Текст книги "Сонеты 71, 117 Уильям Шекспир, — лит. перевод Свами Ранинанда"

Автор книги: Александр Комаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Четверостишие 3.

O, if, I say, you look upon this verse

When I perhaps compounded am with clay,

Do not so much as my poor name rehearse.

But let your love even with my life decay

На протяжении всего сонета, кажется, наблюдается движение скорби от очень реальной и кажущейся к практически исчезнувшей. В катрене 3 тема сужается от руки до простого имени (повествующего) – как будто для того, чтобы сделать траур ещё более слабым (?) (более чем странная фраза «чтобы сделать траур ещё более слабым», на русском режет слух своей нелепостью), в то время как возлюбленный по-прежнему ведет себя так, как ему хотелось бы».

Критик Хелен Вендлер указала на наиболее отстранённый взгляд на повествующего в выражение его видения, где в четверостишии «повествующий будет полностью соединён… с глиной, растворенной в пыли».

(Vendler, Helen. «The Art of Shakespeare's Sonnets». Cambridge: Harvard University Press, 1997. Print. p. 329).

Сонет в целом подводит разум и эмоции читателя к кульминации, строке 12. Именно в этой строке содержится утверждение о возвращении любви. Строка гласит: «...let your love even with my life decay», «...пусть твоя любовь угаснет даже вместе с моей жизнью». С этим утверждением о возвращении любви приходит «с мыслью прекратить всё это».

(Pequigney, Joseph. «Sonnets 71-74: Texts and Contexts Shakespeare's Sonnets»: Critical Essays. Ed. James Schiffer. New York: Garland Publishing, 199. Print. p. 286).

Что касается структуры этого конкретного четверостишия, то оно, по-видимому, связывает весь сонет воедино. Как иллюстрирует Ингрэм, «строка 10 возвращается к строкам 1-4», а «строки 11 и 12 – к более мягкому, не относящемуся к себе тону строк 5-8». Кроме того, эти строки в третьем четверостишии контрастируют из-за «резко» аллитерирующих «с» и эхом «смешанных» в строке 10 и «мягко» аллитерирующих «л» в строке 12.

Аткинс добавил следующее: «Как отмечали Ингрэм и Редпат, (существует) большое разнообразие ударений, придающих текучесть, которая, возможно, удивительным образом позволяет автору сохранить сцепленные стопы третьего четверостишия. Например, «Я скажу», – в строке 9; «возможно», – в строке 10; и в обратном порядке слов «из составленных Я», – в строке 10, чтобы не казаться неуклюжим».

(Atkins, Carl D., ed. «Shakespeare's Sonnets: With Three Hundred Years of Commentary». Cranbury, NJ: Associated University Press, 2007. Print. p. 193).

Двустишие.

Lest the wise world should look into your moan

And mock you with me after I am gone.

Двустишие, завязанное в конце сонета, «подводит итог стихотворению: смотри, скорби (стон), мира».

В двустишии «...(повествующий) ушёл, вообще больше не телесен».

(Vendler, Helen. «The Art of Shakespeare's Sonnets». Cambridge: Harvard University Press, 1997. Print. p. 329).

В то время как четверостишия приводят к кульминации в 3-м четверостишии, двустишие наводит на мысль, краткое заключение.

(Ingram, W. G. «The Shakespearean Quality». New Essays on Shakespeare's Sonnets. Ed. Hilton Landry. New York: AMS Press, 1976. Print. p. 53).

По словам Аткинса, в двустишии «основная идея заключается в том, что мир слишком хорошо оценит недостаток поэта», как пояснил критик Такер (1924). После призыва говорящего к возлюбленному не оплакивать его, можно было бы ожидать несколько различных ортодоксальных объяснений в заключении. Вместо ожидаемого мы получаем: «Forget me when I am dead – after all, someone might make fun of you» «Забудь меня, когда я умру – в конце концов, кто-нибудь может посмеяться над тобой».

