Текст книги "Влюбиться в эльфа и остаться в живых"

Пролог
Шерше ле Гоблин!

– Ну что же ты никак не заснешь?

– Мам, а расскажи мне сказку!

– Какую?

– Про Гоблина!

– Опять?

– Опять.

– Ну хорошо. Давным-давно, восемьсот лет назад…

Средний человек об этом не догадывается, но статистически сказка о Гоблине является самой популярной в мире. Скорее всего, по той причине, что в определенных кругах является единственной сказкой, не позаимствованной из других культур, знакомой с детства каждому, и за эти – довольно обширные, надо сказать, – круги никогда не выходит. Знают там и другие, чужие сказки – и о Золушке, и о Красной Шапочке, и о том, что плохие всегда получают по заслугам. Ведь они (те, кто с детства так любит слушать сказку о Гоблине) живут среди нас. Но средний человек никогда не услышит от них именно эту сказку, не потому что он средний, а потому что человек.

Давным-давно, восемьсот лет тому назад, жил да был лесной Гоблин. Было в нем росту всего двенадцать вершков, и на вид он был весьма неприглядным. Но свои внешние данные маленький Гоблин компенсировал сполна умом и проницательностью, благодаря чему сумел достичь довольно высокого положения: он служил придворным советником сразу у двух принцев – Принца Оркского и Принца Эльфийского. В те времена орки и эльфы жили в мире, весело и беспечно – история эта произошла очень давно. Так давно, что неотесанные орки тогда еще ездили на волках, хотя эльфы уже несколько веков как катались на колесницах. Иными словами, восемьсот лет назад.

Несмотря на то, что оба народа мирно сосуществовали и претензий друг к другу не имели, за двойную службу Гоблина прозвали двуликим. Положа руку на сердце, никто не имел претензий и к Гоблину тоже, по крайней мере, к его работе на два двора, с которой, к слову, советник справлялся превосходно. Но какой же уважающий себя эльф провозгласит публично, что сторонится маленького Гоблина из-за его невзрачности? Какой орк не постесняется обнародовать свое презрение к облику несчастного и тем самым узаконить неравноправие, возвести его в ранг дозволенного, в век, когда оба народа так гордились своей открытостью, миролюбием, справедливостью? И когда Гоблин направлялся со службы в лес через рыночную площадь, торговцы и покупатели, прохожие и зеваки отворачивались, стесняясь его маленького роста и отталкивающей, по их меркам, наружности, шептались подозрительно, а чаще всего старались просто не замечать его. Так удобнее.

Каждый вечер, возвращаясь в свое мрачное жилище в лесной глуши, Гоблин подкрадывался к старому, потемневшему зеркалу, надеясь на что-то новое и приятное, страшась увидеть то же, что и всегда, и подолгу вглядывался в свое отражение, не находя ответов и решений. В нем кипело негодование… Он никак не мог понять, почему он не такой, как все; он ненавидел зеркало и себя в нем. Однажды, после особенно подавляющего дня, снова и снова рассматривая в мутном стекле при тусклом мерцании свечи все те же нелюбимые черты – торчащий хохолок редких волос, зеленоватая кожа, глазки как у лемура, уши как у летучей мыши, перепончатые лапки – Гоблин сорвался. Злобно оскалившись, он замахнулся что было сил и ударил кулачком по зеркалу. Звякнуло стекло; кривая трещина разделила зеркало надвое. Какова ирония: он хотел раз и навсегда избавиться от своего отражения, отражения неприглядного и никем не любимого карлика – но теперь на него смотрели сразу два Гоблина! Несчастный всхлипнул от отчаяния – и вдруг хрипло захохотал, переводя взгляд от одной фигуры к другой. «Двуликий Гоблин! – кричал он, показывая пальцем. – Двуликий Гоблин!..»

Говорят, что на следующий же день Гоблин уволился, решив начать новую жизнь, и оба двора – Эльфийский и Оркский – остались без советника.

