Текст книги "Тачанка с юга"

Автор книги: Александр Варшавер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

13

Когда совсем стемнело, мы начали собираться в дорогу. Борода сел рядом с Аркадьевым, вежливо попросил:

– Откройте рот, чтоб я не причинил ущерба вашей бесценной челюсти.

– Вы что хотите? – встревожился Аркадьев.

– Ничего, только вот носовой платочек вложу в рот, чтобы вам не застудиться.

– Палач! Хам! Да как ты смеешь! – взвился генерал, пытаясь ударить Кирилла связанными ногами, но Борода спокойно делал свое дело и приговаривал:

– Голос вам надо поберечь. Много у вас спросят, много придется отвечать.

Вскоре Аркадьев мог только мычать от злости. Кирилл же послал меня разведать выезд из леса.

Некоторое время, притаившись в придорожных кустах, я прислушивался. Солнце уже садилось. Длинные вечерние тени легли на землю. Вокруг было тихо. Я решил было выйти на дорогу, но вдруг издалека, со стороны Жердевки, раздался топот. Вскоре появился всадник. Это был Гусар. Я бегом вернулся и доложил Бороде.

– Эх, черт возьми! – расстроился Кирилл Митрофанович. – Наверно, что-то забыли передать. Гусар побывал в Жердевке, а может, и дальше. Там тачанку никто не видел, вот он и заметался. Больше ждать нельзя!

Борода вывел лошадей на дорогу. Отдохнувшие сибирки резво взяли. Правил Борода, а я с карабином наготове охранял тыл.

Было уже совсем темно, когда мы, никого не встретив и даже не потревожив собак, проехали Жердевку.

– Пронесло! – обрадовался Кирилл. – А я уж думал: не миновать нам боя. Только бы Гончары проехать без шума. Каких-нибудь десять, от силы двенадцать верст – и все в порядке!

Неожиданно мы очутились на берегу довольно широкой реки и увидали причальные мостки. По-видимому, здесь был перевоз. Борода сошел с тачанки, постоял в задумчивости, тихонько присвистнул, сказал:

– Вот так номер, палка-махалка! Похоже, что Ворскла, а если Ворскла, то мы взяли сильно вправо. Попробую перегнать паром. Он быстро разделся, взял кольт и поплыл на боку, держа пистолет над водой. Я застыл в томительном ожидании.

На том берегу что-то зазвенело, послышались глухие удары, а потом на воде зачернело большое пятно, постепенно принявшее очертания парома. Вскоре паром тихо причалил к мосткам. Борода бросился к одежде.

– Еле-еле цепь отомкнул, – стуча зубами, рассказывал он. – Хорошо еще, что замок жиденький попался. А кольт, наверно, попортил: я им, как ломиком, орудовал. Давай заводи коней. Ай, сколько времени потеряли!

На рассвете (верстах в пятнадцати за Гончарами) мы расположились на дневку в глубоком овраге, густо заросшем кустарником и невысокими деревьями. По дну оврага протекал ручеек.

Борода снял с тачанки Аркадьева, развязал ему руки, вытащил из его рта платок и гостеприимно предложил:

– Отдыхайте, гражданин Аркадьев, набирайтесь сил, впереди еще одна ночь.

Управившись с лошадьми, мы отдали должное стряпне старой Бабашихи: и пирожки, которые мы запивали ледяной родниковой водой, и курочка после тревожной ночи показались необыкновенно вкусными.

Аркадьев от завтрака отказался.

– Зря, зря, гражданин Аркадьев, – посетовал Борода. – Что может быть полезнее для здоровья, чем ранний завтрак на лоне природы? Или вы голодовку объявили?

Аркадьев что-то буркнул и отвернулся.

– Что ж, дело ваше, насильно кормить не будем! – усмехнулся Борода. – Ты, Саня, поспи, а я немного поскучаю с генералом: больно он стал неразговорчивый.

Я лег под кусты на попону и сразу провалился в сон.

Солнце висело высоко, было, наверно, уже часа четыре, когда меня растолкал Борода.

– Вставай, вставай, палка-махалка! Нужно ехать дальше!

– Как же мы днем?…

– А так же, как и ночью!

– Да я не об том, а…

– Акать нечего! – строго сказал Борода и зашептал мне в ухо: – Нас обнаружили. Что-то в кустах зашумело, я – туда. Пистолет держу в руках. Смотрю, парнишка пасет корову. Увидал меня, испугался, да как стреканет прочь с криком: «Караул!» Сейчас он всю округу подымет.

