Текст книги "Черный гусар. Разведчик из будущего"

Автор книги: Александр Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ГЛАВА 4

Восточная Пруссия. Граница с Россией.

Июль 1745 года.

Сухомлинов так и не мог понять, что же произошло в ту ночь на постоялом дворе. Что было тому причиной? Ненасытная страсть Черного гусара? Ведь сам Игнат Севастьянович не был с женщиной с самого начала той, оставшейся в его прошлом, войны, а ведь еще недавно он мог дать фору любому молодому. Но война войной, а женщины только после победы. Увы, но до победы дожить не удалось. Как-то вечером Игнат Севастьянович вспомнил лейтенанта Зюзюкина. Интересно, выжил ли тот в том сражении? Увы, но никто сейчас не мог ответить на этот вопрос. Невольно Сухомлинов улыбнулся. Отчего-то молодой повеса остался в его памяти в обществе молоденьких медсестер. Старшина даже завидовал ему в те дни. Он прекрасно понимал, что у Зюзюкина это может быть в последний раз. Оттого Игнат Севастьянович и не удивился тому, что перед самым появлением немцев у замка барона увидел лейтенанта в обществе немки, правнучки (в чем Игнат Севастьянович не был уверен) барона фон Хаффмана. Увы, но последние дни в своей прежней жизни были не такими счастливыми, как хотелось бы.

А между тем карета с французскими дипломатами приближалась к границе России. Ехали в основном, как отметил фон Хаффман, минуя города. Барона в какой-то степени это устраивало. Вполне возможно, уже был объявлен его розыск. Пусть он хоть и фигура не такая крупная, но все-таки дезертир, а дезертиров ни в одной армии мира не любили. Его поведение было понятно, а вот французов? Им-то чего опасаться? Все же куда приятнее провести ночь в городе. Игнат Севастьянович даже заподозрил, что на такое поведение у дипломатов должны быть веские причины. Вот только какие? Поэтому в один из дней вопрос, прозвучавший из уст графа, вывел фон Хаффмана из равновесия. Кроме того, барон вдруг отметил один любопытный момент в поведении французов. Каждый раз, когда они останавливались в придорожных гостиницах, а послы опасались ночевать под открытым небом, видимо, из-за страха разбойников, те постоянно брали с собой личные вещи. Сначала Игнат Севастьянович не придал этому значения, и только потом сообразил, что не все так просто. Фон Хаффман предположил, что среди этих вещей, что брали французы в номер, находились какие-то секретные документы. Вот только какие? Это был первый вопрос, а второй – как эти документы могли повлиять на мировую политику, а в частности, на ситуацию при русском дворе?

На четвертый день их путешествия неожиданно пошел проливной дождь, затянувшийся аж на целые сутки.

Остановились в гостинице. Пока французы располагались у себя в номере, фон Хаффман отправился пообедать. Заказал себе бигус и, пока ждал, вновь погрузился в грезы.

– Чертовка, – прошептал он.

– Кто?

Вопрос прозвучал неожиданно. Игнат Севастьянович вздрогнул. Взглянул на спрашивавшего. Это был граф Виоле-ля-дюк.

– Да трактирщица та, – прошептал барон, а граф присел напротив.

– О да. Шикарная женщина. Вот только не в моем вкусе.

Игнат Севастьянович промолчал, понимая, что на вкус и цвет товарищей нет. Подумал было перевести разговор в другое русло, уж больно не хотелось обсуждать его интимные похождения, да только француз сам сменил тему. Граф вытащил из кармана карту и положил на стол. Затем ткнул пальцем в точку на ней и произнес:

– Сейчас мы вот тут.

Барон утвердительно кивнул.

– Мне хотелось бы узнать, бывали ли вы, барон, в этих краях?

Игнат Севастьянович задумался. С одной стороны, в своей молодости ему приходилось здесь бывать. Да только в те времена места эти почти изменились.

– А в городе, – граф назвал название, – были?

