Текст книги "Мутанты (СИ)"

Автор книги: Александр Бурмагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Annotation

Бурмагин Александр Сергеевич

Бурмагин Александр Сергеевич

Мутанты

Александр Блинов

МУТАНТЫ

Криминальная комедия

Мы наследники богатейшей страны в мире, по жилам которой течет коричневая и голубая кровь современной технической цивилизации. При дележке богатств страны, каждому досталось свое: кому бублик, кому крошки от бублика, а Мудаковым за ваучеры достался электронный ящик с цветными картинками обалделой порнухи. Вот и сейчас супруги, возбудившись от виртуального секса, подражали видеоперсонажам, но на самом интересном месте зазвонил телефон и доставал до тех пор, пока Марксина – дама типа Я-САМА, выросшая от бой-девчонки, комсомолки, ябеды до бой-бабы – секретаря партийной организации школы. Но выше, несмотря на старание Марксины, дорогу не давали старые маразматики.

– Здравствуйте. Слушаю Вас, – прерывисто дыша, сказала Марксина.

Ее муж Сергей, правда, без энтузиазма, продолжал пыхтеть на ней, как старый паровичок. Сергей – один из тех, кто нес золотые яйца для светлого будущего и на этом лоханулся. Раньше при коммунистах думал: была бы шея, а хомут найдется, а когда хомут сняли, без хомута Сергей не понял, как жить дальше, ибо деньги зарабатывал, а делать не приспособился.

– Ха, ха, ха! Вот, блин, даешь! Прикольщик ты! Откуда у меня такие деньги! – рассмеялась Марксина. Засунула трубку под подушку, сделала новую позу из ящика и предложила Сергею: «Начнем вторую серию». Но тот не вдохновился.

Марксина разозлилась: "Слазь! Что ты на мне лежишь, как на доске?! (Это соответствовало действительности). Сергей, вылупив на жену глаза и, почесывая лысину, оправдывался, мол, телефон перебил аппетит.

– И это ты не можешь! А что ты можешь! У других мужья, пока мы тут вертухаемся, деньги делают!

И, возможно, Сергей не выдержал бы и дал второй половине в «пятак», но снова запищал телефон.

Марксина, подняв трубку, сорвала злость жизни: «Достал, козел вонючий! Нет у нас ни бабок, ни зеленых, никаких!».

Вопли ответили из трубки, будто на другом конце провода кого-то гладили горячим утюгом.

Тетя Мотя, где Вы находитесь? Отпустите мою тетю, а то в милицию пожалуюсь! – Марксинушка, спаси! – Просили из трубки натурально.

Даже если продам трусы, не смогу выкупить тетю. Не по адресу, звоните в ее контору, – закончила Марксина переговоры и положила трубку.

Кто это тебе названивает? Хахаля завела? – приревновал Сергей.

Зря беспокоился. Кто позарится на такую? Может быть, только с большой голодухи или спьяну глаз.

Рекетиры взяли тетю в заложницу и требуют выкуп. Пусть звонят на ее фирму.

О, она крутая, если держит фирму, – заинтересовался Сергей. Бесцветные глаза округлились автомобильными фарами, на узком лбу обозначились морщинки, на голове колыхнулись редкие сединки волос. Напрягал память, но вспомнить образину тетки не мог.

Не вспомнил твою тетку Мотьку. Напомни, кто она такая, – попросил Сергей.

Ну, помнишь были на поминках ее дочери Сталины, которая захлебнулась спермой при оральном сексе?

Сергей вспомнил поминки, перешедшие в гулянку и закончившиеся дракой. Он тогда отвел душу: нажрался до унитаза и опохмелялся на халяву, пока тетка не выставила за порог.

Тетя Мотя – битая жизнью баба, и этим все сказано. Кстати, по ее инициативе меня назвали Марксиной, в честь бородатого еврея. Как его? Ну помнишь, его портреты везде глаза мозолили: и в кабинетах начальства, и в клубах, и в учебниках. А кто понимал его? А сына тетя Мотя назвала Лазарьком в честь Кагановича. Тогда мода была такая: называть детей в честь вождей.

Сергей не стал напрягать память, а сказал: «Давай дальше».

.............................................................................................................................................................

