Текст книги "Техническая ошибка"
Автор книги: Александр Степаненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
*****
Приближение раздела богатств Углеводородной раздразнило аппетиты Барова и Штегнера, а длительное выстраивание обставляющего этот банальный передел собственности и власти приличествующего антуража, дало им возможность успеть в этот процесс вклиниться, поскольку рождение и оживление любых инициатив внутри Газовой компании тоже не подразумевало и не могло подразумевать слишком высокой оперативности.
Основной целью Газовой в планах поглощения Топливной были, таким образом, не ее чахлые предприятия, оставшиеся в 90-е годы в государственной собственности только потому, что не прельстили даже всеядное в дармовой жадности первое поколение постсоветской олигархии, а перспектива занять место Топливной в поглощении, в свою очередь, Углеводородной.
И пока Плетнев и Ковыляев, увлекшись разгромом Углеводородной и, одновременно, в этом разгроме завязнув, предвкушали в мечтах своих такой сладкий и такой близкий уже, казалось бы, миг заполучения ее несметных богатств, формально – в государственную, а фактически – в свою собственность, расторопные Баров и Штегнер, воспользовавшись отнюдь не цезарианскими способностями конкурентов, нанесли внезапный удар по утратившей бдительность «топливной» группировке.
К началу осени 200* года на горизонте, наконец, замаячил бутафорский аукцион по продаже за налоговые долги крупнейшего добывающего предприятия Углеводородной компании. В конце сентября того же года Премьер-министр на публичной части своей встречи с Президентом неуверенным, спотыкающимся тоном полусказал-полуспросил, что, исходя из целей всеобщей пользы и целесообразности, Правительство России считает: неплохо бы увеличить контролируемый государством пакет акций Газовой компании. Для этого, бормотал перед глядящими на них обоих объективами телекамер Премьер, быть может, стоит выкупить у Газовой компании принадлежащий ей самой пакет ее же акций, а в качестве оплаты передать ей при выкупе пакет акций Топливной…
Естественно, среднестатистический российский обыватель из всего этого бреда не понял ровным счетом ничего. Обыватель несреднестатистический, обыватель, даже отчасти сведущий, запутался в возникающих вопросах – а их возникало явно больше, чем ответов. Для чего вдруг понадобилось увеличивать пакет в и так контролируемой «государством» корпорации? Как это так получилось и зачем оно так получилось, что компания владеет собственными акциями? А если уж так получилось, но никому ранее это не мешало, то зачем теперь эти акции у нее теперь выкупать? Какая во всем этом, вообще говоря, всеобщая польза и целесообразность?
Но, понятное дело, обыватели, даже и отчасти сведущие, мало кого интересовали. Весь этот спектакль был устроен всего для нескольких заинтересованных зрителей. Ведь, на самом деле, этими витиеватыми и труднопроизносимыми фразами, порождающими больше вопросов, чем ответов, Премьер-министр попросту предложил Президенту одобрить поглощение Топливной компании Газовой компанией.
Президент отреагировал на слова Премьер-министра тоже неуверенно и как бы нехотя. Ну, если считаете целесообразным, то делайте, сказал он на всю страну, и прозвучало это так, как будто речь шла о том, что Премьер-министр задолжал ему рублей пятьсот и просит отсрочки до зарплаты. Можно было даже заподозрить, что Президент вообще первый раз слышит о предмете разговора, который федеральные телеканалы транслируют на одиннадцать часовых поясов.
На самом же деле, Президент, хотя этот диалог на камеры был, естественно, срежиссирован и десятки раз согласован, подчиняясь номенклатурному инстинкту, публично вернул Премьер-министру ответственность за решение, которую тот своим бормотанием, наоборот, пытался возложить на главу государства.
Они говорили перед камерами об экономической целесообразности, о всеобщей пользе, а решали вопрос-то, в общем, частный, междусобойный. И оба это знали. Президент понимал, что Баров и Штегнер хотят себе Топливную, а вместе с ней и перспективу подхватить знамя в разгроме Углеводородной. Штегнер и Баров были близкими к нему и верными людьми, и их желания были так понятны. Но также понимал он и то, что Плетнев и Ковыляев будут сильно, отчаянно сопротивляться и не захотят отдать то, что они считают своим, Штегнеру с Баровым. А Плетнев с Ковыляевым были тоже верными людьми и близкими людьми, и их эмоции были тоже хорошо понятны. Откажешь первым – начнут ходить, лезть, ныть, не отделаешься носить красивые, умные бумаги, показывать презентации, совать какие-нибудь фотографии, доказывать, что вместе Газовой и Топливной – гораздо лучше, чем по отдельности, рисовать картины светлого будущего. Согласишься – начнут ходить и ныть вторые, будут носить красивые, умные бумаги, показывать свои презентации, совать фотографии, доказывать, что Топливной с Газовой никак не быть вместе, рисовать всякие апокалипсические картины.