Ну, как тут было не замяться Сухомлинову. Он невольно вздрогнул. Мысли полезли в голову одна за другой. Игнат Севастьянович даже не знал, что ответить. Барон уже понял, что им предстоит посетить этот город, иначе бы француз не спрашивал. Рискнуть или нет, вот что сейчас было главным у Сухомлинова. Сказать, что был, и заплутать? Или сообщить, что не был? А если встретится кто-нибудь знакомый? Ведь Игнат Севастьянович не помнил, да и не мог знать, был ли тут в свое время барон фон Хаффман. И все же он решил рискнуть.

– Я не был в этом городе, – проговорил Сухомлинов.

– Очень жаль, – молвил граф, – я надеялся, что вы подскажете хорошую гостиницу.

Спустившийся к столу виконт д'Монтехо сел рядом с графом. Посмотрел на блюда, что стояли перед бароном, и поморщился. Подошел трактирщик и выслушал пожелание гостя. Пообещал, что все будет сделано как можно быстрее.

– Увы, но барон не сможет нам помочь, виконт, – проговорил Виоле-ля-дюк.

Д'Монтехо удивленно взглянул на гусара.

– Увы, – молвил Игнат Севастьянович, – в этих местах я впервые.

Виконт вздохнул. Что-то сказал графу на французском языке. Фон Хаффман прислушиваться не стал. Не его это дело.

Неожиданно входная дверь в трактир скрипнула и привлекла внимание барона. Он оторвался от трапезы и взглянул на вошедшего человека.

Путник был весь в черном. Черный плащ, треуголка, сдвинутая аж на самые глаза, отчего были видны только длинные усы да борода-эспаньолка, такого же цвета штаны и сапоги, перепачканные не то в грязи, не то в глине. На боку шпага. Остановился в дверях и огляделся. Барон интуитивно почувствовал, что из-под треуголки глаза смотрят в его сторону. Что-то нехорошее проскользнуло в душе. Первой мыслью было – за ним, но незнакомец сделал вид, что ни французы, ни гусар его не интересуют. Прошествовал важно мимо бара и уселся за соседний столик. Щелчком пальцев подозвал хозяина трактира. Тот не замедлил себя ждать и уже через минуту кивал головой, а гость ему что-то говорил. После чего удалился, и вскоре, по всей видимости, супруга трактирщика принесла поднос с различными блюдами. Поставила это перед гостем.

Барон все это время не спускал глаз с путешественника. Все бы ничего, но был тот каким-то загадочным, а главное, усевшись за стол, незнакомец не только не снял треуголку, но и не расстегнул плащ, а он ему явно мешал в трапезе.

Между тем товарищи фон Хаффмана закончили обедать и удалились в комнату. Барон проводил их взглядом и остался за столом. Идти в комнату ему не хотелось. Там было скучно, а тут вроде начинались танцы. Несколько пьяных шляхтичей, а Игнат Севастьянович не сомневался в правильности своих выводов, начали приставать к служанке трактирщика. Тот сначала поворчал, затем махнул рукой и приказал музыкантам, что сидели до этого без дела, играть.

Зазвучала музыка. Шляхтичи начали танцевать со служанкой. Тут же под горячую руку попали две дамы, что решили пообедать в местном трактире. Барон и сам бы присоединился к веселью, но на душе отчего-то было тоскливо и тревожно. Он не выдержал и поднялся в комнату.

Пистолет под подушку. На стул кафтан и сабля. Сапоги стянул и поставил рядом с кроватью. Сам грохнулся на постель и тут же уснул.

Разбудил его шум. Барон прислушался и понял, что что-то произошло с его приятелями. Он вскочил. Обул сапоги. Взяв саблю, направился к двери, но открыть ее не смог. Кто-то закрыл ее с той стороны. Попытался выломать дверь, но ничего не получилось.

– Да что за день-то такой! – вскричал барон. Подбежал к окну и распахнул его.

Увы, но на ту сторону дома можно было попасть только по крыше.

Игнат Севастьянович выругался. Дождь лил как из ведра. Крыша была скользкая, и существовала вероятность свалиться с нее.

– Да что я, не гусар! – вскричал барон и вылез в окно.

Схватился за перекладину и подтянулся. Немного усилия, и вот он стоял на крыше. Рубаха промокла в одно мгновение.

– Пожалуй, – прошептал барон, – сейчас спешить не стоит. Черт с ними, с французами… не родня и есть.

