Текст книги "Подлое сердце родины"

Автор книги: Александр Силаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Подох, как миленький

Как и положено, избушка была поставлена на сигнализацию. За деревянной дверь их встретила вторая, бронированная, с глазком и бойницей для пулемета. Гнилые ставни охраняли окна снаружи, зато внутри дремали железные жалюзи.

– Класс, – оценил Гера, обойдя резиденцию.

– Самое главное, – усмехнулся Игорь, – спрятано под землей. Пошли вниз.

Маленьким ключом он открыл бронированную преграду, и они пошли вниз.

Комнату украшали мягкая мебель, сейф и компьютер на черном офисном столике.

– А компьютер-то на фига?

– А тетрис? А база данных? Думаешь, я в амбарной книге стану базу данных держать?

Игорь подошел к сейфу, набрал код.

Дверца распахнулась: внутри пылились бутылка коньяка и несколько коротких «калашей». Кроме них, лежал десяток дискет, и тонкая папка с грифом « на черный день».

– Что в папке? – спросил Гера.

– Откуда мне знать? День пока не настал. Если придет, открой эту папку. Я тебе разрешаю.

– А как я узнаю, что это действительно черный день?

– Ничего, поймешь, – сказал Игорь. – Такое сразу понимается… По коньяку?

Он вынул из шкафа пару хрустальных рюмок.

Сдвинув клавиатуру, присели за стол.

– Пей, Гера, и гордись… это, чтоб ты знал, последняя нормальная бутылка на весь район.

– Что же пьет местное население?

– Они, – сказал Игорь, – много чего пьют. Всего не упомнишь. Но тебе не советую.

Из дорожных сумок вынули закуску. В герином багаже, кроме всего прочего, булькала бутылка водки.

– Извини, я тебя обманул. Это не последняя. Последняя у тебя…

– Давай оставим на завтра?

– Давай, – согласился Игорь. – Если завтрашний день наступит, нам наверняка захочется выпить. А сейчас – наверх. Пора за работу. Будем собирать информацию.

– Это как?

– Очень просто: наливай да пей.

– Снова? – испугался Гера.

– А что делать? – вздохнул Игорь. – Тяжело, но придется. Другие способы нам временно недоступны.

Хозяйка квохтала, собирая на стол.

В окружении соленых огурчиков и грибочков стояла подозрительного вида бутыль.

– Это можно, – шепнул Игорь, – всего-навсего мой же спирт.

Они аккуратно сели на шаткие табуреты. Настасья, хрустнув огурцом, сразу же подняла тост:

– За сугрев нутра, мужики!

– И тебе того же, старушка, – ласково сказал Игорь. – А помнишь, Настасья, летом у тебя нерусский жил.

– Это Манард, едрить его, что ли?

– Он самый. Что с ним стряслось?

– Так он в лес подыбал. Там его и жахнули. Ну и все… Подох как миленький твой Манард.

– А кто же его?

– Масоны, видать. Они у нас, едрить, совсем одичали. Да ты сам, миленький, посуди: кто же, кроме них, мериканского полковника жахнуть осмелится?

Гера чуть не подавился бабкиным спиртом.

– Картину не гони! – рявкнул Игорь. – Ты мне, старая сука, понтоваться-то завязывай! Я тебе, блядина, на хер уши поотстреляю! Ты хоть отсекаешь, срань, кто с тобой базары ведет?

Гера, не скрывая удивления, скромно блевал в углу. И так он блевал, и эдак, но удивления скрыть не мог.

– Так бы сразу и говорил, – сказала Настасья. – А то, миленький, ходишь вокруг да около, как дурак, я тебя понять не могу.

– Так кто убил полковника Джона Мейнарда? – сладко повторил Игорь.

– Пиндар, едрить его. Он у нас заезжих не любит. Как увидит – цап за ляжку, и давай дальше. Хоть свинья, да все-таки патриот. А назюкал его Евсей. И Манард, едрить его, сам дурак. Чё баламутил-то, мериканская его рожа? В один двор зайдет, душу травит, в другой зайдет, как говном польет… Ходит и ходит, словно стыд позабыл. Нехристь он, едрить его в селезенку. Сам посуди, миленький: чем здоровому мужику не живется? А он шастает, как дите малое, и вопросы срамные задает.

