Текст книги "Подлое сердце родины"

Автор книги: Александр Силаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Вождь вернулся

– Иосиф Виссарионович! Иосиф Виссарионович! – донесся до пригорка отчаянный крик.

Догоняя свой крик, к пригорку подбегал Вася Прелый.

– Ну чего тебе опять, коммунар поганый? – устало спросил Пиндар.

Тот, на подходе растеряв дыхание, молчаливо-обожающе смотрел на Пиндара.

– Плохо тренируешься, коммунар.

– Ы-ых, – возразил Вася Прелый.

– А точнее?

– Иосиф Виссарионович! – сказал Вася. – Докладываю: на селе шпионы. Числом двое. Вооружены и очень опасны. Замаскированы под научную экспедицию. Цель приезда пока не выяснена. Пока все… Жду дальнейших распоряжений.

– Откуда сведения?

– Бабки судачат, Иосиф Виссарионович.

– Если бабки – это серьезно, – сказал Пиндар. – С бабками шутки плохи. Слушай задание, коммунар: найди и загоняй их сюда. Давненько не хавал я английского шпиона.

– Так точно, Иосиф Виссарионович.

– Сколько раз тебе говорить: забудь это имя. Знаешь, дурак, что про твоего Виссарионыча в газетах пишут? Пишут, что это сраный тиран.

– Вас понял, Иосиф Виссарионович, – сказал Вася. – Они не должны догадаться, что вождь вернулся. А насчет газет – это вы правильно.

– О-о, – простонал Пиндар. – Я же сказал…

– Так точно, Иосиф Виссарионович, – сказал Вася. – Отныне буду звать вас Оппортунист.

– Это что? – встревожился Пиндар.

– Это тот мужик, которому вы башку свернули. Чай, не помните уже, Оппортунист, как вы суку-Оппортуниста на чистую воду вывели?

– Я – сука?! – взревел Пиндар.

– Да нет, вы же его политический противник.

– Кого?

– Да Оппортуниста.

– А я тогда кто?

– Вы теперь, согласно вашему приказу, Оппортунист.

– А ты кто?

– Я Вася.

– Ты не Вася, – задумчиво сказал Пиндар. – Ты куда хуже… А я свинья. Я простая свинья, ты понял?! Но я умная свинья. А ты идиот.

– Так точно, – сказал Вася. – Жду ваших приказаний, товарищ Свинья.

– Катись отсюда, коммунар, – сказал Пиндар. – И чтоб я тебя больше не видел.

– Так точно, товарищ Свинья. Вас понял: отныне поддерживаем отношения через связных. А ловко вы, Иосиф Виссарионович, догадались с партийной кличкой… Сразу видно…

– Катись!

Свинья и Принц

…Наши друзья брели, следуя осторожным подсказкам местного населения.

– Как это – классику не читать? – бормотал себе под нос Гера. – Совсем, что ли?

– Помнишь легенду о Последней Свинье? – спросил его Игорь.

– Откуда?

– Ах да, вы же не проходили… Про Кали Югу-то, надеюсь, слышал?

– А то! – сказал Гера.

– Легенда о Последней Свинье входит в большое предание о Кали Юге. Это, чтоб ты знал, самая страшная ее часть. От народа, лейтенант, такие вещи скрывают… Значит, так: когда мир погрязнет в хаосе и распаде, и подлинные ценности будут преданы, и подонки окажутся на коне – вот тогда придет ее время. Ростом она будет с быка, из пасти ее будет вырываться пламя. Другие же говорят, что ростом будет до неба, а из пасти будет дуть отравленный ветер. Вытопчет она все посевы, опустошит амбары и погреба. Прошибет она городские стены. Осквернит она храм. Возляжет на базарной площади и велит себе поклоняться. Потребует она от людей тройную жертву себе – ум, честь и совесть. И отдадут ей люди ум, честь и совесть. А кто усомнится в ней, принесет ей в жертву первого сына. И будут от нее по всей земле мор и землетрясения. Испражнения ее затопят поля. Хохот ее сотрясет основы. И велит она строить вторую Вавилонскую башню. Но это не главное… Знаешь, зачем Последняя Свинья придет в мир?

