355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Воцензук » Сержантиха (СИ) » Текст книги (страница 7)
Сержантиха (СИ)
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 02:00

Текст книги "Сержантиха (СИ)"


Автор книги: Александр Воцензук


Соавторы: Александр Кузнецов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Это очень скоро, после первых кровопролитных боев, для затыкания дыр будут бросать всех подряд. Мост, хоть и смотрелся внушительно, на мой взгляд, не стоил этого. Река Сож ниже и выше переправы сильно обмелела, и перебраться через нее можно было совершенно спокойно. Впрочем, немцы его не пока не бомбили, и, видимо мечтали его захватить целым и невредимым чуть позже. Спасением для нас было то, что в нашу сторону вели всего три более или менее приличных дороги. Вот мы и принялись устанавливать фугасы. Зная, что особенно в начальный период войны немцы шли плотными колоннами, взрывчатки мы не жалели. Была бы моя воля, я бы заминировал шоссе до самой польской границы.

Немцы шли нагло, разведку на массированное минирование провели бегло. За что потом и поплатились. Любо – дорого было посмотреть на остатки разорванных мощными зарядами машин и человеческой плоти. А потом началась наша диверсионная работа. Действовали мы, чуть ли не до конца августа, чуть ли не идеальных условиях. Сил на борьбу с нами у них все же не хватало. Лишь когда стали прибывать спешно сформированные из бандеровцев и прибалтов полицейские формирования, стало немного похлопотнее. Но, мы с ними старались пока не связываться. Главное, мы били врага. Это тяжелое время вспоминать не хочется. Слишком сильным был враг. А осенью был мой последний бой. Когда мы прикрывали отход основной группы. Взрыв мины, толчок в грудь, вспышка и наступила темнота.

Мне показалось, что я потерял сознание на доли секунды. Просто уснул и тут проснулся. Судя по первому ощущению, я по прежнему находился в лежащем положении. Глаза, как ни старался, пока открыть не мог. Казалось, сомкнутые веки залили бетоном. Спокойно Шарапов, без паники. Начнем с элементарных действий. Так, где же я? Ну, как где? Что за вопрос очнувшегося в милиции пьяницы. В лесу, где от полученного ранения только что потерял сознание.

– Лель, как ты? – заволновался я. Я то – ладно, а вот она в каком состоянии. Тьфу, то есть мы. В ответ, как поется в одной песне, только тишина. А внутри образовалась странная пустота, словно только что вынули из организма самое ценное, что есть в моей жизни.

– Леля!! – Закричал я в панике. И опять пугающая тишина. Быть такого не может, что бы она не ответила. Даже когда мы с ней разругивались в хлам, и она демонстративно ложилась на грунт, словно подводная лодка, я все равно продолжал ощущать ее присутствие. Мне всегда казалось, что от нее теплым летним ветерком веет. А теперь этого не было.

Ничего не было. Пустота. Пугающая пустота. Страшная мысль пронеслась внутри меня. Верить в это не хотелось. А что если она умер… У нее же не было «запасного» тела, как у меня. И ей некуда было уходить. Это только у меня сохранялась, пусть едва заметная, но связь с моим телом. Эта чуть мерцающая ниточка тянулась из моего будущего в военное прошлое. И этот жгутик никогда не обрывался. От этого предположения я завыл. Слезы потекли даже не ручьем, а настоящей полноводной рекой. Какой только кретин мог сказать, что мужчины не плачут. Плачут. Еще как плачут. Я выл самым натуральным образом. Только потому, что голосовые связки еще не подчинялись. С трудом открыв глаза, сквозь слезы я увидел прыгающее изображение больничной палаты. С первого взгляда было ясно, это уже мое время. Ровные потолки, современные плафоны. На окне зеленые шторы.

