Текст книги "Влюбиться в эльфа и остаться в живых"

Автор книги: Александр Талал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5а
Парадигма зеркала. Отступление

– Упрощенная версия. Для чайников, как выражается ваше поколение. Наверное, тебе известно, что еще лет сто назад наука признала: не всегда и не везде действуют привычные для нас законы классической механики…

– Откуда это должно быть мне известно? – с вызовом ответил Женя, настроенный оспаривать каждый довод.

– Из у-ро-ков фи-зи-ки, – Раиса многозначительно дробила слоги, но тут же сдалась. – Отовсюду, Женечка! Об этом везде кричат и пишут. Даже по телевизору передавали.

– Не знаю, – упрямствовал Женя. – Мне ничего не передавали.

– Ты можешь просто послушать?!

Не удостоив ее возглас ответом, Женя возобновил хождение из угла в угол по диагонали.

– Суть эксперимента, на котором основывается квантовая физика, сводится вот к чему. При определенных условиях один и тот же электрон может оказываться в двух местах одновременно!

– Как это? – Женя даже остановился.

– Вот именно, что «как это»! Сколько лет назад впервые прозвучало вот это самое «как это?», и до сих пор такие, как ты, думают, что это небывальщина. Учиться лучше надо!

Довольная тем, что наконец его внимание в ее распоряжении, Раиса некоторое время продолжала без помех. Она говорила сбивчиво, перескакивала с темы на тему, но ее путаная лекция была наполнена живой, заразительной страстью, и Женя неохотно признался себе, что перебивать ее не хочется. В некотором смысле он преподнес ей маленький подарок, вернул ее ненадолго в классную комнату с ее запахом мела и энергией будущих достижений, пусть и направленной пока на косички девочек и каракули на обгрызенной последней странице общей тетради; разбудил в ней преданного своему делу, влюбленного в предмет преподавателя. Он немного пожалел, что учился не у Раисы.

Смысл монолога сводился к тому, что квантовая физика открывает нам глаза на окружающий мир в новом свете. Все, к чему мы привыкли – мячик падает с Пизанской башни, – это только часть реальности. И на этом довольно простом эксперименте сейчас основывают создание одноэлектронного транзистора… Возможность квантовой телепортации! Иными словами – чудеса существуют.

От чудес Раиса ловко перешла к параллельным измерениям, посетовав на то, что термин употребляется мирянами вольно и невдумчиво, безответственно, как и сам термин «квантовая физика». Произносят, мол, всуе. Хотя и профессионалы относятся к измерениям по-разному. Есть ученые, которые называют их тонкими мирами. Кто-то высмеивает их теории, кто-то, наоборот, находит прямую связь с открытиями квантовой физики. Одна из таких теорий объясняет возникновение пирамид. Мол, из параллельного мира возникли некие атланты – продвинутая и высокоинтуитивная цивилизация, – которых египтяне приняли за божества и которые построили целые города. Сколько здесь науки, а сколько эзотерики – Раиса не бралась судить. Но если отрицать все, можно уподобиться тем ученым, которые готовы были линчевать основоположников квантовой физики, линчевать авторов когда-то революционных идей о вращении Земли вокруг Солнца, а не наоборот. Имена обструкционистов сейчас мало кому известны. Критика – вообще занятие неблагодарное.

Другие исследователи нарекли соседние с нами, неосязаемые, миры, «зеркальными». Зеркальные миры состоят из зеркальных частиц с правым вращением – в отличие от обычных частиц нашего мира, с левым – то есть как бы возникших из зеркального отражения нашего мира, а зеркалам всегда приписывали мистические свойства. В них видят прошлое и будущее, сквозь них попадают в несуществующие страны, а древние верили, что в зеркале отражается душа человека. В восточном искусстве зеркало считалось художественным образом мира, в котором живет божество – ну чем не параллельное измерение?

Зеркальные частицы – это тип невидимой материи, которую считают составляющей темного вещества. Австралийский физик Роберт Фут доказал, что теория зеркальных миров совместима с теорией суперсимметрии. (Что такое теория суперсимметрии, Женя спрашивать не стал, но звучало внушительно.)