– Мы это не проходили, – ответил Гера.

– Она придет, чтобы сразить Золотого Принца. Они будут долго биться, но Свинья победит. И как только погибнет Золотой Принц, время повернет вспять, и все люди погибнут в огненном смерче.

– А откуда возьмется Золотой Принц?

– Многие говорят, что это будет последнее воплощение Будды. Вообще, никто не знает таких вещей: откуда возьмутся Свинья и Принц. Карл Юнг сказал бы тебе, что они возьмутся из коллективного бессознательного, но разве это правда?

– Зато понятно, – сказал Гера.

– Христианство украло эту легенду, – продолжил Игорь, – но многое поменяло в ней. Многие дела Последней Свиньи забылись, но ей тут же приписали новые. Сама она у христиан называется сокращенно – Зверем. Иногда вместо имени называется ее статус.

– У нее есть статус?

– Конечно. Библейский статус Последней Свиньи – Антихрист. Как говорится, коротко и со вкусом.

– Неужели ты думаешь, что Пиндар…

– Брось ты, – сказал Игорь. – Пиндар – заурядный пророк Последней Свиньи. Скоро такие будут на каждом шагу: ведь Кали Юга, как ты знаешь, в самом разгаре.

Дурацкий вопрос

Напротив лужи сидела девочка Маша и яростно играла в роддом. Она волновалась: кошка Пицунда, привязанная к березе, упрямо не хотела рожать. Сначала девочка ее уговаривала, затем стала пинать.

– Рожай, тварь паршивая! – кричала она.

В ответ Пицунда дико орала. Маша заплакала:

– Ну, кошечка, ну миленькая, роди мне кого-нибудь… Хоть серого мышонка… А лучше – ежика.

Так они и плакали, навзрыд, не стесняясь, две маленькие женщины: Маша и ее кошка.

Подошли незаметно. Встали невдалеке. Боясь помешать, говорили тихо.

– Это же садизм, – сказал Гера, рассмотрев такие дела.

– Если бы! Это материнский инстинкт, – вздохнул Игорь. – Он здесь рано просыпается. К шестнадцати годам половина девчонок ходят беременные.

За их спинами на дорогу вышел старик. Поглядел по сторонам, и, ласково матернувшись, огладил клочковатую бороду.

Маша рванула из последних девичьих сил, бросив роддом и нерожденного ежика.

– Батя Иван, проклятие не насылай! – визжала она.

– На тебя не нашлю, – ответил старик. – А к тебе, майор Бондарев, – усмехнулся он, – дело есть.

Игорь, не мигая, смотрел старику в середину лба. Смотрел уверенно, по-мужски. Но он, с удивлением заметил Гера, впервые позволил себе побледнеть.

– Начнем с того, что ты вовсе не майор Бондарев.

– А кто же я? – спросил Игорь.

– Ты знаешь, кто ты. И я знаю, – батя Иван, заостряя внимание, ткнул пальцем в серое небо (проткнул с одного удара). – И я знаю, что ты знаешь о моем знании. И вот тебе мой совет: проваливай ты отсюда к ядреной фене.

– А если не провалю?

– Конец тебе придет. Заборем мы тебя на ментальном поле.

– На чем заборете? На лопатах?

– Я же сказал: на ментальном поле.

– Извини, не расслышал…

– Так ты понял? – спросил батя Иван. – Я всегда знал, что ты вернешься. Ясно дело, зачем. Так вот, майор: выкуси! Не получишь ты своего… И чтоб к вечеру убирался. Убей пару дураков местных, побезобразь малехо, если невмоготу, и проваливай.

– Я тебе провалю, – уныло сказал Игорь. – Я тебе так провалю…

Но батя Иван уже ничего не слышал: исчез за поворотом, только его и видели. Двигался он на удивление быстро и плавно, двигался – для седых лет – вызывающе.