Говорят, что вскоре после этого началась война между орками и эльфами, и вражда этих двух народов продолжается и по сей день. Смутное было время… Известно только, что оба Принца погибли при загадочных обстоятельствах – с этого все и началось. А Гоблин винил себя; в надежде исправить свою репутацию и понравиться всем, он лишил правителей мудрого наставника. Испугавшись, Гоблин скрылся. С тех пор его никто не видел.

Говорят, что он до сих пор бродит среди нас, боясь показаться на глаза.

И еще говорят, что только он знает, из-за чего началась война восемьсот лет тому назад.

– И еще говорят, что только он знает, из-за чего началась война восемьсот лет тому назад…

Как и все ее соплеменники, Катерина Бурмистрова знала историю Гоблина наизусть и к тому же давно уже вышла из того нежного возраста, когда сказка завораживает, пробуждает первобытные страхи в детском воображении, вызывает искреннее, эпическое восхищение. Тем не менее отца она слушала терпеливо и даже старалась уловить в сотни раз слышанном рассказе то же баюкающее очарование, что звучало в нем когда-то из уст матери. Александр растил ее заботливо, но неумело, и, как ноют у солдат отрезанные конечности, свербела в его сердце та часть, которая любила теперь уже безответно; он цеплялся за потерянный рай прошлого, когда на Катиных корявых детсадовских рисунках держались за руки три человечка, и цеплялся, в том числе, за сказку про Гоблина, словно пытался вернуть время назад. И, возможно, именно потому, что настойчиво повторял сказку изо дня в день до сих пор, на годы и годы дольше, чем другие родители, – возможно, именно поэтому Александр задумался не так давно о положении вещей в его ведомстве, постепенно сумел увидеть установленный и не вызывавший вопросов порядок в новом свете и ужаснулся. Два года назад он начал что-то вроде расследования, о котором его дочери не было ничего известно, для ее же блага.

– Папа, мне уже девятнадцать лет, – сонно пробормотала Катя из-под одеяла, не открывая глаз и стараясь не придать своим словам нечаянной резкости. – И никаких гоблинов не бывает.

– Но ведь на то она и сказка, чтобы про то, чего не бывает, – его-то волновала именно эта история, особенно сегодня, по причинам опасным и влекущим за собой далеко идущие последствия. Александр Бурмистров посмотрел на темный город в огнях за окном; холодную мартовскую ночь тут и там кутали отрезы снежной бязи. Чего ему ждать от сегодняшней таинственной встречи? Катя заворочалась и повернулась на другой бок; ее золотистые волосы рассыпались по подушке – тот же оттенок, что и у короткой стрижки отца.

– Рассказал бы что-нибудь взрослое… Типа, про Золушку. Чтобы в конце свадьба.

Отец улыбнулся. Глядя на дочь, он успокаивался, чувствовал в себе уверенность, уверенность в затеянном. Но сегодня ему необходимо оставить ее. Возможно, насовсем. Потому что есть дела, масштаб которых требует личных жертв от сильных людей.

– Хорошо, – кивнул Александр, – завтра. Сейчас мне нужно уйти.

– Ты скоро вернешься?

Он ответил, не задумываясь:

– Конечно, скоро.

В полудреме Катя сладко потянулась, губы расплылись в улыбке. Стараясь не скрипеть стулом, Александр поднялся, достал из кармана кожаной куртки конверт и опустил его на тумбочку рядом с Катиной кроватью. «Милая моя Катенька! Если я сегодня не вернусь домой, у меня к тебе будет важное поручение…» – так начиналось это письмо.

Прикрыв дверь спальни так, чтобы полоска света из прихожей падала поперек кровати, разрезая темноту комнаты надвое, Александр обулся и по привычке прихватил свой бейджик – «Начальник службы безопасности». Он замер на секунду, заметив на бейдже крохотную наклейку в виде выпуклой ромашки. Его глаза снова потеплели. «Может, ей и девятнадцать, но она все еще такой ребенок! Как ей жить дальше, если со мной что-нибудь случится?»

Погладив ромашку пальцем, он прикрепил бейджик на куртку, вышел из квартиры и тихо защелкнул входную дверь.

Александр шел на встречу с Гоблином.