Да только что-то там, в душе, не позволяло поступить как-то по-другому. Стараясь не упасть, он перебрался на ту сторону. Осторожно, понимая, что оплошность может привести к его гибели, спустился к краю крыши.

Выяснять, что происходит в комнате французов – некогда. Нужно было спешить. Барон ухитрился и ввалился в комнату. Причем сделал это как раз вовремя. Французов явно теснили. Двое прижимали графа, еще один атаковал виконта. Д'Монтехо только и успевал увертываться. Виоле-ля-дюк был слегка ранен. На рукаве его белоснежной рубашки была кровь. Нападающие были в черном.

– Я не опоздал, господа? – спросил барон, вынимая саблю из ножен.

– Вы как раз вовремя, господин барон, – проговорил виконт и попытался уколоть шпагой противника.

Один из атаковавших графа переключился на фон Хаффмана. Он сразу же накинулся на нового противника, да только барон был готов к этому. Игнат Севастьянович пару раз уклонился, пару раз попытался неудачно атаковать, затем сделал выпад и ранил нападавшего. Тот застонал. Схватился за руку. Понял, что проиграл, и тут же выскочил из комнаты. Преследовать его барон не решился. Между тем виконт справился со своим противником. Тот лежал, убитый, на кровати. Огляделся и пришел на помощь графу. Вдвоем они справились с третьим. Шпаги вошли в человека в черном одновременно. Получалось, что живым удалось уйти только одному. Барон подошел к убитым и осмотрел их. Он сразу же признал незнакомца. Эту бородку-эспаньолку было трудно спутать. Игнат Севастьянович видел ее один раз, но она крепко вошла в его память. Значит, незнакомец интересовался не им, а французами. Но когда и где господа хорошие могли перейти ему дорогу? Одно ясно, и граф, и виконт должны были их знать.

– Кто это такие? – спросил фон Хаффман.

– Не знаем, барон, – проговорил граф, но барон отметил, что в словах Виоле-ля-дюка прозвучала фальшь. Француз явно что-то недоговаривал или просто не хотел говорить.

Неожиданно Игнат Севастьянович подумал, что, вполне возможно, предыдущее нападение на французов разбойников в лесу было не случайно, а попытка проникнуть в комнату барона – не иначе, как всего лишь ошибка. Кто-то перепутал комнаты. Но ведь это могло быть и совпадение. Барон уже собирался обшарить карманы покойника, чтобы найти хоть какие-то документы, но французы остановили его. Он наклонился над одним. Расстегнул ворот рубашки и рукой сорвал золотой медальон. Виконт то же проделал и со вторым напавшим. Игнат Севастьянович, увы, но разглядеть, что это за медальон такой, не успел. Лишь проводил взглядом, как тот исчез в кармане Виоле-ля-дюка.

– Увы, Адольф, – в первый раз граф назвал фон Хаффмана по имени, – но нам нужно уходить.

Гусар удивленно взглянул на француза.

– Боюсь, что нас арестуют. Попробуйте доказать, что мы всего лишь защищались…

И снова фальшь. Такое ощущение, что нападение могло повториться, останься они здесь. Увы, но Игнату Севастьяновичу выбирать не приходилось.

– Дайте мне пару минут, – проговорил он, выскакивая в коридор. – Мне нужно собрать вещи.

Прежде чем попасть в комнату, пришлось повозиться с комодом, что стоял когда-то у стены, а сейчас закрывал вход. Собрав вещи, он уже минут через десять присоединился к французам. Видимо, графу удалось уладить возникшую проблему. Тот провожал их и заверял, что все будет в лучшем виде.

– Иллюминаты? – спросил маркиз де Шатре, разглядывая медальон, что пару минут назад протянул ему граф Виоле-ля-дюк.

Граф только и сделал, что развел руки в стороны.

– Странно. Почему они вдруг решили нам мешать? – не унимался маркиз.