Когда добрый Маленков разрешил выдавать паспорта крестьянам и этим раскрепостил их, сельская молодежь в поисках лучшей доли подалась в города. И комсомолка-активистка, доярочка Мотя, чтобы всю жизнь не вкалывать в навозе за палку в табеле крикливого бригадира, тоже подалась за городским счастьем. Кто – куда, а она, по путевке комсомола, попала укреплять молодыми кадрами торговлю, где без воровства никак. И любовь к вождям не мешала ей «крутить макли».

С тех пор сколько денег прошло через ее руки! А сколько прилипло к ее пухлым всегда потным ладоням, бог весть. Ведь известно: чем больше имеешь, тем больше хочется, и ненасытна душа человека, как утроба волка.

При этом вся семья висела у нее на шее: муж сварной, а сварной всегда в пивной, а детки Лазарек и Сталиночка хотят хлеб с маслом есть. Жалование у тети Моти было мизерное, а красиво жить никто не может запретить, а чтобы жить да не тужить, нужно уметь «крутить макли» и вертеться. Вот и пришлось тете крутиться пуще белки в колесе и заведенной машины. Набрала такие обороты, что ее «выкрутасами» заинтересовались обэхэссесовцы. Тетя пошла вразнос, но с крючка следователя-сталиниста сорваться не сумела и завоняло парашей. Подельницы тети жадничали раскошелиться, чтобы выкупить ее из казенного дома, хотя обещали: если она, защищая честь и достоинство комсомола, возьмет все на себя.

Пришлось обратиться к сестрице, матери Марксины. Отец Марксины – тоже сварной, но в кафушке «Бабье горе» пил за счет дураков и поэтому берег копейку. Поскребли по сберкнижкам, подзаняли и выкупили Мотю у честняг-прокуроров. Хотя не попала в казенный дом, на государственное обеспечение, но для тети началась черная полоса в жизни. Руки тети привыкли к деньгам, а не швабре: любила их тихий благозвучный шелест и мелодичный звон монет, такая уж у нее была слабость. Знакомая кадровичка, за проценты от дивиденда, а по-русски – навара, посадила Мотю на пивную бочку, которые тогда стояли почти на каждом перекрестке на летний сезон.

Дела тети быстро пошли в гору: путем понижения алкогольности пива (все равно мужики в него водку добавляют) наварилась и рассчиталась с долгами. Чья-то завистливая душа (чтоб у нее мужик спился) накапала на Мотю куда следует и тетя слетела с бочки, как муха по осени. Кое-как удалось воткнуться на тряпки. Навара, то бишь дивиденда, было шиш да маленько. Единственная лазейка – бригадный подряд: это когда кто-то ворует, а расплачиваются все. Мотю быстро вычислили и дали под зад. А тут еще муж «сгорел» от синявки (стеклоочистителя).

Тетя долго не тужила, и, став свободной от супружеских уз, раскрутилась на всю катушку. Помогло то обстоятельство, что у нее было за что подержаться: и спередка, и сзади, а хочешь жить красиво – не держи ЕЕ на замке, не сотрется, да знать бы, кому подставить и за что.

Через «это» удалось воткнуться в спецбуфет при товарищах. Навариваться опасно, зато при извилинах в голове можно завести выгодные знакомства. Она получила партбилет, называемый хлебной книжкой, и связала одного из старых сталинцев вакханским узлом. Благодаря этому «заработала» хорошую квартиру в доме, где селили партактив. Любовь у них была пылкой, но быстро перегорела. Чтобы не разлагала своим передком партдисциплину, тете дали по шиньону и пинка под круглый как орех зад. Бывший любовник, боясь, что она поедет «плакаться» в край, устроил на очень бойкое место – директором ресторана. И пошла у Моти красивая жизнь: банкеты, выезды на природу с партактивом, курорты и деньги посыпались как из рога изобилия. И если б какой-нибудь идейный «потянул» Мотю, то многим коммунистам пришлось бы поменять теплые кабинеты на тюремные нары.

Теперь она стала не Мотей, а Матреной Иосифовной. Блефуя волосатой рукой (все начальники знали, кто ее топчет) брала от жизни все и старалась жить по принципу: чтобы тебя не сдали, хапай сам и другим не мешай. Везенье от неудач рядом ходит и со злом уживается добро.