(Atkins, Carl D., ed.: «Shakespeare's Sonnets: With Three Hundred Years of Commentary». Cranbury, NJ: Associated University Press, 2007. Print. pp. 192—193).

С другой стороны, критик Джозеф Пекиньи счёл, что «...ответ относительно того, что означает двустишие зависит от нашего настроения, когда мы его читаем». Он утверждал, что «...we learn more about ourselves when we interpret this poem than we do about its author», «...мы узнаем больше о себе, когда интерпретируем это стихотворение, чем о его авторе», – резюмировал критик Джозеф Пекиньи.

(Pequigney, Joseph. «Sonnets 71-74: Texts and Contexts Shakespeare's Sonnets»: Critical Essays. Ed. James Schiffer. New York: Garland Publishing, 199).

(Примечание от автора эссе: по определению критиков, двустишие может быть истолковано, как отражающее позор (но чей?), налагаемый некоторыми (...кем по конкретнее? А то совсем запутался) на однополую любовь, и желание автора избавить молодого человека от жестокости такого издевательства. Так в чём именно было выражено издевательство и как оно написано риторически и задокументировано исторически!?).

В целом, «...the couplet is superbly organized, both in the management of its rhythms and in its backward verbal reflection to the patterning of the whole poem», «...двустишие великолепно организовано, как в управлении его ритмами, так и в обратном словесном отражении структуры всего стихотворения».

(Ingram, W. G.: «The Shakespearean Quality. New Essays on Shakespeare's Sonnets». Ed. Hilton Landry. New York: AMS Press, 1976. Print. p. 62.)

Ирония сонета 71 в заметках критиков.

По-видимому, в сонетах в целом присутствует пара различных типов иронии: та, которая «openly voiced by the speaker and authorial irony suggested at the expense of the (deceived) speaker», «открыто высказывается повествующим, и авторская ирония, предполагаемо в адрес (обманутого) повествующего».

(Vendler, Helen. «The Art of Shakespeare's Sonnets». Cambridge: Harvard University Press, 1997. Print. p. 327).

По-видимому, есть смысл иронии, когда говорящий говорит любимому забыть его. Критик Михаил Шенфельдт предположил, что «...we cannot quite take these lines literally», «...мы не можем воспринимать эти строки буквально», потому что «to tell someone to forget something is to make it harder for them to forget», «сказать кому-то, чтобы он что-то забыл, значит усложнить ему забвение». Что демонстрирует определённую «привлекательность обратной психологии» в виде чувства иронии.

(Schoenfeldt, Michael, ed.: «A Companion to Shakespeare's Sonnets». Malden, MA: Blackwell Publishing, 2007. Print. p. 356).

Кроме всего прочего, «…переход от «мерзкого мира» (строка 4) к «премудрому миру», где строка 13, является окончательным свидетельством иронии Шекспира» в этом конкретном сонете. Кригер продолжил объяснять: «For this world is wise – that is, shrewd, prudential – only as it is vile, only as it exercises those characteristics which ape the destructive perfection, the absolute cooperation with time, of the 'vilest worms», «Ибо этот мир мудр то есть проницателен, благоразумен – но только постольку, поскольку он мерзок», где он проявляет те характеристики, которые подражают разрушительному совершенству, абсолютному сотрудничеству со временем «самих мерзких червей». Он спрашивает: «Насколько целеустремленно тогда должен ли его друг принять это бескорыстное, кажущееся антисентиментальным предписание подчиняться диктату холодной мудрости мира, чтобы оно не высмеяло его?».

(Krieger, Murray. «A Window to Criticism: Shakespeare's Sonnets and the Modern Poetics», New Jersey: Princeton University Press, 1964. Print. pp. 120—121).

Выводы критиков об авторе сонета 71, как отражение нравственного разложения современного общества.

Рассматривая, резкие выводы критиков, переходящие в своих научных статьях и публикациях с обсуждения творческой составляющей сонетов на автора, как личность стоит обратить взгляд к великим строкам:

«Scorn not the Sonnet; Critic, you have frowned,

Mindless of its just honours; with this key

Shakespeare unlocked his heart» ...

