Текст книги "Шрам времени (СИ)"

Автор книги: Александр Верес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава 7

Глава 7. Тонкие ниточки Лиды

В воздухе повисло молчание – густое, вязкое, как смола. Только треск поленьев в буржуйке да тихий шорох ветра за окном.

Герман смотрел на Крота.

Кличку “Шрам”– ни один человек в 1952-м не мог знать его. Ни случайно, ни иначе.

– Ты… – Герман сглотнул. – Ты тоже с того поезда?

Крот усмехнулся – впервые с искоркой усталости в глазах.

– Нет. Я не с того поезда.

Он помолчал, будто подбирая слова, которые можно произносить вслух, а какие – Нет, я скажем так… с другого поезда.

Герман резко шагнул вперёд, почти опрокинув свой стул, и навис над ним:

– Какого чёрта ты здесь? Кто ты? Откуда знаешь про меня?

Телефон на его столе вздрогнул коротким треском, словно откашлялся, прежде чем зазвонить. Старый аппарат сделанный из карболитового пластика словно разрушил это напряжённый момент и заставил его на минуту отвлечься.

В трубке раздался мягкий женский голос:

– Коля, это Лида. Прости, что может отвлекаю тебя, но время как бы уже позднее, ты скоро приедешь домой?

Герман на секунду застыл. Имя “Коля" ударило неожиданно, будто холодной водой по лицу. Так звали того самого пропавшего майора. Того, чей мундир он теперь носил, чьи документы лежали в верхнем ящике стола.

Он сделал короткий вдох и постарался придать голосу спокойствие человека, который всё держит под контролем.

– А, это ты Лида… скоро. Задержался чуть. Работы много.

Она тихонько выдохнула, словно улыбнулась:

– Я ужин подогрею. Ты ведь, наверное, опять ничего толком не ел?

– Бывает… – проговорил он, стараясь попасть в тон, не слишком холодно, но и не слишком тепло.

– Главное – не переутомляйся. Я жду. Только не задерживайся, хорошо?

– Хорошо, скоро буду.

Когда он положил трубку, в кабинете стало ещё тише. Он вдруг понял: У него есть дом, где тепло, где ждут. Женщина, которая говорит ему мягким голосом, будто это – обычный, семейный вечер где-то посреди жизни, а не провал в 1952 год с чужим именем. Решение пришло быстро.

Допрос отложим до завтра, а сейчас – домой. Он действительно сильно устал за сегодня, день был слишком суматошный. Никуда этот непонятный тип не денется, а завтра он его допросит, как полагается с пристрастием и тот расскажет ему всё что знает и не знает. Он знал, где сделать человеку больно, чтобы тот запел соловьём и выдал всё что от него требуют.

Конвоир увёл обратно в камеру арестованного, а Герман накинув шинель вышел на улицу.

На крыльце управления, в промозглом ветре, он поёжился. Поблекшая служебная “Победа” уже ждала. Водитель – молодой лейтенант – вскочил, открыл дверцу:

– Товарищ майор, домой?

– Домой, – кивнул Герман.

Машина мягко качнулась, выехала со двора и покатила по вечерним улицам Неборска. В окнах домов то и дело мелькали квадраты тёплого света, редкие прохожие спешили мимо, запах угольного дыма висел над кварталами плотным пледом. Все казалось упорядоченным, тихим – не как в его времени.

С каждой минутой у него внутри поднималось странное чувство – смесь тревоги и странного, непривычного тепла. Его ждут. Его дом. Женщина. Ужин.

Машина остановилась у четырёхэтажного дома из красного кирпича. Лейтенант выскочил из машины и открыл ему дверцу.

– Доставил. Спокойной ночи, товарищ майор. Я завтра заеду за вами в восемь.

– Да, хорошо ступай…

Поднимаясь по лестнице, Герман чувствовал запахи подъезда – варёной картошки от соседей, чуть сырости, старой краски, подгоревшей каши, кислых щей и гуталина каким сапоги смазывали. На втором этаже кто-то слушал радио – тихо играло что-то лирическое.