Да, это было мое время, но теперь такое чужое! Как бы я хотел сейчас оказаться опять в холодном осеннем лесу в Лелькином теле. Лучше уж погибнуть с ней, чем оставаться без нее. Только сейчас я понял, как она мне дорога. Ко мне тянулись какие – то трубочки и провода. Рядом жужжал аппарат. С трудом повернув голову, увидел железный ящик с индикаторами. Только здесь почувствовал, как мое тело закололо миллионами маленьких, но острых иголочек. Физическая боль была нестерпимой. Но, по сравнению с той, внутренней мучительной болью, осознанием того, что я навсегда разлучился со своей Лелькой, это было ничто. Боже мой, до чего же мы люди, порой, бываем эгоистичны, меркантильны и неблагодарны. Только сейчас я понял весь смысл избитого выражения, моя вторая половина. А ведь еще недавно, каких– то сорок минут назад по обычному времени, и семьдесят с лишним лет назад, я был единым организмом со своей Лелькой! Какой же я был дурак, и не понимал, какое же это счастье быть одним целым, пусть даже в нежном девичьем теле.

Я не хочу больше жить. К черту. Лучше прыгнуть в окно. С трудом я опустил ноги на пол. Сбросил все эту подводящую систему жизнеобеспечения. Попытался встать. К моему удивлению, получилось. Голова хоть и кружилась, но и в пределах нормы, да и тело слушалось. А мы по стеночке, по стеночке… А когда то мне, можно сказать теперь – в прошлой жизни, таким образом приходилось до туалета добираться, точнее нам – мне и Лельке. Шажок, еще один. Лелечка, миленькая, подожди немного. Скоро мы опять с тобой увидимся. Очень плохо мне без тебя. Прости меня Господи, прости. Нет сил, такую муку терпеть. Шесть шагов до встречи осталось, пять, уф– ф, четыре… Передохну немного, и опять вперед. По сантиметрику, по миллиметрику, к окну. А за ним Ирий, то место, где встречаются души всех воинов, положивших живот свой за други своя. Нечестно так, несправедливо, Лелька, моя Лелька навечно осталась под дубом лежать, а я здесь. Неожиданно дверь в палату открылась, и пухленькая медсестра увидев меня прижавшегося к стене, выпучила глаза и закричала суматошно, будто увидела перед собой самого Вия.

– Сергей Серге-е– е– е – вич! Сергее -е-е-е-й Се-е-е -р-р– и-ич! Наш коматозник очнулся! Уже у стеночки стоит! Сам к стеночке встал! За стеночку держится!

Немного погодя в коридоре раздался топот, и в палату ворвалось сразу целая толпа врачей. Увидев меня, они также от удивления раскрыли рты. Да, что это в самом деле здесь происходит. Словно на диковинного зверя смотрят. Первым очнулся толстый лысяк, то есть лысый толстяк. Он подбежал ко мне, схватил за руку.

– Больной! Вам нельзя вот так сразу и без подготовки подниматься на ноги. В вашем состоянии это чревато! Понимаете – чревато!

Врачи и медперсонал облепили меня со всех сторон подобно муравьям, и повели, точнее, понесли к койке. Уложили бережно, с сюсюканьем, словно младенца в люльку.

– Вот так, ножечку сюда, другую. Осторожненько, аккуратненько, головку на подушечку…

– Ле…ля…– прохрипел я, – Ле…ля!

– Ой, он и говорить уже начал! Это фантастика, коллеги! Фантастика! Первый подобный случай за всю мою практику. Кто бы мог подумать, больше семи месяцев в коме, и, представьте. Только что пришел в сознание, и сразу же без длительной реабилитации самостоятельно поднялся на ноги! Не увидел бы своими глазами, ни за что бы ни поверил.

– Сергей Сергеевич, да это тема даже не для кандидатской, а сразу на докторскую потянет! Феноменальный случай.

– Вот именно, Павел Иванович, вот именно! А вы меня убеждали – отключить, отключить, отключить, овощ, овощ. Вот вам батенька и овощ с хреном огородным и мелкотертой морковкой под сметанкой. Раз и – докторская! А, то, и, берите выше – нобелевка! А это повыше американских натяжек будет. Мировой уровень.

Мне было плохо, и я не обращал на возбужденных медиков никакого внимания. Причем здесь докторская? Причем здесь нобелевская? О чем это они? Я же только что с войны вернулся, свою половину там оставил…

– Леля…– опять захрипел я не сдерживая слез заплакал.

