Текст книги "Собака Баскервилей из села Кукуево"

Автор книги: Александр Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

12

Чего-то я не понимаю. А как нормальный человек, я не люблю, когда чего-то не понимаю. Надо разобраться, не торопясь, вдумчиво. Тот, кто рылся в материалах дела и в предметах, найденных на месте происшествия, очевидно, что-то искал. И он не мог это что-то спросить у меня, значит, у него свой, совершенно отличный от следствия интерес, вполне вероятно, этот кто-то – сообщник преступника, а возможно, и сам преступник. Кто может быть этим человеком, сейчас прикинем. Кого я вспоминал минуту назад? Допустим, всё-таки Зосимыч, ему удобнее других, он много времени на законных основаниях находится в кабинете, плюс у него есть свой ключ, то есть он может прийти и во внеурочное время. Обычно он бывал осведомлен о моих планах, и я полностью ему доверял. Конечно, Зосимыч на преступника не похож, более того, мне было очень неприятно даже думать об этом, но ситуация обязывала.

Так, кто еще? Прокурор. Он может в любой момент зайти в любой кабинет своего офиса, но какой смысл ему шарить тайком, если он облечён правом, как только ему заблагорассудится, вызвать меня с докладом и истребовать для проверки все материалы уголовного дела. Нет, шарить по чужим столам для прокурора мелковато. Баграмян? Тот тоже мог получить любую информацию непосредственно у меня. Но вот его пристальный интерес, в отличие от прокурорского, уже способен вызвать моё подозрение. Его не исключаем. Кто еще? Менты сегодняшние? Надо бы как-то аккуратно выяснить, оставались ли они одни в кабинете, но как, если мой друг Зосимыч сам под колпаком моих же подозрений? Кто-то посторонний заходил сегодня? Очень маленькая вероятность, что, зайдя в кабинет следователей, получишь возможность одному порыться в столе. Преступник вряд ли на такое рассчитывал. У кого-то ещё мог быть ключ от кабинета, вряд ли здесь часто меняют замки. Но здание охраняют, сюда очень сложно пройти незамеченным ночью или рано утром. М-да, задачка, голова пухнет всё больше.

Так, зайдем с другого края. Почему этот человек рисковал, просматривая без спросу документы и вещи здесь, а не украл их, чтобы спокойно посмотреть в удобном месте? Не хотел привлекать внимание? Ну, допустим, я мог не заметить спутанный порядок документов в папке, но не мог же я не заметить разорванной бумаги с печатью на вещдоках! Значит, ему было всё равно, замечу я или нет. И он не захотел принять предосторожности и вскрыть пакет, аккуратно подрезав пломбу, а затем подклеив на место. Стоп. Почему сразу не захотел? А может быть, попросту не мог… не успел? А вот это запросто! Если преступник орудовал в рабочее время, то вынести документы было бы затруднительно. В коридоре всё время люди, на вахте дежурит милиционер. А вскрывать осторожно у него просто не было времени! Значит, так. Это не Зосимыч, ему просто нет смысла так рисковать, когда можно, имея сколь угодно времени, и не вызывая подозрений, спокойно изучить все документы, не торопясь аккуратно вскрыть пакет с вещами. Да нафиг его вообще вскрывать, я же вчера при нем пакет запаковывал, он мог запросто подойти и посмотреть, я бы уж не стал судорожно от него всё прятать, и он это прекрасно понимает. Нет, точно не Зосимыч. Тогда можно попробовать поговорить с ним.

– Зосимыч, извини если отвлекаю, а у нас сегодня в кабинете из чужих никто один не оставался?

– Чужие здесь не ходят, – процитировал Зосимыч что-то из советского кинематографа и выпустил в потолок струйку дыма. – Что стряслось? У тебя что-то пропало, Серёжа?

– Да нет, ничего особенного, с чего ты взял? – весьма фальшиво изобразил благополучие и оптимизм я. Самому стало неудобно. Подучиться актерскому мастерству, что ли?

– Да ладно, давай выкладывай, чего стряслось, забодай его кальмар! Я смотрю, ты уже десять минут цельных насупленный сидишь и в столе роешься, – мой старший товарищ хмурил брови, продолжая пускать дым в потолок.

