Текст книги "Отверженный"

Автор книги: Александр Шаповалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Я не пасовал перед неудачами в поисках работы. Они для меня служили внутренним стимулом для преодоления трудностей. Ведь если у тебя всё идёт гладко, и на твоём пути нет преград, то тебе уж не зачем к чему-то стремиться. Приторно сладкий вкус удачи опьяняет ум и воображение. Но это только на первых порах. Потом следует жестокая расплата за допущенные промахи и ошибки. Чем их больше, тем уязвимей становиться человек. И тем меньше у него шансов на спасение. Окрылённый миг свободы стал для меня настоящим испытанием на прочность. Обходя офис за офисом, я только и сталкивался с гнусной ложью и самым откровенным обманом. И самое страшное то, что его не пытались уже ни чем прикрыть. Помню, один профессор медицинских наук уговаривал меня заняться ультра модным видом бизнеса. И когда я попросил его поподробней объяснит что к чему. Он без тени смущений дал мне бесплатно пакет препаратов якобы помогающих излечиться от астмы и аллергии. И не забыл намекнуть, что они являются обычной подделкой. Ну и что тут страшного, если его продать убеждал он меня. К тому же тут есть один маленький нюанс, который непременно поможет мне в продаже. Дело в том, что люди страдающие астмой в девяносто процентов из ста поддерживают между собой тесную связь. Часто общаются, перезваниваются, обмениваются информацией об эффективных лекарствах поступивших в продажу. И без разбору хвататься за первое попавшее лекарство лишь бы облачить приступ удушья. Вот они то с радостью и купят эти лекарства. Я не согласился заниматься обманом, и наживаться на здоровье и без того несчастных больных и вернул профессору пакет. Следующим мои этапом в поисках рабочего места значилась встреча с неизвестным человеком возле станции метро. Почему не известным? Да потому что он не назвал своего имени, когда я звонил к нему из таксофона и договаривался о встрече. Он лишь поинтересовался, в чём я буду, одет, и когда он удостоверился, что нет опасности, сам ко мне подойдёт.

Незнакомец опоздал на пол часа, и я уже собирался уходить, как кто–то хлопнул меня по плечу.

– Это вы звонили ко мне?

– Да.

– Хорошо только я не уверен, что вы мне подойдете.

– Говорите, я не боюсь работы.

– Да дело не в том, что вы её боитесь или нет, а в том, что у меня необычное предложение. Мне надо чтобы вы нашли состоятельных клиентов для моего ночного клуба. Он работает не легально. И по этому всё, что там происходит должно держаться в строжайшей тайне. Я бы и вам не советовал кому-либо говорить о нашей встрече. Пусть наш разговор останется тайной. Я надеюсь, вы умеете хранить тайны.

– Да не беспокойтесь я ни кому не скажу.

– Так вот мне надо чтобы вы познакомились с богатыми людьми и пригласили их в мой ночной клуб. Только вы не пугайтесь, ни чего криминального в нём нет. Могу вас заверить, что всё, что там происходит вполне законно. Скоро о нём узнают многие. Но пока следует соблюдать осторожность и конспирацию. Как только вы найдёте мне клиента, вы сразу мне позвоните, и в общих чертах расскажите мне о нём. И если он мне подойдёт, я заплачу вам тысячу долларов. Ну, как вы согласны?

– Мне надо подумать.

– Если что-то надумаете, позвоните ко мне. Мой телефон у вас есть.

Приближался вечер. Предвещая скорую смерть безрадостного дня. Сколько мне ещё предстоит пережить таких дней, когда уж на конец я получу долгожданный покой и смогу насладиться внутренней гармоний. Как всегда вопросов больше чем ответов. Но я не огорчаюсь. Правда, опасно в такую холодину оставаться без крыши над головой. Хотя чего мне сожалеть. Я не один. Со мной моя подруга Ночь. Она меня убережёт от всякого зла и от беды спасёт. Скоро она будет со мной. И мы станем одним целым. Нас ни кто не сможет разъединить. С наступлением темноты в нашу компанию пришёл незваный гость – его сиятельство господин Мороз. Промокший тротуар немного просох. Даже речка взялась тонкой ледяной коркой. Мои шаги отдаются тихим эхом по выложенной булыжником центральной дороге. По ней уже почти ни кто не едет. Изредка пронесется на полной скорости такси, сигналя подвыпившим пешеходам, идущим на красный свет светофора.

