Текст книги "Отыгрыш (СИ)"

Автор книги: Александр Воронков

Соавторы: Андрей Милешкин,Елена Яворская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава 4

Осень 2011 года, Орёл

– Юнармеец Селиванова сборку закончила! – звонко выкрикнула девчонка с большущими белыми бантами на рыжих лисьих хвостиках, потрясая воздетыми над головой руками.

– Тридцать пять секунд. Жень, можешь лучше, – другая, с бантами на темных косичках, опустила секундомер. – Еще попробуешь?

– Да ну, опять палец прибила.

– Так сходи у товарища майора бинтик попроси. Да вообще, заранее бы обмотала, я так на прошлых соревнованиях делала, реально помогает.

– Юнармеец Гришечкин сборку закончил.

– Мог бы и не торопиться, минута пятнадцать секунд.

– А я на соревнования не собираюсь.

– Да кому ты нужен на соревнованиях! Ты на Посту нормативы сдай, горе мое. И вообще, хорош дурака валять, а? – темноволосая пошелестела страничками блокнота. – Вот. Понедельник – неправильно пришит шеврон, вторник – не вычищены ботинки. Пашка, ты один замечаний собрал больше, чем весь караул, а за это баллы снимают, между прочим! Если из-за тебя с первого места по району слетим…

– Тебе хорошо говорить, ты тут в третий раз…

– Ир, пойди сюда! – это уже из соседней комнаты. – Какая там тема для боевого листка?

Годунов выразительно поднял глаза над газетной подшивкой. Ирина, перехватила взгляд и провозгласила:

– Тишина в караульном помещении!

– Начкар-р-р! – уважительно проклекотал зеленый волнистый попугайчик и поудобнее перехватил лапами край погона.

Годунов усмехнулся, представив себя со стороны. Ни дать ни взять Джон Сильвер третьего ранга. Вот ведь полюбился он нахальному пернатому! Чуть ли не больше, чем девчонки с золотыми сережками, – попка отнюдь не дурак, на бижутерию не клюет.

Согнутым пальцем пощекотал попугая по шейке, попросил вполголоса:

– Скажи "пиастры"!

– Пуля-Пул-лечка, – ласково проворковал в ответ зеленый. Представился, то есть.

– Приятно познакомиться.

– Начкар-р-р! – требовательно повторил попугай.

– Ирин, командуй, в столовую пора, – спохватился Годунов.

– Ну Александр Васильевич, ну ещё пять минуточек! Славка и Вика не разбирали.

– После обеда.

– Да после обеда сразу заступать, толком не потренируешься уже!

– Отставить! Командуйте, юнармеец Сальникова.

– Караул, строиться на обед!

Годунов запер за уходящими дверь караулки на два из четырех замков – в документах Поста сие было обозначено как "дополнительные меры безопасности в связи с угрозой террористических актов", хотя ничего подобного в городе не происходило… тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! – и тоже отправился морить червячка… Ну не считать же, в самом деле, обедом лапшу быстрого приготовления и пару купленных по дороге пирожков с повидлом?

На подходе к кабинету начальника услыхал треск телефонного звонка.

– Первый Пост, майор Рассоха… – озадаченное молчание. – Так они… эт самое… уже вышли, через минуту-другую будут.

Начальник Поста? 1 майор танковых войск Сергей Сергеевич Рассоха выдохнул в щетинистые русые усы:

– Василич, за твоих первый раз втык приходится получать. Из столовки звонили.

– Да сообразил я уже. Извини, что так получилось. Что-то я сегодня счет времени потерял.

– Бывает. Сам иной день забываю, эт самое, как меня звать. Ты не пробовал подсчитать, сколько наши бойцы за пять дней зачетов сдают? – Рассоха постелил на стол газетку и принялся неторопливо, обстоятельно расставлять судочки с домашним обедом. Значит, первое блюдо "Смерть язвенника" на сегодня отменяется. Да и второе в кои-то веки будет. И то радость.