Высказываются предположения, продолжала Раиса, что Тунгусский метеорит, который разнес полтайги в 1908 году, состоял из зеркального вещества. На две тысячи квадратных километров вокруг повалены деревья, стекла разбились в сотнях километров от эпицентра, а осколков метеорита так и не нашли. Зримая нами материя вообще составляет всего четыре процента вселенной. И, возможно, именно в этом другом измерении, или в зеркальной части нашего мира, и происходят все необъяснимые явления. Говорят, что мысль материальна, например. Что сильно желая чего-то, можно помочь этому сбыться. Что, пожелав кому-то зла, ты причиняешь человеку реальный вред. Бабушки «вроде меня», посмеялась Раиса, называют это «сглазом». За это их высмеивают. Но если разобраться в зеркальной реальности, может быть, мы сможем научно проследить такие процессы? Может, если объяснить чудеса с точки зрения законов физики, мы наконец научимся в них верить?

– Почитай историю! Открой легенды и мифы! – разошлась Раиса. – Как испарились инки! Как настигли Гоголя его страхи! Что есть магия, как не реализация наших страхов и желаний, пороков и достоинств с помощью непреодолимой энергетики чувств? Про царицу Сююмбике почитай! И про…

Остановившись у зеркала, Женя слушал Раисино отражение. Он ждал неоспоримых выводов и не мог поверить, что лекция окончена. Растревоженная в нем здоровая любознательность поинтересовалась: если в целях научного эксперимента ударить кулаком по зеркальной Раисе, расколется ли вдребезги Раиса реальная?

Глава 5б
Чужой среди своих. Продолжение

– Вы мне сейчас тут много всякого околонаучного поведали. Вы мне этим что хотели доказать? Электрон бывает и здесь, и там, значит, я – орк?

Раиса помолчала, всматриваясь в свои войлочные тапочки.

– Я, Женечка, домой пойду. Устала. Оставь девчонку в покое, пока не поздно. Может, уже и поздно. К тебе теперь даже наши не знают, как относиться. Все от решения Федора Афанасьевича зависит.

– Да кто он мне, этот ваш Федор Афанасьевич?! Он мне никто, и звать его никак!

Скрипнув тахтой, Раиса поднялась и пошаркала к выходу с рукописью в руке.

– Он тебе Принц. А звать его – Федор Афанасьевич… – и Раиса произнесла фамилию еще одного известного предпринимателя, владельца заводов, газет, пароходов, знакомую Жене из сводок новостей. – Оставь девчонку. Себя не жалеешь – о других подумай. Решил, девочка понравилась? Это тебе не хиханьки. Это грозит глобальной катастрофой. Пойди, покайся, признай ошибки. Эльфа побей какого-нибудь. Девочек много. Вон, Пашка тебя познакомит. Приличная оркская девочка из хорошей семьи тебе нужна.

– Подождите. – Женя зигзагами вилял за Раисой, пытаясь обогнать ее в узком коридоре. – Какой катастрофой? – он вспоминал слова из романа, который под конец трехдневной работы читал урывками, на случайно открытых страницах, и не в хронологическом порядке. – «Реки повернут вспять, солнце взорвется, горы обратятся в песок, полюса поменяются местами…» Вы об этом? Как вы этообъясните?!

– Как бабочку Рэя Брэдбери, – достигнув двери, Раиса повернулась к нему, и Женя обратил внимание, как внезапно и резко рассекла ее обычно моложавое лицо сетка морщин. – Про царицу Сююмбике почитай! И как потерял голову пират Черная Борода! Между прочим, некоторые ученые объясняют переполюсовку магнитных полюсов Солнца именно наличием огромных количеств зеркального вещества, – ее интонации заиграли было профессиональным азартом и увлеченностью, но при виде вытянутой Жениной физиономии она снова поникла.

– Мне нужны доказательства. Я не могу поверить на слово в этот бред. Покажите мне научный труд, в котором доказывается, что я орк. Можете вы это сделать?