Я иду, не зная куда, опасаясь замёрзнуть. Ходьба не даёт мне возможности превратиться в окоченевший труп. И больше мне ни чего не надо. Желание поесть я подавляю силой воли. У киосков с хлебом не останавливаюсь. И продолжаю шагать в неизвестность. А что тут плохого? Я иду, куда глаза глядят. Любуюсь ночной жизнью. И благодарю ночь что она не оставляет меня в трудную минуту. Её доброта бескорыстна. И этим она мне ещё больше нравится. В сумерках всё кажется не таким как в действительности. Я смотрю на высокие здания, где расположились современные бизнес центры и они сразу же меняют свой облик. Они точь-в-точь напоминают готические замки с остроконечными башнями. Вот в одном замке открылись огромные ворота. И показалась золотая карета, запряженная тройкой чёрных лошадей. К ней подошёл высокий и толстый барон в длинном плаще. Его сопровождала охрана. Кучер открыл перед ним дверцу кареты. Подал тайный знак оруженосцу, чтобы тот закрывал ворота. Сел в упряжку. Взял кнут и, что есть силы, погнал лошадей.

Меня снова настигло капризное одиночество. А я наивно полагал, что от него можно убежать. Выходит от него не возможно скрыться даже в большом и шумном городе. Оно повсюду меня найдет. От него нет спасенья. А всё-таки я не доценил его коварства и только сейчас могу признать, что оно самое страшное создание. Намного страшней, чем я мог себе предположить. Ему не ведом мир человеческих эмоций и чувств. И свою отчуждённость оно оправдывает напыщенной индивидуальностью. Меня страшит его хладнокровие. Оно забрало у меня возможность поделиться чувствами. Мне некому рассказать о своих тревогах и переживаниях. Не с кем посоветоваться. Мне некому дарить радость любовь заботу. Мне ни кто не скажет, ни одного слова о любви. Я ни когда с ней не сталкивался. Что такое любовь? Активная заинтересованность жизнью другого человека. Может быть. Тогда почему так много одиноких. Значит, любовь в чём-то измеряется. Ну да бог с ней. Отчего вообще люди стремятся быть вместе. Что случилось бы, если взять всех и изолировать. Сколько надо иметь выдержки, чтобы пережить одиночество. Но чаще всего именно оно переживает нас. И когда мы лежим одни могиле, оно злорадно над нами смеётся. Из-за нехватки полноценного общения я боялся утратить способность выражать эмоции. Будучи наедине с самим собой я ни разу не испытывал бурной радости, не терзался угрызениями совести, не знал что такое приступы гнева и не мучался от злости или желания отомстить. Не изводил себя бесполезной критикой и ни к чему не придирался. Я тупо воспринимал все, что со мной происходило. И на моём лице не отражалось ни малейшего беспокойства. Я прятался за внешним безразличием и воспринимал его как норму своего бытия. В душе я конечно переживал. Но эти переживания ни когда не выходили наружу. И в результате растворялись в полном безмолвии окружавшем меня постоянно. И только ночь могла разделить мою тревогу и волнение. Я многим ей обязан. И не поскупился бы отблагодарить её за бесценную доброту, проявленную ко мне. Я вообще не представляю, что я бы делал без неё. Иногда я ловлю себя на мысли что начинаю говорить о ней как об одушевлённом предмете. Тем самым, забывая, что это просто время суток не подвластное мне. Я не могу на него ни как повлиять. И моё безвольное созерцание лишь отражает одну из сторон моего характера. Впрочем, это обстоятельство, ни чего в корне не меняет. Ночь для меня как наркотик, обладающий целебным действием. Он успокаивает расшатанные нервы, заглушает не выносимую боль отчаяния и лечит от одиночества. Мне этого вполне достаточно и я не прошу больше ни чего.