Подвел ее сынок. За красивой жизнью упустила его. Связался с дурной кампашкой. Пришлось передачи носить. Сначала ему, а когда познакомилась с силовиками: банкеты устраивать, на лапу кидать. Только откупила, а сынок снова вляпался в криминальную историю. Получил условно. Кончились его романтические приключения тем, что по пьянке сверзился на новых жигулях с моста с путанами и все утонули. Дочку Сталину учила в трех институтах и с каждого отчисляли, а погибла от орального секса.

От таких наворотов судьбы Матрена Иосифовна ожесточилась и преждевременно начала седеть. Ударилась в религию, в храмах отмаливала грехи и, конечно, жертвовала жадным попам. То ли Бог простил ее, то ли нечистая сила отпустила, но невезуха прекратилась. Лиха беда, да забывчива.

Когда московские умники придумывали сухой закон, Матрена Иосифовна купила вагон бормотухи ну по очень смешной цене, а реализовала по рыночной. Потом придумали талоны, а распределять доверили местным властям, а, как известно, вор вору глаз не выклевывает.

О, какое это было время для накопления первичного капитала! Забудь моральный кодекс строителей коммунизма. Тащи, что попадет под руку! Демократия началась, да не разевай жевалку, чтобы не облапошили. Благодаря реформам по-совдеповски, ее первичный капитал умножался быстрее, чем у загнивающих капиталистов. В отличие от совков, не держала деньги на сберкнижках, не спала на матрасах, набитых ассигнациями, а пускала в оборот и построила коттедж в петушином стиле.

Когда началась халявщина, хитро прихватизировалась и зарегистрировала торговый дом «Зеленый Телец». Вскоре ей стало тесно в местном масштабе и тогда распространила коммерческую деятельность на ближайшие города, а потом и за пределы региона и даже за границу.

Последний раз Матрена Иосифовна видела племянницу с мужем на похоронах дочери Сталины, которая так «достала» своими выкрутасами, что Матрене Иосифовне стало легче на душе, как будто бы сняли камень с сердца, но для приличия делала скорбное выражение лица и даже выдавила слезу.

Иногда, когда сердце давало звонки, вспоминала племянницу, а как сердце отпускало, творческая коммерция захватывала ее с головой. В последнее время, нуждаясь в честных помощниках, все-таки решила привлечь Марксину и ее мужа к делу, после командировки.

Мудаковы, в отличие от Матрены Иосифовны, пролетели как трусы над баней: Сергей вкалывал на дядю, а Марксина, отказавшись челночить, осталось верной своей профессии педагога. Она с пионерского возраста активно помогала воспитывать мальчишек-шалунишек, была палочкой-выручалочкой на показушных уроках, доносила на нерадивых, а дети за это обзывали ее ябедой. Учеба трудно давалась Марксине, и поэтому гранит наук брала мягким местом. Зато заработала характеристику-рекомендацию для поступления в вуз, но поступить не хватило мозгов, и поэтому пришлось ограничиться педучилищем, лишь бы не вкалывать на производстве.

За примерное поведение (на ее девственность никто не покушался) и активное участие в комсомольской работе (а что ей оставалось делать?) Марксину приняли в партию. Приняла коммунистическую догму и выросла в фанатичную коммунистку. Ее разоблачительной критики побаивались местные коммунисты (а кто без греха?) и, избрав партсекретарем школы, выше хода не давали и зеленый свет карьере не включали, несмотря на старания Марксины, прорваться в партийные боссы.

Живут Мудаковы в двухкомнатной «хрущевке», оставшейся им после родителей Марксины. Детей не имеют. В молодости не хватило денег, чтобы «купить» ребенка, откладывали на потом, а позже решили не пускать нищету на свет, коль не сумели выбиться «в люди».

...............................................................................................................................................................

Сергей, выслушав информацию о Матрене Иосифовне, высказался: «О, да твоя тетка крутая! А ты, выходит, ее единственная наследница?».

Так получается, – подтвердила Марксина.

Ты ее любишь? – поинтересовался Сергей.

Что бы я ее любила? После смерти мамы не роднились.

А где она живет?

