Текст книги "Ищейки Смерти"

Автор книги: Александр Рыжков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Ближайшая станция воздушных вагонов располагалась в нескольких кварталах на север от «Незабываемой Радости». В причудливом пирамидальном сооружении из металла и бетона рубленым отростком выдавалась вперёд посадочная платформа. Механические подъёмники не работали, поэтому пришлось подниматься вверх по лестнице. Что тренированному наёмнику тысяча-другая крутых ступенек в тесной до неприличия компании вечно-спешащих куда-то мыслящих? Так, развлекательная прогулка…

У входа на платформу стоял прим в фиолетовом комбинезоне. За его спиной несли вахту двое люртов и один темнокожий человек. Все трое были одеты в кожаную броню, и у каждого на поясе висело по дубинке.

Любезно улыбающийся прим в фиолетовом комбинезоне принял от Филики плату за вход в тридцать копрей. Страшная обдираловка, конечно, но те трое вышибал за спиной прима одним своим видом отбивали желание спорить о цене. И правильно…

Нанизанный на стальные рельсовые прутья вагон, скрипя и лязгая металлом, остановился на платформе.

– Нет, нет, нет и раз пятьсот ещё нет! – протестовал Тартор, умоляюще глядя в полные решимости глаза Филики. – В этот железный гроб я ни за что в жизни не полезу! Давай наймём карету или ещё чего… Да пешком хоть пойдём – я согласен и на такое. Лишь бы не в этом механическом гиреновом отродье! Помутней у меня сейчас рассудок – всё равно не сяду.

– Тар, не будь ты таким трусом! – разозлилась Филика и потянула за цепь наручников. Но Тартор упёрся ногами и не сдвинулся с места. – Да что с тобой такое? У нас нет времени на другой транспорт. Смотри, сколько мыслящих из него выходят. И никто из них не побоялся прокатиться. А ты…

– Да мне плевать, – Тартор и вправду плюнул на пол, – если у них не хватает мозгов в головах – это их личные проблемы! Я хоть и слабоумный временами, но опасность всегда брюхом учую!

Филика открыла рот, чтобы что-то ответить, но тут же со всей силы дёрнула цепь. Потерявший на миг бдительность Тартор сделал несколько шагов – этого было вполне достаточно, чтобы попасть в струю спешащих к вагону мыслящих. Не успев сообразить, что произошло, Тартор оказался внутри вагона, зажатый между пухлым примом и старой как жизнь женщиной-драгом с неприятным запахом гнили и мяты изо рта. Рядом стояла Филика: несмотря на ужасную давку, её лицо излучало радость и торжество…

Привратники захлопнули двери. Гремя и свистя паровыми моторами, вагон тронулся с места.

Прославленная на весь Главный Материк лечебница для душевнобольных под оптимистичным названием «Пристанище Заблудших» находилась в Южном районе Сара. Примерно час путешествия в вагоне. За этот час случилось именно то, чего Филика всей душой желала не случиться. Тартор помешался рассудком. Благо, удалось намотать цепь наручников на поручень. Что, как и следовало ожидать, совершенно не спасало никого от бессвязных, порой даже пугающих фраз, вылетавших из рта помешавшегося. Но была и выгода из столь неловкой ситуации: ошарашенные пассажиры попятились прочь. Теснота больше не доставляла неудобства…

Вагон прибыл на нужную платформу. С огромным трудом Филика вытащила брыкающегося Тартора из салона. Дорога до больницы оказалась сущим испытанием нервов на прочность. Тартор постоянно тянул в другую сторону, выкрикивал бесящие нелепостью фразы, иногда прижимался к Филике и начинал теребить её волосы. И эта придурковатая улыбка! Как же она выводила из равновесия!

Но труд Филики был вознаграждён: за очередным поворотом взгляду предстало большое куполообразное здание с узорными решётками на окнах. На широкой доске над розовыми воротами краснела надпись «Пристанище Заблудших».