– Так – так – так,– вперед выступил высокий сухощавый врач с резиновым молоточком в руке, и многозначительно посмотрел на окружающих. Те сразу посерьезнели. – Коллеги, не кажется ли вам, что эти абберации не случайны? Все – таки семь с лишним месяцев в коме, и, как я полагаю, нервная система могла не выдержать? Пациент, посмотрите сюда. Глазки влево, вправо. Вверх, вниз. Сводим к носику. Следим за молоточком. Туда – сюда. Сюда – туда. Язычок показали. Замечательный язычок. Просто превосходный. Розовенький такой язычок, словно у молочного поросеночка под тертым хреном. Это юмор у меня особенный. Насчет хрена. А, теперь скажите, голоса вас не мучают? Может быть, они приказывают вам, угрожают, заставляют совершить что – то нибудь асоциальное? Молодой человек, говорите не бойтесь. Поверьте, мы вам хотим только добра, и для вашей же пользы. Будьте уверены, мы вас обязательно вылечим. Формы тяжелого психического расстройства мой профиль. Между прочим, я несколько раз вытаскивал из тяжелейшей бредовой ямы ведущих экономистов, реформаторов и премьеров нашей страны. А случаи довольно тяжелые – параноидальная шизофрения с маниакальным психозом при полной нравственной деградации личности! А это, я вам скажу, сразу две нобелевки подряд!

– Зря вы батенька, этих, хм-м, «реформаторов» выпустили,– зашумели врачи, – возможно бы нашу страну и миновала чудовищная полоса разрушения.

– Да я и не собирался этих деятелей выпускать. Это же нарушение базовых принципов заповедей Гиппократа. Это равносильно тому, чтобы законченного психа с взведенной атомной бомбой выпускать в мир. Но, на меня надавили самым наглым и жестким образом. Между прочим, из администрации президента и американского госдепа! Несколько раз даже побили. Три зуба выбили. Во -о, видите? Внизу и вверху. Пришлось коронки ставить. Ну, вернемся к нашему клиенту. Продолжим. И, что за имя вы странное произнесли, молодой человек?

Чего он ко мне прицепился? А глаза, цепкие, холодные, словно у нашего особиста Михайловского. В самом деле, похож на него. А ведь я его сам лично хоронил в августе сорок первого у деревни Чистополья. Осколок в голову попал.

– Да пошел ты… – выдохнул я. Психиатр отрыл рот и застыл. А вот другие наоборот. Очень обрадовались, и тут же оттеснили моего мучителя в сторону.

– Эдуард Арнольдович, это явно не ваша тема. Даже без ваших заумных тестов видно. Точнее, слышно, что бывший коматозник адекватно реагирует на окружающую обстановку. Более того – пациент четко указал на дальнейшее направление вашей темы. Вот и продолжайте ее развивать. Хм, а что, весьма перспективное направление. Не примазывайтесь коллега к чужой славе. Не примазывайтесь. Такой случай редкий, а вас психиатров много расплодилось в последнее время. И зачем только вашего брата выпускают раньше окончания курса лечений? Комиссию подкупили? Оно и видно. На всех докторских не напасешься. Тем более у вас целая куча радикальных реформаторов по улицам до сих пор бегает. Отлавливайте, не сидите по кабинетам. Вот на них и защищайтесь. Только на одном рыжем или прочих либералах можно тему отработать. И не одну. А нормальных, гражданских оставьте нам.

– Сергей Сергеевич, но, мы же все своими ушами слышали, как пациент, находясь в ярко выраженном сумеречном состоянии выражался не совсем членораздельно…

– Да чего вы к человеку прицепились! Члено – не члено! Какие странные ассоциации у вас Эдуард Арнольдович насчет чле…, – не выдержала пухленькая медсестра, – честное слово, вы меня интригуете своими взглядами по данной тематике. Парень, можно сказать, с того света вернулся десять минут назад. Между прочим, я тоже прекрасно слышала, как он назвал женское имя – Леля. И, если вы не курсе, то мы так называем нашего врача кардиолога Ольгу Ивановну. Она сегодня в другой смене.

