Текст книги "Черный гусар. Разведчик из будущего"

Автор книги: Александр Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Бертольд! Где мои сапоги?

– Вот они, господин барон, – проговорил лакей, протягивая начищенные до блеска короткие сапожки, верхний край которых был обшит серебристым галуном.

Сухомлинов взял их в руки и только теперь заметил шпоры. Скорее всего, подумал он, они медные. Надел. Собрался было ментию, короткий кафтан, надеть, да передумал. Поднял его с кресла. Отряхнул и, протянув Бертольду, сказал:

– Почисти.

– Хорошо, господин барон, – проговорил слуга.

Взял ментию и ушел, оставив Сухомлинова одного. Тот же отыскал колпак, такой же черный, как его мундир. Взял в руки и оглядел. Мирлитон с плоским верхом и откидной на правой стороне лопастью, украшенной гарусной кистью. Но больше всего Игната Севастьяновича заинтересовал вышитый нитками символ Черных гусар – серебряный череп с костями. В голове сразу возникли образы эсэсовцев. Как-то было противно держать колпак в руках, а уж надевать на голову… Сдержался. Что поделать, что в будущем эту эмблему испоганят. Взял со стола пистолет. Перезарядил и собирался было выйти, как в кабинет вошел старый приятель барона Иоганн фон Штрехендорф.

– Вы куда-то собрались, Адольф? – спросил он.

Вот когда начинаешь жалеть, что тебя зовут так, а не иначе. Обычно имена выбирают родители, и ничего тут уже не поделаешь, но в ситуации с Сухомлиновым судьба словно поиздевалась над ним. Оставалось только надеяться, что фамилия барона была не Шикльгрубер. А еще бы не хотелось: Геринг, Геббельс и Гиммлер. Впрочем, решил Игнат Севастьянович, вполне возможно, что Адольфом Сухомлинов пробудет всего лишь несколько часов, а затем тело бедного барона предадут земле, а он вновь умрет.

– Я решил немного поупражняться в стрельбе, Иоганн, – проговорил бывший старшина. – Давно этого не делал.

– Ага, с позавчерашнего вечера, когда мы с тобой с выстрелами и песнями въехали в твой замок.

Приятель подкинул в небо пустую бутылку из-под вина. Он осушил ее сам. Предлагал барону, да вот только Сухомлинов отказался. Как бы ни складывались обстоятельства, а на дуэль нужно было идти с трезвой головой. Игнат Севастьянович вытянул руку и прицелился. У него была мысль сперва прогуляться по замку, тем более что приятель барона появился как раз вовремя, но одумался. Если жив останется после дуэли, так само собой будет возможность изучить свои владения. Причем сделать это так, чтобы не вызвать у окружающих кривотолков. Что это барон по замку ходит, словно никогда здесь раньше не бывал?

Прицелился. Выстрелил. Бутылка разлетелась вдребезги. На землю посыпались осколки.

– Уже уверенно, Адольф, – проговорил фон Штрехендорф.

Иоганн недоуменно смотрел на своего товарища по полку, когда тот сделал первые неудачные выстрелы. Он никак не мог взять в толк, почему барон так плохо стреляет. Ведь гусар прекрасно видел, как до этого тот, в каком бы состоянии ни был, владел пистолетом. Помнил, как они вдвоем, пьяные вдрабадан, отбивались от австрияков. Тогда минут десять продержались, пока не подоспели товарищи по полку.

Пока барон перезаряжал пистолет, а делал он это тоже на удивление медленно, фон Штрехендорф осушил еще одну бутылку.

– Ты готов, Адольф? – поинтересовался он.

– Готов, дружище, – сказал Сухомлинов и вытянул руку.

Иоганн, пошатываясь, подкинул бутылку в воздух, не устоял на ногах и упал в лужу. Игнат Севастьянович выстрелил. Бутылка вдребезги. Поднес ствол ко рту, дунул и только потом взглянул на гусара. Тот как свинья копошился в луже.

– Какой из тебя, к черту, секундант, – прошептал он. Повернулся в сторону дома и, увидев стоявшего у дверей и смотревшего, как господа упражняются в стрельбе, слугу, прокричал: – Бертольд, иди сюда!

Тот подошел. На фон Штрехендорфа даже не взглянул.