Гера, пользуясь моментом, отвязал кошку. Пицунда, благодарно махнув хвостом, оставила их наедине.

– Что это было? – спросил он.

– Местный ведун, – вздохнул Игорь. – Они все такие. То ли гении, то ли больные, смотря на что посмотреть.

– Игорь, скажи честно: ты Бондарев?

Он флегматично протянул корочки служивого кочана.

– Читай еще раз.

– Зачем мне ксива? Ты словами ответь: майор или не майор?

– Я отвечу, – сказал Игорь, – но твой вопрос изрядно дурацкий. Представь, что я с самого начала решил выдавать себя за майора КЧН России. Я ведь и дальше буду косить под выбранный образ, так ведь? У меня нет причин раскрываться – лесной батя много трепался, но где его доказательства? Доказательств нет, и ты скорее поверишь мне, чем ему. Так что в любом случае я скажу – конечно, Бондарев, и конечно же, майор. Если ты умный парень – а ты, как ни странно, умный, – то легко видишь, что твой вопрос имеет один ответ. Кто бы я ни был, я отвечу одно и то же. А раз я отвечу одно и то же, у тебя не найдется причин мне верить… Ты задаешь вопрос, на который невозможен ответ.

– Ты хитер, – с уважением сказал Гера. – Твой ответ вызвал во мне доверие – не к твоей личности, конечно, а к твоему ответу. Это кристально честный ответ. И подсознательно я сейчас больше поверил в то, что ты майор Бондарев, чем если бы ты назвался майором Бондаревым.

– Говорю же – ты умный, – вздохнул Игорь. – И откуда ты взялся на мою голову?

В молчании они брели по грязной и мокрой дороге.

– Самое хреновое, – сказал Игорь. – Что этот старик угрожал мне сегодня ночью.

– Как?

– Во сне, разумеется, как еще? Это очень сложная техника: зайти в чей-то сон и оставить свое послание. Наши худшие прогнозы сбываются – это край невиданных мастеров.

– Чьи прогнозы?

– Аналитического отдела… Там, конечно, сплошные трутни сидят, но иногда кое-что угадывают.

– Что же делать?

– Нейтрализуем кое-кого. Старик не против, – усмехнулся Игорь. – Я хочу сказать, что активность такого плана не ведет к глубинному конфликту с реальным центром силы противника, из чего следует временный приоритет данной активности…

– Ясно, как дважды два, – сказал Гера.

Свинству – бой

Над пиндаровским пригорком светило солнце. Это казалось странно – над всей деревней серое небо, а тут почти летнее освещение. Из этого легко делались кое-какие выводы, но нашим друзьям было не до того.

– Свинству – бой! – кричал Игорь, для острастки стреляя в воздух. – Выходи, чудовище, биться будем.

– А человечеству, значит, герл? – отозвался Пиндар из-за кустов. – И что значит – биться? Богатырь, что ли, на вороном коне – пальцы веером?

– Ты, видать, образованный поросенок. Жалко тебя под хреном подавать, да придется.

– Да тебя, Илья Муромец, местный дистрофик соплею перешибет. И потреблю я тебя, Муромец, без всякого хрена.

– Не подавишься?

– Может, и подавлюсь: первый раз дерьмом закусываю.

– А мне говорили, что тебе не впервой…

– Заткни пасть, человечье рыло!

– У нас, поросячья душа, нынче свобода слова, – сказал Игорь. – Что хочу, то и говорю. А если тебе не нравится, вали в свой тоталитарный хлев.

– Ты мне поганым языком Отчизну не трожь, – сказал Пиндар. – Кому хлев, а кому и родина.

– То-то и оно, – сказал Игорь. – Как у нас говорится, ноу комманс.

– Я таких, как ты, за копейку оптовой партией закупал!

– Вовек не поверю, чтоб свинья коммерцией занималась.

– А я вот не верю, что это ты языком ворочаешь. Козлы же безголосые. Может тебе, дураку, магнитофон с собой дали?

– Ты лучше скажи, свинья, под чью дудку пляшешь.

– Мой девиз – свобода, – ответил Пиндар. – Или вы такого слова не проходили?

– Это тебе, поросенок, кажется. У свиней-то как? Пока рылом не вышли – вот тебе и свобода. А как подрастут, все идут выполнять свой долг. До ближайшего, – Игорь хохотнул, – мясокомбината. Что ты хочешь? Святой долг перед человечеством.

– Подожди, – пообещал Пиндар. – Придет еще наше время.

Так они беседовали минут сорок.

Боясь нарушить течение разговора, Гера шепнул:

– Ты чего, совсем?

– Не мешай, – тихо сказал Игорь. – Это же традиция: на Руси перед боем всегда бранились. Три дня могли браниться, без передыху. Вроде варвары, а толк разумели. Это, чтоб ты знал, называется суггестивная психотехника…

Наконец, доведенный до отчаяния Пиндар прыгнул из-за кустов. В полете он одолел метров пять и оказался напротив Игоря.

Тот выдернул из кобуры револьвер, но Пиндар оказался быстрее, прыгнув ему прямо на грудь. Игорь отскочил в сторону, потерял равновесие и покатился вниз по склону.

Пиндар победно хрюкнул и приготовился добить его в третьем, как положено, роковом прыжке. Помешал Гера – выхватив ПМ, он всадил в поросенка три безотказных пули. Пиндар притормозил, но даже не покачнулся. Игорь, не поднимаясь на ноги, выстрелил с земли. Пуля ударилась в левый бок, но заметного ущерба не причинила.

Пиндар радостно завизжал:

– Не знали, муромцы, про мою броневую шкуру?

– Целься в глаз! – крикнул Игорь.

Гера прицелился и нажал на курок. Пуля, минуя Пиндара, полетела куда-то в лес. Следующая поспешила ей вслед.

Поросенок повернул и вразвалочку пошел на него.

– Стреляй, Герка! – крикнул Игорь. – Ближний бой – это кранты.

Пиндар встал на расстоянии метра.

– Ты лучше горло сразу подставь, – сказал он. – Все равно доберусь, только больнее будет.

Гера, поймав в прицел левый глаз, пальнул с криком: «Еб твою, Богоматерь!»

Пуля оказалось удачнее прежних – Пиндару покарябало ухо. Поросенок зарычал и напряг мускулы перед прыжком… В зад ему ударил булыжник, посланный Игорем.

Пиндар обернулся – и этого хватило, чтоб майор тренированно прошиб ему правый глаз. Пуля с удовольствием вошла в мозг, творя из него полумертвую мешанину. Пиндар захрипел, но сумел поднять себя на прыжок. Игорь, не успев вовремя увернуться, рухнул под тушей полумертвой свиньи.

Грохнул ПМ – это Гера в упор отстрелил Пиндару его симпатичный хвостик.

– Таши его от меня! – крикнул Игорь.

Пиндар был ни жив, ни мертв – он не мог говорить и думать, но клыки тянулись к чужому горлу.

Гера навалился сзади, оттягивая Пиндара прочь за задние лапы. Игорь бился под жесткой тушей, спасая горло. Клыки царапали ему пальцы, рвали кожу на шее и на щеке…

Вдвоем они скинули Пиндара на желтые листья.

– Дохлый, – сказал Игорь.

Поросенок дернулся напоследок, норовя цапнуть его за пятку. Майор брезгливо пнул его в рыло, и на этом все стихло.

– Вот теперь наливай, – сказал он.

– Ага, – согласился Гера.

Правда про 3 октября 1993 года

Вечерело.

Гера и Игорем сидели в подвальной комнате напротив компьютера.

– А еще, – сказал Игорь, закусывая грибочком, – хочу рассказать тебе одну штуку. Что ты знаешь про путч 1993 года?

– Это который в Москве?

– Он самый.

