
Текст книги "Иной жизни для себя не представляю! Книга вторая (СИ)"
Автор книги: Александр Воронецкий
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
не мог озвучить, что нам было нужно конкретно: пистолет – точно ли он не
сгорел, и канистра – взял ли ее угонщик с собой. Ну а я еще хотел замерить,
если хоть один не уничтожен колесами нашего Газона, отпечаток большого
сапога, и постараться его сохранить. И подобрать бутылку, из которой
Палыча партизан поил отравой – о ней в тогдашней спешке я как-то забыл.
Леня отреагировал немедля:
«Сейчас обойдешь все палатки и домики, всех предупредишь, что с
этой минуты никто из отряда ни шагу, кроме канавщиков, и то только завтра
на работу! Кто будет возмущаться – объяснишь, что у нас не детский сад, а
режимное поселение, из которого никто без моего разрешения не может
отлучиться! Тем более, наша молодежь, когда рядом партизан крутится,
может и вооруженный!»
«Понял!» – отрапортовал Виталий, и побежал выполнять распоряжение.
А я Леню попросил сделать для меня исключение, в смысле послабления
режима временного ограничения передвижений:
«Правильно решил», – это я начальнику, – «но я должен до Камаза
сейчас один пробежаться, пока лишних следов на проселке нет. И пока мы их
собственным Газоном окончательно не уничтожим, когда ты с Палычем на
нем туда же поедете».
«Так мы их уже уничтожили, когда Палыча искали», – напомнил Леня.
«Не все. Кое-где на проселке есть вторые объезды слишком разбитых
участков, в том и посмотрю, где мы еще не проезжали».
34
Леонид посмотрел на меня, покачал головой, и согласился:
«Что с тобой сделаешь. Все равно побежишь, ты же на всяких следах
зацикленный. Только револьвер свой захвати, партизан наш – вооруженный».
«Если что – на поражение бей гада!» – Палыч посоветовал с кровати, и
Леня по очереди показал и ему, и мне кулак, что бы этого я не вздумал делать.
Часть девятая.
От лагеря я спустился к роднику, от него еще ниже в долину, и по
кустикам-кустикам, что бы меня никто не засек, с пол километра пробежал
согнувшись. После чего из долины выбрался на проселок, уже вне зоны
видимости из отряда, и начал искать, что на нем осталось после нашего
Газона, с Леней за рулем.
Как и следовало ожидать, все следы мы уничтожили. И я, дурак, это
позволил! Не возмутился, не объяснил начальнику, что они могут
понадобиться, хотя бы ментам! Оставалась слабая надежда на объезды,
которые Камазы проторили в нескольких местах рядом со слишком разбитым
проселком. Их я тщательно просмотрел, отпечаток большого сапога нашел,
причем один, потому что кто-то объезд всего лишь перескочил, а не пробежал
по нему. Отпечаток был плохонький, для сравнения с другими не годный, но
когда я его замерил, и сравнил с длиной сапога в палатке под раскладушкой
партизана, убедился твердо: сапоги разные. Тогда кто отпечаток оставил, если
не партизан? Не поленился, приволок два больших камня, положил рядом с
отпечатком. Что бы машина это место объехала.
Отсюда были видны кусты, за которыми мы нашли Палыча,
пребывавшего в отключке. К ним я подошел, еще раз все вокруг тщательно
осмотрел. Ничего нового. Только примятая и поломанная трава, на ней
знакомые остатки аптечки и бутылка, из которой Палыча чем-то поили.
Недавно я ее уже поднимал и смотрел – тогда внутри была влажная, а на дне
водички немного оставалось. Сейчас бутылка была не только сухой, а и
хорошо нагретой солнцем. И внутри, от дна до горлышка, белела полоса
тонкого налета, какой остается в старых бутылках, если их вымыть с содой,
не совсем тщательно сполоснуть и положить сушиться на бок. Неужели этот
осадок и есть дурь, которой Палыча траванули? Нашел в кармане кусок
бумаги, скрутил в пробку, бутылку заткнул и только сейчас дошло, что на ней
могли остаться отпечатки пальцев злодея! А я ее уже лапал, оставил
отпечатки свои! Засунул бутылки в коробку аптечки, взял с собой. И от
кустов вернулся к проселку, к тому месту, где Палыч лежал в спальнике, когда
партизан чем-то огрел его по голове.