– Считать не считал, так, прикидывал. С поправкой на тех, кто стоит не в первый раз и от части зачетов освобожден, получается чуть больше сотни.

– А с поправкой на пересдачи?

– Так у меня, Сергеич, вроде, нет пересдающих. Или сведения устаревшие?

– Не, твои без пересдач, – утешил Рассоха. И добавил с осторожностью информированного оптимиста: – Пока. Автомат-то ещё не сдавали. Но, как погляжу, вовсю тренируются.

– Ирка вбила себе в голову, что должны взять первое место на соревнованиях.

– Так они ж в феврале. Вам что, четырех месяцев на подготовку не хватит?

– А на чем они тренироваться будут?

– Ты до сих пор безоружный? Вроде ж, эт самое, обещали. Ну, бери тарелку, похлебка стынет.

– Как будто не знаешь, что обещанного три года ждут. Денежка нужна и немаленькая, а благотворители не торопятся. Хотя, если вдуматься, какая это, к черту, благотворительность? Старикам и детям мы все должны.

– Все митингуешь? – начальник Поста невесело улыбнулся.

– А чего мне ещё остается? Прививка против тотального разочарования. Я, вон, сегодня в кои-то веки местную печать решил почитать. Так там, не иначе как в преддверии третьего октября, в очередной раз муссируется вопрос, была оборона Орла или Гудериан сюда как призер автопробега въехал. Задолбали, блин. Как говорил один литературный персонаж, не читайте до обеда советских газет. Вот и я чую, от местных у меня точно язва приключится.

– От вермишели быстрого приготовления у тебя язва приключится, интеллектуал.

– Ты чего меня обидными словами дразнишь, какой я тебе интеллектуал? У меня вполне определенный род занятий есть и даже воинское звание, – фыркнул Годунов, с нескрываемым удовольствием зачерпывая наваристый домашний супец.

И вдруг задумался. Крепко задумался.

У каждого уважающего себя интеллектуала должна быть излюбленная тема, одно прикосновение к которой вызывает цепную реакцию. Как правило – с разрушительными последствиями для психо-эмоционального состояния окружающих. Близкие об этом знают – и обходят опасность десятыми дорогами. Дальние… ну, дальних не так жалко.

Нет, он никогда не считал себя интеллектуалом. Более того, откровенно недолюбливал это словцо, справедливо полагая, что придет день, когда за такое определение будут морду бить. И он, капитан третьего ранга запаса Годунов (сама фамилия предрасполагает к размышлениям – ничто, дескать, не вечно под луной), хотел бы оказаться как раз среди тех, кто будет бить. Он человек не злой, но очень уж достали те, что газетные статейки к датам ваяют, а ещё больше – те, что с кафедр и из ящика разглагольствуют о чем угодно и готовы саму истину лапать, как блудливую девку.

Тем не менее, любимая тема у него издавна была. Еще с сопливого пацанства, когда, бесцельно блуждая в окрестностях дедовой деревеньки Малая Фоминка, набрел Санька Годунов на обшарпанную зенитку в окружении чахлых анютиных глазок вперемежку с сорняками. На казенной табличке суконным языком говорилось, что здесь, на этом вот месте, где сейчас переминался с ноги на ногу Санька, третьего октября сорок первого года держал оборону безымянный расчет.