– Чем могу служить, господин барон?

– Унеси это тело в дом, – проговорил Сухомлинов. – Пусть проспится. Одежду отдай, чтобы почистили, нехорошо, если он пойдет на мою дуэль грязным, как свинья. Затем, если через пять часов в себя не придет, попытайся отпоить.

– Хорошо, господин барон.

Бертольд подошел к валявшемуся гусару и попытался его поднять. Выругался. Тут же ушел, отчего Сухомлинов проводил слугу удивленным взглядом. Затем вернулся, но уже не один, а с двумя здоровыми парнями. Игнат Севастьянович, помня, с какой прытью Фридрих II Великий забирал таких гигантов в прусскую пехоту, удивился, почему те не оказались там. Между тем Бертольд дал тем указания. Они подошли с двух сторон, не обратив внимания на лужу, и подняли гусара под руки. Поволокли. Начищенные до блеска сапоги покрылись пылью.

Между тем Сухомлинов перезарядил пистолет. С каждым разом стрелял он все увереннее и увереннее. Не то приноровился к незнакомому оружию, не то опыт, доставшийся от барона, передался «по наследству». Огляделся. Кидать пустые бутылки теперь некому было. Заметил краем глаза сороку, что сидела на ветке дерева. Прицелился и выстрелил. Птица не успела взлететь. Свалилась на землю.

– Уже лучше, – похвалил себя Сухомлинов.

Он уже было собирался еще раз перезарядить пистолет, да только не успел. Окно на первом этаже, там, где (если память Игнату Севастьяновичу не изменяла) была кухня, распахнулось, и высунулась полная женщина лет пятидесяти. Темно-серое платье, белый передник, волосы спрятаны под чепчиком. В руках поварешка.

– Господин барон! – прокричала она, Сухомлинов вздрогнул. – Обед готов, господин барон.

– Иду, Адалинда! – крикнул он в ответ. Запихнул пистолет за кушак и направился к дому.

Стол, на удивление, от яств не ломился. Первое, что предположил старшина, так это то, что барон к зажиточным землевладельцам не относился. Отчего и подался по наставлению покойного батюшки в созданный совершенно недавно полк Черных гусар. Сухомлинов невольно вздрогнул. Воспоминание из совсем еще недавнего прошлого барона всплыло в его голове. Причина нахождения бравого вояки в поместье, а не в полку с товарищами оказалась довольно банальна. Несколько дней назад его отец Христиан фон Хаффман, в этот момент Игнат Севастьянович вздрогнул, приказал долго жить. Предчувствуя скорую кончину, послал человека в полк с прошением отпустить отпрыска проститься с ним. Подполковник Винтерфельд тут же подписал разрешение, дав Адольфу фон Хаффману неделю срока на улаживание всех дел. Зная шебутной характер барона, заодно порекомендовал тому взять с собой фон Штрехендорфа.

Приехали, когда Христиан фон Хаффман почил, барон тут же потребовал прочитать завещание батюшки. Слегка расстроился, так как большую часть составляли долговые расписки. Затем предал родителя на местном кладбище земле и начал осваиваться, в первую очередь пригласив в свои владения кредиторов, среди которых оказался господин Мюллер и местный бюргер Генрих Шлаг, последний прибыл на следующий день, но не один, а с дочерью, молодой fräulein по имени Катрин. Когда молодой барон ее увидел, у него глаза тут же заблестели. Он словно вторые крылья приобрел. Бюргер тут же смекнул, что к чему, и незаметно, почти по-английски удалился. Старик явно рассчитывал с помощью красивых глазок дочери прибрать в свои руки угодья барона. А как это сделать, если не женить на единственном чаде молодого повесу.

Вот и гуляли впятером накануне вечером: молодой барон, фон Штрехендорф, Катрин да господин Мюллер с приятелем. Ну, а там само собой ссора и дуэль.

Сухомлинов зачерпнул ложкой из фарфоровой миски сырного супа и поднес сначала к носу. Принюхался. Пахло непривычно. Игнат Севастьянович никогда такого блюда не пробовал, в обычной жизни предпочитая густые серые щи да сытную душистую уху. Запихнул ложку с похлебкой в рот и закрыл глаза, пытаясь понять, что в нее намешано. Узнал картошку, лук, фарш. Зачерпнул еще и ощутил вкус сыра и грибов. Хорошо, что Адалинда умелая хозяйка и сотворила из всех этих ингредиентов вкуснейшую вещь.