Здесь трава была смята и поломана еще сильнее. Видно, что Палыч
поужинал – валялись куски смятой газеты, пустая консервная банка. Но меня
интересовал предмет, которым Палыч получил по голове, причем получил
так, что голова оказалась целой, если не считать небольшой шишки, а
сознание из нее вылетело. Здесь же подходящего предмета не валялось, даже
приличного камня. Пришлось мне побегать пошире, и от этого места, на
35
расстоянии хорошего броска, нашел старую, утильную рукоятку кайла,
обязательного рабочего инструмента любого канавщика. И конец рукоятки
был обмотан в несколько слоев пестро раскрашенной рубашкой-безрукавкой,
которую все в отряде видели по вечерам на влюбленном канавщике! Когда
партизаном тот еще не был!
Да и сейчас парень, если конечно это Гриша, похоже, не совсем
свихнулся: убивать Палыча не планировал, раз орудие обмотал тряпкой,
наверное и в меня из Макарова стрелять не начнет, ежели вдруг встретимся.
Но зачем, зачем Камаз сжег? Неужели из-за денег, которые Палыч с
напарником выручили за товар? В такое не верилось, партизан был любовью
прибабаханый, а не жаждой наживы, причем путем преступным. И, кстати, в
чем же он остался, ежели рубашку свою на «орудии оглушения» оставил?
Позагорать решил, что ли?
Глянул в сторону Камаза – там поднимался слабенький дымок, как от
небольшого костерка. Значит, благополучно сгорел, в остатках можно
поковыряться. И там же дождаться машину с Леней и Палычем – по времени
они скоро должны подъехать.
От Камаза остались одни железки. И стоял он на железных дисках
колес, а от остатков резиновых покрышек тянулись слабенькие дымки.
Стараясь не прикасаться к черным от копоти железякам, заглянул в кабину –
бардачек открыт, Макарова в ней нет точно. Значит, все же на пистолет
партизан позарился.
В остатках кузова нашел раздутый бидон, с сорванной крышкой. Это в
нем хранилась вода, наверное при пожаре закипела, и пар раздул изделие в
подобие бочки. И маленькую канистрочку, которая хранилась в кабине, я
тоже нашел. Вернее, ее остатки – была алюминиевой, и почти вся
расплавилась. И получается, что партизан из отряда шел к Камазу со своей
водой. А если без нее – то на нашем роднике нужно вечером его уже ждать,
потому что никаких других парень не знает, а без воды в нашей жаре долго не
протянешь.
Зная, что вырученные за товар деньги оставались в Камазе, я
попробовал поискать остатки либо кейса, либо небольшого чемоданчика, в
котором они могли быть. Все просмотрел и в остатках кузова, и кабины –
ничего не нашел, даже металлических уголков и застежек, которые сгореть
вроде бы не должны. Но, может деньги были спрятаны в другом месте, о
котором я и не подозреваю? Тогда нужно дождаться Палыча – очень важно
понять, сгорели деньги, или их партизан с собой унес. Потому что если унес
– то не из-за них ли все затеяно. С учетом подозрительно большого отпечатка
сапога, принадлежащего непонятно кому.
По времени, Леонид и Палыч должны были вот-вот подъехать. А мне
очень хотелось найти рядом с остатками Камаза еще один отпечаток
большого сапога. Я чуть ли не на четвереньках ползал вокруг по траве, пока
не услышал наш Газон, и нечего не нашел!
36
Из подъехавшей машины Палыч выскочил первым, сразу полез в
кабину Камаза, потом из нее выскочил, и что-то начал искать в железках за
ней, а районе запаски. Леня за ним не полез, дождался меня:
«Что нашел?»
« Ничего хорошего», – ответил так, что бы Палыч не услышал, -
«пистолета нет, денег тоже. А сгорели или партизан увел – это сейчас он
определит», – кивнул на Палыча.
«Ну гад, ну подонок,….», – дальше Леня перешел на ненормативную
лексику, – «Пистолет то зачем дураку! Теперь о нем хочешь не хочешь, а
ментам говорить придется! И будут партизана ловить, а он по дурости разок
стрельнет – и в ответ пулю получит!» Леня еще бы долго фантазировал,
насчет судьбы партизана, но здесь к нам подошел Палыч:
«Все унес. И пистолет, и деньги. Если б сгорели – я б остатки нашел, а
их нет».