Виоле-ля-дюк вздохнул. Он и сам не знал, что ответить. Сначала они с виконтом внимания ни на попытку проникновения в соседнюю комнату не обратили, а потом ничего такого о разбойниках не подумали. Мало ли их по свету мотается в поисках наживы. Были, правда, потом сомнения, что неспроста к ним барон немецкий пристал, да в предыдущую ночь они как-то сами собой и развеялись. То, что в комнату ворвались странные люди в черном, стало неожиданностью. Они даже разговаривать не стали, а сразу, словно волки, накинулись на них, хорошо, что гусар появился вовремя. Быстро расправились, жаль только один ушел. Он бы мог ответить на все вопросы, да где его теперь искать? Но как бы то ни было, а встречу переносить было нельзя.

Когда остановились на постоялом дворе, что находился в самом центре города, граф, убедившись, что Черный гусар закрылся у себя в номере, покинул гостиницу. Если бы он знал в тот момент, что барон осторожно, постоянно прячась в дверных проемах, шел за ним, был бы куда аккуратнее. Граф, конечно, озирался, пытаясь понять, идет ли кто за ним, но так слежку и не заметил. Он пересек несколько улиц. Постоял у ратуши и вошел в городской сад. Тут в тени деревьев его ждал человек от Людовика XV с секретным посланием.

– Иллюминаты, – повторил маркиз де Шатре. – Боюсь, они будут нам палки в колеса пихать. Не знаю, что и посоветовать… впрочем, граф, вы сюда не из-за них пришли.

Виоле-ля-дюк кивнул. Маркиз порылся в потайном кармане кафтана и извлек на свет божий конверт.

– Тут инструкции короля, – пояснил он. – У Шетарди возникли проблемы, и ему пришлось спешно покинуть Санкт-Петербург. Теперь миссия ложится на ваши плечи, граф.

– Понимаю, – прошептал граф, пряча документ.

– А теперь позвольте откланяться.

Маркиз исчез также быстро, как и появился. Виоле-ля-дюк прошел мимо спрятавшегося в кустах фон Хаффмана. Он спешил на постоялый двор. Впереди была Россия. Барон же во что бы то ни стало решил узнать, что это за бумага такая, ради которой французы заехали в город. Игнат Севастьянович нутром чувствовал, что от нее может многое зависеть, если уж не в его судьбе, так в судьбе России.

ГЛАВА 5

Рига. Балтийское море.

Июль 1745 года.

– Вот тебе, Адольф, рекомендательное письмо к моему верному другу в Санкт-Петербург, – проговорил Иероним Карл Фридрих фон Мюнхгаузен, протягивая бумагу, закрепленную своей подписью, барону фон Хаффману.

Черный гусар взял в руки. Пробежался по тексту глазами, удовлетворенно кивнул и запихнул письмо за пазуху. Затем поднял бокал с раунтальским вином и произнес:

– Твое здоровье, барон! – Взглянул на супругу кирасира и добавил: – И за твое, хозяюшка, тоже!

Игнат Севастьянович еще месяц назад и предположить не мог, что будет запросто сидеть в доме самого известного в мире барона. Да и вряд ли это бы произошло, если бы не судьба, забросившая его «душу» в прошлое. А ведь он, даже когда в Ригу с французами приехал, не предполагал, что на него наткнется. Видите ли, дипломаты вдруг надумали в столицу Российской империи по морю прибыть. Сами в гостинице расположились, а его (фон Хаффман в этот раз себя выругал) отправили нанять корабль. Ну, раз обещал, что до самого Петербурга доставит, то так и так вынужден выполнять. Прогулялся до пирса, нанял небольшую шхуну, французы, конечно, ругаться будут, так нечего бедного пруссака посылать. Шли да и нанимали бы галеон сами. Сейчас вот посапывали в гостиничном номере. Барон фон Хаффман в гостиницу спешить не собирался. В друзья к дипломатам не набивался, да и не желал. Пока с ними ехал, отметил, что те с каким-то секретным заданием в Россию спешат.

Поэтому прямо с пирса направился в кабак.

Распахнул дверь, вошел внутрь, осмотрелся. Его внимание сразу привлек кирасирский офицер, что сидел в обществе служивых людей за огромным столом. Перед ним кружка с пивом, слева треуголка. Глаза его блестели, а сам он что-то увлеченно рассказывал своим товарищам. В тот момент Сухомлинов и предположить не мог, что видит он «самого правдивого в мире» человека. Другие столики были заняты горожанами, и трудно было понять, пьют ли те вино или слушают забавные похождения кирасира.