– Понятно, – расстроился психиатр, – видимо наш пациент, находясь в коматозном состоянии, мог в определенные моменты просветления слышать, как вы обращались к коллеге. Следовательно, он на подсознательном уровне это запомнил, и, придя в себя, по навязанной ассоциации назвал имя, хм, нашей коллеги. Хотя, меня по прежнему терзают смутные сомнения. Согласитесь, коллеги. Довольно странная ассоциация. Это может быть припевом к легкой песенке – ля– ля– ля– ля или траля -ля -ля. Здесь, согласитесь коллеги, уже прослеживается четкая связь с нашей, гм – м, так называемой шоубизнесовской эстрадой. А там, вы же сами прекрасно знаете, одни неадекваты, инволюнты и эти… А это уже явный симптом дисфункции…

Врачи устроили между собой настоящий диспут с использованием местных латинских идиомов. Но, мне было все равно. Я не обращал на них внимания. И вообще, все мое существование прекратило всякий смысл. Самым адекватным существом из всей этой медицинской толпы опять же оказалась медсестра. Она поправила мою подушку, подоткнула одеяло. Налила стакан воды. Как вовремя. Если разобраться, то я уже не пил более семидесяти лет.

– Еще пожалуйста стаканчик, – попросил я ее, – так пить хочется, настоящей свежей водички, а не из болота. В последний раз, когда из тыла возвращались, мы даже не кипяченую воду пили. Набрали в котелок, через ткань процедили.

– А, вы, наверное, в поход ходили, – оживилась медсестра, – мы тоже в лагере отдыха в детстве однажды так поступили. Ох, и животы у нас потом болели, – засмеялась она,– а на Эдуарда Арнольдовича вы внимания не обращайте. Он специалист превосходный, да и, человек неплохой. Правда, он психиатр законченный, увы. Но, у каждого свои слабости.

– Если можно, моим родителям сообщите, что я в себя пришел. Но только осторожно. А, а то напугаются…

– Не беспокойтесь. Все сделаю, как надо, не первый раз замужем. Знаю, какой стороной сковородку прикладывать или скалку. Да и они сюда каждый день приходят.

Через час ожесточенных споров мой лечащий врач на короткое время опомнился, торопливо осмотрел меня, дал указание сделать успокаивающий укол, и светила медицины ушли продолжать дискуссию в другом месте с интенсивным обеззараживанием пищевода при помощи традиционного дезинфектора. Постепенно проваливаясь в сон, я отметил, что вся история развивается по спирали. Похожее я испытал в своем недавнем прошлом. Незаметно я уснул, и мне приснился сон.

Под огромным дубом стояла Лелька в порванной гимнастерке с «винторезом» в руках. Из– под пилотки через щеку тянулась тонкая кровавая полоса. Она смотрела на меня своими большими синими глазами, и печально улыбалась. С криком я рвался к ней, но невидимая преграда не пускала. Я бессильно бился в нее, стучал кулаками и ногами, но она лишь пружинила. Затем я стал удаляться. Неведомая сила поднимала меня вверх. Сначала медленно, потом быстрее. Вскоре я уже с трудом мог видеть на фоне осеннего леса чуть заметную фигурку. С зубовным скрежетом я просыпался, шептал ставшим родным имя, и опять погружался в сон.

И снова тот же дуб, Лелька. Все повторялось сначала. Это было для меня хуже всякой пытки. Утром я проснулся совершенно разбитым. Тем не менее, без усилий встал с кровати. Ничто не напоминало о том, что много месяцев лежал недвижимым. Осмотрел свое тело и удивился. Хорошо развитая мускулатура, впору становится моделью для высекания из гранита скульптуры по типу «а ля древний грек». Но особенно меня поразили памперсы. Ага, вот как, оказывается, сегодня обеспечиваются коматозники. И они мне опять напомнили те, древние панталоны с начесом. От этой мысли закололо сердце. Да если я так буду по ассоциации реагировать на каждую мелочь, то точно долго не протяну, и, пожалуй, попаду в цепкие лапки неугомонного психиатра. Может это и к лучшему. С такой внутренней болью жить просто невозможно.