* М * И * С * Т * Е * С * Е * Б * Р * Е *

Торговый центр Александр нашел без труда: он часто проезжал его по дороге на службу. Магазины и кафе уже были закрыты, но подземная парковка все еще работала для посетителей ночного сеанса кинотеатра на последнем этаже. Служебный «Лексус» он предусмотрительно поставил между выездом на улицу и ближайшей дверью на лестницу, оставляя пути отступления; свободных мест было хоть отбавляй – редкие автомобили мерцали в бледном неярком свете люминесцентных ламп.

Александр захлопнул дверь «Лексуса»; звук гулко прокатился по бетонному подземелью парковки и умер в тишине. Он облокотился на дверь и приготовился ждать; возможно, напрасно. Гоблин не появлялся никому на глаза восемьсот лет. С чего вдруг он поддастся на уговоры Бурмистрова?

Прошло два года с тех пор, как он начал поиск Гоблина, благоразумно выбрав Интернет себе в помощники. Зарегистрировавшись под псевдонимом во всевозможных социальных сетях, «аське», на сайтах знакомств, в «ЖЖ» и даже на форумах ролевиков, реконструкторов и толкиенистов, он оставлял везде криптические послания, вроде: «Дорогой Г.! Восемьсот лет тебя не видел! Где ты? Очень нужно поговорить. Ничего не бойся, кто старое помянет… Свяжись со мной». Или: «Ты винишь себя в конфликте. Напрасно, ты ни в чем не виноват. Несмотря на твой маленький рост, ты слишком высокого мнения о последствиях своих поступков;) Шучу, не обижайся. Ты не знаешь меня, но мне очень нужна твоя помощь. Есть шанс все исправить, и только ты можешь это сделать».

Что именно нужно исправлять и как – в этом Александр пока что не отдавал себе отчета. Сначала сказка о Гоблине была для него просто элементом фольклора, байкой, традицией. Потом превратилась в автоматическое, невдумчивое повторение набора фраз по накатанному. И только проговаривая слова сказки в лохматый пятитысячный раз, он вдруг споткнулся на середине предложения, увидев в ней потаенное многогранное пространство. Сказка ожила для него, задышала, как коллекция марок в родительском доме, забытое наивное увлечение школьника, не более чем кратковременное хобби, на годы запертое в шкафчике ничего не выбрасывающей бабушки или мамы, в очередной редкий визит неожиданно оказавшееся пластом истории, летописью юности, свидетелем эпохи, мнемоническим оборотом, запускающим нахлын воспоминаний, откровений. «Говорят, что Гоблин до сих пор бродит среди нас, боясь показаться на глаза! – твердила сказка. – Говорят, что только он знает, из-за чего началась война восемьсот лет тому назад!»

В ту ночь он плохо спал, а всю последующую неделю существовал, как зомби в тумане, глядя на каждую деталь привычной рабочей рутины будто впервые и начиная ощущать нутром, что в ведомстве его начальника и правителя Макара Филипыча многое в корне не правильно.

После месяцев молчания Александру осторожно написали, и он долго убеждался, что это не розыгрыш и не провокация. В результате долгой переписки Гоблин согласился на встречу и сам выбрал точку. Но Александру было неспокойно.

Его опасения оправдались.

На другом конце парковки послышался рев мотора мчащегося автомобиля и визг тормозов на поворотах. Бурмистрову была знакома манера вождения; точно так же и он сам гонял свой «Лексус», когда совершал арест. Видимо, Корней за рулем, Корней, которого он сам всему учил. «Спугнули… Они спугнули Гоблина… – крутилась мысль в голове, – все потеряно, его больше не выманить…» Летевший к нему между бетонными колоннами автомобиль был личным белым лимузином Макара Филипыча с мигалкой на крыше. В груди похолодело: « Сампожаловал… Орать будет…» Почему-то именно ярости Макара Филипыча Александр боялся в этот момент больше, чем расправы. С какого перепуга он решил, что справится в одиночку? Слишком велик масштаб происходящего, а он замечтался, как мальчишка, решил спасти мир единолично. Готовился к этому два года – и все надежды рухнули в один миг. Александр дернул было ручку «Лексуса», но от накатившей слабости и отчаяния так и остался на месте, безвольный, апатичный. Тренированное сознание начальника службы безопасности включило анализ и переоценку сложившегося положения и вывело, что так, возможно, даже лучше. Авось пронесет. Никто не знает, зачем он здесь. Факт измены существовал лишь в его помыслах и намерениях, а потому был недоказуем. Факт же попытки бегства выглядел бы, мягко говоря, подозрительно.