– Да вот, понимаешь, у меня пломба вскрыта на пакете с вещдоками со вчерашнего убийства, и бумажки в деле в беспорядке лежат. Лазал кто-то, – проговорил я мрачно.

– Ой, да ладно тебе, Серёга, что за проблему ещё выдумал? Кому ты нужен тут со своими бумагами? У тебя ни обвиняемого, ни даже подозреваемого, да и те перед передачей дела в суд имеют право со всеми этими бумажками знакомиться официально. И заметь, без ограничения количества времени! – Зосимыч говорил спокойным, убедительным голосом. – А вещдоки ты, может, сам вскрыл нечаянно, вон у тебя сколько в столе понапихано тут!

Я в принципе понимал Зосимыча, в тех кабинетах, где мне трижды доводилось проходить практику за время обучения в универе, дела лежали пачками, кто куда приткнет, вещдоки тоже валялись по кабинетам, запиралось только оружие, наркотики, особо ценные вещи или деньги, фигурировавшие по уголовным делам. Там мог кто угодно рыться в любых материалах и этого никогда не заметили бы. Времена социализма со строгим учётом и контролем остались далеко позади.

– У тебя же ничего не пропало, правильно я разумею? Так чего переживать, мало ли что случается. Деньги и прочее, значит, целы, – продолжал успокаивать Зосимыч, – надеюсь, ты номерочки с сотового его переписал, там ничего не могли стереть?

– Нет, я еще вчера всё с памяти телефона и из встроенного справочника переписал и в сотовую компанию запрос направил.

– Ну, так и молодец, в любом случае, ты ничего не потерял, так и не забивай себе голову попутным грузом. Работай и в суть вопроса тщательнее вникай, – следователь Алексеев удовлетворенно хмыкнул, затушил свою вонючку и направился к чайнику, напевая что-то себе под нос.

Да, его логика была сильна, и он почти меня убедил. Но не убедил.

Следующий час прошёл в моих настойчивых увещеваниях Зосимыча поделиться со мной ключами от нашего допотопного сейфа, изготовленного еще знаменитой компанией «Адольф Фон Хрен-знает-кто и сыновья», в тысяча восемьсот надеюсь хоть девяносто каком-то, а не двенадцатом году. Зосимыч упирался и увиливал, невразумительно бубня, что сейф, мол, старый совсем, заедает, лучше его не трогать. Истинным его мотивом было очевидное: «Много тут вас ходит, а сейф один». В результате трудоёмких и поучительных дебатов под напором моих аргументов, что рано или поздно мне придется убирать особо ценный или опасный вещдок, а уже сейчас я не готов платить за герасимовский сотовый, который вот-вот упрут прямо из моего стола, Зосимыч сдался и вручил мне совершенно дурацкий тяжелый ключ зеленоватого металла. Если бы он был жёлтый, я ощущал бы себя практически Буратино, победившим Карабаса – Барабаса, и срывающим с потайной дверцы холст с котелком. Дверца сейфа открылась с надлежащим скрипом, и я не удивился, увидев внутри початую бутылку водки, пачку «Примы» и стакан. Зосимыч пробормотал что-то про срочное дело и быстренько смылся из кабинета.

Ладно, вещдоки я пристроил. Пора браться за дело, на вечер вызваны на допросы работники герасимовской фирмы. А нет ли среди них случайно «такого же, но без крыльев», в смысле, такого же, как все, но знающего что-то для нас важное? Будем искать…

Спустя два часа, закончив с показаниями пятерых (о, на рекорд идёте, товарищ следователь!) сотрудников ООО «Герасим», я выбился из сил, осознав, что название фирмы очень символично в контексте абсолютного минимума полученной мною сейчас ценной информации. Я совершенно устал, издёргался, на часах была уже половина девятого, даже Зосимыч так куда-то и запропал. Темнота за окном отзывалась эхом вчерашних сюрреалистических страхов. Чтобы совсем не закиснуть, я решил, что неплохо бы рискнуть и позвонить Кате, поболтать, извиниться за тотальную занятость и топать, наконец, уже домой. Кстати, пора бы уже придумать какую – нибудь альтернативу этим обрыднувшим за последнее время пельменям.

