Текст книги "Иной жизни для себя не представляю! Книга вторая. Опасный маршрут (СИ)"

Автор книги: Александр Воронецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

"Да понятно! Но я, после случая с шофером, которого пришлось отправить в партию, из-за той же дури, за всеми мужиками следил! И никто больше с ней не засветился!" – мне оставалось развести руки.

Но кто то же дурь хранил, раз она сейчас всплыла! Теперь у меня еще одна, кроме отпечатка сапога, заморочка! А в домике появился озабоченный Виталий:

"Молодежь дым от Камаза видела, теперь собирается к нему идти! Посмотреть, что там горит!"

"Ни за что!" – опередил я начальника отряда, – "Мы должны к машине первыми попасть!" – при Виталии я не мог озвучить, что нам было нужно конкретно: пистолет – точно ли он не сгорел, и канистра – взял ли ее угонщик с собой. Ну а я надеялся до появления ментов – а они точно в отряд прикатят – как то защитить, если хоть один не уничтожен колесами нашего Газона, отпечаток большого сапога. И подобрать бутылку, из которой Палыча партизан поил отравой – о ней в недавней спешке я забыл.

Леня отреагировал немедля, повернувшись к Виталию:

"Обойди все палатки и домики, всех предупреди, что с этой минуты никто из отряда ни шагу, кроме канавщиков, и то только завтра на работу! Кто будет возмущаться – объяснишь, что у нас не детский сад, а режимное поселение, из которого никто без твоего разрешения не может отлучиться! Тем более, наша молодежь, когда рядом партизан крутится, может и вооруженный!"

"Понял!" – отрапортовал Виталий, и побежал выполнять распоряжение. А я Леню попросил сделать для меня исключение, в смысле послабления режима временного ограничения передвижений:

"Сейчас я должен до Камаза один пробежаться, пока лишних следов на проселке нет. И пока вы их собственным Газоном окончательно не уничтожите, когда с Палычем туда же поедете".

"Так мы их уже уничтожили", – напомнил Леня.

"Не все. Кое-где на проселке есть вторые объезды слишком разбитых участков, в том и посмотрю, где мы еще не проезжали".

Леонид посмотрел на меня, покачал головой, и согласился:

"Что с тобой сделаешь. Все равно побежишь, ты же на всяких следах зацикленный. Только револьвер захвати, партизан наш – вооруженный".

"Если что – на поражение бей гада!" – Палыч посоветовал с кровати, и Леня по очереди показал и ему, и мне кулак, что бы этого я не вздумал делать.

Часть десятая.

От домика я спустился к роднику рядом со столовой, от него еще ниже в долину, и по кустикам-кустикам, что бы меня никто не засек, с пол километра пробежал согнувшись. После чего из долины выбрался на проселок, уже вне зоны видимости из отряда, и начал искать, что на нем осталось после нашего Газона, с Леней за рулем.

Как и следовало ожидать, все следы мы уничтожили. И я, дурак, это позволил! Не возмутился, не объяснил начальнику, что они могут понадобиться, хотя бы ментам! Оставалась слабая надежда на объезды, которые Камазы проторили в нескольких местах рядом со слишком разбитым проселком. Их я тщательно просмотрел, отпечаток большого сапога нашел, причем один, потому что кто-то объезд всего лишь перескочил, а не пробежал по нему. Отпечаток был плохонький, для сравнения с другими не годный, но когда я его замерил, и сравнил с длиной сапога в палатке под раскладушкой партизана, убедился твердо: сапоги разные. Тогда кто отпечаток оставил, если не партизан? Не поленился, приволок два больших камня, положил рядом с отпечатком. Что бы машина это место объехала.