– Какие вопросы? – спросил Игорь.

– Дурацкие, – сплюнула Настасья. – Приходит, бывало, и бередит: как, мужики, жужла замутить? А божью росу? Мужики чуть дуба не дали от такой срамоты. Он, дурак, хотел им за это денег всучить. Сам посуди, кто за деньги-то купится? Вот и жахнули его, дурака, чтобы душу не бередил.

Сектант и педрила

Пробуждение было муторным.

Игорь зашел в его комнату без стука и приглашения.

– Как отвратительно в России по утрам, – сказал он вместо приветствия.

– Да, – кивнул Гера. – Жизнь скучна и омерзительна.

– Не все потеряно, брат, не все потеряно… Помни: за нами стоит Москва, а значит, нам есть куда отступать. Сейчас мы выпьем, и я спрошу тебя о главном.

– Спрашивай сразу.

– Хорошо. Ответь мне: мы соратники или попутчики?

– Мы соратники, – сонным голосом сказал Гера.

– Я знал, что ты не откажешь. Наливай, лейтенант.

– Кто? – удивился Гера. – И зачем это наливать?

– Если мы вернемся живыми, тебе дадут звание лейтенанта, – сказал Игорь. – Это не так легко, но я проведу через отдел кадров. А налить надо по двум причинам. Во-первых, традиция: перед атакой русские надевали белую рубаху и ничего не ели, но опрокидывали чарку за царя и отечество. В смертельный бой, лейтенант, просто так не ходят. На этот счет есть личный приказ Суворова. Во-вторых, приказы старших по званию не обсуждаются.

– Перед смертельным боем?

– Пустяки, – сказал Игорь. – Я дам тебе пистолет, и мы нейтрализуем двух уродов по форме цэ-эф один.

– Это сложно?

– Да нет. Это простая форма: физическое устранение любыми средствами, невзирая на давность вины и проблемы для исполнителя. Традиционная форма для многих служб. Например, для «Моссада».

– Мы будем убивать кого-то живого?

– Разумеется, лейтенант, – улыбнулся Игорь. – Убить мертвого не может даже лучший из мастеров.

– Мы убьем двух местных крестьян?

– Не совсем, лейтенант. Мы убьем одного пейзанина и одну воинственную свинью, сидящую на наркотиках. Видишь ли, пока ты упоенно блевал в углу, я развел старуху на показания.

Из кармана пиджака Игорь вынул маленький диктофон. Вдавил кнопку, и японская штучка заговорила человеческим голосом: «Пиндар, едрить его. Он у нас заезжих не любит. Как увидит – цап за ляжку, и давай дальше. Хоть свинья, да все-таки патриот. А назюкал его Евсей».

– В суде это не улика, – сказал Игорь, – но мы должны исполнить долг до конца. Нельзя краснеть перед Вашингтоном.

С этими словами начальник протянул ему пистолет.

– Вот это предохранитель, – показал он. – Вот этим движением ты снимаешь с предохранителя. Перезарядить сможешь? Смотри, – Игорь вынул-вставил обойму. – Заурядная вещь, пистолет Макарова.

Евсея нашли в бане. Волосатый мужик лежал на полке и сладко жмурился. Игорь попросил Евсея открыть глаза.

Тот с отвращением оглядел вошедших. Вошедшие улыбались: майор – ласково, лейтенант – смущенно. Указательным пальцем Евсей постучался в герину грудь.

– Ты Николай, что ли? – презрительно сказал он. – Так я тебе покрышку не дам.

– Как не дашь? – удивился Гера. – Все знают, что ты мне должен покрышку. Вот он знает, – Гера показал на Игоря. – Правда, Аркадий? Так почему не дашь?

– Потому что ты, Николай, сектант и педрила, – внятно сказал Евсей. – И чего ты его Аркадием обозвал? Он же не Аркадий.