Катя была рада меня слышать, очень расстроилась, что я «такой занятой комиссар Мэгре», для неё, конечно, как и для большинства, не было ни малейшей разницы между прокуратурой и органами внутренних дел. Было приятно, что моя недавняя знакомая хоть немного по мне скучает, во всяком случае, можно было хотя бы тешить себя такой иллюзией, и я безответственно пообещал завтра забежать к ней в обед поболтать и уточнил адрес. Насколько реально для меня в обеденный перерыв (которого, кстати, по сути, у нас и не бывает) сгонять на другой конец городка, побыть там какое-то время и вернуться, я не думал. Да по фигу! Придумаю, в крайнем случае, себе какое-нибудь дело в «блочках», не велика проблема.

Настроение мое улучшилось, я запер кабинет и отправился домой. Закурил на ходу, что обычно для меня редкость, и попробовал собраться с мыслями. Значит, что мы имеем? Поздно вечером в воскресенье, примерно в одиннадцать часов, бизнесмен Герасимов выходит прогулять собаку. Через некоторое время неизвестный, либо неизвестные, убивают Герасимова, задушив шнуром. Почему его не защитила собака и вообще, куда она делась – это первое для нас неизвестное в «уравнении» расследуемого события. Второе – каков мотив убийцы? Вещи и ценности на месте, значит это не ограбление. Убийц, конечно, кто-то мог спугнуть, но тогда почему спугнувший не обнаружил труп? Или он обнаружил, но не сообщил в милицию, не пытался вызвать скорую, хотя бы позвать на помощь? Такое в принципе возможно, но в целом как-то многовато условностей, и опять же собака куда подевалась? Третье – кто и что искал на месте происшествия и в моем кабинете? Ну, допустим, дворник-сторож Борисыч чего-то перепутал, но печать-то на пакете сорвали. Совпадение? Слишком много тут получается случайностей и совпадений. Дворник видел милиционера, и у нас сегодня были милиционеры, опять совпадение? Но в кабинете, по словам Зосимыча, оставался Баграмян. Он тоже заодно со злоумышленниками? Многовато для убийства одного бизнесмена средней руки.

Все родственники и сотрудники фирмы в один голос утверждают, что Герасимов в последнее время серьёзно ни с кем не ссорился, вёл себя как обычно, не имел долгов и, наоборот, ни с кого не требовал крупных сумм. Исходя из чисто рациональных мотивов, не похоже, чтобы и жена, наследующая совместно с детьми имущество, бизнес и деньги Герасимова, наняла киллера. Ей, далекой от финансов, теперь придется разбираться одной с наследственной массой, бизнес наверняка растащат, разворуют ушлые вчерашние подчиненные покойного или скупят за бесценок конкуренты. Какой смысл женщине с двумя детьми, просидевшей дома много лет за мужем, как за каменной стеной, создавать себе такие проблемы. Месть? В деле нет никаких оснований заподозрить за вдовой бизнесмена, или ещё за кем-то из близких желание расквитаться с ним. Во всяком случае, пока что… Все допрошенные в один голос утверждают, что Герасимов был легкий, незлопамятный и не особо жадный человек. Прямо ангел от ларьков. Тогда какого ж рожна кому-то потребовалось накидывать удавку и душить такого приятного и милого во всех отношениях человека, причём гуляющего с опасного вида собакой породы американский стаффордширский терьер. Вот же глупое название! Известно, что графство Стаффордшир находится в Англии. При чем тут вообще «американский»? Собака эта пропала ещё…

Я остановился как вкопанный. Прямо поперек моей дороги стоял вчерашний чёрный амстафф и снова смотрел мне в глаза. Дыхание перехватило. Я оглянулся. Аллея опять словно вымерла, вокруг ни души. Я ощутил изнутри ужасающее чувство, словно повторяющийся ночной кошмар, даже волоски на руках встали дыбом.

Стаффорд смотрел на меня, его пасть была приоткрыта, поблескивала на морозе слюна. Вдруг он чуть наклонил на бок голову и заявил:

– Не надо его сейчас дожимать… Он сам дозреет, не торопись.