Отсюда были видны кусты, за которыми мы нашли Палыча, пребывавшего в отключке. К ним я подошел, еще раз все вокруг тщательно осмотрел. Ничего нового. Только примятая и поломанная трава, на ней знакомые остатки аптечки и бутылка, из которой Палыча чем-то поили. Недавно я ее уже поднимал и смотрел – тогда внутри была влажная, а на дне водички немного оставалось. Сейчас бутылка была не только сухой, а и хорошо нагретой солнцем. И внутри, от дна до горлышка, белела полоса тонкого налета, какой остается в старых бутылках, если их вымыть с содой, не совсем тщательно сполоснуть и положить сушиться на бок. Неужели этот осадок и есть дурь, которой Палыча траванули? Нашел в кармане кусок бумаги, скрутил в пробку, бутылку заткнул и только сейчас дошло, что на ней могли остаться отпечатки пальцев злодея! А я ее уже лапал, оставил отпечатки свои! Засунул бутылки в коробку аптечки, взял с собой. И от кустов вернулся к проселку, к тому месту, где Палыч лежал в спальнике рядом с Камазом, когда партизан чем-то огрел его по голове.

Здесь трава была смята и поломана еще сильнее. Видно, что Палыч поужинал – валялись клочки смятой газеты, пустая консервная банка. Но меня интересовал предмет, которым Палыч получил по голове, причем получил так, что голова оказалась целой, если не считать небольшой шишки, а сознание из нее вылетело. Здесь же подходящего предмета не валялось, даже приличного камня. Пришлось мне побегать пошире, и от этого места, на расстоянии хорошего броска, нашел старую, утильную рукоятку кайла, обязательного рабочего инструмента любого канавщика. И конец рукоятки был обмотан в несколько слоев пестро раскрашенной рубашкой-безрукавкой, которую все в отряде видели по вечерам на влюбленном канавщике! Когда партизаном тот еще не был!

Да и сейчас парень, если конечно это Гриша, похоже, не совсем свихнулся: убивать Палыча не планировал, раз орудие обмотал тряпкой, наверное и в меня из Макарова стрелять не начнет, ежели вдруг встретимся. Но зачем, зачем Камаз сжег? Неужели из-за денег, которые Палыч с напарником везли платить за товар? В такое не верилось, партизан был любовью прибабаханый, а не жаждой наживы, причем путем преступным. И, кстати, в чем же он остался, ежели рубашку свою на "орудии оглушения" оставил? Позагорать решил, что ли?

Глянул в сторону Камаза – там поднимался слабенький дымок, как от небольшого костерка. Значит, благополучно сгорел, в остатках можно поковыряться. И там же дождаться машину с Леней и Палычем – по времени они скоро должны подъехать.

От Камаза остались одни железки. И стоял он на железных дисках колес, а от остатков резиновых покрышек тянулись слабенькие дымки. Стараясь не прикасаться к черным от копоти железякам, заглянул в кабину – бардачок открыт, Макарова в ней нет. Значит, все же на пистолет партизан позарился.

В остатках кузова – раздутый бидон с сорванной крышкой. Это в нем хранилась вода, наверное при пожаре закипела, и пар раздул изделие в подобие бочки. Маленькую канистрочку, которая хранилась в кабине, я тоже нашел. Вернее, ее остатки – была алюминиевой, и почти вся расплавилась. И получается, что партизан из отряда, если хоть что-то соображал, шел к Камазу со своей водой. А если без нее – то на нашем роднике нужно вечером его ждать, потому что никаких других парень не знает, а без воды в нашей жаре долго не протянешь.

Зная, что вырученные за товар деньги оставались в Камазе, я попробовал поискать остатки либо кейса, либо небольшого чемоданчика, в котором они могли быть. Все просмотрел в остатках и кузова, и кабины – ничего не нашел, даже металлических уголков и застежек, которые сгореть вроде бы не должны. Но, может деньги были спрятаны в другом месте, о котором я и не подозреваю? Тогда нужно дождаться Палыча – очень важно понять, сгорели деньги, или их унесли с собой. Потому что если унесли – то не из-за них ли все затеяно. А с учетом подозрительно большого отпечатка сапога, принадлежащего непонятно кому, это мог сделать вовсе не наш канавшик, а кто-то другой.

По времени, Леонид и Палыч должны были вот-вот подъехать. А мне очень хотелось найти рядом с остатками Камаза еще один отпечаток большого сапога. Я чуть ли не на четвереньках ползал вокруг по траве, пока не услышал наш Газон, и нечего не нашел!