Перед своей дверью он собрался, но не успел нажать звонок, как ключ повернулся в замочной скважине и дверь мягко открылась.

Лида стояла в прихожей – светлая домашняя кофта, на плечи наброшен тёплый, вязанный платок, волосы убраны в простую, аккуратную причёску. Она не выглядела женщиной, пережившей великие драмы, скорее – женщиной, которая слишком долго ждала тепла.

– Коля… – сказала она едва слышно, и в её голосе не было ни подозрения, ни тревоги. Только забота.

Она помогла ему снял шинель и аккуратно повесила её на тремпель.

– Иди мой руки, я уже всё подогрела.

На кухне пахло жареной курицей, луком и свежим хлебом. Лида поставила на стол глубокую эмалированную миску с горячим картофельным пюре, тарелку с хрустящей жареной курицей, салат из солёных огурцов и сметаны. Всё – скромно, но невероятно по-домашнему.

Герман ел молча первые минуты – он проголодался сильнее, чем думал. Лида смотрела на него с мягкой улыбкой, но не назойливо.

– Тяжёлый день? – спросила она, наливая ему компот.

– Да. Пришлось много бумаги разбирать… и людей слушать и преступников ловить. Такой первый рабочий день был насыщенным, что просто пропасть…

– Коля… а я сегодня целый день места себе не находила, ты так внезапно появился…я никак не могу привыкнуть к мысли,что ты теперь рядом. И ведь подумать только, если б тебя не вызвали и на тебя не напали грабители, получается я бы ничего о тебе так и не узнала. Я как подумаю об этом и мне становится страшно…Страшно, что я могла разминуться с тобой.

Герман откинулся чуть назад, выждал паузу, чтобы придать лицу более задумчивое выражение словно он обдумывает её слова.

– Лида, я потерял память ещё до того, как меня избили возле станции. Я уехал, как ты знаешь на эту… как её? Повышение квалификации, ну и в каком-то месте, кто-то дал мне по голове, меня лечили, потом согласно моим документам отправили в Москву на эту…стажировку, но так как я ничего не помнил о своей прошлой жизни, то длительное время жил там, пока меня не направили для оказания правовой помощи городку этому…Неборску. А когда меня на станции ещё раз по голове стукнули тут то у меня в голове и прояснилось, и я начал вспоминать о тебе.– Герман сам удивился насколько складно получилось у него всё разложить по полочкам объясняя долгое отсутствие её настоящего мужа, то бишь в данном случае его.

Лида чуть наклонила голову:

– Знаешь, с того момента, как увидела тебя в больнице всё время думаю… Ты вернулся – и я будто снова учусь быть рядом. Тебя как будто мало дома… и я хочу… ну… – она смутилась. – Хочу чувствовать, что мы по-прежнему вместе.

Он посмотрел ей прямо в глаза. Этот взгляд был чистым, без хитрости. Женщина, которая просто хочет быть нужной.

– Я понимаю, Лида. И я постараюсь быть ближе. Честно.

Она улыбнулась – маленькой, хрупкой улыбкой, в которой было столько облегчения, что у него всё сжалось внутри.

Они говорили ещё долго – о соседях, о том, что надо бы починить шкафчик в прихожей, что Маша с третьего этажа просила вернуть книгу. Разговор тёк ровно, уютно. Лида рассказывала о мелочах, он слушал, поддакивал, вовремя вставлял фразы. И чем дольше это длилось, тем легче находились слова. Он будто вписывался в жизнь, которая ждала его без него.

Когда ночь опустилась окончательно, Лида подошла к нему, осторожно положила руку ему на плечо.

– Ты не замёрз спать на диване? – почти шёпотом спросила она.

Он поднялся, и она будто сама шагнула ближе. Их разделяла всего пара сантиметров – почти ничего.

Сначала была неловкость – словно двое, которые слишком долго не позволяли себе касания, теперь вспоминали, как это делается. Лида коснулась его груди, как будто проверяла, настоящий ли он. Он обнял её – аккуратно, почти боясь спугнуть. Она дрогнула, вдохнула чуть глубже, прижалась щекой к его плечу. И в этой минуте растворилась пустота обоих. Не было чужеродности – только голод по теплу, по любимому человеку рядом.

