Текст книги "Призрак Белой Страны. Бунт теней исполненного, или Краткая история «Ветхозаветствующего» прозелитизма"

Автор книги: Александр Владимиров

Соавторы: Кирилл Мямлин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Горчаков обдумывал, как и где отловить Никиту Никодимовича. Он пришел в театр на свой страх и риск. В данную минуту режиссера здесь может и не быть. А если даже он в театре, охранник-горилла не обязательно пропустит, придумает какую-нибудь причину. Александр ведь не из полиции и не из службы безопасности.

Но повезло! Когда Горчаков подходил к театру, Степанов как раз выходил из служебного входа. Александр сразу крикнул:

– Никита Никодимович!

Глазки режиссера забегали, наверное, он отчаянно думал: куда спрятаться? Потом, понимая, что некуда, покорно двинулся навстречу.

– Мы с вами не договорили, – напомнил Александр.

– Не о чем говорить.

Никита Никодимович достал платок, обтер покатый лоб. Я уже все рассказал, больше мне ничего не известно.

– А как насчет вашего знакомства с Либером?

– С кем? – удивление режиссера было разыграно на редкость плохо.

– С тем господином, которого убили на следующий день после гибели Зинаиды Петровны.

Степанов отшатнулся, стал белым, как полотно, ноги не держали его. И тут на помощь шефу выскочил неутомимый охранник-горилла.

– Опять ты, журналюга?

– Опять я.

– Никита Никодимович, разрешите, я вышвырну его отсюда. А еще лучше испорчу его смазливую «визитку».

– Попробуй! – Горчаков на всякий случай встал в свою любимую стойку. – Обожаю смотреть, как с грохотом падают шкафы вроде тебя.

– Прекрати, Терентий, – с трудом выдавил из себя Степанов. – Человек из газеты. Я обязан с ним переговорить.

Горилла, проворчав под нос угрозы в адрес Александра, все же развернулся и ушел. Горчаков предложил пообщаться в скверике напротив театра. Никита Никодимович, опустив голову, обреченно двинулся за своим мучителем.

– Итак?.. – начал Александр.

– Итак? – переспросил Степанов.

– Насчет Либера.

– Разве он имеет отношение к смерти Федоровской?

– Кто знает. Однако и он мертв.

– Я его плохо знал.

– Настолько плохо, что беседовали с ним как старые друзья?

– Ошибаетесь. Он пришел расспросить о планах работы театра.

– Ой-ли? Я случайно услышал часть вашего диалога. Сейчас, с вашего разрешения, повторю его. Он сказал: «Ничем не выдать себя». Вы ответили: «А если докопаются? Там ведь не дураки». Кто и до чего не должен докопаться?

– Возможно, мы вспоминали какой-то диалог из спектакля. И вообще, говорили ли мы подобное?

– Вы меня считаете за вруна, за недоумка?

– Даже если нечто подобное и было. В конце концов, это мое личное дело!

– Убита женщина, после – еще двое мужчин.

– Я не убивал ни Федоровскую, ни кого другого, – впервые с вызовом ответил Степанов. – Так что, извините!

– Разговора не получается, – констатировал Горчаков.

– Остается одно: описать все в завтрашнем материале. И тогда вам придется объясняться уже в другом месте, с людьми, от которых так просто не отмахнетесь.

– Почему?! – взвизгнул режиссер. – Я не сделал ничего дурного!

Горчаков поднялся, давая понять собеседнику, что разговор окончен. Тот вцепился в его руку:

– Подождите! Я готов вам все рассказать, но при одном условии.

– Каком?

– Вы никогда, ни при каких обстоятельствах не упомяните мое имя.

– Как я могу обещать такое?

– Тогда и мне нет стимула «колоться», – теперь уже Степанов выкручивал журналисту руки.

– Пусть так, – подумав, согласился Александр. – Только ведь вам необходимы гарантии?

– Ваше слово.

– Слова достаточно?!

– Вы из княжеского рода. Обманите, опозорите свой род.

– Хорошо. Даю слово!

– Извините. – Никита Никодимович слегка дрожащими руками достал таблетку, проглотил ее, скорчил мученическую гримасу и начал рассказывать:

– Я действительно знаю. простите, знал Либера плохо. Видел его всего два или три раза. Случай свел нас, когда и где – значения не имеет. Он спросил: не знаком ли я в Старом Осколе с людьми, которые занимаются скупкой драгоценностей? А Зинаида Петровна украшения любила, и денежки водились!

– А почему Либеру нельзя это было сделать открыто? У нас два ювелирных магазина.

– Трудно сказать, – промямлил Степанов, и Горчаков догадался: контрабанда. Тоже любопытная вещь для газеты. Но сейчас его интересует другое.

– Я их познакомил. Федоровскую и Либера.

– Конечно, за хорошее вознаграждение.

– Нет, нет, господин Горчаков, никаких преференций себе не искал. Просто решил помочь хорошим людям. Дел их не ведал, мало того, даже вникать не собирался.

Никита Никодимович так смотрел на собеседника, точно кричал ему: «Верьте каждому слову. Честнее меня человека нет!». Поскольку соответствующей реакции от собеседника не последовало, продолжил:

– И тут Федоровскую убивают! Я перепугался, вдруг всплывет мое имя? Оно не должно всплыть, я – человек искусства, а не сомнительных делишек.

Заявляется в театр Либер: мол, в чем дело, кто и за что ее того?.. Что ему ответить, раз все это и для меня загадка? Тогда он потребовал, чтобы я молчал об их с Зинаидой Петровной делах. Мог бы и не предупреждать, мне нужна огласка как и ему.

– Почему Либер так опасался огласки?

– Как почему?! Представитель солидных структур и вдруг.

Теперь Александру стала понятна причина ночного визита Либера. Обычный страх, что журналист раскопает о его «дополнительных» заработках, за которые Жана Робертовича хозяева по голове не погладили бы. Отсюда – запугивание журналиста, попытка представить в качестве заказчика преступления советскую разведку и откровенный подкуп самого Горчакова. Возможно, последнее давно входило в его планы, и он решил совместить оба дела.

– Скажите, Никита Никодимович, а не могло быть связано убийство Зинаиды Петровны с ее коммерческими делами?

Степанов задумался. Александру показалось, что режиссер сам искал ответ на этот вопрос.

– Вряд ли. Люди, занимающиеся у нас в Старом Осколе подобным бизнесом, относительно миролюбивы (то есть я не знаю! Я слышал краем уха!). К тому же, Зинаида Петровна (опять же, по слухам) никого не кидала. По-моему, тут дело в другом.

– В чем?

– Вы взялись за расследование, так покопайтесь в ее биографии. А я товарищ посторонний.

Он поднялся, в очередной раз обтер скомканным платком лицо, коротко бросил:

– Аудиенция окончена? Я спешу. Помните свое обещание: обо мне нигде и никому?

Затем придвинулся к Горчакову и прошептал:

– Знаете, кого я боюсь больше всех следственных органов на свете и разной шумихи? Убийцу! Это настоящий дьявол! И вы его опасайтесь, молодой человек.

Вчера Валентина надеялась, что никогда больше не появится в местном штабе ВКП(б), слишком уж там тяжелая атмосфера. И вот теперь она вновь постучала в дверь и, услышав, «Войдите», зашла. Веселый внешне, белобрысый Андрей Коровин как обычно, на месте. Он широко улыбнулся, но она уже с первой встречи поняла, что может скрываться за такой улыбкой.

– Пропавшая душа, – сказал он. – Проходи, присаживайся.

Валентина присела, Коровин показал ей сплошь подчеркнутую газету:

– Видишь, каким серьезным делом занят. Материалы последнего Пленума ЦК ВКП(б). Отмечаю самое важное из доклада Сталина и других руководителей. Потом приведу их слова как обязательную директиву для коммунистов и комсомольцев Старого Оскола.

– Очень серьезное дело, – согласилась Валентина.

– А почему отделилась от коллектива? Не ходила по местам революционной славы, не побывала на месте расстрела большевиков у нашего «Смольного», не выступила на пионерском собрании?

– У меня есть задание написать статью.

– Вот это правильно.

– Я немного подкорректировала тему: преступность в Старом Осколе. Хочу показать здесь зловещую роль капитализма.

– Блестящая идея! – согласился Андрей. – У меня есть данные, их стоит посмотреть и обработать.

– Мне уже рассказали, что в городе за три последних дня произошли три громких убийства. Говорят, все преступления совершил один и тот же человек.

– Откуда это тебе известно? – подозрительно поинтересовался Андрей.

– Я журналист, – напомнила Репринцева. – Если он не обладает информацией, он уже не журналист, а пустое место. У вас я хотела бы спросить насчет актрисы Федоровской.

При этом Валентина буквально впилась взглядом в Коровина. Тот, не моргнув взглядом, произнес:

– Я не в курсе. Коммунисты не участвуют в буржуазных разборках.

Несмотря на внешнее спокойствие, что-то в лице Андрея дрогнуло. Это длилось недолго, но для Валентины решило многое:

(«Ложь! Он действительно что-то знает!»)

– А мне необходимо выяснить как можно больше о деле Федоровской, – настаивала девушка. – Общеизвестные догмы о росте преступности при капитализме никому не нужны.

– Общеизвестные догмы? – вскричал Андрей. – Да эти, как ты называешь, догмы выстраданы целым поколением. И не одним.

– Но советских людей интересует конкретика. Если я опишу это дело.

– Забудь о нем, – неожиданно резко сказал Андрей.

– С какой стати?

Посвященный Коровин мог бы сказать: «Ты уже ничего не напишешь, тебя арестуют при пересечении границы СССР», но не имел права. Информацию следовало сохранить в секрете, чтобы она случаем не передумала возвращаться. И даже перед почти репрессированной он, кому доверяет Москва, ощущал тревогу. Нельзя допустить, чтобы Репринцева встревала в расследование. Агентура донесла, что ее видели с парнем из «Оскольских вестей». Он дает ей информацию и оказывает содействие в расследовании. И она ему тоже. Это уж как пить дать!

– Мы не помогаем одним преступникам – в данном случае буржуазным полицейским, ловить других.

Фраза не отличалась убедительностью, Валентина сразу перешла в наступление:

– Если коммунисты не станут помогать своим гражданам, они потеряют доверие народа. О вашей странной позиции я обязательно расскажу в Москве. Удар был ниже пояса. Ей скоро предстоит встреча с НКВД. И она им точно расскажет!

«Как быть? Похоже, она что-то подозревает?»

Теперь Андрею необходимо было выиграть время, понять, что конкретно Валентина знает? Как это сделать? Выяснить бы, но так, чтобы она ничего не заподозрила.

Нужна пауза, чтобы все обдумать. И тут появилась девушка с кипой листов, один протянула Андрею.

– Что здесь? – спросил он.

– Дополнения к решениям Пленума ЦК ВКП(б).

– Давай посмотрим. Кстати, познакомься, Катя, это Валя Репринцева из Москвы.

– Из самой Москвы? – воскликнула девушка.

– Ну-ка, что там еще?.. О, решено усилить борьбу с диверсантами и врагами народа. Скоро никакая сволочь не сможет вам вредить.

– Давайте вернемся к нашему разговору, – несколько торопливо попросила Валентина.

– О Федоровской? А тебе что о ней известно?

– Пока немного.

– Конкретнее! – потребовал Андрей.

– Журналист до поры до времени не раскрывает своих тайн.

– Что? Тайны от своих товарищей? Удивляешь, Репринцева. У нас одна команда, одни задачи, одна цель.

– Тогда условие: мы обменяемся информацией.

– Хорошо, – согласился Коровин, точно позабыв, что он «не в курсе проблемы».

Валентина сообщила, что узнала о Федоровской немного, и даже из того, что рассказал ей Александр, выделила лишь некоторые, общеизвестные (как она посчитала) факты. Поговаривали, будто Зинаида Петровна могла иметь контакты с зарубежной разведкой (с какой именно Валентина, естественно, не имела понятия), что ее прикончил ревнивый любовник; или еще версия – деньги, жила она явно не по средствам. Андрей слушал и кивал, лишь однажды Репринцевой показалось, что в лице его опять промелькнуло волнение, а глаза слегка сузились. Но какой момент в ее рассказе взволновал Коровина?

– Ничего нового, товарищ Репринцева, ты нам не сообщила, – заявил Андрей.

– Теперь ваша очередь.

– Могу только повторить твой рассказ, не более. Знаешь что, зайди-ка завтра, я переговорю с ребятами. Не исключено, снабдим тебя интересной фактурой. А сейчас извини, работа. С большим пролетарским приветом!

Валентина покинула офис коммунистов крайне разочарованной. Она рассчитывала использовать Коровина, похоже, он использовал ее. Шансы на получение «интересных материалов» невелики. Выходит, она зря сюда приходила?

«Пожалуй, не зря!»

Валентина, естественно, не могла знать, что почти следом за ней, в штабе появится Прошкин. Андрей кивнул ему: выйдем. На улице, прячась от чужих ушей, сообщил о разговоре с Репринцевой. Тот закурил папиросу и задумчиво произнес:

– Чего боятся? Когда она вернется в Москву.

– В том-то и дело, идиот! Из нее начнут выбивать многое, в том числе, все о поездке в Старый Оскол. Сначала я предупредил ее, чтобы не занималась делом Федоровской. Мой прокол. Правда, я вывернулся, сославшись на то, что все это буржуазные дела, преступники полицейские ловят преступников обычных. Только поверила ли она?

– Каков твой план?

– Завтра подсунем ей какую-нибудь общеизвестную, ничего не значащую информацию. Пускай думает, это все, что у нас есть.

– А у нас и не может быть иного. Мы – политическая партия, а не сыскная бригада.

– Надеюсь, ты прав, и Репринцева ничего не поймет. Очень надеюсь!.. Ладно, что с той группой студентов? Прошкин рассказал о походе к «Смольному» и выступлении перед пионерами.

– Валентина, естественно, с вами не ходила?

– Нет.

– Встречалась с Горчаковым?

– С ним!

– Здорово забил ей голову этот красавчик из «Оскольских вестей». Гляди, чтобы не случилось худшего. Если она не захочет вернуться назад, нам с тобой не сносить головы.

– Не думаю, – проговорил Прошкин своим обычным монотонным голосом. – Там – ее родители, она ведь не в курсе, что осталась сиротой.

– Когда влюбляешься, теряешь голову. Сразу по боку все родные и близкие. Нельзя упускать ее из виду.

– Как не упускать, если я ее не вижу?

– А ты борись!

– Легко сказать.

– Коммунисты не пасуют перед трудностями. Придумай ребятам интересную экскурсию, куда бы и она пошла. Скажем, на Новый город, в казино.

– В казино, символ буржуазного разложения?

– Именно! Пусть советские студенты увидят, как преступная власть разлагает умы и души людей, отвлекает их от борьбы за свое светлое будущее.

– А вдруг она опять предпочтет встречу с тем журналистом?

– Вполне возможно. Слишком увлеклась проклятым расследованием. Послезавтра она уезжает. Надеюсь, – в который уже раз произнес Коровин, – за полтора дня не случится непредвиденного.

– И я надеюсь, – тяжело вздохнул Прошкин.

– Только не забывай нашего мудрого вождя Владимира Ильича Ленина. Опоздай он хотя бы на день с восстанием, вся Россия осталась бы жить под ярмом капитала.

– Не опоздаем, – убежденно заявил Прошкин.

– Действуй, Кирюша, действуй! Отправляйся к ребятам, вези их в казино (будь оно неладно!). Не забывай о Репринцевой, – он взглянул на часы, – о, мне пора!

– Срочное дело?

– Забыл? В это время мы поем «Интернационал», святую песню для каждого истинного коммуниста.

Валентина пришла к назначенному месту немного раньше Горчакова. «Значит, не успел все сделать», – сказала она себе, взяла мороженое и села на лавочке возле самого фонтана. В одиночестве скучать не пришлось, проходившие мимо молодые люди не позволяли. Один ей подмигнул, другой пригласил вечером на танцы (пришлось нахмуриться и отказаться), но самым настойчивым оказался третий – уже в годах, лет сорока, он тут же предложил Репринцевой. выйти за него замуж(?!)

– Я пока не собираюсь замуж, – изумилась Валентина.

– Зря, красавица, зря. Следует подумать о будущем.

– О будущем?

– Мужчин меньше, даже статистика здесь далеко не точна. Среди сильного пола много спившихся и, да простит незнакомка неприличное слово, импотентов. А сколько вообще избегают супружеских уз!.. Вы же – моя мечта, мой идеал, я это сразу понял. Разрешите представиться: профессор местного университета Кашин Максим Сергеевич.

– У меня уже есть друг, – рассмеялась Валентина.

– У вас с ним серьезно?

– Более чем, – Репринцева уже не знала, как избавиться от навязчивого профессора. А тот не унимался:

– Ваш сверстник?

– Он чуть старше.

– Не делайте колоссальной ошибки! Муж должен быть значительно старше жены. Природа к женщинам несправедлива, они стареют раньше. Со временем мужчина начинает искать связи на стороне. А когда жена молода, он холит, лелеет, обожает ее! Других женщин для него нет.

– Уверена, для моего друга кроме меня никого нет. Кстати, он сейчас появится. И еще: он мастер по самбо и ненавидит, когда к его даме цепляются незнакомцы.

Валентина тихонько засмеялась, наблюдая, как «слишком умный» профессор откланялся и быстро ушел. Вскоре появился Александр.

– Извини за опоздание, – сказал он. – Зато кое-что новое по делу. А ты чего такая веселая?

– Меня сватали.

И Валентина пересказала диалог с профессором. На душе было так легко и спокойно, она упивалась этим миром, пусть со своими сложными проблемами, невзгодами, горестями, даже неведомым страшным убийцей. Но здесь нет всеобщего страха, который она ощущает у себя на родине.

– В Москве к тебе тоже клеятся? – усмехнулся Горчаков.

«Наивный! Подойди ко мне кто-нибудь в Москве, заговори как этот чудаковатый профессор, обмерла бы со страху! Вдруг он из НКВД?».

Вслух же сказала:

– Бывает. Но я человек стойкий.

Послезавтра в это самое время она будет в Курске, потом пересечет границу. Как-то откликнутся ей долгие отлучки из коллектива в городе Старый Оскол? Настроение сразу испортилось, в душе возникла тревога, ее подпитывала другая: почему не работает домашний телефон?

– Не пора ли полдничать? – спросил Александр. И, не дожидаясь ответа, затащил Валентину в маленькое открытое кафе.

Заговорили о делах. Горчаков подробно описал встречу со Степановым. Главное, что он вынес из их разговора: Федоровская и Либер имели коммерческие дела. Но только ли их?

– А самого Степанова не считаешь причастным к ее смерти? – поинтересовалась Валентина.

– Вряд ли, – задумчиво ответил Александр. – Слишком он мелок и труслив. Посредничество в темных делишках – пожалуйста. Но чтобы убийство. А что у тебя?

Репринцева также детально передала разговор с Коровиным. Горчаков внимательно выслушал и спросил:

– Значит он отрицает какую-либо связь с Зинаидой Петровной?

– Отрицает. Только я не поверила. В его глазах блеснул странный огонек. испуга.

– В какой момент он появился?

– Я называла ему три возможных мотива убийства Федоровской (о чем слышала сама): контакты с зарубежной разведкой, месть любовника, деньги. В один из этих моментов он и заволновался.

– В какой именно?!

– Точно не могу сказать.

– Эх, знать бы! – и приумолк.

– О чем задумался? – девушку тронул его печальный вид.

– Три версии, но мне все же ближе одна – политическая. Ведь после Федоровской убили двоих иностранных агентов. И Никита Никодимович намекнул. нет, он прямо сказал, что сомневается, что в деле Федоровской замешан обычный криминал. Зинаида Петровна (правда, это он говорит, но, скорее всего, знает) вела дела честно.