Санька и сам толком не понимал, с чего это вдруг мертвой хваткой вцепился в деда – расскажи да расскажи. Дед поведать мог не больше того, что Саньке и так уже удалось разузнать. Да и не было деда тогда в Фоминке – его призвали двумя неделями раньше, и в эту пору он топал в составе маршевой роты навстречу неведомому будущему. Это будущее, став прошлым, залегло на верхней полке дедова шкафа и извлекалось единожды в год, чтобы занять почетное место на старом дедовом пиджаке… Медали "За оборону Москвы" и "За взятие Берлина" после дедовой смерти безвестно сгинули, Санька, к тому времени уже старший лейтенант Годунов, концов не нашел, как ни искал. Александру Васильевичу казалось, что увидь он их сейчас (где? разве что у какого-нибудь торговца краденым антиквариатом, пока что не попавшего в поле зрения правоохранительных органов?) – тотчас узнал бы…

Дед тоже был артиллеристом. Он мог вообразить себе тот скоротечный бой. Мог и рассказать – и рассказ его ничуть не походил на занимательные истории, которыми он по обыкновению баловал Саньку.

Бабушка, хоть и оставалась в родной деревне, хоть и пережила оккупацию "с первого денечка до остатнего", тоже ни полсловечка добавить не могла. Безымянный расчет – и все тут!

Одна единственная зенитка против бронированного кулака Гудериана. А потом…

Что потом – об этом Санька узнал от второго деда, мамкиного отца, коренного орловца, ещё в царские времена его предки значились орловскими мещанами. Этого деда военная судьба тоже занесла за тридевять земель от родины – под Ленинград. Но потом, после войны, работал он в родном Орле на строительстве завода дорожных машин. При рытье котлована зачерпнул экскаватор полный ковш стреляных гильз вперемешку с землей, там же при ближайшем рассмотрении обнаружились фляга, солдатская звездочка… И тогда ветераны (шутка сказать – ветераны! Они ж тогда были моложе, чем Санька сейчас) послали запрос в Подольск, в архив. И выяснилось, что здесь, на окраине Орла, третьего октября сорок первого года, держали оборону два батальона 201-й воздушно-десантной бригады. И чекисты 146-го отдельного конвойного батальона… Но об этом сейчас, в просвещенные нулевые двадцать первого века – ш-ш-ш!.. О десантниках – сколько угодно. Но о конвойниках – упаси Боже! Моветон-с.

Впрочем, при Леониде Ильиче, а тем паче при Юрии Владимировиче – не возбранялось. И даже поощрялось. Пару раз в газетах промелькнули заметки в полтора десятка строк. Да ещё в выпускном классе историчка, настропалённая неугомонным Санькой, договорилась с администрацией завода дорожных машин об экскурсии на мемориал. Громко сказано – мемориал. Песочно-серая стела с очертаниями трех склоненных женских лиц и Вечный огонь, обрамленный пятиконечной звездой. Ни одного намека на событие, которое все больше и больше занимало Саньку, принимая очертания той самой – главной в жизни – темы. Тетушка из профкома, которой поручили встретить школяров, выдала речитативом заученный раз и навсегда текст (все это Саньке уже было известно) и посторонилась, пропуская гостей к постаменту – возложить цветы.

Потом наступил принципиально новый жизненный этап – вздумалось ему, потомственно сухопутному, пойти в Морфлот. А так как ни здоровьем, ни соображалкой он обижен не был, привела его судьба на АПРК "Орёл". Служил, как говорится, не тужил, для души кропал ностальгически стишки о родном крае, изобилующие штампами типа "крылатый мой город", но, в отличие от многих и многих, свое место в литературе осознавал – предпоследнее с конца – и не публиковался даже в боевых листках. Изредка бывая на малой родине, с маниакальным упорством исследователя продолжал искать материалы по обороне Орла, попутно перезнакомившись со всеми краеведами, интересующимися периодом, и переругавшись с доброй половиной из них по поводу того, можно ли считать действия десантников и чекистов обороной. Вопрос, впрочем, не стоил выеденного яйца – альтернативного термина предложить никто не мог, разве что самые упертые продолжали твердить, как мантры: "Орёл сдали без боя".