Она первой подняла лицо, её губы дрогнули. Он наклонился. Поцелуй вышел осторожным – но тёплым, настоящим. Лида отвечала так, будто её долго держали в темноте и наконец вернули свет.

Неловкость быстро уступила место близости. Той, что не требует слов, а только дыхания. Лида вела его в комнату, не выпуская его руки. Шаг, другой – и уже стены казались мягче, темнее, уютнее. Он чувствовал её запах – тёплый, домашний, живой. Она расстёгивала его рубашку медленно, словно боялась ошибиться, но при этом – нуждалась в нём всем телом. Он отвечал ей так же – осторожно, но жадно, вспоминая, каково это: женщина рядом, горячая кожа, неторопливые движения, тяжёлый, прерывистый вдох.

Страсть пришла не бурей, а теплом – густым, накопленным, долгожданным. И когда они наконец были рядом полностью, без барьеров, всё между ними будто расправилось – тёплое, живое, настоящее. Лида держала его крепко, будто боялась, что он исчезнет снова. А он отвечал, потому что впервые за долгое время чувствовал себя не беглецом во времени, а мужчиной, которого ждут.

Когда тишина накрыла их после, Лида лежала рядом, чуть касаясь его плеча ладонью. Не спрашивала ничего. Не искала подвохов. Только была – рядом.

– Спасибо, что пришёл вовремя, – прошептала она.

И Герман понял: тонкие ниточки, которыми она тянулась к своему мужу, сейчас тянулись уже к нему. И он держал их – аккуратно, но крепко.

Она провела своей ладошкой по его лицу и спросила:

– Коль, а откуда у тебя этот шрам на лице?

– На задание…под нож одного беспредельщика попал…случайно.– Герман лежал на спине гладя рукой по спине Лиду глядя в темноте в потолок.

Она поцеловала его в шею.

– Ты не спросил меня, чем я занимаюсь?!

– А чем ты занимаешься?

– Тебе это правда интересно или просто делаешь вид?

– Правда интересно, потому что делаю вид.– Он усмехнулся слегка ущипнув её за поясницу от чего она засмеялась.

Я работаю не на заводе, не в горисполкоме. Там… место другое. Оно носит кодовое название “Перепутье”.

Её голос стал ещё тише, но слова лились чётко, словесный рисунок будто выстраивался заранее. Герман слушал первые фразы, и что-то в мозгу – усталость, воспоминания чужой жизни – заставляло его подстраиваться под чужой темп и это начало мягко убаюкивать его.

– Это не какая-то химия или радиотехника в чистом виде, – продолжала Лида. – Это попытка понять, как ведут себя не только вещи, но и события, когда их “перекладывают” в иное положение времени. Мы – команда учёных, инженеров и техников – изучаем участки, где ландшафт, поле и, если можно так сказать, “плотность времени” меняется. Сначала мы научились находить такие места. Потом – формировать их так, чтобы они были устойчивы хоть пару секунд. Потом – увеличивать это время.

Она называла цифры неохотно, как будто боялась произнести их вслух, но всё же упоминала детали, которые делали рассказ живым: шум генераторов, запах озона, лёгкая дрожь в металлических конструкциях, когда включали коррекционные катушки.

– Первая была стация – “Горизонт” – это были простые наблюдения. Камни в яме меняли положение, но возвращались назад. Потом мы поставили в “мешок” – металлическую коробку – и обнаружили, что в ней появляются следы, которых раньше не было: царапины как от острых предметов, которые никто не наносил. Потом пришла “Эхо”-серия – мы добились, чтобы звук отдавало что-то, похожее на записанные старые голоса, совсем на секунды. Люди думали, что это помехи, а там – зацепки.

Она улыбнулась лёгкой, почти детской улыбкой, которая тут же исчезла.