Из подъехавшей машины Палыч выскочил первым, сразу полез в кабину Камаза, потом из нее выскочил, и что-то начал искать в железках за ней, а районе запаски. Леня за ним не полез, дождался меня:

"Что нашел?"

"Ничего хорошего", – ответил так, что бы Палыч не услышал, – "пистолета нет, денег тоже. А сгорели или партизан увел – это сейчас он определит", – кивнул на Палыча.

"Ну гад, ну подонок,....", – дальше Леня перешел на ненормативную лексику, – "Пистолет то зачем дураку! Теперь о нем хочешь не хочешь, а ментам говорить придется! Будут ловить, а он по дурости разок стрельнет – и в ответ пулю получит!" Леня еще бы долго фантазировал, насчет судьбы партизана, но здесь к нам подошел Палыч:

"Все унес. И пистолет, и деньги. Если б сгорели – я б остатки нашел, а их нет".

Видок и у Лени, и у Палыча был такой, словно они уже в ментовке, в наручниках, дают показания. Что бы от мрачных мыслей отвлечь, я предложил:

"Давайте вперед проедем, километра два-три. Убедимся, что партизан в ближайший поселок побежал – тогда он на проселок должен выйти, и мы следы его увидим". Идея мужикам понравилась, и все полезли в кабину Газона.

Проехали не два-три километра, а целых десять. И никаких следов по проселку, кроме заячьих, лисьих и сайги! А так надеялись, что вот-вот партизан на проселок выйдет, и мы увидим отпечатки его туфель! Или больших сапог кого то другого.

Не вышел, и настроение всем поубавил: значит, крутится возле отряда, с пистолетом, и непонятно, что у него на уме.

Вернулись в отряд, и Леонид собрал мужиков-ИТРовцев на еще одно совещание.

"Плохи дела ребята", – заставил публику затихнуть, уже вступлением, – "ЧП такое, что хуже не придумать: канавщик наш полностью головой тронулся: Палыча", – посмотрел на того и покачал головой, продемонстрировал сочувствие, – "оглушил и отравой напоил, Камаз сжег. Но от отряда не ушел, где-то рядом крутится без еды и воды. Значит, ночью здесь появится. И непонятно, что у него на уме", – помолчал, обвел всех взглядом, – "Всем быть настороже! В палатках и домиках спать по очереди! Караульным – выстрел в воздух, как только этого ненормального увидят!" – помолчал, и потише добавил, – "У него может оружие быть".

Народ ситуацию прочувствовал, но испугался не очень. Парень то – середнячек, в смысле физического развития, а насчет оружия – никто и не поверил, потому что ружья у него не было и все это знали, а насчет Макарова Леня промолчал. Однако повышенную бдительность проявить ночью согласился. Кое-что с Виталием, назначенным начальником караула, ребята согласовали, и разошлись. После чего в лагере возникло оживление: шло переселение девушек из палаток в домики, в том числе уже заселенными не только женщинами, а и представителями мужского пола.

Розу и Вику Леня привел в наш домик, следом за ними Рома принес их спальники.

"Будете жить, до моего возвращения", – заявил Леня девушкам, – "спать здесь, как-нибудь вдвоем уместитесь", – показал на свою кровать, – "и Юру во всем слушать!" – с серьезным видом погрозил им пальцем, после чего улыбнулся, – "Можете заказать, что вам из партии привезти!"

"У нас денег нет!" – пискнула скромная Вика.

"А мне – водки бутылку!" – с вызовом на Леню продвинутая Розочка посмотрела, – "И в долг, конечно!"

Тот обреченно вздохнул и покачал головой. После чего из дома ушел, и заскочил на минуту только утром, за документами и своим Вальтером.

"Остаешься за старшего", – не забыл мне напомнить, – "А я поехал. Палыч и его напарник со мной", – те ночь провели в палатке студенток.

"Удачи!" – пожелал я с улыбкой, потому что понял: ночью ничего серьезного не случилось.

"Лучше к черту пошли!" – ответил Леня серьезно, на ответную улыбку настроения у него не хватило.

Часть одиннадцатая.

Единственная исправная машина из отряда уехала. Я из домика вышел, мужиков проводил, и пошел по отряду проверить – как это обычно делал начальник – все ли в порядке.

В столовой завтракали четыре канавщика, а рядом с ней прохаживался Слава, с ружьем, одолженным Виталием.

"Никого ночью не видел?" – поинтересовался для проформы, потому что, если б видел – из ружья бы пальнут и всех в лагере разбудил.

"Спокойно все", – ответил позевывая; глянул на часы, – "мне еще два часа стоять, потом Сашка сменит", – то-есть, молодой геолог, – "и пойду отсыпаться".

"А второй где?" – по договоренности, караульные должны ходить парами.

"Только что к себе ушел. Светло, отряд проснулся – вдвоем с ружьями торчать уже нечего".

"Ружья на всякий случай и днем держите наготове", – не то приказал, не то посоветовал, и Слава кивнул головой, подтвердил, что понял.

С другого конца лагерь охранял Егорыч, старый техник и надежный мужик. Устроился он за крайним домиком, с непонятно чьим ружьем, и с комфортом – на табуретке.

"Все в порядке", – доложил поднимаясь, – "никого не видел", – заулыбался, – "Тишь да гладь, да божья благодать! Так бы на фронте, когда в дозоре стоял!" – напомнил о своей военной молодости.

Здесь забамкала железяка, приглашая народ в пол восьмого на завтрак – так поздно по случаю вынужденной общей камералки.

"Ну вот, и моя служба кончается!" – Егорыч со стула поднялся, – "Пошел сменщика будить!" Я тоже пошел, будить в домике временных очаровательных постоялиц.

После завтрака ИТРовцы в камералке занялись своими бумажками, молодым радиометристам я тоже нашел работу: парочку определил в столовую в помощь поварихе, остальных отправил ломать саксаул, что бы позднее, когда появится свободная машина, к той же столовой его подвезти. Топики нашли работу сами, оставшийся шофер начал снимать разрезанные покрышки с дисков колес, канавщики давно ушли к своим канавам. Теперь можно поговорить с Виталием, насчет недавних событий, в том числе и ночных.

"Подозреваю, что партизан не на юг побежал, к ближайшему поселку, а на запад, в партию", – предложил вариант Виталий, когда мы уединились в моем домике, – "Потому вы вчера его следов и не увидели!"

А что? Возможный вариант: в партии парень все знает, может и знакомые есть, кто согласится помочь. Только двести км пешком, еще и без рубашки, которую он оставил на черенке кайла, а нашел ли что взамен в Камазе, прежде чем его поджечь, я не знаю. Да и по пути всего один маленький родничок, который еще найти нужно. И если насчет рук партизана сказать ничего не могу, все же каждый день мышцы накачивал, лопатой и кайлом махал, то вот ноги – тренировать как геологам в ходьбе и беге, ему не приходилось. Так что вряд ли 200км осилит. Да и понимать должен, что на подходе к партии его менты будут ждать. Но на всякий случай вариант проверить не помешает:

"По проселку на партию пешком не ходят. Ну если только рядом с отрядом, с девушками кто-нибудь гуляет. Вечером я и пробегусь, подальше, километров пять, проверю, появятся ли следы".

"Так наша машина утром все затерла", – напомнил Виталий.

"Если шел – найду, можешь не сомневаться!" – с улыбочкой ответил, что б не забывал: он специалист – сайгу на машине гонять, а я – частенько по следам ее выискивать.

Виталий тоже улыбнулся, понял меня, и предложил вариант два, совсем невероятный:

"У партизана с головой не все в порядке. Не удивлюсь, если он себе харакири сделал!"

Ну не знаю. Насчет головы согласен, но харакири... с чего бы? Он же главного не добился – отплатить за Розочку напарнику Палыча. Если б он Рому... того..., то последующее харакири как-то оправдывалось. Я уже придумывал, что Виталию ответить, но не успел, потому что услышал еще вариант, уже третий:

"А может никуда и не побежал, прячется возле отряда, и надеется, что друзья канавщики втихаря кормить и поить будут!" Здесь я ответил не задерживаясь:

"Насчет харакири – фантазируешь, а насчет друзей-канавщиков – все правильно. Придется проверить, только незаметно: начнет ли кто брать в поле тормозок. Раньше – не брали, знаю точно".

"Тогда так: ты сегодня со следами разбираешься, а я завтра утром за канавшиками понаблюдаю, что они с собой в поле возьмут. И с поварихой поговорю", – показал руками, что поговорит...ненавязчиво и конфиденциально.

"Но отряд караулить продолжаем, как раньше договорились!" – предупредил Виталия, что расслабляться не будем, мало ли что. И я за все в ответе.

Теперь мне очень хотелось узнать, как Виталий отнесется к подозрительным фактам, которые я в силу своей вредности вчера заметил, но объяснить не мог. Начал с небольшого вступления:

"Мы все уверились, что и Палыча отключил, и Камаз спалил наш канавщик. А если не он партизан, а кто-то другой?"

У Виталия глаза на лоб полезли:

"Как другой? Только у канавщика мотив был, и ни у кого больше!"

"Мотив был – наказать напарника Палыча, но не его самого, и тем более не Камаз и отрядные машины!" – предложил я свое мнение, по этому самому мотиву.

"Он уже чокнутым был, не понимал что делает!" – Виталий стоял на своем. Пришлось кое-чем с ним поделиться:

"Утром, когда ездили за Палычем, я на проселке нашел следы не только Розы и Ромы – те были в босоножках, а и еще чей-то, от очень большого сапога. Наш канавщик такой оставить не мог – вечером и ночью бегал в туфлях, и это все видели. А сапоги и сейчас в палатке лежат, и размером намного меньше!"

"Мало ли кто там в сапогах прошлепал!" – не убедил я Виталия, – "Что, в отряде любопытных мало? Ты, как следопыт, и разберись, кто там отметился!"

"Это не все", – не дал я ему позлорадствовать дальше, – "канавщик Гриша– это стопроцентно – ни одного следа на проселке не оставил!"

"Скажи, что не нашел!" – Виталий усмехнулся, – "А то сейчас договоришься, что канавщик вообще не при делах! И непонятно почему мы его уже сутки ищем!"

"Ладно, пусть не нашел", – не стал я лезть в бутылку, – "пробежал парень рядом с проселком по траве и щебенке, где уж там найти! Но что б придумать у наших машин колеса порезать, Палыча отключить, Камаз сжечь – сомневаюсь. Не видел в парне агрессивности, а слюнтяйства – сколь хошь!"

Виталий задумался, вид принял сосредоточенный.

"Насчет агрессивности и слюнтяйства ты прав. Но не забывай, что парень чок-нул-ся! Не соображал он, что делает! Вот так!" – и одарил меня взглядом полного превосходства. А что? Может и прав!

Виталий ушел, проверить чем занимаются его техники, а я решил свои рабочие бумажки посмотреть в домике, слишком в палатке-камералке собралось много людей. Устроился за столом, с час посидел над картами, подумал, кое-что подрисовал. Потом в домик зашла временная квартирантка – Розочка. Покопалась в своей сумке, потом зашла ко мне сзади, через плечо начала смотреть, чем занимаюсь.

"Красиво рисуете, Юрий Васильевич!" – и наклонилась пониже. Так, что ее груди, размера.... – не знаю какого, но если соотнести с моей ногой сорок четвертого, если не сорок пятого, то будет как раз – не вместились в пространства между нами, и воткнулись в мою спину.

"Роза, не балуй!" – предупредил дивулю. На что она без всякого смущения ответила:

"Подумаешь! Мне что, до вас и дотронуться нельзя? Я ж опыт перенимаю, как карты красиво рисовать!" – но от меня отодвинулась.

"Перенимай у своего парня!" – посоветовал, даже к ней не обернувшись.

"Пусть он у меня перенимает!" – Розочка, как я понял по игривому тону, сзади улыбнулась, – "Я б и вас могла поучить!"

"Это чему же?" – обернулся к ней и сам не мог не улыбнуться.

"А все по тому же!" – и положила руку мне на плечо.

"Ни-ко-гда!" – улыбнулся я как можно лучезарней, – "Ты лучше подарок Ромы, крестик, лишний раз поцелуй!"

"Фу!" – дернулась, руку с плеча убрала, – "Какой вы бука!" – и из домика выскочила. Ну девуля, ну дает, представляю, что ждет ее мужа!

Но из рабочего настроя она меня вывела, и мысли опять вернулись к этому чертову партизану. К тому, что вместо крайне необходимого отпечатка его туфель я нашел отпечаток большого сапога, и точно другого человека. Тогда вопрос: "Кого?"

Я перебрал в памяти всех отрядных мужиков – сапоги носили только те, кому не приходилось бегать по горкам. Остальные предпочитали легонькие кеды, и в данный момент меня не интересовали.

И кто же у нас не бегает? Канавщики точно. Их к месту работы подвезли на машине, и там же забрали. Им, кстати, без сапог и работать опасно. Сорвется камень и по ноге хрястнет – сапог и защитит, отделается работяга синяком.

А большие сапоги всего у двух: у "Пахана", длинного тощего, бывшего зековского авторитета, пытавшегося и в отряде качать права, и еще у одного работяги, роста среднего, и квадратной конфигурации. Только вопрос: зачем одному из них по проселку гулять, тем более ночью, ежели все канавщики еще по светлому в своих палатках затихали, после тяжелейшей работы.

Шофера тоже не бегают, но я никогда никого из них в сапогах не видел. Так что отпадают.

Больше никто не припоминался. То-есть, проверить мне нужно всего двух человек. Но как? Не полезешь же замерять у мужиков обувку на ногах рулеткой, а в отряде под ногами щебенка, на которой следов не остается. Придется завтра за работягами проследить, когда они пойдут из отряда по проселку к своим канавам. Нехорошо, конечно, но что делать?

А после ужина я пробежал по выезду из отряда на партию, километров семь. И никаких следов хотя бы отдаленно подходящих под человеческие не увидел! Партизан наш в партию точно не рванул.

Вернулся в отряд, а в домике Розочка, в кровати и одна. Смотрит на меня с улыбочкой.

"А Вика где?" – поинтересовался, где мне в случае чего придется ту искать.

"Вике хорошо", – вздохнула и приняла вид несчастной, – "Слава ночью дежурит, а они с Сашенькой одни в домике остались!"

Я молча погасил свет и плюхнулся в кровать: разговаривать с квартиранткой мне противопоказано, мысли у нее всегда на одну тему.

Часть двенадцатая.

И вторая ночь прошла спокойно. Караулы утром я проверил – Саша и опять Егорыч были на местах. Виталий и канавщики в столовой уже завтракали. Поздоровался и сел рядом с ними.

"Копать кончаем, начальник", – напомнил мне "Пахан", – "готовь работу".

"Будет работа", – ответил, и невольно взгляд скользнул на ноги работяг, убедиться, что они в сапогах.

Дождался, пока мужики после завтрака перекурили, натянули на себя рабочие робы, набрали в канистры водички, и потянулись из отряда, вначале кучей, потом расходясь по одному от проселка сторону. Когда скрылись в горках, не торопясь пошагал за ними.

Рядом с отрядом следов на проселке было много. Столько, что друг друга перекрывали. Подальше от него, их количество начало уменьшаться, потом остались только наших работяг. Пока они не начали отворачивать к своим канавам. Последним, чьи следы уже никто не перекрывал, отвернул канавщик, для меня неинтересный: сапога носил точно меньшего размера, чем нужно. Здесь я развернулся и пошел назад, пытаясь разглядеть, где хозяева самых больших сапог с проселка свернули к своим канавам. Ну а кто их копает – я знал отлично.

Ничего не получилось! Да, два канавщика имели большие сапоги, да, нашел я их отпечатки, и места, где они с проселка исчезали. Да, по канавам определил их хозяев. Кого раньше и предполагал! С одинаковыми сапогами! По размеру близкими с тем, отпечаток которого я нашел в воскресенье и рядом положил два камня. И который к идентификации не годился, кроме разве что размера! Ну и чего добился? А ничего. Хотя нет: два подозрительных человека все же есть.

Вернулся в отряд, зашел к Виталию.

"Ни-че-го!" – помотал тот головой на мой выразительный взгляд, – "У поварихи никто ничего не брал, ни вчера, ни сегодня!" – то-есть, партизана его коллеги втихаря не поили и не кормили.

"На проселке в партию следов тоже нет", – подтвердил я, что партизан и там не отметился.

"Два дня ни слуху ни духу, в нашей жаре, без еды и воды", – Виталий помотал головой, – "значит харакири сделал. Или просто загнулся, в пустыне ему одному не выжить".

"Он от отряда никуда и не убежал – следов нигде не оставил. А столовая у нас – на отшибе, и караул ночью в ней не сидел. Так что мог придти, и за водой, и на кухне пошарить".

"Точно не приходил", – Виталий с уверенностью, – "я и об этом повариху порасспрашивал – никто в погребе не шарился, она на него по моей просьбе замок повесила. И на кухне ничего не лежало – я и об этом вчера позаботился".

Сказал, и у меня в голове мелькнуло: может, действительно наш канавщик, этот тюхтя-матюхтя, уже в другом мире? Не от харакири, конечно, а помощи того, кто оставил отпечаток большого сапога? Может, нам действительно нужно труп искать?

"Что дальше будет?" – поинтересовался у Виталия, постарше меня по возрасту, а значит и поопытней.

"Искать. Завтра менты прикатят – и начнем. Глядишь – по запаху и наткнемся. Только", – он на секунду задумался, и уже с тревогой", – "сейчас возьму пару ребят, и все остатки сайги вокруг столовой соберем и закопаем. А мясо спрячем. Вдруг с ментами еще кто-либо прикатит, вроде охотинспекции!"

"Повариху предупреди, что бы и завтра, и послезавтра все с тушенкой готовила", – предложил я еще одну меру предосторожности, – "а ребят, у кого ружья есть – что бы припрятали. Мало ли чем менты могут заинтересоваться и что в отряде искать!"

Виталий с озабоченным видом – он же не последний в незаконной добыче сайги – пошел организовывать маленький субботник, а я зашел в камералку, посмотрел чем там занимаются, кое с кем поговорил, кое-что техникам подсказал. И что бы дальше не толкаться и всем мешать, палатку-камералку покинул, и побежал по проселку на юг, к отпечатку сапога, для защиты которого положил рядом неподъемные два камня. Должен я еще раз его посмотреть и сравнить с сегодняшними отпечатками сапог двух канавщиков. И, если они окажутся равными по размеру, все же попробовать найти отличия или сходства по другим признакам.

Подбежал к камням – выматерился (про себя) и в сердцах сплюнул: один из них понравился лисе, она вокруг его потопталась, и подняла лапу. В итоге, от ценнейшей улики ничего не осталось, и мне соваться с ней к ментам бесполезно. Теперь канавщик Гриша – партизан для них однозначно!

Часть тринадцатая.

Менты прикатили к обеду. Уазик остановился за нашим домиком, из него вылезли шофер с погонами сержанта, Леня, Палыч, Рома, и казах в звании капитана. Шофер полез в двигатель, остальные в домик зашли, со мной поздоровались. Капитан облюбовал табуретку, другим достались кровати.

"Ну и жара!" – подергал страж порядка на груди офицерскую рубашку, выгоняя из под нее тепло и пот в надежде охладить тело; выбрал из присутствующих меня, – "Что у вас нового? Поджигатель не появлялся?"

Я поискал глазами Леню, и он мне кивнул, разрешая ответить:

"Нового ничего, поджигатель не появлялся и следов своих нигде не оставил".

"Разберемся", – уверил капитан, и от меня взгляд перевел на Леню, – "Домик найди, что б я со свидетелями и подозреваемыми мог поговорить один на один".

Я усмехнулся, насчет "подозреваемых" – уж не Розочка ли это, или ее Ромочка, а Леня вопрос с домиком решил мигом:

"Здесь и говорите".

Потерпевшие – Палыч и Рома – зашевелились, не зная что делать: продолжать сидеть, или пора подниматься, из домика сваливать, и ждать своей очереди. Леня, однако, посчитал момент подходящим показать себя радушным хозяином:

"Только вначале я вас в столовую приглашаю!"

"Обед – хорошо!" – заулыбался капитан, – "Веди давай! Проверим, как народ кормишь!" – и с табуретки поднялся. Все из домика начали выходить, и я Рому тормознул, потому что заметил Розу и Вику, которые собирались прорваться в домик к своим сумкам – переодеться к обеду, но боялись это сделать при представителе милиция. Девушкам я махнул, что б заходили, и объяснил, что они должны вернуться в свою палатку, и Рома поможет им перетащить туда вещи. У того на шее зависла Розочка, но когда страсти поутихли, незаметно скосила на меня глазки и подмигнула. Вот зараза!

С обеда капитан вернулся довольным, в сопровождении Лени. Табуретку проигнорировал, плюхнулся на мягкую кровать:

"Подремать бы часок!" – это для нас с улыбкой, после чего на физиономию напустил серьезность, – "Но дела ждут! Сейчас поедем на место преступления, смотреть сгоревшую машину!"

Минут десять он к поездке готовился – на кровати копил силы, после чего с сожалением вздохнул:

"Все, пошли!"

Приказ касался Лени, и я посмотрел на него: мне то что делать.

"И ты тоже!" – капитан торнул в меня палец, – "И хозяин сгоревшего транспорта тоже!" – это он уже Палычу.

Я так и не понял, зачем к остаткам Камаза мы ездили. Наверное, капитан хотел убедиться, что он точно сгорел, и голову ему не морочат. Леня показал ему все значимые места: и где Камаз стоял ночью, и где Палыч ночевал в спальнике, и куда его преступник оттащил от проселка, что бы не лежал на виду. К моему удивлению, капитан не то что не пытался что-то получше разглядеть на земле – он ни разу не нагнулся! А я, дурак, все здесь на коленях исползал, следы выискивал!

Остатки Камаза капитан все же обошел, пальцем потрогал какую-то железяку, после чего палец осмотрел, убедился, что он в саже, и больше ни к чему не притрагивался.

"Сам виноват!" – строго объяснил Палычу, – "Для машин асфальт есть, что бы товар возить, а степь – для чабанов, овец пасти! Нечего в ней посторонним делать!" Хорошая философия! Оказывается, и мы, геологи, тоже здесь посторонние, раз к чабанам и овцам не имеем отношение!

Я уже понял, что поджигатель Камаза определен – это несчастный канавщик Гриша. И приехали менты в отряд всего лишь для галочки: капитан ничем не заинтересовался, никаких следов не выискивал, у нас о них не спрашивал, и, похоже, собирался дела в отряде сегодня же закончить. Что он тут же подтвердил:

"Все, поехали!" – отдал команду, и пошел к Уазику. Мы, естественно, за ним без возражений.

"Чайку организуй!" – непонятно кому приказал капитан в домике, как только в него зашли. Пришлось мне бежать в столовую, чай организовывать. А когда с горячим чайником вернулся к домику – возле него толкались Леня, Палыч и Рома, а в нем капитан допрашивал "подозреваемую" Розочку. Рому, который не находил себе места, я постарался пристроить к делу: развести в сторонке костерок и не давать чайнику остыть. После чего подошел к серьезным мужикам:

"Что он от нее хочет?" – то-есть, капитан от Розочки.

"А я знаю?" – это Леня с возмущением, а дальше тихонько, что бы до Ромы не донеслось, – "Он девку чуть ли не раздел глазами! Засуетился, блин!"

Палыч рядом хехекнул пару раз со смешком, и здесь дверь домика распахнулась, словно от удара тараном, выскочила пылающая гневом Розочка, и с не меньшим эффектом ее захлопнула.

"Козел! Лапать меня вздумал!" – и с гордо поднятой головой пошла в сторону своей палатки. Рома от костерка кинулся за ней, а Леня посмотрел им вслед, и первый раз при мне Розочку похвалил:

"Разборчивая девушка. Капитану облом вышел!"

Дверь в домик распахнулась еще раз, но не столь захватывающе, из нее выглянул раскрасневшийся капитан, словно собираясь отдать приказ "подозреваемой" вернуться для продолжения "допроса". Но увидел нас, понял, что слова Розы мы слышали, и вид принял серьезный:

"Чай когда пить будем?"