Президент не любил выносить окончательных решений. Вот и здесь – он хотел отстраниться, отойтити в сторону, «встать над схваткой» и собственным вмешательством снисходить только в случае крайней необходимости. А лучше и вообще не снисходить. Верховный судья, Бог-в-машине. Какой чиновник не любит себя в такой роли? Президент себя таким очень любил. Пускай все эти верные и близкие люди между собою сами разбираются, пускай хоть глотки друг другу перегрызут. И Премьер этот… сам дурак… чего, спрашивается, полез, занимался бы себе своими неурожаями… Ничего – подерутся, пободаются, а там… поглядим… может, оно как-нибудь само собой… может, как-нибудь рассосется со временем…
Вот только бы не выплеснули они эти помои наружу, сдуру-то, с перепугу…
*****
Оглашенное вот таким образом, вроде бы спонтанно и вроде бы без подготовки, решение о совершенно беспрецедентном по масштабам для постсоветской экономики организационном усилии стало неожиданным далеко не для всех. Не все знакомые с ситуацией языки держались за зубами достаточно плотно, и слухи о лоббистских поползновениях «газовой» группы сначала сочились, а потом и вовсе лились наружу обильными потоками. Как пиарщик Топливной, что называется, по долгу службы, Щеглов не раз оказывался на пути у этих слухов. Неоднократно приходилось ему, изворачиваясь, отшучиваться от своих бывших коллег, прикрываться горькими усмешками, язвительными фразами и даже длинными монологами о том, что столь масштабные задачи в принципе непосильны «этому государству» и что, скорее уж, оно надорвется и рухнет от неразрешимых противоречий, чем сумеет провернуть всю эту затею. Уже зная немало изнутри «это государство», Антон повторял свои насмешки раз за разом, но, чем увереннее повторял он их, тем менее понимал, кого своим высокомерным пренебрежением он хочет убедить в большей степени: журналистов, которым он это говорил, или самого себя.
Изворачиваться ему приходилось на свой страх и риск: разговоры с Ковыляевым на эту тему не клеились. Рискуя каждый раз вызвать раздражение, Щеглов, тем не менее, регулярно приставал к нему с расспросами после каждого нового витка слухов. Но тот – только отмахивался. Завораживала, пьянила близость, осязаемость новых вершин, обретаемых с разгромом Углеводородной; и первый долгожданный практический шаг на этом направлении уже виднелся в пределах ближайших месяцев; уже казалось: оно вот, в кулаке; и Анатолий Петрович, конечно же, гнал от себя прочь все, его радужным мечтаниям противоречащее.
Газовая компания была в десятки раз крупнее Топливной. И если для обеспечения решения первых лиц квазигосударства ее размер не играл особой роли (здесь гораздо важнее было умело использовать минутное расположение того, кто принимает решения), то после того, как искомое решение состоялось, для его реализации масштабы корпорации и степень ее влияния, безусловно, принимали совершенно другое, принципиальное, значение. Топливная была, конечно, весомым инструментом обогащения российской элиты, и еще более весомой должна была стать ее роль после присоединения к ней предприятий Углеводородной; однако все это не шло ни в какое сравнение со степенью влияния Газовой компании. Газовая была не просто крупнейшей и, соответственно, влиятельнейшей корпорацией постсоветской России – по причине практически монопольного контроля над добычей и транспортировкой четверти мировых запасов природного газа. Правильнее было бы сказать, что Газовая компания и была, если смотреть широко, презрев поправки на погрешность, самой элитой постсоветской России. От столицы до самых отдаленных уголков страны Газовая компания обеспечивала основополагающие потребности человеческого существования: свет и тепло; кроме того, все структуры квазигосударства, на всех и всяческих уровнях, в условиях полной деградации какого-либо, кроме сырьевого, промышленного потенциала, находились в совершенно непосредственной финансовой зависимости от Газовой: формально это называлось «крупнейший налогоплательщик», на деле же это означало, что львиная доля потребностей страны, которые в целях сохранения устойчивости элите все же приходилось учитывать, оплачивалось деньгами Газовой компании; а, стало быть, на всех уровнях квазигосударственной иерархии Газовая имела десятки, сотни, тысячи людей, либо уже зависящих от нее, либо жаждущих этой зависимости как пропуска к собственному благополучию, либо даже прямых своих представителей и соглядатаев, которые именно Газовую компанию и ее руководителей, а не каких-то там, смешно сказать, избирателей, или даже непосредственное свое начальство, считали своими покровителями и благодетелями, поскольку именно Газовая компания, а не кто-то другой, обеспечивала