Свободными оказались только два стола. Один у дверей, другой как раз рядом с весельчаком. Сухомлинов выбрал второй и, не обращая внимания на веселье, царившее за соседним столом, направился именно к нему. Опустился на дубовый стул как раз в тот момент, как зал наполнился озорным смехом. Тут же к нему подскочила молодая девица, спросила, что будет заказывать.

– Жареную рыбу и пива, – проговорил барон.

Пока ждал заказ, невольно прислушался и понял, что уже слышал этот рассказ.

– Помнится, было это лет пять назад, – проговорил кирасир, когда смех прекратился, – как раз в те годы, когда я вернулся после продолжительной осады Очакова в Санкт-Петербург. Ранним утром проснулся я в хорошем настроении и от нечего делать решил в окно выглянуть, благо погода была солнечная, а за окном раскинулся прекрасный пруд, в котором местная ребятня изредка ловила карасей, причем таких, что на сковородку не помещались. Вот только в этот раз ребятни не было, а пруд на удивление был усеян дикими утками. У меня аж дыханье прихватило. Стою и сказать ничего не могу. Откуда они в окрестностях города взялись – одному Богу известно. Э, думаю, не иначе фортуна мне улыбнулась. После возвращения из-под Очакова в кошеле моем мышь повесилась, а деньги казначей со дня на день только выдаст. Есть-то хочется. В животе заурчало. Я довольно быстро оделся. Схватил стоявший в углу старый добрый мушкет, да бегом вниз по лестнице. Ударился головой об косяк.

По залу вновь прокатился смех. Смеялись все. Не удержался и фон Хаффман. Теперь он припомнил эту историю и уже начал догадываться, кем был рассказчик.

Мюнхгаузен, а это был именно он, гневно посмотрел на одного из товарищей, и тот первым замолчал. После того, как это произошло, затихли и остальные.

– Удар был так силен, что из моих глаз, – продолжал кирасир, – посыпались искры. Понимая, что промедление смерти подобно, утки вот-вот улетят, я вскочил. Несмотря на сильную головную боль, спустился во двор дома, вылетел на улицу и побежал к пруду. Когда оказался на расстоянии ружейного выстрела, вскинул ружье и…

В зале повисла тишина. Все смотрели на рассказчика, ожидая, что тот произнесет: и выстрелил, но вместо этого прозвучало:

– …осечка.

Волна смеха прокатилась по залу. Смеялись все.

– Я не все рассказал, – проговорил спокойным голосом рассказчик. Зал затих, всем стало любопытно, что было дальше. – Так вот, оказалось, что у меня при столкновении вывалился пистон. Другой бы на моем месте растерялся, но только не я. Вспомнил, как при ударе из моих глаз посыпались искры. Понимая, что других вариантов у меня нет (возвращаться за другим пистоном времени не было), я открыл затравку. Поднял мушкет, прицелился в уток, а затем так сильно ударил по левому глазу кулаком. Искры посыпались вновь. Грянул выстрел. Когда пороховой дым рассеялся, я увидел, что у меня была богатая добыча: пять диких уток, четыре куропатки и одна пара лысок.

– Ну, ты и горазд сочинять, господин барон, – проговорил один из солдат, когда рассказчик замолчал. – Неужели ты думаешь, мы во все это поверим?

В зале повисла угрожающая тишина. Барон фон Хаффман покосился на Мюнхгаузена. Адольф на его месте давно бы за пистолет схватился, а этот только побледнел, кулаком по столу ударил и заявил:

– Барон Мюнхгаузен, запомните, никогда не врет!

Игнат Севастьянович еле сдержал улыбку. Специально обманывал слушателей барон или рассказывал свои нереальные истории для того, чтобы разнообразить разговоры, но делал он это явно умело. Первое, что хотел сделать фон Хаффман, так это подойти к барону Мюнхгаузену и с ним познакомиться. Вовремя сдержался, благо Карл был в компании, и неизвестно, как бы его товарищи отреагировали на поведение Черного гусара. Не дай бог, подумают, что тот не верит рассказчику.

