Текст книги "1937. Сталин против заговора «глобалистов»"

Автор книги: Александр Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Это в России. А как такая формула работала бы в Европе, где «царя» (самодержавного монарха) давно уже не было, а была «передовая» демократия? Там Троцкий хотел сохранить основызападной демократии и капитализма, но при доминировании левых сил – коммунистов и социал-демократов, объединённых в единый фронт. Левые правительства не препятствовали бы развитию капитализма, ведь согласно марксизму социализм наступит только после того, как сам капитализм себя исчерпает. Однако они контролировалибы этот процесс, подготавливая плавный, без особых потрясений, переход от одного строя к новому. Зачем же разрушать величие европейской культуры? Нет, его надо трансформировать. Коммунисты сами по себе с такой задачей не справились бы – слишком уж они были радикальны. Не справились бы с ней и социал-демократы – они, напротив, не желали никакой социалистической трансформации капитализма, думая лишь о том, как бы его «улучшить» посредством социальных реформ. А вот вместе, уравновешивая друг друга, социалисты всех мастей смогли бы двигать развитие капитализма в нужном направлении. По сути, такой подход вполне устраивал транснациональную олигархию, ведь он позволял поставить на службу капитализму не только социал-демократов, но и коммунистов. И пусть левые «имели бы в виду» свою «социалистическую перспективу»! Реальность-то всё равно оставалась бы капиталистической.

При Сталине эти замыслы так и не были реализованы. Вождь сдерживал социалистическую революцию в Европе, но в то же самое время контролировал тамошних коммунистов, используя их как рычаг геополитического влияния. Однако позже, в 70 – 80-е годы, большинство компартий так или иначе перейдёт на позиции еврокоммунизма. Вот тогда-то и сбудутся мечты Троцкого.

Ну а какую же роль Троцкий отводил России? Нет, отнюдь не «вязанки хвороста для костра мировой революции» (это был подход Зиновьева). Лев Давидович рассматривал Советскую Россию как некую базу поддержки (прежде всего финансовой) левого движения в Европе. Понятно, что всё это обрекало Россию на конфронтацию с Европой «правой», которая не собиралась уступать социалистам. К этой же конфронтации, чреватой огромными затратами, вели и разработчики концепции народного фронта из Коминтерна.

Пробивая свой проект, они принялись давить на Сталина – через Димитрова, бывшего одним из ведущих функционеров ИККИ. Последний был восходящей звездой «пролетарского интернационализма» – ещё бы, ведь ему удалось победить на знаменитом Лейпцигском процессе самого Геринга!

В течение апреля – июня Димитров пытался убедить Сталина в необходимости объединения коммунистов и социалистов – на антифашистской базе. При этом Сталин продолжал стоять на своём и писал Димитрову о необходимости продолжать прежний курс, предполагавший изоляцию от социал-демократии.

Кроме того, Димитров направил Сталину письмо, в котором предложил некоторую децентрализацию Коминтерна. «Руководящие органы…– писал он, – берут на себя разрешение почти всех вопросов секций, в результате чего получается, с одной стороны, невозможность сконцентрироваться на основных вопросах, а с другой – привычка руководства секций Коминтерна ждать обыкновенно решений из Москвы».

Выглядело всё это весьма демократично. Но в реальности Димитров, и те, кто за ним стоял, просто-напросто хотели освободиться от диктата Сталина и Кремля – с тем, чтобы в будущем создать новый центркрасного глобализма. Не исключено, что он возник бы в одной из европейских стран, пошедшей по пути народнофронтовской революции. (К слову, о новых центрах. В 40-е годы Димитров вёл переговоры с Тито о создании «Балканской федерации». Очевидно, этот деятель вовсе не был таким просоветским простачком, каким его принято представлять.)

Показательно, что лидеры Коминтерна не боялись предлагать Сталину собственные политические проекты. А ведь нас уверяют в том, что Коминтерн к тому времени «деградировал» и был послушным оружием в руках Сталина. И тут – такая неожиданная самостоятельность… Но удивляться здесь нечему. Было бы очень наивным полагать, что такая махина, как Коминтерн, столь быстро сдаст свои позиции. Нет, «пламенные интернационалисты» готовы были контратаковать национал-большевика Сталина.