Сухомлинов улыбнулся и подмигнул стоявшей в дверях кухарке. Та сразу покраснела от смущения, но не ушла, а стала и дальше смотреть за реакцией хозяина, опасалась, что может просто не угодить барону.

Игнат Севастьянович отставил тарелку в сторону, и тут же молодой слуга, все в той же серого света ливрее и белом, накрахмаленном парике, поставил ему второе блюдо. Затем аккуратненько положил перед бароном вилку и ножик. Сухомлинов облегченно вздохнул. Старый добрый бигус. Блюдо традиционное и популярное не только в Польше, Литве и Белоруссии, но и в России. Тушеная квашеная капуста с копченой колбасой. Как раз чтобы баланс витаминов в организме привести в норму. Только бы за трапезу приняться да обедом насладиться в полной степени, так нет, принесла нелегкая пастора. Аппетит тут же испарился.

– Я гляжу, вы не рады меня видеть, сын мой, – проговорил старый пастор в дверях.

– Как вы догадались? – пробурчал Сухомлинов.

– Да я вот погляжу, у вас и аппетит куда-то пропал. Тарелочку отодвинули. Али есть не желаете?

Священник прошелся по комнате, заглянул пристально сначала в глаза Бертольду, затем молодому слуге Зигфриду. Хищно улыбнулся и опустился на соседний стул. Пододвинул к себе тарелку с бигусом. Втянул носом исходящий от еды аппетитный запах и проговорил:

– Так ежели у вас аппетита нет, господин барон, вы не будете возражать, если столь отменно приготовленный обед скушаю я?

И, не дожидаясь ответа, начал смачно поглощать капусту.

– Чем обязан столь важному визиту, господин пастор? – поинтересовался Игнат Севастьянович, надеясь, что правильно обратился к священнику.

Пастор не отреагировал. Его сейчас больше интересовал обед. Казалось, ему было все равно, пост сейчас или нет. Главное было – набить брюхо.

– Хотелось бы узнать причину столь раннего визита? – полюбопытствовал Сухомлинов.

– Ваша дуэль, барон. Мне стало известно, и, вполне возможно, слухи могут поползти по округе. А если они достигнут ушей короля Фридриха, наказания вам будет не избежать…

– Если я не погибну на дуэли, ваше преподобие.

– Погибнете? – удивился пастор.

– А почему бы и нет?! Звезды не так расположатся, карты не так лягут, да и сам Господь Бог решит, что пришел конец моему пребыванию на этой грешной земле.

– Ежели Господь хотел бы вас забрать к себе, он бы нашел куда более подходящий способ.

Другой способ, отметил про себя Игнат Севастьянович, уже был. Там, в теперешнем будущем. Сейчас судьба давала еще один шанс умереть, но уже в результате лотерей. И все же, что ему предпринять? Поддаться уговорам пастора и, если господин Мюллер принесет извинения, не участвовать или же все же стреляться? В поисках ответа Сухомлинов взглянул на священника, словно тот знал ответы на его вопросы. А между тем пастор доел бигус и отодвинул тарелку.

– Хорошо приготовлено, – проговорил он. – Все же ваша кухарка лучшая в этих краях, барон. И все же я бы предложил вам закончить все это дело по-хорошему. Поскандалили, поругались и разошлись.

– Вас послал господин Мюллер, зная, что я хорошо владею любым оружием, ваше преосвященство?

– Да упаси Бог, господин барон. Господин Мюллер мне так же противен, как и вам. Таким жмотам, как он, незачем жить на этом свете, а гнить нужно в аду. Гореть в геенне огненной!

Экак заговорил, отметил про себя старшина. Гнить в аду, гореть в геенне огненной. И за какие это грехи?

– А перед вами-то чем провинился господин Мюллер?

– Я денег у него просил на ремонт костела. Он не дал. Вернее, давал, но под проценты. Это на дом Божий да под проценты?!

Меркантильные интересы, отметил Сухомлинов. У самого небось деньги под подушкой в чулке хранятся. Игнат Севастьянович взглянул на пастора пристально.

– А может, это, его, того?