Я свернул на оживлённый проспект. Тут движение не прекращается даже ночью. Но я его не замечаю. Я погрузился в собственные мысли и не веду отчёт времени. Оно для меня застыло как мраморная скульптура. Хотя для других оно не останавливалось ни на минуту и постоянно куда-то бежит. А что такое время? Отрезок цифр, помещенный на циферблат часов или часть вечности, где находят долгожданное убежище заблудившиеся души. Мне сдается, что я существую вне времени и пространства. Я смотрю на всё с позиции стороннего наблюдателя. И не вступаю в спор с существующим порядком. Для меня он ни имеет, ни какого значения. Я пытаюсь проникнуть в смысл движения. Ведь ему всё подчиняется. Атомы и молекулы, планеты и кометы, люди и животные всё сущее на земле повинуется внутреннему ритму жизни и неосознанно совершает целый ряд бесполезных движений.

Наместник бога на земле не смог примириться с его противоречивой сущностью и поставил человека в трудные условия выживания. Если бы мне дали возможность изменить тот порядок, который царит вокруг, я бы непременно сделал это. Я бы стал непримиримым революционером и сбросил бы в глухую пропасть всех идолов, похитивших у меня право выбора. Мне вспомнился отрывок из Библии, где было ясно сказано, что каждый человек имеет право выбора. Хорошо, ради познания истины я готов согласиться с этим утверждением. Но где же скажите, пожалуйста, моё право. Могу ли я рассчитывать на тёплую постель, сытный ужин и безбедную старость. Могу ли я, не имея средств для существования, обеспечить семью, поступить в институт, получить качественную медицинскую помощь? Останавливаясь на мгновение у витрины магазина, я мечтательно глядел на товар и думал, чтобы я купил, если бы у меня появилось право выбора. Только вот совершено не понятно, где взять право выбора, если меня им обделили ещё при рождении. Я ещё не забыл страницы истории из школьных учебников, ставших для меня началом познания мира. В них собрано немало ярких примеров всевозможных видов казни, придуманных святой инквизицией. Помещик имел полное право выбора отдать слугу для растерзания собакам или продать его первому встречному, который дороже за него заплатит. Но не наоборот, так что слуга не имел ни какого права выбора. Ему просто не из чего было выбирать.