– Самое важное: мы научились задерживать предметы в “слое”, – прошептала она. – На пару секунд, иногда минуту, иногда меньше. Вставляешь туда руку – и чувствуешь, что время идёт иначе. Сдвиг по ощущениям небольшой: часы будто замедляют ход, дыхание кажется тяжелей. Но объект, который прошёл через “слой”, возвращается изменённым. Это не фантазия – у нас есть протоколы: метки, радиосигналы, химические анализы. Мы увидели, что металл стареет по-иному. Бумага в этих пределах иногда приобретала запахи и пигменты, которых раньше не было… Как будто предмет собирал в себе микро-впечатления времени, где он побывал…—Её голос становился ровнее, отчётливее – машинная точность научной речи вдруг смягчалась тёплыми интонациями, когда она вставляла “мы” и “наши”.

Его дыхание стало глубоким и ровным. Лида на секунду посмотрела на него – на этот профиль, на щербатую линию шрама, на губы, чуть приоткрытые во сне. В глазах её ничто не дрогнуло. Она осторожно разгладила одеяло по его плечу, чтобы ему было теплее, и тихо встала.

Её шаги по комнате не были резкими. Она прошла в прихожую, закрыла за собой дверь и уселась у телефонного аппарата. Теперь её голос изменился: исчезла мягкость, уступив место хладнокровию и деловой точности. Это был голос человека, который умеет держать информацию и умеет отдавать точные указания.

Она коротко назвала номер. В трубке прозвучали механические щелчки – оператор, проверка. Лида говорила чётко, без эмоций, каждое слово – как отчёт:

– Подтверждаю: объект обнаружен. Объект находится на месте, состояние стабильное. Прошу отметить: субъект не осведомлён. Да. Проект “Перепутье” можно снова перезапускать. Возможна полная задействованность при подтверждении параметров. Повторяю: объект найден и может быть задействован. Ожидаю дальнейших распоряжений.—Она положила трубку, медленно, точно. В коридоре повисла та же тишина – но теперь она наполнялась чем-то тяжёлым, почти неуловимым: чувством, что обычный вечер только что пересёкся с чем-то большим, скрытым и опасным. Лида опустилась на стул, сложила руки на коленях, на мгновенье закрыла глаза – и вернулась обратно в комнату к спящему Герману. Укрыла его одеялом крепче, легла рядом, и прикоснулась к его волосам, словно прощаясь на ночь.

Он спал глубоко. Она смотрела на него минуту, потом медленно, едва слышно прошептала:

– Как долго я тебя искала…

И в этой фразе было и тепло, и стальная решимость. Тонкие ниточки между ними переплелись в тугой узел, от которого уже теперь было не оторваться.

Глава 8

Глава 8. Тень за периметром

Утром следующего дня Герман проснулся от звонка будильника и долго не мог понять, где он? Но память услужливо подсказала ему все последние события за истекшие сутки и он со вздохом осознал, что по прежнему находится в чужом времени да ещё и проживает по сути чужую жизнь. С кухни послышался звон посуды, Лида встала раньше него и походу готовила завтрак. Он встал с постели, оделся и прошёл в туалет, оттуда в ванную комнату и минут через десять заглянул в кухню. Лида в цветастом переднике, как раз со сковороды выкладывала в тарелку горячие оладушки. Увидев Германа она мило ему улыбнулась и проговорила:

– Доброе утро, Коля. Как спалось?

– Спал, как убитый.

– Ну ты скажешь тоже такое…Плохая примета.

– Я в приметы не верю.

– Ладно, садись завтракать. Твой водитель скоро приехать должен будет за тобой.

Пока он пил чай макая оладушки в сметану, она сидела напротив с любовью в глазах глядя на него.

– Ты помнишь, что я вчера тебе рассказывала про свою работу?– Спросила она, как бы невзначай.

– Извини, устал сильно. Помню только ты что-то начала рассказывать об этом и я отъехал в сон.

– Ничего…У нас я полагаю будет ещё время поговорить об этом…

В дверь позвонили, на пороге стоял его водитель какой отдав честь сообщил, что машина ждёт его внизу.