– Чего того, господин барон? – не понял священник.

– Пристрелить.

– Да упаси Бог. Пусть живет.

– А может, припугнуть? Так, слегка, чтобы он потом на все службы ходил. Да и на собор во спасение его никчемной жизни денежек пожертвовал?

– Припугнуть? – удивился пастор.

– Припугнуть. Ранить слегка, да так, чтобы вы потом его отходили.

Священник побледнел. Рыгнул. Затем гневно взглянул на барона, потом ударил кулаком по столу и лишь только тогда произнес:

– Да что вы такое говорите, господин барон.

– Ладно. Пошутил я. Стреляться все равно будем. Решение я не поменяю. А уж там пусть сам Бог решает, кому жить на этой грешной земле, а кому нет.

– Эх, господин барон, господин барон, – прошептал священник, – выходит, я вас не убедил. Ладно, так и быть, пойдемте в вашу комнату.

– Это еще зачем? – вспыхнул теперь в свою очередь Сухомлинов.

– Исповедоваться. Ваш противник уже исповедовался. И вскорости прибудет. Кстати, где ваш секундант?

– Почивать изволит, – прошептал Игнат Севастьянович, – умаялся. – Взглянул на пастора: – А здесь нельзя?

– Нельзя что? – не понял тот.

– Исповедоваться?

– Вы странный, господин барон, – проговорил монах, – словно первый день живете. Нельзя. Тайна исповеди.

– Ладно, пойдемте. Надеюсь, эта процедура не займет слишком много времени.

Пока поднимались в покой, Игната Севастьяновича вдруг посетила мысль. А ведь он, если по совести говорить, живет-то в этом теле и в этой эпохе первый день. Там, сначала в царской, а затем и в советской России, все было совершенно по-другому. Дуэлей старался избегать, а если кто и напрашивался, то оба противника старались это дело проделать по-тихому. Предпочитая в основном холодное оружие и ведя поединок до первой крови. Вот только самих дуэлей было раз-два и обчелся. Война Гражданская – там уж не до выяснения отношений. А тут первый день, и сразу в пекло. Повезло, одним словом.

«Интересно, – подумал Сухомлинов, – а что я такое сделал, что мне вот такую судьбу уготовили? Вроде не грешил?»

Вот в чем каяться, когда не знаешь, в чем твой предшественник нагрешил? Общие фразы, удивительно, что пастор поверил. Грехи отпустил, а также посоветовал оставить завещание. Кому? Это уже другой вопрос.

– Вы считаете меня уже покойником, ваше преподобие? – спросил Сухомлинов.

– Нет, конечно, – опустив глаза, пробормотал священник, – но все же. Пути Господни неисповедимы. Мы же не знаем, какой срок вам отпустил Господь.

– А нам и не нужно, – сказал Игнат Севастьянович, – иначе жить было бы довольно скучно. Вот вам, святой отец, не скучно?

– Скучно?

– Ну, да. Вам ведь должно быть скучно. Каждый день одно и то же. Покойники, прихожане, проповеди. Ну, изредка какой-нибудь заблудшей овце, такому, как я – сорвиголове, грехи отпустите. Разве не скучно?

– Не скучно. Ведь и у вас разнообразия как такового нет.

– Зато у меня каждый день может быть последним.

Пастор понимающе кивнул:

– О, да. Вы же гусар. Постоянно рветесь в бой. Геройствуете. А вам это нужно? Вот и сейчас отправляетесь на дуэль, а наследника, которому вы могли бы завещать все это, – настоятель обвел рукой помещение комнаты, – нет.

– Так зачем же мне тогда завещание писать? – уточнил Сухомлинов.

Пастор промолчал. Взглянул в потолок, словно пытаясь сквозь каменный свод разглядеть небосвод.

– Может, пойдем в гостиную? – вдруг переменил тему разговора священник.

– Вы как желаете, господин пастор, – проговорил Сухомлинов, – а я бы хотел остаться.

– Как пожелаете, господин барон.

Пастор встал. Подошел к двери, но, прежде чем покинуть помещение, остановился и взглянул на Сухомлинова, словно пытаясь понять, что у барона на уме. Когда же фон Хаффман подошел к окну, улыбнулся и вышел, старшина на него даже внимания не обратил. Мысли крутились в голове, словно рой пчел. Все перемешалось. Судьба сначала дала шанс пожить новой жизнью, а теперь, выясняется, не надолго.

