Текст книги "Дом для пилигримов"
Автор книги: Александр Шендарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
В сердцевине сводчатого грота на желтом островке играл младенец, сидя спиной к Седому. На специальной подставке горел голубой камень. Седой взобрался на островок, утопая в желтом тяжелом песке по щиколотку. Он зачерпнул его в ладонь и понял, что это – золото.
Младенец строил из кубиков башню. Седой медленно приблизился к нему. Младенец повернулся, и Седой увидел истасканное лицо Артура. Тот смотрел на Седого с любопытством и вдруг как-то нахально, словно шлюха. подмигнул. Седой закричал и проснулся...
45.
За окном шумел дождь, застыли по стенам хранители сокровищ. Седой потуже завернулся в шинель, но какой-то скребущий звук заставил его подняться.
46.
Любка шла сквозь дождь. За ней увязался молодой человек в автомобиле, но Любка не замечала его. Перед самым домом Артура она задержалась на минуту, чтобы увидеть в окне свет.
– Кто здесь? – спросил тревожно Артур, вглядываясь в темноту. Сверкнула молния, и Артур узнал Любку. – Ты? – вскричал он и отступил в сторону.
Любка вошла и встала, молча глядя на Артура. Волосы ее вымокли, по лицу бежали струи воды.
– Так и будем здесь стоять? – усмехнулась она.
Артур посторонился, взмахнув бордовыми крыльями халата. В гостиной звучал Моцарт. Любка влезла в большое кресло с ногами, не проявляя никакого интереса к Артуру.
– Моцарт? – зачем-то спросила она.
– Да, – напрягаясь, ответил Артур.
– Моцарт умер.
– Может быть, вина? – Артур явно растерялся.
Любка протянула руку, Артур подал ей фужер вина. Любка выпила залпом.
– Вино кислое. Вино кислое, и Моцарт умер.
– Моцарт жив, – возразил Артур.
– А? – Лобка словно увидела Артура впервые. Вдруг она задрожала, стуча зубами, тревожно озираясь, как зверек в клетке.
– Ты промокла, – Артур укрыл ее пледом, – Может, растереть?. .
– Потом, – нехорошо усмехнулась Любка.
– Еще вина?
– Водки! – и выпила залпом, тут же закурив сигарету. – Не ожидал? -снова усмехнулась Любка.
– Ты же знаешь...
– Вот я и пришла, – пьяно хихикнула Любка. Поднялась и, обойдя гостиную, внимательно рассмотрела ампирную с позолотой мебель, старинное оружие, развешенное по стенам на узорных восточных коврах, картины в золоченых рамах, статуэтки, старинные книги в шкафах, фарфор, белый рояль в глубине. На полу валялись уже запылившиеся карточки. Любка подняла одну из фотографий, где она прижималась щекой к Артуру.
– Ой, какой хорошенький, – рассмеялась Любка и снова нахмурилась. – А ведь тогда, в детстве, я была влюблена в тебя по уши. Ты был такой... романтический... – она снова рассмеялась и потянулась, хрустнув плечиками. Ду-ура...
Она подошла к роялю и, как заправский тапер, держа во рту сигарету, сбацала виртуозный рэгтайм.
– Ты прекрасно играешь.
– В свое время предки цепями приковывали, – Любка прошлась по комнате, трогая пальцами статуэтки, и, не глядя на Артура, неожиданно закричала.
– Выпей водки? Трясешься, аж противно.
Артур выпил послушно и предложил Любке вина.
– Вино кислое! – Любка открыла наугад ящик бюро и вытащила изящный браунинг со змейкой на ручке. – Ого... Поиграем?
– Во что? – нерешительно усмехнулся Артур.
– В кошки-мышки... – Любка вдруг хищно посмотрела на Артура и тщательно в него прицелилась.
Артур вытер пот со лба.
– Это игрушка... Пугач.
–Единственная стоящая вещь... И та фальшивка, – Любка бросила пистолет в ящик.
– Мне не очень понятно твое возмущение, – Артур развел руками-крыльями, муаровый тусклый узор на ткани халата заиграл новым цветом.
– Это от того. что вино кислое, – Любка хихикнула. – А ты похож на бабочку... Есть такая бабочка – махаон. – Любка поискала глазами. Надела ему на голову корзинку, воткнув в нее два павлиньих пера. – Вот так... Летай!
Артур молчал.
– Ну, что же ты? – Любка налила ему и себе водки. Они выпили. – Так лучше... – Любка уселась в кресле. – Ну же, пошел!