Радостно прыгающего вокруг измотанной Филики Тартора вмиг скрутили двое одетых в розовые халаты драга. Будь Тар в здравом уме – эти драги лежали бы на полу, захлёбываясь собственной кровью. Но сейчас он не оказывал особого сопротивления. Наручники наконец-то можно было снять. Филика много раз представляла, как тяжело ей будет в этот момент. Душевные стенания не давали ей покоя долгое время. Являлись причиной её бессонницы и плохого настроения. Но сейчас, глядя на волочащиеся по земле ноги подхваченного санитарами Тартора, она испытала облегчение…

– Так, значит, передозировка психотропным веществом… – лохматое лицо доктора было грубым – из тех, что вселяют твёрдую веру в компетентность своих обладателей. – Вполне распространённый случай умопомешательства… Сушёная ножка голубого кита…

– Вначале его помешательство было не сильным, – Филика заёрзала в кресле. – Мы даже не думали, что он помешался. Так, просто начал паниковать. С каждым может случиться. Мало ли чего бессонница и гриб с мыслящим сделать могут. Думали, само пройдёт… Но уже на следующий день его речи и поступки потеряли какой либо смысл…

– Будете чаю? – перебил доктор.

– Нет, – раздражённо отрезала Филика. – Я не люблю чай!

– Вина? – доктор оказался догадливым.

– От вина не откажусь. Я устала…

Доктор поднялся из-за стола и направился к деревянному шкафу в конце кабинета. Это был высокий и худощавый прим; из-под рукавов и воротника его светло-фиолетового халата торчала чёрная с редкой сединой шерсть. Волосы на голове были зачёсаны в тщетной попытке скрыть плешь на макушке. В ушах золотом сверкали серьги в форме поедавших свои хвосты змей – символом Геллизы, богини хладнокровных.

– Лучший урожай Фермерских Угодий за последнее десятилетие, восемь лет выдержки, – нижними руками доктор держал изящные бокалы, верхними – откупоривал бутылку.

– Э-э-э… Ты каждого посетителя таким угощаешь? – удивилась Филика, приняв бокал из волосатых рук доктора.

– Только самых очаровательных, – сухо ответил прим. – Меня, кстати, зовут Лакто.

– Филика, – представилась девушка, чокнулась и залпом осушила бокал. – Слабоватый напиток… – сделала она вывод.

– Вы и ваш помешавшийся друг – наёмники? – спросил Лакто, вновь наполнив бокал собеседницы. Сам он смаковал вино медленными глотками истинного ценителя.

– Неужели так видно? – спросила Филика, одним глотком отпив половину бокала.

– Ну, не так, чтобы сильно видно… – косясь на проглядывающие сквозь плащ округлые очертания рукоятей пистолетов. – Я просто догадливый.

– Смертельные Ищейки. Когда-нибудь слышал о таком названии?

Глаза прима настороженно сощурились. И если не шерсть, можно было бы увидеть, как розоватая кожа его лица вмиг побелела.

– Когда мой товарищ поправится? – грубо спросила Филика.

– Я его ещё не обследовал, – напускным спокойным голосом ответил доктор, делая всё такие же гурманские глотки из бокала, хотя рука, держащая бокал, еле-еле тряслась от волнения. Уж слишком именитые у доктора гости сегодня. И их имена облачены в ореол отнюдь не белой славы… – Практика показывает, что приблизительно пятьдесят процентов умопомешанных в результате интоксикации наркотическими веществами склонны к выздоровлению путём курса разработанного мной «реабилитационного лечения». Процесс выздоровления длится в зависимости от метаболизма пациента. В среднем – от двух до четырёх недель. Оставшаяся группа пациентов, увы, не поддаётся никакому лечению…

– И ты надеешься, что я хоть что-то пойму? – со скучающим видом спросила Филика.

– Нет, не надеюсь, – глаза доктора торжествующе заблестели. Да, наёмница не его территории и этим можно воспользоваться. По крайней мере, взять себя в руки и перестать её бояться. В конце концов, она пришла сюда не заказ выполнять… Да, доктору бы хотелось в это верить. – Если просто: один к двум шанса на выздоровление. Если ваш друг не вылечится за месяц, то, увы, не вылечится никогда…

– Теперь слушай меня, шерстяная морда, – Филика поднялась и нависла над доктором: так близко, что было слышно запах его смазанного дорогим вином и ещё более дорогим табаком дыхания. – Если ты не вылечишь Тартора за три недели, я лично выпорю тебе кишки…

Вопреки всем ожиданиям, Лакто остался невозмутим. По крайней мере – снаружи. Каких усилий ему это стоило – оставалось только гадать. Доктор слегка приподнялся с кресла, от чего они с Филикой столкнулись лбами.