– Ну, уж нет, – прошептал Игнат Севастьянович, – вот как только останется барон один, так сразу подойду, а если нет…

Фон Хаффман и думать не желал о таком варианте. Но даже если барон и останется один, то знакомиться нужно деликатно и осторожно, кто знает, отчего Мюнхгаузен после стольких насмешек не схватился за пистолет. Может быть, тот солдат приятель барона и ему прощались такие выходки. Ну, а если уйдет с компанией – не судьба.

Фон Хаффман еще раз оглядел барона. Кирасир, что сидел за соседним столиком и развлекал рассказами посетителей, еще не имел той славы, что будет у него через несколько лет. Сейчас это обычный офицер, предпочитающий время от времени присочинять о своих подвигах. Это потом от него отвернутся родственники, сказав на весь мир, что Иероним опозорил их фамилию. Барон Мюнхгаузен умрет в одиночестве.

Фон Хаффман вдруг задумался. О бароне он знал совершенно немного. В основном первые годы его военной карьеры, когда тот уверенно под патронажем знатных особ сделал несколько шагов вверх по карьерной лестнице. Началось же все лет десять назад, когда он, еще пятнадцатилетний юноша, в качестве пажа герцога Антона-Ульриха Брауншвейгского прибыл в Санкт-Петербург. Благодаря протекции его сиятельства был зачислен в первую роту Брауншвейгского кирасирского полка корнетом и уже через два года участвовал (как гусар) в походе русской армии во главе с фельдмаршалом фон Минихом под Очаковом. В чине поручика он застал воцарение Елизаветы Петровны и тут же получил назначение в Ригу, где находился Брауншвейгский кирасирский полк. Участь незавидная, да только лучше, чем Сибирь. А тут еще и вторую свою половину встретил, и уже через два года был женат. Умудрился побыть в качестве начальника почетного караула, благо ростом вышел. Случилось это в тот день, когда в Ригу прибыла принцесса Ангальт-Цербстская Софья Августа Фредерика. За что и получил через девять месяцев (ближе к Рождеству) право покинуть гарнизон и посетить свое поместье, в котором с тех пор, как уехал с герцогом, ни разу не был. Далее, как помнил Игнат Севастьянович, в биографии Мюнхгаузена было огромное белое пятно. Следующее упоминание о бароне произошло уже через пять лет, когда его произвели в ротмистры кирасирского полка. Именно сразу после получения повышения он оставил службу и вернулся с женой в свой родной город Боденвердер, где и познакомился с Эрихом Распе. Вот только все это будет у барона в будущем. Сейчас же двадцатипятилетний Иероним Карл Фридрих фон Мюнхгаузен сидел напротив него, в компании сослуживцев, травил байки и пил местное пиво.

– Вы бы лучше, господин барон, рассказали, – проговорил один из товарищей Мюнхгаузена, – о том, как вы ходили на кабана. А то как-то не верится, что вам удалось, выбив искру из глаза, одним выстрелом убить пять диких уток, четыре куропатки и одну пару лысок. Вы уж, господин барон, врите, да не завирайтесь.

Мюнхгаузен побледнел. Барон фон Хаффман и в этот раз отметил, что Карл еле сдержался, чтобы не схватиться за пистолет и не вызвать своего товарища на дуэль.

– Барон Мюнхгаузен, запомните, никогда не врет! – вновь повторил кирасир и со всей силы стукнул кулаком по столу. – А если вам не любо слушать меня, так не слушайте, но и рассказывать свои истории не мешайте.

– Эвон вы как заговорили, господин барон, – проговорил сослуживец, поднимаясь из-за стола. – По-вашему, получается: «Не любо не слушай, но лгать не мешай».

– Вы пытаетесь вызвать меня на дуэль, князь? – спросил Мюнхгаузен. – Так знайте – не дождетесь.

– Вы – лгун, барон.

– А вы можете доказать, что я лгу?

Князь взглянул на барона и промолчал. Ни опровергнуть, ни доказать правдивость своих слов ни один из участников сейчас не мог. Он уже хотел было уйти, а за ним собиралось проследовать еще трое его сотоварищей, но в дверях остановился.