Видок и у Лени, и у Палыча был такой, словно они уже в ментовке, в
наручниках, дают показания. Что бы от мрачных мыслей отвлечь, я и
предложил:
«Давайте вперед проедем, километра два-три. Убедимся, что партизан в
ближайший поселок побежал – тогда он на проселок должен выйти, и мы
следы его увидим». Идея мужикам понравилась, и все полезли в кабину
Газона.
Проехали не два-три километра, а целых десять. И никаких следов по
проселку, кроме заячьих, лисьих и сайги! А так надеялись, что вот-вот
партизан на проселок выйдет, и мы увидим отпечатки его больших сапог!
Если только они его.
Не вышел, и настроение всем поубавил: значит крутится возле отряда, с
пистолетом, и непонятно, что у него на уме.
Вернулись в отряд, и Леонид собрал мужиков-ИТРовцев на еще одно
совещание.
«Плохи дела ребята», – заставил публику затихнуть, уже вступлением, -
«ЧП такое, что хуже не придумать: канавщик наш полностью головой
тронулся: Палыча», – посмотрел на того и покачал головой,
продемонстрировал сочувствие, – «оглушил и отравой напоил, Камаз сжег. Но
от отряда не ушел, где-то рядом крутится без еды и воды. Значит, ночью здесь
появится. И непонятно, что у него на уме», – помолчал, обвел всех взглядом, -
«Всем быть настороже! В палатках и домиках спать по очереди! Караульным
– выстрел в воздух, как только этого ненормального увидят!» – помолчал, и
потише добавил, – «У него может оружие быть».
Народ, конечно, ситуацию прочувствовал, но испугался не очень.
Парень то – середнячек, в смысле физического развития, а насчет оружия –
никто и не поверил, потому что ружья у него не было и все это знали, а
насчет Макарова Леня промолчал. Однако повышенную бдительность
проявить ночью согласился. Кое-что с Виталием, назначенным начальником
караула, ребята согласовали, и разошлись. После чего в лагере возникло
37
оживление: шло переселение девушек из палаток в домики, в том числе уже
заселенными не только женщинами, а и представителями мужского пола.
Розу и Вику Леня привел в наш домик, следом за ними Рома принес их
спальники.
«Будете жить, до моего приезда», – это он девушкам, – «спать здесь, как-
нибудь вдвоем уместитесь», – показал на свою кровать, – «и Юру во всем
слушать!» – с серьезным видом погрозил им пальцем, после чего улыбнулся, -
Можете заказать, что вам из партии привезти!»
«У нас денег нет!» – пискнула скромная Вика.
«А мне – водки бутылку!» – это продвинутая Розочка, с вызовом на
Леню посмотрев, – «И в долг, конечно!» – на что тот обреченно вздохнул и
покачал головой. После чего из дома ушел, и заскочил на минуту только
утром, за документами и своим Вальтером.
«Остаешься за старшего», – не забыл мне напомнить, – «А я поехал.
Палыч и его напарник со мной», – те ночь провели в палатке студенток.
«Удачной поездки!» – пожелал я с улыбкой, потому что понял: ночью
ничего серьезного не случилось.
«Лучше к черту пошли!» – ответил Леня серьезно, на ответную улыбку
настроения у него не хватило.
Часть десятая.
Единственная исправная машина из отряда уехала, с Леней, Палычем,
Ромой, и бутылкой в коробке от аптечки, как и планировалось – в пять утра. Я
из домика вышел, ее проводил, и пошел по отряду проверить – как это
обычно делал начальник – все ли в порядке.
Возле столовой, в которой уже завтракали четыре канавщика – после
него на ближайшие от лагеря канавы пойдут пешком – встретил караульного -
Славу, с ружьем, одолженным Виталием.
«Никого ночью не видел?» – поинтересовался для проформы, потому
что, если б видел – из ружья бы пальнут и всех в лагере разбудил.
«Спокойно все», – ответил позевывая; глянул на часы, – «мне еще два
часа стоять, потом Сашка сменит», – то-есть, молодой геолог, – «и пойду
отсыпаться».