им занимаемые ими должности, со всеми вытекающими из них нерядовыми, возвышающими над общей массой возможностями, а зачастую к этим возможностям и регалиям присовокупляла и вполне осязаемую материальную прибавку; к этому необходимо добавить и то, что даже просто количество обычных граждан, занятых на производствах Газовой, кропящих что-то в офисах предприятий и фирм Газовой, обеспечивающих потребности Газовой в автомобильном, авиационном, судоходном, телекоммуникационном сообщении на территории огромной страны и за ее пределами, что-то для нее и ее небожителей строящих, разрушающих, производящих, упаковывающих, распаковывающих, продающих, покупающих, считающих ее деньги, считающих для нее чужие деньги, консультирующих ее по широкому-широкому кругу бессмысленно-надуманных юридических, финансовых, рекламных, информационных и прочих вопросов, а, в основном, просто ничего не делающих, а лишь занимающих аккуратные строчки в платежных ведомостях и штатных расписаниях, это количество – приближалось к нескольким миллионам; а если бы кто-нибудь попытался подсчитать, что будет, если к этим гражданам прибавить еще их семьи, их близких и дальних родственников, их друзей, их знакомых и т.д., которым, в отсутствие альтернативы, просто ничего не оставалось, как тоже кормиться остающимися для них от всех вышеперечисленных крохами, то, вероятно, выяснилось бы, что в реальной зависимости от деятельности этой корпорации корпораций, этого государства в государстве, или, точнее, квазигосударства в квазигосударстве, находится не менее половины населения страны.
И вот эта самая Газовая компания, после того, как глава квазигосударства освятил-таки решение о присоединении к ней Топливной своим высочайшим согласием, для воплощения изложенного на бумаге и произнесенного с телеэкранов в реальную жизнь привела в движение все крупные, средние, мелкие и совсем мелкие шестеренки своего огромного механизма. Имея в своем активе до принятия решения хотя бы некоторые возможности для сопротивления, обусловленные наличием личного влияния Ивана Сергеевича Плетнева на самую верхнюю точку принятия этих решений, теперь проспавшая исторический рубеж невозврата Топливная оказалась в полной изоляции. Паутина влияния Газовой опутала Топливную со всех сторон всей своей клейкой массой. Затрещали, задрожали все суставчики, все члены Топливной. Ее осадили сверху, сбоку, снизу. Все поголовно, сразу и напрочь, отказали ей в субъектности. Иначе говоря, ее просто перестали замечать. Ее поглощение еще не состоялось, но по всем вопросам, так или иначе с ней связанным с Топливной, вся квазигосударственная иерархия уже работала с оглядкой на Газовую компанию.
В самой Топливной начались паника и раздор, офисные крысы заметались в растерянности, ища путь к бегству с тонущего корабля. Многие – пошли на поклон в Газовую.
Костяк «топливной группы» сопротивлялся, но все же неожиданно быстро Топливная сдавала позиции. За месяц был готов план слияния, за два – созданы необходимые юридические предпосылки для поглощения, и уже всем, и уже и Щеглову стало казаться, что под его интеллигентским небрежением к власти ползет, расползается почва; когда вдруг сколь неожиданное, столь и ничтожное стечение обстоятельств стало на пути поглощения неодолимым препятствием, выявив и выставив на всеобщее обозрение немощь и недееспособность российского олигархического квазигосударства и превратив постмодернистские смешки пиарщика исчезающей уже, казалось, компании в прозорливое пророчество.
*****
Спасло Топливную то, что, собственно, едва не похоронило: приближение того самого аукциона по продаже за налоговые долги основного промышленного предприятия Углеводородной. Аукциона, который так долго вымучивала ради сохранения приличествующего антуража «топливная группа».
Непосредственно подсобила – некомпетентность, совершеннейшая никчемность юристов, финансистов, экономистов, всяческих консультантов и прочих уютно себя ощущающих внутри и подле Газовой компании крупных специалистов в самых-самых разных областях; специалистов, чью профессиональную пригодность никто никогда не проверял и проверять бы не стал, потому что каждый из них был, как правило, не просто специалистом в своей области – гораздо важнее, что каждый из них был кому-нибудь ближним или дальним родственником, или другом, или знакомым, или знакомым знакомых; а потому их пребывание на своих местах и местечках в огромной, путающейся в самой себе иерархии никак от их профессиональных качеств не зависело; и именно поэтому, в конечном счете, Газовая компания так и не сумела справиться с задачей, решить которую при ее влиянии и масштабах, она должна была быстро и без особого напряжения.