– Слушай меня, наёмница, я в этой жизни повидал многое… – доктор говорил спокойно, тщательно выговаривая каждое слово. – Гораздо больше, чем может представить твоя миленькая головушка. Плевал я на твои угрозы. Мне не страшна смерть. В стенах этой клиники я слишком часто с ней виделся… Если ты и дальше будешь разговаривать со мной в подобном тоне – никто здесь и пальцем не шелохнёт ради выздоровления твоего любовника.

Некоторое время они молча испепеляли друг друга взглядами. Шерсть на лице Лакто взмокла от напряжения и липла к щекам. Филика часто дышала. Её левый глаз предательски подёргивался.

– Он мне не любовник, – прорвала пелену тишины Филика. – Налей лучше ещё вина.

Лакто налил ей и себе. Они выпили залпом.

– Будем считать, что этого разговора между нами не было, – сказал доктор.

– Будем… – вздохнула Филика.

– Ваше поведение оправдывается личностными мотивами, факторами усталости и резкой смены обстановки. Всё оно в сумме, помноженное на вспыльчивость характера…

– Ладно, я уже поняла, что ты очень умный, – подняла руки в знак принятия поражения Филика. – Признаю, что была неправа.

– Плата за курс лечения высока. Пятьдесят золотых. Для вас я готов сделать исключение и сбросить пару-тройку монет.

Филика лишь молча бросила на стол кожаный мешочек.

– Здесь шестьдесят золотых. Если вылечишь – сдача твоя…

– Я и весь персонал нашей клиники сделаем всё возможное, – сухо ответил Лакто, пряча мешочек в ящичке стола.

– Очень на это надеюсь, – с этими словами Филика вышла из его кабинета.

Из невидимой двери в стене вышел толстый человек в голубом халате.

– Ну, Кропус, что скажешь? – обратился Лакто к человеку.

– Что скажу? Думаю, этой даме не мешало бы у нас полечиться…

– Нет, просто она темпераментная, – встал на защиту доктор, – напоминает мою восьмую жену. Та тоже всё время грозилась кишки мне выпустить…

– Кажется, эта посетительница – первая, удержавшаяся не спросить про твои серьги, – сказал Кропус и допил остатки вина из горлышка.

– Когда же ты научишься пить хорошее вино? – возмутился Лакто.

Моррот не побрезговал возможностью пошвыряться деньгами. Сто двадцать пять золотых за заказ Гродица и ещё двадцать – остатки с прошлых дел. Месяц проживания в гостинице стоил восемнадцать золотых. Оставалась баснословная сумма. Слишком долго крот отказывал себе в удовольствии. Слишком много лишений, тяжб и опасности. Самое время расслабиться по полной! Таверны, бордели, вино и эль! Как же можно было жить так долго без всего этого?

Тос был более сдержан. Нет, несколько раз они с Морротом выдвигались на похождения… Но в основном, прим проводил время в своём номере или в городской библиотеке. Чтение нужной литературы всегда помогало ему оттачивать мастерство хладнокровного наёмника.

Филика за всё время ни разу не напивалась. Тос с Морротом шутили, что начали забывать, как выглядит их бывшая командирша. Они практически не встречались с ней в гостинице, а за её пределами – так подавно. Но забыть как выглядит Филика для проработавших с ней уже пять лет – задача непосильная, а от того и вызывающая смех. Если девушка и бывала в каких-нибудь увеселительных заведениях, то никто из друзей об этом не знал. Зато было ясно, что она частенько навещает лечебницу душевнобольных…

Тартор сидел на кушетке. Абсолютно голый. Знобило. Хоть бы трусы оставили, изверги… Стены были обиты мягким светло-фиолетовым материалом. Каким именно, Тартор не знал. Зато он знал, что в кажущейся целостности стен обязательно есть прореха – засекреченная дверь. Ведь как-то же он сюда попал, Гирен раздери всё и всех! И где еда?! В желудке пусто как в голове крысона! Они ведь должны кормить своих пациентов. Должны?..