Голос звучал также глухо и зловеще, как в прошлый раз. Как будто выразив всё, что пожелал, стафф резко метнулся в сторону от освещенного фонарем пятна на снегу и скрылся вприпрыжку в тёмных елях, насажанных вдоль аллеи.

На ватных ногах я покинул замёрзший в тишине парк. Как только жуткая аллея осталась позади, ноги резко перестали быть ватными и сами понесли меня мимо дома с пельменями прямиком к Кате.

– Амстаффтерьер? – Катя была ошарашена моим поздним внезапным появлением и не менее неожиданным вопросом. Она стояла на пороге в домашнем халате, вязаных носках и тапочках и говорила шёпотом, опасаясь разбудить рано укладывающуюся почивать тётю, – ну, что тебе о них рассказать, третья группа по классификации Эф Си Ай, стандарт утверждён в тысяча девятьсот тридцать шестом году…

– Да нет! Погоди! Может быть, ты знаешь о них что-то… м-м-м… совсем необычное? – меня бил озноб.

– Совсем необычное? Ну не знаю… амстафф… – Катя задумчиво наморщила носик. – Его еще называют «говорящая собака»… Что с тобой, Серёжа?!

13

Мы сидели на кухне моей съёмной квартиры и пили крепко заваренный чай. Катя категорически отказалась отпускать меня одного, быстро натянула джинсы, свитер и куртку, написала тёте записку и пошла со мной. Теперь она сидит напротив, внимательно вглядывается в моё лицо и совершенно по-детски дует в свой большой белый керамический бокал. Я, не особо доверяя происходящему – ещё пару секунд и должен бы проснуться – мешаю ложечкой сахар в своем стакане и рассеянно слушаю Катю.

– «Говорящая собака», а ещё «собака, которая умеет улыбаться». Почему «говорящая», даже не знаю. Может быть, считают, что амстафф имеет много вариаций для голосового общения, а может быть, потому что он очень умный, настолько, что иногда кажется – ещё немного и заговорит. Мой балбес, например, знаешь, какие вещи вытворяет?! То газету принесёт, чему его никто не учил, то холодильник сам откроет, а иногда мне кажется, он словно и вправду телевизор смотрит. Когда я ещё только к подъезду подхожу, он меня по звуку шагов узнаёт, лает в окно и бежит встречать, представляешь? А говорить как люди, они, конечно, не могут. Тут нужны голосовые связки другие, да и собака, какая бы умная и даже уникальная не была, она всё равно собакой остаётся, разум у неё другой, не сможет она слова запомнить, а уж тем более фразы из них составлять.

– Почему не сможет слова запомнить? – тупо спросил я. – А как же команды, «фас», «фу», «ко мне» всякие?

– Считается, что собака не слова запоминает, а интонации голосовые. Слова команд, они больше для людей нужны, потому что так интонации легче воспроизводить. У каждого слова – своя звуковая и эмоциональная окраска. Поэтому собаки, которых дрессировали за границей, потом могут плохо понимать даже тот язык, к командам на котором их приучали. Интонаций чужих не понимают, даже если слово произнесли вроде бы и правильно.

– Кать, а может, я просто псих, и у меня видения? – чай в стакане остыл, и я глотнул крепкую сладкую жидкость, стараясь не прихлебывать, чтоб не позориться перед благовоспитанной московской гостьей. – Или, думаешь, я выдумал про собаку? Шутка такая идиотская?

Катя улыбнулась, чуть прищурив глаза и сотворив на щеках милые ямочки.

– Это уже не знаю, я не врач, – и, не удержавшись, прыснула. Потом погладила меня по голове ладонью и добавила уже серьёзно: – Не переживай, я тебе верю! Твоей загадке наверняка найдётся простое научное объяснение. Надо только успокоиться и всё обдумать.

Мы сидели вдвоём на полутёмной кухне – свет был зажжён только в прихожей. За окном опять стеной валил снег. Стояла звенящая заполночная тишина. Мне опять казалось, что в мире только эта кухня и мы, и больше ничего-ничего, совсем ничего нет. Но теперь я был с Катей, а это в корне меняло дело. Мне было наплевать, кто я для неё – провинциальное развлечение, занимательный объект чужого и малопонятного мира, благодарный слушатель, поклонник для коллекции, главное, что она была рядом. Здесь и сейчас.