Понятно, что Иосифу Виссарионовичу никакая победа левых сил где-либо в Европе была не нужна. Сталин, как мог, тянул с решением, но всё же дал добро на проведение нового курса. При этом он затянул открытие VII, «судьбоносного» конгресса на несколько месяцев. И во время самого форума вождь держался как-то совсем уж отстранённо. «Сталин не только не выступал на конгрессе, но и почти не принимал участия на его заседаниях, – пишет В.3. Роговин. – И.Б. Тито, принимавший участие в конгрессе в качестве секретаря югославской делегации, впоследствии вспоминал, что за месяц работы конгресса Сталин появился на нём лишь один или два раза, садясь в президиуме за одной из колонн, откуда он почти не виден делегатам»(«Сталинский неонэп»).

Однако же Иосиф Виссарионович вовсе не собирался сдаваться. Не сумев торпедировать Народный фронт, он решил перехватить сам проект и выхолостить его революционное содержание. Сталин, ещё до конгресса, выступил со своей инициативой. Он предложил французским коммунистам заключить союз не только с социалистами, но и с партией радикал-социалистов. Это грозное название использовала вполне умеренная, центристская партия, находящаяся намного правее социалистов. Её включение в Народный фронт объяснялось необходимостью расширения политической базы антифашизма. И это объяснение было «проглочено» – левые пошли на объединение с центристами. Возможно, коминтерновцы надеялись на то, что победа Народного фронта на выборах вызовет такой подъём революционного движения, который сметёт радикалов (от которых нужны были только голоса в общую избирательную копилку). У них ведь был перед глазами пример 1917 года, когда за несколько месяцев после падения монархии произошло полное банкротство леволиберальной партии кадетов. Но ведь Россия тогда участвовала в мировой войне, что и способствовало жесточайшей радикализации. Во Франции же ситуация была, конечно, весьма не простой, однако не настолько.

Тем не менее надежды на радикализацию были вполне обоснованны. В середине 30-х произошло довольно-таки резкое полевение европейских социал-демократов. Так, Французская секция Социалистического Интернационала (СФИО) в 1935 году на какое-то время встала левее компартии. «Как ни странно коммунисты… оказались менее радикально и более прагматически настроены, чем социалисты,– замечает В. Галин. – ФКП предлагала включить в программу Народного фронта лишь непосредственные демократические требования, вокруг которых можно было объединить широкие слои народа: отмену чрезвычайных декретов, роспуск фашистских мятежных лиг, сохранение и расширение демократических свобод. Однако руководство СФИО заявило, что такая программа недостаточна, в ней нет ни единой «реформы социалистического характера», и выдвинула свою программу «структурных реформ, социализации (национализации) крупных предприятый, банков, страховых компаний и т.д.»»(«Политэкономия войны. Тупик либерализма»).

Создаётся такое впечатление, что где-то заработали некие скрытые механизмы. Каким-то силам понадобилась левая революция во Франции. Нужно было, чтобы в Европе вспыхнула большая война, в которую планировали втянуть СССР. Позже эту задачу хотели решить в Испании, где также сложился народный фронт и где была соцпартия, также занимающая позиции левеекоммунистов. Но Испания всё-таки не имела такого веса в Европе, как Франция.

Сталин все эти расклады понимал. И делал всё для того, чтобы предотвратить французскую социалистическую революцию. Обращает на себя внимание то, что конгресс Коминтерна прошёл через несколько месяцев после заключения советско-французского договора. Сталин сознательно затягивал с его проведением. Ему было нужно заключить договор раньше, чем соберётся конгресс. По сути, договор с Лавалем использовался как некий прецедент. Дескать, можно договариваться не только с социалистами. Тем самым Сталин как бы страховал себя от возможных нападок со стороны ортодоксов, которые были недовольны его широкой трактовкой народного фронта.

Сталин сумел провести коммунистов и социалистов, но Троцкий сразу жераскусил манёвр своего давнишнего соперника и яростно обрушился на сталинцев: «Коминтерн – конечно… совершил самый головоломный поворот за всю свою историю. От теории и практики «третьего периода» и «социал-фашизма» он перешёл к перманентной коалиции не только с социал-демократами, но и с радикал-социалистами». Да, это действительно был крутейший поворот, вполне достойный сталинского гения, соединявшего, казалось бы, несоединимое – осторожный консерватизм и революционное новаторство.