Комната пугала своей тесной пустотой. Но больше всего она пугала освещением: выпуклый светильник щедро разбрасывал лучи электрического света. Неживой, неудобный свет. От такого мурашки сразу по коже. А если целыми днями под ним…

Внизу стены заскрипело. Тартор с замиранием в сердце наблюдал, как небольшой прямоугольник стены медленно въезжал вглубь. Образовался проём – слишком маленький, чтобы пролезть человеку. Может быть, в него просунут поднос с едой? Да, было бы здорово…

Но из проёма не выезжал поднос. Вместо этого, выползло что-то бесформенное, полное длинных тёмно-красных колючек. Тартор насторожился. Существо заметило его, вздыбило иголки и отвратительно зашипело. Наёмник огляделся по сторонам в поисках какого-нибудь оружия. Напрасно. Единственная мебель – приколоченная к полу кушетка без простыней и подушки.

Раздался хлопок. Тартор не сразу понял, что произошло. А когда понял, ужаснулся: из его бедра торчала красная иголка существа. Притуплённая боль плавно растекалась по телу. И было в этой боли что-то сладостное, сверхъестественное. Ощущение неземной лёгкости и свободы. В ушах начинало звенеть, но следующий хлопок ещё можно было расслышать. Игла угодила в живот. Боли Тартор совсем не почувствовал. В глазах начинало мутнеть. Новые иглы безжалостно впивались в тело. Тартор испытал жгучую ненависть к существу. Он хотел задушить его, растоптать, изорвать на мелкие частички. Но ноги предательски подкосились, и он упал на мягкий пол.

Тартор очнулся. Над головой всё тем же мёртвым светом горела электрическая лампа. Тело ломило ужасно. Из кожи торчали иглы с засохшими кровоподтёками. Выдёргивать их было сплошным мучением. Всё горело внутри. Тартор насчитал двадцать три иглы… А потом его начало рвать. Но рвать было нечем… Тягучая желудочная слизь текла по лицу. Упав без сил на кушетку, Тартор пролежал долго. Может, несколько часов, может и дней… В комнате не было ни часов, ни солнечного света, чтобы вести отчёт времени…

В углу лежало ведро с мутной водой. Привкус отдавал чем-то металлическим. Но этого препятствовало смочить пересохшее горло. Вдоволь напившись, Тартор принялся осматривать комнату в поисках еды. Ничего. Тогда он начал ковырять пальцами в равномерных стенных зазорах между пластинами мягкого материала. Авось проковыряет себе выход из этой сумасшедшей комнаты? Но и тут он потерпел неудачу.

А потом он потерял рассудок…

Очнулся Тартор от ноющей боли в боку. С трудом разлепил веки. Его рука, минуя иголки, сдавливала тонкую, мягкую на прикосновение шею существа. Иголки мёртвого зверька впивались в бок. Ещё несколько иголок торчало из левой икры и щёк.

Каким бы не было отвращение, но голод был сильнее… Тартор выдрал иголки из тельца. Тонкая, розоватая тушка с нежной, сморщенной кожей. Тушка была горьковата на вкус. Неприятна. Хрящи хрустели на зубах, кровь заливала рот. Но это была еда…

Некоторое время всё спокойно. Тартор даже успел хорошо выспаться. Ранки от иголок заживали быстро. Уродливый птенец голода ещё не начал проклёвываться.

Стена опять зашевелилась. Но на этот раз в четырёх разных местах. Значит, задача усложнилась… Тартор приготовился к бою: стал возле одного образовывающегося проёма. Высунувшего острую мордочку зверька удалось задушить сразу. Трое остальных не заставили себя ждать и обрушили на Тартора дождь иголок. Прежде чем наёмник потерял сознание, удалось задушить ещё одно создание. Какая удача! На обед целых две тушки отвратительного зверька!