«А второй где?» – по договоренности, караульные должны ходить
парами.
«Только что к себе ушел. Светло, отряд проснулся – вдвоем с ружьями
торчать уже нечего».
«Ружья на всякий случай и днем держите наготове», – не то я приказал,
не то посоветовал, и Слава кивнул головой, подтвердил, что понял.
С другого конца лагерь охранял Егорыч, старый техник и надежный
мужик. Устроился он за крайним домиком, с непонятно чьим ружьем, и с
комфортом – на табуретке.
38
«Все в порядке», – доложил поднимаясь, – «никого не видел», -
заулыбался, – «Тишь да гладь, да божья благодать! Так бы на фронте, когда в
дозоре стоял!» – напомнил о своей военной молодости. И начал рассказывать
один из нее случай, когда он лишь чудом остался в живых. Их воинскую
часть вывозили судном с острова на Балтике в еще не захваченный немцами
Таллин, и немецкая подлодка посудину торпедировала. А он с товарищами
несколько дней провел на плоту, прощаясь с жизнью, потому что других
кораблей в море не было, а в небе летали только немецкие самолеты. Слушал
я и удивлялся, что человек с такой биографией – вот он, рядом! И никто в
отряде о его боевом прошлом не знает! А мы тут…с каким то придурком
разобраться не можем!
Проговорили мы, вернее я слушал, пока не забамкала в столовой
железяка, приглашая народ в пол восьмого – так поздно по случаю
вынужденной общей камералки – на завтрак.
«Ну вот, и моя служба кончается!» – Егорыч со стула поднялся, -
«Пошел сменщика будить!» Я тоже пошел, будить в домике временных
очаровательных постоялец.
После завтрака ИТРовцы собрались в камералке и занялись своими
бумажками, молодым радиометристам я тоже нашел работу: парочку
определил в столовую в помощь поварихе, остальных отправил ломать
саксаул, что бы позднее, когда появится свободная машина, к той же столовой
его подвезти. Топики нашли работу сами, оставшийся шофер начал снимать
разрезанные покрышки с дисков колес, канавщики давно ушли к своим
канавам. Теперь можно поговорить с Виталием, насчет недавних событий, в
том числе и ночных.
«Подозреваю, что партизан не на юг побежал, к ближайшему поселку, а
на запад, в партию», – предложил вариант Виталий, когда мы уединились в
моем домике, – «Потому вы вчера его следов и не увидели!»
А что? Возможный вариант: в партии парень все знает, может и
знакомые есть, кто согласится помочь. Только двести км пешком, еще и без
рубашки, которую он оставил на черенке кайла, а нашел ли что взамен в
Камазе, прежде чем его поджечь, я не знаю; по пути всего один маленький
родничок, который еще найти нужно….. И если насчет рук партизана сказать
ничего не могу, все же каждый день мышцы накачивал, лопатой и кайлом
махал, то вот ноги – тренировать как геологам в ходьбе и беге, ему не
приходилось. Так что вряд ли 200км осилит. Да и понимать должен, что на
подходе к партии его менты будут ждать. Но на всякий случай вариант
проверить не помешает:
«По проселку на партию пешком не ходят. Ну если только рядом с
отрядом, с девушками кто-нибудь гуляет. Вечером я и пробегусь, подальше,
километров пять, проверю, появятся ли следы».
«Так наша машина утром все затерла», – напомнил Виталий.
«Если шел – найду, можешь не сомневаться!» – с улыбочкой ответил,
что б не забывал: он специалист – сайгу на машине гонять, а я – частенько по
следам ее выискивать.
39
Виталий тоже улыбнулся, понял меня, и предложил вариант два, совсем
невероятный:
«У партизана с головой не все в порядке. Не удивлюсь, если он себе
харакири сделал!»
Ну не знаю. Насчет головы согласен, но харакири… с чего бы? Он же
главного не добился – отплатить за Розочку напарнику Палыча. Если б он
Рому… того…, то последующее харакири как-то оправдывалось. Я уже
придумывал, что Виталию ответить, но не успел, потому что услышал еще
вариант, уже третий:
«А может никуда и не побежал, прячется возле отряда, и надеется, что
друзья канавщики втихаря кормить и поить будут!» Здесь я ответил не
задерживаясь:
«Насчет харакири – фантазируешь, а насчет друзей-канавщиков – все
правильно. Придется проверить, только незаметно: начнет ли кто брать в
поле тормозок. Раньше – не брали, знаю точно».