Медсестра Верочка принесла более приличную одежду, линялые синеватые безразмерные трусы, продезинфицированную пижаму, больничный халат. После душа, когда я переодевался, Верочка демонстративно наблюдала за мной. Профессиональным глазом окинула меня голенького с ног до головы, удовлетворенно хмыкнула. В ее глазах явно промелькнул интерес к моей персоне. Меня прежнего, наверняка бы это подтолкнуло к продолжению банкета в отдельном номере. Но только не сейчас. На женщин я стал смотреть совершенно другими глазами без похоти и проявления основных инстинктов. Эх, Верочка – Верочка. Ты же мне, как сестра, а все туда же.

Встретишь еще своего принца не белом коне, только по мелочам не разменивайся и на дешевки не бросайся. Меня перевели в четырех местную палату. Что ж, пора втягиваться в реалии своего времени. А потом приехали мои родители и сестренка. Я специально не хочу передавать те чувства, которые я испытал. Насколько мог, старался изображать из себя того прежнего сына и брата. Только вот плохо у меня это получалось. Поэтому мои родные сразу заметили, что я стал другим. Взрослее, и, может даже мудрее. Война наследила в душе знатно.

Я чувствовал себя совершенно здоровым, поэтому оставаться в больнице не собирался. Но этому воспротивились тутошние светила.

– Это невозможно! – Настаивал Сергей Сергеевич, – Вы же еще вчера были в коме, а сегодня хотите выписаться немедленно. Без тщательного медицинского контроля, без сдачи анализов. Минимум месяц вы должны находиться под нашим постоянным контролем. Вы только поймите, в истории всей медицины второго такого случая просто не зафиксировано. Где это видано, что после комы человек становится более тренированным и физически развитым, чем до нее. Наука нам не простит, если мы не сделаем верных выводов.

– Да – да, – поддержал лечащего врача Эдуард Арнольдович, и стал нервно крутить свой молоточек, – поймите молодой человек, меня настораживают ваши ассоциативные ряды. Поверьте мне, самая тонкая вещь у человека – психика. Все наши комплексы сидят глубоко в подсознании, и порой они активизируются во время транса, или состояния, к коим и является кома. Порой нам кажется, что мы совершенно здоровы, когда на самом деле абсолютно не здоровы. Неверная самооценка своего психического состояния…

– Я понял вас, – я изобразил понимающую улыбку. Эх, Лелька бы по достоинству оценила мое искусство владения собой. – Если вы болеете, то делаете вид что не болеете, когда тем не менее болеете. А это чисто субъективный фактор, когда вы пытаетесь оценивать степень своего заболевания на основании данных полученных внутренними интерцепторами. Здесь играют роль следующие факторы, как – то: интоксикация организма спиртосодержащими смесями, никотином и его аналогами, психотропными препаратами, опиатами и их производными, также анальгетиками и морфинами. Нельзя сбрасывать со счетов и чрезмерное занятие любовью. Тем более после пятидесяти лет подобные нагрузки вызывают деструкцию сердечной мышцы, и, как показывает статистика, чаще всего инфаркт миокарда у мужчины случается после соития с более молодой партнершой. Исходя из вышеперечисленного, мы сможем сделать научно обоснованный вывод, что проявление ассоциативных рядов связано только с личными проблемами реципиента. И здесь весьма сложно провести грань между признаками адекватности или их полного отсутствия. Кстати, эту тему не так давно, и, весьма подробно, осветил профессор психологии Оксфордского университета профессор Медсон. В частности, хотя это и не подтверждено практически, наши ассоциативные ряды есть ни что иное, как…

Я минут пять нес подобную чепуху. Цитировал научных светил, которых и в природе не было. Приводил статистические выкладки только что придуманных исследователей. Мои преподаватели из спецшколы НКВД были бы мной очень довольны. В этом словесном поносе и потоке сознания, главное сохранять абсолютную уверенность, что этот бред – истина в последней инстанции. Ну, и, естественно, интонации должны быть теплыми, а речь проникновенной и убедительной. Я закончил говорить, а светила от медицины еще минуты три стояли с открытыми ртами и переваривали содержимое. За что я люблю наших интеллигентов? А за то, что при использовании простых приемов суггестии у них очень легко сформировать нужный образ. При помощи подобной технологии весьма легко сделать черное белым, и наоборот. Особенно этот прием действует на либералов и гламурных тусовщиков. Здесь действует принцип – ври больше. Ври чаще, за своего сойдешь.