Как станет светлее, поедем к ней в гости. Может, и правда ее замучили, но вернее всего, нас шантажируют. Ведь охрана у нее – не подступишься.

Хорошо бы замочили твою тетьку-Мотьку, – сорвалось с языка Сергея.

Марксина ужаснулась: «Сергей, до чего ты докатился! Как тебе не стыдно? Моя тетя! Ты не имеешь права так говорить!»

Надоело слушать коммунистические заморочки! Выкинь их из головы в окно, – огрызнулся муж, – а то в нищете помрем.

Сергей попал в небо пальцем, и Марксина замолчала.

Как только рассвело, Мудаковы, скромно позавтракав, пришли к гаражу. Сергей завел допотопный запорожец для инвалидов отечественной войны, который достался жене от дедушки и, усевшись в него, поехали в гости к богатой тетке.

Приехав на городскую квартиру тетки, звонили ей, пока из соседней квартиры не вышла соседка по лестничной клетке и не подсказала, что Матрену Иосифовну давно не видела и не знает, где ее искать.

Ну, что дальше будем делать? – спросил Сергей, когда залезли в салон автомобиля.

Возможно, она на даче. Когда был живым мой папа, брал участок, а тетя помогала ему строиться. После смерти папы участок отошел тетке. Ты же не захотел в земле копаться, а зря, сейчас на базаре все так дорого стоит, – упрекнула Марксина.

Я в детстве в земле наковырялся на всю оставшуюся жизнь, – ответил Сергей.

Запорожец, в шутку названный хозяином «броневичком», обращая на себя внимание прохожих и водителей, с ревом шустро покатил за город.

Марксина, как ты распорядишься наследством? – заинтересовался Сергей.

Не говори в настоящем времени, все это вилами писано. Не дели шкуру не убитого медведя.

А все-таки?

Сразу не скажу. Ведь нам так много нужно. Мы почти нищие. Конечно, оделась бы как манекенщица, а то совсем обносилась. Даже сменных трусиков нет. Уже многие со мной не здороваются, а бомжи за свою принимают.

А я положу в банк свою долю под большие проценты или скуплю акции нашей конторы. Все конторские желваки раззявят. Буду жить на проценты, как рентье.

Марксина засмеялась: "Сережа, не рентье, а рантье. Тебя быстро околпачат. Ты же технарь, а они ого-го, еще при Советской власти начинали бизнес, как моя тетушка.

Да ну, – обиделся Сергей и надул губы – толстые, как вареники.

За разговором приехали на дачный район. С тех пор, как последний раз тут были Мудаковы, ландшафт сильно изменился: вместо скромных домиков и сарайчиков выросли словно грибы после дождя коттеджи в амбициозном стиле, с претензией на замки и виллы. Крохотные шестисотки превратились в настоящие усадьбы, называемые модным словом «фазенды».

Воо сколько настроили! И откуда деньги берут? – удивился Сергей.

Берут, а нам не дают, – пошутила Марксина.

А где теткина фазенда? – спросил Сергей и остановил машину.

Марксина вышла из машины и, внимательно осмотревшись, заметила приметное высокое дерево, а около него сарайчик, который построил ее отец, когда был живой. Подъехали к фазенде тетки.

Матрена Иосифовна, оттеснив дачников, обнесла фазенду высоким забором. Фруктовые деревья, посаженные еще родителями Марксины, разрослись и одичали. Территория усадьбы была в стадии строительства. Ворота оказались закрытыми на замки и засовы.

Вот это круто! Целый дворец отгрохала! Замочили бы твою тетку Мотьку, мы бы тогда зажили!

Марксина не стала воспитывать мужа. В подсознании желала, чтобы такое случилось. Сергей заметил кнопку звонка и нажал ее.

Железная дверь коттеджа открылась, и вышел кособокий парнишка – сразу видно – наркоман. В руках держал книгу в ярком аляпистом переплете. Боком подплыл к воротам. Голова его моталась в такт шагам.

– Кто такие? – у ворот спросил он.

– Мы родственники Тети Моти, – ответила Марксина.

– Я тоже. А ты не базарь, – не поверил конкурент.

– Открывай, а то перелезу через забор, фонарей наставлю, – пригрозил Сергей.

Ну зачем так сразу, Сережа, – сказала Марксина.