– То же, что и все, – сказал Гера. – Ну собрались, ну постреляли. Танки ввели. Парламент разнесли в клочья. Одним словом, демократия победила.

– Тогда ты не знаешь самого главного. Значит, с одной стороны – Боря Ельцин и реформаторы, с другой – чечен Хасбулатов и депутаты. Генерал Руцкой – за чечена и депутатов. Народ – хрен знает, за кого народ. Но армия вроде за президента… Хотя и не сразу. За этих самых – боевики. Со свастикой, деревянными автоматами и одной гранатой на четверых. Мы, как всегда, в тени, и поддерживаем порядок.

– Чего ты мне травишь? Это все знают.

– Про нас никто не знает, – обиженно сказал Игорь. – Значит, такая ситуация: боевики ломанулись, взяли мэрию, еще что-то взяли. На подступах к телецентру. В окружении президента – жуткий шухер. Там же трусы все, каких свет ни видывал. Они думают, что режиму конец, и скоро их потащат на фонари. Самое главное ведь неясно: за кого армия? Стоит третье октября, боевики шарятся, где хотят. Все ожидают штурма Кремля. Это только ведь потом выяснилось про деревянные автоматы, одну гранату на четверых, бездарное руководство… Руцкой – бездарь, это я тебе как военный могу сказать.

– Почему? – спросил Гера.

– Потому что бестолково делал переворот, – сказал Игорь. – Ты бы сделал его чуть лучше. Я – намного лучше. А они – полные кретины. Во-первых, не то штурмовали. Во-вторых, не так. В-третьих, забыли про народ, а это главное. В девяносто первом про народ не забыли, и Белый дом устоял. В девяносто третьем забыли, и Белый дом расстреляли к хренам собачьим. В-четвертых, плохо вооружились. В-пятых, взяли не тех союзников. В-шестых, начали переворот военными средствами, и лоханулись как дураки. В-седьмых… Да что говорить: наши трутни из аналитического отдела насчитали сорок ошибок.

– А вы сами-то за кого?

– Мы ни за кого, – строго сказал Игорь. – Мы, как нам велено, за порядок. Так вот, кончается воскресенье: в Кремле шухерятся, в Белом доме открыли шампанское. Почему шухерятся? Информации в ноль, все сидят на нервах и старых фобиях. Ну ты знаешь: красный террор, коричневая чума, так далее. Общее мнение – страна проиграна, история повернулась вспять. На армию никто не надеется, прошел слух: армия поддержала восстание. Но делать что-то надо, и тогда одна сука идет к Борису Николаевичу… Очень известная сука, могу тебе сказать. Если я скажу фамилию, ты ее вспомнишь. Но я тебе, Гер, фамилию не скажу…

– А почему она сука?

– Слушай дальше, – предложил Игорь. – Этот человек пришел к президенту и предложил ему охеренный способ. Тебе сейчас станет дурно.

– Да ты говори, – усмехнулся Гера.

– Он предложил начать третью мировую войну. Самую настоящую, но с предрешенным финалом. Конкретно – нанести три ядерных удара по территории США. Видишь ли, система ядерной безопасности США носит автоматизированный характер. Если нанесены три атомных удара, президент уже ничего не решает. И министр обороны не решает. Все решает голая автоматика. Я не знаю, зачем американцы так сделали, но это факт. Короче, вся ядерная мощь США бьет по территории агрессора. Это атака, которую на современном уровне невозможно блокировать. Сука, пришедшая к президенту, это знала. Иными словами, она предложила стереть Россию с карты планеты.

– И себя тоже?

– Нет, он полагал, что уцелеет одна Москва. Это единственный город с системой ПВО, способной отбить ядерную атаку. Остальные погибают – Москва живет. На самом деле, конечно, гибнет и Москва – в евразийской хиросиме выживших не бывает. Да там не только Россию гибнет, там всем конец, кроме полярников в Антарктиде… Но этот человек считал, что он и его семья уцелеют. Он пытался доказать, что уцелеет и президент.

