Текст книги "Переводчик"

Автор книги: Александр Шувалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НАЗАД В ОМЕРЗИТЕЛЬНОЕ

Лирическое отступление третье. Производственное

Старинный чешский городок Мала Страна видел и пережил многое – расцвет и падение Австро-Венгерской империи, мировые войны, социализм, распад Чехословакии. Теперь он переживал наплыв приезжих из бывшего СССР, в основном из республик Закавказья. Не такие и многочисленные, они вели себя шумно и настолько по-хозяйски (если не сказать, по-хамски), что бедным чехам по нескольку раз на день приходилось жалеть о распаде советской империи...

Бывший полевой командир, бригадный генерал и герой независимой Ичкерии, а ныне преуспевающий чешский бизнесмен Муса Дадаев, стоя на площадке у ступеней своего особнячка на Карнелитской улице, не щурясь, смотрел на раннее утреннее солнышко. Да и что щуриться, солнце, можно подумать, вот в родных горах – это солнце! По бокам от него застыли два здоровенных чернобородых охранника, еще двое стояли у дверей. Водители заехавших на тротуар машин: «лексуса» последней модели и громадного, размерами с рейсовый автобус, джипа охраны – перекуривали возле своих авто. Посторонних у особнячка не было, немногочисленные в это время дня прохожие старались за сотни метров обойти его, и Дадаев гордо принимал это проявление естественной человеческой брезгливости за знак уважения.

Какая-то нездорово-полная, можно даже сказать жирная, дамочка на роликовых коньках, в толстой, как у мотогонщика, куртке, в таких же брюках, в наколенниках, налокотниках, шлеме, темных очках во все лицо и с рюкзачком за спиной очень уж не по-спортивному, на полусогнутых ногах, вихляя коньками, съехала с тротуара и покатила по дороге вниз, в сторону Харантовой улицы.

В Чехии, как и во всем остальном мире, не так уж и мало полных людей, и никому не приходит в голову над ними смеяться, неприлично как-то. У горских мужчин свои правила хорошего тона, поэтому охрана при виде «конькобежки» сразу же начала хихикать, а когда та упала, запутавшись в собственных ногах, – визгливо засмеялась во весь голос. Даже Дадаев ухмыльнулся и тут же нахмурился – вид женщины без хиджаба, а в шлеме, не на кухне, а на коньках посреди улицы вызвал в нем законное для истинного кавказца возмущение.

Встав на ноги, незадачливая любительница роликов проехала пару метров и, споткнувшись коньком о конек, опять полетела вниз, на сей раз кубарем, в сторону припаркованных машин. Дадаевская челядь от смеха похваталась за животы. В этом комичном виде они и отправились на встречу с создателем, потому что...

Потому что нелепая толстуха, как-то уж очень ловко перекатившись через плечо, вдруг очутилась прямо перед ними всеми, стоя на колене с «глоками» в каждой руке. И тут же открыла огонь, причем управлялась с оружием она гораздо более ловко, чем каталась на коньках. Огонь велся с двух рук с почти нереальной быстротой и точностью. Первым получил две пули сам Дадаев – в сердце и в живот, потом – находящиеся рядом со стреляющей водители, затем – охранники рядом с Мусой и напоследок – стоящие у дверей, каждый по две пули зараз. Стрельба велась с такой скоростью, что каждый из них получил по нескольку пуль, уже падая мертвым.

Вскочив на ноги, она еще по разу выстрелила в голову Дадаеву из каждого пистолета, хотя в этом уже и не было особой необходимости, положила оружие на мостовую и припустила вниз по Карнелитской, причем довольно-таки быстро и не падая.

Свернув направо и промчавшись по Харантовой улице, она повернула налево. Догнала стайку молодежи на роликах и поехала не торопясь, слившись с их компанией, по Небовийской. Прокатилась так около сотни метров и свернула под арку во двор.