Наши лица были рядом, наши губы встретились. Катя осталась у меня до утра. Никогда, даже самым близким друзьям, я не рассказывал подробностей того, что у меня с кем было. Поэтому просто – осталась до утра – и всё.

14

Утро приняло нас в свои объятья сонным, медленно затекающим в комнату рассветом. Я ощущал, что обязан насладиться этой особой мягкой и светлой атмосферой раннего начала дня, неторопливо и со вкусом выцедив до последней капли подаренный судьбой волшебный эликсир внезапного и такого нужного счастья, даже если это будет стоить мне опоздания на работу, с последствиями в виде дисциплинарных кар, испорченной репутации, да чего угодно!

Мы опять сидели за кухонным столом, как вчера. Катино лицо дышало умытой свежестью, отсутствие малейшего макияжа делало его немного детским. По традиции все той же примитивной массовой культуры, а может быть, просто из удобства, Катя надела мою футболку, которая подобно мешковатому платью свободно свисала с плеч, открывая книзу длинные голые ноги, которые хозяйка пыталась удобно пристроить под себя на табурете – от покрытого дешевым линолеумом пола тянуло холодом. Мы опять пили чай – кофе, круассанов с джемом и сливочного сыра, увы, не водилось в моей холостяцкой обители. Я не стал включать телевизор, чтобы не разрушать тишину утреннего волшебства дурацкими бодрыми советами утренних развлекательных передач и отрывисто-официальными сообщениями о бесконечной череде назначений в рядах чиновников из новостей. Даже погода не интересовала, я и так знал – идёт снег. Мы молчали. Я смотрел на Катю, она немного смущалась, улыбалась и прятала глаза, но, видимо, тоже не рискнула разбивать хрусталь утреннего воздуха дежурной шуткой или приличествующей бытовой фразой. Цифры на часах моего пейджера менялись неторопливо, казалось, само Время относится к нам с пониманием и на короткий срок замедлило свой бег. Но через час, на пороге подъезда мы коротко и просто распрощались, Катя отправилась тренировать тётушкину псину, а я, поругивая сугробы, почти проглотившие и без того узенькие тропки, поспешил на работу.

Как ни странно, я не опоздал, даже пришел словно старательный, исполненный служебного рвения работник, за пятнадцать минут до начала рабочего дня. Мой напарник по кабинету, уже был на месте, как, впрочем, почти всегда. Он, задумчиво насвистывая, поливал невесть откуда взявшийся в углу фикус.

– Тебя Баграмян искал, – сообщил мой друг Зосимыч печальным и исполненным доброй заботы голосом, – зайди к нему.

У Баграмяна оказался очень маленький кабинет. Даже не знаю, что в этом помещении было раньше, может быть, кладовка или сортир, хотя нет, в кабинете имелось довольно большое окно. Спрашивать я из вежливости не стал. Впрочем, кабинет был уютный, у окна небольшой и не слишком подержанный стол, на столе ровными стопками документы и, о ну надо же, компьютер, хотя и с монитором, корпус которого некрасивыми пятнами пожелтел от возраста, но всё-таки это редкость в государственном учреждении глубокой периферии. На подоконнике пристроился уже почти повсеместно вымерший мамонт оргтехники – огромный матричный принтер. Небольшой шкаф с одеждой, аккуратные самодельные полки с правовой литературой и папками документов, названия которых аккуратно выведены на самоклеящихся ярлычках, тумба с новеньким чайником и перевёрнутыми вверх дном чашками на блюдцах, удобное кресло для посетителей, а кресло самого хозяина кабинета было огромным, шикарно-офисным, с высокой спинкой, возможно, даже сделанное из натуральной кожи, на стене карта России (скорее пижонство, чем необходимость, а может, дырку какую загораживала) и, что удивляло контрастом с нашей комнатой номер двадцать три, тут не было никакой пыли. В общем, интерьер выдавал во владельце кабинета человека опрятного, хозяйственного, внимательного к мелочам и не лишенного любви к комфорту.