«Тогда так: ты сегодня со следами разбираешься, а я завтра утром за
канавшиками понаблюдаю, что они с собой в поле возьмут. И с поварихой
поговорю», – показал руками, что поговорит…ненавязчиво и
конфиденциально.
«Но отряд караулить продолжаем, как раньше договорились!» -
предупредил Виталия, что расслабляться не будем, мало ли что. И я за все в
ответе.
Теперь мне очень хотелось узнать, как Виталий отнесется к
подозрительным фактам, которые я в силу своей вредности вчера заметил, но
объяснить не мог. Начал с небольшого вступления:
«Мы здесь все уверились, что и Палыча отключил, и Камаз спалил наш
канавщик. А если не он партизан, а кто-то другой?»
У Виталия глаза на лоб полезли:
«Как другой? Только у канавщика мотив был, и ни у кого больше!»
«Мотив был – наказать напарника Палыча, но не его самого, и тем
более не Камаз и отрядные машины!» – предложил я свое мнение, по этому
самому мотиву.
«Он уже чокнутым был, не понимал что делает!» – Виталий стоял на
своем. Пришлось кое-чем с ним поделиться:
«Утром, когда ездили за Палычем, я на проселке нашел следы не
только Розы и Ромы – те были в босоножках, а и еще чей-то, от очень
большого сапога. Наш канавщик такой оставить не мог – вечером и ночью
бегал в туфлях, и это все видели. А сапоги и сейчас в палатке лежат, и
размером намного меньше!»
«Мало ли кто там в сапогах прошлепал!» – не убедил я Виталия, – «Что,
в отряде любопытных мало? Ты, как следопыт, и разберись, кто там
отметился!»
«Это не все», – не дал я ему позлорадствовать дальше, – «канавщик в
туфлях был – это стопроцентно, а ни одного следа на проселке не оставил!»
40
«Скажи, что не нашел!» – Виталий усмехнулся, – «А то сейчас
договоришься, что канавщик вообще не при делах! И непонятно почему мы
его уже сутки ищем!»
«Ладно, пусть не нашел», – не стал я лезть в бутылку, – «пробежал
парень рядом с проселком по траве и щебенке, где уж там найти! Но что б
придумать у наших машин колеса порезать, Палыча отключить, Камаз сжечь
– сомневаюсь. Не видел в парне агрессивности, а слюнтяйства – сколь хошь!»
Виталий задумался, вид принял сосредоточенный.
«Насчет агрессивности и слюнтяйства ты прав. Но не забывай, что
парень чок-нул-ся! Не соображал он, что делает! Вот так!» – и одарил меня
взглядом полного превосходства. А что? Может и прав!
Виталий ушел, проверить чем занимаются его техники, а я решил свои
рабочие бумажки посмотреть в домике, слишком в палатке-камералке
собралось много людей. Устроился за столом, с час посидел над картами,
подумал, кое-что подрисовал. Потом в домик зашла временная квартирантка
– Розочка. Покопалась в своей сумке, потом зашла ко мне сзади, через плечо
начала смотреть, чем занимаюсь.
«Красиво рисуете, Юрий Васильевич!» – и наклонилась пониже. Так,
что ее груди, размера…. – не знаю какого, но если соотнести с моей ногой
сорок четвертого, если не сорок пятого, то будет как раз – не вместились в
пространства между нами, и воткнулись в мою спину.
«Роза, не балуй!» – предупредил дивулю. На что она без всякого
смущения ответила:
«Подумаешь! Мне что, до вас и дотронуться нельзя? Я ж опыт
перенимаю, как карты красиво рисовать!» – но от меня отодвинулась.
«Перенимай у своего парня!» – посоветовал, даже к ней не
обернувшись.
«Пусть он у меня перенимает!» – Розочка сзади улыбнулась, – «Я б и вас
могла поучить!»
«Это чему же?» – обернулся к ней и не мог не улыбнуться.
«А все тому же!» – и положила руку мне на плечо.