Информации о бароне было мало. Звали его Адольф фон Хаффман. Служил в полку Черных гусар. К тому же не безразлично относился к спиртному – любил выпить, о чем свидетельствовала головная боль поутру. Скорее всего – бабник, причем такой, который ценит в женщинах не только одну красоту, но и ум. И дамочек в обиду ни одному прохвосту, каким скорее всего являлся Мюллер, не даст.

– Сейчас нужно будет во что бы то ни стало, – проговорил вслух Сухомлинов, – заставить Мюллера извиниться или на худой конец выйти победителем.

Он отошел от окна и опустился в кресло. Достал трубку. Барон очень любил курить, причем курил очень дорогой табак. Сухомлинов попробовал табак на зуб, затем понюхал и только потом набил трубку. Закурил. Выпустил в воздух несколько колечек дыма и втянул их носом. Действительно, очень дорогой табак. Когда-то, еще в годы своей юности, во время Первой мировой войны, ему удалось точно такой же попробовать. Однажды им удалось захватить в плен германского офицера. Тот, как потом выяснилось, был заядлым курильщиком.

Закашлял с непривычки. Все же самосад, коим он баловался во Вторую мировую, был помягче.

– Бертольд! – прокричал барон, откладывая трубку в сторону.

Ждать пришлось недолго, старый слуга вскоре появился в дверях.

– Бертольд, как там мой приятель?

– Поставили на ноги, господин барон, – ответил тот.

– Надеюсь, он будет соображать, – проговорил Сухомлинов, – иначе толку от такого секунданта.

– Обещаю, что будет, господин барон.

Сухомлинов поднялся из-за стола. Подошел к слуге, обнял его за плечо и проговорил:

– Проводи меня к нему, друг мой.

Бертольд удивленно взглянул на своего хозяина. Тот так никогда не говорил. Да и поведение барона какое-то сегодня странное. Может, опасается, что сегодня его дуэль последняя? Но, как бы то ни было, повел хозяина в комнату, где сейчас завтракал фон Штрехендорф.

Комната находилась на первом этаже. Недалеко от кухни, отчего, когда в нее, следом за Бертольдом, вошел Сухомлинов, он ощутил запах готовящегося уже ужина. Небольшая, явно предназначенная для прислуги и до этого не использовавшаяся по назначению, она сейчас пригодилась. Все убранство – стол, кровать, старенький деревянный стул. За столом, поглощая бигус, сидел и обедал фон Штрехендорф. Увидев своего приятеля, он тут же отложил ложку.

– Рад тебя видеть, Адольф, – проговорил он.

– Ты как, Иоганн?

– Со мной все в порядке.

– Не забыл, что являешься моим секундантом?

– Что ты, дружище. Сейчас я пообедаю и буду готов на все сто.

– Вот и хорошо.

Неожиданно дверь за спиной скрипнула, и на пороге появился слуга.

– Прибыл господин Мюллер, господин барон, – доложил он.

– Ну, что же, я, по крайней мере, готов. Решение менять не буду, если только господин Мюллер не принесет извинение Катрин. Причем сделает это в нашем с тобой присутствии, Иоганн.

– Полностью с тобой согласен, – проговорил фон Штрехендорф. Он положил ложку с вилкой на стол и добавил: – Я готов, Адольф.

Оба выстрела грянули одновременно. Дым окутал поляну. Секунданты тут же кинулись к своим подопечным. Подбежали почти одновременно.

– Ну, что там у вас, фон Штрехендорф? – поинтересовался Курт, секундант господина Мюллера.

– У нас все нормально, – отозвался не Иоганн, а барон. – Ваш приятель очень плохо стреляет.

– Стрелял, господин барон, – поправил Сухомлинова Курт. – Зато вы отменный стрелок. Прямо в сердце. Господин Мюллер даже не мучился.

– Вам его жалко, Курт? – спросил Игнат Севастьянович, подходя ближе.

– Пожалуй, нет. Мерзкий человечишка был.

Сухомлинов удивился. Второй человек так негативно говорил о покойнике. Обычно о покойниках либо хорошо, либо ничего. Ладно, пастор, но этот? Вроде друг, и даже согласился принять участие в дуэли, зная, что за это по головке не погладят.