Лимузин «Роллс-Ройс Фантом» – Макар Филипыч уважал все английское, в частности, автомобили и Шекспира – резко вильнул вправо, влево и затормозил, наискосок перегородив проход своей массивной тушей и слепя Александра ксеноновыми фарами. Коротко, словно с издевкой, квакнула и затихла сирена; мигалка продолжала крутиться, по стенам плясал хоровод голубых бликов. Александр не ошибся – за рулем сидел Корней и щурился на него не без удовольствия.

Четыре двери распахнулись одновременно; вслед за Корнеем из машины показались еще трое телохранителей в костюмах, все с одинаковыми белокурыми стрижками полубокс, и каждого Александр прекрасно знал. Только, похоже, на этот раз никто не собирался исполнять его приказы.

Пока Петя – тридцатилетний широколобый охранник с мощной шеей и глубоко запрятанными признаками интеллекта – придерживал правую заднюю дверь для самого, сдвинув в сторону полу пиджака и с незанятой рукой наготове у кобуры, оружие Корнея и двоих других уже было нацелено на Бурмистрова. Александр спокойно – будь что будет – рассматривал пистолеты. Корней всегда любил выпендриться – его любимицей была красочная тарахтелка в стиле Звездных Войн – при нажатии курка автомат издавал различные космические звуки и мигал лучиком света. Александр сам помогал Корнею подобрать личное оружие, и тот практически отнял последний экземпляр у девятилетнего мальчика в «Детском мире». Суровый Матвей с сединой на висках предпочитал металлический «Глок» с пистонами. Охранник помоложе, Серый, давно облюбовал себе ярко-синий водный бластер, который был доступен лишь по Интернету, да и то не всегда. Правда, для перезарядки следовало бы таскать с собой запасный контейнер с водой, одними батарейками здесь было не обойтись, но Серого это не смущало. За ненадобностью оружие пускалось в ход нечасто, и одного заряда, как правило, оказывалось достаточно.

Охране Макара Филипыча нужно было держать марку, и телохранители предпочитали вооружение, внешне имитирующее настоящие пистолеты и автоматы. Но в отличие от реальных, заводских «калашей» и «ТТ», пусть и с лицензией на ношение, поливалка Серого не давала милиции поводов держать Филипыча и его команду на своем радаре. Именно Александру пришла в голову эта идея в 1991-м, спустя время обеспечив ему пост начальника охраны. На фоне бандитских разборок и уличных войн служба безопасности Макара Филипыча выглядела невинно, а если правдоподобно выполненный Матвеев «Глок» и привлек бы внимание патруля, то, разумеется, оказался бы подарком для сына. Непосвященные понятия не имели, что амулеты, имевшиеся у каждого из телохранителей, как вот Петины наручные часы «Омега» или запонка у Корнея на рукаве, превращают пластиковые игрушки в грозное оружие.

Зная поэтому, что в силу привычки ищейки Филипыча в первую очередь будут искать его «беретту» с шестимиллиметровыми пульками и лазерным прицелом на батарейках (магазин – 30 патронов, темп стрельбы – 650 выстрелов в минуту, отличный ствол китайского производства), Александр сам, не дожидаясь приглашения, аккуратно достал автомат из-под куртки двумя пальцами за ручку. Отобрав «беретту», Корней небрежно похлопал его по спине и поясу и повернулся к лимузину:

– Чистый, Макар Филипыч!