Это вот самое "без боя" занозой сидело в сознании Александра Васильевича. В сотый раз пытался он понять, как случилось, что командующий войсками округа, располагая всей возможной информацией и резервами, никак не проявил себя в организации обороны. Как случилось, что в Орле, когда в него вошли танки Гудериана, мирно бегали по рельсам трамвайчики, на заводских территориях громоздилось упакованное, готовое к транспортировке оборудование, а в госпиталях оставалось более тысячи раненых…

В двухсотый раз перечитывал Александр Васильевич аккуратно выписанный в блокнот фрагмент из воспоминаний Ерёменко и к сегодняшнему дню уже заучил их наизусть слово в слово: "Я знал, что в это время в Орле было четыре артиллерийских противотанковых полка. Кроме того, в районе Орла сосредоточился гаубичный артиллерийский полк, который должен был перейти в подчинение фронта, но так как он был далеко от линии фронта и не успел прибыть к определенному сроку, я передал его Орловскому военному округу для усиления обороны города. В распоряжении штаба округа имелось также несколько пехотных частей, находившихся в самом городе. Начальник штаба округа ответил мне по телефону, что обстановка им понятна и что оборону Орла они организуют как следует. Он заверил меня даже, что Орёл ни в коем случае не будет сдан врагу…"

Ну, "не будет сдан" – это, мягко говоря, максимализм. Но вот почему единственными, кто оборонялся, выигрывая… нет, не выигрывая – выгрызая каждый час, чтобы дать возможность перебросить войска под Мценск, оказались чекисты – вопрос вопросов… хотя, опять же, нет – всего лишь один из больных вопросов. Что же до десантников – так они же из резерва Ставки, прибыли в город буквально перед самым боем. А где все те, кто находился "в распоряжении штаба округа"?..

В трехсотый раз отыгрывал Годунов возможные варианты развития событий, неизменно начиная с допущения: "А если…"

Вернувшись в давно опустевшую однушку хрущобного типа на окраине Орла, он все свое время посвящал будничным размышлениям, в какое бы русло направить свою судьбу и борьбе с моментально выработавшимся синдромом навеки сошедшего на берег моряка, то бишь с тотальным разочарованием в жизни за пределами крейсера. Верным союзником в этой борьбе выступала она – одна, как сказал бы классик, но пламенная страсть. Желание докопаться, почему же под Орлом в октябре сорок первого все пошло наперекосяк, сопровождаемое абсурдной мыслишкой – эх, была бы возможность переиграть!

Катализатором, как это ни странно, служили высокомудрые "а если" компьютерных стратегий и альтисторических книжек. Как и у большинства (эпитет "молчаливого" тут более чем уместен, ибо большинство это не мельтешит на экране, не публикует одиозных мемуаров, не эстетствует, не эпатирует, не судит, не рядит, а если и подличает, то, как правило, втихаря), у него, у Годунова, в реале был ограниченный набор социальных ролей. Сын, внук, командир, подчиненный – это все в прошлом. Пассажир маршрутки, покупатель в магазине, сосед склочной бабульки, меланхоличного дедульки и ещё двух с половиной-трех сотен душ, проживающих в ординарной хрущобе… При всем богатстве фантазии наберется не больше дюжины заурядных ролей. То ли дело стратежки! Впрочем, со вздохом признавал Годунов, это в пятнадцать лет лестно ощущать себя гением и рулевым. А когда тебе втрое больше, твоя судьба, если не моргая смотреть правде в глаза, под стать хрущобе – типовая, бесперспективная и неремонтопригодная, то геймерские амбиции, мягко говоря, неадекват. И вообще, даже в период подростковой социализации Александр Васильевич не примерял на себя роль колыхателя земли. Сотрясателя воздуха – это ещё куда ни шло, на такое всякий способен. Особенно если рюмка была не последняя.

Тем не менее, к стратежкам он пристрастился… а началось-то все ещё в период службы с невинных тетрисов и пасьянсов! Точнее, началось с того, что ему опротивела, обрыдла и осточертела продукция самого важного из искусств. Прежние герои казались архаичными, как ламповые телевизоры, новые сплошь и рядом оскорбляли его эстетическое чувство – а оно у Годунова было, хотя он, не признающий дамского слова "эстетика" обычно говорил "чистоплотность".

Поиск себя, ещё более мучительный, нежели в юности, изрядно затянулся, и не было уже рядом ни материально озабоченной жены, ни приятелей-доброхотов. То есть не было ничего, что составляет жизнь обычного благополучного человека. Порой ему казалось: окружающий мир – искусственный и пустой, словно бело-красная банка из-под "Кока-Колы", люди не живут, а только выполняют примитивнейшую программу: "спать, работать, есть, совокупляться, спать, работать"… Чтобы избавиться от этого ощущения, Годунов, выключив надоедливо бормочущий "зомбоящик", доставал со шкафа пару альбомов в тёмно-вишнёвых коленкоровых переплётах и погружался в застывшие на бумаге мгновения того, настоящего, мира. Его собственного мира нерастраченных попусту надежд.

Вот на одном листе расположились снимки со свадьбы родителей и с его школьного выпуска. Отец – в отутюженном кителе с воротом-стоечкой, уже без погон и петлиц, но латунные пуговицы со звёздами ещё не спороты. По тем послевоенным годам нормально: многие фронтовики "донашивали второй срок". Вот широкоглазый стриженый паренёк в необмятой фланке с гюйсом на плечах и звездастым якорем на пряжке. Первый "увал" в мореходке… Вот – весёлые лица под бескозырками, играют мышцы под обтягивающими тела тельняшками, двумя ровными крыльями подняты тяжёлые вёсла яла 6-Д: соревнования по гребле на День ВМФ СССР. А тут пошли фотографии офицерских лет: то в кителе, то в тужурке, то в рабочей робе в родимой БЧ-5, опершись рукой о переборку. Лицо усталое, и без того тонкий нос совсем заострился, чисто выбритые щёки проваливаются. Да, тяжеленек был тогда поход…

Сейчас, конечно, Годунов смотрится презентабельнее: с годами обзавёлся небольшим "командирским" брюшком, в волосах мелькает проседь (друзья по службе, помнится, смеялись: "Как на шкурке у песца!"), аккуратно подстриженные небольшие усы прикрывают шрамик на рассечённой в детской драке губе. Но всё так же горда офицерская выправка и сильны моряцкие руки. А что до морщин на лбу – так он, чай, не невеста, красоваться незачем. Да и не перед кем…

Впрочем, он даже и не сомневался, что выйдет из этой ненормальной изоляции, по сравнению с которой автономное плавание равноценно праздничному собранию в аристократическом клубе. И примерит новую жизненную роль. А пока только тихонько посмеивался над собой: вот ведь старческая привычка – листать альбомы и вспоминать!

А жизнь тем временем незлобно, по-ребячески озорно, посмеялась над ним: ещё пару лет назад он нипочем бы не подумал, что следующей ступенькой его карьерной лестницы станет должность школьного военрука. Воистину: знал бы, где падать… Эйфории от обретенного дела он не испытывал. А кто сказал, что при отсутствии эйфории нельзя вкладывать в работу душу? Или хотя бы добросовестно выполнять обязанности? В перечне самых необходимых человеческих качеств добросовестность заняла бы у Годунова первое место. Увлеченность – не путать с идиотской эйфорией! – второе. Отсутствие эйфории позволяло сохранять душевное спокойствие и ясность мыслей в условиях перманентных бабских склок, осложненных диспропорцией между образовательным уровнем склочниц и их же уровнем жизни. Наличие увлеченности провоцировало Александра Васильевича на поступки, коих должностные обязанности от него не требовали.