Артур "полетел", как большая бордовая бабочка, взмахивая крыльями и вздрагивая павлиньими усиками. Он "летал" долго, пока не заметил, что Любка не смотрит на него. Артур замер. Сигарета в пальцах Любки догорела и обожгла ее.
– Черт! – она, наконец, увидела Артура. Поднялась и сдернула с головы корзинку. – Ну, какая ты бабочка! Ты же паук... Все к себе, все к себе... Дом – чаша! – она пошевелила в воздухе пальцами. – Де-нежки. Тут даже воздух медяками пахнет. Дешевыми потными медяками... Ты и меня хочешь... приобщить к коллекции. Но ведь всего не купить. Все равно всего не купить... Какое же ты все-таки дерьмо! Гораздо хуже моего партийного папочки, которому ты так верно служил! – Она снова рассмеялась, грозя пьяно пальчиком, и вдруг добавила зло, не глядя нас Артура, – Ну, тем и лучше! – губы Артура скривились. – Ладно, не плачь. Где здесь у тебя кровать? – Артур посмотрел недоумевающе. – Что ты идиота корчишь? – Любка усмехнулась и сдернула с себя платье.
Артур затрясся. Любка смотрела поверх него, и глаза ее были пусты.
Они не видели, как с улицы, снизу смотрел на окна квартиры Артура Марсель, как он взял кусок глины, вложил туда принесенную с собой фигурку из хлебного мякиша, наподобие тех, что делал Леший, и пошел ближе к дому, глядя на окна.
47.
Седой пошел на шорох и, отодвинув задвижку, распахнул дверь. У порога лежал Старик с разбитым лицом и слабой рукой царапал косяк. Седой взвалил его на плечи и отнес в убежище. Старик что-то бормотал по-итальянски. Седой наклонился, пытаясь разобрать, но так ничего и не понял. Наконец, Старик уснул. Седой поднялся и вышел на крышу башни.
Дождь уже кончился. Прогрохотала первая электричка. Журчал внизу ручей. Было слышно, как падают тяжелый капли с листвы.
Седой до боли в глазах всматривался в синеющую даль, но острова так и не увидел.
48.
Седой стоял у окна-бойницы и наблюдал за Чекушкой. Чекушка расставил у речушки мольберт и с остервенением писал. Старик с Иваном кроили на столе паспарту. Горелый лежал на нарах, как вдруг вскочил и, схватив тюфяки, бросился к провалу и принялся бросать их вниз. Старик с Иваном переглянулись.
– Ты чего? – спокойно спросил Седой, подойдя.
– Не могу больше!
– А спать будем на чем? – усмехнулся Седой .
– Хоть на гвоздях! Всего поискусали! Леший, гад, и тут постарался! -Горелый взглянул на недоумевающего Седого. – Клопы! – показал Горелый пузо, – Всего искусали... Спать не могу! Жрать не могу! Ничего не могу! Ну, что, так и будем отсиживаться, а? За счет Чекушки, а?
– Может, это аллергия? – Седой с преувеличенным вниманием осмотрел живот Горелого. Горелый отшвырнул его руку.
– Ты мне глазки не заговаривай!.. На дело надо идти, Седой.
– Какое?
– Крутое. Чтоб верняк. Кассу надо брать или магазин, баню, я не знаю! Не могу я больше здесь торчать! Или на дело, или уйду я от вас... – Горелый отвернулся, спрятав глаза. – Я ведь поверил... В остров этот сраный поверил...
– Я понимаю, – Седой помолчал. – Подожди чуток. Мы придумаем. Что-нибудь обязательно придумаем.
49.
Любка закончила писать и, сложив лист вдвое, положила на середину стола. Посмотрела в зеркало – на нее смотрело старушечье сморщенное лицо. Она отвернулась и вышла из комнаты. Порыв сквозняка сдул лист со стола на пол под диван. Остался торчать только краешек.
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _
Артур стоял на посту, на том же месте, где стоял когда-то Седой. Любка вышла из дома и, не глядя по сторонам, сгорбившись, пошла по дорожке. Артур незаметно следовал за ней.
Она уже устала ж присела на скамью, когда вдруг услышала вдали едва уловимый призывный крик проходящего курьерского.
Любка вскинула голову, как борзая, медленно поднялась и заспешила на далекий зов. Артур едва успевал за ней и в конце концов потерял в привокзальной толпе. Он долго брел наугад и наконец увидел ее.