Вместо коалиции левых сил получилось более широкое объединение. Сталин подспудно проводил идею о том, что «народное», «национальное» – превыше «рабочего», то есть классового. С подачи Иосифа Виссарионовича происходила определённая национализацияпрежде совершенно нигилистических компартий, находящихся в смысловом поле красного глобализма. «Позиция защиты буржуазной демократии, недавно занятая Коминтерном, носила условный и временный характер и была тесно связана с вновь возникшим интересом к определённым национальным традициям, а также служила оправданием Коминтерном оборонительных войн со стороны неагрессивных капиталистических государств,– замечает К. Макензи. – Открытие в национальной «буржуазной» традиции достойных внимания элементов привело к некоторым интересным проявлениям коммунистического патриотизма. Французские коммунисты эксплуатировали «принципы 1789 года», американские коммунисты – наследие Вашингтона, Джефферсона и Линкольна. Готвальд, будущий коммунистический президент Чехословакии, объединил классовую борьбу с наследием национального движения чехов… Прониклись ли коммунисты национальными идеями? До некоторой степени да»(«Коминтерн и мировая революция»).

До этого сталинского гениального зигзага ещё была надежда заключить достаточно (хотя и не слишком) радикальный блок европейских коммунистов и социалистов. И тем самым создать в Европе мощный центр социализма, независимый от Сталина и Москвы. Троцкий сделал всё для того, чтобы этот блок возник. Он попытался внедрить своих сторонников в социал-демократическое движение. Так, в 1934 году с благословения Льва Давидовича в СФИО вступила троцкистская Коммунистическая лига, возглавляемая П. Франком. Там она образовала фракцию «большевиков-ленинцев». Этот шаг был громко назван «французским поворотом». Позже Троцкий призовёт всех своих сторонников последовать примеру КЛ.

Вхождение троцкистов в соцпартию было нужно для того, чтобы радикализировать её и направить на сближение с ФКП (на антисталинской основе). Троцкий надеялся на то, что создание прочного союза социалистов и коммунистов сделает последних более «европейскими», более независимыми от Москвы.

Сначала всё складывалось весьма успешно. Партия значительно полевела – во многом благодаря присутствию там троцкистов. А в июне 1935 года Франк даже стал членом руководства СФИО.

Но после VII конгресса Коминтерна вместо левого блока возник разношёрстный широкий фронт, не способный на какие-то серьёзные свершения. Это сказалось и на положении троцкистов – во второй половине 1934 года Франк был исключён из руководства СФИО. Леворадикалы были теперь не в чести. Соцпартия стала склоняться вправо.

В мае 1936 года Народный фронт победил на выборах в парламент, и к власти во Франции пришло лево-либеральное правительство социалистов и радикал-социалистов. (Коммунисты в него не вошли, но обещали поддержку.) В этот момент вся страна была объята волной забастовок, парализовавших хозяйственную жизнь. Состоятельные люди уже стали переправлять деньги за границу. И у всех на устах было только одно слово – «революция».

Но коалиционное правительство, вместо того, чтобы уступить место более левым, сдвинулось вправо. Вот где пригодились радикал-социалисты, которых «впихнули» в Народный фронт по инициативе Сталина! Административный аппарат был мобилизован должным образом, и революции удалось избежать. А обязана этим Франция в первую очередь Иосифу Виссарионовичу Сталину.

Глава 9
1937: конец заговорщиков

Силы, связанные с транснациональной олигархией, готовили революцию не только в Европе, но и в России. И в данном плане 1937 год, который оплакивается антисталинистами всех направлений, стал воистину переломным. Произошло крушение многих могущественных оппозиционных фигур, связанных с заграничными центрами глобализма. Пал один из виднейших представителей «ленинской гвардии» Бухарин. «Любимец партии» вёл бесконечные игры с Западом – и закономерно доигрался. На февральско-мартовском пленуме ЦК его исключили из партии и взяли под стражу. А через год Бухарин, Рыков, Ягода и др. участники «правой» (пролиберальной и социал-демократической) оппозиции были приговорены к смертной казни.