Принц неспешно нащупал асфальт ногой в лакированном туфле, затем показалась пола английского пальто из верблюжьей шерсти и, наконец, белокурая, почти платиновая шевелюра, убранная в шикарный хвост до лопаток. На вид Филипычу было около пятидесяти, на деле намного больше, и он молодился, как умел. Принц выпрямился, посмотрел Александру в глаза и с театральным разочарованием произнес:

– И ты, Брут? – Сделав несколько вальяжных шагов в сторону Бурмистрова, он выдержал паузу и добавил, качая мудрой, налакированной головой: – Начальник моей личной охраны! Собирает на меня компромат! Куда катится мир? – последний вопрос был адресован телохранителям. – Никто не знает?

Охрана добросовестно подумала, но теорий выдвигать не стала. Протянув холеную руку, Макар Филипыч сорвал бейджик «Начальник службы безопасности» с куртки Александра и, не оглядываясь, метнул его через плечо.

– Корней, поздравляю. Теперь это твоя должность.

Когда после особенно жестокой стычки с противником погиб молодой сотрудник охраны Принца, заявление Корнея на поступление на службу к Макару Филипычу в числе других попало на стол к Бурмистрову. Александр отмел его кандидатуру, но Филипыч настоял. Ему понравилось, как Корней рифмуется с Матвеем, ветераном команды. Он вообще хотел теперь набирать телохранителей только по этому принципу и даже собирался уволить Александра или, на крайний случай, переименовать его в Александрея, но когда народ прослышал, самые рьяные, чтобы попасть на престижную службу к самому Филипычу, стали в срочном порядке повально превращаться в Вахромеев, Дорофеев и даже Сельдереев. Принц задумался, приписал эту внезапно дурацкую идею кому-то другому, уволил незадачливого и таким образом в очередной раз героически спас положение.

Корней в итоге оказался смышленым и способным парнишкой, но скоро Александр понял, что за его старанием стоят лишь карьерные соображения, желание быть замеченным, выслужиться, прибиться к сильнейшим. Теперь он получил такую возможность, подумал Александр, глядя не без горечи, как Корней с довольной ухмылкой прикрепляет бейджик на пиджак. Он узнавал в Корнее самого себя двухлетней давности. Нет, карьеристом он никогда не был, и заискивающим, безоговорочно преданным псом тоже. Он был слеп, как и Корней сейчас, он занимал себя ерундой вроде оптимизации тактик предотвращения вражеских диверсий, его светлую светловолосую голову никогда не посещала тревожная мысль о том, что «запахло жареным в Датском королевстве», как сказал бы сам Филипыч. И пусть егоерунда уступала в ерундовости и мелочности корнеевским интрижкам, по большому счету они были как два лакея – один полирует хозяйское серебро, другой крадет его, и все это в горящем поместье, потому что хозяин страдает от пиромании.

– У тебя есть последняя возможность избежать наказания, – продолжал Принц, понизив голос. – Тебе удалось найти десятый октагон? Я все прощу за десятый октагон.

Ответить Александр не успел. Парковка наполнилась рыком еще одного мощного мотора. Отливая лоснящимся масляно-сизым поверх черного, автомобиль ворвался на этаж. «Вот это да! – поразился Бурмистров, узнавая и эту машину. – Оба Принца на одной парковке! Заклятые враги встретились… Но как? Почему?» Он прокручивал варианты, наиболее соблазнительным из которых было предположение, что разведка вражеского Принца, Федора Афанасьевича, донесла тому о готовящейся расправе над начальником безопасности Макара Филипыча, и Федор Афанасьевич дал приказ вызволить Бурмистрова, действуя по принципу «враг моего врага – мой друг».

При виде вороного «Кадиллака ДеВилль» – личного лимузина Федора Афанасьевича – белокурая охрана снова повыдергивала оружие, загораживая собой Макара Филипыча и криками приказывая водителю остановиться. Лица у всех выглядели озабоченными и перепуганными: не каждый день глава враждебного народа врывается в помещение, где находится их Принц. «ДеВилль» затормозил, чуть не въехав в столб; черноволосые сотрудники службы безопасности Федора Афанасьевича повыскакивали из машины, заняв позиции за открытыми дверями лимузина… Замелькали бластеры, «кольты» и шерифская винтовка «винчестер» из детского набора «Дикий Запад». Еще тогда, в девяносто первом, охрана оппозиции неожиданно быстро просекла и переняла остроумную тактику игрушечного арсенала. «Сейчас начнется», – подумал Александр, подыскивая укрытие.