Любка стояла на железном пешеходном мосту и смотрела вниз на разбегающиеся рельсы. Из подошедшей электрички высыпал народ с сумками, баулами, тележками на колесиках. Любка их ненавидела. Ненавидела она и певицу-пенсионерку, певшую бодрые комсомольские песни под баян. Ненавидела солнце, небо, весь этот издыхающий в судорогах город. Электричка, наконец, ушла, и вдали показался ревущий, неотвратимо приближающийся товарный состав.
Любка вцепилась пальцами в перила, наклоняясь вперед. Налетевший ветер вздыбил ей волосы. Сверкающие рельсы приближались, сливаясь в одну сияющую дорогу. Товарный ревел, вырастая... Любка зажмурилась и отпустила руки... Вдруг она почувствовала, что висит в воздухе. Она открыла глаза.
Внизу летел товарняк. Мелькали желтые цистерны, платформы с лесом, песком, углем... Она повернула голову и увидела перед собой перекошенное лицо Артура – в последнюю секунду он успел схватить Любку за полы плаща и сейчас тянул изо всех сил.
Когда Любка осознала себя, уже стоя посреди онемевшей публики, она обернулась и, посмотрев вниз, за перила моста, потеряла сознание.
50.
Посреди убежища стоял накрытый простыней с фиолетовым клеймом стол, ломившийся от яств: дымилась картошка, таяли ломтики сала в миске, пыхтели сосиски. поджаренные на вертеле из проволоки, настоящий абрикосовый компот отсвечивал оранжевым от множества свечей на торте с надписью: "Чекушке от друзей", самолично изготовленный Стариком. Старик в белом поварском колпаке держал его в руках. Рядом выстроились Седой с кистями и коробкой пастели в руках, Горелый с набором акварели.
– Давай, – скомандовал Седой.
Иван торжественно ввел Чекушку и сдернул ему повязку с глаз. Чекушка захлопал ресницами и вдруг расплакался.
– Ты чего? – растерялся Иван.
– Спасибо, – вытер слезы Чекушка и улыбнулся.
Иван молча протянул ему пакет, перевязанный веревочкой. Чекушка развернул – в нем оказалась тельняшка, которая была тут же надета. Тельняшка была так велика, что низ ее доставал до пола. Седой подвернул Чекушке рукава.
– Ты теперь не просто матрос. Ты – морской король, – Седой поднял край тельняшки как мантию, Иван затрубил губами немыслимый марш, и компания уселась за стол.
_ _ _ _ _
– Ничего был тортик, – отдыхиваясь, Горелый похлопал себя по животу. Каждый бы день гак...
– 0, если бы вы знали, как готовила его моя матушка, – погрустнел Старик.
– А моя... -Чекушка осекся.
– Чего ты, – хлопнул его по плечу Горелый. – Подумаешь, мать... Меня мамуля вообще в тюрьме родила. Так что я еще в пузе сидел, а уж за дверью часовой топал. А как глаза растопырил – вот она мать родная, решеточка. Родней не бывает. А ты говоришь.
– А у меня нет мамки и сроду не было, – чуть ли не хвастаясь, заявил Иван. Он подкинул в огонь поленьев, и пламя выхватило из полумрака лица друзей.
– Ты из пробирки, что ли? – заржал Горелый.
– Может, и так... Зато я москвич... Московский то есть...
– Это как? В Кремле подобрали? – съехидничал Горелый.
– Нет. На рельсах. Это мне потом в детдоме рассказывали. Ушел поезд, а на рельсах сверток, – с гордостью продолжал Иван. – Бабка слышит, кто-то пищит. Подходит – а там... – Иван заразительно рассмеялся, а вслед за ним и вся компания, – а там черный, то есть я. Она давай кричать: "Ой, батюшки, черт! Ой, пропала я! – Иван так и покатывался со смеху.
– А почему московский-то? – вытер слезы Горелый, продолжая хихикать.
– А поезд был "Москва -Воркута", – торжественно заключил Иван.
– А где твоя мама? – спросил вдруг Старик у Седого. Седой промолчал. Иван, наклонившись к уху Старика, зашептал:
– В Америке они... Уехали работать, а он... Он не поехал. У него здесь девушка...
Седой метнул взгляд в сторону Ивана, и тот сразу замолчал. В наступившей тишине вдруг все услышали, как к дому подъехала машина, хлопнула дверца. Переглянувшись, компания подкралась к окнам и осторожно выглянула.