Устав от продолжительной ходьбы, я присел на скамейку возле памятника неизвестному солдату. И мне сразу стало любопытно, а сколько вообще таких вот неизвестных солдат? Чем они заслужили немилость бога, что он отказал им даже в достойной смерти и оставил их без могилы. Где они нашли своё последнее пристанище? На лугах поросших сорной травой, в чаще леса, где нет ни души, в болотах, где уже давно не ступала нога человека или в катакомбах, засыпанных глиной и песком после взрыва. Я всматриваюсь в каменное лицо солдата, и оно оживает. Он хочет мне что-то сказать, но я его не понимаю. Его скулы нервно дрожат, мышцы вздрагивают, а рука держащая автомат опускается, и оружие с грохотом падает на гранитную плиту. Тишину прорезает вой сирен воздушной тревоги. Тротуарные плиты потихоньку раздвинулись. А на смену им появились довоенные постройки с блиндажами и окопами. По переулку идёт колона молодых бойцов. Не далёко от них едут грузовики с боеприпасами. А в противоположной стороне стоят две пушки. Застигнутые врасплох солдаты хватаются за оружие и бегут в укрытие. Начинается неравный бой. Бомбы разрываются вблизи друг от друга и оставляют после себя глубокие воронки. Здания рушатся как карточные домики, погребая под собой неокрепших мальчиков, впервые взявшихся за автомат. Кому они мешали? Кто свёл с ними свои счёты – судьба или карма? Или быть может это неуравновешенная госпожа Война устроила кровавую вакханалию своим кавалерам. Скорей всего что так оно и есть. Мерзкая девица с буйным темпераментом так и не научилась уживаться с соседями. И тогда соседи стали заклятыми врагами. Единственная их вина заключалась в том, что они имели несчастье родиться не в том государстве и не в тот час. А если бы дать им жизнь, то, сколько бы мир узнал новых писателей, композиторов, учёных, спортсменов. Но кто-то свыше отнял у них право выбора. Постепенно бомбёжка утихла, и улицы заполнили горы трупов. Вот он долгожданный покой. Незыблемая и ни чем не прикрытая истина и в одночасье не менее сурова, чем реальность. Уснули воины, смирившись с безызвестностью. Падают снежинки, скрывая от посторонних взоров их окровавленные раны, и закрывают обращённые к небу глаза, в них как в зеркале отражается боль, страх и ужас. Белый коврик постепенно скрывает под собой пиршество войны. Уже ничего не напоминает о битве, разыгравшейся прямо на моих глазах. И только снег продолжал идти. Но мне он не доставлял радости. На пустой желудок не будешь беззаботно разглядывать снежинки и восхищаться их формой. Голод пробуждает первобытные инстинкты и заставляет думать, где достать пищу. Я бы всё отдал, чтобы его утолить. Хотя, что мне отдавать? У меня же ничего нет. Постояв с минуту, я направился в глубь многоэтажных домов. Я рассчитывал, где-нибудь отыскать место для ночлега. Я бы, не раздумывая, согласился бы переночевать на чердаке или в подвале. Но только не оставаться на улице. Я боялся замёрзнуть. В непроглядной тьме ясно виднелись огоньки в окнах. Я с завистью на них смотрел и думал, как хорошо когда тебя ждут, когда ты кому-то нужен и о тебе не забывают. Вернувшись после трудного рабочего дня, ты наверняка знаешь, что тебя ожидает вкусный ужин, приготовленный специально для тебя любимой женой, и мягкая постель, где ты можешь спокойно отдохнуть от тревог и забот. У тебя есть квартира, а в ней имеется твой маленький уголок, где ты чувствуешь себя в полной безопасности. И тебе не страшны ни колючий ветер, ни тридцатиградусный мороз, ни вьюга. Ты избавлен от бесконечных мытарств и скитаний в поисках убежища. Развалившись в кресле, ты читаешь свежий выпуск газеты, пьёшь кофе и споришь с женой о политике. А мне об этом остается только мечтать. Мой удел дрожать от холода в зловонном подвале, питаться, чем придётся, выслушивать оскорбления в свой адрес и смотреть на вас, как вы живёте своих уютных гнёздышках. Я вас ни в чём не обвиняю и не сужу. Это не для меня. Я только воспринимаю вас как истинных богов, получивших дар наслаждаться счастьем и дарить его окружающим. А что мне дарить? Одно лишь несчастье. Кому оно надо?

Проходя мимо подъезда, я услышал истошный женский крик о помощи. Вокруг не было ни одной души. Я же до конца не осознавал что делаю. Меня влекло туда, где раздавались крики.

Если мне и суждено умереть, так пускай это произойдёт именно сейчас. Я интуитивно искал опасность и тем самым проверял себя на храбрость и стойкость. Я мог без разбору завязать драку, наперёд зная, что она окончиться в мою пользу. Меня кто-то оберегал от серьёзных увечий и как будто держал для важных испытаний. В чём они заключались, мне оставалось только гадать. Вбежав в подъезд, я столкнулся с двумя кровожадными монстрами зелёного и красного цвета. Обнажая острые клыки, они злобно шипели, и махали над беззащитной женщиной пистолетом, вымогая у неё деньги и норковую шубу в которую она была одета. Женщина же сопротивлялась, как могла и даже сумела сорвать с одного монстра его маску и на миг превратила его в человека разумного. Но он оказался совсем не разумным. Замахнувшись над женщиной пистолетом, он бы ударил её по затылку, и не известно чем бы это всё кончилось, если бы я в ту секунду не толкнул его в спину. Я очень точно рассчитал удар, и зелёный монстр покачнулся и прилип к стене. Второй его напарник оживился и решил мне показать несколько приёмов с вольной борьбы. Резко развернувшись туловищем, он занёс высоко ногу как балерина, по-видимому, намереваясь ударить меня в грудь. Но я успел пригнуться, и его бедненькая ножка скользнула по железным перилам лестницы и застряла в проеме. Пока он её освобождал, ожил зеленоватый монстр и, выхватив на сей раз нож, двинулся на меня как партизан на немецкий танк. Внезапный удар в пах заметно ослабил его агрессию, и после двух коротких стонов заставил свалиться на кафельную плитку. Поверженные монстры представляли жалкое зрелище для пособия начинающим ворам и тем, кто любит охотиться за лёгкой добычей. Пока я с ними расправился, женщина пришла в себя и убежала. Монстры также удалились, поддерживая, друг дружку и без конца охая и ахая, как будто я им повредил жизненно важные органы. Я подобрал с поля боя забытые пистолет, нож и с облегчением вздохнул. С ними я мог защититься и обеспечить себе хоть какую-то безопасность. Ввязавшись в игру на выживание, я, как ни странно продолжаю играть по своим правилам, не смотря на то, что силы у меня на исходе. Загнанных лошадей принято пристреливать, чтобы облегчить им предсмертную агонию. А что же в таком случае делать с людьми. Загнанные люди довольно часто демонстрируют неслыханный героизм и невиданную стойкость, прежде чем окажутся присыпанными могильной землёй. Судорожная борьба за жизнь несмотря ни на что продолжается. И неудивительно, что эта борьба порой окрашивается жестокостью и насилием. Воскресший пророк смог бы написать новое Евангелие о наших днях. И в нём бы не было и намёка на фальшь. Всё новое более притягательно, чем старое и в нём скрыт некий смысл прогресса. Только мне это всё не доступно.