«Не презирай сонет Критик, нахмурившись ты

Не думай только об его почитаниях, с помощью этого ключа

Шекспир открыл нам своё сердце» ...

Уильям Вордсворт (William Wordsworth), «Miscellaneous Sonnets»

В ходе повествования сонета 71, автор стихотворных строк подытожил ключевую идею сонета заключительным детерминировано выверенным выводом о том, что адресат сонета сам по себе являлся «одной из причин возникшей между ними дилеммы выбора по крови и родственной душе или обособившись поместить себя в кокон резко выраженного эгоцентризма – «нарциссизма» юноши. Где юноша в конечном счёте: «will look suspicious in the wise world», «будет выглядеть подозрительным при рассмотрении в мудрейшем мире», как человек с полным отсутствием эмпатии.

Краткая справка.

Нарциссизм – свойство характера, заключающееся в чрезмерной самовлюблённости и самооценке – грандиозности, в большинстве случаев не соответствующей действительности. Термин происходит из греческого мифа о Нарциссе, прекрасном молодом человеке, который предпочёл любоваться на своё отражение в водах ручья и отверг любовь нимфы Эхо. В наказание за что он был обречён влюбиться в собственное отражение и в итоге превратился в цветок, который был назван впоследствии его именем.

Анализируя одни из ключевых строк сонета 71, можно сказать о невозможности оспорить убедительные аргументы поэта в поэтических строках как-бы вызывающе они не звучали:

«Give warning to the world that I am fled

From this vile world, with vildest worms to dwell» (71, 3-4).

«Давший предостережение миру; что Я был спасающимся

От этого подлого мира с оставшись жить одичавшими червями» (71, 3-4).

Вне всякого сомнения, профетические строки 3-4 сонета 71, повествующие «о спасении» поэта были обращены не только к «оставшимся жить одичалым червям», «vildest worms to dwell». В то же время, эти обличающие строки адресованы потомкам этих «одичалых червей» в лице оголтелых критиков. Которые по истечению нескольких веков после его смерти станут обвинять поэта во всех смертных грехах. Именно, за искренность сонета 71, представляющую собой часть частной переписки, которая без согласия автора была выставлена на всеобщее обозрение и глумления публики. Поэтических строк, которые были цинично использованы для произвольных интерпретаций, интерполируя нравы и привычки 21-го века, на 16-й век, таким незамысловатым приёмом измеряя личную жизнь поэта, истинно верующего человека, жившего в средневековой Англии и создавшего гениальные образцы драматургии.

«Напрашивается закономерный вопрос: «Смог ли, Шекспир своим умом гения понять мотивации беспощадной критики 21-го века, инициаторы которой в порыве необузданной фантазии по прошествию нескольких веков вменили поэту, глубоко верующему христианину венерические заболевания, и гомосексуальную связь с юношей в своих научных диссертациях»?

По всем признаками, сонет 71 наравне с сонетами 72, 73 и 74 является «предваряющими», фактически служащими для перехода к теме поэта-соперника.

Но очевидным является тот факт, что сонет 117 является ключевым связующим звеном с группой сонетов «Поэт Соперник»: сонеты 77-86, по широко используемой юридической терминологии» 2023 © Свами Ранинанда.

Семантический анализ сонета 71.

Сонет 71 по-своему уникальный, так как автор в его содержании, используя сослагательное наклонение умозрительно изложил свою физическую смерть, где он позиционировал время, как «персонифицированный» объект. Таким образом, автор сонета выделил свою позиционную точку в пространстве, утвердившей его в позицию «вне времени». Говоря простым языком, повествующий в основу сонета 71 заложил «краеугольный камень», охарактеризовавший применённый риторический приём, берущий начало с эпической поэзии Гомера в Древней Греции и философии стоиков.