– Эвон как? – прошептал Игнат Севастьянович. – Но вы же его друг?

– Поддерживал отношения только из-за светлой памяти его отца. Вот тот был сама доброта. А Фриц, увы, пошел не в него.

– Я надеюсь, вы знаете, Курт, что теперь делать?

– О да. Никто не будет подымать шума.

Сухомлинов еле сдержался. О дуэли знала вся округа, за вечер слух разошелся довольно быстро. Того и гляди, как бы не нагрянула полиция и не, разбираясь, кто виноват, всех засадила бы в тюрьму.

– Вы же подтвердите, что я предлагал все это закончить миром? – уточнил Игнат Севастьянович.

– Само собой, господин барон. Вы же видели, что я настаивал на том, чтобы господин Мюллер принял ваши условия и принес извинения девушке. Но он отказался, и в итоге вот, – секундант указал рукой на тело.

– А ведь на его месте мог быть и я, – проговорил Сухомлинов.

– Могли, – согласился Курт, – да, видно, судьба на вашей стороне.

– Судьба, – прошептал барон, – вот только на чьей она стороне, решать, по всей видимости, королю. Может быть, вот это, – он рукой показал на Мюллера, – лучший исход. Гнить в застенках, на хлебе и воде не такая уж завидная участь. Иоганн, – проговорил он фон Штрехендорфу, когда тот подошел к ним, – выдели Курту денег на погребение.

Отошел в сторону. А ведь как все начиналось…

С фон Штрехендорфом они вышли в гостиную, где их уже ждал господин Мюллер и его секундант Курт Вернер. Одного взгляда Игнату Севастьяновичу хватило, чтобы понять, отчего его противник выбрал пистолеты. Вряд ли тот при его тучности мог бы с легкостью фехтовать шпагой или саблей. На Мюллере был коричневый кафтан с золотой вышивкой, точно такого же цвета брюки, заправленные в оранжевые сапоги, белоснежный накрахмаленный парик, потрепанная треуголка, а в руке трость. Вернер был одет попроще. Кафтан поношенный, брюки короткие до колен, мышиного цвета чулки и черные лакированные туфли с посеребренными пряжками. Под мышкой он держал коробку с дуэльными пистолетами.

– Добрый вечер, господин барон, – приветствовал Сухомлинова господин Мюллер, снимая с головы треуголку. Каким бы грубияном и проходимцем тот ни был, отметил Игнат Севастьянович, а в вежливости ему не отказать. – Надеюсь, я не заставил себя долго ждать?

– Вы вовремя, господин Мюллер, – ответил барон, – мы как раз с господином фон Штрехендорфом обедали.

– Вот и славно, господин барон, – проговорил дуэлянт и улыбнулся. – Умирать на пустой желудок – это большой грех. Кто знает, как там кормят.

– Где?

– А я не знаю, куда вы попадете, господин барон. Может, в рай, а может, и в ад.

– Не будем так далеко заглядывать, господин Мюллер.

– И то верно. – Толстяк достал часы и, взглянув на них, молвил: – Я скорее умру, чем возьму свои слова назад, господин барон.

– Значит, мое предложение озвучивать не стоит?

– Думаю, что нет. – Он взглянул на Вернера. – Курт, засвидетельствуй, что предложение господина барона закончить дуэль, так и не начав, я отверг.

Секундант утвердительно кивнул. Тут же протянул коробку. Фон Штрехендорф открыл ее и вытащил оба пистолета. Убедившись, что оба являются близнецами и отличаются только цифрами 1 и 2, положил их обратно.

– Вот наши условия, господин Мюллер, – проговорил Иоганн. – Во-первых, дистанция стрельбы не должна быть меньше 7 шагов. Во-вторых, – продолжал фон Штрехендорф, – если кто-нибудь из них будет серьезно ранен при первом выстреле, дуэль должна быть прекращена, если раненый признает, что его жизнь в руках соперника. Вы принимаете условия, господа?

– Да, – хором ответили оба дуэлянта.

– Тогда пройдемте на улицу. Там нас ждет карета.