– Нет. Но я знаю, что вижу, – Жене стало еще больше не по себе: маленькие и цепкие Раисины глазки неотрывно смотрели прямо на него; скользнув наверх, к макушке, они опустились по кромке лица, по линии невидимого каре, к плечу, словно проверяя, все ли на месте, и вернулись к его глазам. Фоном опять всплыло уже мелькавшее сегодня в мыслях выражение «зеркало души». Женя вспомнил, что два зеркала, расположенные одно против другого, отражают друг друга до бесконечности. – Тебе ведь не обязательно знать, как работает микроволновая печь, чтобы подогреть в ней бутерброд?

Каждый ответ на его вопросы увлекал его все дальше в закоулки новых вопросов, не давая никакого понимания. По собственной воле он забрел в лабиринт, где любой поворот был обманчив, потому что не выводил его к желанному прямому коридору, но он не мог остановиться, возлагая надежды на то, что ждет его за очередным углом, и рискуя не найти путь обратно. Он решил перечеркнуть лабиринт, разрубить гордиев узел, не ломать голову над эфемерными определениями в кроссворде, а сложить вчетверо газету, где напечатан этот кроссворд, и найти ей реальное применение, прихлопнув реальную, скажем, муху.

– Раиса Леонидовна. Что вы искали в моей квартире?

– Что? – старушка рассеянно подняла брови.

– Рукопись лежала на видном месте. Что вы искали в моей квартире?

Ее глаза заблестели, в них появился план. Жене показалось, что Раиса хочет попросить его о чем-то. Но вместо этого она опустила голову и повернулась в профиль, шаркнув тапочком по половику. Холодная лампа дневного освещения на лестничной клетке встретила и посеребрила ее волосы.

– Что искала, того не нашла. Ни на что не гожусь. Попалась при исполнении. И вдобавок наболтала тебе, чего не нужно. С опальными запрещено иметь дело. Друг нашего врага – наш враг.

В последней фразе появились стальные нотки; Раиса как будто рассказывала зазубренный текст на экзамене. Она взялась за перила и заковыляла к лестнице, а вместе с ней – Женин единственный шанс в чем-либо разобраться. Он шагнул за ней через порог квартиры и повторил:

– Мне нужны доказательства! Как мне открыть третий глаз? В Тибет поехать? Как мне увидеть? Я должен знать, что я не сумасшедший!

Не отпуская перил, словно из страха поддаться на Женины уговоры, Раиса безнадежно махнула рукой, заметила, что до сих пор держит в ней рукопись, и протянула ее Жене.

– Я тебе больше ничего не скажу, – она поискала ногой свалившуюся тапочку и, дабы оправдать заминку с достоинством, все же добавила: – Мячики всегда падали вниз с ускорением. Но не всегда мы знали, с каким и почему.

После ухода нарушительницы границ его частной территории Жене вдруг стало одиноко. Вряд ли был в истории человечества случай, чтобы хозяин так сильно затосковал без вора. В бессильном отчаянии он обозревал перевернутую вверх дном гостиную, лежащее в руинах государство, где государь и подданный – одно и то же лицо, а больше никого. С чего начать приводить в порядок жизнь, обращенную в хаос? С утюга? Банки со шпротами, давшей течь? Собрания сочинений Ильфа и Петрова? Смешно. Не к тому, что Ильф и Петров смешно писали, а в смысле, глупо.

Женя аккуратно откинул носком ботинка пару книг, коробку с нитками, керамическую таксу, как археолог, щеточкой отделяющий налипшее от ценного артефакта, пока из развалин не показался залапанный до лоска темно-зеленый вельветовый переплет. Можно начать с семейного фотоальбома, волей случая вырвавшегося из заточения.

Он раздвинул ворох рисунков-иллюстраций, освобождая место на паркете, и уселся прямо на пол, а рукопись положил рядом, на тахту. Прежде чем раскрыть альбом, он бросил взгляд на потрепанный уже корешок манускрипта сказки, но не понял, что именно его озадачило, и откинул вельветовую обложку.