– Но можно ли, в таком случае содержание сонета 71 назвать «суицидальным диалогом» барда с адресатом?

– Конечно же, ни коим образом, нет!

Как могло стать возможным то, что знаток творчества поэта, имея учёную степень по средневековой литературе, а за плечами не один год преподавательской работы, так мог облапошиться утверждая в своих научных публикациях об «суицидальном диалоге» барда с адресатом в сонете 71?

У меня, как психоаналитика сложилось впечатление, что критики обвиняя поэта в чём угодно, последовательно раскрывали свои личные психологические проблемы, преследующие их по жизни, находя в этом процессе самоудовлетворение.

Но возвратимся к обсуждению сонета 71, в попытках раскрыть подстрочник и понять чувства и мысли поэта во время его написания. Хочу отметить, что для перевода и семантического анализа сонета 71 мной был установлен приоритет в тактике исследования, следовать знаков препинания, используемых в оригинальном текста на английском Quatro 1609 года изданного Томасом Торпом. Характерной и важной особенностью сонета 71, является то факт, что автор при его написании обращался к «молодому человеку» в почтительной манере – на «вы».

Впрочем, подобная манера обращения к адресату сонета служит доказательством о серьёзных намерениях без какого-либо намёка на иронию, вопреки единогласным утверждениям критиков.

«Noe Longer mourn for me when I am dead

Than you shall hear the surly sullen bell

Give warning to the world that I am fled

From this vile world, with vildest worms to dwell» (71, 1-4).

«Нет, более дальше не скорбите по мне, когда умру Я,

Как только вы услышите зловещий угрюмый колокол (сами),

Давший предостережение миру; что Я был спасающимся

От этого подлого мира с оставшись жить одичавшими червями» (71, 1-4).

Поэт не случайно затронул тему своей смерти в содержании сонета 71. Вполне вероятно, что во время написания сонета в Лондоне началась эпидемия чумы, когда люди стали умирать скоропостижно, буквально на глазах. Но не учитывая время и хронологические события, происходящие в то время в Лондоне, некоторые критики остановились на версии, где они утверждали, что сонет 71 является причудой стареющего поэта гея, для привлечения на себя внимания молодого любовника.

В данном случае моя точка зрения диаметрально отличается от утверждений критиков. Очевиден тот факт, что критики, выражая свою точку зрения были неискренними. Как правило, когда нечего сказать об художественной ценности сонета и творческих приёмах, тогда для оправдания своей неспособности предложить что-либо новое и интересное в своих исследованиях, то переходят на обсуждение личности поэта.

Рассматривая первое четверостишие, строки 1-4 необходимо отметить, что манера изложения в сослагательном наклонении при описании своей смерти не нова, её можно встретить в образцах античной литературы древней Греции.

А само желание поэта описать свою будущую смерть не являлось чем-то необычным, в то время, когда жил и творил гений драматургии. Эпидемии, войны, покушения, дуэли и болезни убивали людей в больших количествах и на каждом шагу.

Симптоматично, но следующие сонеты 72, 73 и 74 отчасти продолжают тему сонета 71, и также были написаны «в духе полнейшего уныния», как отметил один из критиков. Что могло объяснятся только одной причиной, смертью кого-то из очень близких людей, по всей вероятности – ребёнка. Но, что может быть дороже для родителя, чем жизнь безумно любимого им ребёнка, особенно в младенческом возрасте, когда он нежданно-негаданно умирает? Там, где глубокое человеческое горе, ирония неуместна и может оскорбить чувства скорбящего. Но давайте разберёмся что такое ирония, как литературный приём?

Краткая справка.

Ирония (от др.-греч. «притворство») – сатирический приём, в котором истинный смысл скрыт или противоречит (противопоставляется) явному смыслу; вид тропа: выражающее насмешку лукавое иносказание, когда в контексте речи слова употребляются в смысле, противоположном их буквальному значению. Которое обозначается при помощи иронии, где некий объект или субъект высмеиваются, ставятся под сомнение, сатирически разоблачаются и отрицается его значимость под маской похвалы и напускного одобрения.