– А кто же? – обидчиво спросил Гера.

Евсей на пару секунд задумался.

– Такой же, как и ты, сектант и педрила. А Аркадий – он не такой. Разве же это Аркадий? Мы Аркадия пятого числа хоронили. Стал бы я хоронить какого-то там педрилу…

– Майор Бондарев, КэЧээН России, – не теряя улыбки, представился майор Бондарев.

– Ого, – сказал Евсей. – У нас педрилы уже в майорах служат? Все, считай, пропала страна…

– А почему это я сектант? – обиделся майор Бондарев.

– Так ты же в секте состоишь. Или ты от сектантов отколупнулся?

– Какой секты?

– Да не помню я, хрен, названия. Знаю только, что перегной воруете. У вас так заведено: кто, значит, честно живет, у того надо перегной украсть. А еще у вас с девками не по-нашему. Тоже, значит, такой обычай.

Гости между тем потели и уже начали задыхаться…

– Давай, что ли? – грустно сказал майор.

– Ну давай.

– А, вспомнил! – радостно закричал Евсей. – Вы же сатанисты.

– Да, – сказал Игорь. – Ты раскусил: мы самые главные сатанисты.

Они чинно поклонились Евсею.

– А давай, – сказал Евсей, – вместе перегной воровать? Мне до зарезу перегной нужен, я без него жить не могу. Я ведь мужчина все-таки. А? Я такие места знаю, где этого перегноя – хоть ложкой жри.

– Дело хорошее, – сказал Игорь, – но чтобы с нами перегной воровать, надо пройти кровавое испытание.

– Это ерунда, – сплюнул Евсей. – Сто раз его проходил. Я ведь мужчина все-таки.

– Ну что, – подмигнул Игорь, – возьмем его в сатанисты?

– Дело нужное, – сказал Гера, – но есть нюанс. У нас на перегной ходят педрилы со стажем. Признавайся, Евсей, откуда ты стаж возьмешь?

– А что, – обиделся Евсей, – я не похож на педрилу со стажем?

Пот катился градом и водопадом…

– Давай попробуем еще раз, – сказал Игорь.

– Ну давай.

– А, вспомнил! – закричал Евсей, снова стучась пальцем в герину грудь. – Ты же вовсе не Николай.

– Почему?

– Ты же мой двоюродный, – расхохотался Евсей. – А двоюродного совсем по-другому кличут. Ты у нас… а как же тебя зовут? Нет, правда, а как? Помню только, что зовут тебя непонятно.

– Искандер я, – подсказал Гера.

– О, точно, – обрадовался Евсей. – Я ведь помню, главное, что ты у нас почти итальянец. А ты, оказывается, Искандер. Помнишь, Искандер, как мы на Черный камень ходили?

– А то!

– А как Маришке под юбку лазили?

– Да-да, – задумчиво кивал Гера, – я помню чудное мгновенье… А помнишь, как мы по Елисейским полям гуляли?

– Такое, брат, хрен забудешь. Вот поля – так поля. Особенно помню, как дедов мотобот в тех полях утоп.

– А речку-то не забыл?

– Как же нашу речку забудешь? Особенно помню, как тебя Маркиз за задницу покусал, а Варька-то испугалась… Помнишь Варьку-то, невесту свою? Ты ее потом на антенну выменял.

– Так отдашь покрышку-то? – спросил Гера.

– Я же тебе ее вчера отдавал. Или это не ты был? Не-а, не ты.

– Не отдашь, хуже будет.

– Покрышку-то? Ее же Николай, сектант, до осени спер. Или я у него. Точно, я. Вместе с тестем твоим. Забыл, что ли? Ты, Искандер, когда Николая встретишь, морду ему набей, а то мне перед ним стыдно.

– Хорошо, набью обязательно, – сказал Гера.

– Сил нет, – прохрипел Игорь, – так давай или не давай?

– Вот теперь давай, – сказал Гера. – Дармовая покрышка нам, как я понял, уже не светит.

Односекундно выхватили оружие: ПМ – лейтенант, маленький револьвер – майор. И огрызнулись огнем – тоже односекундно. Потом еще раз. Евсей рухнул на мокрый пол.