Но главным и, можно даже сказать, центральным, событием всего 1937 года стало падение маршала и первого заместителя наркома обороны М.Н. Тухачевского. Его репрессировали вместе с группой влиятельных армейских руководителей, которые кучковались вокруг замнаркома и составляли нечто вроде «военной партии». В состав этой группы входили: командующий Московским военным округом А.И. Корк, командующий Киевским военным округом И.Э. Якир, командующий Белорусским военным округом И.П. Уборевич, начальник Главного политического управления РККА Я.Б. Гамарник, начальник Административного управления РККА Б.М. Фельдман и др. В хрущёвские времена этих деятелей реабилитировали скопом, а саму чистку РККА объяснили сталинской подозрительностью. При этом сам Тухачевский был поднят на пьедестал «великого полководца», хотя полководцем он был весьма посредственным. Польскую кампанию 1920 года Тухачевский бездарно провалил, что стоило нам огромных потерь – людских и территориальных. Несколько резвее повёл себя этот «гений» на Тамбовщине, подавляя тамошнее крестьянское восстание. Тогда повстанцев додумались травить газом, что, несомненно, было новацией. Но даже и тамбовских крестьян Тухачевский толком не победил, но сумел лишь вытеснить на территорию других губерний.

При этом Тухачевский был сторонником тотальной милитаризации СССР. В 1927 году он предложил произвести 50 – 100 тысяч танков, а в 1930 году – 40 тысяч самолётов. И это – до индустриализации, в условиях начавшейся «аграрной революции»! Понятно, что это потребовало бы милитаризации всей страны и перехода власти в руки армии. (Показательно, что Тухачевский выступал за создание единого генштаба для всех военных структур – по германскомуобразцу.) Эти проекты Сталин весьма метко охарактеризовал как «красный милитаризм».

В послеперестроечный период, когда прошла волна неистового разоблачительства Сталина, исследователи подошли к вопросу о политической роли Тухачевского серьёзно и достаточно объективно. И тогда было обнаружено множество свидетельств о том, что заговор военных действительно имел место быть. Вот только некоторые из них. Ещё задолго до 1937 года было несколько разведдонесений (по линии ОГПУ НКВД и ГРУ), сообщающих о заговоре Тухачевского. Про заговор, со слов французского премьера Э. Даладье, сообщал Сталину наркоминдел Литвинов. О нём же говорит в своём секретном послании чехословацкому президенту Э. Бенешу его посол в Берлине Маетны. Та же информация содержится в послании французского посла в Москве Кулондра своему берлинскому коллеге.

Берлинский корреспондент «Правды» и сотрудник ГРУ А. Климов сообщал о том, что в немецкой военной верхушке вовсю говорят о связях с верхушкой РККА и лично Тухачевским. Перебежчик А. Орлов после войны тоже подтвердил, что Тухачевский готовил заговор против Сталина.

Но, на мой взгляд, особенно интересно свидетельство руководителя политической разведки Рейха В. Шелленберга. Он сообщает о решении Гитлера поддержать Сталина против Тухачевского. Хитроумный фюрер полагал, что тем самым он обезглавит и ослабит Красную Армию, хотя произошло обратное, ибо такие полководцы РККА только ослабляли.

«Гитлер… распорядился о том, чтобы офицеров штаба германской армии держали в неведении относительно шага, замышлявшегося против Тухачевского, так как опасался, что они могут предупредить советского маршала, – пишет Шелленберг. – И вот однажды ночью Гейдрих (шеф имперской безопасности. – А.Е.) послал две специальные группы взломать секретные архивы генерального штаба и абвера, службы военной разведки, возглавлявшейся адмиралом Канарисом. В состав групп были включены специалисты-взломщики из уголовной полиции. Был найден и изъят материал, относящийся к сотрудничеству германского генерального штаба с Красной Армией. Важный материал был также найден в делах адмирала Канариса. Для того чтобы скрыть следы, в нескольких местах устроили пожары, которые вскоре уничтожили всякие следы взлома. В поднявшейся суматохе специальные группы скрылись, не будучи замеченными. В своё время утверждалось, что материал, собранный Гейдрихом с целью запутать Тухачевского, состоял большей частью из заведомо сфабрикованных документов. В действительности же подделано было очень немного – не больше, чем нужно было для того, чтобы заполнить некоторые пробелы. Это подтверждается тем фактом, что весьма объёмистое досье было подготовлено и представлено Гитлеру за короткий промежуток времени – в четыре дня».

Многие историки относятся к мемуарам шефа политической разведки Рейха весьма скептически. Дескать, никаких мемуаров Шелленберг не писал, а его перу принадлежит всего лишь обширная автобиография и несколько показаний. Как утверждают, на этой базе и были скомпилированы «мемуары».

На самом деле это мало что меняет. Главное – это сама информацияо том, что Тухачевский и в самом деле поддерживал тайные (от советского политического руководства) контактыс немецкими генералами. Именно тайные, иначе какой смысл было выкрадывать материалы с тем, чтобы сообщить их Сталину? Об официальном сотрудничестве между военачальниками обеих стран и так было хорошо известно.