Согласно планам поглощения Топливной, к проведению аукциона слияние должно было быть завершено. Рожденная в процессе непрекращающегося «притирания интересов» поглощающих и поглощаемых схема этого поглощения, естественно, оказалась, в итоге, крайне запутанной. В общих чертах, тем не менее, согласно этой схеме, Топливную компанию надлежало ликвидировать, а входящие в ее состав предприятия передать во вновь образованную Газовотопливную компанию, входящую, в свою очередь, в структуру Газовой.
Таким образом, и участвовать в вышеозначенном аукционе, должна была уже не Топливная, а Газовотопливная, состоящая из предприятий бывшей Топливной.
Однако полный и окончательный уход со сцены опиравшейся на ресурсы Топливной компании олигархической группы все же не подразумевался: такого однозначного перевеса в сторону одних своих близких и верных людей за счет других Президент не мог и не хотел позволять. Поэтому в качестве отступного возглавить вновь создаваемую на базе Топливной компании Газовотопливную было предложено Анатолию Петровичу Ковыляеву, что, очевидно, подразумевало также и учет интересов Ивана Сергеевича Плетнева. Понятное дело, что это было не то, чего хотелось бы от этой жизни Плетневу и Ковыляеву, ведь непосредственным начальником Ковыляева в такой конфигурации становился Андрей Борисович Штегнер. Но не в их положении было воротить нос…
До участия в аукционе, помимо Газовотопливной, для создания соревновательного антуража, было «допущено» несколько маловразумительных фирм-однодневок с уставным капиталом, с трудом покрывающим, вероятно, даже стоимость коврика для вытирания ног при входе в офис реализуемого на торгах предприятия. Его исход считался делом настолько решенным, что в рабочий график Штегнера и Ковыляева была заранее внесена их совместная пресс-конференция после аукциона. На ней, с соответствующим торжеству момента пропагандистским задором, должно было быть объявлено об успешном завершении сразу двух квазигосударственых мегапроектов: слиянии Газовой и Топливной компаний и переходе к объединенной компании контроля над крупнейшим сырьевым предприятием Углеводородной.
Характерно, что на эту пресс-конференцию Щеглов и Кравченко, во исполнение указания о ее проведении сразу после аукциона, были вынуждены приглашать журналистов заранее, то есть тогда, когда формально его победитель еще не был известен. Щеглов, понимая, что именно в таких ситуациях и падали обычно с трудом возведенные бутафорские декорации, понимая, что одной лишь подобной безалаберностью весь выстраиваемый месяцами и даже годами приличествующий антураж в одно мгновенье превращается в протертые, просвечивающие занавеси, пытался против этого возражать; Кравченко, понятно, не пытался – и то, и другое, впрочем, с одним результатом. По иронии судьбы, однако, обрушивая декорации, эти двое еще не знали, что декорации эти и без них стали уже неактуальны, не знали, что события уже выскользнули из намеченной им прямой и широкой колеи, не знали, как, где, когда и почему это произошло…
*****
А произошло это всего за несколько дней до аукциона и произошло это потому, что несколько никому не известных мелких акционеров Углеводородной компании, имеющих в своем активе паспорта самого демократического в мире государства, подали иск в суд одного из наиболее демократических городов этого самого демократического государства, а ответчиком по данному иску попросили считать, в свою очередь, вовсе не почитаемое ими за демократическое «российское государство». В иске это «государство» обвинялось в стремлении посягнуть на святая святых каждого добропорядочного американца: на его «собственность» и толщину инвестиционного портфеля; под «собственностью», в данном случае, понимались принадлежащие данным гражданам акции Углеводородной компании, которые они в разное время умудрились, руководствуясь не иначе как исключительно высоконравственными соображениями, купить и которые теперь, когда стоимость этих акций, по причинам, имеющим мало общего с нравственностью, упала почти до зияющего своей дыркой нуля, никоим образом не могли за уплаченную стоимость продать; и за это, как предполагалось истцами, американское правосудие должно было бы примерно наказать зарвавшегося сателлита.