Не гони! Не наезжай! – возмутился хлюпик, однако начал возиться с замками и засовами. Наконец-то открыл ворота.

Тачку поставьте на стоянку. Доллар за час. – Показал книгой на засыпанную гравием площадку.

Поставив автомобиль на площадку, Мудаковы прошли к парадному крыльцу коттеджа.

Ты кто такой и что тут делаешь? – спросила Марксина.

Я Шурик. Племянник Матрены Иосифовны. Она уехала по делам, а мне поручила охранять виллу за десять баксов. Это хорошо для студента-медика.

Фу-ты ну-ты, – думала Марксина, внимательно присматриваясь к конкуренту и старалась вспомнить свалившегося как с луны родственника, потому что его черты казались знакомыми.

Зашли в просторную гостиную называемую холл, который оказался заставленным большими и маленькими ящиками. Среди них стоял длинный семейный стол, рядом роскошный диван и несколько табуретов. С холла видна была лестница на второй этаж.

Кто ты такой? – настороженно спросила Марксина.

Я незаконнорожденный сын Матрены Иосифовны, – назвался соперник.

Кто знает, может быть и так. Ведь у всех Кошмаровых квадратный подбородок и лошадиные зубы.

Как ты это докажешь? – спросила Марксина.

Соперник на наследство замялся.

Таких, как ты, много найдется, – сказала Марксина.

Еще есть. Кити! Кити! – позвал Шурик.

Лечу я, лечу! – отозвалось с верхнего этажа и к ним спустилась молоденькая, почти ребенок, девочка в короткой и грязной с темными подтеками ночнушке. Волосы ее, соломенного цвета, сбились в кубло на маленькой голове и, закрывая бледное отрешенное лицо, свисали колтунами. Она размахивала руками и кричала в перерыве между приступами смеха: «Лечу я! Лечу!».

Она внучка Матрены Иосифовны, знакомьтесь, – назвал ее Шурик. – Присаживайся на веточку, птичка моя!

Еще одна конкурентка за наследство тетушки брякнулась на диван рядом с Марксиной. Марксина, брезгливо поморщившись, встала и отошла с дивана, потому что от Кити несло как от помойки.

Сергей с любопытством рассматривал родственницу.

Что ты уставился на нее? Прости господи, что ли не видел? – заревновала Марксина.

А где бы я видел таких? – ответил Сергей. – Таких раньше не было.

У нее вавка в голове с рождения. Я лечу ее, подкармливаю таблетками и ставлю уколы, – объяснил Шурик.

Пошел ты отсюда вон, вместе со своей наркоманкой! Развели тут притон! – возмутилась Марксина.

Не наезжай! Не гони! Потише на поворотах. Мы тоже наследники. Если будешь наезжать, вызову ментов с палками, – пригрозил Шурик.

Сергей разозлился и полез с кулаками на него, но Марксина одернула мужа: «Сережа, прекрати. Они по-своему правы».

Сергей успокоился, Шурик идиотски улыбался, а Кити продолжала летать по холлу и кричать: «Лечу я, лечу!»

Когда Мудаковы сели в автомобиль, расстроенный Сергей спросил: «Ну и родственнички. Что будем делать дальше?»

А ты как думал? На такое наследство много желающих найдется. Нам предстоит борьба, возможно, и с кровью. Чтобы опередить их, нужно найти тело тетки и законно похоронить. Будем ждать звонка.

II

На следующий день Сергей зайцем поехал на бесплатную работу, потому что денег на проезд не имел. Марксина же позвонила в бухгалтерию гороно. Бухгалтер ответила, что трансферта в ближайшем будущем не ожидается, а учителя собираются на площади перед мэрией на пикетирование.

Пикеты, забастовки, голодовки – нормы для рыночной экономики – казались Марксине дикостями, ибо пока не созрела, чтобы требовать свое и, как многие граждане, демократию понимала по-совдеповски. Марксина собрала по карманам последние монеты, на базаре купила полбулки самого дешевого хлеба. Надеясь, что муж получит зарплату, ждала его возвращения с работы.

Поздно вечером Сергей пришел пьяным, что раньше с ним случалось только после полученных премиальных. Он был на взводе и материл всех: от ворюги-директора до президента. Зарплату не выдали, мало того, отправили в отпуск без содержания.

