Текст книги "Иной жизни для себя не представляю! Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Александр Воронецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

не мог озвучить, что нам было нужно конкретно: пистолет – точно ли он не

сгорел, и канистра – взял ли ее угонщик с собой. Ну а я еще хотел замерить,

если хоть один не уничтожен колесами нашего Газона, отпечаток большого

сапога, и постараться его сохранить. И подобрать бутылку, из которой

Палыча партизан поил отравой – о ней в тогдашней спешке я как-то забыл.

Леня отреагировал немедля:

«Сейчас обойдешь все палатки и домики, всех предупредишь, что с

этой минуты никто из отряда ни шагу, кроме канавщиков, и то только завтра

на работу! Кто будет возмущаться – объяснишь, что у нас не детский сад, а

режимное поселение, из которого никто без моего разрешения не может

отлучиться! Тем более, наша молодежь, когда рядом партизан крутится,

может и вооруженный!»

«Понял!» – отрапортовал Виталий, и побежал выполнять распоряжение.

А я Леню попросил сделать для меня исключение, в смысле послабления

режима временного ограничения передвижений:

«Правильно решил», – это я начальнику, – «но я должен до Камаза

сейчас один пробежаться, пока лишних следов на проселке нет. И пока мы их

собственным Газоном окончательно не уничтожим, когда ты с Палычем на

нем туда же поедете».

«Так мы их уже уничтожили, когда Палыча искали», – напомнил Леня.

«Не все. Кое-где на проселке есть вторые объезды слишком разбитых

участков, в том и посмотрю, где мы еще не проезжали».

34

Леонид посмотрел на меня, покачал головой, и согласился:

«Что с тобой сделаешь. Все равно побежишь, ты же на всяких следах

зацикленный. Только револьвер свой захвати, партизан наш – вооруженный».

«Если что – на поражение бей гада!» – Палыч посоветовал с кровати, и

Леня по очереди показал и ему, и мне кулак, что бы этого я не вздумал делать.

Часть девятая.

От лагеря я спустился к роднику, от него еще ниже в долину, и по

кустикам-кустикам, что бы меня никто не засек, с пол километра пробежал

согнувшись. После чего из долины выбрался на проселок, уже вне зоны

видимости из отряда, и начал искать, что на нем осталось после нашего

Газона, с Леней за рулем.

Как и следовало ожидать, все следы мы уничтожили. И я, дурак, это

позволил! Не возмутился, не объяснил начальнику, что они могут

понадобиться, хотя бы ментам! Оставалась слабая надежда на объезды,

которые Камазы проторили в нескольких местах рядом со слишком разбитым

проселком. Их я тщательно просмотрел, отпечаток большого сапога нашел,

причем один, потому что кто-то объезд всего лишь перескочил, а не пробежал

по нему. Отпечаток был плохонький, для сравнения с другими не годный, но

когда я его замерил, и сравнил с длиной сапога в палатке под раскладушкой

партизана, убедился твердо: сапоги разные. Тогда кто отпечаток оставил, если

не партизан? Не поленился, приволок два больших камня, положил рядом с

отпечатком. Что бы машина это место объехала.

Отсюда были видны кусты, за которыми мы нашли Палыча,

пребывавшего в отключке. К ним я подошел, еще раз все вокруг тщательно

осмотрел. Ничего нового. Только примятая и поломанная трава, на ней

знакомые остатки аптечки и бутылка, из которой Палыча чем-то поили.

Недавно я ее уже поднимал и смотрел – тогда внутри была влажная, а на дне

водички немного оставалось. Сейчас бутылка была не только сухой, а и

хорошо нагретой солнцем. И внутри, от дна до горлышка, белела полоса

тонкого налета, какой остается в старых бутылках, если их вымыть с содой,

не совсем тщательно сполоснуть и положить сушиться на бок. Неужели этот

осадок и есть дурь, которой Палыча траванули? Нашел в кармане кусок

бумаги, скрутил в пробку, бутылку заткнул и только сейчас дошло, что на ней

могли остаться отпечатки пальцев злодея! А я ее уже лапал, оставил

отпечатки свои! Засунул бутылки в коробку аптечки, взял с собой. И от

кустов вернулся к проселку, к тому месту, где Палыч лежал в спальнике, когда

партизан чем-то огрел его по голове.

Здесь трава была смята и поломана еще сильнее. Видно, что Палыч

поужинал – валялись куски смятой газеты, пустая консервная банка. Но меня

интересовал предмет, которым Палыч получил по голове, причем получил

так, что голова оказалась целой, если не считать небольшой шишки, а

сознание из нее вылетело. Здесь же подходящего предмета не валялось, даже

приличного камня. Пришлось мне побегать пошире, и от этого места, на

35

расстоянии хорошего броска, нашел старую, утильную рукоятку кайла,

обязательного рабочего инструмента любого канавщика. И конец рукоятки

был обмотан в несколько слоев пестро раскрашенной рубашкой-безрукавкой,

которую все в отряде видели по вечерам на влюбленном канавщике! Когда

партизаном тот еще не был!

Да и сейчас парень, если конечно это Гриша, похоже, не совсем

свихнулся: убивать Палыча не планировал, раз орудие обмотал тряпкой,

наверное и в меня из Макарова стрелять не начнет, ежели вдруг встретимся.

Но зачем, зачем Камаз сжег? Неужели из-за денег, которые Палыч с

напарником выручили за товар? В такое не верилось, партизан был любовью

прибабаханый, а не жаждой наживы, причем путем преступным. И, кстати, в

чем же он остался, ежели рубашку свою на «орудии оглушения» оставил?

Позагорать решил, что ли?

Глянул в сторону Камаза – там поднимался слабенький дымок, как от

небольшого костерка. Значит, благополучно сгорел, в остатках можно

поковыряться. И там же дождаться машину с Леней и Палычем – по времени

они скоро должны подъехать.

От Камаза остались одни железки. И стоял он на железных дисках

колес, а от остатков резиновых покрышек тянулись слабенькие дымки.

Стараясь не прикасаться к черным от копоти железякам, заглянул в кабину –

бардачек открыт, Макарова в ней нет точно. Значит, все же на пистолет

партизан позарился.

В остатках кузова нашел раздутый бидон, с сорванной крышкой. Это в

нем хранилась вода, наверное при пожаре закипела, и пар раздул изделие в

подобие бочки. И маленькую канистрочку, которая хранилась в кабине, я

тоже нашел. Вернее, ее остатки – была алюминиевой, и почти вся

расплавилась. И получается, что партизан из отряда шел к Камазу со своей

водой. А если без нее – то на нашем роднике нужно вечером его уже ждать,

потому что никаких других парень не знает, а без воды в нашей жаре долго не

протянешь.

Зная, что вырученные за товар деньги оставались в Камазе, я

попробовал поискать остатки либо кейса, либо небольшого чемоданчика, в

котором они могли быть. Все просмотрел и в остатках кузова, и кабины –

ничего не нашел, даже металлических уголков и застежек, которые сгореть

вроде бы не должны. Но, может деньги были спрятаны в другом месте, о

котором я и не подозреваю? Тогда нужно дождаться Палыча – очень важно

понять, сгорели деньги, или их партизан с собой унес. Потому что если унес

– то не из-за них ли все затеяно. С учетом подозрительно большого отпечатка

сапога, принадлежащего непонятно кому.

По времени, Леонид и Палыч должны были вот-вот подъехать. А мне

очень хотелось найти рядом с остатками Камаза еще один отпечаток

большого сапога. Я чуть ли не на четвереньках ползал вокруг по траве, пока

не услышал наш Газон, и нечего не нашел!

36

Из подъехавшей машины Палыч выскочил первым, сразу полез в

кабину Камаза, потом из нее выскочил, и что-то начал искать в железках за

ней, а районе запаски. Леня за ним не полез, дождался меня:

«Что нашел?»

« Ничего хорошего», – ответил так, что бы Палыч не услышал, -

«пистолета нет, денег тоже. А сгорели или партизан увел – это сейчас он

определит», – кивнул на Палыча.

«Ну гад, ну подонок,….», – дальше Леня перешел на ненормативную

лексику, – «Пистолет то зачем дураку! Теперь о нем хочешь не хочешь, а

ментам говорить придется! И будут партизана ловить, а он по дурости разок

стрельнет – и в ответ пулю получит!» Леня еще бы долго фантазировал,

насчет судьбы партизана, но здесь к нам подошел Палыч:

«Все унес. И пистолет, и деньги. Если б сгорели – я б остатки нашел, а

их нет».

Видок и у Лени, и у Палыча был такой, словно они уже в ментовке, в

наручниках, дают показания. Что бы от мрачных мыслей отвлечь, я и

предложил:

«Давайте вперед проедем, километра два-три. Убедимся, что партизан в

ближайший поселок побежал – тогда он на проселок должен выйти, и мы

следы его увидим». Идея мужикам понравилась, и все полезли в кабину

Газона.

Проехали не два-три километра, а целых десять. И никаких следов по

проселку, кроме заячьих, лисьих и сайги! А так надеялись, что вот-вот

партизан на проселок выйдет, и мы увидим отпечатки его больших сапог!

Если только они его.

Не вышел, и настроение всем поубавил: значит крутится возле отряда, с

пистолетом, и непонятно, что у него на уме.

Вернулись в отряд, и Леонид собрал мужиков-ИТРовцев на еще одно

совещание.

«Плохи дела ребята», – заставил публику затихнуть, уже вступлением, -

«ЧП такое, что хуже не придумать: канавщик наш полностью головой

тронулся: Палыча», – посмотрел на того и покачал головой,

продемонстрировал сочувствие, – «оглушил и отравой напоил, Камаз сжег. Но

от отряда не ушел, где-то рядом крутится без еды и воды. Значит, ночью здесь

появится. И непонятно, что у него на уме», – помолчал, обвел всех взглядом, -

«Всем быть настороже! В палатках и домиках спать по очереди! Караульным

– выстрел в воздух, как только этого ненормального увидят!» – помолчал, и

потише добавил, – «У него может оружие быть».

Народ, конечно, ситуацию прочувствовал, но испугался не очень.

Парень то – середнячек, в смысле физического развития, а насчет оружия –

никто и не поверил, потому что ружья у него не было и все это знали, а

насчет Макарова Леня промолчал. Однако повышенную бдительность

проявить ночью согласился. Кое-что с Виталием, назначенным начальником

караула, ребята согласовали, и разошлись. После чего в лагере возникло

37

оживление: шло переселение девушек из палаток в домики, в том числе уже

заселенными не только женщинами, а и представителями мужского пола.

Розу и Вику Леня привел в наш домик, следом за ними Рома принес их

спальники.

«Будете жить, до моего приезда», – это он девушкам, – «спать здесь, как-

нибудь вдвоем уместитесь», – показал на свою кровать, – «и Юру во всем

слушать!» – с серьезным видом погрозил им пальцем, после чего улыбнулся, -

Можете заказать, что вам из партии привезти!»

«У нас денег нет!» – пискнула скромная Вика.

«А мне – водки бутылку!» – это продвинутая Розочка, с вызовом на

Леню посмотрев, – «И в долг, конечно!» – на что тот обреченно вздохнул и

покачал головой. После чего из дома ушел, и заскочил на минуту только

утром, за документами и своим Вальтером.

«Остаешься за старшего», – не забыл мне напомнить, – «А я поехал.

Палыч и его напарник со мной», – те ночь провели в палатке студенток.

«Удачной поездки!» – пожелал я с улыбкой, потому что понял: ночью

ничего серьезного не случилось.

«Лучше к черту пошли!» – ответил Леня серьезно, на ответную улыбку

настроения у него не хватило.

Часть десятая.

Единственная исправная машина из отряда уехала, с Леней, Палычем,

Ромой, и бутылкой в коробке от аптечки, как и планировалось – в пять утра. Я

из домика вышел, ее проводил, и пошел по отряду проверить – как это

обычно делал начальник – все ли в порядке.

Возле столовой, в которой уже завтракали четыре канавщика – после

него на ближайшие от лагеря канавы пойдут пешком – встретил караульного -

Славу, с ружьем, одолженным Виталием.

«Никого ночью не видел?» – поинтересовался для проформы, потому

что, если б видел – из ружья бы пальнут и всех в лагере разбудил.

«Спокойно все», – ответил позевывая; глянул на часы, – «мне еще два

часа стоять, потом Сашка сменит», – то-есть, молодой геолог, – «и пойду

отсыпаться».

«А второй где?» – по договоренности, караульные должны ходить

парами.

«Только что к себе ушел. Светло, отряд проснулся – вдвоем с ружьями

торчать уже нечего».

«Ружья на всякий случай и днем держите наготове», – не то я приказал,

не то посоветовал, и Слава кивнул головой, подтвердил, что понял.

С другого конца лагерь охранял Егорыч, старый техник и надежный

мужик. Устроился он за крайним домиком, с непонятно чьим ружьем, и с

комфортом – на табуретке.

38

«Все в порядке», – доложил поднимаясь, – «никого не видел», -

заулыбался, – «Тишь да гладь, да божья благодать! Так бы на фронте, когда в

дозоре стоял!» – напомнил о своей военной молодости. И начал рассказывать

один из нее случай, когда он лишь чудом остался в живых. Их воинскую

часть вывозили судном с острова на Балтике в еще не захваченный немцами

Таллин, и немецкая подлодка посудину торпедировала. А он с товарищами

несколько дней провел на плоту, прощаясь с жизнью, потому что других

кораблей в море не было, а в небе летали только немецкие самолеты. Слушал

я и удивлялся, что человек с такой биографией – вот он, рядом! И никто в

отряде о его боевом прошлом не знает! А мы тут…с каким то придурком

разобраться не можем!

Проговорили мы, вернее я слушал, пока не забамкала в столовой

железяка, приглашая народ в пол восьмого – так поздно по случаю

вынужденной общей камералки – на завтрак.

«Ну вот, и моя служба кончается!» – Егорыч со стула поднялся, -

«Пошел сменщика будить!» Я тоже пошел, будить в домике временных

очаровательных постоялец.

После завтрака ИТРовцы собрались в камералке и занялись своими

бумажками, молодым радиометристам я тоже нашел работу: парочку

определил в столовую в помощь поварихе, остальных отправил ломать

саксаул, что бы позднее, когда появится свободная машина, к той же столовой

его подвезти. Топики нашли работу сами, оставшийся шофер начал снимать

разрезанные покрышки с дисков колес, канавщики давно ушли к своим

канавам. Теперь можно поговорить с Виталием, насчет недавних событий, в

том числе и ночных.

«Подозреваю, что партизан не на юг побежал, к ближайшему поселку, а

на запад, в партию», – предложил вариант Виталий, когда мы уединились в

моем домике, – «Потому вы вчера его следов и не увидели!»

А что? Возможный вариант: в партии парень все знает, может и

знакомые есть, кто согласится помочь. Только двести км пешком, еще и без

рубашки, которую он оставил на черенке кайла, а нашел ли что взамен в

Камазе, прежде чем его поджечь, я не знаю; по пути всего один маленький

родничок, который еще найти нужно….. И если насчет рук партизана сказать

ничего не могу, все же каждый день мышцы накачивал, лопатой и кайлом

махал, то вот ноги – тренировать как геологам в ходьбе и беге, ему не

приходилось. Так что вряд ли 200км осилит. Да и понимать должен, что на

подходе к партии его менты будут ждать. Но на всякий случай вариант

проверить не помешает:

«По проселку на партию пешком не ходят. Ну если только рядом с

отрядом, с девушками кто-нибудь гуляет. Вечером я и пробегусь, подальше,

километров пять, проверю, появятся ли следы».

«Так наша машина утром все затерла», – напомнил Виталий.

«Если шел – найду, можешь не сомневаться!» – с улыбочкой ответил,

что б не забывал: он специалист – сайгу на машине гонять, а я – частенько по

следам ее выискивать.

39

Виталий тоже улыбнулся, понял меня, и предложил вариант два, совсем

невероятный:

«У партизана с головой не все в порядке. Не удивлюсь, если он себе

харакири сделал!»

Ну не знаю. Насчет головы согласен, но харакири… с чего бы? Он же

главного не добился – отплатить за Розочку напарнику Палыча. Если б он

Рому… того…, то последующее харакири как-то оправдывалось. Я уже

придумывал, что Виталию ответить, но не успел, потому что услышал еще

вариант, уже третий:

«А может никуда и не побежал, прячется возле отряда, и надеется, что

друзья канавщики втихаря кормить и поить будут!» Здесь я ответил не

задерживаясь:

«Насчет харакири – фантазируешь, а насчет друзей-канавщиков – все

правильно. Придется проверить, только незаметно: начнет ли кто брать в

поле тормозок. Раньше – не брали, знаю точно».

«Тогда так: ты сегодня со следами разбираешься, а я завтра утром за

канавшиками понаблюдаю, что они с собой в поле возьмут. И с поварихой

поговорю», – показал руками, что поговорит…ненавязчиво и

конфиденциально.

«Но отряд караулить продолжаем, как раньше договорились!» -

предупредил Виталия, что расслабляться не будем, мало ли что. И я за все в

ответе.

Теперь мне очень хотелось узнать, как Виталий отнесется к

подозрительным фактам, которые я в силу своей вредности вчера заметил, но

объяснить не мог. Начал с небольшого вступления:

«Мы здесь все уверились, что и Палыча отключил, и Камаз спалил наш

канавщик. А если не он партизан, а кто-то другой?»

У Виталия глаза на лоб полезли:

«Как другой? Только у канавщика мотив был, и ни у кого больше!»

«Мотив был – наказать напарника Палыча, но не его самого, и тем

более не Камаз и отрядные машины!» – предложил я свое мнение, по этому

самому мотиву.

«Он уже чокнутым был, не понимал что делает!» – Виталий стоял на

своем. Пришлось кое-чем с ним поделиться:

«Утром, когда ездили за Палычем, я на проселке нашел следы не

только Розы и Ромы – те были в босоножках, а и еще чей-то, от очень

большого сапога. Наш канавщик такой оставить не мог – вечером и ночью

бегал в туфлях, и это все видели. А сапоги и сейчас в палатке лежат, и

размером намного меньше!»

«Мало ли кто там в сапогах прошлепал!» – не убедил я Виталия, – «Что,

в отряде любопытных мало? Ты, как следопыт, и разберись, кто там

отметился!»

«Это не все», – не дал я ему позлорадствовать дальше, – «канавщик в

туфлях был – это стопроцентно, а ни одного следа на проселке не оставил!»

40

«Скажи, что не нашел!» – Виталий усмехнулся, – «А то сейчас

договоришься, что канавщик вообще не при делах! И непонятно почему мы

его уже сутки ищем!»

«Ладно, пусть не нашел», – не стал я лезть в бутылку, – «пробежал

парень рядом с проселком по траве и щебенке, где уж там найти! Но что б

придумать у наших машин колеса порезать, Палыча отключить, Камаз сжечь

– сомневаюсь. Не видел в парне агрессивности, а слюнтяйства – сколь хошь!»

Виталий задумался, вид принял сосредоточенный.

«Насчет агрессивности и слюнтяйства ты прав. Но не забывай, что

парень чок-нул-ся! Не соображал он, что делает! Вот так!» – и одарил меня

взглядом полного превосходства. А что? Может и прав!

Виталий ушел, проверить чем занимаются его техники, а я решил свои

рабочие бумажки посмотреть в домике, слишком в палатке-камералке

собралось много людей. Устроился за столом, с час посидел над картами,

подумал, кое-что подрисовал. Потом в домик зашла временная квартирантка

– Розочка. Покопалась в своей сумке, потом зашла ко мне сзади, через плечо

начала смотреть, чем занимаюсь.

«Красиво рисуете, Юрий Васильевич!» – и наклонилась пониже. Так,

что ее груди, размера…. – не знаю какого, но если соотнести с моей ногой

сорок четвертого, если не сорок пятого, то будет как раз – не вместились в

пространства между нами, и воткнулись в мою спину.

«Роза, не балуй!» – предупредил дивулю. На что она без всякого

смущения ответила:

«Подумаешь! Мне что, до вас и дотронуться нельзя? Я ж опыт

перенимаю, как карты красиво рисовать!» – но от меня отодвинулась.

«Перенимай у своего парня!» – посоветовал, даже к ней не

обернувшись.

«Пусть он у меня перенимает!» – Розочка сзади улыбнулась, – «Я б и вас

могла поучить!»

«Это чему же?» – обернулся к ней и не мог не улыбнуться.

«А все тому же!» – и положила руку мне на плечо.

«Ни-ко-гда!» – улыбнулся я как можно лучезарней, – «Ты лучше

подарок Ромы, крестик, лишний раз поцелуй!»

«Фу!» – дернулась, руку с плеча убрала, – «Какой вы бука!» – и из

домика выскочила. Ну девуля, ну дает, представляю, что ждет ее мужа!

Но из рабочего настроя она меня вывела, и мысли опять вернулись к

этому чертову партизану. К тому, что вместо крайне необходимого отпечатка

его туфель я нашел отпечаток большого сапога, и точно другого человека.

Тогда вопрос: «Кого?»

Я перебрал в памяти всех отрядных мужиков – сапоги носили только

полевики, и только те из них, кому не приходилось бегать по горкам.

Остальные предпочитали легонькие кеды, и в данный момент меня не

интересовали.

И кто же у нас не бегает? Канавщики точно. Их к месту работы

подвезли на машине, и там же забрали. Им, кстати, без сапог и работать

41

опасно. Сорвется камень и по ноге хрястнет – сапог и защитит, отделается

работяга синяком.

А большие сапоги всего у двух: у «Пахана», длинного тощего, бывшего

зековского авторитета, пытавшегося и в отряде качать права, и еще у одного

работяги, роста среднего. Только вопрос: зачем одному из них по проселку

гулять, тем более ночью, ежели все канавщики еще по светлому в своих

палатках затихали, после тяжелейшей работы.

Шофера тоже не бегают, но я никогда никого из них в сапогах не видел.

Так что отпадают.

Больше никто не припоминался. То-есть, проверить мне нужно всего

двух человек. Но как? Не полезешь же замерять у мужиков обувку на ногах

рулеткой, а в отряде под ногами щебенка, на которой следов не остается.

Придется завтра за работягами проследить, когда они пойдут из отряда по

проселку к своим канавам. Нехорошо, конечно, но что делать?

А после ужина я пробежал по выезду из отряда на партию, километров

семь. И никаких следов хотя бы отдаленно подходящих под человеческие не

увидел! Партизан наш в партию точно не рванул.

Вернулся в отряд, а в домике Розочка, в кровати и одна. Смотрит на

меня с улыбочкой.

«А Вика где?» – поинтересовался, где мне в случае чего придется ту

искать.

«Вике хорошо», – вздохнула и приняла вид несчастной, – «Слава ночью

дежурит, а она с Сашенькой одни в домике остались!»

Я молча погасил свет и плюхнулся в кровать: разговаривать с

квартиранткой мне противопоказано, мысли у нее всегда на одну тему.

Часть одиннадцатая.

И вторая ночь прошла спокойно. Утром караулы я проверил – Саша и

опять Егорыч были на местах. Канавщики в столовой уже завтракали,

Виталий тоже. Поздоровался и сел рядом с ними.

«Копать кончаем, начальник», – напомнил мне высокий тощий, -

«готовь работу».

«Будет работа», – ответил, и невольно взгляд скользнул на ноги работяг,

убедиться, что они в сапогах.

Дождался, пока мужики после завтрака перекурили, натянули на себя

рабочие робы, набрали в канистры водички, и потянулись из отряда, вначале

кучей, потом расходясь по одному в одну от проселка сторону. Когда

скрылись в горках, не торопясь пошагал за ними.

Следов на проселке за воскресенье и понедельник, плюс и сегодняшнее

утро – было много. Столько, что друг друга перекрывали. Потом их

количество начало уменьшаться – работяги по одному отворачивали к своим

канавам. Последним, чьи следы уже никто не перекрывал, отвернул

канавщик, для меня неинтересный: сапога носил точно меньшего размера,

чем нужно. Дальше по проселку следов не было, и я повернул назад,

42

внимательно смотря под ноги, и пытаясь разглядеть, где хозяева самых

больших сапог с проселка сворачивают к своим канавам. Ну а кто их копает –

я знал отлично.

Ничего не получилось! Да, два канавщика имели большие сапоги, да,

нашел я их отпечатки, и места, где они с проселка исчезали. Да, по канавам

определил их хозяев. Те, кого раньше и предполагал! С одинаковыми

сапогами! По размеру близкими с тем, отпечаток которого я нашел в

воскресенье и рядом положил два камня. И который к идентификации не

годился! Ну и что добился? А ничего. Хотя нет: два подозрительных человека

все же появилось.

Вернулся в отряд, сразу зашел к Виталию.

«Ни-че-го!» – помотал он головой на мой выразительный взгляд, – «У

поварихи никто ничего не брал, ни вчера, ни сегодня!» – то-есть, партизана

его коллеги втихаря не поили и не кормили.

«На проселке в партию следов тоже нет», – подтвердил я, что партизан

и там не отметился.

«Два дня ни слуху ни духу, в нашей жаре, без еды и воды», – Виталий

помотал головой, – «значит харакири сделал. Или просто загнулся, в пустыне

ему одному не выжить».

«Он от отряда никуда и не убежал – следов нигде не оставил. А

столовая у нас – на отшибе, и караул ночью в ней не сидел. Так что мог

придти, и за водой, и на кухне пошарить».

«Точно не приходил», – Виталий с уверенностью, – «я и об этом

повариху пораспрашивал – никто в погребе не шарился, она на него замок

повесила, а на кухне ничего не лежит, я об этом попросил». Сказал, и у меня

в голове мелькнуло: может, действительно наш канавщик, этот тюхтя-

матюхтя, уже в другом мире? Не от харакири, конечно, а помощи того, кто

оставил отпечаток большого сапога? Может, нам действительно нужно труп

искать?

«Что дальше будем делать?» – поинтересовался у Виталия, постарше

меня по возрасту, а значит и поопытней.

«Искать заставят. Завтра менты прикатят – и начнем. Глядишь – по

запаху и наткнемся. Только», – он на секунду задумался, и уже с тревогой», -

«сейчас возьму пару ребят, и все остатки сайги вокруг столовой соберем и

закопаем. А мясо спрячем. Вдруг с ментами еще кто-либо прикатит, вроде

охотинспекции!»

«Повариху предупреди, что бы и завтра, и послезавтра все с тушенкой

готовила», – предложил я еще одну меру предосторожности, – «а ребят всех, у

кого ружья есть – что бы припрятали. Мало ли чем менты могут

заинтересоваться и что в отряде искать!»

Виталий с озабоченным видом – он же не последний в незаконной

добыче сайги – пошел организовывать маленький субботник вокруг

столовой, а я зашел в камералку, посмотрел чем там занимаются, кое с кем

поговорил, кое-что техникам подсказал. И что бы дальше не толкаться и всем

мешать, палатку-камералку покинул, и побежал по проселку на юг, к

43

отпечатку сапога, для защиты которого положил рядом неподъемные два

камня. Должен я сравнить его с сегодняшними отпечатками сапог двух

канавщиков, попробовать найти отличия или сходства, хотя в этом очень

сомневался, все они были размазанными.

Когда к камням подбежал, пришлось выматериться (про себя) и в

сердцах сплюнуть: один из них понравился лисе, она вокруг его потопталась,

и подняла лапу. В итоге, от ценнейшей улики ничего не осталось, и мне

соваться с ней к ментам бесполезно. Теперь канавщик Гриша – партизан и для

них однозначно!

Часть двенадцатая.

Милицейский Уазик прикатил на следующий день к обеду.

Остановился за нашим домиком, из него вылезли шофер, с погонами

сержанта, Леня, Палыч, Рома, и казах в звании капитана. Шофер полез в

двигатель, что-то в нем смотреть, остальные в домик зашли, со мной

поздоровались. Капитан облюбовал табуретку, другим достались кровати.

«Ну и жара!» – подергал страж порядка на груди офицерскую рубашку,

выгоняя из под нее тепло и пот в надежде охладить тело; выбрал из

присутствующих меня, – «Что у вас нового? Поджигатель не появлялся?»

Я поискал глазами Леню, и он мне кивнул, разрешая ответить:

«Нового ничего, поджигатель не появлялся и следов своих нигде не

оставил».

«Разберемся», – уверил капитан, и от меня взгляд перевел на Леню, -

«Домик найди, что б я со свидетелями и подозреваемыми мог поговорить,

один на один». Я успел усмехнуться, насчет «подозреваемых» – уж не Розочка

ли это, или ее Ромочка, а Леня вопрос с домиком решил мигом:

«Здесь и говорите».

Потерпевшие – Палыч и Рома – зашевелились, не зная что делать –

продолжать сидеть, или пора подниматься и из домика сваливать. Леня и этот

вопрос легко утряс:

«Только вначале я вас в столовую приглашаю!»

«Обед – хорошо!» – заулыбался капитан, – «Веди давай! Проверим, как

народ кормишь!» – и с табуретки поднялся. Все из домика начали выходить, и

я Рому тормознул, потому что заметил Розу и Вику, которые собирались

прорваться к своим сумкам – переодеться к обеду, но боялись это сделать при

представителе милиция. Девушкам я махнул, что б заходили, и объяснил, что

они временно должны вернуться в свою палатку, и Рома поможет им

перетащить туда вещи. У того на шее давно зависла Розочка, но когда страсти

поутихли, незаметно скосила на меня глаза и подмигнула. Вот же зараза!

С обеда капитан вернулся довольным, в сопровождении начальника

отряда. Табуретку проигнорировал, плюхнулся на мягкую кровать:

44

«Подремать бы часок!» – это для нас с улыбкой, после чего на

физиономию напустил серьезность, – «Но дела ждут! Сейчас поедем на место

преступления, смотреть сгоревшую машину!»

Минут десять он к поездке готовился – на кровати копил силы, после

чего с сожалением вздохнул:

«Все, пошли!»

Приказ касался Лени, и я посмотрел на него: мне то что делать.

«И ты тоже!» – капитан торнул в меня палец, – «И хозяин сгоревшего

транспорта тоже!» – это он уже Лене.

Я так и не понял, зачем к остаткам Камаза мы ездили. Наверное,

капитан хотел убедиться, что он точно сгорел, и голову ему не морочат. Леня

показал ему все значимые места: и где Камаз стоял ночью, и где Палыч

лежал в спальнике, и куда его оттащили от проселка, что бы не лежал на

виду. К моему удивлению, капитан не то что не пытался что-то получше

разглядеть на земле – он ни разу не нагнулся! А я, дурак, все здесь на коленях

исползал, следы выискивал!

Остатки Камаза капитан обошел, пальцем потрогал какую-то железяку,

после чего палец осмотрел, убедился, что он в саже, и больше ни к чему не

притрагивался.

«Сам виноват!» – это он Палычу, – «Для машин асфальт есть, что бы

товар возить, а степь – для чабанов, овец пасти! Нечего в ней посторонним

делать!» Хорошая философия! Оказывается, и мы, геологи, тоже здесь

посторонние, раз к чабанам и овцам не имеем отношение!

Я уже понял, что поджигатель Камаза определен – это несчастный

канавщик Гриша. И приехали менты в отряд всего лишь для галочки: капитан

ничем не заинтересовался, никаких следов не выискивал, у нас о них не

спрашивал, и, похоже, собирался дела в отряде сегодня же закончить. Что он

тут же подтвердил:

«Все, поехали!» – отдал команду, и пошел к Уазику. Мы, естественно, за

ним без возражений.

«Чайку организуй!» – это капитан в домике, как только в него зашли. Я

чай пошел организовывать – заваркой у поварихи разжиться, а когда с

горячим чайником вернулся к домику, то возле него толкались Леня, Палыч и

Рома, а в нем капитан допрашивал «подозреваемую» Розочку. Рому, который

не находил себе места, я постарался пристроить к делу: развести в сторонке

костерок и не давать чайнику остыть. После чего подошел к серьезным

мужикам:

«Что он от нее хочет?» – то-есть, капитан от Розочки.

«А я знаю?» – это Леня с возмущением, а дальше тихонько, что бы до

Ромы не донеслось, – «Он девку чуть ли не раздел глазами! Засуетился,

блин!»

Палыч рядом хехекнул пару раз со смешком, и здесь дверь домика

распахнулась, словно от удара тараном, выскочила пылающая гневом

Розочка, и с не меньшим эффектом ее захлопнула.

45

«Козел! Лапать меня вздумал!» – и с гордо поднятой головой пошла в

сторону своей палатки. Рома от костерка кинулся за ней, а Леня посмотрел им

вслед, и первый раз при мне Розочку похвалил:

«Разборчивая девушка. Капитану облом вышел!»

Дверь в домик распахнулась еще раз, но не столь захватывающе, из нее