– Поразительно, вы так прекрасно разбираетесь в проблемах современной симптоматики! Коллеги, вы не помните, зачем мы собрались? – Наморщил лоб Сергей Сергеевич. – Павел Иванович, по моему вы хотели нам сообщить…

– Ну, как же, я помню, – вмешался я решительно, – вы сказали, что здоров, и меня пора выписывать из больницы.

– Да? – врач наморщил лоб, – Не помню. Но мы же хотели провести тщательные исследования…

– Вы меня выписывайте, а три раза в неделю к вам буду приходить, и изображать собачку Павлова. Только чур – не надо вивисекции. Да и патологоанатом придет все равно к выводу, что пациент до начала обследований был совершенно здоровым, – предложил я эскулапам вариант. Те согласились, пообещали чрезмерных увечий организму не наносить и до явной инвалидности не доводить. Клятвенно заверили, что после всех исследований я смогу при желании на костылях самостоятельно добираться от кровати до туалета, и даже вернуться обратно, если по дороге не упаду. Здесь уж, как повезет. Хотя, все таки, лучше использовать памперсы.

Внутренняя боль не проходила. Наоборот. Она только усиливалась. Я чувствовал себя настоящим предателем, который несколько дней назад бросил своих боевых товарищей. Получается, я сбежал с поля боя. Струсил. Ведь у них не было запасного варианта, еще одного тела, как у меня. Лелька, Саныч, Витюха, Колян… А сколько их, безвестных полегло в землю? Как же мне жить с таким тяжелым грузом на душе? Мало того, что мы потомки, фактически предали их. Продали страну, позволили растащить по кускам дегенератам и негодяем. Купились, словно последние припортовые дешевки, на примитивные рекламки о сытой жизни при гайдаровско– ельцинском капитализме с оскалом чубайса. Только сейчас я остро осознал, что мы потомки, не стоим и ломанного гроша на фоне этих героев. Мало того, позволяем выродкам глумиться над их памятью. Я не знал, что мне делать и как жить дальше. Будущее потеряло для меня всякий смысл. Я, как и обещал, сходил к медикам. Равнодушно позволял им мять мое тело, брать анализы. Эх, милая Лелечка, как же мне тебя не хватает! Я отдал бы все на свете, лишь бы быть с тобой.

Пусть в девичьем теле, но только вместе. Ты и я. Боже ты мой, каким же я был дураком, когда в девчонках старался увидеть только одно – объект для удовлетворения свой похоти. Они же совсем другие! Мне стало стыдно за свои прежние, еще довоенные помыслы. Ну, нельзя же быть полным скотиной. Нельзя! Мои родители, видя мое состояние, пытались поговорить. В ответ отшучивался. Да и что я теперь могу сделать? Ведь между нами, мной, Лелькой, ребятами лежит время. Они так и остались там, в 1941 году на опушке небольшой рощицы. Самое большое, что я могу для них сделать, это найти место последнего боя, обнаружить останки боевых друзей, и отдать им последние почести. Я был уверен, их кости так и лежат до сих пор непогребенными. Разумеется, за эти годы все изменилось. Тем не менее, я был уверен – найду.

Не откладывая в долгий ящик, начал готовиться к экспедиции. Встретился со знакомыми поисковиками, проконсультировался. Они посоветовали отложить экспедицию до весны. Сейчас, когда пошли затяжные дожди с мокрым снегом я долго не выдержу. Я, как не хотелось ехать сейчас, все же прислушался к голосу разума. Действительно, от застывшего моего трупа пользы не будет, только радость дикому зверью по поводу халявного окорока, пусть даже и не кошерного. Подготовка при наличии ясной цели прошла быстро. А времени свободного оставалось много. Я вечером бесцельно бродил по городу, полностью погруженный в свои мысли. Никого и ничего не замечал. Только вот решил зайти в кафе и выпить горячего чая.