Внизу Питон выставлял из багажника бутылки с бензином. Ему суетливо помогал Плесень. Темный сидел в машине, открыв дверцу и курил.
– Нужно это тебе, – лениво тянул он, усмехаясь. – Переться в такую даль...
– А вот это видишь? – заревел Питон, показывая на лиловую шишку на лбу. Глаза тоже заплыли и превратились в узкие щелочки.
Плесень не выдержал и прыснул в кулак.
– Тебе смешно. а мне – нет. Спалю их гнездо к чертовой матери... Эй, вы! – заревел снова Питон, – есть кто?
Компания затаилась.
– Ну и черт с вами...
Питон бросил пару бутылок в окно залы и, запалив последнюю, бросил ее вдогонку. Раздался хлопок, и пламя забушевало.
– Ну, все, что ли? – раздраженно буркнул Темный. – Поехали.
Поджигатели запрыгнули в автомобиль и уехали.
Ребята, разобрав одеяла и шинели, бросились тушить огонь.
51.
... Горел костер на берегу озера. Школьники, весело гомоня, расставляли палатки, разворачивали удочки, кто-то уже успел залезть в воду, и учительница бегала по берегу, что-то крича. Любка и Седой, переглянувшись, взялись за руки и побежали вдоль берега по покрытой хвоей земле. Они миновали рощу и спустились к маленькому, идеально круглому озерцу. Любка забегала вперед, вертясь и подпрыгивая, снова возвращалась и все хохотала. Седой молчал, искоса поглядывая на Любку. Вдруг порывисто дунул ветер, раскачивая макушки сосен и первые звонкие капли защелкали по листве. Седой и Любка побежали было обратно в лагерь, но тут сверкнула молния и с мгновенно потемневшего неба хлынул могучий водяной поток. Набухала и расползалась под ногами почва, бежать становилось все трудней. Седой, сняв куртку, затащил Любку под ель. Они присели, накинув куртку на плечи. Какие-то крохотные птички тоже присели на ветку ной головой, прижавшись друг к другу. Любка показала на них Седому, и тот понимающе кивнул в ответ. Затем обнял ее крепко-крепко, так, что Любка задрожала. Он приблизил ее лицо к своему и поцеловал. Земля закачалась под Любкой и опрокинулось вдруг посветлевшее небо. Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Любка прижалась к Седому и тихо рассмеялась...
_ _ _ _ _
– Озерки, – прохрипело радио обиженным голосом. Любка вздрогнула и почему-то сошла. Трамвай, весело звеня, помчался дальше.
Любка брела по пустынному пляжу. Ветер трепал брошенные отдыхающими газеты, рябил темную гладь и приятно щекотал лицо. Любка подняла воротник плаща и, усевшись на скамейку, задремала
Проснулась она, почувствовав на себе чей-то взгляд. Перед ней стоял малыш и сосал большей палец.
–Тетя, ты плачешь, – констатировал он.
Любка растерялась, ее никто еще не называл тетей.
– Какая она тебе тетя! – откуда-то появилась молоденькая, ненамного старше Любки девушка и бесцеремонно потащила малыша к воде. Любка наблюдала, как она прикуривает, неумело держа сигарету в ярко накрашенных губах, когда малыш закричал:
– Остров! Мама, остров!..
– Где? – девушка даже не обернулась. А Лобка почему-то вздрогнула.
– Да вот же, смотри? – малыш тыкал пальцем куда-то вдаль. Любка посмотрела и тоже ничего не увидела.
– Опять выдумки! – мать потащила ребенка от воды, тот упирался.
– Там остров! – заплакал малыш.
– Я вижу остров, не плачь, – Любка присела перед малышом. Тот сразу перестал плакать.
– Правда?
– Честное слово, – Любка серьезно посмотрела на малыша.
– Тоже мне воспитательница! – мать схватила ребенка за шарф и потащила за собой как собачонку. Малыш все оборачивался и пытался махнуть Любке рукой.
52.
Любка вернулась домой другим человеком. Лицо ее раскраснелось, губы порозовели, заблестели глаза, и мать, открыв двери, всплеснула руками и засуетилась, помогая ей снять плащ. А когда Любка, неожиданно для самой себя, благодарно прижалась к ней щекой, мать не выдержала и зарыдала в голос.