Из четырех дырок, пробуравленных в его теле шустрыми пулями, текла кровь.

– Мертв, – сказал Игорь, – мертвее не бывает. Ты куда стрелял?

– В сердце.

– А я в голову. Славно поработали. Наливай! Что-то я сегодня алкогольно зависимый…

– Да ты с ума сошел, – сказал Гера.

– Но-но, лейтенант, – сказал Игорь, расстегивая свою дорожную сумку и доставая видеокамеру. – Ты мне это самое не устраивай.

Он внимательно отснял весь пейзаж: лавки, березовые веники, струйки крови. Обошел вокруг поверженного Евсея. Снимал, снимал, снимал, сохраняя живописный труп для будущих поколений.

– А на хрена? – спросил Гера.

– Отчетность у нас такая.

– Тогда ладно.

Дверь распахнулась и в баню влетела баба, некрасивая и смешно раздетая: в рыжей куртке, но без белья.

– Суки, – только и сказала она. – Евсеюшку моего…

– Да мы случайно, – сказал Гера. – Нас Николай за покрышкой сюда послал. А так мы ничего, у нас справки есть. Показать?

– Су-ука ваш Николай!

– Это верно, – согласился Гера. – Сука он порядочная. Мало того, что сектант, так еще перегной у людей ворует. Что с него взять: педрила…

– Да вы… да вы… – задыхалась женщина.

– Это правильно, – сказал Игорь, закончив съемку. – Мы вроде масонов, только похуже. Скажи лучше, кто такая?

– Жена, – женщина ткнула пальцем в евсеевом направлении, – того самого…

– Сколько тебе дать, чтоб не возникала? – деловито спросил майор. – Видишь ли, благоверный твой враг народа. Знаешь, как раньше? Враг народа – и все, десять лет без права опохмелки. А на самом деле расстрел. Вот и у нас. Жалко, разумеется, аж мочи нет. Да что поделаешь: служба – она не дружба. У тебя выбор: мы тебе денег, и ты молчишь, или ты молчишь, но уже без денег.

– А почему это мне молчать? – подбоченясь, спросила баба. – Я кричать буду!

Игорь подошел к ней и зашептал в самое ухо. До Геры донеслись обрывки его речей: «блядство тырить»… «комбат на танке»… «дочку надо»… «за грехи, стало быть»…

– Тогда молчу, – сникла баба. – Только денег не предлагайте. С деньгами-то не по-людски.

– Я пошел, – сказал Игорь, пряча камеру в сумку. – Учись, лейтенант. Называется когнитивная психология.

– Я знаю, – признался Гера. – Только так не умею.

Огородами они дошли до Крапивной, небольшой косорылой улочке. Об улицах так не говорят, но другого слова нет. Крапивная была косорылой…

Полдень висел в разгаре, и солнце нежно лучилось над головами. Они свернули, чтобы выйти к реке и брести дальше, до главной улицы.

– Ты плачешь? – с удивлением спросил Игорь.

– Я плачу, – сказал Гера.

– Но почему? Все было так здорово.

– Я, – сказал Гера, – убил человека. Понимаешь? Ты ведь знаешь, я раньше не убивал.

– Да, – сказал Игорь, – сегодня ты убил человека. И это значимое событие в твоей жизни. Мы обязательно его обсудим и обязательно его отметим. Все будет как надо. А пока мы заняты делом.

– Но я ведь теперь убийца, – напомнил Гера.

– Гордись! Ты убил его как настоящий философ.

– Как?

– Я хочу сказать, ты убил его по-нашему: весело и цинично, с улыбкой и без обиды. Ты убил его, усмехаясь, а на такое способен далеко не любой… Ты талантлив, и скоро превзойдешь меня. Убивая, ты любил это мироздание, и мироздание счастливо смеялось, когда ты выбивал жалкий дух из слабого тела… Тьфу, черт, опять говорю красивости. Но все равно – молодец.

– Но он все-таки человек.