– Но зачем?

– Он считал, что по-другому человечество не расстанется с коммунизмом. И ради того, чтобы это выжечь, допустимо пожертвовать одной сверх-державой. Но это – идеальная сторона… Я же говорю: он чуял, что после переворота его место на фонаре. А в том, что переворот совершен, ребята не сомневались. Это страшный вариант, но для них, как ни странно, это был вариант спасения. Они спасали жизнь и одновременно становились героями – в своих глазах, разумеется.

– Они, по-моему, неправы, – сказал Гера.

– По-моему, тоже, – сказал Игорь. – Вот мы их и урезонили. Это, конечно, не наша функция, но пришлось. Ведь если бы третья мировая случилась, наша функция могла бы такого не пережить.

– А как урезонили-то?

– Это, – сказал Игорь, – станет известно нашим потомкам. Главное – человечество до сих пор живет. Но недолго ему осталось.

– Это почему?

– Мы уже не можем контролировать все. Вот, допустим, в 1949 году была ситуация. США, пользуясь перевесом в силах, хотело ухреначить СССР, сбросив бомбы на крупнейшие города. У них уже был потенциал, чтобы устроить Армагеддон. Та же самая евразийская хиросима – и конец всему… Тогда наши коллеги им помешали. Пришлось выйти на их президента, но ничего, вышли как полагается. А потом возник паритет, у СССР тоже появился потенциал, и никто не начал бы первым… «Холодная война» – это годы стабильности на планете. Страшные времена начинаются лишь сейчас, бомба расползается по миру! Наши трутни посчитали, что до 2100 года человечество погибнет в ядерном смерче с вероятностью девяносто один процент. Тут мы ничего не поделаем – если красная кнопка будет в бункере каждого дурака, бессильны КЧН, ФСБ и ЦРУ вместе взятые. Бессильны даже те силы, что на заре цивилизации создали КЧН.

– На заре цивилизации?

– Тогда мы, естественно, назывались чуть по-другому. Мы использовали уже готовые структуры, внедряясь и ставя их на свои задачи. Союз Тигра, тамплиеры, пара лож… Сейчас мы работаем через братства и государственные разведки. Мы знаем, что наша работа обречена. Но в том, Гера, и состоит достоинство человека – делать работу, которая при любом раскладе обречена. В Древней Греции говорили: герой – это человек, который умирает, если не может достойно жить. Противоположность герою – раб. Эта скотина живет при любых условиях. Красиво отработать обреченное дело – то же самое, что погибнуть, если не можешь достойно жить. Джордж Сорос сказал: «Некоторые сражения надо вести, даже если они заранее проиграны». Он, правда, имел ввиду свою экономику. Но как точно! За это я прощаю Джорджу его проект…

– Но надо же спасать мир!

– Мир, – сказал Игорь, подцепляя грибочек, – спасет, мать его, красота. А мы работаем свое дело.

– Зачем ты мне это рассказал? – спросил Гера, поднимая рюмку.

– Это политзанятие, лейтенант. Ты же должен чуток догадываться, за что ты помрешь?

– Помирать обязательно? – спросил Гера, опуская рюмку.

– Вовсе нет, – сказал Игорь. – Можешь жить хоть сто с лишним лет. Но если умрешь, то неплохо бы знать, что ты умер не абы как. Умер, мать мою, на рабочем месте! Умер, как сказали бы в Древней Греции, настоящим героем… Ты, Гер, уже в ореоле славы, только пока ничего не видишь. Вот такая она, брат, метаполитика.

– А местных дураков стрелять – тоже метаполитика?

– Это, – отмахнулся Игорь, – наша рутина. На каждой службе существует свои формальности. И время отнимают, и силы, и сами по себе полная ерунда… Но что поделаешь, служба – она не дружба.

Гера засыпал просветленный, а рядом на трехногом стуле дремал пистолет. Он успел полюбить свое оружие. Еще немного, и спел бы ПээМу железную колыбельную…