– Отставить! Успокоиться всем! – властный глас Макара Филипыча заглушил разнобой угроз и ругательств. Словно вторя ему, из недр новоприбывшего «ДеВилля» раздалось усталое и капризное:

– Ну не надо трагизма! Спрячьте оружие немедленно.

Охрана по обе стороны баррикад умолкла; все замерли с пистолетами наперевес в напряженном ожидании. Федор Афанасьевич носил свои черные с проседью волосы плоским ежиком и отдавал предпочтение всему американскому, за исключением литературы, в этой сфере облюбовав японские хокку. На ногах чужого Принца красовались ковбойские сапоги из змеиной кожи; черный плащ был скроен наподобие сюртука; виски украшали короткие баки. Александра ждал еще один сюрприз: в руке Федор Афанасьевич сжимал бронзовую ручку, закрепленную на крышке обитого красным бархатом потертого сундука. Этот самый сундук Бурмистров знал как свои пять пальцев и несчетное количество раз видел у Макара Филипыча – в кабинете, в машине, в резиденции; порой Макар Филипыч ни на минуту не расставался с сундуком, а затем сундук куда-то пропадал без следа на несколько дней. Что связывает Принцев двух ненавидящих друг друга народов? Что они затеяли?

Охрана расслабилась; белобрысые угрюмо дырявили взглядами брюнетов, с оружием на всякий случай наголо, но опасная ситуация миновала, хотя никто толком и не понимал почему. Не говоря ни слова, Федор Афанасьевич подошел, щелкая каблучками, к Макару Филипычу и встал рядом, за его плечом, а Макар Филипыч даже не обернулся на него. Теперь взгляды обоих Принцев пристально изучали Александра. От близости двух могущественных правителей под рубашкой пробежал холодок. Идентичные властные глаза, не терпящие возражений, под разного цвета бровями; сурово сжатые в тонкую полоску губы. Александру подумалось, что власть имущие приобретают схожие черты, выражения лица, мимику. Его недавний начальник Макар Филипыч первым нарушил тишину:

– Итак, Саша. Вернемся к нашим баранам. Я поручил тебе найти десятый октагон.

Терять Александру было нечего. Оставалось лишь разузнать побольше и надеяться на лучшее.

– Вам все равно не скрыть правды, – Бурмистров решить блефовать. Он и сам не знал всей правды. – Даже если вы от меня избавитесь…

– …Гоблин всем все расскажет! – перебил Макар Филипыч и хохотнул, приглашая охрану присоединиться к шутке. Корней засмеялся первым, вслед загоготали остальные. Принц шагнул вперед и оказался почти вплотную к Александру.

– Ну что ты как маленький? Пора уже знать, что Гоблина не существует. Это я тебе писал, Саша. Я.

Пока Александр переваривал нанесенный ему удар, Филипыч обернулся к Корнею:

– Когда мы, наконец, возьмемся за этот невыносимый народный фольклор? Ты у меня начальник безопасности или где?

Корней опешил. В начальниках безопасности он состоял всего пять минут, но Принца это, по-видимому, никак не беспокоило.

– Это ж сказки детские, Макар Филипыч. Болтают себе, и пусть болтают. Что нам Гоблин?

Принц ничего не ответил. Александр не видел его реакции, зато лицо Корнея в ответ на эту реакцию побледнело и слегка перекосилось. Уголок рта задергался нервным тиком.

– Извините, – пробормотал Корней. – Займемся немедленно.

– Вот именно, что немедленно, – одобрил Филипыч. – А если медленно, то лучше вообще не надо. А то – «что нам снег, что нам зной»…

Он снова повернулся к Александру, и снова лица обоих Принцев грозно повисли перед ним. За это время Бурмистров успел собраться с мыслями:

– Бессмысленные войны! Невинные жертвы с обеих сторон!