* НАПУСКНОЙ, напускная, напускное.

1. Деланный, несоответствующий натуре, притворный. Напускная важность. Напускная весёлость.

2. прил. к напуск. во 2 знач. (спец.).

Синонимы: деланный, искусственный, лицемерный, ложный, мнимый, наигранный, нарочитый, насильственный, неестественный, неискренний, ненатуральный, поддельный, показной, принуждённый, притворный.

Толковый словарь Ушакова. Д.Н. Ушаков. 1935—1940.

Для удобства детального анализа, давайте рассмотрим строки 1-4 первого четверостишия вместе, так как они входят в одно многосложное предложение. В строках 1-2, повествующий сделал ряд рекомендаций юноше в случае своей смерти: «Нет, более дальше не скорбите по мне, когда умру Я, как только вы услышите зловещий угрюмый колокол (сами)».

Несколько ранее, мной уже был затронут литературный образ «предвещающего колокола», его можно встретить в произведениях Шекспира, например в пьесе «Генрих IV», так как любил применять этот образ в пьесах: «as a sullen bell, remember'd tolling a departing friend», «словно угрюмый колокол звоном, напомнивший уже усопшего друга».

Переводы произведений Шекспира обязывают ко многому переводчика, например, обращать особое внимание к деталям и поворотам логики действующих лиц.

Поэтому конечная цезура второй строки мной была заполнена местоимением в скобках «сами», так как бард на протяжении всего сонета обращался к «молодому человеку» на «вы», также местоимение решило проблему с рифмой строки.

Для сравнительного анализа любезно предлагаю для ознакомления фрагмент перевода из пьесы Шекспира «Генрих IV», часть 2, акт 1, сцена 2, где применён похожий литературный образ:

– Confer!

________________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________

Original text by William Shakespeare «Henry IV», Part II, Act I, Scene I, line 139—162

ACT I. SCENE I

Warkworth. Before NORTHUMBERLAND's Castle

MORTON

Douglas is living, and your brother, yet;

But, for my lord your son —

NORTHUMBERLAND

Why, he is dead.

See what a ready tongue suspicion hath!

He that but fears the thing he would not know

Hath by instinct knowledge from others eyes

That what he fear'd is chanced. Yet speak, Morton;

Tell thou an earl his divination lies,

And I will take it as a sweet disgrace

And make thee rich for doing me such wrong.

MORTON

You are too great to be by me gainsaid:

Your spirit is too true, your fears too certain.

NORTHUMBERLAND

Yet, for all this, say not that Percy's dead.

I see a strange confession in thine eye:

Thou shakest thy head and hold'st it fear or sin

To speak a truth. If he be slain, say so;

The tongue offends not that reports his death:

And he doth sin that doth belie the dead,

Not he which says the dead is not alive.

Yet the first bringer of unwelcome news

Hath but a losing office, and his tongue

Sounds ever after as a sullen bell,

Remember'd tolling a departing friend.

LORD BARDOLPH

I cannot think, my lord, your son is dead.

William Shakespeare «Henry IV», Part II, Act I, Scene I, line 139—162.

АКТ 1. СЦЕНА 1

Уоркворт. Перед замком НОРТУМБЕРЛЕНДА

МОРТОН

Дуглас жив, и всё ещё ваш брат;

Но для моего господина, вашего сына —

НОРТУМБЕРЛЕНД

Да ведь он мёртв.

Посмотрите, что готов развязаться у него язык!

Он тот, кто боится того, чего не захотел бы знать

Обладая инстинктивным знанием, полученным от чужого взора

То, чего он боялся, произошло случайно. И всё же говори, Мортон;

Скажи ты графу, что его предсказание ложь,

И Я готов принять это, как сладчайшее бесчестье

И сделаю тебя богатым за то, что ради меня ты сделал так неправильно.