«Ни-ко-гда!» – улыбнулся я как можно лучезарней, – «Ты лучше
подарок Ромы, крестик, лишний раз поцелуй!»
«Фу!» – дернулась, руку с плеча убрала, – «Какой вы бука!» – и из
домика выскочила. Ну девуля, ну дает, представляю, что ждет ее мужа!
Но из рабочего настроя она меня вывела, и мысли опять вернулись к
этому чертову партизану. К тому, что вместо крайне необходимого отпечатка
его туфель я нашел отпечаток большого сапога, и точно другого человека.
Тогда вопрос: «Кого?»
Я перебрал в памяти всех отрядных мужиков – сапоги носили только
полевики, и только те из них, кому не приходилось бегать по горкам.
Остальные предпочитали легонькие кеды, и в данный момент меня не
интересовали.
И кто же у нас не бегает? Канавщики точно. Их к месту работы
подвезли на машине, и там же забрали. Им, кстати, без сапог и работать
41
опасно. Сорвется камень и по ноге хрястнет – сапог и защитит, отделается
работяга синяком.
А большие сапоги всего у двух: у «Пахана», длинного тощего, бывшего
зековского авторитета, пытавшегося и в отряде качать права, и еще у одного
работяги, роста среднего. Только вопрос: зачем одному из них по проселку
гулять, тем более ночью, ежели все канавщики еще по светлому в своих
палатках затихали, после тяжелейшей работы.
Шофера тоже не бегают, но я никогда никого из них в сапогах не видел.
Так что отпадают.
Больше никто не припоминался. То-есть, проверить мне нужно всего
двух человек. Но как? Не полезешь же замерять у мужиков обувку на ногах
рулеткой, а в отряде под ногами щебенка, на которой следов не остается.
Придется завтра за работягами проследить, когда они пойдут из отряда по
проселку к своим канавам. Нехорошо, конечно, но что делать?
А после ужина я пробежал по выезду из отряда на партию, километров
семь. И никаких следов хотя бы отдаленно подходящих под человеческие не
увидел! Партизан наш в партию точно не рванул.
Вернулся в отряд, а в домике Розочка, в кровати и одна. Смотрит на
меня с улыбочкой.
«А Вика где?» – поинтересовался, где мне в случае чего придется ту
искать.
«Вике хорошо», – вздохнула и приняла вид несчастной, – «Слава ночью
дежурит, а она с Сашенькой одни в домике остались!»
Я молча погасил свет и плюхнулся в кровать: разговаривать с
квартиранткой мне противопоказано, мысли у нее всегда на одну тему.
Часть одиннадцатая.
И вторая ночь прошла спокойно. Утром караулы я проверил – Саша и
опять Егорыч были на местах. Канавщики в столовой уже завтракали,
Виталий тоже. Поздоровался и сел рядом с ними.
«Копать кончаем, начальник», – напомнил мне высокий тощий, -
«готовь работу».
«Будет работа», – ответил, и невольно взгляд скользнул на ноги работяг,
убедиться, что они в сапогах.
Дождался, пока мужики после завтрака перекурили, натянули на себя
рабочие робы, набрали в канистры водички, и потянулись из отряда, вначале
кучей, потом расходясь по одному в одну от проселка сторону. Когда
скрылись в горках, не торопясь пошагал за ними.
Следов на проселке за воскресенье и понедельник, плюс и сегодняшнее
утро – было много. Столько, что друг друга перекрывали. Потом их
количество начало уменьшаться – работяги по одному отворачивали к своим
канавам. Последним, чьи следы уже никто не перекрывал, отвернул
канавщик, для меня неинтересный: сапога носил точно меньшего размера,
чем нужно. Дальше по проселку следов не было, и я повернул назад,
42
внимательно смотря под ноги, и пытаясь разглядеть, где хозяева самых
больших сапог с проселка сворачивают к своим канавам. Ну а кто их копает –
я знал отлично.
Ничего не получилось! Да, два канавщика имели большие сапоги, да,
нашел я их отпечатки, и места, где они с проселка исчезали. Да, по канавам
определил их хозяев. Те, кого раньше и предполагал! С одинаковыми
сапогами! По размеру близкими с тем, отпечаток которого я нашел в
воскресенье и рядом положил два камня. И который к идентификации не
годился! Ну и что добился? А ничего. Хотя нет: два подозрительных человека
все же появилось.
Вернулся в отряд, сразу зашел к Виталию.
«Ни-че-го!» – помотал он головой на мой выразительный взгляд, – «У
поварихи никто ничего не брал, ни вчера, ни сегодня!» – то-есть, партизана
его коллеги втихаря не поили и не кормили.
«На проселке в партию следов тоже нет», – подтвердил я, что партизан
и там не отметился.
«Два дня ни слуху ни духу, в нашей жаре, без еды и воды», – Виталий
помотал головой, – «значит харакири сделал. Или просто загнулся, в пустыне
ему одному не выжить».
«Он от отряда никуда и не убежал – следов нигде не оставил. А
столовая у нас – на отшибе, и караул ночью в ней не сидел. Так что мог
придти, и за водой, и на кухне пошарить».
«Точно не приходил», – Виталий с уверенностью, – «я и об этом
повариху пораспрашивал – никто в погребе не шарился, она на него замок
повесила, а на кухне ничего не лежит, я об этом попросил». Сказал, и у меня
в голове мелькнуло: может, действительно наш канавщик, этот тюхтя-
матюхтя, уже в другом мире? Не от харакири, конечно, а помощи того, кто
оставил отпечаток большого сапога? Может, нам действительно нужно труп
искать?
«Что дальше будем делать?» – поинтересовался у Виталия, постарше
меня по возрасту, а значит и поопытней.
«Искать заставят. Завтра менты прикатят – и начнем. Глядишь – по
запаху и наткнемся. Только», – он на секунду задумался, и уже с тревогой», -
«сейчас возьму пару ребят, и все остатки сайги вокруг столовой соберем и
закопаем. А мясо спрячем. Вдруг с ментами еще кто-либо прикатит, вроде
охотинспекции!»
«Повариху предупреди, что бы и завтра, и послезавтра все с тушенкой
готовила», – предложил я еще одну меру предосторожности, – «а ребят всех, у
кого ружья есть – что бы припрятали. Мало ли чем менты могут
заинтересоваться и что в отряде искать!»
Виталий с озабоченным видом – он же не последний в незаконной
добыче сайги – пошел организовывать маленький субботник вокруг
столовой, а я зашел в камералку, посмотрел чем там занимаются, кое с кем
поговорил, кое-что техникам подсказал. И что бы дальше не толкаться и всем
мешать, палатку-камералку покинул, и побежал по проселку на юг, к
43
отпечатку сапога, для защиты которого положил рядом неподъемные два
камня. Должен я сравнить его с сегодняшними отпечатками сапог двух
канавщиков, попробовать найти отличия или сходства, хотя в этом очень
сомневался, все они были размазанными.
Когда к камням подбежал, пришлось выматериться (про себя) и в
сердцах сплюнуть: один из них понравился лисе, она вокруг его потопталась,
и подняла лапу. В итоге, от ценнейшей улики ничего не осталось, и мне
соваться с ней к ментам бесполезно. Теперь канавщик Гриша – партизан и для
них однозначно!
Часть двенадцатая.
Милицейский Уазик прикатил на следующий день к обеду.
Остановился за нашим домиком, из него вылезли шофер, с погонами
сержанта, Леня, Палыч, Рома, и казах в звании капитана. Шофер полез в
двигатель, что-то в нем смотреть, остальные в домик зашли, со мной
поздоровались. Капитан облюбовал табуретку, другим достались кровати.
«Ну и жара!» – подергал страж порядка на груди офицерскую рубашку,
выгоняя из под нее тепло и пот в надежде охладить тело; выбрал из
присутствующих меня, – «Что у вас нового? Поджигатель не появлялся?»
Я поискал глазами Леню, и он мне кивнул, разрешая ответить:
«Нового ничего, поджигатель не появлялся и следов своих нигде не
оставил».
«Разберемся», – уверил капитан, и от меня взгляд перевел на Леню, -
«Домик найди, что б я со свидетелями и подозреваемыми мог поговорить,
один на один». Я успел усмехнуться, насчет «подозреваемых» – уж не Розочка
ли это, или ее Ромочка, а Леня вопрос с домиком решил мигом:
«Здесь и говорите».
Потерпевшие – Палыч и Рома – зашевелились, не зная что делать –
продолжать сидеть, или пора подниматься и из домика сваливать. Леня и этот
вопрос легко утряс:
«Только вначале я вас в столовую приглашаю!»
«Обед – хорошо!» – заулыбался капитан, – «Веди давай! Проверим, как
народ кормишь!» – и с табуретки поднялся. Все из домика начали выходить, и
я Рому тормознул, потому что заметил Розу и Вику, которые собирались
прорваться к своим сумкам – переодеться к обеду, но боялись это сделать при
представителе милиция. Девушкам я махнул, что б заходили, и объяснил, что
они временно должны вернуться в свою палатку, и Рома поможет им
перетащить туда вещи. У того на шее давно зависла Розочка, но когда страсти
поутихли, незаметно скосила на меня глаза и подмигнула. Вот же зараза!
С обеда капитан вернулся довольным, в сопровождении начальника
отряда. Табуретку проигнорировал, плюхнулся на мягкую кровать:
44
«Подремать бы часок!» – это для нас с улыбкой, после чего на
физиономию напустил серьезность, – «Но дела ждут! Сейчас поедем на место
преступления, смотреть сгоревшую машину!»
Минут десять он к поездке готовился – на кровати копил силы, после
чего с сожалением вздохнул:
«Все, пошли!»
Приказ касался Лени, и я посмотрел на него: мне то что делать.
«И ты тоже!» – капитан торнул в меня палец, – «И хозяин сгоревшего
транспорта тоже!» – это он уже Лене.
Я так и не понял, зачем к остаткам Камаза мы ездили. Наверное,
капитан хотел убедиться, что он точно сгорел, и голову ему не морочат. Леня
показал ему все значимые места: и где Камаз стоял ночью, и где Палыч
лежал в спальнике, и куда его оттащили от проселка, что бы не лежал на
виду. К моему удивлению, капитан не то что не пытался что-то получше
разглядеть на земле – он ни разу не нагнулся! А я, дурак, все здесь на коленях
исползал, следы выискивал!
Остатки Камаза капитан обошел, пальцем потрогал какую-то железяку,
после чего палец осмотрел, убедился, что он в саже, и больше ни к чему не
притрагивался.
«Сам виноват!» – это он Палычу, – «Для машин асфальт есть, что бы
товар возить, а степь – для чабанов, овец пасти! Нечего в ней посторонним
делать!» Хорошая философия! Оказывается, и мы, геологи, тоже здесь
посторонние, раз к чабанам и овцам не имеем отношение!
Я уже понял, что поджигатель Камаза определен – это несчастный
канавщик Гриша. И приехали менты в отряд всего лишь для галочки: капитан
ничем не заинтересовался, никаких следов не выискивал, у нас о них не
спрашивал, и, похоже, собирался дела в отряде сегодня же закончить. Что он
тут же подтвердил:
«Все, поехали!» – отдал команду, и пошел к Уазику. Мы, естественно, за
ним без возражений.
«Чайку организуй!» – это капитан в домике, как только в него зашли. Я
чай пошел организовывать – заваркой у поварихи разжиться, а когда с
горячим чайником вернулся к домику, то возле него толкались Леня, Палыч и
Рома, а в нем капитан допрашивал «подозреваемую» Розочку. Рому, который
не находил себе места, я постарался пристроить к делу: развести в сторонке
костерок и не давать чайнику остыть. После чего подошел к серьезным
мужикам:
«Что он от нее хочет?» – то-есть, капитан от Розочки.
«А я знаю?» – это Леня с возмущением, а дальше тихонько, что бы до
Ромы не донеслось, – «Он девку чуть ли не раздел глазами! Засуетился,
блин!»
Палыч рядом хехекнул пару раз со смешком, и здесь дверь домика
распахнулась, словно от удара тараном, выскочила пылающая гневом
Розочка, и с не меньшим эффектом ее захлопнула.
45
«Козел! Лапать меня вздумал!» – и с гордо поднятой головой пошла в
сторону своей палатки. Рома от костерка кинулся за ней, а Леня посмотрел им
вслед, и первый раз при мне Розочку похвалил:
«Разборчивая девушка. Капитану облом вышел!»
Дверь в домик распахнулась еще раз, но не столь захватывающе, из нее