Пожелтевшие черно-белые образы бабушек и дедушек на хрупкой бумаге, какие-то дети на велосипедах и в шапочках, похожих на тюбетейки, спортивные девушки с веслами – все это казалось доисторической эпохой, про которую он знал понаслышке и которая могла с тем же успехом существовать в картинках к книгам Толкиена. Контрастное «чебэ» сменилось сочными красками цветного фото, похожего на живопись, со слишком пронзительной голубизны небом, слишком залитыми солнцем улицами; затем более тусклыми оттенками, где красный мало отличался от коричневого, и в целом все выглядело пастельно. Рукопись упорно притягивала его глаз как магнит. Приняв ее от Раисы, он сразу почувствовал изменение – она стала тяжелее, что ли… Каким-то глубинным мозговым центром он понимал, что разгадка очень проста, но сейчас не был способен даже на простые решения.

Детские, затем юношеские фотографии родителей, больше мамы, по линии отца нашлось не так много фотолюбителей. Женя замедлил темп и разглядывал каждую подробно, надеясь обнаружить на заднем плане намеки на иной мир, от которого его берегли всю его сознательную жизнь. Что-то очевидное, вроде вездесущего интернетного Чумазика, любопытно заглядывающего в кадр.

Альбом заканчивался. Еще один тупик? Остались позади пионерские галстуки, вышли из моды брюки-бананы, прически «взрыв на макаронной фабрике», красные флаги на соседнем здании сменились рекламой банка «Империал». На четвертой от конца странице родился на свет маленький Женя. Папа с бутылочкой, пополневшая мама, но дальше стройнеющая на глазах, Женя ходит косолапыми ножками в ползунках…

–  Ну что же ты никак не заснешь?

Когда он услышал женский голос, то встрепенулся было, ожидая появления очередного нежданного посетителя. Почти сразу возникла следующая мысль: галлюцинация. Но голос был абсолютно реальный. Только доносился он из прошлого. Он задавал вопросы, а второй голос отвечал ему.

–  Ну что же ты никак не заснешь?

– Мам, а расскажи мне сказку!

– Какую?

– Про Гоблина!

– Опять?

– Опять.

– Ну хорошо. Давным-давно, восемьсот лет назад…

Как в тумане, Женя пошарил рукой вокруг, выбрав наугад один из эскизов, как выбирают карту из колоды по предложению фокусника. Ему повезло. С бумаги на него глядел маленький Гоблин из сцены на рыночной площади. Ракурс картинки был направлен снизу вверх, как бы помещая наблюдателя вместе с карликом на булыжной мостовой, а позади маячили глядящие свысока презрительные фигуры торговцев и покупателей, прохожих и зевак, неприветливые великаны. Здравствуй, Гоблин.

–  Ну что же ты никак не заснешь?

«Я помню. Я это помню, блин». Сколько ему было? Три, четыре? « Пуо гобйина», он еще коверкал согласные, и однажды обозвал гобйиномпочтальона, а в детском саду попытался разбить зеркало горшком, предназначенным для другого. На мгновение Женя очутился в пятом «В», учитель обращается к классу: «Из-за чего началась Троянская война?» – а Женя машинально отвечает сам себе под нос: «Теперь уже только онзнает», не помня и не понимая, кто такой они из какой популярной песни на «Серебряном дожде» взялись в его устах эти странные слова. Когда именно Степановы приняли решение на семейном совете воспитывать сына по-другому, не как все? Это так на них похоже, не как все… Впервые за сегодня, начиная примерно с полудня, в его голове возникло некое подобие ясности. Он встал.

На лестничной клетке, забрав у Раисы рукопись, он по привычке согнул ее вдвое, и отметил где-то в уголке подсознания, что гнется она туго. Сейчас он четко видел тонкую щель вдоль корешка. Он распахнул злосчастную сказку. Между страниц спряталась женская шпилька для волос. Из старомодных, простенькая, но упругая, проволочная дужка.

Женя лихорадочно пробежал глазами по строкам. Нужный абзац нашелся быстро. Чтобы открыть третий глаз, поведала она, ты должен преодолеть самый большой свой страх…

– Ой-ей-ей, – сказал Женя. – Ой-ей-ей-ей-ей.

Его мозг все еще соображал, как быть, а палец уже нажимал кнопку автонабора.