Даже если эта информация приведена не самим Шелленбергом (а почему, собственно?), то она уже опровергает положение о том, что дело Тухачевского возникло на пустом месте. Так что данные, приведённые выше, крайне важны и однозначно свидетельствуют в пользу тайной, заговорщической деятельности.

Заговор военных, конечно же, не был сугубо внутриполитическим делом СССР (как не были им и другие заговоры). Он выходил на очень серьёзные мировые центры. О чём же идёт речь?

На сей счёт существуют разные мнения. Так, А.М. Иванов в своём исследовании «Логика кошмара» предполагает, что Тухачевский придерживался англо-французской ориентации и пошёл на сговор со странами западной демократии: «Руководство западных держав, совершенно правильно считая Гитлера своим главным врагом, стремилось создать ему противовес в лице Советского Союза. С этой целью в мае 1935 года был заключён договор о взаимопомощи между Францией и СССР, т.е. европейская политика вернулась на круги своя, к периоду действия франко-русского договора 1893–1917. Но в конце 1936 года в Берлине появился личный эмиссар Сталина Д. Канделаки, который вёл переговоры с Шахтом. Поползли слухи о Возможной Переориентации Советского Союза. В феврале 1917 года Франция и Англия, опасаясь заключения Россией сепаратного мира, организовали по масонским каналам генеральский мятеж и свержение Николая II. В 1936 году, судя по всему, аналогичным способом пытались разделаться со Сталиным. Сходство почерка наводит на мысль об использовании тех же самых каналов. В январе 1936 года новоиспечённый маршал Тухачевский… направился в Лондон в составе делегации, возглавлявшейся Литвиновым. Послом в Англии был тогда Майский (Ляховский), бывший бундовец, а военным атташе Витовт Путна, командовавший дивизиями под началом Тухачевского на Восточном и Западном фронтах. Так связывались ниточки. После Лондона Тухачевский посетил Париж, где имел беседу с генералом Гамеленом».

В подтверждение этому можно привести слова генерала К. Шпальке, который в 1931 – 1937 годах возглавлял отдел «Иностранные армии Востока» немецкого Генштаба. Генерал, неоднократно общавшийся с Тухачевским, пишет о его геополитической ориентации следующее: «Тухачевский превратился в рупор тех офицеров, которые больше ничего и слышать не желали о прежнем многолетнем сотрудничестве с германской армией… Поездка в Лондон, а ещё больше остановка в Париже задала нам загадку. Советский Союз представляет на коронации (в Лондоне) маршал, потом этот Тухачевский, знакомый нам своими недружественными речами, едет ещё и в Париж! Короче говоря, ничего хорошего за этим мы уже не видели… У Тухачевского, с его аристократической польской кровью, можно было предполагать гораздо больше симпатий к Парижу, нежели Берлину, да и всем своим типом он больше соответствовал идеалу элегантного и остроумного офицера французского Генштаба, чем солидного германского генштабиста. Он пошёл на дистанцию к Германии, был за войну с Германией на стороне западных держав».

В то же самое время многие исследователи склонны приписывать Тухачевскому именно прогерманскуюориентацию. И у них в распоряжении тоже есть весьма ценные свидетельства. Так, в 1936 году на официальном обеде в советском посольстве Тухачевский сказал министру иностранных дел Румынии следующее: «Напрасно, господин министр, вы связываете свою карьеру и судьбу своей страны с судьбами таких старых, конченных государств, как Великобритания и Франция. Мы должны ориентироваться на новую Германию. Германии, по крайней мере в течение некоторого времени, будет принадлежать будущее на европейском континенте. Я уверен, что Гитлер означает спасение для нас всех»(запись была сделана заведующим отделом печати румынского посольства в Париже Э.Ш. Эссезом).

Германофильский настрой Тухачевского подтверждает и французская журналистка Ж. Табуи, которая писала: «В последний раз я видела Тухачевского на следующий день после похорон короля Георга. На обеде в советском посольстве русский маршал много разговаривал с Политисом, Титулеско, Эррио и Бонкуром. Он только что побывал в Германии и рассыпался в пламенных похвалах нацистам. Сидя справа от меня и говоря о воздушном пакте между великими державами и Гитлером, он не переставая повторял: «Они уже непобедимы, мадам Табуи!»»