МОРТОН

Вы слишком велик, чтобы быть со мной рядом, – получив скажу:

Ваш дух слишком правдивый, ваши опасенья, также несомненны.

НОРТУМБЕРЛЕНД

И все же, несмотря на все это, не говорите, что Перси мёртв.

Я вижу теперь странным признанием в твоих глазах:

Как ты качаешь твоей головой и удерживаешь это опасением или грехом

Говори правду. А если он будет убит, об этом расскажи;

Язык не оскорбляется только тем, что о его смерти доложил:

И погрешил тот, кто отвергал мёртвых,

Не тот, кто говорит, что мертвый, уже не жив.

И всё же первый вестник неприятных новостей

Имеет лишь убыточную службу, и его язык

С тех пор звучит, словно угрюмый колокол звоном

Напомнивший уже усопшего друга.

ЛОРД БАРДОЛЬФ

Я не могу даже подумать, милорд, что ваш сын уже мёртв.

Уильям Шекспир «Генрих IV», часть 2, акт 1, сцена 1, 139—162.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 18.03.2023).

Но возвратимся к семантическому анализу сонета 71, продолжая исследование и находя много интересных находок.

«Give warning to the world that I am fled

From this vile world, with vildest worms to dwell» (71, 3-4).

«Давший предостережение миру; что Я был спасающимся

От этого подлого мира с оставшись жить одичавшими червями» (71, 3-4).

Строки 2-4, поэтом были написаны под большим впечатлением, как сторонника морально этического учения Аристотеля. Повествующий заверил юношу, что ему тяжело жить в «этом подлом мире», где общество завистливое и озлобленное: «Давший предостережение миру; что Я был спасающимся от этого подлого мира с оставшись жить одичавшими червями». На первый взгляд неискушённого может показаться, что в строках 3-4 присутствует преувеличение в виде литературного приёма «гипербола» или это проявление напускной иронии, но это, не так.

При прочтении подстрочника строки 4 поэт путём переименования описал неких невыносимых людей, которые превратили его жизнь невыносимой кошмар. Характеризуя литературные образы, «оставшихся жить одичавших червей», которые останутся в «этом подлом мире» можно отметить, что это не является литературным приёмом «метафора», а иносказание или литературный приём «метонимия».

В данном случае, иносказание путём переименования, повествующим бардом «оставшихся жить» людей, назвавшего их «одичавшими червями» несёт осмысленно символичное назначение, и указывает на применённый бардом литературный приём – «метонимия».

Краткая справка.

Метонимия (др.-греч. metomia «переименование», от meta – «над» + otoma / otvma «имя») – вид тропа, словосочетание, в котором одно слово заменяется другим, обозначающим предмет (явление), находящийся в той или иной (пространственной, временной и т. п.) связи с предметом, который обозначается заменяемым словом. Замещающее слово, при этом употребляется в переносном значении.

Впрочем, похожие литературные образы «смешивания с забытым прахом», то есть землёй и «отдавание останков червям» читатель может встретить пьесе Шекспира «Генрих IV», часть 2, акт 4, сцена 5: «только смешай меня с позабытым прахом; того, кто подарил тебе жизнь отдай червям», «only compound me with forgotten dust; give that which gave thee life unto the worms». Что определённо, указывает на приблизительное время написания сонета 71.

В связи с этим любезно предлагаю фрагмент перевода пьесы Уильяма Шекспира «Генрих IV», часть 2, акт 4, сцена 5, для ознакомительных целей и последующего сравнения с похожими литературными образами сонета:

– Confer!

________________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________

Original text by William Shakespeare «Henry IV», Part II, Act IV, Scene V, line 2983—3033

ACT IV. SCENE V. Another chamber.

KING HENRY IV lying on a bed: CLARENCE, GLOUCESTER, WARWICK, and others in attendance

KING HENRY IV

But wherefore did he take away the crown?

Re-enter PRINCE HENRY

Lo where he comes. Come hither to me, Harry.

Depart the chamber, leave us here alone.