Надо сказать, что даже рядовая американская вершительница правосудия, пусть и не слишком осчастливленная необходимостью возиться с очередными полоумными претензиями одних денежных мешков к другим, но все же настроенная вполне в духе самых демократических в мире традиций и, более того, самою своею дородной фигурой американки африканского происхождения представляющая живой пример безраздельного торжества в самом демократическом в мире обществе высокой нравственности, общечеловеческих ценностей, всеобщего и истинного равноправия и политкорректности, от такой постановки вопроса впала в некоторое недоумение. На предварительном заседании суда, которое состоялось за два дня до аукциона, она с немалым удивлением вопрошала истцов, как же они представляют себе проведение в жизнь решения американского суда на территории пока еще формально суверенной страны?
Истцы, однако, понятное дело, не жалея сил, объясняли ей, что понятие права в отношении этой полуколонии – просто пустой звук; что в ней самой права ее собственных граждан не интересуют ни власти, ни их самих; и что, стало быть, и в отношении метрополии и официальные, и юридические, и просто гражданские лица этого «государства», само существование которого на планете есть недоразумение, есть стыд и позор всего человечества, не могут обладать никакими правами по причине отсутствия у них представления о таковых; а, следовательно, и это «государство», и его вполне конкретных представителей и дозволено, и даже до́лжно преследовать по всему миру и всеми доступными способами, и что есть много, очень много способов влиять и повлиять на поведение любых, отказывающихся испытывать должное уважение к цивилизации, дикарей.
И все же крепко стоящая на этой земле, мыслящая сугубо приземленными, далекими от общечеловечности категориями равноправная афроамериканская женщина в мантии их аргументам внимать не спешила.
Ведь даже вызвать в суд в качестве ответчика это «российское государство»… как, интересно, это сделать? А без этого все это словоблудие вообще не имеет законных оснований… Ответчика надо где-то взять, а где его взять-то, такого ответчика?
Да еще и политика тут ведь, пропади она пропадом… Навязались тут, holy shit66
Черт возьми; дословно: святое дерьмо (англ.)
[Закрыть], эти евроамериканские галстучники с какими-то русскими…
И вдруг… вдруг… вдруг произошло то, чего совсем уж никто не ожидал: интеллектуальною и управленческою гениальностью дармоедов Газовой компании «российское государство» само явилось в суд одного из наиболее демократических городов самого демократического в мире государства. Дверь зала судебных заседаний приоткрылась, в нее просунулся невзрачный, жуликоватого вида человечек и, прервав скептические размышления женщины в мантии, попросил разрешения войти. На вопрос, кто он такой и зачем ему сюда нужно, человечек ответил, что волею обязательств он представляет здесь интересы принадлежащей «российскому государству» Газовой компании и направлен для того, чтобы поприсутствовать на заседании уважаемого суда в качестве наблюдателя…
От такого поворота событий никогда в своей жизни не сталкивавшаяся со столь высоким уровнем заинтересованности своей скромной деятельностью простая афроамериканская служительница правосудия едва не утратила дар своей американской речи.
Мелкие акционеры Углеводородной компании также дружно онемели от внезапно свалившегося на них счастья.
Фактом отправки своего представителя на данное судебное заседание Газовая компания, получалось, признавала юрисдикцию американского суда и правомочность его решений. В её лице это же самое признавало, таким образом, и само владеющее ею «российское государство».
Формальные препятствия к рассмотрению иска, за которые попыталось было зацепиться самое демократическое правосудие, были, таким образом, устранены.
В ходе заседания были официально заслушаны представители истцов и вынесено сугубо формальное определение: до окончания процесса всем упомянутым в иске сторонам не рекомендуется совершать какие-либо действия, которые могут быть квалифицированы как нарушение существующего status quo.
Собственно, никакого иного решения, в сложившихся обстоятельствах, наверное, и не могло быть. Не вынести никакого определения женщина в мантии в этой ситуации просто не могла, это грозило – нарваться на жалобу; но, руководствуясь, по большей части, желанием просто пока отложить, оттянуть куда-нибудь на потом и на подольше разбирательство по заковыристому, грозящему совершенно нежелательной политической шумихой и нудными, бесперспективными и бессмысленными заседаниями иску, она придала определению вид документа, никого и ни к чему не обязывающего, искренне надеясь на то, что до следующего судебного заседания дело вообще не дойдет, что события, которые пытаются остановить эти фондовые пижоны, тем временем, спокойно произойдут где-то там, в России, и что после этого вся эта псевдоюридическая околесица утратит свою актуальность и станет никому неинтересна.
Однако хватило и такого решения. Дальнейшие события развивались сами по себе, вне зависимости от желаний афроамериканской вершительницы правосудия и по канонам, далеким от формальной судебной практики США.