Герман быстро оделся, поцеловал немного неловко Лиду и спустился по лестнице.

Спустя час, когда машина подъехала к отделению он заметил странное движение вокруг. Бегали вооружённые люди в форме, некоторые были с собаками, подъехал крытый тентованные грузовик, была какая-то метушня. Он вышел из машины и недоумённо оглядываясь по сторонам вошёл внутрь отделения. Дежурный молодой лейтенант вскочил со своего места, отдал ему честь и громко отчеканил:

– Товарищ майор, у нас произошло ЧП! Примерно пятьдесят минут назад, один из вчерашних арестованных вероятно убил двоих своих подельников и сбежал из камеры.

У Германа внутри, что-то оборвалось.

– Как убил? Кто именно?

– По документам он Кротов Вадим Викторович, по кличке “Крот", вор-рецедивист. Двое других…

– Я знаю, кто те двое,– нетерпеливо махнул рукой Герман– как это случилось?

– У меня только общая информация, более подробно знает начальник караульной службы.

– Хорошо, где мне его найти?

– Он с криминалистами в подвальном помещении.

– Хорошо. Что-то для розыска предприняли?

– Так точно, вызвали поисковиков с собаками, ждём ваших дальнейших указаний.

– Ладно, я сейчас в подвал наведаюсь, а там будет видно.

Он спустился по винтовой лестнице в цокольный этаж здания. Внутри было сыро и прохладно. Здесь располагались камеры предварительного заключения арестованных. У трёх были распахнуты двери и возле них возились люди, что-то фотографируя, снимая отпечатки пальцев и что-то рассматривая через лупы увеличительных стёкол.

Он подошёл ближе.

– Я так понимаю утро стало не добрым. Что здесь произошло?

К нему подскочил бледный и перепуганный мужичок с погонами капитана и отдав честь затараторил:

– Товарищ майор, докладывает капитан караульной службы Морозов. Рано утром при обходе камер конвоиры обнаружили два мёртвых тела вчерашних задержанных, а один неведомо, как сбежал.

– Поясните нормально капитан. Что значит “неведомо, как сбежал”?

– Не могу знать, товарищ майор. Двери камер были закрыты на все замки и засовы. Внутри не обнаружено следов взлома или каких-то повреждений, он просто…непонятно как исчез из неё, но предварительно по всей видимости убил этих двух, перерезав им горла.

Герман зашёл в одну из камер. На грязном полу в луже густой алой крови лежал Сивый, на его горле зияла кровавая рана. Выражение лица было скорее удивлённым чем испуганным.

В другой камере в скрюченной позе лежал Коршун, с аналогичной раной. А вот на его лице застыла маска ужаса.

Один из судмедэкспертов проводивших осмотр трупов подошёл к ним и сказал:

– По предварительному осмотру, рана нанесена чрезвычайно острым предметом, похоже на бритву, но точно можно будет сказать при вскрытии.

Герман сделал вид, что с интересом изучает внутреннюю часть камер, хотя на самом деле он понятия не имел, что ему делать и говорить дальше в таких ситуациях. Этот сбежавший по фамилии Кротов явно был не простым воришкой и что-то знал о том, как и почему Герман оказался здесь. Не исключено, что эти убийства действительно его рук дело, но как он сумел это сделать с одновременно двумя людьми находившихся в разных помещениях, а потом выбраться из закрытой, охраняемой части здания?!– Вот это была загадка.

Герман задержался у дверей последней камеры дольше остальных. Воздух здесь стоял особенно тяжёлый, сыро-холодный, будто пропитанный железистым запахом крови и извести. Он провёл ладонью по холодной металлической раме двери – замок был цел, засов на месте, всё исправно. Но человека не было. Ни малейшего следа.

Он поднялся наверх быстрым шагом.

В коридоре уже стояли двое оперативников и начальник отделения – встревоженные, собранные.

Герман отрывисто произнёс:

– Я возглавлю поисковую группу. Он мне нужен живым. Поняли?

Все трое, как по команде, кивнули.