– Что у нас дальше? – Репринцевой не терпелось продолжить дело.

– Я все вспоминаю, как Корхов предложил начать с театра. Старый Лис понимает, что делает. Только вряд ли мы что-то еще вытянем из Степанова. А вот другой наш «клиент».

– Кто же?

– Варвара.

Валентина содрогнулась и на всякий случай напомнила:

– Мы вчера уже заходили к ней.

– Почему бы не заглянуть еще раз?

– Неприятная особа, – больше всего ей не хотелось возвращаться в тот гнетущий дом. Хотя многие загадки так и не разрешились. Что за жуткое видение об аресте отца? И кто оно, то заросшее шерстью чудовище, выглянувшее в окно?

– Пойдем к ней позже, – сказал Александр, – когда станет темно. Только вот темнеет сейчас поздно.

– Почему, когда стемнеет? – полюбопытствовала Валентина.

– Представь: мы попадем на шабаш ведьм. Или вообще прилетят Воланд и его свита.

– Кто прилетит?

– А! Ты не слышала о писателе Михаиле Булгакове.

– Нет, – подумав, ответила Репринцева. – Не припоминаю.

– Он родился в Киеве, где-то в конце прошлого века. Служил военным врачом в Вооруженных силах Юга России. Но страстью его была не медицина, а литература. В двадцатые годы он приехал в Москву, несколько лет прожил в Советской России, опубликовав в газетах ряд фельетонов и рассказов. Потом вернулся в Киев, вернулся вовремя, а то над ним уже стали сгущаться тучи. И здесь он получил широкую известность – печатаются его книги, ставятся пьесы. Мало того, в 1929 году произошел крупный скандал: один советский военный деятель посетил с дружеским визитом Империю, Булгаков влюбился в его жену (имеется в виду Е.С. Шиловская. – прим. авт.) и. увел ее.

Недавно Булгаков издал новый роман, который первоначально назывался «Великий канцлер», но в самый последний момент был переименован в «Мастера и Маргариту». Началась настоящая шумиха, инициативная группа выдвинула автора на Нобелевскую премию. По словам самого Булгакова, писал он его долго, целых семь с лишним лет.

– Хватило терпения!

– У вас бы он писал его еще дольше и вряд ли бы дописал. Представляешь его жизнь в Москве?

Нищета, безвестность, а если новое творение – то в стол. А сейчас он состоятельный человек со своей армией поклонников.

– Зачем ты так? – грустно прошептала Валентина. – У нас печатается любая литература. Главное, чтобы она не носила антисоветского содержания.

– Творению нельзя ставить идейные преграды.

В который раз Валентина говорила себе: «Встань и беги от опасных разговоров!». И снова никуда не ушла. Просто поменяла тему:

– И кто такой Воланд?

– Разве можно вот так сразу пересказать гениальную вещь? Я дам тебе ее прочесть. Хотя здесь ты уже не успеешь, а увозить роман с собой опасно.

«Как жаль! – внутренне простонала Валентина. – И ведь все начнется уже послезавтра!»

– Я согласна вечером отправиться к Варваре.

– Отлично! А пока я еще покажу город.

– Мне бы своих ребят проведать, а то совсем потерялась.

– Ты не устала от них?

– Еще как устала!

– Знакомая ситуация. Когда постоянно общаешься с коллективом, он тебе до чертиков надоедает.

«Мне с ними вообще не интересно!»

– Я к ним не пойду!

Надо бы зайти на почту, позвонить. Но она вдруг испугалась постоянных гудков. Разговоры о сломанном телефоне показались неуместной злой шуткой, или попыткой успокоить ее, взбодрить. Там, в Москве что-то произошло!

Потребовалось некоторое время, чтобы разубедить себя в том. Однако на почтамт она больше не пошла, не хватило душевных сил.

Налетевший ветерок растрепал ей по плечам волосы, полуденное солнце играло золотыми лучами.

Деревья, пышные кусты, цветы – все зеленое царство, будто застывшее в томной неге, звенело и пело на разные голоса. Вступающее в свои права лето дарило радость и надежду.

Или это только обман природы?