством, но я воспользовался последним советом Илия в плане ведения дел, и оставил указания голове Эдра, попутно заглянув в канцелярию и назначив управляющего по моим делам. Там же я оставил денег на текущие расходы. В тот же день я проехал дальше, в Шамполь, где продублировал указания уже клерку королевской канцелярии.

По плану, когда я поеду в Пите, надо будет заглянуть и к клеркам в Виглайне. Так сказать, тройная подстраховка, пусть друг за другом следят. А если что пойдет не так – выставлю счет Каю Фотену, по его вине и из-за его поручения мои дела придут в упадок.

Когда пришло время выдвигаться в Пите, я окончательно осознал, что тут меня больше ничего не держит. Единственный человек, которого я мог назвать другом – Орвист де Гранж, отправлялся в Ламхитан вместе со мной. С королем Каем Фотеном Первым у меня были деловые отношения, максимум – товарищеские, да и от нашего знакомства он имел неизменно больше, чем я. Вила вышла замуж, Лу меня покинула.

Так что когда кавалькада из груженых бочонками, коробками с бумагой и чертежами лошадей тронулась с места, внутри у меня ничего не дрогнуло – я был абсолютно свободен от всяческих сомнений, привязанностей и обязательств.

Я снова отправлялся в путь.