Exeunt WARWICK and the rest

PRINCE HENRY

I never thought to hear you speak again.

KING HENRY IV

Thy wish was father, Harry, to that thought.

I stay too long by thee, I weary thee.

Dost thou so hunger for mine empty chair

That thou wilt needs invest thee with my honours

Before thy hour be ripe? O foolish youth!

Thou seek'st the greatness that will overwhelm thee.

Stay but a little, for my cloud of dignity

Is held from falling with so weak a wind

That it will quickly drop; my day is dim.

Thou hast stol'n that which, after some few hours,

Were thine without offense; and at my death

Thou hast seal'd up my expectation.

Thy life did manifest thou lov'dst me not,

And thou wilt have me die assur'd of it.

Thou hid'st a thousand daggers in thy thoughts,

Which thou hast whetted on thy stony heart,

To stab at half an hour of my life.

What, canst thou not forbear me half an hour?

Then get thee gone, and dig my grave thyself;

And bid the merry bells ring to thine ear

That thou art crowned, not that I am dead.

Let all the tears that should bedew my hearse

Be drops of balm to sanctify thy head;

Only compound me with forgotten dust;

Give that which gave thee life unto the worms.

Pluck down my officers, break my decrees;

For now a time is come to mock at form —

Harry the Fifth is crown'd. Up, vanity:

Down, royal state. All you sage counsellors, hence.

And to the English court assemble now,

From every region, apes of idleness.

Now, neighbour confines, purge you of your scum.

Have you a ruffian that will swear, drink, dance,

Revel the night, rob, murder, and commit

The oldest sins the newest kind of ways?

Be happy, he will trouble you no more.

England shall double gild his treble guilt;

England shall give him office, honour, might;

For the fifth Harry from curb'd license plucks

The muzzle of restraint, and the wild dog

Shall flesh his tooth on every innocent.

O my poor kingdom, sick with civil blows!

When that my care could not withhold thy riots,

What wilt thou do when riot is thy care?

O, thou wilt be a wilderness again.

Peopled with wolves, thy old inhabitants!

William Shakespeare «Henry IV», Part II, Act IV, Scene V, line 2983—3033.

АКТ IV. СЦЕНА V. Еще одна комната.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ IV лежит на кровати: КЛАРЕНС, ГЛОСТЕР, УОРИК и другие присутствующие

КОРОЛЬ ГЕНРИХ IV

Но зачем он забрал корону?

Снова входит ПРИНЦ ГЕНРИХ

Смотрите, откуда он придёт. Идите сюда, ко мне, Гарри.

Покиньте зал, оставьте нас здесь одних.

Уходят, УОРИК и остальные

ПРИНЦ ГЕНРИХ

Я никогда не помышлял услышать вашу речь снова.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ IV

Твоё желание было отец, – Гарри так подумает:

Я слишком долго остаюсь рядом с тобой, я утомляю тебя.

Неужели ты так жаждешь моего пустого стула,

Чтоб тебе поникнуть нужно облечь тебя моими почитаниями

Прежде, чем пробьёт твой час? О глупый юноша!

Ты ищешь величия, которое сокрушит тебя.

Оставайтесь, но недолго для омрачения моего достоинства,

Удерживаясь от падения при столь слабом ветре,

Чтоб этим был быстрее сброшен; мой день тускнеющий.

Ты похитил то, что через несколько часов

Было бы вашим без преступлений; и за моей смертью.

Ты оправдал мои ожидания:

На самом деле, твоя жизнь проявила, что ты не любил меня

И твоя слабость меня умертвить, оставшись уверенным в этом.

Ты прятал тысячи кинжалов в твоих мыслях,

Которые ты заточил на твоём каменном сердце,

Чтобы за полчаса меня лишить жизни.

Что ты сможешь мне сделать, не воздержавшись полчаса?

Тогда отправься и выкопай мою могилу сам.

И позвольте весёлым колокольчикам зазвенеть в ваших ушах

Что ты искусно короновался, не то, что я мёртв.