– Дюха. Нужна дружеская поддержка. Очень нужна, – и, договорившись о встрече, он несмело попросил: – А можешь распечатать мне из Интернета что-нибудь про пирата Черная Борода? И про Григория Распутина. И про инков. И…

Отпирая дверь своей квартиры тремя этажами выше, Раиса Леонидовна размышляла о том, как поразительно все-таки исключения доказывают правила. Выросший в иной среде, мальчишка Степанов даже не понимал, какие глупости творит, и переубедить его невозможно. Точно так же у нее опускались руки, когда тринадцать лет назад ее Пашка, тогда еще с пушком на верхней губе вместо лохматой бороды, впервые сел на самодельный мопед. Как вбить в бестолковую голову юнца, что это – самоубийство? С чего он взял, что в своем плюгавом возрасте понимает больше, чем она, повидавшая жизнь? Как смеет осуждать многовековые традиции, о которых ничего не знал еще неделю назад? С мотоциклами Раиса уже смирилась. Здесь же все было намного серьезнее. Когда-то в администрации Федора Афанасьевича к ней прицепилось прозвище Гранитная Вдова. Сегодня невежественный выскочка, у которого еще молоко на слюнявчике не высохло, вынудил ее признать, что гранит ее пошел трещинами, посыпался песочком, дробился мелкой крошкой.

Из кухни задребезжал телефон, как будто сигнализация среагировала на ее приход. Еще с порога она увидела, как вспыхивает тускло-желтым дверца холодильника, отражая огонек прибора. Значит, звонили не на обычный городской номер, а на красного цвета аппарат формы допотопных роторных моделей, но без наборного диска, а с гладкой поверхностью и лампочкой на ней. Прямая линия Федора Афанасьевича. С замиранием сердца Раиса сняла трубку.

– Раиса Леонидовна? – на другом конце линии спросил баритон, который ни с кем не спутать. – Принц беспокоит. Как успехи? Чем порадуете?

Раиса присела. Темная кухня показалась ей похожей на склеп. Сбивчиво объясняя что-то Принцу, она старалась думать о том, что жизнь ее была насыщенной, полноценной и жалеть ей в общем-то не о чем.

– Как-как? – живо интересовался Федор Афанасьевич. – Не получилось? Очень жаль. Очень, очень жаль.

Раиса с ужасом услышала всхлип. Принц плакал. Попытки оправдать свое существование на этой земле развеялись прахом. Она разочаровала правителя. Она подвела наше все. Она отвечает за каждую слезу великого Принца. И ответит еще. Мало не покажется. Открыв духовку, она включила все пять газовых горелок на полную мощность. Плита успокаивающе зашипела.

– А я к вам питал наилучшие чувства. На вас всегда можно было положиться. Вы были замечательная женщина… и управдом. Нам всем будет вас не хватать. Кому нравится наказывать? Но долг, долг… Обязанности лидера. Раиса Леонидовна, вы еще там?

Раиса кивала, говорила «я понимаю», высчитывая в уме, за сколько минут заполнятся метаном пятьдесят пять кубических метров кухни, минус мебель и бытовая техника. Она хотела подняться с табуретки и проверить, закрыта ли дверь, когда в монотонной слезливой речи Принца маякнули слова «второй шанс». Раиса замерла.

– Я вам обещаю, Федор Афанасьевич. Все сделаем в лучшем виде.

– Ну вот и славно, – Принц высморкался. – Надеюсь на вас.

В ухе громко стукнуло, и одновременно ее собственный красный аппарат подпрыгнул, с такой силой Федор Афанасьевич, должно быть, бросил трубку в своем офисе на Ярославском вокзале.

Вот так. Пожалей врага народа. Тряпка. Родителей вспомнила, расклеилась. А они те еще подарочки, сироты. Раиса выключила духовку, ругая себя за минутную слабость, и потянулась к форточке, чтобы выветрить из помещения позорные следы ее малодушия. Через двор наискосок спешила знакомая фигурка Степанова. Раиса достала из кармана халата сотовый. Набирая номер, она знала, что у Паши в этот момент высвечивается на дисплее надпись «Бабуля», а из динамика льется полифоническая песенка «Это бабушка моя звонит, что-то мне сказать она спешит…» Бальзам на душу.