Преодолев лабиринт дворов, я вышел к царским палатам. Так если я не ошибаюсь, назывался развлекательный комплекс, построенный в начале парка. К нему вели аллеи, освещённые удивительными фонарями в виде эльфов, держащих в ладонях светящиеся шары.

Белое сооружение напоминало собой сказочный дворец и тщательно охранялось. К парадному входу протянулась красная дорожка. Вдоль неё с обеих сторон выстроились военные. Звучала музыка. На охраняемой площадке стояло множество иномарок всех цветов и оттенков. Из них выходили нарядно одетые барышни в мехах и в сопровождении кавалеров шли к дворцу. А вокруг дворца слонялись нищие. Молодые высокие парни, вооруженные автоматами, без конца отгоняли изголодавшихся, похожих на скелеты, бомжей. Один молодой охранник из-за жалости вынес им буханку хлеба и с размаху швырнул её в грязь. Двое пожилых мужчин и одна женщина без глаза с визгом кинулись за добычей и как разъярённые волки начали кусаться и рвать друг друга за волосы. Выстрелы в воздух мгновенно охладили их спор, и они поспешили скрыться, насылая тем, кто стрелял, самые страшные проклятия. Несколько беспризорников неизвестно откуда раздобыли ведро с водой, подходили к иномаркам и просили охранников разрешения помыть машины. Получив отказ, они становились на колени, приподнимали низ своих изорванных грязных курточек и демонстрировали кости, туго обтянутые кожей. Ребра выступали настолько, что казалось, они скоро порвут кожу и выйдут наружу. Для пущей убедительности они открывали рот, показывая гниющие от кариеса зубы, громко плакали и просили кушать. Трое охранников решили избавиться от попрошаек и начали стрелять в их сторону. Но ребята, доведённые до отчаяния голодной жизнью, без страха бежали под пули. Одному мальчику насквозь прострелили ногу. Он упал и жалобно заплакал от невыносимой боли. Осознав, что сделали преступление, охранники поволокли его к машине, замотали его в целлофановую клеёнку, запихнули в задний багажник и увезли в неизвестном направлении. Остальные охранники вынесли попрошайкам сухарей и ради забавы стали бросать их в снег и со смехом наблюдать, как дети выковыривали засохшие куски хлеба, набивали им себе карманы и убегали. Желая попасть внутрь, я обошёл здание со всех сторон. Но потайных ходов не нашёл. Где-то послышался звон разбитого стекла. Залаяли собаки. Из-за угла навстречу мне выбежал парень с сумкой. За ним гнались два ротвейлера. Собаки настигли его, когда он подбежал к дереву и ухватился за ветку. Уцепившись зубами в его куртку, они потянули добычу к земле. Парень заорал как сумасшедший и прикрыл лицо руками. Не долго думая, я выстрелил в собак. Жалобно завизжав, они бросились ко мне. Я стрелял в упор. И только когда израсходовал все патроны, смог их убить.