– Вот что, барон, – проговорил князь, разворачиваясь, – сделаем так. Завтра мы будем участвовать в охоте, и вы прилюдно повторите свой подвиг. Вы согласны, барон?

Князь ожидал, что Мюнхгаузен струсит, отступит, признает, что приукрасил, солгал, но тот ничего этого не сделал. Барон поправил свой ус, достал трубку, раскурил и лишь после этого произнес твердым голосом:

– Отчего же, князь, я готов попытаться повторить подвиг. А что мы будем делать, если не обнаружим столько дичи, сколько ее было в тот раз?

– Вы, барон, будете ходить на охоту со мной до тех пор, пока не повторите подвиг.

Мюнхгаузен присвистнул.

– М-да, вот это мне повезло. Мне ничего не остается другого, как быть вашим спутником вечно. Мне и самому как-то не верится, что такое может повториться.

– Вы хотите сказать, что все, что вы только что говорили, барон, выдумка?

– Я не говорил, что все, что говорил до этого, было выдумано. Я утверждаю, что я действительно подстрелил пять диких уток, четыре куропатки и одну пару лысок. Я заявляю, что вероятность того, что это может повториться, равна нулю.

Князь его уже не слушал. Он надел треуголку, сделал шаг к двери и вновь остановился. Повернулся в сторону барона и произнес:

– Честь имею.

Ушел. Вслед за ним покинули Мюнхгаузена и другие собутыльники. Барон остался в одиночестве и даже слегка загрустил, отчего подозвал к себе девицу, что носила на подносе заказы, и потребовал, чтобы она принесла ему еще вина. Фон Хаффман решил воспользоваться ситуацией.

Игнат Севастьянович подошел к столику известного кирасира, поклонился и произнес:

– Позвольте представиться – барон Адольф фон Хаффман.

– Карл фон Мюнхгаузен, – проговорил барон, улыбнулся и указал рукой на стул, – присаживайтесь, барон.

Фон Хаффман сел. Принесли вино. Кирасир сделал глоток и произнес:

– Кислятина! – Взглянул на Игната Севастьяновича и сказал: – А пойдемте ко мне, барон. Я вас таким вином угощу.

– Хорошо, – согласился фон Хаффман. Подозвал девушку. Рассчитался монетой, что перепала ему от французов, и через несколько минут они с бароном покинули кабак.

Жил Карл фон Мюнхгаузен вместе со своей супругой Якобиной фон Дунтен в трехкомнатной меблированной квартире в нескольких шагах от ратуши. Появлению незнакомого человека в их доме баронесса была рада. Она тут же позвала служанку Гертруду и приказала накрыть стол. Девушка уже собиралась уйти, как ее остановил барон и попросил, чтобы та принесла еще и старого руантальского вина.

– Должны еще бутылки с сим благородным напитком остаться, – сказал он ей в напутствие.

Пока Гертруда ходила да стол накрывала, Сухомлинов оглядел «скромное» жилище барона. Зал, где располагался обеденный стол, просторный. Несколько резных стульев, секретер, диванчик. На стенах портреты. Скорее всего, родственники фон Дунтен, благо фамилия ее знатного графского рода. Спальня (дверца слегка приоткрыта). Посредине большая кровать с белым балдахином. На полу шкура медведя, вот только не белого, коего рассчитывал увидеть Игнат Севастьянович, а бурого. Пасть у хищника раскрыта. Кажется, медведь вот-вот цапнет вошедшего в покои незваного гостя за ногу. Третья комната – рабочий кабинет. На стенах оружие, Среди прочего разглядел Сухомлинов несколько турецких ятаганов. Напротив двери камин, возле которого кресло-качалка.

– Присаживайся, барон, – проговорил Мюнхгаузен, показывая на обитый зеленым шелком стул.

Сухомлинов опустился. Накинул салфетку и поднял бокал, наполненный вином.

– За знакомство, барон, – проговорил Мюнхгаузен.

Чокнулись. Одним залпом осушили.

– Рад видеть в Риге соотечественника, – молвил Карл. – Какими судьбами в Риге, барон? – поинтересовался он.

– Направляюсь в Санкт-Петербург, хочу поступить на службу.