– Какая-то белиберда, – бесцеремонно отмахнулся Филипыч, – «бессмысленные войны» – это тавтология. В войне непременно есть смысл. Историю надо учить, Саша. И невинных жертв тоже не бывает. Помнишь Крылова? «Ты виноват уж в том, что хочется мне кушать». Скажи мне, где десятый октагон, будь умницей, а то во мне проснется аппетит.

Александр продолжал:

– Вы заразили нас ненавистью и страхом. Ради чего? Никогда не мог понять, что такое эта ваша «абсолютная власть над миром» и зачем она нужна!

– Он ничего не скажет, – задумчиво вставил вдруг Федор Афанасьевич.

– Не скажет, – покачал головой Макар Филипыч.

– Но есть еще у добра оружие, которое сильнее ненависти, сильнее страха! – выкрикнул Александр в отчаянии.

Макар Филипыч заметно насторожился:

– Какое?

– Любовь. Ненависть и вражда ослепляют. Только любовь заставит наши народы увидеть истинное лицо Принцев.

Осознавая, что от бессилия говорит вещи, которые лишь заставят Макара Филипыча и Корнея от души расхохотаться, Александр сильно удивился, когда от его слов в глазах Принцев возник нескрываемый испуг. И не только испуг. Перед ним происходило нечто фантастическое. По лицам Принцев пробежала мутная рябь, как будто у слова «помрачнеть» появилось буквальное проявление. Поволока исказила их черты, прямо по коже поплыло марево; так жар над огнем искажает кафельную стену кухни. Казалось, вот-вот из этого теста возникнет что-то другое, что-то новое. Корней тоже не смеялся над сказанным, но вряд ли из-за странного явления, лиц Принцев он не видел, просто команды смеяться никто не давал: Макар Филипыч и Федор Афанасьевич были заняты, справляясь с неожиданной метаморфозой.

Федор Афанасьевич шагнул назад и тряхнул головой. Макар Филипыч стиснул зубы и зажмурился. Наваждение прошло. А может, привиделось?

– Тьфу-тьфу-тьфу, – произнес Федор Афанасьевич грустно и словно в укор Александру. – «Любовь». Типун тебе на язык.

– Дай по дереву постучу! – позвал Макар Филипыч охранника Петю. Петя покорно и привычно подставил лоб, Принц пару раз стукнул костяшками кулачка в лобную кость и добавил как бы между прочим:

– Избавьтесь от него!

На этом Принцы, не говоря друг другу ни слова, разошлись, каждый по направлению к своему лимузину.

«Пора, – решил Бурмистров. – Принцы меня уже похоронили, охрана еще не включилась. Пора». Быстро нагнувшись, он засучил брючину и выхватил спрятанный под резинкой носка бутылек. Пару секунд, пока он спешно откручивал крышку, охрана – и блондины Филипыча, и брюнеты вражеского двора – соображали, что происходит. Последними обернулись Принцы и тупо уставились на изображение улыбающегося Губки Боба на ярлычке под веселой надписью «Мыльные пузыри «Радуга». В глаза собравшихся стремительно накатила паника. В тишине послышалось свирепое шипение Макара Филипыча:

– Кто так обыскивает?!

– Амулет! Амулет не отобрали! – заорал Корней и дернулся.

– Стоять! – крикнул Александр. Он уже поднес пластиковое колечко к губам. Натянутая на нем мыльная пленка заколыхалась, и это незначительное движение заставило всех вздрогнуть; кто-то инстинктивно пригнулся и заслонил лицо рукой. – Всем стоять, – на этот раз сказал спокойно и уверенно.

Все пришло в движение. Принцев подхватили и потащили в укрытие. «Ложи-и-ись!» – раздался чей-то запоздалый крик. Пригнувшись, охрана рассыпалась кто куда, заняв позиции за бетонными колоннами, присев на корточки за припаркованными автомобилями.