Вскоре (Мюллер с секундантом в карете, а барон с товарищем на лошадях) они приехали на отдаленную поляну, пригодную для дуэли. Снег в этом месте уже почти сошел, и под ногами была сырая земля. Лужайку окружал густой лес, к тому же она была в стороне от дороги, так что дуэлянтам никто не мог помешать. Приятели спрыгнули с лошадей, Мюллер и Вернер выбрались из кареты, последний, наверное, уже пожалел, что надел туфли.

– Хорошее место, – отметил фон Штрехендорф. – Давайте пистолеты, Курт, пора их зарядить.

Невольно Сухомлинов потянулся.

– Хорошо-то как. Даже умирать не хочется. Правда ведь, господин Мюллер?

Противник промолчал. Игнат Севастьянович улыбнулся. Не хочет говорить – не надо. Снял с себя черную ментию и прикрепил к седлу. Остался в одном доломане. Его противник скинул кафтан, оставшись в бирюзовом камзоле и белой накрахмаленной рубашке.

– Господин барон, – обратился к Сухомлинову Курт. – Не могли бы вы расстегнуть свой доломан! Мне нужно убедиться, что под ним ничего нет.

– Вы считаете меня столь бесчестным человеком?

– Что вы, господин барон. Но порядок требует.

– Порядок, – прошептал Игнат Севастьянович. – Так и быть. – Он распахнул доломан. – Ну, убедились?

– Да, господин барон. Теперь вы, господин Мюллер, – попросил Курт, – не хотелось, чтобы нас потом обвинили в нечестной игре.

После того как дуэлянт выполнил его просьбу, фон Штрехендорф протянул заряженные пистолеты.

– Итак, господа, если вы не передумали, так, может, начнем?

Оба взяли пистолеты. Сошлись на середине поляны. Один из дуэлянтов направлялся на север, второй на юг, секунданты соответственно на запад и восток. Отсчитали положенное количество шагов, остановились, и Курт дал отмашку рукой. Первым стрелял господин Мюллер и промахнулся. Вот только Сухомлинов не спешил. Ему вдруг вспомнилась дуэль в кадетском корпусе. Тогда он всего лишь ранил противника, и тот признал себя побежденным. Вот и сейчас Игнат Севастьянович решил дать господину Мюллеру последний шанс. Он не торопясь прицелился и выстрелил. Ранил того в левую руку, как раз около указательного пальца.

– Может, не стоит продолжать дуэль, господин Мюллер? – язвительно спросил Сухомлинов, протягивая свой разряженный пистолет фон Штрехендорфу.

– Отчего же прекратить? Это всего лишь царапина, а не тяжелое ранение, – ответил тот, вручая свое оружие Курту.

– Я гляжу, вы спешите умереть, господин Мюллер.

– Да и вы тоже.

– Поверьте мне. Смерть не такая уж и замечательная, как кажется. Жизнь дается только один раз.

– Откуда вам знать, господин барон? Разве вы умирали?

– И не один раз, господин Мюллер. Поверьте мне на слово.

Фон Штрехендорф удивленно взглянул на приятеля, но ничего не сказал, да и сам Сухомлинов не стал вдаваться в подробности того, что совсем недавно он был совершенно другим. Знать тайну его перемещения из одного времени в другое, а тем более из одного тела в другое, кроме него, никому не обязательно.

Пистолеты розданы. И оба выстрела прозвучали одновременно. Все окуталось дымом. Сухомлинов точно знал, что Мюллер в него не попал, а вот попал ли он сам? Подбежал фон Штрехендорф. Оглядел его с ног до головы. Убедился, что цел. И тут раздался голос Курта.

– Прискорбно, – проговорил Сухомлинов, повернувшись к секундантам. – Выходит, я втянул вас в неприятности. Пастор мне ведь говорил, что слухи уже пошли. Я пытался остановить.

Мысль о том, что судьба все же издевается над ним, не давала Сухомлинову покоя. Оставалось надеяться, что она вновь выкинет какой-нибудь фортель.

– Нужно распространить слух, – проговорил Курт, – что господин Мюллер уехал в дикую Россию. Если уговорить пастора, то тогда все поверят.

– Пастора, – прошептал Сухомлинов.

Игнат Севастьянович прекрасно понимал, что задаром тот ничего делать не будет, а уж тем более зная настоящую причину. Решение нашел Курт.