Баграмян привстал, поздоровался, по своему обыкновению, крепко пожав руку, и, наклонившись к тумбочке, щёлкнул кнопкой электрочайника. Потом перевернул две чашки на блюдцах в нормальное положение, и спросил, что я буду, чай, или кофе, отмахнувшись на мой категорический отказ, бросил в чашки по паре ложек растворимого, но ещё из банки хорошо пахнувшего кофе, налил кипятку и, убрав пачку бумаг в шкаф, внутри которого оказался маленький современный сейф, поставил на свободный край стола сахарницу и мисочку с какими-то галетами или печеньем.

– Сливок нет, – сообщил зампрокурора, протягивая мне чашку, а вторую, ухватив за блюдце, в два шага донес до противоположного угла кабинета и опустился в свое чудесное кресло, – сахар клади!

Я помешивал ложкой горячий напиток, обычно кофе не пью, давление с детства высокое, но обижать отказом гостеприимного хозяина не хотелось, пришлось отхлебнуть. Кофе был неплох, ну да я мало что в нём понимал.

– Сергей, – начал разговор Баграмян, – ты у нас почти неделю уже… Как тебе тут вообще?

– Сегодня ровно неделя, – улыбнулся я и снова глотнул кофе, – да нормально вроде.

– Просто я подумал, человеку из большого города, где жизнь кипит событиями, у нас работать скучно, наверное, нет?

Интересно, к чему это он? Я пожал плечами:

– У меня выбора особого не было. В городе нет вакансий, а в области другие варианты – ещё большая глушь, – и спохватился, не обидится ли на меня Баграмян. На всякий случай решил извиниться.

Зампрокурора улыбнулся:

– Не извиняйся. Я понимаю. Сам, когда сюда приехал, первый год от тоски шакалом выл. Потом женился, ребенок родился, пообвыкся как-то. К месту привык, к людям, к темпу жизни.

Я смотрел на Баграмяна и пытался понять, к чему весь этот разговор.

– А работа как продвигается? По убийству Герасимова накопал что-нибудь? – равнодушным голосом спросил Баграмян.

Ага, вот оно! Проявился интерес. Может, это всё-таки Баграмян рылся в моем столе?

– Да ничего особенного пока, стандартный набор версий, пока ни одна не подтверждается, – стараясь говорить будничным голосом, ответил я, и немного рискнул. – А что это вас вдруг дело по убийству Герасимова так заинтересовало?

Баграмян немного растерялся и стал объяснять:

– Да, понимаешь, думал, может, помочь чем нужно? Всё-таки ты молодой, работаешь недавно, у нас новичок. А ещё милиционеры вчера спрашивали, почему их не подключаешь. Я подумал, может, тебе посодействовать, подсказать…

– А чего их подключать? Они ж не электроприборы. Сами должны знать свои оперативно – розыскные обязанности, – ответ у меня вышел немного резковат.

Однако Баграмян дружелюбно засмеялся и сказал, что раз я такой боевой, то наверняка и сам справлюсь, но если что, пусть не стесняюсь и сразу обращаюсь к нему, и вообще, чтобы держал его в курсе, всё-таки дело такое для их города громкое и значительное, как гласит закон, «имеющее общественный резонанс», а прокурор у нас человек крайне занятой и не всегда располагает временем, поэтому можно и нужно обращаться к нему, Баграмяну. Я понял, что аудиенция закончена, поблагодарил за кофе, попрощался и вышел. Нет, ну прямо все хотят мне помочь, сначала Кондурин, теперь Баграмян. Лучше подскажите мне, кто вещдоки вскрывал, а главное, зачем? Не снимать же теперь отпечатки пальцев со всех сотрудников. А вот насчёт оперативников Баграмян прав, за три дня, я их видел только один раз на осмотре места происшествия, надо будет их озадачить, если найдем зацепку. А попусту чего с ними разговоры разговаривать, если бы чего накопали, давно бы объявились, чай, не мальчики, понимают, что нужно любую улику в процессуальную форму облечь, а сделать это могу только я – следователь, ведущий дело.