Александр вынул из кармана зажим для галстука, который стратегически снял и спрятал при въезде на парковку, чтобы не мозолил глаза при обыске, и водворил его на место. Глубоко вдохнув, он дунул на кольцо. Из него посыпались пузыри, и одновременно зажим на галстуке вспыхнул, излучая свет. Стайка пузырей разлетелась по парковке, неспешно паря по неопределенным маршрутам. Александра уже и след простыл, только хлопнула дверь, ведущая на лестницу.

Затаив дыхание и обливаясь потом, черноволосый телохранитель Федора Афанасьевича, начальник безопасности Гриша Матерый, наблюдал, как крупный пузырь залетает под соседнюю машину. Когда опасность миновала, он перетащил перепуганного Принца подальше, в безопасный угол.

Три пузыря продрейфовали перед самым носом распрощавшегося с жизнью Корнея, чуть не задели угол колонны и разбежались в разные стороны.

Петя зажмурился, когда мыльная сфера с радужным отливом замерла у бокового зеркала чьей-то «Тойоты», лениво поворачиваясь вокруг своей оси, словно хотела полюбоваться на собственное отражение.

Никто не проронил ни слова.

Петя осторожно приоткрыл левый глаз.

Не захлопнутая Александром дверь снова распахнулась, впуская легкое дуновение ветра.

Пузырь у «Тойоты» качнулся прочь от зеркала, крутанулся в воздухе и со всего маху въехал в заднее боковое стекло. Оглушительный взрыв, не уступающий разорвавшейся гранате, оторвал крышу автомобиля и разнес салон вдребезги. Петя едва успел распластаться, вжавшись в асфальт.

Импульс всколыхнул воздух, и в следующую же секунду еще один пузырь задел потолок и с грохотом вынес кусище бетона. Штукатурка полетела во все стороны.

Пузыри начали взрываться один за другим, ни дать ни взять артиллерийская канонада. Одну из машин перевернуло на крышу; вывороченное днище зияло рваной раной. Лопались стекла автомобилей. Обломки бетона летели шрапнелью, колотя по стенам и колоннам.

Затем все стихло, только белая пыль стояла мутной завесой. Кто-то закашлялся. Запоздало завыла сигнализация изувеченной машины, но сбилась с ритма и пьяно затягивала ноты.

Принцы подняли припорошенные штукатуркой головы. Их лица не выражали радости и восторга.

* С * С * Т * Е * И * Б * Е * М * Р * Е *

Сорвав опущенный шлагбаум, покореженный черный «Кадиллак» промчался мимо будки парковочного охранника, давно покинувшего свой пост, заслышав взрывы; вырвался на пустую улицу, метнулся от бордюра к бордюру, неловко вписавшись в поворот, и помчался туда, где, в конце квартала, виднелась бегущая фигурка Александра.

Вслед за ним, круша останки шлагбаума под колесами, выскочил белый «Ройс» с выбитыми стеклами – но тут же остановился. Дверь распахнулась, Макар Филипыч выскочил из машины, сделал несколько решительных шагов, прищурился на силуэт вдалеке, который вот-вот скроется за поворотом, и процедил: «Уйдет». Недолго думая, он наклонился к обочине дороги, зачерпнул горсть снега и быстрым движением слепил его в комок. Ни к кому не обращаясь, Принц пробормотал себе под нос:

– Сундук.

Бронзовая ручка потертого бархатного сундука материализовалась в его свободной руке, сундук качнулся, ручка скрипнула. В этот самый миг в ста метрах от Макара Филипыча, на заднем сиденье мчащегося «ДеВилля», рука Федора Афанасьевича упала на кожаное сиденье, потому что сундук, на котором она покоилась, исчез. Федор Афанасьевич не удивился.

Макар Филипыч размахнулся и запустил снежок. Хвост его светлых волос взлетел вверх от рывка и упал на плечо. Охрана столпилась сзади, поглазеть на мастерство правителя. Сундук засветился изнутри; свет бил сквозь щели, и даже бархатная обивка из темно-бордового потеплела до янтарного оттенка тлеющих углей, просвечиваясь насквозь.