Пока я запрягал сибирок, Борода связал руки Аркадьеву. Генерал, очевидно, уже понял, что сопротивляться бесполезно, и, когда Борода поднял его и посадил в тачанку, Аркадьев заговорил:

– Послушайте, я даю вам честное слово офицера, что не буду кричать, только не вяжите мне рот.

– А вы знаете, что по этому поводу написал один великий человек? Не знаете? – И Борода продекламировал: – «…С волками иначе не делать мировой, как снявши шкуру с них долой…» Попробую вам поверить, хоть и не надо бы перечить дедушке Крылову. Но предупреждаю!…

– Спасибо, солдатское спасибо… А пугать меня не нужно – моя песенка спета. Еще раз спасибо… – Неожиданно голос генерала стал жалобным.

– Чего это вы вдруг солдатом стали, ваше превосходительство?

– Молодой человек, – уже напыщенным тоном заявил Аркадьев, – все военнослужащие, от рядового до генерала – солдаты родины!

– А кем их считать, когда они идут против своей родины? – спросил Борода. Аркадьев опустил голову, промолчал, и Борода подытожил разговор: – Я бы вам сказал, гражданин, да вы и сами знаете…

По дороге мы встречали и обгоняли крестьянские подводы, запряженные медлительными волами. Дядьки вежливо здоровались и долго смотрели нам вслед. Мы миновали две небольшие деревни и выехали к развилке дорог. Неподалеку на лужке хлопчик лет десяти пас овец. Борода подозвал его и спросил, как называются ближайшие села. Пастушок долго молчал, рассматривая тачанку, потом почесал ногой об ногу и спросил:

– А вы куда едете? Кто вам нужен?

– Да никто нам не нужен, только интересно, как называются села, – ответил Борода.

– Ага! – важно кивнул парнишка. – Если вам интересно, то налево будет дорога на хутор Петровку, а прямо – видите церковь? – это будет Катериновка. – Он солидно откашлялся и попросил закурить.

– Не курим! – с досадой ответил Борода и погнал сибирок к церковной колокольне.

– Вот уж никак не думал, что попадем на эту дорогу, – огорченно признался он. – Проезжать через Катериновку, да еще засветло, совсем ни к чему.

– Заблудились? – спросил я.

– Нет, едем правильно. Только Катериновку нужно было бы объехать стороной.

– А что это за село, Кирилл Митрофанович?

– Село как село. Будь таких сел побольше, мы бы с тобой, Саня, не занимались бандитами. Туда ни один бандит носа не сунет, а если попробуют, то… об этом подробно сможет рассказать гражданин Аркадьев. Верно я говорю? – обратился Борода к нашему «пассажиру». Тот молчал, и Кирилл объяснил: – В Катериновке, Саня, очень крепкий комитет бедноты, много бывших фронтовиков. Они организовали сильный отряд самообороны. У всех винтовки, кажется, есть и пулеметы. Наверно, на околице застава. Не везет нам сегодня, палка-махалка!

Борода озабоченно помолчал.

– Я не понял, Кирилл Митрофанович, почему не везет? Ведь если комитет бедноты и фронтовики…

– Комитет, фронтовики, – перебил Борода, – а ты забыл, кто мы? А документы у нас какие? Да еще этот… Если его здесь опознают, то живым не выпустят, а нас в лучшем случае повяжут и отвезут в район. – Борода придержал лошадей и остановил тачанку. – Может, вернуться да переждать где-нибудь до ночи? Как ты думаешь, Саня?

– Где же переждать, Кирилл Митрофанович? Мы уже верст десять едем, а все поля и поля, да те две деревеньки.

– Да-а! – Борода сдвинул фуражку на нос, почесал затылок. – Эх, палка-махалка, была не была – поедем! Авось проскочим! Ты, Саня, в случае чего, ни с кем не болтай. А сейчас отвяжи задержанного от тачанки и спрячь карабин. Если придется стрелять, бей из пистолета над головой или под ноги: люди-то свои. – Он озабоченно покачал головой: – Вот задача! – Потом пустил лошадей шагом и сказал Аркадьеву: – А вы в Катериновке помалкивайте и не высовывайтесь из капюшона.

– Боитесь, что свой народ узнает? Хороша же власть! – недовольно пробурчал Аркадьев.

– Мы-то свои, узнают, не узнают – разберемся, а как вас узнают, тут вам и конец: катериновцы хорошо помнят ваш зимний налет. И еще: если кто подойдет близко, начинайте стонать, а я скажу, что везу заразного больного.

У околицы Катериновки, возле столба, на котором висел медный таз, стоял седоусый дед, вооруженный берданкой. Он вышел на дорогу и щелкнул затвором.

– Стой! Хто такие будете? Куда путь держите? Аркадьев громко застонал и несколько раз попросил:

«Пи-ить, пи-и-и-ть!»

– Добрый день, – вежливо поздоровался Борода и снял фуражку.

Аркадьев снова застонал и начал ворочаться.

– Хто такие? – повторил дед.

– Я фельдшер, везу больного в город.

– А що з вашим недужным?

– Похоже на холеру, – хладнокровно ответил Борода. Дед шарахнулся от тачанки, чуть не выронив ружье, перекрестился и закричал:

– Та изжайте скореича, щоб вас громом убило! Ездите, заразу развозите!

Мы спокойно проехали по широкой деревенской улице. Я все ожидал, что сейчас из-за плетней захлопают выстрелы, а через свой ватный «спинжак» ощущал, как дрожит мелкой дрожью сидящий рядом со мной Аркадьев, но улица была безлюдна и никто не обратил на нас внимания. Только на выезде из деревни, у колодца с воротом, вели беседу несколько женщин. Заметив тачанку, они с интересом уставились на нас.

– День добрый, бабочки! – поздоровался Борода.

– И вам добрый день! – хором отозвались женщины.

Миновав колодец, Борода остановил тачанку.

– Принеси-ка, Саня, водички, пить охота, прямо высохло все.

Я соскочил на землю, достал котелок и направился к колодцу. Любопытные бабы сразу же забросали меня вопросами: кто мы, куда и откуда едем, как меня зовут. Я помнил наставления Бороды и сначала отвечал коротко:

«да» или «нет», а потом стал крутить ворот, чтобы помочь женщине вытащить ведро и заодно уйти от вопросов. Но вдруг от резкого движения мой «спинжак» распахнулся и она увидела засунутый за ремень браунинг.

– Дивчата, дивчата, у хлопца ливорверт! – закричала она и ухватилась за борта моего «спинжака».

– Зачем тебе ливорверт? – спросила другая.

– Так воны, наверно, из леса, – предположила третья.

– А ну, Галька, беги покличь дядьку Степана! – приказала девчонке, вертевшейся у колодца, пожилая женщина. Женщины заговорили все разом, поднялся невероятный шум.

На деревенской улице появились двое мужчин и торопливо зашагали к нам. Дело принимало нежелательный оборот. Борода закричал:

– Чего ты копаешься? Давай неси воду! Я рванулся из рук женщины, державшей меня, и, выхватив браунинг, крикнул:

– Прочь с дороги!

Бабы с криком шарахнулись в стороны, а я, подхватив котелок и зачерпнув из ближайшего ведра, бросился к бричке.

Мужчины уже бежали к колодцу; из ближайшего дома, на ходу заряжая обрез, выскочил босоногий парень. Злобно лаяли неизвестно откуда набежавшие собаки.

– Давай быстрее! – кричал Борода.

– Стой! Стой! – орал парень.

– Бандюги чертовы! – кричали бабы. – Стреляй, Ми-кита, стреляй!…

Грохнул выстрел. Расплескав воду, я бросил котелок и на ходу вскочил в тачанку. Борода хлестнул лошадей, и тотчас же позади снова хлопнул выстрел. Пуля подняла столбик пыли у ног лошадей, они рванули в сторону и едва не перевернули тачанку.

– Стреляй, стреляй! – во весь голос закричал Борода. – Заткни им глотку!

Я два раза выстрелил из пистолета. Пули ударили в дорогу у ног парня, и он, бросив обрез, низко пригибаясь, пустился наутек. А Борода по-разбойничьи свистел, нахлестывая и без того стелющихся на галопе сибирок.

Вдогонку нам раздалось еще несколько выстрелов…

Мы проскакали версты три. Потом Борода стал сдерживать коней и, переведя их на шаг, заговорил:

– Люблю быструю езду, только без стрельбы. Вот, Саня, как Катериновка незваных гостей принимает!

– Хорошо еще, что заставы на выезде не было, да и стрелок не аховский! – сказал я.

– Такой же, как из тебя водонос. И не напились, и казенное имущество загубили, и гражданина Аркадьева не напоили. Придется где-то поискать воды.

– Думайте лучше о себе, – заговорил молчавший все время Аркадьев. – Неужели вы надеетесь, что вам везде удастся проехать безнаказанно?

– Посмотрим! – нахмурился Борода. – Только вы на благополучный для себя исход не рассчитывайте. – И обратился ко мне официально, на вы: – Товарищ младший сотрудник, если меня убьют, а вы не сможете пробиться… – Он помолчал и, отчетливо выговаривая каждое слово, закончил: – Задержанного бандита Аркадьева приказываю расстрелять! Если пробьетесь, сдадите его и ценности товарищу Лемберу и доложите все, что знаете и видели. Понятно?

– Понятно, товарищ Борода!

Аркадьев привстал и удивленно вскрикнул:

– Как! Вы… вы… и есть тот самый Борода?… Не ответив и даже не взглянув на генерала, Кирилл Митрофанович приказал:

– Повторите приказ, товарищ младший сотрудник! До этой минуты я не совсем понимал всю серьезность и опасность нашей операции, и если иногда у меня и появлялись опасения или сомнения, то своим спокойствием, уверенностью в удаче либо шутками Кирилл Митрофанович тотчас рассеивал их. Да и захват Аркадьева прошел настолько легко, что казался игрой. Сейчас же я не узнал Бороду. Голос его был сух, а приказ необычен и суров. Внутренне содрогаясь, я стал повторять приказ:

– Если… если с вами что-либо произойдет, – я не мог выговорить страшное слово – убьют, – доставить и сдать бандита Аркадьева в Губчека, лично товарищу Лемберу, а если не смогу пробиться… – Голос мой задрожал.

– Ну, ну! – подбодрил Борода.

– Задержанного бандита расстрелять! – наконец выдохнул я.

Аркадьев пытался улыбнуться, но губы его кривились и дрожали.

– Поздравляю вас, господин Борода! Вы себе достойную смену выращиваете: этот гаденыш убьет и не моргнет глазом!

– А зачем же ему моргать? Моргнет и промажет. Правильно, палка-махалка? – Борода снова шутил, он был совершенно спокоен.

Дорога, обогнув рощицу, выбежала на открытую местность. Далеко на горизонте виднелись белые домики под соломенными крышами, медленно проворачивались крылья ветряной мельницы. Вскоре дорогу пересекла речушка. На узеньком мостике с обломанными перилами стояла одноконная бричка. Возле лошади возился пожилой мужчина. Когда мы подъехали, он оглянулся и, не ответив на приветствие Бороды, продолжал что-то прилаживать.

– Проезжайте, добродию, – вежливо попросил Борода.

– Подождешь, не великий пан! – огрызнулся дядько. Борода соскочил с тачанки и направился к нему, но едва он ступил на мостик, Аркадьев взвизгнул:

– Берегись – чекисты!

Мужчина бросился к бричке и закричал:

– Федя, Федя, сюда!

Из кустов выскочил долговязый парень.

Что произошло в следующие секунды, я не видел: мужчину и Бороду заслонила от меня лошадь. Я услыхал выстрел и голос Бороды:

– Отойди в сторону и держи руки вверх! Потом я увидал долговязого парня, который бежал от брички к кустам.

– Вернись! – крикнул Борода и снова выстрелил. Парень остановился как вкопанный, затем повернул назад и с поднятыми руками стал медленно подходить к Бороде.

– Становитесь рядом! Кто такие? Почему не съехали с моста? – гремел мой начальник.

– Та мы незаможние селяне, – залепетал дядька. Ездили с сыном на мельницу.

– А где зерно или мука? Не вижу что-то! – сказал Борода. В правой руке он держал кольт, а левой стал рыться в бричке и вытащил из-под сиденья обрез. Потом он нащупал в соломе еще один обрез и ручную гранату. обрезы полетели в речку, а гранату Борода положил в карман. – Эх, вы, му-ко-мо-лы! Что мне с вами делать?

– Да отпустите нас, товарищ, – затянули в два голоса задержанные.

– Ладно, отпущу, но лошадь реквизирую, чтоб неповадно было разъезжать с оружием. Понятно?

– Как же не понять! Незаможнего селянина только бьют да плакать не дают.

– Ну, ну, заныл, бандитская кость. Я еще до тебя доберусь, выясню, какой ты незаможный! – пообещал Борода.

Молодой увел с моста бричку, выпряг лошадь и, когда она была привязана к спинке нашей тачанки, мы тронулись.

Через некоторое время Борода передал мне вожжи и пересел к Аркадьеву.

– Как прикажете понимать ваше офицерское честное слово, гражданин Аркадьев? Молчите? Теперь уж мы услышим ваш голос только в Чека.

За моей спиной послышались возня и брань. Потом ругань Аркадьева сменилась глухим мычанием. Оглянувшись, я увидал его налитые кровью и злобой глаза.

Неподалеку от деревни Борода перерезал ножом уздечку нашей «трофейной» лошади, и она, обогнав тачанку, галопом понеслась вперед.

– Вот чертова кобыла! – выругался Борода. – Если те «незаможники» здешние, то как бы нам не нарваться! – Он пересел на козлы. – Ты, Саня, не зевай! Чуть что – бей из карабина! Да надень арестованному капюшон.

На хорошей рыси мы въехали в деревню. По длинной улице, которой, казалось, не будет конца, мальчишки с криками ловили наш «трофей». Из-за плетней, из окон выглядывали селяне…

У самой околицы путь нам преградило стадо коров. Коровы затерли тачанку со всех сторон. Возле нас оказались две тетки. Одна из них, прижатая к тачанке, встала на подножку и очутилась лицом к лицу с Аркадьевым.

– О, лышечко! – испуганно закричала она и бросилась в самую гущу стада. – Люди добрые, спасите!

Вторая, не понимая, что напугало первую, тоже стала кричать. Щелкая кнутом, к нам поспешил пастух. Он схватил сибирок за уздечки и потащил в сторону.

– А ну, брось! – строго прикрикнул Борода. – Занимайся своим делом! – Пастух, однако, продолжал тащить лошадей и громко кричал. На его и бабьи крики к нам со всех сторон бежал народ.

Между тем, почти все стадо уже прошло. Борода несколько раз хлестнул сибирок, но они не в состоянии были сбросить пастуха, повисшего на оглобле, и лишь вставали на дыбы.

– Стреляй над головой! – по-французски скомандовал Борода. Я выстрелил из карабина. Пастух опустил оглоблю и упал, сибирки рванулись, и тачанка, подскочив два раза левой стороной, вынеслась за околицу. Позади кричал пастух. К нему бежали несколько мужиков. Один из них держал обрез.

Вспомнив наставление Бороды, я прицелился, стараясь, чтобы пуля легла около ног вооруженного дядьки, и выстрелил. Дядька бросился в сторону, к куче хвороста, и оттуда тотчас же раздались два выстрела.

– Чего там у тебя? – не оборачиваясь, крикнул Борода.

– Тут один дядько баловался с обрезом, – ответил я.

На бешеном галопе сибирки вынесли нас в поле. Когда деревня скрылась за пригорком, Борода, лукаво улыбаясь, спросил:

– Как, палка-махалка, не сдрейфил?

– Нет, товарищ начальник, – бодро ответил я. – Вот только стрелять при такой тряске трудно. – И, вспомнив про пастуха, спросил: – Как вы думаете, мы его не раздавили?

– Навряд ли. Тачанка легкая. Разве что кони копытом ударили… Да и то – куда попали! Меня кони раз десять били – и, как видишь, живой.

Уже порядком стемнело. Место было открытое, дорога просматривалась не более чем на полверсты.

Борода остановил тачанку, слез, поправил что-то в сбруе и стал прислушиваться.

– Вроде, позади скачут, – сказал он. – Ты ничего не слышишь?

Как я ни напрягал слух, ничего, кроме пофыркивания наших лошадей и дальнего крика какой-то ночной птицы, не слышал.

Кирилл Митрофанович присел на корточки, снова прислушался и уверенно подтвердил:

– Да, палка-махалка, три или четыре коня скачут. – Он сел на облучок, разобрал вожжи и подхлестнул сибирок. Галопом мы миновали небольшое спящее село.

– Хутор Посуньки, – определил Борода. – Сейчас будет лес, а от него до города восемнадцать верст. Только бы избавиться от попутчиков!

Но позади уже отчетливо слышались крики и конский топот. Можно было разобрать отдельные слова.

– Не уйти нам, Саня, – сказал Борода, – кони у них посвежее наших. Придется принимать бой.

– Я готов, Кирилл Митрофанович!

Борода перевел сибирок на шаг. Мы проехали с полсотни шагов, когда совсем рядом, из темноты, раздался злорадный голос:

– Поймались, комиссары!

– Не подъезжай близко! – тотчас же крикнул Борода. – Буду стрелять!

– А, боишься, собака! – заорали бандиты. – Слазь с брички! – На нас посыпались угрозы и отборная брань.

– Не зевай, Саня, управимся! – ободрил Борода. – Их человек пять-шесть.

Справа и слева у дороги зачернели кусты. Мы въехали в лес. Борода передал мне вожжи, велел отъехать шагов на сто и подождать его, а сам спрыгнул с тачанки и мгновенно исчез среди деревьев. Я стегнул сибирок, и тотчас же над моей головой засвистели пули. В ответ прозвучали выстрелы из кольта и оглушительно разорвалась граната.

Я стал ждать Кирилла. Тревога моя росла с каждой секундой. Я напряженно вглядывался в темноту, стараясь определить, где находится Борода, но ничего не видел. И кольт его почему-то молчал. Зато бандиты стреляли беспрерывно.

Вдруг совсем близко хлопнул выстрел, и я увидел бегущего человека. Он тяжело дышал.

– Саня, это я! Гони! – Подбежав, Борода вскочил на тачанку. – А ты, палка-махалка, отъехал не на сто, а на все триста шагов. Еле добежал! – задыхаясь говорил Борода. – Давай мне вожжи и следи за дорогой да постреливай, отпугивай их.

Тачанка вынеслась на открытую местность, и в это время, как назло, из-за леса показалась луна. Теперь мы стали отличной мишенью, и бандиты немедленно воспользовались этим: со стороны опушки часто-часто застучали выстрелы. По вспышкам я определил, что стреляют человек пять.

Между тем сибирки начали выдыхаться: уже ни свистом, ни кнутом их нельзя было перевести на галоп.

– Эх, нам бы еще версты две, – сокрушался Кирилл, – есть там лесок подходящий, я бы их еще попридержал!

Пули засвистели еще чаще и пронзительнее, что-то ударило по кузову тачанки, правая сибирка захрипела и стала падать. Борода соскочил на землю и бросился к ней, а мне закричал;

– Чего спишь? Бей по дороге!

Я стал стрелять, целясь по вспышкам. Борода тем временем обрезал постромки и гужи. Лошадь упала, забилась на земле и затихла. Борода вздохнул:

– Жаль коняку. Авось на одной дотянем до леса.

Но эта одна везти не хотела, пугливо ржала, пыталась встать на дыбы. Тогда Борода повел ее под уздцы, а я, перебегая с места на место и отстреливаясь, следовал за ним.

Таким образом мы продвигались до тех пор, пока лошадь не успокоилась.

Наконец впереди затемнел лес.

У самой опушки Борода приказал:

– Дальше поедешь сам, а я постараюсь их задержать. Оставь мне карабин и патроны. А рассчитаться с Аркадьевым тебе хватит пистолета.

– Кирилл Митрофанович, как же вы один… Уж если погибать…

– Выдумал, погибать! Мы еще на твоей свадьбе погуляем!

«Борода шутит – значит, не так уж скверны дела», – подумал я.

Позади перестали стрелять, а на дороге замаячили три всадника и подвода.

– Попробуй, Саня, напоследок, – сказал Борода. – Может, свалишь одного, все мне легче будет!

Я долго ловил на мушку расплывающиеся на дороге силуэты. Выстрел. Застучав по дороге, подвода понеслась в нашу сторону, но неожиданно свернула в поле, и в наступившей тишине до нас донеслись громкие стоны и брань.

– Наверно, возницу зацепил, – сказал Борода и подсадил меня на тачанку. – Ну, друг, поезжай! Как доберешься, – сразу к Яну. Доложи обстановку. Только приказ помни, палка-махалка. Если что… – Он легонько сжал мое плечо и очень тихо, словно стесняясь, что его услышит Аркадьев, добавил: – Ты уж прости меня, Александр, что втравил тебя в это дело. Что ж поделаешь, если работа у нас такая. Бывает и хуже.

Я не находил слов, чтобы ответить, – таким тяжелым и неожиданным было для меня расставанье с Кириллом и такой страшной виделась дорога: один, без друга, а рядом – враг.

Чуткий Борода словно угадал мои мысли и подбодрил:

– Не дрейфь, палка-махалка, все обойдется. Езжай прямо, нигде не сворачивай.

Я отъехал несколько метров и услыхал голос Кирилла:

– Так держать!