– Чего, ба? – пробасил Паша. В трубке раздавался рык моторов, кто-то газовал на месте, впечатляя кого-то числом оборотов; клацанье пивных банок, хохот. – Опять?

– Не опять, а срочно, чтоб тебя Гоблин побрал!

– Ба-а, мне уже тридцать лет, а ты меня все гоблином пугаешь… – рядом с Пашей захихикали, что-то загремело по асфальту, и смех оборвался.

– Не отвлекайся. Ты на байке?

– Ну не на волке же.

– Не до шуток…

Дав указания внуку, она долго стояла у окна и уверяла себя: «Сказала, сделаем, значит, сделаем, не будь я Гранитная Вдова!» И в этот момент в ней действительно было что-то гранитное.

Выходя со двора, Женя был напуган Псом, который по своему обыкновению выскочил непонятно откуда, оглашая окрестности радостным лаем, закинул лапы на Женины плечи, как будто хотел с ним сплясать, и облобызал лицо. Женя не раз задавался вопросом о безусловной собачьей любви, безоговорочной преданности. В один из редких дней, когда у Николая Петровича было приподнятое настроение, Женя обсудил эту тему с начальником. Николай придерживался мнения покойной супруги Марины Михайловны, которая всегда держала кошек, и уважала их за независимость: хочу – позволю погладить, хочу – уйду, а заискивать не собираюсь. Собаки же, считала Марина Михайловна, продадут хозяина за косточку, предложенную чужаком. Но Женя заподозрил, что Николай в душе не разделял этих взглядов, а только следовал догмату «о покойных либо хорошо, либо ничего», не желая порочить доброе имя любимой супруги. Во фразе «У нас в доме постоянно жили кошки, иногда по пять за раз», Жене послышалось, что «за раз» было произнесено слитно, и с чувством.

– Извини, у меня для тебя сейчас ничего нет, – Женя потрепал Пса за ухом. Тот забил хвостом по крупу так, что хвост рисковал оторваться, и разочарования не показывал. Женину попытку освободиться от его объятий и продолжить путь он воспринял как предложение присоединиться, но Женя наказал ему оставаться в пределах двора. Пес послушно замер на выходе из арки и еще долго смотрел ему вслед, ожидая какого-то сигнала. Потом он сел на задние лапы, но уши стояли торчком, а горящие глаза внимательно следили за Женей в надежде, что он передумает в любую секунду, и Пес боялся пропустить эту секунду.

У метро еще горел свет в цветочной палатке, небольшая компания пила коктейли в баночках, приличного вида мужчина с портфелем поднимал с пола и рассматривал выброшенные проездные абонементы. На другой стороне улицы процокали копытами две девушки-наездницы верхом на белой и гнедой лошадях. Они заговорили с прохожим, тот неохотно дал бумажку и заспешил дальше. Прокатиться не захотел, но на корм лошадкам выделил десяточку, предположил Женя. Он старался занять свои мысли чем угодно, только не предстоящим ему испытанием.

Заглушая шум редких автомобилей, со спины нарастал гул мотоциклетного хора. Рев «Харлеев», «Сузуки» и «Уралов» приобрел стереоэффект, когда впереди показалась еще одна команда байкеров, двигавшаяся ему навстречу прямо по тротуару. Женя заторопился к стеклянным дверям, но не успел сделать и нескольких шагов, как Паша собственной персоной перерезал ему путь. Его преданная ватага опоясала их двойным кольцом, наматывая дезориентирующие круги в разных направлениях, внешнее кольцо по часовой стрелке, внутреннее – против. Где-то в глубинах Московского метрополитена сложное сочетание проемов, щелей и прибывающих поездов создало сквозняк, и все четыре двери с воем приоткрылись; поток воздуха взъерошил разбойничью Пашину бороду, когда тот что-то прокричал. Женя показал пальцем на ухо и пожал плечами. По знаку предводителя мотоциклы остановились, моторы заглохли.

– Привет, говорю, Женек, – Паша мотнул головой в сторону капота своего рысака. – Садись, прокатимся.