– Он козел, – отмахнулся Игорь, – и от него нулевая польза. Вот сейчас польза будет – он сгниет и послужит дивным удобрением для местных земель.

– Но он был жив, – твердил Гера, – а значит, мог измениться. Мог стать великим писателем, художником, музыкантом…

– Великой кучей говна! – рявкнул Игорь. – Прямо не знаю, что с тобой делать. А так здорово начинал…

– Это самое страшное.

– Мудак, – ласково сказал Игорь. – Ты, видать, начитался: Толстого там, Достоевского… Или Соловьева с Бердяевым? Ты, лейтенант, этих не читай. Они ведь, так сказать, сочинители. Сидели в девятнадцатом веке и сочиняли: кто шустрее, кто отвязнее. Соревновались, поди.

– А кого почитать?

– Эх, – ответил Игорь. – Но это потом. Сейчас, как ты понимаешь, надо размяться.

– Я не стану убивать, – сказал Гера.

– Даже свинью-наркомана?

– У тебя нет людей: сплошные козлы и свиньи!

– Если ты хочешь, я буду называть Пиндара соловьем, – сказал Игорь. – Но решать эту проблему надо. И решать по форме цэ-эф один.

Духовная жизнь

Выжрав поутру миску божьей росы, поросенок Пиндар удобно возлежал на пригорке, подставляя солнцу свой левый бок. На подступах чавкала грязь, слегка прикрытая желтоватыми листьями. Пиндар притворялся, что отдыхал – он, как все знали, лежал в засаде.

За поросенком волочилась слава живой легенды. Пиндар вышел ростом с упитанную овцу, говорил – когда в настроении – человеческим языком, а в бою бывал страшен: поросенок-берсерк, наводивший ужас на местных волков. Главным оружием поросенка были таранный удар и мертвая хватка. Также сплетничали, что Пиндар владел магическим словом. Цвета же он был не розового, а черного.

Район считал Пиндара серединой между национальной гордостью и ублюдком. Серединой едва ли золотой. Но это – в целом. Мнения же разделялись до матов и хрипоты. Пессимисты ворчали, что Пиндар послан человечеству за грехи. Оптимисты верили, что это смельчак, готовый секс-символ. Одно время Пиндара хотели выдвинуть в депутаты. Говорил – харизмой вышел.

Самым философским было воззрение Василия Прелого. Умник судачил, что это дух товарища Сталина принял облик простой свиньи, дабы внедриться в жизнь глубинки, хлебнуть народной беды и знать, за что поквитаться со сволочами. И уж совсем некоторые божились, что Пиндар, если захочет, может пророчествовать.

Стоит заметить, что когда Пиндара называли Иосиф Виссарионович, он рычал. Из чего можно сделать вывод, что дух товарища Сталина, к счастью или к беде, но пребывает все-таки в ином месте… Из пророчеств сбылось одно: по весне Пиндар предрек, что у деда Исая рухнет стайка, и стайка с треском провалилась. Однако настоящие миссии так не пророчат.

Добыча тянулась словно магнитом. Не прошло и пяти минут охотничьей лежки, как мимо пригорка пошла девка в цветастой юбке. Девка была румяна, пригожа – прямо загляденье.

«Секс, – подумал Пиндар, – всему голова…» Девку что-то напевала, прыгая по ухабам.

Катерина – а девку случайно звали именно Катериной – приблизившись на расстояние одного прыжка. Тогда Пиндар лениво вышел из-за кустов.

– Ой, – сказала Катерина. – Здравствуйте…

– Здорово, Катька, – сказал Пиндар. – Куда это намылилась? На блядки, поди?

– Да что вы! – испугалась Катерина. – Я к Олесе иду.

– Так вдвоем, что ли, на блядки идти решили?

– Нет!

– А придется, – вздохнул Пиндар. – Где наша не пропадала? Раздевайся, Кать, раз пришла.

Катерина покраснела.

– Да ты же свинья!

– Знаю, – сказал Пиндар. – Но это ничего не меняет. Недаром дед Исай нарек меня первым имморалистом.

– Пиндар, зачем я тебе? Ты же еще маленький.