– Господа, неужели вы считаете, что мой приятель оставил бы в живых барона?

Оба гусара удивленно взглянули на Вернера.

– Я не знаю истинных причин, – продолжал секундант, – но Мюллер специально спровоцировал вас. Сначала он попытался задеть вашу честь, но вы сдержались. Затем задел девушку, и вы не выдержали. Ваша реакция была молниеносной. Один удар, и Мюллер лежал на полу. Честно признаться, такой реакции он от вас не ожидал, но это было даже лучше. Зная, как вы прекрасно владеете саблей, мой друг выбрал пистолеты. Прогадал. Фортуна отвернулась от него. Финал вы сами видите.

– К чему это все, господин Вернер? – полюбопытствовал Иоганн.

– А к тому, что господин Мюллер прихватил лопаты, чтобы придать тело барона земле. Он хотел сообщить, что дуэль не состоялась. Вы приняли его извинения и, не заезжая в бывший свой замок, который подарили ему в качестве морального удовлетворения, уехали в Австрию. Так как опасались, что только за одно участие в дуэли вам уготована смертная казнь. Мюллер постарался бы, чтобы вас не стали искать.

– А если мы поступим точно так же? – спросил Сухомлинов.

– Боюсь, господин барон, – проговорил Курт, – у вас нет тех денег, коими владел покойный.

– Плохо. И что же нам остается делать?

– Придать, – секундант кивнул в сторону Мюллера, – тело земле. И пустить слух, как вы и предлагали, что господин Мюллер уехал из Пруссии в неизвестном направлении. Как он выезжал из своего дома в ваш замок, никто не видел. Скажем, что Мюллер просто испугался поединка и предложил ретироваться до лучших времен.

– А ведь отлично придумано! – воскликнул фон Штрехендорф. – Ну и где наши лопаты?

Тело господина Мюллера предали земле. Пастору посулили денег на собор, и тот пообещал уладить проблемы. Увиделись с Катрин. Девушка очень опечалилась отъезду барона. У Сухомлинова на секунду промелькнула мысль, что та была влюблена в Адольфа. После обеда выехали из замка, а уже через пять часов остановились на постоялом дворе, где и столкнулись с гонцом от полковника Винтерфельда. Тот приказывал немедленно прибыть в полк, так как начиналась военная кампания против австрийских войск, и полк Черных гусар должен был скрестить свое оружие против армии Надасти.

– Сегодня переночуем в гостинице, – проговорил Сухомлинов, складывая письмо. – А завтра поутру выступим в дорогу. Вряд ли эти несколько часов что-то изменят.

Ночью, когда фон Штрехендорф сладко посапывал в постели, накинув доломан и прихватив трубку, Сухомлинов выскользнул на улицу. Нашел недалеко от постоялого двора поваленное дерево. Разместился на нем и закурил.

В голове у него вновь кружились мысли. После того, как Сухомлинов избежал смерти на дуэли, жизнь стала приобретать новые краски. Ясно было одно, что вернуться в свое время он не мог. Игнат Севастьянович выпустил колечко дыма в черное звездное небо и вздохнул. Там, во время самой ужасной войны в истории человечества, он погиб. Здесь же его судьба неопределённа. Он совершил убийство, пусть и по правилам дуэльного кодекса. Но все равно, как бы это ни именовалось, это было преступление. А как говаривал Сократ: «Все тайное становится явным». Кто-нибудь проговорится, и слухи дойдут до высших инстанций, а тогда смертной казни не избежать.

– А что мне делать? – произнес вслух старшина. – Бежать в Россию, где я буду обычным немцем без званий и имени? Остаться в Пруссии, ввязавшись в кровавую войну?

Ответов не было. И все же выход, по мнению Игната Севастьяновича, пока был.

Австро-прусская война за наследство могла стать отправной точкой. Там, глядишь, если отличишься в сражении, старик Фриц может простить его за необдуманный и дерзкий поступок, пусть и защищавший женскую честь.

Сухомлинов затушил трубку. Выбил остатки табака на землю и направился на постоялый двор. Проскользнул в комнату. Иоганн фон Штрехендорф по-прежнему мирно посапывал в постели. Старшина улыбнулся. Вот кому можно позавидовать. Так же над головой висит дамоклов меч, а ему хоть бы что, спит как убитый.