Панорамный коллаж из брутальных небритых лиц угрюмо телеграфировал Жене, что дискутировать не получится. Он тянул время, разглядывая значок на могучей Пашиной груди: «Ночные Волки. Красносельское подразделение».

– Куда это мы прокатимся?

Вместо ответа Паша потянулся к нему мясистой лапой, ухватил за ворот пуловера сосисочными пальцами и потянул книзу вместе с футболкой. Женя решил, что сейчас его снова будут бить, однако Паша бить не торопился. Изучив зачем-то Женину шею, он отпустил пуловер, поправил его и даже похлопал Женю по груди почти по-дружески. Хотя они только что поздоровались, в его глазах Женя увидел прощание, словно он только что вытянул жребий идти через минное поле, а Паша его жалел, сурово, по-мужски, но вместо него идти не собирался. Пашины манипуляции с одеждой вызвали у него бредовое предположение, что ему будут рубить голову. Ассоциативный ряд свел вместе понятия «Принц – Средневековье», «шея – гильотина».

– Скажи лучше сразу, – попросил Паша, – где она. Лучше для всех будет. Меня повысят, тебя простят. Возможно.

– Кто – где? – не понял Женя.

– Штука.

– Какая штука?

– Понятно. Тогда поехали. Допрашивать – не мой конек. Мой конек у меня между ног, – Паша пару раз внушительно рыкнул мотоциклом. Байкеры сдержанно поржали. Компания с коктейлями не обращала на них никакого внимания. На расстоянии мужчина с проездными вытряхивал табак из трех трофейных бычков на дорогую визитную карточку, чтобы изготовить из нее самокрутку.

– Держись крепче, – Паша показал ему на ручки по бокам, когда Женя устроился поудобнее. Байкеры терпеливо ждали и почти не смеялись, пока он взбирался на высокое сиденье, взбирался нарочито долго и неуклюже. Он знал Пашины привычки и тоже терпеливо ждал.

Они проехали один светофор, затем другой. Паша держался в центре стаи, между двумя колоннами братьев по средству передвижения. На третьем светофоре произошло то, что Женя наблюдал не один раз и на что рассчитывал. Когда загорелся желтый свет, байкеры замедлили ход, и только Паша поддал газу, вырвался вперед и проскочил уже на красный. За перекрестком он небрежно притормозил, дожидаясь своих. Он не оборачивался назад; лидеру не нужно убеждаться, следуют ли за ним приверженцы, иначе какой же он лидер? Упершись ладонями в сиденье перед собой, Женя оттолкнулся и соскользнул с мотоцикла, перемахнув через заднее колесо.

«Харлей» подпрыгнул, и Паша сразу обнаружил пропажу. Но пока он метался между соблазном пуститься в погоню в одиночку и инстинктом не отбиваться от коллектива, этих считаных секунд Жене хватило, чтобы нырнуть в переулок и скрыться из вида.

Когда он выбежал в большой просторный двор, огороженный домами с четырех сторон, его уже нагоняли. Разнобой раскатистых завываний мотоциклетных глоток наполнил замкнутое пространство; звуки рикошетили от стен гулкого дворового колодца и беспорядочно метались. Казалось, что количество преследователей утроилось, и они повсюду.

Перескочив низенький веселого цвета заборчик, Женя рванул напрямик, через центр двора, испещренный детскими горками, качелями, турниками и брусьями и вкопанными в землю автомобильными шинами. Не сговариваясь, байкеры разделились на две группы и помчались в объезд. Двое отставших нашли проем в заборчике и взяли курс на Женю по его же траектории. Один не успел вырулить между шинами; мотоцикл подскочил в воздух, сбрасывая наездника банданой вперед, и боком проехался по газону. Вильнув в сторону от второго, на «Урале», в допотопном шлеме и летных очках, который почти схватил его за ворот, Женя вскочил на сиденье качелей. «Урал» по инерции промчался дальше, а качели, мотнувшись вперед, вернули Женю на то же место, и он припустил в обратном направлении, оставив всех позади. Сбитый с толку Жениным маневром, владелец «Урала» попытался развернуться, но въехал в детскую песочницу и увяз. С третьего этажа уже кричали про безобразие и про «людям на работу», а на шестом возмущенно кивали целой семьей, соглашаясь с соседями с третьего.