Пусть все слезы, которым должно будет оросить мой катафалк

Станут каплями бальзама, чтоб освятить твою голову,

Только смешай меня с позабытым прахом;

Того, кто подарил тебе жизнь отдай червям.

Выщипывай прочь моих офицеров, нарушая мои указы;

Пока пришло время над созданным потешаться —

Гарри Пятый коронован. Наверху, тщеславие:

Внизу, королевский статус. Все вы, мудрецы советники, с этих пор.

И к английскому двору теперь соберутся,

Из каждого района обезьянничающее безделье.

Отныне, соседи ограничиваются, очисткой вас от вашей пены:

Вы головорез, который будет ругаться, пить, танцевать,

Ночная пирушка, ограбление, убийство и фиксация

Древнейших грехов – как новейших разновидностей методов?

Будь счастлив, он больше не будет беспокоить вас более;

Англия позолотит дважды твою тройную виновность,

Англия подарит тому должность в награду, силу;

От пятого Гарри для разнузданного лицензионного мужества

Намордник ограничений, и дикое преследование

Пробуждая инстинкты кровожадности его зубов на каждом невиновном.

О, моё бедное королевство, захворавшее от гражданских взрывов!

Когда этим моим попечением не смог удержать твои беспорядки,

Что ты будешь делать дальше, когда беспорядки твоей заботой станут?

О, твоя слабость снова станет дикой местностью.

Людей с волками, твоих предыдущих обитателей!

Уильям Шекспир «Генрих IV», часть 2, акт 4, сцена 5, 2983—3033.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 19.03.2023).

Где Шекспир в обличающем диалоге Генриха IV мастерски раскрыл политические последствия его свержения с престола сыном Генрихом V, где необычайно ярко и выразительно описал бездумное и разнузданное «alter ego», «второе Я» следующего правителя Англии Генриха V.

Но возвратимся к семантическому анализу сонета 71, к строкам, написанным, буквально «с колена» во время коротких передышек между написанием гениальных пьес.

Рассматривая подстрочник строк 3-4: «...that I am fled from this vile world, with vildest worms to dwell», «…что Я был спасающимся от этого подлого мира с оставшись жить одичавшими червями», в котором автор выделил строки 3-4, сделав их ключевыми при помощи литературных приёмов «метонимия» и «ассонанс». Но критики и переводчики на русский по непонятным причинам не обратили внимание на эту характерную особенность, позабыв о том, что Шекспир в своих произведениях показал себя мастером иносказаний и притчи.

Основа идеи в риторической модели содержания строк 3-4 сонета 71, указывает на то, что автором был применён литературный приём «аллюзия», с ссылкой на Евангелие с ветхозаветной историей, повествующей о «великом развращении людей перед Богом, который объявил об их истреблении» в Книге Бытия, глава 6.9 (Быт. 6.9).

Строки 3-4 откровенно отражали реальное положение дел повествующего, они являются криком отчаяния поэта, который во время написания этих строк, предпочёл увидеть в своей скоропостижной смерти спасение: «От этого подлого мира с оставшись жить одичавшими червями», «From this vile world, with vildest worms to dwell».

Примечательно, что назначение строки 4 изначально было предопределено авторским замыслом для выделения среди остальных строк с помощью литературного приёма «ассонанс» написанием слов с повторяющимся корневой основой «vile» и «vildest».

Краткая справка.

Ассонанс (фр. assonance, от лат. assono – звучу в лад) – приём звуковой организации текста, особенно стихотворного: повторение гласных звуков – в отличие от аллитерации (повтора согласных).

Впрочем, слово, «vildest» не английское слово, оно иностранное. Стоит отметить, что Шекспир в своих пьесах и сонетах неоднократно использовал иностранные слова, что подтверждает тот неоспоримый факт, что он много путешествовал. Но мог ли, сын ремесленника перчаточника, работая ростовщиком и продавцом солода позволить себе такую непростительную роскошь?!