Пока выговаривался муж, Марксина благоразумно молчала, чтобы злоба жизни не выплеснулась на нее, не подливала масла в огонь гнева.

Разрядившись от злости, Сергей завалился спать. Марксина (впервые в жизни) проверила карманы мужа. Нашла тринадцать рублей монетами. Разрезала полбулки хлеба пополам, вскипятила воду. Съела свою пайку. От голода сон не брал.

Стоя у окна, смотрела на улицу, по которой катилась бесконечная вереница автомобилей и суетились люди, словно потревоженные муравьи. Марксина думала – как жить дальше, и подсознательно, под влиянием голода, криминальные мысли рождались в голове и утверждались вопреки годами сложившейся морали. От резкого звонка вздрогнула. Тревожное предчувствие сдавило сердце. Затаив дыхание, подняла трубку телефона.

Ну, дождались? Собирайте сто баксов, и тетя Мотя, в гробу и белых тапочках, ваша. Приезжайте хоронить на нашу фазенду вечером и не вздумайте обращаться к ментам. Там наши братки. Если выхлопочете наследство, не отстанем, будем «доить».

Голос рекетера, несмотря на то, что он преднамеренно картавил, послышался Марксине знакомым, но известие о гибели тетушки ошеломило Марксину настолько, что дурная весть заглушила подозрение. Потрясенная неожиданным поворотом, не смогла ответить. А когда взяла себя в руки, попыталась разбудить мужа, но он не проснулся. Всю ночь, стоя у окна, не сомкнула глаз. Уже привыкла жить бедно и, не надеясь на лучшее, боялась неотразимо надвигающейся нищеты, а сегодня – ах, это вдруг! Нашей жизнью правит господин случай.

Для Марксины засветился лучик надежды в черной дыре, под названьем жизнь, но какой ценой! Марксина, как все люди вне властных структур, не привыкла эксплуатировать и добиваться успеха и благополучия в жизни на несчастье, тем более, на смерти других, но мало-помалу ее «закомплексованность» под действием сложившихся обстоятельств, трансформировалась в животные инстинкты выживания пещерного сознания.

III

Убедившись, что Мудаковы уехали, Шурик, закрыв ворота на засовы и замки, вошел в гостиную. Кити тут не было. Поднялся на второй этаж и вошел в комнату, в которой обитал с Кити. В пустой комнате на старом протертом топчане, совершенно голая, улыбаясь во сне счастливой болезненной улыбкой, спала Кити.

Шурик жаждал наркотиков. Долго шарил рукой под топчаном, прежде чем нашел шприц. Из-под подушки достал упаковку ампул, дрожащими руками наполнил шприц. Не мог попасть себе в вену и от этого злился, а уколовшись, повалился на топчан рядом с Кити. Отрешенно глядя в потолок, помутневшими глазами с неестественно сузившимися зрачками лежал несколько минут. Затем приподнялся и вылупился мутными глазами на Кити, как бы не узнавая ее. Будто что-то вспомнив, наполнил шприц из другой ампулы, схватил тонкую, как прутик, руку Кити и прижал ее к топчану. Никак не мог попасть иглой в синенькую малозаметную жилку, и исколол всю руку от ладони до локтя. Кровь сочилась из исколотой руки и на топчане натекла лужица. Кажется, попал в вену. Кити вскрикнула и дернулась. От процедуры Шурик устал, как будто выгрузил вагон на студенческом колыме.

Некоторое время лежал рядом с Кити, повернув голову к ней, и идиотски улыбался. Вдруг она очнулась и закричала: «Лечу я! Лечу!».

Обрадовавшись ее пробуждению, Шурик попытался овладеть Кити, но не было сил, хотя желание сжигало его. Прийдя в ярость, схватил племянницу за горло и начал душить. Кити завертелась под ним, словно змея на костре. Это сильнее возбудило Шурика, хотя Кити хрипела и язык вывалился изо рта. Шурик чем сильнее давил ее горло, тем испытывал большее удовольствие и душил до тех пор, пока не испытал оргазм.

Очнувшись глубокой ночью, Шурик попытался привести племянницу в чувства, но Кити не подавала признаков жизни. Испугавшись за содеянное, взял Кити на руки и вынес из коттеджа.