Тухачевский – поклонник Гитлера? Странно, вообще-то ему должны были больше импонировать его коллеги – немецкие генералы, с которыми он (и его группа) тесно сотрудничали в 20 – 30-е годы. Гитлер был убеждённым сторонником партийной диктатуры, но это вряд ли могло понравиться Тухачевскому. Скорее уж ему подошли бы идеи немецкого генерала Г. фон Секта (сторонника сближения с Россией) о необходимости военной диктатуры.

В своих воспоминаниях А. Шпеер утверждает, что Гитлер отрицал вину Тухачевского. То есть с гитлеровским режимом маршал не сотрудничал.

Кстати, весной 1936 года Тухачевский заявил немецким генералам следующее: «…Если Германия изменит свою позицию, ничто не помешает дальнейшему советско-германскому сотрудничеству, как это было тогда, когда в прошлом обе страны ощущали преимущества своей дружбы, ведь тогда они могут диктовать свои условия всему миру». Под «изменением позиции» здесь, скорее всего, надо подразумевать отстранение Гитлера от власти и создание военной диктатуры. И можно только согласиться с теми исследователями (А.И. Колпакиди, Е.О. Прудникова), которые говорят о двойном заговоре, направленном против «партийных вождей» – Сталина и Гитлера («Двойной заговор. Сталин и Гитлер: Несостоявшиеся путчи»). Что же до цитированных «обеденных» высказываний Тухачевского, то они, скорее всего, были этаким эпатажем. Хотя не исключено, что Тухачевский пытался как бы прикрыть своих немецких коллег, настроенных оппозиционно в отношении Гитлера. Делая реверанс перед Германией, он вынужденно расшаркивался и перед Гитлером, чтобы не обращать внимание спецслужб на оппозиционную деятельность генералитета. Наконец, нельзя сбрасывать со счетов и возможность того, что прогитлеровские высказывания Тухачевского были искажены. То есть прогерманский настрой кто-то дополнилнастроем пронацистским. Вообще, официально Тухачевский был объявлен агентом гитлеровской Германии (именно эту его вину и отрицал Гитлер).

Это было сделано для того, чтобы вызвать к нему наибольшее отвращение. Одно дело – маршал, готовящий свержение не только Сталина, но и Гитлера. И совсем другое – шпион, работающий в пользу нацистской разведки.

Характерно, что Сталин, выступая на известном заседании Военного совета 2 июня 1937 года, посвящённом разгрому заговорщиков, вовсе не утверждал, что они работали на Гитлера. Он указывал именно на армию: «Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера». То есть Сталин явно отделяет немецкое военное руководство от руководства политического, партийного. Он приписывает немецким генералам собственные амбициозные цели, направленные на изменение строя в СССР. Любопытно, что Сталин упорно именует немецкую армию рейхсвером, хотя она с 1935 года именовалась вермахтом. Скорее всего, это оговорка, но оговорка не случайная. В сознании Сталина военная верхушка Германии представлялась чем-то отдельным от нового руководства этой страны. Рейхсвер, в определённом плане, продолжал быть рейхсвером. Кстати сказать, именно во времена рейхсвера и Веймарской республики, то есть в период тесного военного сотрудничества СССР и Германии, Тухачевский, Якир и прочие военачальники активно знакомились с идеологическими наработками некоторых германских военных. Особенное влияние на них оказала концепция генерала Г. фон Секта, бывшего сторонником передачи власти в руки армии. Не исключено, что именно оттуда и появились проекты «красного милитаризма».

Итак, кандидат в красные Бонапарты, планирующий свержение Сталина, поддерживал секретные связи с военной партией Германии, настроенной оппозиционно в отношении Гитлера. (В состав этой «партии» входили начальник Генштаба В. Бек, военный министр В. фон Бомберг, главком сухопутной армии В. фон Фрич и др.)

Концепцию «двойного заговора» весьма сильно обогатил А.Б. Мартиросян в исследовании «Заговор маршалов. Британская разведка против СССР». Он пришёл к выводу о том, что Лондон «засветил» заговор военных в СССР и в Германии, опасаясь чрезмерного усиления влияния двух стран: «Англия, как гласят её же секретные документы, ожидала войны, большой войны не позднее 1938 г. Причём войны именно между Германией и СССР, и будучи прирождённым врагом России, буквально жаждала руками именно нацистов задушить гиганта на Востоке. Заговор же, в случае успеха, разрушил бы все её планы по стравливанию Германии и СССР и развернул бы объединённую мощь двух государств против Великобритании». Вот почему с 1936 года глава абвера (военной спецслужбы Рейха) и агент влияния Лондона адмирал В. Канарис стал сливать информацию о заговоре Сталину. И делал он это через президента Чехословакии Э. Бенеша, который также находился в сфере британского влияния.