Вернувшись к себе в кабинет, я вытащил из сейфа папку с материалами дела, пересмотрел их и в очередной раз попытался проанализировать факты. С очень большой вероятностью можно было утверждать, что убийство Герасимова совершено не с целью ограбления: тому свидетельствовали оставшиеся нетронутыми деньги и ценности; не типичный для грабителя способ лишения жизни (скорее бы ударили ножом, или оглушили тяжелым предметом); к тому же, человек, поздно вечером выгуливающий собаку, не самая удачная цель для грабителя – вряд ли с собой у такой жертвы много денег, сотовые телефоны тут большая редкость, пейджер дорогой модели тоже. Убийство с целью похищения собаки – вообще чушь, собака не такой ценности, чтобы серьёзно рисковать и куда её девать потом, подпольно производить щенков что ли? Нет, это – не вариант. Версия, что убийство связано с бизнесом потерпевшего пока не подтверждена ничем, одни домыслы. К тому же, откуда убийца знал, во сколько этот Герасимов пойдет пса выгуливать? Судя по показаниям родственников и сослуживцев, он особой пунктуальностью не отличался.

Вообще, вполне логично было бы копать отсюда. Кто мог знать, во сколько потерпевший соберётся на прогулку? Допустим, жена, это раз. Вероятно, кто-то ещё… Как узнать об этом? Он мог сказать кому-нибудь по телефону, что вот, мол, собираюсь с собакой. Мог? Мог. В квартире телефона нет, недавно переехали, не успели ещё поставить. Номера, сохранившиеся в его сотовом, проверяли – ничего особенного, звонил в свой комплекс «Олимп» и в магазины, узнавал, как дела обстоят. А больше и никаких звонков, воскресенье, все отдыхают, чего попусту дорогостоящие минуты тратить… Ладно, это пока оставим на первое. На второе мы имеем подозрительный пристальный интерес к расследованию со стороны некоторых должностных лиц, а также попытки неизвестного лица найти неизвестный же предмет, сначала на месте происшествия, потом в моём столе. Какой-то предмет, который, возможно, был у покойного, а я не нашел? Возможно…

Дверь распахнулась с громким хлопком. В кабинет быстро вошел Зосимыч, на ходу препираясь с каким-то мужиком в дубленке и дурацкой шапочке-петушке. Разговор шёл на повышенных тонах, где-то около шести баллов по штормовой шкале старшего следователя Зосимыча. Мужик размахивал руками. И без того собранные с трудом «в кучу» мысли, окончательно улетучились. Не в силах сдержать раздражение, я с силой швырнул на стол ручку, отчего колпачок упал, отскочил от столешницы и, срикошетив о стену, улетел в неизвестном направлении. Я с чувством выматерился. Зосимыч осадил разговор, вытолкал мужика в петушке за дверь и виновато пояснил:

– Директор базы. Я ему тут сдал в холодильник на хранение вещдоки – мороженое, четырнадцать тон. Вот он теперь недоволен тут. Забрать требует. А я куда дену, забодай его кальмар!

От неожиданной анекдотичности ситуации я, не сдержавшись, в голос захохотал. Зосимыч обрадовался моей непосредственной реакции и добавил:

– Тут тебе ответ на запрос пришёл из сотовой компании. Я к себе в бумаги спрятал на всяк, а то у тебя, говоришь, чехарда в столе происходит.

– Спасиб огромный! – я взял протянутые листы и углубился в чтение.

Первый лист содержал список входящих и исходящих номеров за пятницу, субботу и воскресенье, второй – фамилии владельцев тех из номеров первого списка, которые были абонентами запрошенной компании. Начал я с конца, то есть с воскресенья и стал сравнивать номера и время звонков из документа с теми, которые были у меня выписаны на листок из памяти герасимовского сотового. Через минуту я едва не заорал: «Бинго!» на весь кабинет – один из номеров, на который звонил погибший в воскресенье за три часа до предполагаемой смерти, не имелся в телефоне, а значит, был стёрт либо кем-то ещё до обнаружения трупа, либо самим Герасимовым. Я глянул на второй лист. Двойной джек-пот! Владелец телефона – Зятченко Станислав Петрович, председатель совета директоров Средневолжского пивзавода был мне известен по списку приятелей и деловых контактов Герасимова, я даже собирался вызвать его на допрос, правда, где-то в последнюю, или предпоследнюю очередь. Что ж, придется эту очередность перекроить.