– С тобой всё в порядке – спросил я, у парня помогая ему подняться

– Да я твой должник – ответил он и с опаской оглянулся – нам надо отсюда сматываться побыстрей.

Ничего толком мне не объяснив, он схватил меня за рукав и потянул в глубь парка. Расспрашивать я его не стал, так как к нам направлялись вооружённые охранники.

– Стой стрелять буду – крикнул один из них

Но мы не остановились. Нам не о чем с ними говорить. Откуда мы могли знать, что у них на уме. Жизнь всегда становиться дороже, особенно когда её у тебя собираются отнять. Мы мчались что есть силы. А вслед за нами летели пули. Одна из них ранила в плечо моего нового знакомого. Но он продолжал бежать. Вскоре всё утихло. Мы остановились, чтобы отдышаться.

– Тебя как звать?

– Костя.

– А меня Максим – ответил он и пожал крепко мне руку – а ты сам откуда?

Я не стал ему рассказывать, откуда я родом сказал лишь, что приехал на заработки. Но на вокзале меня обокрали, и теперь я ищу, где можно переночевать.

– Так пойдём ко мне. Я тебя угощу такой едой, которую ты ни когда в жизни не попробуешь.

– Откуда же ты её взял?

– У меня двоюродная тётка работает посудомойкой в том клубе для богатых. Вот она и вынесла мне, что осталось из барского стола.

– А почему за тобой гнались собаки.

– Ой, да это длинная история. Я потом тебе расскажу её, когда мы придём.

Мы спустились с крутого обрыва и прошли две троллейбусных остановки, прежде чем Максим с гордостью показал мне своё жильё.

– Вот мы и дома – с невозмутимым видом сказал он и стал оттягивать тяжёлый люк, открывающий вход в подземелье.

Я даже в самом страшном сне не мог себе представить, что под землёй можно жить.

– Чего ты стоишь? Залазь скорей, пока нас никто не увидел. Я через тебя не хочу лишиться своего дома.

– И ты это называешь домом?

– А что тебя не устраивает. Тут тепло и спокойно. По началу конечно не привычно. Но это пройдёт. Человек такое животное, что ко всему привыкает. Ну, так ты будешь залазить или нет?

Спускаясь по лестнице, я что-то задел ногой и оно с грохотом упало. Максим выругался и вперемешку с матом попросил меня быть предельно осторожным. Для себя я переводил его нецензурную брань в более привлекательные слова. Для удобства он засветил один фонарик, а второй дал мне. Продвигаясь, согнувшись по низкому коридору, мы пришли в гостиную, так её, по крайней мере, называл Максим. На меня же она произвела незабываемое впечатление. В левой части под массивными горячими трубами стояла раскладушка с подушкой и тряпкой вместо одеяла. Рядом лежал матрас, пепельница в виде черепа и миска с согнутой, оловянной ложкой. На каменном выступе горела свечи зажженные Максимом.

– Устраивайся поудобней сегодня ко мне никто не придёт.

– Так ты тут не один живёшь?

– Нет, конечно. Нас тут целая банда – сказал он и засмеялся – но мы никого не трогаем, драки затеваем редко, витрины не бьём и машины не поджигаем.

– И чем же вы занимаетесь?

– Да так, левым промыслом.

– Что это такое?

– Воруем, что же ещё. Ты как будто-то с луны свалился, такие глупые вопросы задаешь, что я даже не как тебе и ответить.

– Так я и вправду, с луны свалился – с улыбкой ответил я.

– Да ты что, правда?

– Честное слово.

– И как там на луне?

– Немного прохладно. Вот у тебя хоть отогреюсь.

– А как ты туда попал?

– Не помню, вроде как меня каким-то космическим ветром туда занесло. Наш корабль не мог никак состыковаться с научной орбитальной станицей. Я же рискнул сам выйти на космическую орбиту без скафандра. Ступив на гладкую поверхность ракеты, я поскользнулся, и меня ураганным ветром отнесло аж на луну. Просидел бы я там не известно сколько, если бы не добрые марсиане. Ничего с меня не взяв за перелет, они доставили меня сюда и предварительно стёрли мою память, чтобы я не мог проболтаться об их сокровенной тайне, и уменьшили мой возраст. Но как бы они не старались, я всё же кое-что помню и совсем не считаю что это вымысел.

– Ух, ты, да тебе надо фантастику писать.

– Я не люблю фантастику.

– Почему?

– Она похожа на сказку. А те, кто её читает, в детстве очень любили сказки.

– А твоя история тоже похожа на сказку.

– Ну и что. Это моя сказка. Я же ни кому её не навязываю. Хочешь, верь, хочешь не верь. Мне всё равно. В принципе вся наша реальность не имеет границ и может в любой момент измениться. Мудрецы говорили, что наше измерение трёхмерное. И существуют ещё невидимые миры астральный и ментальный. Наша вселенная полна загадок. И от сказочных событий никто не застрахован.

– Ладно, кончай философствовать. Я ни одного слова с того, что ты сейчас сказал, не понял. Давай лучше выпьем. Смотри, какое вино мне удалось достать – Сказал Максим и откупорил бутылку с золотистой этикеткой.

Он выложил на газету два пакетика чипсов, связку бананов, коробку шоколадных конфет, копчёное мясо и салаты из грибов и морской капусты.

– Бери, угощайся.

– Ты его случайно не украл?

– Нет. Я же тебе говорил уже, что в клубе у меня работает двоюродная тётка. Вот она и вынесла мне, что осталось. Да ешь ты, чего на меня так уставился?

– Просто всё как-то необычно.

– Что именно?

– Ну, хотя бы то, что тебе бесплатно дали столько еды.

– Ты думаешь, я там один такой. Да там когда праздник целая очередь нищих собирается. Еды там много. На весь город хватит. Повара даже умудряются подработать на этом. А если у тебя знакомые есть, то считай, тебе крупно повезло. Голодным не останешься. Это я тебе отвечаю.

– У тебя тоже нет дома?