Остальное пребывание в комнате с мягкими стенами мало чем отличалось от уже пережитого. Ведро полное воды появлялось, когда Тартор терял сознание. С едой тоже особых проблем не было – главное, успеть изловить существо. А боль от ядовитых иголок? Что ж, ко всему привыкаешь…

Однажды Тартор проснулся от мысли, формировавшейся в нём уже долгое время и, наконец, ставшей понятной. Он уже долгое время не лишался рассудка! Но не успел он толком обрадоваться, как стена вновь заскрипела: на этот раз зашевелился больший кусок – как раз в рост человека. В образовавшемся проёме стоял прим в светло-фиолетовом халате. От комнаты его отделяли стальные прутья решётки.

– Это ты травил на меня ту дрянь! – закричал Тартор и кинулся к проёму. Но прим стоял от решётки на безопасном расстоянии: никак не достать.

– Не стоит, за вас уже поблагодарили, – сухо ответил прим. – Игольчатый борк, которого вы соизволили назвать дрянью, был ключом к вашему выздоровлению.

– Ты – тварь! – только и выкрикнул Тартор и заколотил по стальным прутьям, в кровь разбивая руки и ноги.

– Вас уже ждут в приёмной, – так же безучастно сообщил Лакто. – Когда ваш пыл немного поубавится, можете быть свободны.

Прим развернулся и медленной, уверенной походкой зашагал прочь. Тартор тяжело дышал, со всей только возможной ненавистью глядя вслед.

Глава 3: Вне закона

– Нет, давай уж теперь пешком пойдём! – потребовал Тартор.

– Без извозчика даже? – удивилась Филика. – Ты выглядишь не очень…

– Я хочу размять ноги, – сквозь зубы процедил Тартор.

– Как знаешь, – согласно кивнула Филика.

Они вышли из больницы. Вечерело. Улицы на удивление малолюдны благодаря рабочей перевозке: граждане спешили домой с работ, утрамбовавшись, что селёдка в банке, в воздушные вагоны. И это радовало. Лёгкий ветер постоянно менял направление, принося с собой то запахи цветов, то мокрой кожи, а иногда и палёной резины. Сар был многолик. Среди леса причудливых жилых зданий возвышались громады заводов, фабрик, мануфактур… Здания были любых размеров и форм. Словно химерическая смесь разношёрстных фантазий выжившего из ума архитектора. Сар пугал своей контрастностью. Но было в этом что-то очаровывающее. Что-то, что держит тебя. Что-то, что, после проклятий и негодований, заставляет вернуться. Что-то необыкновенное…

Вскоре безжизненным электрическим светом зажглись фонари вдоль тротуаров. По спине Тартора пробежал холодок. Он встряхнул головой, в надежде сбросить наползавшие образы пребывания в комнате со светло-фиолетовыми стенами. Помогло.

– Лакто, главенствующий клиникой, сказал, что твой помутившийся рассудок удалось прояснить, – решила прекратить затянувшееся молчание Филика.

– Я этому ублюдку премного благодарен… – выдохнул Тартор, невольно почесав многочисленные струпья от иголок борка на боку.

– Как так можно говорить? Он ведь спас тебя! – поразилась Филика.

– Действительно, давай не будем об этом говорить, – Тартор хотел забыть. Всё забыть. Чтобы никогда, никогда, никогда не вспоминать тот ужас.

– Тебе не понравилось лечение? – спросила Филика.

– Я ведь попросил не говорить об этом, – еле сдержал себя в руках Тартор. – Я серьёзно. Не будем…

И опять молчание. На этот раз оно продлилось около часа. Пока наёмники не прошли ворота в Сады Осевого района. К внутренней стороне ворот был приклеен, с подрисованными карандашом непристойными деталями и частями мужских тел, плакат с двумя красавицами: «Кира – Красный Цветок Пустыни! Вместе с любимыми девочками…». Дорожки и некоторые растения освещались фонарями. Приятно пахло зеленью и цветом.

– Этот город злит меня, – поделилась переживаниями Филика, то и дело косясь на подстриженный в форме скалящегося волка куст оранжевого трествольника, изнутри освещённый электричеством. – Как живой, зараза.

– Кто, куст или город? – спросил Тартор.

– Да и то, и другое! – ответила Филика. – Я не понимаю. Слишком много в нём всего. И заводы, и сады, и гостиницы… Всё такое разное, не клеящееся одно с другим…

– А меня уже ничего не злит, дорогая, – сказал Тартор и прикоснулся к руке собеседницы.

Филика убрала руку…

– Смотри, – сменила разговор девушка, ткнув пальцем на растение, бугристый ствол которого был усеян зелёными шарообразными то ли листьями, то ли плодами.

– Прибрежник толстолистый, – принялся читать подсвеченную лампой табличку Тартор, – естественный ареал обитания – земли Южного Побережья и Полуостров Драгов. Растение может достигать четырёх метров в высоту и полторы метров в ширину…

– Как скучно… – зевнула Филика. Вопреки полагающейся каждой женщине впечатлительности, она была безразлична к красотам природы. Да и ко многим другим вещам тоже… Она была черства. Выше положенного. И все переживания по поводу болезни Тартора – были лишь временным помешательством. Тщательно выстраиваемая годами плотина от окружающего мира дала течь. Что-то внутри пустило трещину. Но ничего, Филика всё вмиг отстроит. Сделает лучше, крепче, надёжней!

– Как там поживают Тос и Моррот? – спросил Тартор.

– Они пошли сорить деньгами по тавернам и борделям, – без намёка на осуждение сообщила Филика. – Так что сможешь заночевать в любом из их номеров…

– Они не знают, что меня выпустили из дурдома? – спросил Тартор, нюхая чашеобразный цветок, сорванный с приземистого с оранжевыми листьями дерева.

– Нет. Когда бы они узнали?

– А зачем мне ночевать у них? – Тартор нежно погладил волосы Филики и вплёл в них цветок. – Мне понравилась твоя постель…

Филика тяжело вздохнула и отвела взгляд.

– Твоё лечение стоило шестьдесят монет, – холодным голосом сообщила она. – Я заплатила половину сама, половину – из твоей доли.

– Да плевать на деньги! Почему ты какая-то… ну… – дрожь волнения сопровождала каждое слово парня, – прямо как раньше… Это чувствуется… Что случилось?

Филика опять отмолчалась, она долго разглядывала свои ногти, потом выплела из волос цветок и кинула его на землю.

– Я думал… Я надеялся… – затараторил Тартор. – Я хотел… Тогда ведь… Ну, разве ты забыла, как нам было хорошо?

– Тар, это была ошибка, – безжалостно чеканя каждое слово, заговорила Филика. – Одна большая, глупая, ненужная ошибка. Которую мы больше никогда не повторим. Ты, надеюсь, понимаешь меня?

– Простите, я не из этих мест, – обратился встречный драг в тёмных мешковатых одеждах, с цилиндром на голове. – Не могли бы вы подсказать дорогу к Северному району?

– Тупорылый идиот! – словно порох взорвался Тартор и пнул бедолагу. Да так пнул, что тот прокатился спиной по земле метра с три. Начал стонать от боли – значит, выжил…

На шум прибежали охранники правопорядка, волей несчастливого случая, патрулировавших совсем неподалёку. Их было четверо, и с ними был боброс – зверь, вымуштрованный набрасываться по команде. Они напали так стремительно, что речи о бегстве быть не могло. И о том, чтобы сдаться, тоже…

Тартор присел, и чешуйчатое тело прыгнувшего боброса, мелькнув жёлтым брюхом, пролетело в сантиметре над его головой. Охранник целился металлической дубинкой в ключицу, но Тартор в считанные мгновения увернулся, выхватил дубинку, переломав при этом врагу несколько пальцев, и саданул ей по затылку. Издав глухой стон, охранник распластался по земле. Боброс решил не растрачиваться понапрасну и напал на непричастно стоявшую поблизости Филику. Вот этого ему делать не надо было… Какой бы чёрствой командирша не была, а к животным относилась более-менее нормально. В большинстве случаев – лучше, чем ко многим мыслящим… Поэтому удар был не смертельным. Острый носок сапога вошёл аккурат в центр пятакообразного носа. Боевой боброс повалился на бок, жалобно скуля и хрюкая. И нельзя было отличить: где на его зелёной коже красные пятна раскраски, а где – пятна крови. Второго охранника Тартор уложил тычком дубинки в кадык. Третий – долговязый люрт – оказался крепче любого из своих товарищей. Он поймал руку с дубинкой за запястье и мощным рывком выкрутил её за спину нарушителя порядка. Дубинка с приглушённым стуком упала на землю. Тартор отпихнул ногой подбиравшегося для атаки четвёртого охранника, потом со всей силы топнул тяжёлым каблуком по носку люрта, от чего тот взвыл, но не отпустил: наоборот, второй рукой зажал шею врага и принялся душить. Лапы люрта были подобны тискам: не разжимаясь, сдавливали всё сильнее. В глазах у Тартора начало темнеть, в висках застучало, а Филика, тем временем, стояла рядом без малейшего желания помочь. Кажется, ей доставляло удовольствие наблюдать за мучениями друга. Но это так только казалось. Если бы девушка хоть на секунду усомнилась, что он не сможет выбраться – тут же заступилась бы. Тартор колотил каблуками о стопы люрта. Можно было только позавидовать выдержке и терпению охранника, ведь он не ослаблял захват. Это начинало надоедать. В голове зазвенело, а это признак, что вскоре сознание покинет её. В очередной раз, отпихнув подбирающегося охранника, Тартор извернулся и свободной от лап люрта рукой заехал тому промеж ног. Захват ослаб и Тартор выскользнул из него. Сделал пару жадных глотков воздуха, отпихнул назойливого охранника и с разворота въехал люрту в солнечное сплетение. Гигант захрипел и повалился на землю, корчась в невыносимых муках. Назойливый четвёртый охранник стоял напротив. Перепугано поглядел на Тартора, потом на вырубленных им соратников, кинул дубинку и побежал прочь.

– Ты без этого не можешь? – саркастично осматривая место битвы, спросила Филика.

– Я… – Тартор часто дышал. – Да ну их… всех…

– Чего ты с люртом панькался? – спросила Филика.

– С этой психушкой, чтоб её, всю форму растерял, – Тартор в сердцах харкнул.

– Теперь нам в этом городе делать нечего, – спокойно сказала Филика, склонившись над телом боброса. Зверь жадно глотал воздух, тихо поскуливал.

– Опять нас в розыск объявят! – Тартор улыбнулся. Он всегда любил излишнее внимание…

– Ты это специально! – зло сказала Филика.

Больше времени для разговоров не оставалось. Нужно выбираться из города, пока ещё есть такая возможность. По дороге они заскочили в почтовый дворик, так кстати оказавшийся неподалёку, и на скорую руку написали послание для Моррота и Тоса. За дополнительную плату, посыльный тут же отправился выполнять заказ.

Охранники на выходе из города и не подозревали, что мимо них прошли опасные преступники. И не странно, ведь их только-только объявили в розыск: портреты ещё не успели развезти по всем постам. Две сотни золотых за голову каждого! Охранник, которого Тартор вывел из строя толчком дубинки в кадык – захлебнулся в собственной крови…

Тос утомился пить. Выпивка выбивала его из колеи. Зачастую приводила к нежелательным последствиям: дракам, порочным связям с представителями других рас, излишней болтливости, тяге к наркотикам, похмелью, дрожи во всех четырёх руках, многосуточным головным болям и тому подобным гадостям. Но самое страшное: выпивка делала слабее, отбивала желание заниматься самосовершенствованием! О каком чтении книг, спрашивается, о каком глубокомысленном самоанализе может идти речь, когда в голове безустанно поёт хор алкогольных мальчиков?! И в то же время… выпивка была… необходима в некоторых случаях… Главное, не спутать подобный случай с мимолётным желанием залиться. А порой сие очень и очень сложно…

На этот раз они с Морротом переборщили. Нет, Моррот и без Тоса во всех тавернах и борделях Сара успел шороху наделать! Но сейчас он переплюнул даже самого себя…

Про маслянистые грибы, семена колючника или пыльцу северного вьюна можно умолчать… Подобного наркотического добра было предостаточно, но это не самое страшное, что двум наёмникам довелось отведать в тот вечер…

Из подпольного притона, расположенного в подвале башмачного магазина, они вышли уже очень хорошо «поддатые». Улицы горели радужными цветами, лица прохожих странно вытягивались, надувались, иногда даже лопались, извергая фонтаны прекрасных цветов. Всё вокруг сливалось, смешивалось, расплёскивалось и гудело приятными звуками. Тос держался за руку Моррота. Вернее, не Моррота, а сказочного двуногого слопра, изрыгивающего радуги. Его глаза были полны любви. Его движения пестрили грацией и красотой. А вокруг порхали счастливые лица. Их крылья были короткими, разноцветными, перьевыми и росли прямо из ушей. Такое умиротворение, гармония и восторг источали эти лица, что хотелось рыдать от радости. И слёзы хлынули водопадом. Лица кружили ближе, быстрее. Хохотали, пока всё не слилось в единую слепящую точку.

Широкая комната со шкурами медведей на стенах наполнялась чудовищным запахом перегара и не менее чудовищным запахом потной плоти. Тос очнулся на полу в окружении десятков голых тел. На нём самом одежды тоже не наблюдалось. Это были представители множества рас. И не только женщины… От одной только мысли о том, что могло произойти этой ночью, Тосу стало не по себе. Моральные каноны разных представителей расы примов могут очень сильно разниться. Так, к примеру, диаспора картских примов категорически не приемлет поклонение любому из богов, а примы, жители Бастона, напротив, почитают чуть ли не каждое известное божество. Но в одном они сходятся: в полном осуждении половых отношений с представителями других рас. Тос прошёл за свою жизнь немало. Ему приходилось предавать друзей, убивать невиновных, грабить бедных… Но сейчас он ненавидел себя больше, чем когда либо прежде!

Проснулась до отвращения некрасивая люртша и многозначительно подмигнула. Тоса словно из ледяного ведра облило. Он чудом нарыл под чьими-то волосатыми ногами свою мятую донельзя одежду. Отыскав среди извращённых сонных тел Моррота, накинув на него первую попавшуюся набедренную тряпку, он поволок товарища к выходу.

Чем дальше от злачной комнаты, тем легче дышалось. Жесточайшее похмелье помогало. Оно создавало впечатление нереальности. Словно это всё сон. Насмешливый, дурно пахнущий сон. Коридоры, лестницы, лукаво скалящаяся драгша у выхода… Снаружи это здание ничем не выделялось среди других. Непосвящённый бы принял его за простой склад или что-то в этом роде. А что творилось внутри… Нет, Тос не хотел этого вспоминать!

Стояла утренняя прохлада. Улицы уже пестрели яркими одеждами вечно мечущихся по своим никчёмным делишкам мыслящих. Город жил обычной жизнью. Никто из прохожих даже не подозревал о ночных похождениях помятых крота и прима. Даже отсутствие на Морроте одежды (кроме разве что набедренной повязки) не вызывало ни у кого интереса.

Вскоре Моррот пришёл в себя. Как выяснилось, он наотрез ничего не помнил. Все возможные события до выхода из порочного здания канули в лету глубин его подсознания. Или очень хорошо притворялся, или и вправду… В любом случае, Тос не стал омрачать и без того невесёлое положение вещей и сообщил, что ему память точно так же отшибло. Словно волшебство какое-то! Странно, правда, что крот о своём мешочке с золотом не заикался. Там денег оставалось не так много, но всё же…

У двери номера Тоса дежурил человеческий парень в белом форменном костюме с нашитой на грудной карман эмблемой парящего в облаках пеликана, который держал в клюве свёртки папирусов. Глаза парня были покрасневшими, лицо – уставшим. Словно он не спал всю ночь.

– Вы, случайно, не Тос? – полуживым голосом спросил парень.

– Чего тебе, шопляк? – буркнул прим.

– А вы, значит, Моррот, верно? – пропустил мимо ушей незаслуженную грубость посыльный.

– Он самый, – выдохнул крот.