Порывистый ветер нагибал деревья дугой, шумела листва. Дождь, то лил как из ведра, то внезапно затихал. Синие вспышки от молний вырывали из темноты черный силуэт коттеджа и раскачивающиеся деревья. Тревожно каркали вороны. Шурик, спотыкаясь в темноте, принес Кити к заросшим травой кустам. Положил ее под куст, и, забросав прошлогодними, еще не сопревшими листьями и мусором, вернулся в коттедж, вошел в комнату и, приняв дозу, вернулся в мир иллюзий.

Кити пришла в себя от холода, дождь лил как из ведра. Мозги пронизывали тысячи игл. Тошнило так, что выворачивало внутренности. Мышцы дергались. Вылезла из кучи мусора и на четвереньках доползла до забора. Цепляясь руками за сетку и упираясь пальцами ног в ячейки, перелезла через забор. Ломка стала невыносимой. Казалось, что горит в аду. Яркий свет от автомобильных фар ослепил Кити. Сознание выключилось.

Между тем, Мудаковы не теряли время: Сергей отвез жену в гороно выбивать отпускные, а сам приехал на работу. В месткоме рассказал о несчастье и попросил материальной помощи на погребение тети. Пожилая предместком подсказала Сергею написать заявление на помощь, а пока она будет «проталкивать» просьбу по кабинетам и коридорам власти, посоветовала пробежаться по цехам и «нашкулять» кто сколько даст.

К удивлению Сергея (хоть в этом повезло) ему выдали часть зарплаты и пособие на похороны. Довольный щедростью предприятия, заехал в гороно за женой. Марксине тоже, по случаю смерти тети, выплатили отпускные и пособие. На радостях Мудаковы пообедали в ресторане, в банке обменяли рубли на доллары и, довольные удачей, поехали на фазенду Матрены Иосифовны, то бишь тети Моти.

Летний день для приморской местности был необыкновенно солнечным. От повеселевшего на ярком солнышке города, от долгожданного тепла, от надежды разбогатеть у Мудаковых поднялось настроение, которого уже давно не испытывали: Сергей шутил и сыпал анекдотами, Марксина смеялась, как будто ехали не прощаться с тетушкой, а на веселый пикник. Только когда подъехали к воротам фазенды, Марксина опечалилась, да и Сергей замолчал.

Как только Сергей нажал кнопку звонка, сразу же дверь коттеджа открылась и к воротам, раскачиваясь, словно пьяный, подбежал Шурик. У него была ломка и от нее его трясло и корежило.

Где баксы? – торопился уколоться он.

А тебе какое дело? Почему суешься в чужие дела? – не поняла его Марксина.

Я посредник. Ночью привезли тетку и наказали, чтобы вы отдали зелень мне.

Врешь ты, гнида, – не поверил Сергей.

В натуре. Будете ее смотреть? Разделали ее, отбивная со сковородки, – нагонял жути Сергей.

От его цинизма у Марксины на душе заскребли кошки. Она не знала, что так это обернется, и сейчас сожалела, что не принимала меры для спасения тетушки и чувствовала себя соучастницей преступления.

Ты думаешь, что мы лохи? Вуу, – Сергей замахнулся кулаком на наркомана, но, оглянувшись на жену, схватил его за локоть и затащил в коттедж.

Марксина не решилась свидетельствовать. Присела на ступеньки крыльца. Природа радовалась летнему теплу. Шум мегаполиса не долетал до этого укромного уголка. Деревья запущенного сада напоминали о родителях и первых радостях жизни. В воздухе витал аромат цветущего сада. Гудели пчелы. На разные голоса распевали птицы. Марксина пригрелась на солнышке, расслабилась от нервотрепки последних дней и задремала.

От матов, вырвавшихся их коттеджа, встрепенулась и, предчувствуя беду, зашла в коттедж: в гостиной, подражая каратистам, Сергей и Шурик обменивались пинками.

Прекратите, мужчины! Как вам не стыдно? Какое кощунство, драться около гроба! – начала воспитывать родственничков, а они продолжали «соревноваться».

Сергей изловчился и пнул Шурика так, что тот, громко пукнув, оторвался от земли и упал. Марксина быстро встала между ними.