Достала из кармана куртки ключ и открыла дверь черного хода в один из подъездов. Внутри никого не было, дом с недавнего времени находился на ремонте. Встав посреди неярко освещенной проникающим через окно парадной солнечным светом, она скинула рюкзак, затем шлем с наклеенными изнутри длинными светлыми волосами, и оказалась темной шатенкой. Сняла куртку с толстенной поролоновой подкладкой, и выяснилось, что она вовсе даже не толстуха, а напротив – худощавая и по-спортивному стройная. Сняла коньки, затем брюки и осталась в бюстгальтере и колготках. Достала из рюкзачка другую одежду.

Перед уходом, закрыв рот и нос и задержав дыхание, опрыскала спортивные доспехи и рюкзак какой-то аэрозолью из баллончика. Теперь за оставленное в подъезде можно было не беспокоиться – через минуту все это должно было превратиться в кучку неаппетитного вида слизи. Открыла вторым ключом дверь парадной и вышла прямо на Небовийску. Она не стала, как это делают герои боевиков, протирать все, чего коснулась, тряпочкой или носовым платком – покрытие, час назад нанесенное на ее ладони, надежно обеспечивало отсутствие каких бы то ни было отпечатков.

В вышедшей на улицу из парадного женщине при всем желании нельзя было узнать давешнюю толстуху с пистолетами. Теперь это была худощавая, даже тощая дама средних лет в длинной темно-серой юбке до середины икр, такого же цвета жакете и светлой блузке, застегнутой на все пуговицы. Стянутые назад в строгий узел блеклые темные волосы (на языке родных осин такую прическу иногда называют «кукиш») и большие роговые очки с толстыми стеклами придавали ей вид учительницы младших классов или муниципальной служащей низшего звена. Венчали столь удачно подобранный образ черные туфли на низком каблуке и небольшая сумочка в тон через плечо.

Направляясь к остановившемуся такси, она разжала пальцы опущенной правой руки, и ключи от парадного упали в урну.

– На вокзал, – скомандовала она водителю по-немецки, садясь на заднее сиденье.

Через десять минут она вышла из такси, заплатив двести пятьдесят крон по счетчику и оставив водителю на чай двадцать крон. Таксист, приняв «щедрые» чаевые, скривился, буркнул что-то среднее между «данке» и «сука» и укатил прочь.

В автоматической камере хранения она взяла небольшой чемодан и покатила его на перрон, полный полицейских и каких-то брюнетов сурового вида. Те и другие упорно разглядывали ноги проходивших мимо полных дам в поисках, очевидно, коньков. Равнодушно пройдя мимо ищущих, она села в предпоследний вагон и приобрела у подошедшего служащего билет до Праги. Час, проведенный в дороге, она просидела с прямой по-солдатски спиной на жесткой скамейке, уставившись в дамский роман на немецком языке в бумажной обложке.

Взяв такси на вокзале, она на ломаном английском попросила отвезти ее к Пражским Аллеям. Выйдя из такси, прошла пешком до улицы Козна, где и находился нужный ей дом. Игнорируя старенький лифт, поднялась на четвертый этаж и открыла ключом дверь одной из квартир. Ключей у дамочки, судя по всему, было немерено. Как только их все не перепутала?

Пятью часами позже из того же дома вышла молодящаяся фигуристая дамочка за тридцать в тесных джинсах и обтягивающей высокую грудь футболке и, цокая каблучками, направилась к заказанному такси. Разбитной, как все, наверное, таксисты в мире, полноватый рябой парень игриво подмигнул ей и открыл багажник. Высокомерно фыркнув, дамочка вручила ему модный коричневый саквояж под «Гуччи» и уселась на заднее сиденье.

– Аэропорт, – и всю дорогу просидела молча, гордо игнорируя попытки водилы завязать разговор.

Самолет из Праги приземлился в Москве до полуночи, и она добралась до Павелецкого на электричке за каких-то сорок минут. Взяла такси и поехала домой, на Водный стадион.