Не добежав до арки, через которую попал сюда, Женя резко свернул в сторону, вскарабкался на хлипкие дощатые ворота с приржавевшим к засову замком и оказался на крыше первого в ряду гаражей-ракушек соседнего двора. Он обернулся. Паша занял позицию внизу, отсекая дорогу назад; он явно не оценил Женину хитрость, и теперь при поимке Жене грозила хорошая взбучка вдобавок к тому, что грозило ему позже. Пашина команда шеренгой покидала двор; скоро его будут встречать по ту сторону. Их рокот цеплялся за дома и асфальт, отказываясь ретироваться, но вынужденно волочился за ними по улице, как вереница консервных банок за свадебным кортежем.

Стараясь не смотреть вниз, Женя побежал по крышам, подальше от края, поближе к кирпичной стене жилого дома, гремя листовым железом. Ему повезло: гаражи располагались вплотную друг к другу; даже небольшой зазор в полметра парализовал бы его. Когда Пашины «волки» нашли въезд во двор, Женя уже карабкался вниз по примостившемуся к последнему гаражу тополю, по-медвежьи вцепившись в ствол руками и ногами и обдирая ладони. Преследователи были еще далеко, а рядом, в проеме между домами, мелькали машины на центральной улице. Он устремился туда.

По центру проспект рассекал бетонный барьер в качестве разделительной полосы. Пересечь улицу преследователи не смогут, даже если вырвутся на проезжую часть поперек движения, для этого им придется проехать лишних двести метров до ближайшей развилки, где перегородка обрывалась. Не теряя времени, он поспешил в спасительный подземный переход. Возможно, он успеет скрыться в переходе еще до их появления и сбить их с толку.

Уже сбегая вниз по лестнице, он поставил себя на место Паши и сообразил, что, кроме перехода, на этом отрезке пустой улицы ему просто некуда больше было исчезнуть. В подтверждение тоннель за его спиной вскоре наполнился шумом. Пашина команда не искала легких путей. Мотоциклы съезжали вслед за ним прямо по ступенькам. Невыносимый вой, стоявший в ушах, как будто дюжина ржавых бензопил пели каждая свою песню, кто в лес, кто по дрова, начинал действовать на нервы.

Расстояние между ними стремительно сокращалось, но ему снова удалось вырваться вперед на ступеньках. Тормозя в конце тоннеля, все тот же недотепа на «Урале» развернулся боком и боком же долбанулся в «Пироги да слойки». Ларек взорвался битым стеклом. Пытаясь объехать позор байкерского клуба, следующий мотоцикл пропорол колесо острым осколком, успел выскочить на ступеньки, но потерял управление и скатился обратно поперек дороги. Создавалась пробка.

Оказавшись на улице, Женя увидел, что часть команды во главе с Пашей все же рванули в объезд и разворачивались на перекрестке; Паша, снова впереди всех, уже набирал скорость. Женя свернул за угол. В боковой улице, мигая тормозными фарами и с предупредительным писком, огромная фура для перевозки мебели пыталась въехать задом в узкий переулок. Задыхаясь и преодолевая боль в правом боку, он успел свернуть в переулок, пока фура не загородила проход, и снова выиграл время.

Он начал было входить во вкус. Пока ноги неслись вперед на автомате, мозг сам находил решения, лазейки, ловушки и препятствия для преследователей, как компьютер последнего слова на дозе метамфетамина, сканируя городской ландшафт, выхватывая объекты, выдавая маршруты. Мощная машина, легко развивавшая на шоссе скорость, превышающую в разы его максимальную, оказывалась в невыгодном положении в путаном городском лабиринте проходных и непроходимых дворов, заборов, тупиков, канав, пешеходных мостиков и гор строительного мусора. Он мог бы бесконечно водить за нос Пашу и его верных вассалов, если бы не одно «но». В отличие от Пашиного «Харлея», он не имел возможности заправить бензином колотящееся сердце, смазать маслом легкие, горевшие в груди, словно их терли крупным наждаком, или подкачать воздуха в одеревеневшие ноги, отказывавшиеся пружинить.