Не смей убивать его! Скоро люди приедут, что мы им скажем?

Шурик поднялся с пола. Схватил табурет и бросил в Сергея, но тот успел увернуться. Табурет попал в гроб, который загудел, как барабан. Марксина вынула доллары из сумочки и отдала Шурику. Тот быстро схватил и, дрожащими руками, засунул в карман.

Где ключи от коттеджа и свидетельство о смерти? – потребовал Сергей и, подняв табуретку над головой, пошел на Шурика.

На крышке гроба, – ответил Шурик, пятясь спиной к выходу из коттеджа, но Сергей продолжал наступать.

Сережа, не надо! Не надо! – расплакалась Марксина.

Ну, блин, козел вонючий! Лох! Короче, ждите гостей! – злобно и бессильно кричал Шурик, улепетывая от крыльца.

Я вспомнила Шурика. Он сын двоюродной сестры тети Моти. Шурик учился в сельской школе и слыл вундеркиндом. Как закончил школу, поступил в мединститут, – «обрадовала» конкурентом Сергея жена.

Таких родственников много найдется. Тем паче, нужно было его замочить, – высказался Сергей.

Сережа, что ты говоришь! Это ужасно! Это не по-советски! – снова Марксина начала воспитывать мужа.

Сергей рассмеялся: «Выбрось ты эту дурь из головы».

Может быть, ты и меня убьешь за доллары или наследство, – расстроилась Марксина.

Сравнила член с пальцем. Разговор на эту тему портит нервную систему, – отшутился Сергей поняв, что зашел слишком далеко. – Скорее бы приехали мои товарищи по работе. Пойло привезут, закуску – все от производства. Пойдем на свежий воздух, – предложил он.

Мудаковы вышли на крыльцо. Из гнилого угла приполз туман. Солнце потонуло в серой мгле. С далекого моря тянуло сыростью. Собирался моросить мелкий противный дождь. Мудаковы рядом, словно ласточки на проводе, сидели на ступеньках крыльца. Сергей успокоился и ровно задышал. Марксина положила ему голову на плечо.

Дурачок! – примирительно сказала она.

В спальне есть тахта. Всю жизнь мечтал, да денег не мог накопить. Пойдем, обкатаем! – приспичило Сергею.

Ха, ха, ха, – засмеялась Марксина, – тащи до спальни.

Сергей поднял ее на руки, но в открытые ворота въехал микроавтобус. Мудаковы подумали, что приехали помощники, но дверца микроавтобуса отодвинулась и, вместо товарищей Сергея, вылезли уже чумной Шурик, долговязый тип и водитель, который стал около дверцы.

Ну что, лохи, дождались? Принимайте гостей, – закричал Шурик и начал выделывать угрожающие движения и гримасничать.

От страха душа Марксины ушла в пятки. Не шевелилась, словно ее заморозили. Смотрела на подонков с дозревшими физиономиями и не отрывала взгляда, будто загипнотизированная удавом обезьянка. Не поняла, как очутилась в холле. Рядом стоял Сергей. В дверь бешенно колотили и за дверью орали: «Открой, лох! Все равно замочим!» Камерная дверь коттеджа выдерживала натиски «гостей». Бандиты настолько увлеклись, что не заметили подъехавшую микражку с товарищами Сергея.

Атас! Атас! – увидев их, закричал водитель и запрыгнул в автомобиль, подельники тоже, но Шурик не успел: водитель дал газу до отказа, мол, не наша проблема.

– Серый, открой, это мы. Они смылись! – громко раздалось за дверью. Сергей, открыв дверь, вышел на крыльцо и со всей силы пнул Шурика. Тот упал. Трупом лежал несколько минут. Пошевелился, встал на четвереньки, вытер залитое кровью лицо. Подслеповато щурясь, разглядывал окружающих. Сергей, подойдя ближе, с подскоком пнул в лицо.

Марксина видела, как племянник, оторвавшись от земли, упал, и, катаясь по земле, заорал, будто с него сдирают три шкуры. Марксина хотела крикнуть, чтобы муж прекратил убивать Шурика, но делить наследство не хотела. Конечно, жалко племянника, но такова жизнь. Шурик уже не подавал признаков жизни, а Сергей с остервенением продолжал пинать его.