– Неудачное время вы выбрали, барон, – вздохнул барон, – в России в последнее время к иноземцам, особенно к немцам, относятся подозрительно. – Затем на секунду задумался и произнес: – Хотя кто знает, может, отошли. Видите ли, дорогой барон, добро быстро забывается, а зло, пусть даже и во благо, помнится очень и очень долго. Но я вам скажу, что попытать счастья всегда можно. Вдруг повезет.

Мюнхгаузен наполнил вином свой кубок и кубок фон Хаффмана.

– Хотя поговаривают, что супругой будущего императора будет немецкая принцесса, – проговорил вновь Карл. – В прошлом годе, как сейчас помню, проезжала она через Ригу в российскую столицу.

Игнат Севастьянович сделал вид, что удивлен. Мюнхгаузен заметил это и произнес:

– Не верите. Думаете, что сочиняю, чтобы произвести на вас впечатление.

– Отчего же не верю? Верю.

Мюнхгаузен улыбнулся.

– Лично принимал участие, – похвастался он. – Я тогда командовал почетным караулом и видел принцессу Софию-Фредерику Ангальт-Цербстскую, как вас. Совсем молоденькая. С матерью в столицу ехала. Та на каждом шагу поучала свою дочь. Она мне улыбнулась, – неожиданно произнес Карл.

– Софья-Фредерика? – машинально спросил фон Хаффман.

– Нет. Иоганна-Елизавета – мать девушки.

Игнат Севастьянович еле сдержал улыбку. Мать будущей императрицы явно не была пуританкой. Несмотря на свой возраст, имела привычку заглядываться на молоденьких офицеров. А уж тем более на столь видного, как барон Мюнхгаузен, человека. Стоит отметить, что тот был сильного и пропорционального телосложения, с круглым правильным лицом. Неудивительно, что он понравился Иоганне-Елизавете, да и не только ей. Сухомлинов вспомнил, что еще в молодости читал мемуары императрицы Екатерины II. В них она отмечала «красоту» командира почетного караула. Тогда Игнат Севастьянович не придал этому значения, теперь понял, кого государыня имела в виду.

– Они прошли мимо нас, а вечером (обе дамы остались заночевать в доме бургомистра) мне пришлось присутствовать на званом ужине.

– Танцевали с принцессой?

– Скажу как на духу – да.

Фон Хаффман не знал, верить или не верить словам барона, помня, что тот любит немного приукрасить обыденность. Невольно покосился на супругу Карла, девушке явно было все равно. На лице несомненное безразличие к делам и поступкам супруга, до ее замужества да, вполне возможно, и после.

– Вот если бы вам к ней попасть, – задумчиво пробормотал Мюнхгаузен, – тогда, глядишь, вполне возможно, и удалось бы совершить головокружительную карьеру. Ну если и не к ней, а то к герцогу Гольштейн-Готторпскому, – увидев удивленное лицо барона Адольфа фон Хаффмана, пояснил: – Наследнику русского престола Карлу Петру Ульриху.

– Боюсь, что я для них птица не высокого полета, – признался Сухомлинов, – да и как я попаду к ним без рекомендательного письма.

– Письмо недолго написать, – усмехнулся барон и отпил из кубка, – только не им, а в Лейб-гвардии Конный полк. Вот только кому?

Больше к этой теме до конца трапезы не возвращались. Говорили больше о другом. Барон фон Хаффман вынужден был рассказать новому знакомому о своих похождениях. Поведал о дуэли, о войне с австрияками. Барон слушал, не перебивал, вполне возможно, что не в первый раз ему приходилось выслушивать подобные истории. В отличие от его рассказов, не было повествование фон Хаффмана ни фантастическим, ни реальным.

– Да, уж, – проговорил Мюнхгаузен, когда Игнат Севастьянович закончил говорить. – Теперь понимаю, почему вы, барон, так рветесь поступить на русскую службу. Вот только обязан я предупредить вас, что и в империи к дуэлям относятся так же трепетно, как и у старика Фрица. За прошлую вас не накажут, а за новые – не помилуют. Так что используйте свое оружие против турок и прочих врагов государства, а не против своих товарищей. – Прочитал наставление. Замолчал. Посмотрел грустно на фон Хаффмана и добавил: – Хотя иногда они бывают так невыносимы.