Сам же Тухачевский, по Мартиросяну, оказывается завзятым германофилом, который был втянут в тевтонскую орбиту, ещё находясь в немецком плену во время Первой мировой.

Тогда он сидел в лагере Ингольштадт, а именно там располагалась изначальная база общества «Туле» – структуры, объединявшей националистов-оккультистов. Мартиросян допускает, что с будущим маршалом уже тогда хорошенько поработали, привив ему «нужные» идеи. В частности, он обращает внимание на следующее высказывание Тухачевского, которое привёл П. Фервак (Р. Рур), сидевший в лагере с Тухачевским: «При помощи марксистских формул ведь можно поднять весь мир! Право народов на самоопределение! Вот магический ключ, который отворяет России двери на Восток и запирает их для Англии». По мнению историка, концепцию «магических ключей» к Востоку (который должен был заперт именно для Англии) он считает принадлежащей мыслителю уровня геополитика и мистика К. Хаусхофера.

Весьма любопытная история вырисовывается с побегами Тухачевского. «Бежать из плена ему удалось только с пятого раза, нарушив честное слово при свободном выходе в город, – замечает Мартиросян. – Есть принципиальное основание предполагать, что всё это легенда, иначе его не перевели бы в лагерь, откуда можно было спокойно, под расписку и честное слово, выходить в город на прогулку». Получается, что Тухачевский из лагеря никуда не рвался.

Наконец, Тухачевский всё же бежит, однако почему-то проводит целый месяц в Швейцарии, где «действовали мощные резидентуры германской разведки». При этом он не обращается к русскому военному атташе, который обязательно затеял бы проверку.

Далее. Блестящая карьера Тухачевского началась в феврале 1918 года, когда он был рекомендован в военный отдел ВЦИК Н.Н. Кулябко, который отвечал там за работу с армейскими кадрами. В апреле того же года Тухачевский вступил в РКП(б). «…А вот рекомендовал его туда старинный друг их семьи, старый «революционер» и… бывший подполковник Отдельного корпуса жандармов, бывший начальник Киевского охранного отделения – всё тот же Николай Николаевич Кулябко! – сообщает Мартиросян. – Это одно и то же лицо и именно тот самый подполковник Кулябко, который, по сути дела, оказал максимальное содействие революционерам-террористам в организации убийства премьер-министра Российской империи Петра Аркадьевича Столыпина… После увольнения от должности Н.Н Кулябко работал в Киеве агентом по продаже швейных машин – лучшего прикрытия для подпольщика не сыщешь, а если к тому же учесть, что рынок швейных машин в дореволюционной России был стопроцентно монополизирован германской фирмой «Зингер», и к тому же принять во внимание, что в те времена излюбленнейшим прикрытием для германской разведки в России служили именно германские фирмы и компании, то тогда на все 100% станет понятно, почему объективные исследователи прямо указывают на то, что первая ступенька в карьере будущего маршала была старательно высечена немцами».

Раскрывая тайные механизмы истории, Мартиросян рисует картину грандиозного «германофильского заговора». В нём оказываются замешаны самые разные деятели. Здесь и теоретик военной диктатуры немецкий генерал фон Сект, выступавший за сближение с советской Россией и ведший переговоры с К.Б. Радеком (во время пребывания последнего в немецкой тюрьме в 1919 г.). Здесь и нарком иностранных дел Чичерин (наполовину немец – по матери Е.3. Мейендорф), находящийся в теснейшей связке с первым министром иностранных дел Веймарской Германии (и первым же её послом в Россию) У.К.X фон Брокдорфом-Ранцау. Здесь и виднейший геополитик Хаусхофер, активно участвовавший в налаживании отношений между советскими и немецкими элитариями. Сам мэтр вспоминал: «И когда после войны один из наших наиболее значительных и страстных политических умов, Брокдорф-Ранцау, захотел вновь ухватиться за нить, и я был причастен к этому, то с русской стороны такую линию распознали две личности, с которыми и пытались готовить для нее почву». (Как считает Мартиросян, здесь указывается на Чичерина и Радека.)