Сотовый Станислава Петровича ответил сразу, как будто Зятченко ожидал звонка.

– Алло, слушаю, говорите, алло! – быстрым и как будто испуганным голосом проговорил абонент.

– Добрый день, мне нужен Зятченко Станислав Петрович.

– Я слушаю. Кто это? – голос вмиг сделался раздраженным и грубоватым.

– Это вас из прокуратуры беспокоят. Следователь Виноградов Сергей Егорович.

Трубка молчала.

– Я бы попросил вас явиться ко мне на допрос, сегодня, или хотя бы завтра. Когда вам удобно? Это касается убийства Герасимова.

Трубка ожила:

– На какой ещё допрос? Я тут при чем? Вы что ещё выдумали?! – голос балансировал на гране крика. – Никуда я не пойду, я занят, у меня срочное совещание.

– Я понимаю, Станислав Петрович, но, увы, закон предписывает допросить вас, и я вынужден попросить вас прибыть в прокуратуру. Учтите, если попытаетесь уклоняться, вынужден буду оформить ваш привод, в соответствии с…

– Да вы что, охренели там, что ли?!!! – заревела, наконец, начальственным ором трубка. – Я к вашему Бугаеву завтра приду. Я такой скандал устрою! Приводом меня!! Да я областного прокурора лично знаю! Соображать надо! И больше мне не звоните!

Вопли сменились короткими гудками. Больше не звонить? Ну ладно, не будем, я – парень понятливый. Через минуту, сходив наверх и взяв в прокурорской приемной пустые бланки повесток с печатью прокуратуры, я выяснил адрес Зятченко в адресном бюро, и заполнил повестку на завтра, на двенадцать часов. Пусть только попробует не явиться. Оформлю ему привод, и пусть его с позором милиционеры на допрос доставляют под белы ручки, хоть бы он и с самим Генеральным прокурором был в приятелях. Нет, он меня конкретно разозлил.

Повестку я решил отнести сам, пока поручишь участковому, пока тот вручит, или постесняется, а может, и не пойдет вовсе, просто напишет рапорт, что не было никого дома. Можно было отправить на работу, но кто знает, где рабочее место у Председателя совета директоров, и как часто он его посещает. Короче, я сообщил Зосимычу, что пойду по служебной надобности, убрал, наученный горьким опытом, все документы в сейф и выбрался из полутьмы кабинета на свежий воздух.

Путь мой лежал в «блочки», значит, опять через парк. Может, собачку встречу, подумалось мне, сейчас, среди бела дня, мысль о подобном нисколько не пугала. Снег уже пару часов как перестал, стояла чудесная погода, робкое солнышко пробивалась сквозь плотную ткань облаков, ощущался минимальный, приятный морозец, которого достаточно, чтобы под ногами не хлюпало, но, в то же время он не дерёт щёки и не подгоняет вперёд прохожих, заставляя поднимать воротники и втягивать головы в плечи. Вдобавок, было совершенно безветренно. Я шёл аллеей парка по уже немного растоптанной, в сравнении с утренней, тропинке и любовался одетыми в снег ветками деревьев. За неделю пребывания в Средневолжске, этот постоянный пейзаж пока не сумел мне надоесть. Вдруг словно что-то кольнуло в левом боку. Я узнал тот самый фонарь, под которым вчера встретил своего черного пса. Запомнить фонарь было несложно, он один горел поздним вечером на пять ближайших и, видимо, чья-то халатная рука не спешила выключать его сегодня днем. Я посмотрел в сторону кустов, куда вчера удалилась псина и… да, да… именно… увидел там следы. Конечно, я не лесник, не охотник и мало разбираюсь в следах, но это точно были следы не кошки и тем более не мышки. Причём, вчера ночью и сегодня утром валил густой снег, значит следы оставлены здесь совсем недавно. Во мне боролись два чувства: любопытство в самом жгучем состоянии и, нет, не чувство долга, направленное на доставку повестки, а страх, липкий, тягучий, болезненный. Всё-таки я – не герой. Победило чувство долга, сказал я себе, а обрадованному страху пообещал, что осмотрю следы на обратном пути.