Войдя к себе домой, первым делом взяла с тумбочки возле зеркала лежащий там мобильный телефон.

– Это «Мастер Дент»? Моя фамилия Фролова. Да, я записывалась на сегодня, но не смогла прийти. Будьте так добры, запишите меня на завтра на четыре часа дня. Спасибо, – и положила трубку, мистификаторша хренова. Какой, спрашивается, «Мастер Дент» в половине третьего ночи и какая, к черту, Фролова, если в билете на самолет черным по-иностранному было пропечатано SOKOLENKO?

Она вошла в гостиную и включила свет. С фотографии, висящей на стене, на нее смотрела она сама, только совсем юная и улыбающаяся. В светлом платье в обнимку со светловолосым коротко стриженным крепышом с нее ростом, не выше, на фоне собора Василия Блаженного.

– Я вернулась, Сова. Все в порядке. Как ты тут без меня? – Постояла немного, глядя на фото, и направилась в ванную, на ходу раздеваясь.

Ужинать после горячей ванны не стала. Просто достала из холодильника на кухне запотевшую бутылку «Хортицы», налила полстакана и выпила залпом, после чего быстро прошла в спальню и нырнула в кровать. Тут-то ее и накрыло.

Никогда ни при каких условиях она не то чтобы не трусила – даже не волновалась при подходе к цели, выполнении работы и отходе. Зато потом организм брал свое, и она начинала нервничать и трусить одновременно. Тогда, почти двадцать лет назад, в самолете рейсом на Москву устроила форменную истерику со слезами и соплями. Бойцы группы в недоумении уставились на железную, как им казалось, девчонку с манерами ясновельможной пани и стальными нервами, выдержавшую вместе с ними многодневный переход, несколько яростных боев и, кроме всего прочего, уложившую троих с расстояния почти в два километра за какие-то пять секунд. Только мудрый Сова все сразу понял, не лез в душу, а просто сидел рядом и гладил как маленькую по головке... «Куда ты делся, Сова, где тебя черти носят? Как же не хватает тебя сейчас и всегда!»

Кодовый замок в доме, как почти везде в Бибиреве, был выдран с мясом. Как всегда, она не стала пользоваться лифтом, хотя нужная ей квартира находилась на пятнадцатом этаже. Этому, как и многому другому, ее научил куратор. Хлипкая на вид дверь (на самом деле из броневого листа) была закрыта на пару несерьезных с виду замков.

– Добрый день, я пришла, – едва войдя в прихожую, сказала она. Куратор не показывался, но она знала, что он там. В свое время он же научил ее влет определять, пустая ли квартира или кто есть внутри. Он вообще многому научил ее за почти шесть лет совместной работы...

– Здравствуй, Паненка, – в дверях неслышно появился высокий худощавый мужчина, больше всего похожий на дорабатывающего последние годы перед пенсией бухгалтера. – Проходи, поговорим. Уверен, что сработала, как всегда, безукоризненно, но ты же знаешь инструкцию.

Она прекрасно знала инструкцию, а потому последующие два часа докладывала, отвечала на вопросы и рисовала схемы. По окончании беседы листы со схемами сожгла в пепельнице. Во время всего этого куратор пил кофе с бутербродами (ей предлагать и не думал, знал, что откажется), курил. Ей тоже хотелось кофе с бутербродами, а еще больше – курить, но приходилось терпеть. Это тоже было частью пройденной подготовки – никаких следов ее присутствия, даже здесь, на сто раз проверенной служебной квартире, не должно было быть. За все время она не прикоснулась ни к одному предмету, на котором могли бы остаться ее отпечатки. Школа...

– Деньги за работу уже перечислены, проверяй.

Она достала миниатюрный ноутбук, хотя прекрасно знала, что куратор ее никогда не обманет. Так и есть, ее банковский счет пополнился на оговоренную сумму. За прошедшие почти шесть лет с тех пор, как она перешла в нелегальный состав, ей стали платить за работу деньги, иногда даже очень неплохие.

– Все в порядке.

– Деньги сегодня же переведи на запасной счет.

– Да, конечно.

– В отпуск собираешься?

– Неплохо бы, подустала что-то.

– А вот с отпуском придется немного повременить. Есть работа, причем срочная.

– Где?

– В России.

Давненько она не работала дома. Интересно...

– Завтра подходи к двенадцати, будем готовиться. В ночь вылетаешь. Все необходимое получишь на месте.

– Мне неудобно, – еще бы ей было удобно поступать вопреки инструкции, – прошлый раз я просила Вас разузнать об одном человеке. Поймите, мне это очень важно.

– Все-таки чему-то я тебя, Паненка, научил. А ведь могла наброситься с вопросами прямо от входа. Ладно, не волнуйся. Я разузнал кое-что, хотя это прямое нарушение инструкции.

– И?

– Он жив, но его сейчас нет в стране. Три месяца назад он попал в неприятную ситуацию, даже был ранен, правда несильно. Сейчас у него все в порядке, более или менее.

– А...

– Когда он вернется, я не знаю. Это все, что я могу сказать.

– Спасибо. До завтра.

– До завтра.

Глава 10. В желтой, жаркой Африке, август 91-го. Начало

– Бегемот, вставай, хорош дрыхнуть!

– Сейчас, командир.

– Да не сейчас, а прямо сейчас. Таракан вызывает, не спится ему, жаворонку мохнорылому.

Сергей Волков, он же Бегемот (сначала дали позывной «Кот» – за круглую физиономию и мягкую походку, но потом кого-то занесло в Театр на Таганке; посмотрел, театрал хренов, «Мастера и Маргариту», и стали после этого Волкова величать Котом Бегемотом, ну а уже потом подсократили прозвище до просто Бегемота, даже позывной у Сергея сменился на «Бегемот») с трудом раскрыл глаза и ошалело затряс головой – поспать за последние двое суток удалось чуть больше трех часов. Накануне пришлось прогуляться в расположение мятежного генерала Бванго, там пободрствовать чуток, слегка нахулиганить и пробежаться легкой рысцой (это в Африке-то) километров эдак под тридцать.

Более или менее проснувшись, Сергей произнес длинную тираду с пожеланием успехов всегда и во всем вышеупомянутому Таракану – полковнику В. Н. Литвиненко, прозванному так за чрезмерную усатость и общий сволочизм характера. Командир группы Доктор (умудрился попасть в систему со второго курса военно-медицинской академии) гнусный мат своего заместителя никак не прокомментировал, видимо, в душе его точку зрения разделяя.

Владимир Никифорович Литвиненко числился заместителем по разведке главного военного советника в этой богом (но никак не КПСС) забытой африканской стране, а на деле же напрямую подчинялся Москве, имел практически неограниченные полномочия и действовал в режиме полной автономности. В его распоряжение и прислали группу из восьми спецов под командованием Доктора – подполковника Германа Бацунина, в которой в то время делавший успешную карьеру майор (это в неполные двадцать восемь лет!) Волков был заместителем командира.

Страна эта была небольшой, навсегда экономически отсталой, но с тех пор, как всенародно избранный после удачного государственного переворота со стрельбой президент, доктор (ха!) Сирилл Мозунга взял курс на построение социализма в одних отдельно взятых джунглях, руководство Советского Союза стало проявлять прямо-таки родительскую заботу о нем и его незалежном государстве, в отдаленном прошлом – британской колонии. Забота выражалась прежде всего в экономической помощи: ударными темпами были построены так в итоге и не заработавшие консервный комбинат и зачем-то мебельная фабрика. Не была забыта и военно-техническая помощь. Целый аппарат советников Министерства обороны СССР вот уже какой год подряд пытался создать здесь хоть какое-то подобие вооруженных сил, хотя толку от всего этого героического труда было очень и очень немного. Дело в том, что днем излюбленным занятием аборигенов было спать, а ночью – пьянствовать и хулиганить. Да и солдаты из местных были что из сумоистов марафонцы, то есть никакие. Пределом их интеллектуальной мощи было частичное освоение автомата Калашникова (чистить не чистили, но украшали резьбой по прикладу и разноцветными ленточками и вообще спали с ним в обнимку. Очень модно было стрелять в воздух, нахреначившись под завязку национальным пойлом, которое они по простоте душевной называли «бренди». Кстати, в трезвом виде по мишеням стреляли без энтузиазма и хреново).

Поэтому местные бронетанковые войска (десять единиц: три танка и семь БТР), артиллерию (двадцать четыре единицы), ПВО (восемь единиц), авиацию (семь единиц, из них два самолета и вертолет – лично президента) обслуживали советские специалисты. Отдельной песней были героические попытки создать что-то вроде спецназа. Местный, как говаривал приятель Сергея по Вьетнаму гэрэушный опер Саня Котов, «менталитет электората» явно шел с этим вразрез. Отобранные из всех вооруженных сил республики лучшие (вернее сказать, наименее худшие) воины были откровенно слабы физически, не выдерживали даже самых легких нагрузок, а вдобавок ко всему демонстрировали феноменальную тупость и трусливость. Все это удивительно гармонически сочеталось с изуверской жестокостью по отношению к пленным или гражданскому населению при проведении зачисток. А пленные были, и зачистки случались. Дело в том, что здесь, как в каждой уважающей себя африканской стране, были свои мятежники, они же сепаратисты. И возглавлял их генерал Альберт Бванго, он же двоюродный брат всенародно избранного президента. Сей героический военачальник до воцарения на президентском троне его родственника служил прежнему, как позже выяснилось, насквозь Прогнившему режиму в высокой должности сержанта президентской охраны. Когда в стране победила демократия с легким креном к социализму, прежнего отца нации и гаранта конституции быстренько и без затей расстреляли у ближайшей стенки, а на его место с подавляющим огневым преимуществом был избран доктор (сельский ветеринар) Мозунга, накопивший нехилый политический потенциал в процессе врачевания крестьянских козочек и коровушек.

В благодарность за помощь в свержении предшественника он скромно и по заслугам одарил родственника постом главнокомандующего всеми до единой вооруженными силами и чином генерала.

Более двух лет родственники трудились в похвальном единении, распиливая щедрую советскую помощь, но потом, советские же геологи обнаружили на севере страны богатые залежи золота, а на юге алмазы. Кузены немедленно вошли в антагонистические противоречия по вопросу о дальнейшей судьбе отечества и форменным образом разосрались. Генерал с верными ему войсками отхватил около трети территории на юге страны, где успешно контролировал алмазные прииски. Президент остался рулить двумя третями страны, где по странной случайности оказались золотоносные месторождения.

Кстати, мятежный генерал провозгласил себя приверженцем истинной свободы и демократии, а потому получал кое-какую денежку от США и военных инструкторов из ЮАР.

Война между бывшими родственниками была непримиримой, в основном на словах, на деле же она проходила довольно-таки вяло. Не считать же войной грандиозные битвы с участием аж до тридцати человек с обеих сторон и с потерями в виде пяти бойцов, пострадавших в основном от укусов змей или москитов.

Правда, в последнее время президент начал переходить от слов к делу: он запросил у руководства СССР еще вооружения и, что самое главное, специалистов. До этого он высокомерно заявлял, что его воины – лучшие и готовы навалять звездюлей всему миру, если понадобится. Хорошо еще, что весь мир об этом не знал. Вот страху было бы.

Вполне возможно, что доктор Мозунга зашустрил с подачи того же Таракана. Тот шлялся в президентский дворец ежедневно и запросто, как сельский пьяница в чайную. К слову сказать, главного военного советника туда приглашали даже не каждый месяц.

В конце июня 1991-го группу Бацунина в спешном порядке направили сюда в командировку, причем Доктора предупредили как об особой важности задания (как будто бывали другие), так и о чрезвычайных полномочиях Литвиненко. До места назначения добирались военным транспортником, имея при себе штатное вооружение, скупой сухой паек, инструктаж высокого руководства и какие-то опечатанные металлические кофры для передачи заму главного советника по разведке лично. Боксер, он же капитан Володя Лопатин, как только их увидел, буркнул Сергею на ухо, что два года назад «такие же чемоданы таскал в Ливан, и в них были деньги».

В столичном так называемом аэропорту их встретил лично Литвиненко. Даже не поздоровавшись, бросился к кофрам, осмотрел все печати (некоторые, кажется, даже обнюхал), после чего изволил с Бацуниным холодно поздороваться (где-то они в прошлом явно пересекались) и, забрав их (в смысле кофры), убыл на двух машинах с охраной. Пообещал, правда, в ближайшее время прислать транспорт за группой, который действительно через какие-то полтора-два часа подошел, не заставив себя долго ждать на здешней жаре.

Ранним утром следующего дня Бацунин с Волковым предстали пред его карими очами. Был Владимир Никифорович весьма любезен, разрешил присесть, распорядился принести крепкого кофе, который весь и выпил в одно, так сказать, лицо. После чего щедро угостил невыспавшихся и слегка ошалевших от перелета и смены часовых поясов спецов пространной лекцией о международном положении в целом и в Африке в частности. Не позабыл упомянуть и о собственной роли в истории как личности.

С тех пор о группе не забывал и своим вниманием не обделял. Свидетельством тому были аж три «жучка», которые группа обнаружила при вселении в выделенный ей дом.

Подслушку уничтожили и с тех пор помещение регулярно проверяли на наличие разного рода экзотической живности.

Лично к Сергею Литвиненко даже сделал пару вербовочных подходов. Пригласил раз-другой к себе (угостив-таки при этом кофеем), намекал на свои неограниченные возможности в продвижении Волкова по службе и напрямую предложил дружить, а вернее – стучать. Несколько обалдевший от сановного внимания Волков выбрал единственно правильный метод общения с вышестоящим собеседником: молодцевато ел его глазами и на все вопросы тупо и по-военному отвечал «Так точно!», в крайнем случае – «Никак нет!». Выведенный из себя Серегиным военно-эзоповым языком, Литвиненко напрямую предложил присоединиться к его команде, на что Волков честно ответил, что он не футболист.

Кстати о команде. Была здесь у Литвиненко своя группа из пяти человек. Все – наглые, здоровенные, толстомордые мужики, в основном прапорщики, щеголявшие в иностранном камуфляже и обвешанные оружием, как три Рембы, вместе взятые, каждый. Рядом с такими орлами прилетевшие из Союза спецы смотрелись очень невыигрышно. Эти, кстати, заявились на третий день пребывания здесь группы и нагло предложили устроить совместную тренировку по рукопашному бою, со спаррингами, естественно. Желание гостя – закон. Получили они тренировку со спаррингами и ушли почти все на своих ногах, ибо калечить придурков командир не разрешил. Потом являлись еще с настоящим штатовским вискарем, лезли в душу и утомляли рассказами о том, какой Никифорович классный мужик и как важно «хорошо с ним жить». Каждый их визит оставлял мерзкий осадок на душе и пару-тройку бездарно установленных «клопов». Так и жили.

Поначалу группу Бацунина использовали на всякой мелочевке: гоняли в ночные рейды, патрули, пару раз даже посылали на разминирование. С начала августа постоянно отсылали в разведку, ибо великий диверсант Литвиненко замыслил грандиозную акцию против супостата, сам взялся изготовить план операции, а потому капризничал и ежедневно требовал свежих разведданных.

Вот с такими данными в клювиках и прибыли к нему Доктор с Бегемотом шестнадцатого числа летнего месяца августа.