– Да так, – сказал Пиндар. – Давненько голых баб не видал.

– Но зачем? Я ведь женщина, – напомнила Катерина. – А тебе бы крошечку-хаврошевку в самый раз.

– Мне, – сказал Пиндар, – любовные игры по барабану. Ты мне для души понадобилась.

– Это как?

– Душа, Катька, требует, – объяснил поросенок. – Когда душа хочет, хрен ты ее уймешь. Это, Кать, называется духовная жизнь. Слыхала про такую?

– Слыхала, – обрадовалась Катерина. – Нам про нее в школе много чего рассказывали. Так я тебе, Пиндар, лучше спою что-нибудь, если тебе духовно вздрючиться невтерпеж.

– Кого споешь? – презрительно сказал Пиндар. – Я, когда выпью, только битлов слушаю и Алешу. Алеша – это тебе не хрен чихнул… Алеша – Чайковского может. Ну раздевайся, дура, чего стоишь? Ждешь, пока забодаю?

Пиндар угрожающе хрюкнул.

Катя, делать нечего, стянула с себя юбку и кофту. Пиндар поощрительно жмурился и стонал.

– А трусы? – робко спросила Катя.

– И трусы, Катенька, – сказал Пиндар. – Если тебе не трудно, брось их на дерево. И повыше. Вот так, умница… Вот так, моя маленькая…

Бесстыдные глазки буравили ее тело. Бесстыдный воздух обдувал ее, как хотел, как давно, наверное, мечталось в его фантазиях. А бесстыдный холод лапал ее за бедра, за шею, за живот. Катя поежилась.

– Ну зачем тебе это? – всхлипнула она. – Ты же всего-навсего поросенок, хоть и крутой.

– Я, – сказал Пиндар, – так прикалываюсь. Шучу я, Кать. Ладно, иди в деревню.

Катя начала собирать раскиданную одежду.

– Ты мне это брось, – сказал Пиндар. – Ты в деревню без одежды иди. Полезешь на дерево – забодаю.

– Но почему?

– По приколу, – усмехнулся Пиндар. – Иди-иди, там тебя, голенькую, Матвей с мужиками встретит. Накормит, согреет и спать уложит. А потом еще раз уложит. И еще раз. И так до утра…

Поросенок завизжал от восторга: так, видать, понравилась мысль.

Катя, размазывая по лицу соленые капли, тихо побрела навстречу Матвею и мужикам. Бесстыдный холод обнял ее, лаская все быстрее и проникая внутрь, почти до сердца. Катя застонала, сначала тихонько… Но холод уже ничего не боялся. Он получал наслаждение, терзая ее, сильнее и яростнее – он дрожал и дрожало катино тело. Он содрогнулся, счастливый… Катя прикусила губу.

Позади захлебывался визгом Пиндар-шутник.

Через пять минут мимо пошел полувековой дядька. Пиндар, нарушив притворный сон, выскочил тому прямо под ноги.

– Здорово, мужик.

– И тебе здорово, животное.

– Ну чего стоишь? Штаны-то снимай.

– Зачем?

– Не твоего ума дела. Снимай, тебе говорят. А не снимешь, горло перегрызу.

– Ну тогда ладно, – покорно сказал мужик. – Так бы сразу и говорил.

Он исполнил просьбу быстро и деловито, не мялся, не переживал, мужчина все-таки, куда ему до недавней барышни.

– Ты штаны-то на дерево забрось.

– Это еще на фига?

– Прикол у меня такой, – нетерпеливо объяснил Пиндар. – Ты только повыше швыряй, чтоб воры не унесли.

Делать нечего, зашвырнул… Удачно так, почти до макушки.

– А дальше-то чего?

– А дальше слушай меня, – сказал Пиндар. – Тут недавно девка голая проходила. Совсем голая – ты хоть понимаешь, мужик? Такое, мужик, раз в году бывает, по большим праздникам. Раз-два, на старт, внимание, марш! Догоняй, едрить твою через пень-колоду!

Мужик, провожаемый свистом свиньи, потрусил в указанном направлении.