– Нет. А ты что думаешь, я от хорошей жизни тут сижу. Вот если бы был у меня свой дом, то сидел бы я сейчас на печи и пряники жевал – Максим рассмеялся и пригубил вино – А когда-то у меня был и дом и семья. Отца я плохо помню. На память от него у меня остались шрамы на предплечье и на спине. Это он меня так воспитывал. Придёт выпившим и начинает придираться ко всему что видит. Всё ему не так. А виноватые мы с матерью. Она в том, что жрать ему вовремя не приготовила, а я в том, что плохо учился в школе и его не слушал. А с какой стати я должен выполнять его прихоти. Он меня в пятилетнем возрасте за водкой и сигаретами в магазин посылал. А когда мать уходила, он ещё заставлял чтоб я пил его пойло. Ну, оно мне надо? Пусть сам и идёт за своей водкой, если уж она ему так нравиться. А вот отказаться я не мог. Я вообще ничего не мог. Однажды я взял красный карандаш начал им рисовать. Так отец, как только это увидел сразу, выхватил карандаш, сломал его, а меня так отдубасил, что я до сих пор помню. И только за то, что ему не нравиться красный цвет. Да таких ненормальных как он надо в дурдом прятать и пускай там, в одиночной камере сидят, если не умеют правильно себя на свободе вести. У него и правду что-то не то было с мозгами. На свой день рождения он повесился на лестничной клетке. Привязал себя к перилам своим же ремнём и спокойно повесился. А мать тогда слегла от нервного приступа. Её в больницу собирались положить на лечение. Так она отказалась. Откуда у неё деньги на лечение возьмутся, ей бы хоть как-то меня с сестрой прокормить. А не о лечении думать. Я тогда взял всё на себя. В семь лет пошёл мыть машины, собирал бутылки, бродил по свалке искал там еду. Это для богатых свалка кажется отвратительным местом, и они презирают всех, кто там возится. А на самом деле там много ценного можно найти. Мне попадались и часы, и хрустальные вазы и даже видеомагнитофоны. Находил также свёртки с пиццей и салатами. А когда-то привезли целый грузовик с колбасой. Ты бы видел, сколько тогда народу прибежало её собирать. Тогда как раз цены на колбасу неожиданно взлетели вверх, и никто не соглашался её дорого покупать. А куда её деть, если она уже на прилавке долго залежалась и начала вонять. Вот и отвезли её на свалку, лишь бы она людям не попала. Так её тот час разобрали. Только ты на свалку как зря не попадёшь. Там всё разделено. Если возьмёшь чужое, могут и убить. Законы там жёсткие. Одним разрешается только бутылки собирать, другим бумагу, а третьим, то есть хозяевам и его ближнему окружению достается самый лакомый кусочек объедки с барского стола. Их кстати с каждого ресторана везут. Представь сколько там всего можно найти. Только за нами идёт настоящая охота. Бездомный же никому не пожалуется и никто не станет его защищать и бороться за его права. А этим умело пользуются местные бандиты. Вот недавно закрыли придорожное кафе, где как выяснилось, готовили мясные блюда из бомжей. Их заманивали выпивкой или ещё чем-нибудь, убивали, расчленяли и подавали на стол вместе с горчицей укропом и петрушкой. Я сам едва не попался на такую удочку. А однажды меня поймали какие-то мужики в кожаных куртках, насильно затолкали в тонированный микроавтобус и вместе с такими как я отвезли на заброшенный завод. Там нас проверили, нет ли у нас оружия и сказали, что мы должны играть роль птицы, а они будут нашими охотниками. Кто выживет, тот получит сто тысяч долларов. На такую утку я не клюнул. И пустился наутёк. Но убежать оказалось не так-то просто. Меня со всех сторон окружали автоматчики. Среди них я узнал местных воротил бизнеса. Тех, которых по телевизору каждый день показывают в компании с красотками и рассказывают, какие они хорошие умные и добрые дяденьки. Даже пожертвование на строительство храма отсылают. А также помогают домам интернатам. Выходит, они любили для развлечения пострелять бомжей как уток. И ради интереса прострелили мне ногу. Других бродяг расстреляли за два часа. Сначала помучили их, как следует, а потом расстреляли. Всех до одного. Я сам видел обезображенные тела с контрольным выстрелом на затылке. Я тогда отсиделся в подвале. А когда бойня утихла, вылез посмотреть, чем же она завершилась. Я даже не знал, кого благодарить за то, что остался в живых. Когда рана прошла, пошёл в церковь и поставил свечку за здравие. Мама так и не выздоровела. После её смерти нас с сестрой отправили в детдом. Там над нами начали издеваться воспитатели. И не только над нами, а над всеми детьми, которые туда попали. Детдом превратился в концлагерь. Девочек заставляли догола раздеваться и вертеться возле видеокамеры, а мальчиков принуждали заниматься с ними сексом. В случае отказа оставляли без еды и запирали на день в карцер с мышами и пауками. За особые провинности забивали до полу смерти. Сестре повезло. Её почти не трогали. А вот на мне воспитатели отыгрались по полной программе. Мы с ребятами умудрились жалобу написать в областную комиссию по защите прав детей. Подробно описали, в каких условиях нас содержат. Что даже не разрешают помыться и лишний раз попросить добавки. Комиссия незамедлительно откликнулась на наше заявление и никаких грубых нарушений не выявила. Воспитатели откуда-то узнали, что она приедет к ним с проверкой и заставили нас всё вычистить и выдраить. Мы в начале отказались наводить порядок. Так нас начали морить голодом. Доведённые до отчаяния мы на всё соглашались, лишь бы нас покормили. Когда комиссия уехала, в группе нашлись предатели и выдали тех, кто писал заявление, и нас заставили почти сутки простоять голыми коленями на сухой гречке. Гречка только поначалу больно впивалась в кожу. Потом мы её не ощущали. Мы стояли пока не попадали от усталости. Следующим испытанием был карцер, где мы просидели неделю, если не больше. А сестру вскоре удочерила одна бездетная семья из Швеции. С тех пор я ничего о ней не слышал. Когда мне исполнилось восемнадцать, меня выпустили из детдома и сказали что могу идти на все четыре стороны. Вот я и пришёл сюда в подземелье. Правда, иногда о сестре вспоминаю. Вот бы узнать, как у неё сложилась судьба. Она старше меня на два года. Наверное, уже вышла замуж и нашла работу. И мне бы помогла устроиться. Я мечтаю насобирать много денег и уехать к ней в Швецию. Только вот её адреса у меня нет. А так хотелось бы её найти.