Через десять минут он уже сидел в кабине тентованного ГАЗ-51, где уже находилась опергруппа с собаками. На улице серело, снег крошился редкими, острыми крупинками – тот самый зимний мороз, который поднимается от земли, стынет в воздухе и заставляет город казаться тише. Двигатели урчали приглушённо, пар висел над выхлопными трубами.

Рядом с Германом в кабине сидел старший поисковиков, лохматый мужик с квадратным лицом, в чине старшего лейтенанта какой сообщил:

– След вёл из подвала к заднему двору, товарищ майор. До калитки следы чёткие, дальше – собаки след потеряли, охрана на КПП утверждает, что никого не видели и никто посторонний мимо них не проходил. Если он сумел каким-то образом выбраться из отделения, то дальше я уверен пойдёт через жилые кварталы…– Он расстегнул свой кожаный планшет, извлёк бумажную карту города, пальцем начал водить по ней показывая предполагаемый путь беглеца.– Мы сообщили всем опергруппам с других районов его приметы, на всех дорогах уже выставлены посты и прочёсывается местность. Город у нас небольшой, так что спрятаться ему будет негде, особенно сейчас…зимой, да и к тому же он вроде имеет ранение ноги, так что тем более далеко не уйдёт.

Герман кивнул – и машина двинулась.

Неборск утром казался сонным. В окнах домов тускло горели лампы, пахло мокрым снегом, угольным дымом, свежим хлебом из булочной. Собаки тянули поводки, их дыхание шло клубами пара. След шёл меж домами, огибал пустырь, нырял в узкие проходы между дворами, будто беглец не выбирал дороги, а просто бежал в панике.

– Он шёл быстро, – пробормотал один из кинологов, – но местами… словно замирал. Смотрите, видите? Следы будто расплываются.

Герман заметил это тоже: некоторые отпечатки ног словно были слегка смазаны – как будто снег под ними в момент касания неровно проседал или подтаивал. Странное чувство ёкнуло внутри – холодком под рёбра, если этот человек ранен, как он умудряется так быстро уходить от преследователей, что даже собаки не успевают нагнать его?

След вывел за последние дома, дальше начиналась открытая местность, здесь воздух словно стал прозрачнее, ослепительнее. Снег скрипел сухо и звонко. Один из кинологов крикнул:

– Собаки уверенно взяли след, товарищ майор! – Когда те вдруг рванули вперёд. Следы ног на снегу уходили в сторону небольшой рощицы, где сосны стояли, как выцветшие столбы, белые у корней. Там, за рощей, виднелась длинная тёмная полоса – будто дорога или строение, которого раньше здесь никто не видел.

– Что это за чертовщина? – пробормотал один из поисковиков, щурясь.

Герман шагал рядом, слегка задыхаясь от быстрого бега чувствуя, как грудь сжимает странное предвкушение. Когда они вышли из рощи, то увидели, что строение было действительно большим – имело длинный корпус, похожее на склад, либо на ангар, но с окнами, закрывающимися бронированными ставнями. По периметру – колючая проволока в два ряда, с редкими сторожевыми вышками, но без часовых. Стояла странная тишина нарушаемая только звуками холодного ветра и шелестом лёгкой позёмки снега.

“Странное место…”– Про себя отметил Герман.

– Лейтенант, а что это за строение такое?– Спросил он.

– Не могу знать, товарищ майор. На моей карте оно не нанесено и никак не обозначено.

– Японский городовой…– вполголоса выругался Герман сплёвывая себе под ноги.– Так, а что со следом?

– След ведёт к периметру этого ограждения и теряется. Собаки не знают, где искать дальше.

– Твою ж в хера мать! Лейтенант, я уверен этот уркагант путает следы. Разбейтесь на двойки и прочешите всё здесь вокруг. Не мог же он сквозь проволоку с раненой ногой перепрыгнуть…– Но как оказалось видимо мог, потому что не успел он до конца произнести свою команду, как собаки вдруг зарычали.

Один кинолог крикнул:

– Вижу! Там!