Выпотрошив свои шкафы и чемоданы, Годунов смог обмундировать троих ребят. Так было положено начало клубу "Резерв ВМФ", участников которого тут же за глаза стали именовать "Санькиными юнгами". Далее в совете ветеранов Вооруженных Сил удалось заполучить адреса моряков-отставников. Ежедневно в течение трех недель Александр Васильевич, одевшись по форме и взяв на буксир первых своих юнг, отправлялся в гости. Расчет оказался верным – незваным гостям не только радовались, но и одаривали их обмундированием, кто чем мог. Буквально от сердца отрывали, но ни один не отказал.

Двадцать четыре юнги – двадцать четыре полных комплекта. А заодно – готовый состав Почетного Караула для Поста? 1. Это внешняя сторона, позволявшая директрисе наглядно демонстрировать всяким-разным комиссиям успехи военно-патриотического воспитания (что, впрочем, не мешало ей вяло отмахиваться от просьб военрука выделить хотя бы постоянный кабинет для занятий клуба, не говоря уж о макете автомата, игрушке весьма дорогостоящей).

Куда более важный результат – строю юнг под Андреевским флагом вдруг начали отдавать честь встречные военнослужащие. Символично? Да.

Были и другие символы. Не воодушевляющие. Прямо сказать, некрасивые.

Присмотрел Александр Васильевич парусно-моторную яхту, тихо ржавеющую на причале у лодочной станции. В отличие от речных трамвайчиков и прочих увеселительных лоханок, эта красавица до коммерческих манипуляций унижена не была. Она просто погибала, как всеми брошенная аристократка в эмиграции. Начал Годунов наводить справки – и выяснил, что находится она на балансе "у области", проще говоря, была кем-то когда-то подарена отцам и кормильцам, а они попросту не придумали, куда ее пристроить, наверняка дело было в разгар избирательной компании, а потом и вовсе забыли. Сюжетец для Салтыкова-Щедрина. Со своей обычной обстоятельностью и настойчивостью принялся Годунов обивать мраморные пороги. Заполучил хандру и радикулит, а итог… итог подвел очередной зав чем-то там, рубанувший в сердцах: "Да пускай себе догнивает!"

Разумеется, юнгам категорический отказ был преподнесен в менее… гм… категоричной форме. Но случилось так (простое совпадение? или совпадение, именуемое судьбой?), что с этого момента в клубе тоже завелась ржа и гниль. Да, ушли не лучшие. Да, Годунов не утратил контроля над ситуацией… Однако же в его голове поселился тоскливый, как все извечные, вопрос: "И нафига?.."

Водки капитан не пил, чем повергал в недоумение трудовика и зама по административно-хозяйственной – последних из вымирающего племени школьных мужиков. А они-то было обрадовались: вот, пришел в коллектив мужчина в самом расцвете, значит, можно, не манкируя традицией, соображать в подсобке на троих… Теперь глядели сочувственно, дружно придя к единственному возможному выводу: закодированный, потому как на больного не похож. В кухонном шкафчике у Годунова одиноко коротала век бутылка коньяка, початая в День ВМФ два года тому назад. Да и вообще, совмещать коньяк с извечными русскими вопросами – все равно что топиться в стакане воды: теоретически возможно, а практически трудноосуществимо.

Вот и заедал Александр Васильевич горечь поражений макаронами. Когда-то изысканное иноземное блюдо, превратившееся у нас в еду холостяков, облагораживалось мясом и ностальгически именовалось макаронами по-флотски. Годунов ужинал под нудёж теленовостей (новости изо дня в день типовые, не только пресные, но и, похоже, хлорированные, как вода из-под крана); и аккурат к ужину незваными гостями являлись тривиальные мысли об утрате идеалов: а были бы мы в такой ж… жесткой ситуации, кабы война лучших не забрала?

И опять стучало в голову одуревшим от бессонницы дятлом: эх, кабы отыграть назад!..

… – Сергеич, а вот если бы ты оказался в Орле… ну, скажем, в сентябре сорок первого года, как ты оборону строил бы? Исходя из знаний сегодняшнего дня? Как думаешь, реально имеющимися силами все танкоопасные направления перекрыть?..