Тихо сел за столик, и заметил, как по соседству мило щебетали Серега и Ленка. Да, все же тесновато мне в Париже. Куда не плюнь, на графа попадешь или барона. Похоже, эта милая парочка меня не замечала. Ладно, устрою я вам вечер встреч с восставшим из мертвых. Вот она современная молодежь. Пока я на фронте с фашистами бился, эти шашни закрутили. А еще другом назывался, к разврату подталкивал. Про Ленку я уж молчу. Ломоть давно отрезанный, да совсем не мой типаж. Согласитесь, все же порой приятно мелкие гадости, то есть, радости своим знакомым создавать. Вроде бы пустяк, а так иногда хорошо на душе от этого становится. Не зря дни проходят. Я подошел к столику и грубым голосом спросил, подражая гостю с Колымы в одной любимой комедии.

– Свободно?

Серега, даже не отрывая глаз от моей бывшей пассии, бросил.

– Занято!

Мать честная, да они же меня в упор видеть не желают. Гормоны захлестнули. Ну – ну. Я, конечно, парень добрый, даже за годы капитализма интимно не испортился, наглостью не обременен, но ведь должна же быть в этом мире социальная справедливость! Ну, хотя бы эмбрион справедливости. Я с шумом подвинул стул, сел и кулаками подпер подбородок.

– Сказано же заня…

Парочка повернулась в мою сторону и замерла в изумлении. Надо было видеть у них лица. Ясно, пока мое тело находилось в коме, эти двое, похоже, нашли общие позиции в одном и том же вопросе. Я нагло взял Серегину полную чашку чая, демонстративно сделал глоток, поморщился.

– М – да -а. Ну, и, гадость же этот ваш чай в пакетиках. Нет бы, по человечески заварить, классически, в фарфоровом чайнике. Добавить для аромата липового цвета, настоять потом на самоваре. Да -а. Продолжаем разговор. Не ожидали? Думали, я худой, бледный и немощный продолжаю валяться в больнице? Занял очередь в холодильную камеру морга? Записался на стол к патологоанатому? Стыдно, товарищи. За спиной еще не погребенного тела заниматься шалостями, от которых могут быть и дети.

– Ы-ы, у-у, э -э, мэ – э, – минуту мямлили мои пунцовые визави, не зная, что ответить.

– Изумительно. Зачет по первичному знанию алфавита вы сдали успешно. Переходим к изучению слогов и простейших предложений.

– Но, ты, же был в коме? – Наконец произнесли они хором.

– Мы этого не отрицаем. Был. – я опять отхлебнул из чашечки и поморщился, – И все же опомнитесь. Куда вы катитесь? Большая часть жизни прожита! Что вас ждет без семьи и детей? Думаете самое главное в этом мире секс? Опомнитесь. Вот вам мой совет. – А все же здорово, когда в памяти намертво закрепились кадры из любимых фильмов. Похоже, парочка до сих пор не въезжает в мой варварский юмор начинающего идиота.

– Мы, это, пожениться решили, – выдавил Сергей, не смотря мне в глаза.

– Да, у нас все серьезно…– пискнула Ленка.

– Так и женись, хороняка. Только на свадьбу старого коматозника не забудьте пригласить. Мы не против.

Серега и Ленка улыбнулись, облегченно вздохнули. Теперь наш разговор пошел в легкой непринужденной обстановке. Признались, что впервые встретились у больнице на смотринах моей туши. Как они меня заверили, полюбили друг друга сразу и до первой семейной ссоры. Я только рад союзу влюбленных сердец, и прощаю им все мои долги. Как говорится, согласно суровому законы матери природы размножайтесь, почкуйтесь, клонируйтесь и делитесь. Пусть кому – то в этом мире будет лучше, чем мне. Я простился с парочкой и опять начал бродить по вечернему городу. Честно говоря, я был рад, что этот груз с моей души упал сам собой. Проходя мимо сквера, услышал возмущенный женский голос, возню. Похоже, сегодня меня ждут приключения. У дороги стояла машина и два типа перегородили дорогу молодой женщине. Похоже, что она отказывалась с ними ехать. Разумеется, ни одна уважающая себя дама вечером не будет кататься с неандертальцами. Придется вмешаться в частную жизнь этих особей.