– Мамуля, все хорошо... – Любка погладила ее по плечу и прошла в комнату. Достала за уголок сложенный лист и медленно его порвала на мелкие кусочки. Закрылась на ключ и, стащив с полки. пыльный чемодан, начала бросать туда вещи.
53.
Перемазанный сажей именинник добил последний огненный язычок шинелью и бросился на помощь Старику, который не придумал ничего лучшего, как топтать пламя башмаками. Башмаки уже дымились и готовы были загореться. Подскочивший Горелый вылил на ноги Старика ведро воды, и тот задымился, как самовар, взмахивая пуками и притопывая, словно отплясывая русского. Иван тряс обожженной рукой и тихо выл.
– Шабаш, – Седой размазал пот вместе с сажей по лицу.
– Что там у тебя, – Горелый остановил Ивана, – маслом надо помазать или мочой...
– Гады, – скулил Иван.
– Еще немного, и мы бы, как эти птички, – кивнул на грифонов Горелый. Поджаренные грифоны уныло свесили клювы.
Ивана перевязали и торжественно, как героя, уложили на нары.
– Ну, что, Седой, – заговорил Горелый, – надо что-то решать.
Седой кивнул. Старик, почувствовавший напряженность, завертел головой, стараясь заглянуть каждому в глаза. Глаза прятали.
– Все вместе? – уточнил Горелый.
Седой снова кивнул.
– Хорошо, – продолжил Горелый, – через месяц-другой залив замерзнет, в город ходу нет, да и не успеть уже, так ? Нам остается только передохнуть, как мухам... Так?
– Говори, что делать! – отчаянно закричал Чекушка.
– Верно, Чекушка... Отвечаю: идти на крупняк, чтоб раз – и в дамки.
– Спокойно, дед, сейчас врубишься. Значит, так. Приглядел я тут один магазинчик. Без охраны. Кассу снимают в шесть. Мы приедем в пять. Делаем маски и пистолеты...
– Настоящие? – вскинулся Иван.
– За настоящий такой срок намотают... А стрелять не придется. Так, попугаем слегка...
– Вы будете... грабить? – дошло до Старика.
– Не перебивай! – огрызнулся Горелый.
– Нельзя, – разволновался Старик и даже перешел на итальянский, но спохватился. – Этого нельзя... Остров... он умрет... Вы убьете его... Старик не мог подобрать нужных слов.
Вдруг прозвенела рында. Все затихли.
– Это я! – раздался голос Марселя. Все облегченно вздохнули.
_ _ _ _ _ _ _ _
– Вы что там, костерчик жгли? – Марсель брезгливо отряхивался.
– Что с часами? – перебил его Горелый и встал у выхода. Марсель заметил это и усмехнулся.
– Можно, я все по порядку...– все выжидающе молчали. – Часы забрал один человек... И у вас фигурки тоже он забрал. Да, да! Живет он один. Дом огромный. Барахла куча. Есть и золотишко. Где сигнализация, я знаю... Ясно?
– Я ему не верю, – Горелый подозрительно смотрел на Марселя. – Чего это он о нас так заботится?
– Я взял у вас часы... Я потерял комиссионные. И этого человека я... очень не люблю. При том... – он посмотрел на Седого, – можно решить все проблемы разом. Это не мужичков щипать...
– Хорошо, – после долгого молчания согласился Седой. – Идем втроем: я, ты и Горелый.
– Не выйдет...– Марсель покачал головой. – Нужен или этот или этот, он ткнул поочередно в Чекушку и Ивана. – Мы в форточку из влезем.
– У Ивана рука, – Горелый почесал нос, – а Чекушка...
– Я пойду! – вскочил Чекушка. – Я влезу! Я все сделаю! – он весь дрожал и не сводил глаз с Седого.
– Молодей, пацан! – заорал Горелый. – Бандитом будешь, как подрастешь!
– Вы никуда... Я не пущу... Нельзя! – вскочил Старик. Глаза его горели, седые волосы вздыбились. – Я вас не пущу!
Марсель, глядя на Старика, расхохотался. И Старик вдруг так хватил ладонью по столу, что все замерли. Только продолжал хихикать Марсель. И тогда Старик схватил его за грудки и затряс с неожиданной силой.
– Он меня убьет! – просипел Марсель, кося глазом на ребят. Но Старик вдруг выпустил Марселя и, взявшись руками за сердце, медленно осел на пол. Чекушка подскочил к нему.
– Мы не пойдем, не пойдем, деда! Ты только не волнуйся, пожалуйста, не волнуйся! – Чекушка обнял Старика. Седой дал ему воды. Старик отпил и, отдышавшись, спросил, глядя только на Седого:
– Дайте мне слово.
Седой посмотрел на Горелого, тот ему подмигнул.
– Да, – ответил Седой и выдержал взгляд Старика. Старик прикрыл глаза и не заметил, как Седой кивнул Марселю, и тот, потирая рукой шею, вышел.
_ _ _ _ _
Когда Старик, наконец, тихонько засопел, команда тихо поднялась и быстро, по-военному, оделась. Горелый собрал какие-то крючочки и проволочки в дедовский саквояж, сунул туда веревку, и все на цыпочках вышли из убежища. Прошло немного времени, и Старик вдруг приподнялся, тревожно озираясь. Он вскочил и ощупал нары – нары были пусты. Старик нашарил спички, спички закатились под стол. Старик долго нащупывал их и сначала вытащил платок, потом спички. Зажег свечу и сел перед нею, задумавшись. Взглянул на платок в своих руках и увидел знакомую монограмму. Он достал из пиджака визитку Артура и сверил – монограммы совпадали. Старик спрятал платок и визитку в карман, тщательно оделся, даже повязав галстук на засаленный ворот рубахи, почистил мокрой тряпкой жеваную шляпу, взял со стола тупой кухонный нож, завернул его в газету и спрятал во внутренний карман. Еще раз огляделся и вышел из убежища.
54.
– Дзинь! – разлетелся вдребезги первый фонарь у дома Артура. Иван тщательно прицелился из рогатки, морщась от боли в руке, и второй фонарь тоже потух.
_ _ _ _ _
Над окном верхнего этажа показался болтающийся на веревке Чекушка. Он повисел немного, дрыгая ногами, и, наконец, был благополучно опущен на большой балкон с каменными бабами по краям. Чекушка привязал конец веревки к балкону, а другой выбросил вниз. Затем подставил какой-то ящик и, подтянувшись, влез в открытую форточку.
У парадной двери стояли Седой, Горелый и Марсель. Горелый исподволь наблюдал за Марселем. Марсель заметно нервничал. Раздался щелчок замка, и дверь приоткрылась. Ребята замерли. Вдруг из двери высунулась довольная физиономия Чекушки.
– Еле нашел, – зашептал он, тут столько комнат...
Горелый втолкнул его в дом, остальные вошли за ним. В прихожей стоял застывший в священной пляске Шива. Чекушка обошел его, стараясь не смотреть. Команда прошла в комнаты. Дверь так и осталась приоткрытой. В тишине вдруг заработал холодильник. Горелый, недолго думая, направился в кухню, достал из холодильника колбасу и захрумкал довольно. Протянул кусок Седому. Седой помотал головой, и Горелый вручил кусок Чекушке.
– Вы что, сюда жрать пришли? – яростно зашептал Марсель и повел их в гостиную. – Где-то здесь должен быть сейф...
Ребята вошли и ахнули, увидев все великолепие обстановки. Чекушка бродил среди книжных шкафов и трогал пальцами корешки книг. Седой поочередно снимал со стен оружие, и только Горелый с Марселем занялись поисками сейфа, приподнимая картины и заглядывая за них.
– Вот он! – воскликнул Марсель, снимая со стены картину. Горелый раскрыл саквояж и, вынув из него крючки, приступил к делу. Марсель светил ему фонариком, то и дело озираясь.
Чекушка раскрыл огромный фолиант и ахнул – на всех порах мчалась на него бригантина. Чекушка уселся на пол, чтобы ему попадал свет от фонаря и начал листать книгу. Седой обнажил клинок турецкой сабли и рубанул со свистом воздух...
Вдруг щелкнул выключатель, и вспыхнул свет. Артур, пьяно покачиваясь и не замечая никого, толкнул дверцу бара и, вынув бутылку, припал к горлышку.
Все замерли. Артур, изрядно отхлебнув, опустил бутылку и только теперь увидел компанию.
– Ого, у меня гости, а я в таком виде... – он одернул пальцами халат. Здравствуйте.
Ему никто не ответил. И тут Артур увидел Седого. Седой опустил саблю ( она глухо упала на ковер ) и медленно пошел на Артура.
– А вот этого не надо, молодой человек, – Артур снова качнулся и вдруг профессионально ударил Седого в челюсть.
Седой отлетел к Чекушке и снова поднялся.
Артур открыл ящик бюро и достал пистолет.
– Тю-тю-тю... Не надо шутить, друзья, не надо...
Марсель незаметно отступал к окну. Горелый схватил саблю и направил ее на Артура. Артур взъярился. Он бросил пистолет на диван и пошел на Горелого.
– А ну, отдай саблю, сосунок! – он наступал на Горелого, зажимая его в угол.
– Отойди! Отойди! – завизжал Горелый, размахивая саблей и наступая на Артура.
Неожиданно за дверью раздалось сухое покашливание, Артур обернулся, и в это время Горелый ткнул его саблей.
Артур зажал рукой образовавшуюся рану и посмотрел удивленно сначала на Горелого, затем перевел взгляд на Седого... и неожиданно, как-то ехидно ему подмигнув, завалился на пол. Марсель, трясясь и прикрывая рукой рот, отступил к балкону.
– Это он! Все из-за него! – Горелый бросился к Марселю, но Марсель уже, схватившись за веревку, скользил вниз. Горелый тоже перекинулся через балконную решетку. Седой быстро прошел к дивану и схватил пистолет.
Чекушка, пятясь, отступал к двери, как вдруг открылась, и в гостиную вошел Старик.
_ _ _ _ _ _
Иван, спрятавшись за телефонной будкой, тревожно смотрел на верхние окна особняка, где внезапно вспыхнул свет. Донесся неразборчивый вскрик, а с балкона по веревке уже соскальзывал Марсель. Следом, ругаясь, – спускался Горелый. Иван на всякий случай отступил вглубь парка, за деревья...
Марсель, а за ним и Горелый промчались совсем рядом мимо него, не заметив, вглубь парка и скрылись в фиолетовой тьме.
59.
Попробовав поднять набитый доверху чемодан, Любка взяла телефонную трубку, задумалась на минуту и решительно набрала номер.
_ _ _ _ _ _ _
В гостиной Артура зазвонил телефон. Артур сидел на полу и, морщась, заклеивал рану пластырем. Телефон продолжал звонить. Артур, чертыхаясь, поднялся и сдернул трубку. Из трубки послышались короткие гудки. Артур нажал на рычаг и, подумав, набрал короткий номер.
– Тридцатое отделение, сержант Корнев слушает, – донеслось оттуда.
_ _ _ _ _ _ _ _
Любка положила трубку. Положила на видное место записку и, с трудом подняв чемодан, на цыпочках вышла из квартиры. Уже на лестнице надела туфли и спустилась вниз.
На улице она остановила такси и, назвав водителю вокзал, уткнулась в воротник плаща.
Моросил мелкий редкий дождь. Прохожие, спрятавшись под зонтиками, как рыбы, плыли в сиреневой мгле. Мигали лиловые рекламы, словно разноцветные грибы-поганки на почерневших от времени глыбах зданий. У сияющего огнями кабака стоял карась-швейцар, сверкал позолотой позументов. Любка вдруг остановила такси и что-то быстро сказала водителю. Тот пожал плечами и, развернувшись, помчал в другую сторону.
60.
Седой, Чекушка и Старик сидели в убежище. Они не закрыли дверей, не убрали доску-мост. Сквозняки колебали пламя керосинки и по стенам ползли причудливые тени. Казалось, колышутся стены–борта и неуправляемый дом-корабль несется во мраке, тревожно позвякивая медной рындой. Ребята молчали, боясь смотреть друг другу в глаза.
– Почему он подмигнул, почему? – не выдержал Чекушка. всхлипывая и стуча зубами.
– Выпей, – протянул ему кружку Седой. Чекушка протянул руку и в ужасе отдернул ее.
– Кровь! Кровь! – повторял он.
– Это моя... Я руку ободрал... – Седой как-то странно посмотрел на Чекушку и снова протянул кружку. – Пей!
–Я не могу. Я не буду... – отступал Чекушка от Седого.
– Пей! – заорал вдруг Седой, швырнул кружку и выскочил из убежища. Он сбежал по лестнице и внизу столкнулся с Любкой. Он остановился на секунду, блестя в темноте глазами.
– Меня такси ждет, – сказала Любка.
Седой дико взглянул на нее и, молча, прошел мимо. Любка пошла за ним. У стены башни они остановились. Урчало где-то за деревьями такси, моросил нудной мелкий дождь.
– Ну? – Седой прислонился к стене, стараясь не стучать зубами.
– Я пришла проститься...
– До свидания.
– Я уезжаю. Навсегда.
Седой молчал, блестя глазами.
– Прощай, – он оттолкнулся от стены, но Любка удержала его.
– Ну? – он не смотрел на Любку.
– Я хочу сказать... Может быть, ты... Седой, поедем со мной! вырвалось у нее.
– Нет, – у Седого что-то булькнуло в горле.
– У меня будет ребенок, вдруг выпалила Любка.
Седой впервые посмотрел на нее, но промолчал.
– Я назову его Павел, – Седой кивнул. – Поедем, Паша... У меня бабка в деревне, дом, у бабки корова... Будем молоко пить... – Любка взяла его за руку.
Седой резко выдернул руку.
– Я сегодня, – в горле у него клокотало, – я сегодня человека хотел убить, – Любка вскрикнула. – И убил бы, если б... если б...
Вдруг в темноте раздался легкий вскрик водителя такси, и темная фигура мелькнула за деревьями. Седой вздрогнул и вытащил пистолет со змейкой на рукоятке. Любка в ужасе смотрела на браунинг.
– Откуда? 0ткуда у тебя это? – она зажала рот, чтобы не вскрикнуть. Седой взглянул вверх, посмотрел на окна башни и, не зная, как поступить, завертел головой.
– Брось оружие! – из-за дерева выступила темная фигура с автоматом.
– А-а! – дико закричал Седой и, отшвырнув Любку, выстрелил.
– Это пугач! Это пугач! – закричала Любка, но короткая очередь опередила ее.
– Черт, – выругалась фигура, – черт, пацан совсем!
Любка на деревянных ногах подошла к Седому. Он лежал с открытыми глазами, и в глаза падал дождь. Любка наклонилась и прикрыла их ладонью.
57.
Чекушка вскинул голову и замер, услышав выстрелы. Старик кинулся было к окну, но Чекушка его оттащил.
– Бежим, дед, бежим...– и вдруг, словно опомнившись, закричал:
– Седой! Там же Седой! – и бросился к мостику-доске.
Старик побежал было за ним, но остановился и начал лихорадочно собирать его картины, прижимая их к груди. Вдруг легкий вскрик донесся до него. Старик замер и медленно пошел к мостику. На другой стороне стояли омоновцы и смотрели вниз. Старик глянул в провал – там на спине лежал Чекушка, раскинув руки. Вокруг его тела, как пики, торчали острые прутья арматуры, словно ожидая очередной жертвы.
– Скорую, – глухо произнес кто-то. Кто-то тихо выругался. Старик ничего не слышал. Его взяли за руки и увели вниз, поставив возле скорой.
Бесшумно вращалась милицейская мигалка, выхватывая из темноты суетящиеся фигурки. Вот пронесли Седого, затем Чекушку. Рука мальчика свисала с носилок. Моросил по-прежнему дождь. Старик стоял, прижимая к груди рисунки. Глаза его странно увеличивались и, будто костерные угли, словно подергивались пеплом. Медленно, как-то нелепо, он вдруг завалился на траву, и глаза его застыли навечно.
Но глухой мерный рокот продолжал звучать в его голове. Хлопнул вдруг над ним тугой белоснежный парус, и ...
Красавица-шхуна, подгоняемая утренним бризом устремилась вперед к едва-едва розовеющей полоске солнца на горизонте. И Старик шел по палубе этой шхуны, вглядываясь в лица сотен несчастных детей, взгляды которых тоже были устремлены на него – с надеждой.
Ветер вдруг рванул, и шхуна понеслась, вздымаясь над пенными бурунами. Солнце, до того медленно выбиравшееся из глубин океана, теперь, казалось, выпрыгнуло из него, влекомое неведомой силой, и перед шхуной в сиянии брызнувших из океана лучей открылся остров.
Как будто легкий вздох пролетел над палубой. Старик выпрямился и устремился к носу рванувшегося навстречу острову корабля. Словно библейский пророк, шел он сквозь море детей, и дети старались коснуться его и шли за ним, одухотворенные и возвышенные. Какой-то мальчик в инвалидной коляске, коснувшись ладони Старика, вдруг поднялся. И никто не удивился этому, да и сам мальчик, казалось, не заметил свершившегося чуда, а лишь устремился за Стариком к Острову. Их Острову. Рядом со Стариком шел Чекушка с иконописным лицом в своей знаменитой тельняшке, тихо улыбался Седой и прижималась к плечу любимого покорная Любка, и Иван, округлив рот, смотрел восхищенно на приближающийся Остров.