И Герман увидел. По ту сторону, по глубокому снегу, спотыкаясь и проваливаясь по колено, бежал Крот. Лицо перекошено, плечи вздрагивают – но бежит, при этом не было заметно, что он ранен. Каким-то чудом он сумел пройти получается сквозь колючую проволоку проигнорировав таблички, развешенные через каждые десять метров: “СТОЙ! ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА! ПОСТОРОННИМ ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЁН!”

– Стоять! – рявкнул Герман, в его сторону, хотя понимал всю абсурдность своего приказа, – лейтенант, сделайте предупредительный выстрел на уровне ног.

“ППШ" у одного из кинологов утробно рявкнул выплёвывая струю смертоносного свинца. Снег взорвался брызгами в нескольких сантиметрах от ног Крота. Эхо выстрела глухо ушло в сосны. Тот споткнулся, оглянулся – мелькнули его глаза, безумные, полные какой-то немой, нечеловеческой просьбы… или ужаса. На несколько секунд замер, затравленно глядя на них, но после вновь принялся пробивать себе дорогу в рыхлом снеге.

Герман стиснул зубы.

– Не дать ему уйти! Он мне нужен только живым. Слышите? Живым!

И первым подбежал к машине.

Сорвал с заднего сиденья две старые промасленные шинели, какие водитель использовал в качестве подстилки на землю, когда случалась поломка зимой. Перекинул одну через колючку, вторую бросил поверх – и начал карабкаться. Железные зубья пробовали ткань, цепляли её, но она выдержала. Остальные полезли следом за ним, кто-то ругался, кто-то помогал кому-то подтянуться. Вторую линию ограждений преодолели таким же макаром. Прыжок вниз – снег хрустнул под сапогами.

Герман коротко свистнул – и кинологи спустили собак.

Здесь воздух был какой-то иной. Холодный, но с едва уловимым запахом – то ли озона, то ли жжённого металла. Строение впереди глухо вибрировало – лёгкая дрожь, почти неразличимая, как дыхание огромной запертой машины.

Герман чувствовал это на коже.

Он видел, как Крот, шатаясь, почти волоком, тянется к боковому входу в строение. Собаки не могли быстро добраться до него из-за глубокого снега, кинологи задыхаясь и путаясь в складках своих шинелей пытались догнать их.

И вдруг —гул.

Тихий, сначала похожий на дальний гром.

Затем – высокий свист, как будто воздух вдруг стал резать сам себя.

– Назад! – хотел крикнуть Герман.

Но не успел.

Из глубины строения, из тёмной щели между металлоконструкциями, вырвалась ярко-голубая вспышка. Не свет – именно вспышка, как если бы разом лопнула огромная стеклянная сфера, полная чистого электричества.

Она была бесшумной и показалось словно просто всё осветила и как бы лизнула прилегающую площадь вокруг строения.

Собаки жалобно взвыли.

Один оперативник с криком схватился за глаза. А потом, тех, кто был ближе всего – шестерых поисковиков, старшего лейтенанта и двух собак – накрыла вспышка. На их месте вспухли маленькие облачка серой пыли. Сначала они зависли в воздухе странными, плотными комками, а потом медленно осели на снег. Ни крика. Ни тени. Только пепел.

Герман застыл.

Он стоял в двух шагах от границы вспышки, потому что буквально за секунду до этого споткнулся и немного отстал от всех,– он ощутил, как горячий воздух лижет ему ноги. Когда посмотрел вниз, носки его ботинок были чуть опалены, кожа на лице слегка стянулась, как после сильного мороза.

Мир вокруг звенел.

Крот исчез.

Просто – исчез, как исчезли все с кем Герман пришёл сюда, будто растворились в той же голубой вспышке.

С неба вновь пошёл снег, какой медленно падал, засыпая серые кучки.

Герман стоял, почти не дыша, а внутри росло холодное, медленное понимание– здесь поисходит, что-то непонятное и они оказались в самом его центре.

Где-то в глубине строения, за металлическими стенами, снова пошёл гул – низкий, ровный, будто сердце огромной машины снова собралось биться.