– По моему, фройлен с вами ехать не желает.

– Хади отсюда, да? Это мой невест, понял, да?

– Я не невеста! Отпустите меня! – возмутилась девушка.

– Ага, все признаки лишения свободы гражданки Российской Федерации. За это деяние наказание до восьми лет. Милости просим к нам на Колыму! Чистый здоровый воздух, неиспорченная экология, дружный коллектив единомышленников.

– Ты рюсский язык понимаешь? Иди отсюда.

– Уверен, что русский я знаю лучше тебя…

Дальше все было просто. Даже примитивно. Против выпускницы, то есть выпускника особой школы НКВД у палеоантропов не было никаких шансов. Еще двое сидело в машине. Даже попытка применить травматическое оружие им не помогла. Все четверо остались отдыхать у колес своего огромного внедорожника. ОСНАЗ все таки – сила!

Я схватил девчонку за руку и потащил за собой.

– А теперь быстро покидаем место боя. Не хочу сидеть в тюрьме, как экстремист по статье два восемь два. А постарайтесь впредь быть осторожнее.

– Это все Махмуд. Он давно мне проходу не дает, – затараторила девушка, – мы на одном факультете учимся.

У нас больше половины студентов на коммерческой основе. У него родители очень богатые и влиятельные.

– Я так понимаю, он вас хотел пригласить в ночной клуб, а вы отказались?

– Да, так и было. А, вы, откуда знаете?

– Догадался. Интуиция. Огромный жизненный опыт.

Я проводил девушку до автобусной остановки, посоветовал одной на улице в ночное время не ходить. Когда дверь в салон захлопнулась, запоздало подумал, что даже имя не узнал. А, впрочем, какое это имеет значение. Не до этого мне теперь. Через десять минут я уже забыл об этом небольшом приключении, и опять погрузился в пучину своих воспоминаний. На войну попасть легко, а, вот только уйти сложно. Не отпускает проклятая. Снова я уносился в сорок первый год к Лельке. А ведь вначале мечтал до Берлина дойти и оставить на Рейхстаге нашу с ней подпись – «Развалинами удовлетворены. Мы».

Теоретически я был настоящим ветераном Великой Отечественной войны. Правда, удалось провоевать всего четыре месяца. Не так много. Но это были самые страшные дни войны. Ведь умом понимаю, что мы победили. А на душе было погано. Да, если признаться, это не я воевал, а Лелька, молоденькая девчонка. А я кто? Подселенец. Удивительно, меня тянуло в то страшное военное время. Я прикипел к нему. К людям той поры. Мне казалось, что они были лучше нас потомков. Светлее. Чище. Искреннее. Понимаю, что и подонков хватало.

Сколько раз на войне с ними встречался. Но даже они своей мерзостью только больше подчеркивали величие честных людей. Тогда я ощущал, чуть ли не физически, объединяющее начало. Негодяи просто боялись открыто демонстрировать свою скотскую сущность. А сегодня этим уже гордятся. По всем телевизионным каналам мерзость напоказ. Ни стыда, ни страха, ни совести. Поэтому у меня появилось особое чувство благодарности к ветеранам, которые доживали последние дни. Я старательно вглядывался в их лица, прислушивался к разговорам, надеясь встретить знакомых из той эпохи. Но, увы. Поколение гламура вообще на них внимания не обращало. Только что передо мной две старушки выходили из магазина, а свора молодых людей пронеслась мимо них, чуть ли не сбив с ног. Я открыл им дверь, старушки вышли. Я уже сделал несколько шагов, как услышал тихий голос.

– Спасибо, товарищ сержантиха!

– Лелька!!!

Я держал в своих ладонях морщинистую Лелькину руку, нежно целовал пальцы и плакал. Вот уже целый час мы сидели в Лелькиной квартире и молчали. Лишь слезы лились ручьем. Все было понятно нам и без слов. Если бы я проходил по улице, ее бы ни за что не узнал. Но чем больше я приглядывался к сморщенному лицу, тем четче проступали прежние черты молоденькой девчонки. По крайней мере, такой или таким, я запомнил себя в зеркале.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю