Текст книги "Кристмас"

Автор книги: Александр Варго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Девять месяцев пролетели как один день. За это время я – дипломированный научный работник – поверил и в Бога, и в Дьявола…

Несмотря на мое осознание того факта, что Новый год является для этих мест самым опасным временем, я неожиданно для себя настоял, чтобы праздник мы отметили здесь. В последнее время мы с женой часто ругались по мелочам. И мне захотелось чуда. Давно уже не было того состояния, когда ощущаешь себя маленьким ребенком. Раньше хотелось, чтобы в этот день пришли старые друзья, хотя таковых уже не имелось. Я ждал звонка в дверь, вплоть до двенадцати часов, потом – до утра. Но никто не приходил, даже на следующий день.

Глядя в окно, я предложил жене прогуляться по пустынной деревне. Мы хотели взять с собой и Верочку, но она внезапно пожаловалась на боль в горле.

Лунный свет обливал нас теплом, как солнечный, и не было человека на свете счастливее меня. И я впервые за много дней впился губами в прохладное от мороза лицо жены, и деревья одобрительно хлопали нам своими мохнатыми ветвями. Вдруг Елена отстранилась от меня и посмотрела в сторону нашего дома.

– Слушай, как-то мне неспокойно, Верочка там одна осталась, – сказала она и почти побежала домой. Я еле успевал за ней, ноги не чувствовали земли, в душе вихрем закрутился мутный водоворот.

Мы, по привычке, даже не закрыли калитку. Я влетел в дом и замер. Со второго этажа нашего дома кто-то несся вниз. В глазах потемнело, я видел перед собой страшную седую старуху с горящими глазами. Визжа, она протянула костлявые руки к моему горлу, и дальше начался бредовый сон.

Меня повезли на одной машине, трупы дочери и какого-то парня – на другой. Вроде я кого-то убил: в сознании плавал образ проломленного дубовой табуреткой черепа. Больше я ничего не помнил.

Деревня Чертовка, «Алексеевский хутор», Воронежская область,

Александр Севастьянов,

ночь с 26 на 27 декабря 2008 г.

Не знаю сам, зачем я поперся в эту глушь. Ведь не хотел же ехать! Бояринова, что ли, испугался? Ну, уволил бы, и дальше что? Не в Газпроме работаю, чтобы держаться зубами за это место. Хотя на самом деле, если сказать честно, захотелось отвлечься. Накануне поездки мне первый раз в жизни приснилась Наташка. Будто у нас идет свадьба, о которой она так мечтала. Она в белом платье, с розами в руках, я в темном костюме, все как положено. Зато все гости – в черной одежде.

Следующий запомнившийся момент: девушка пропадает, я начинаю ее искать. В доме очень много комнат. В одной комнате дверь закрыта, но ключ торчит из замочной скважины. Пытаюсь открыть дверь, ключ ломается. Знаю, что моя невеста там. Она зовет меня, я выбиваю дверь и замираю. В комнате стоит гроб, вокруг горит множество свечей, они чадят. Подхожу ближе. Наташа лежит, скрестив руки на огромном животе. В жизни у нее срок беременности был чуть больше двух месяцев, а тут – как будто рожать собралась. Пытаюсь поцеловать ее в лоб, и тут она открывает глаза, берет меня за руку. Я кричу, а она сжимает мою руку все сильнее. И тут обращаю внимание: гроб-то двухместный! Проснулся я в холодном поту.

Лежу сейчас, в этом доме, полуприкрыв глаза, и тот сон опять возникает перед глазами с новой силой.

Сегодня полнолуние. Окно ярко светится на фоне темной стены. Что-то беззвучно мелькнуло. Вдруг послышался странный звук, напоминающий стон. Точно, стон! Кто-то тихо и протяжно стонет. Через полчаса, почувствовав, что схожу с ума, встаю и, стараясь не шуметь, выхожу в коридор. Прислушиваюсь, но не могу понять, откуда разносятся по ночному дому эти призрачные звуки. Мне кажется, что стонут где-то наверху.

Слышу осторожные шаги. Появляется Максим Фирсов. Вжимаюсь во мрак стены, и он меня не замечает. Глаза Макса широко открыты, губы что-то шепчут. Почему он бродит ночью по дому? Может, тоже ищет источник звуков? Фирсов удаляется, а я иду дальше, в самый конец коридора. Еле различимая в темноте, маленькая крутая лесенка ведет на чердак. Стон раздается так близко, что я вздрагиваю. Начинаю осторожно подниматься по лестнице и, чтобы не оступиться, освещаю себе путь крохотным огоньком зажигалки. Справа вырисовывается дверь. Звуки идут оттуда. Они завораживают, как бубен шамана. Напрягаю слух и слышу еще что-то, похожее на скрежет зубов. Нечто передвигается по комнате, тяжелое сиплое дыхание все ближе. Я кубарем скатываюсь с лестницы и сам не помню, как оказываюсь в своей комнате. Боже, куда мы попали?!

Деревня Чертовка, «Алексеевский хутор»,

Воронежская область,

27 декабря 2008 г.

Утром все собрались в просторной столовой на первом этаже. Гости разложили на столе магазинные деликатесы, участковый достал из подвала деревенские разносолы. Бояринов откупорил бутылку коньяка, разлил его по рюмкам и предложил выпить за знакомство. Аникеев чуть пригубил и вышел, сказав, что надо затопить баню.

Большинство сотрудников фирмы выглядели неважно, будто и не спали ночью. Женя, с темными кругами под глазами, отрешенно смотрела в окно. Сергей, почему-то расставшийся перед поездкой со своей щегольской бородкой, не побрился и был покрыт двухдневной щетиной. Марина впервые не наложила утренний макияж. Александр курил, с бесстрастным видом рассматривая потолок. Ксения была грустна и задумчива. Неожиданно для самой себя она предложила:

– Давайте походим по лесу. Там сейчас красиво, прямо как в сказке!

Однако девушку никто не поддержал. Никто даже не заметил, как она уходила.

Сергей Бакунин, в отличие от большинства своих товарищей, ночью ничего не видел и не слышал. Он как будто провалился в вязкий тягостный сон. Снилось что-то неприятное, но утром выветрившееся из тяжелой головы, которую будто бы наполнили свинцом. Вместе с головной болью пришло давно знакомое чувство угрюмой безнадежности. Он вышел во двор и направился к бревенчатой баньке, из трубы которой валил дым. Рядом с баней стоял сарай с маленьким окошком без стекла. Как только Бакунин поравнялся с сараем, кто-то прыгнул изнутри, и закрытая на засов дверь заходила ходуном. Оторопев, Сергей сделал шаг назад и увидел Аникеева, несущего охапку дров.

– Что это было? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.

Согнувшись, бывший участковый занес дубовые поленья в низенький предбанник и сел на лавку. Сергей примостился рядом, закурив очередную сигарету, терпеливо дожидаясь от Аникеева ответа.

– Волк, – наконец лаконично бросил мужик, кивнув на сарайчик. Потом, открыв печку и поворошив длинной кочергой угли, пояснил: – Подобрал его маленьким в лесу. Его родители что-то не поделили с голодным медведем-шатуном. Редкий случай. Обычно волки нападают на медведя только стаей, изматывают его… А тут, может, свое логово защищали. Два волка для медведя не соперники. Косолапый одним ударом быку хребтину перешибает.

Бакунин молча протянул пачку сигарет Аникееву. Тот взял совком раскаленный уголек, прикурил и закончил:

– Ночью выпускаю его. В это время без меня на улицу не выходите! И другим передай. Меня, кстати, зовут Андрей Андреевич.

Сергей молча кивнул, пожав руку мужчине.

* * *

Солнце занимало полнеба и превращало все вокруг в сверкающий хрусталь. Морозный воздух пьянил прозрачной свежестью, и птицы пели прямо как весной. Ксения поймала себя на мысли, что она все это уже где-то видела. «Пиу», – запела птичка, и девушка вспомнила свой сон. По телу пробежал приятный холодок, ощущение легкости проникло в каждую клеточку тела. Петрова впервые за много лет искренне улыбнулась и стала дурачиться, как девчонка. Она бежала, спотыкалась и падала. Вставала и кружилась в немыслимом танце. «Пиу-пиу», – окружало со всех сторон, и девушка ощутила себя птицей, парящей высоко в небесах. Она летела и улыбалась солнцу, ловя в ответ теплые поцелуи золотых лучей. Вот оно, счастье!

Неожиданно открывшаяся ей темная проталина испортила все это великолепие. Откуда она взялась здесь, в этом волшебном царстве? Ксения остановилась, переводя дыхание. Солнце куда-то спряталось, и лес, мгновение назад купающийся в небесной реке, уныло затаился. Улыбка сошла с губ девушки. Внезапно она услышала звук, от которого у нее перехватило дыхание, – где-то плакал ребенок.

Ксения чувствовала, как немеет тело. Непроходимые заросли зашевелились, будто живые, и… из-за деревьев неторопливо вышла маленькая девочка. Крошечная, в белом платьице, и она катила коляску С НИМ! Снег разбегался в стороны перед коляской, шипя, как масло на сковородке, и обнажая черную землю.

Крик застрял в легких. Ксения, задыхаясь, пятилась назад, а девочка, ухмыляясь совсем по-взрослому, шла прямо на нее. Коляска с братиком Ксении подскакивала на кочках. Плач утих, и вскоре из коляски уже доносился счастливый смех.

Девочка шла, не сводя с ошалевшей от страха девушки пронзительного взглядя. Ксения с ужасом видела, как девочка начала постепенно превращаться в седую старуху с морщинистым изможденным лицом.

Хватая воздух ртом, как пойманная рыбка, Ксения вытянула вперед руки в слабой попытке отогнать от себя это кошмарное видение. Между тем старуха бережно вынула младенца из коляски и стала его убаюкивать, хрипло напевая какую-то песню. Смех прекратился, пеленки внезапно окрасились кровью.

– Мама… – вырвалось у потрясенной Ксении. Старуха с хитрой ухмылкой протянула ей ребенка, но девушка не успела его взять.

Горло неожиданно пронзила острая боль. Что-то впилось ей в шею, захватило и потащило. Ксения инстинктивно попыталась освободиться, но лишь почувствовала, как с пальцев рук вместе с кожей содрались клочья мяса. Вновь выглянуло солнце, словно даря девушке напоследок кусочек земной красоты. Нечто, впившееся в горло, прикрутило Ксению к березе. Девушка судорожно открывала рот, но не могла сделать ни глотка воздуха. Снег оросился рубиновыми капельками. И вот она опять увидела мать, только не старую, а молодую, взяла протянутого ей братика на руки и пошла, задумчиво улыбаясь, даже не взглянув на то, что несколько минут назад было ее телом…

* * *

Несмотря на то что предбанник был маленьким и неказистым, парное отделение, обшитое липовыми рейками, выглядело просто шикарно. В потемневших оцинкованных тазиках томились березовый и дубовый веники, в кастрюльке был заварен настой из ароматных трав. Три часа пролетели как одна минута. Виктор Бояринов был в своем амплуа: пытался стащить бюстгальтеры с девушек, хватал их за разные округлости.

– Ксюха много потеряла, променяв баню на свою дурацкую прогулку, – пыхтя, проговорил он, жмурясь от удовольствия.

– Не заблудилась она там случайно? – с тревогой спросила Женя. Она вытерла пот со лба, откинув назад свою потемневшую от влаги огненную гриву волос.

– Ждет твоя Ксения нас за столом и участкового, наверное, развлекает, – лениво произнесла Марина, накинув на себя огромное махровое полотенце. – Мужики, отвернулись, быстро!

– Она такая же «моя», как и «твоя», – парировала Женя, сняв купальник и набрав в ковшик теплой воды.

– Ты, оказывается, натуральная рыжая, – Марина задержала взгляд на лобке Евгении. – А я думала, ты красишься.

– Кто там натуральный? – Бояринов повернул голову и подскочил к голой девушке. Та заверещала, схватила веник и огрела им директора.

Когда компания вернулась в дом, Ксении там не оказалось. Не появилась она и позже.

Аникеев, услышав, что одна из приехавших девушек пошла гулять в лес и не вернулась, помрачнел, взял ружье и молча вышел из дома. Слой выпавшего снега был не слишком толстый, и он не стал надевать лыжи. Уже начинало смеркаться, но с помощью большого аккумуляторного фонаря мужчина легко находил следы, оставленные Ксенией. Снег украшали и другие замысловатые узоры, много чего говорящие опытному человеку: вот наискосок проскакал заяц, а здесь, периодически останавливаясь, прошла лисица. Внезапно бывший участковый остановился: снег был разбросан и примят, и дальше тянулась неровная канавка, как будто волокли что-то тяжелое. Яркий свет фонаря побежал по следу, выхватывая разбрызганную кровь, и уткнулся в одинокую кряжистую березу. Держа ружье на изготовку, Аникеев приблизился к дереву. Остекленевшими глазами на него смотрела женщина, за горло примотанная к дереву толстой веревкой. Ее лицо с раззявленным ртом и вывалившимся языком застыло в безмолвном вопле.

Аникеев зашел в гостиную, поставил ружье в угол и, не раздеваясь, подошел к столу.

– Ваша подруга умерла, – напряженно произнес он, ни на кого не глядя.

В комнате воцарилась гнетущая тишина. Все ошеломленно смотрели на Аникеева.

– Как это? – жалко улыбаясь, спросила Марина, предполагая, что в здешних местах подобные шутки являются нормой. – Как это «умерла», Андрей Андреевич? Вы что?!

– Я сейчас запрягу лошадь. Мне нужно, чтобы кто-то из вас со мной поехал, – сказал бывший участковый.

Женя вскрикнула, зажав рот ладонями.

– Вы уверены, что это именно она? – уточнил хриплым голосом Александр. – Не ошиблись?

– Сынок, я в милиции двадцать лет оттрубил, – зло ответил Аникеев. – И ошибок тут быть не может.

– Как это произошло? – глухо спросил Бояринов. Рука с рюмкой коньяка зависла в воздухе. Бывший участковый молчал.

– Ее убили?

– Я поеду, – сказал Сергей Бакунин и стал одеваться.

Лошадь резво бежала по лесной дороге, ярко освещаемой луной.

– Волки? – решился спросить Бакунин. Он не ожидал, что Аникеев ответит, но тот пробормотал:

– Хуже. Сейчас увидишь.

Внезапно лошадь встала как вкопанная. Мужчина спрыгнул с саней, захватив ружье, и свободной рукой потянул за поводья. Но лошадь упиралась и, всхрапывая, мотала головой. Тогда Аникеев обмотал поводья вокруг дубового сука и махнул рукой Сергею:

– Пойдем, тут рядом.

Упруго скрипел снег, усеянный причудливыми тенями, падающими от ветвей деревьев. Где-то далеко тоскливо завыл одинокий волк и ухнула какая-то птица. Сергей ощутил возбуждающий прилив адреналина и вспомнил, что точно такое же ощущение уже было у него раньше, когда они с друзьями пробирались по ночному кладбищу.

Свет фонаря выхватил из голубого полумрака знакомую березу. Аникеев подскочил к дереву. Ошибка была исключена! Все так же был утоптан снег, покрытый темными пятнами, кора березы местами была содрана. Но труп девушки исчез. Бывший участковый стал осматривать все вокруг и увидел, как от березы в сторону протянулась цепочка каких-то странных следов, как от валенок. Идти по следу ночью было нецелесообразно, да и опасно, и он решил отложить решение этой загадки до утра. Сергей тоже подошел к березе, и в метавшемся свете фонаря увидел, как что-то блеснуло на снегу. Он наклонился. Это были очки Ксении Петровой.

Когда они вернулись и вошли в дом, в столовой стоял крик.

Марина в сердцах выговаривала директору:

– Это что, новое реалити-шоу «Остаться в живых»?! Стены в паутине, стоны по ночам, люди пропадают! Как ты такой дом вообще нашел?! Хотела в город позвонить – сигнал постоянно в этой глухомани пропадает. Сейчас же уезжаем! Макс, как любитель ужасов, может, конечно, остаться.

– И останусь. – Фирсов в упор посмотрел на Марину. – Я телохранителем не работаю, как некоторые. И вообще, орать будешь в конторе. Если до нее доберешься…

– Да пошел ты, – отвернулась Марина.

Сергей молча положил очки Ксении на стол, и перепалка прекратилась. – Пока Петрову не найдем, уезжать нельзя. Он вроде видел ее мертвой, – Бакунин кивнул на Аникеева. – Но тело пропало.

Все были потрясены, но особенно Максим. Лицо его буквально посерело и вытянулось.

Краснопартизанский ОВД,

Воронежская область,

областная психиатрическая больница,

Борис,

январь 2001 г. – январь 2002 г.

Молодой следователь что-то спрашивал, но я его не понимал. Вызванный им милиционер отвел меня в камеру предварительного заключения. Сев на лавку, я снова и снова прокручивал в памяти ужас прошедшей ночи. Вспомнил также и записки бывшего участкового. ОН ВСЕ ЗНАЛ! Знал за много месяцев до случившегося! Перед глазами проносились картины нашего приезда в деревню: дочка бегает перед домом, срывает одуванчики и с веселым смехом кидает их в нас. Как мы радовались, что кругом растет молодая крапива, срывали пучки дикого чеснока и лука, чтобы сделать салат. ЭТОГО НЕ БУДЕТ БОЛЬШЕ НИКОГДА! Это – прошлая жизнь. Мы привезли в деревню лечить Верочку, а ее убили. ВСЕ ВСЁ ЗНАЛИ ЗАРАНЕЕ: и участковый, и Пелагея Герасимовна, и знахарка…

Из раздумий меня вывел чей-то наглый голос:

– Смотри-ка, нам интеллигентика привезли!

Только сейчас я увидел, что в камере, кроме меня, находятся еще двое: наголо бритый детина неопределенного возраста, заросший щетиной, и какой-то вертлявый молодой парень с беспокойно бегающими глазками. Он-то и говорил, обращаясь к лысому, намекая на мои очки и профессорскую бородку.

Вертлявый подошел вразвалочку ко мне, достал откуда-то смятую сигарету и закурил.

– Ну что, фраерок? – Он выпустил дым мне прямо в лицо и оскалил редкие гнилые зубы. – За что тебя?

– Не знаю, – пробормотал я. – Я… ничего не знаю.

– Не знаешь? – с деланым участием переспросил меня зэк и обернулся к здоровяку: – Слышь, Миксер, а он в несознанке!

Бритоголовый что-то неопределенно хмыкнул, а Вертлявый снова начал донимать меня:

– Че с собой есть? Чай, курево?

Я молчал, собираясь с мыслями. Очевидно, это взбесило арестанта, и в следующую секунду я получил весьма чувствительный удар в живот. Хватая воздух ртом, я откатился в сторону, как сбитая кегля.

Вертлявый подскочил ко мне и ударил еще, под ребра. Я застонал, согнувшись пополам. Краем глаза я видел, как с нар поднялся здоровяк, и начал мысленно прощаться с жизнью.

– Откуда ты? Как звать? Статья? – брызжа слюной, вопил Вертлявый, пиная меня ногами.

– Борис… Арбузов. У меня семья, пожалейте… Дочку убили, на хуторе я жил, Алексеевский называется, – выл я, закрывая лицо и живот руками.

– Алексеевский? – в один голос переспросили заключенные. Вертлявый уже занес ногу для следующего удара, но после моих слов замер, как будто окаменел.

– Да… Деревня Чертовка, – прошептал я.

Зэки переглянулись. Еще не веря, что экзекуция закончилась, я медленно встал на четвереньки.

– Миксер, по-моему, он фуфло толкает, – сказал Вертлявый, но в его голосе проскользнула неуверенность.

– В том самом доме? Рядом с сожженным? – спросил меня Миксер, он словно и не слышал своего сокамерника.

Я кивнул и не без удовлетворения увидел, как лицо бритоголового потемнело:

– Как же тебя угораздило?

Я молчал, глотая соленую кровь. Здоровяк покачал головой и направился обратно к нарам. Вертлявый что-то невнятно пробурчал, окинул меня неприязненным взглядом и тоже отошел.

Я сел, потирая ушибы. Зэки о чем-то говорили, искоса поглядывая на меня. И знаете что? Мне показалось, что в их глазах был страх.

А ночью я снова увидел кошмар. Тот самый Седой, гниющий инвалид в коляске, со скрипом въехал прямо в камеру. В руках он сжимал громадную монтировку. Многозначительно подмигнув мне, он подъехал к Вертлявому и одним ударом раскроил ему череп. Я закричал, но крик звучал только где-то внутри меня, в мозгу. Между тем Седой неторопливо подкатил к Миксеру, и того постигла та же участь. После этого сумасшедший склонился надо мной. Рваные вонючие бинты болтались прямо над глазами.

– Тебя предупреждали, а ты не понял, – ухмыльнулся он.

Я подскочил на нарах, с усилием протирая глаза. Конечно, ни Седого, ни коляски в камере не было, и два зэка, которые пару часов назад чуть не убили меня, мирно похрапывали на своих местах. Но я готов был поклясться, что остался запах. Точнее, смрад. Смрад гниющей плоти.

Я снова лег и беззвучно заплакал.

* * *

Последующие сны сменяли друг друга, как картинки в калейдоскопе. Они были яркие и цветные, но ни одного из них я запомнить не мог. Периодически я с трудом разлеплял веки и тогда видел над собой грязный потолок.

Свет зарешеченной люминесцентной лампы бесцеремонно бил в глаза, заставляя невольно зажмуриться. Хоровод каких-то вытянутых лиц с отвратительными ухмылками кружился передо мной. Слюнявые красные губы лезли с поцелуями, я кричал, мотал головой, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Прикушенный пересохший шершавый язык не умещался во рту, и сама Смерть, бледная и неумолимая, схватив меня за волосы, тащила с неимеверной быстротой через свое призрачное царство. Я чувствовал, что за мою душу бьются незримые силы, и вот уже королева эльфов везет меня на золотой повозке к самому центру Земли. Там находится ее алмазный дворец. На ложе из мягчайшего гагачьего пуха мы занимаемся с ней любовью, и я испытываю неземное наслаждение. Потом фея превращается в огромное насекомое, всаживает в меня жало, и жизнь покидает мое измученное тело, подарив мне напоследок сладостную истому.

Каждый раз я попадал то в ад, то в рай, но грязный потолок возвращал меня всегда обратно на землю. В один прекрасный момент я никуда не полетел, почувствовал дикую усталость и понял, что нахожусь в каком-то учреждении с решетками на окнах. Давило ощущение беды и неясности. Открылась дверь, и вошла женщина в зеленом халате. Она закатила тележку с разными кастрюльками и выгрузила мне на тумбочку щи, гороховую кашу с котлеткой, несколько кусочков хлеба и компот. Я почувствовал сильный голод, с жадностью все съел и даже вытер корочкой хлеба тарелки.

Кратковременное забытье было нарушено тормошением за плечо. Я обернулся, вздрогнув.

Это был Аникеев. В белом халате, с похудевшим, небритым лицом. Испуг прошел, и неожиданно вид этого человека привел меня в дикую, первобытную ярость. Он не оставляет меня нигде, даже в этом ужасном месте! В мутной голове нарисовалась четкая картинка того страшного дня. И кольнула мысль: а как там Лена? Жива ли?

– Что тебе надо от меня?! – закричал я в бешенстве. – Ты разрушил все, что я имел! Ты все знал и подстроил, сволочь! Этот бермудский треугольник, где пропадают люди, – твоих рук дело!

На губах бывшего майора появилась грустная улыбка. Он постучал в дверь и что-то сказал врачу, который озабоченно посмотрел в мою сторону. Я же видел происходящее как в тумане и только кричал и кричал, чувствуя, как легкие разрываются от напряжения. Вскоре в комнату вошли два здоровенных санитара, один из них крепко прижал меня к кровати, другой вогнал мне шприц в руку. Голова сразу набилась ватой, потом налилась свинцом.

«Он что, с ними заодно?» – находясь на грани помешательства, подумал я, имея в виду Аникеева.

Я не мог связать обрывки мыслей воедино, скрежетал от бессилия зубами, кусал губы и язык, захлебываясь собственной кровью. Я был раздавлен как человек, во мне была только невыносимая боль: острая и ноющая одновременно. Руки и ноги не повиновались мне, я падал на дно пропасти и никак не мог упасть…

Первое ощущение после этого кошмара – звяканье и запах тухлой капусты. Опять эта женщина, с тележкой. Затекшие конечности отказываются повиноваться. Женщина помогает мне сесть, и я вижу, что на соседней койке лежит какой-то пожилой мужчина. Кожа у него неестественно желтая, словно он чем-то болен.

На тумбочке уже расставлена какая-то еда. Чувство полнейшей опустошенности заполняет все мое существо. Женщина начинает кормить меня, потом сует мне ложку в руку, и я начинаю механически пережевывать пищу, как робот, не ощущая ни вкуса, ни запаха.

Старик с желтым морщинистым лицом спустил с кровати костлявые ноги и присоединился к трапезе. Он заглянул мне в глаза, и мне видно, что у него взгляд абсолютного психа.

Женщина ушла, старик снова улегся на кровать.

– Как дела? – спросил он тусклым голосом.

Фраза не уловилась мозгами, и меня охватило чувство бессилия. Внезапно я понял собак, которые слышат, улавливают интонацию, но никак не могут понять смысл. Как правило, они в этом случае крутят головой, шевелят ушами и вопросительно смотрят на хозяев. И в этот момент я ощутил себя большой собакой, и это чувство было непередаваемо. Внутри закрутился волчок, и вновь нахлынула слепая ярость. Я кинулся на старика, который, как мне казалось, специально спрашивает меня о чем-то таком, что мне неподвластно и выходит за рамки моего разумения.

Снова откуда-то появился бывший участковый, снова знакомые санитары, снова жалящий укол, и я утонул в обволакивающей свинцовой боли.

Я потерял счет дням и ночам.

Но однажды я вдруг понял СМЫСЛ фразы, произнесенной желтым стариком. С трудом ворочая распухшим языком, я ответил:

– Спасибо, хреново…

С этой минуты мы начали разговаривать. Аникеева я больше не видел. Санитары тоже больше не наведывались, и врач давал мне какие-то таблетки. Однажды в палате появился незнакомый мужчина в белом халате и очках.

– Вы кто? – спросил я у незнакомца.

– Вот и славненько! – ответил мужчина довольным голосом, потирая руки. – Теперь пойдем на поправку.

Все, что со мной приключилось, в том числе и многое другое, я узнал уже потом, из истории болезни. Диагноз был малоутешительным и коротким: «Шизофренический бред». Медицина ничего нового не придумала, и мне, как и другим бедолагам, для подавления нервной деятельности вкалывали аминазин.

Шло время. Однажды на оконную решетку села синичка, и я впервые смог сконцентрироваться и увидеть именно маленькую зеленоватую пташечку. Мир снова открылся мне. Сильные препараты постепенно заменили на более слабые таблетки, и я стал проходить реабилитационную терапию в швейных цехах при психиатрической больнице.

Как ни странно, но там я опять встретил старого знакомого – отставного майора Аникеева. Еще более странно было то, что мы оба обрадовались этой встрече. Я уже не испытывал к нему той ненависти, которая бурлила во мне совсем недавно. Оказалось, Андрей Андреевич также проходил лечение, причем с таким же диагнозом, как и меня. Бывший участковый поведал, что здесь он уже не в первый раз.

– Приготовься, – сказал он, – (нам давно пора уже перейти на «ты»), что потом, после курса лечения, возможны рецидивы, то есть повторение приступов шизофрении. И от этого никуда не уйти. Мы теперь совершенно другие люди. С другой стороны, кто докажет, что больны мы, а не этот мир? Просто нам дана возможность видеть то, что другие не в состоянии.

– Откуда вы знали, то есть ты знал, что произойдет? – задал я давно мучивший меня вопрос. – Как ты смог заранее узнать, кого убьют, а кто пропадет без вести?

Аникеев немного помолчал, потом отстраненно произнес:

– Это место… Оно само нашептывает на ухо: вот там-то, там-то произойдет то-то… и это происходит! Ты просто еще не привык.

Он наклонился к моему уху и прошептал:

– Мы охранники этих мест, избранные. Разве ты еще не понял этого? Мы – Ангелы Смерти.

Я посмотрел майору в глаза и не увидел там и тени безумия. Его взгляд был чист и ясен и излучал уверенность.

Он выписался раньше, чем я. А когда наступила моя очередь покидать эти стены, он ждал меня у ворот. И, знаете, я не сомневался в том, что он будет там. Верите?

Аникеев решил переехать ко мне, в Чертовку. Нас теперь объединяло очень многое: потеря близких людей, (избранность?) и, даже можно сказать, общая цель.

Деревня Чертовка, «Алексеевский хутор»,

Воронежская область,

Максим Фирсов,

ночь с 27 на 28 декабря 2008 г.

До сих пор не могу прийти в себя после страшного известия о смерти Ксении. Разум просто не приемлет этой бредовой новости. Может, Аникеев таким образом прикалывается над нами, городскими? А Сергей решил подыграть бывшему менту? Нет, вряд ли Бакунин способен на такое.

Лежу на кровати, глядя в черный потолок. Стараюсь думать о хорошем, но в голову лезут мысли о Ксении. Интересно, как ее убили? И с помощью чего?

«Что, Макс, стало интересно?» – заверещал знакомый голос.

– Пошел ты, – выругался я сквозь зубы. Впрочем, мысли о трагедии с нашей знакомой быстро отошли на второй план.

Крошечная девочка. Мертвая девочка, вот что теперь занимало мое сознание. Появившись в моей комнате тогда ночью, она теперь не оставляет меня ни на минуту.

Прошлой ночью, буквально уже под утро маленькое исчадие ада незаметно подкралось и рассмеялось мне прямо в ухо. Потом девочка прыгнула мне на грудь и обвила шею своими ледяными руками. Я сходил с ума от щемящего страха, в то же время четко понимая, что девочка не может быть привидением: я ощутил тяжесть ее тела.

Справедливости ради надо сказать, что мне не приходилось до сих пор иметь дело с призраками. Они, наверное, могут менять свой вес, как им заблагорассудится. В какой-то одной умной книге я прочитал, в чем же заключается основное отличие человека от ангела или черта. Люди живут в рамках своего представления о мире. Огонь горячий, значит, обжигаем руки. Стена твердая – через нее пройти нельзя. И так далее, это в нас заложено генетически. У обитателей потустороннего мира границы представления отсутствуют, и поэтому они могут все. Летать, например. Или гипнотизировать людей, как эта девчонка. Я только услышу ее шелестящий вкрадчивый голос, так сразу становлюсь другим. И этот другой выгоняет из моего тела меня прежнего. И в такие моменты мне кажется, что лучший выход – покончить с собой.

Кроме того, эти стоны. Заунывные, протяжные, они идут по всему дому. Причем эти-то звуки слышат все: Сашка с Женькой, Марина, наш директор…

Вот снова колыхнулся воздух в комнате: значит, сейчас появится. Жду ЕЕ с обреченностью.

«Ксения не умерла, она ждет нас», – внезапно прозвучало в голове. Темнота начала сгущаться, белеть и сворачиваться в кокон. Затем кокон рассыпался, и возникла ОНА.

Я послушно встаю с кровати, мы идем по коридору, беззвучно, как тени. Нарочно топаю, но пол словно глотает звук шагов. Зато слух обострился необычайно, да и обоняние тоже. Я слышу, как ворочается Марина, и по запаху определяю, что у нее начались месячные. Влажная плесень, табак, старая шерсть, пыль, вчерашняя еда – все врывается в меня удушливыми волнами. Невидимая сила ведет меня за призраком, я ничего не могу с этим поделать.

Входная дверь сама распахивается перед нами. Из-за угла дома появляется огромный волк. Залитый лунным светом, хищник, прижав уши, делает в нашу сторону несколько прыжков, потом останавливается и замирает. Засов калитки с тихим скрежетом едет в сторону, и она выпускает нас за пределы «Алексеевского хутора».

По обе стороны от безлюдной дороги стоят покосившиеся черные избы. Полосатые облака затянули луну, ветер начал бросать в лицо мелкие снежные иглы. Обращаю внимание, что на девочку снег не садится, а как бы обтекает ее со всех сторон. Она сворачивает к одному из домов, и я, как на поводке, следую за ней. Грязные и пыльные окна мерцают красноватым светом. Ноги цепенеют, я еле передвигаю их, но иду. Низенькая дверь открывается сама.

В комнате, спиной к нам, перед зеркалом сидит женщина. По одежде определяю, что это Петрова. Она медленно поворачивается к нам, я пытаюсь проглотить комок тягучей слюны и не могу. Горло у Ксении разорвано и покрыто черной коркой засохшей крови. Ее синие губы шевелятся, но слов не слышно. Потом наш бухгалтер начинает копошиться у себя в ране и двумя руками соединяет разорванный белый хрящ. Меня сотрясает приступ сухой рвоты. По комнате плывет низкий свистящий голос: