Текст книги "Подозрительная труба, Логика и Пунтиллятор Шмульдерсона"

Автор книги: Александр Шленский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Можете снять Ваши комбинезоны и расслабиться. Встроенный анализатор не обнаружил у вас патогенной микрофлоры.

Мы с Валерой сбросили с себя душные комбинезоны и с облегчением вздохнули.

– Давненько не видел я живых людей – сказал дежурный, вглядываясь в наши лица – думал, что уже никогда и не увижу. Ужасно странно вы выглядите на мой нынешний взгляд. Хотя было время, когда и я выглядел точно так же. Впрочем, перейдем к делу. Как вы сюда попали?

Мы добросовестно рассказали о том, что с нами произошло. Дежурный выслушал нас, не перебивая, а затем сказал, обращаясь к тем, кто нас привёл:

– Я все время говорил, что научно-исследовательская группа сто семнадцатого яруса чересчур самонадеянна и проводит рискованные эксперименты. Особенно этот дробь двенадцать ноль семь тысяч тридцать пять. Этот Гарольд Брэкстон со своими подозрительными изобретениями. То они зачем-то сконструировали слонопаука, с картины Сальвадора Дали, потом залезли в средние века и реинкарнировали сознание какого-то известного философа в тело осла, украв его из Московского зоопарка. Но больше всего мне не нравилась эта труба. Я еще десять лет назад говорил им, что в один прекрасный момент к нам по этой трубе свалится какая-нибудь дрянь. И вот извольте – свалилось сразу двое живых людей. И что нам теперь с ними делать, ума не приложу. Если не найду никакого подходящего протокола, отдам их Брэкстону. По его трубе они к нам свалились, вот пусть он теперь и держит их у себя в исследовательском блоке и делает с ними что хочет, в пределах существующих протоколов… Можете идти – кивнул дежурный нашим провожатым и те быстро выкатились из кабинета на своих роликах. Дверь мягко вернулась на свое место.

– А Вы не можете просто выпустить нас отсюда обратно в Москву? – спросил я.

– Мы никому и ничего не будем рассказывать о том, где мы были и что видели. – сказал Валера – Можем дать любую подписку.

– Не в этом дело. Дело в другом. Куда, извините, мы Вас отсюда выпустим? Мы никого не держим силой. Просто отсюда, из этой системы никого нельзя выпустить физически.

– Как никого? Почему нельзя?

– Потому что выпускать некуда.

– Как некуда? А что находится вокруг системы?

– Вокруг системы находится тройная синфазная оболочка из сверхвысокотемпературной кристаллической плазмы, способная выдержить напор протуберанцев хроносинклатической инфандибулы любой мощности.

– А что вокруг этой оболочки?

– В том то и дело, что абсолютно ничего. Только временные вихри.

– А где он вообще находится, этот ваш Пунтиллятор Шмульдерсона?

– Я ведь уже объяснил, что нигде. Он не находится ни в обычном времени, ни в обычном пространстве. Именно поэтому, попав в Пунтиллятор Шмульдерсона, уже нельзя вернуться обратно в же самое место и в то же самое время.

– А что это вообще такое?

– Пунтиллятор Шмульдерсона – это сложное инженерно-физическое сооружение. Впрочем, мы говорим с Вами не о том, о чем следует. Я прежде всего должен задать вам вопрос: желаете ли Вы стать бессмертными в ближайшие несколько часов? Это крайне упростило бы все и для Вас и для нас. Для этого Вам надо всего чуть-чуть: пересилить глупый, нелепый страх перед смертью. Вам надо умереть и пройти через ряд процедур. Через четыре часа, которые Вам покажутся долей секунды, Вы уже будете сидеть в очередной группе новоприбывших, как полноправные обитатели сектора Эйч, и Вам будут давать первые ознакомительные инструкции.

– А чем вы занимаетесь? Что у Вас тут за жизнь? – спросил Валера.

– Да нет тут у нас никакой жизни! Ну, в том смысле как ее понимают живые люди. Мы обладаем сознанием, но биологически мы мертвы. Поэтому мы не живем. Мы ведем размеренное и рациональное существование бессмертных существ. Мы несем службу, каждый в соответствии со своей специализацией, думаем, общаемся между собой, а также проходим периодические процедуры.

– А какие это процедуры?

– Прежде всего, это рестандартизация препарата в персональной капсуле Стьюти. Затем – нормированное воздействие на психические функции средствами электронной трансмолекулярной калибровки волновых составляющих индивидуального сознания. Кроме того, имеется четыре обязательных базовых периодических процедуры: электрошок, электросон, электросмех и электрооргазм. Дело в том, что постбиологические существа не могут испытывать ни чувства боли, ни чувства юмора, ни чувство удовольствия любого вида, как это могут делать живые организмы. Они также не могут самопроизвольно погружаться в сон. Поэтому нам приходится модулировать эти психические процессы искусственно, чтобы удерживать нейропсихические параметры в пределах стандартных значений. Впрочем, к этой особенности можно привыкнуть очень быстро. Я бы очень рекомендовал Вам согласиться, тогда мне не придется тратить времени и искать нужные протоколы, собирать межсекторный совет и так далее. Ну как? Согласны?

– Мы все же предпочли бы остаться в живых, – сказал я.

– Да-да, по возможности, – добавил Валера.

– Ах, как эти живые цепляются за жизнь! Ну хорошо. Я запущу систему электронного поиска документов, может быть найдется нужный протокол.

Дежурный забарабанил пальцами по клавиатуре компьютера. Компьютер немного подумал и пискнул в ответ.

– Итак, специального протокола по поводу проникновения живых людей в Пунтиллятор Шмульдерсона не обнаружено, – подытожил дежурный. – Будем использовать протокол номер одиннадцать «Решение спорных ситуаций» часть три, пункт семь. Это как раз то, что нам нужно. При расхождении мнений при дискуссии, в отсутствии иных регламентирующих протоколов, мнения нумеруются по порядку, начиная с единицы, и запускается генератор случайных чисел в рамках полученного числового отрезка. После выпадения случайного числа, необходимо принять мнение, соответствующее по номеру выпавшему числу, и в дальнейшем придерживаться только его. Итак, решим вопрос, не откладывая. У нас всего два мнения. Мое мнение – немедленное умерщвление и посмертная обработка. И ваше мнение – сохранение Вас в теперешнем состоянии. Соответственно, единица и двойка. Сейчас мы запустим генератор случайных чисел.

– Не верю я вашему генератору, – угрюмо сказал Валера. – Лучше подбросим монетку.

– Ну что же, помнится, среди живых действительно практиковался такой метод. Хорошо, подбрасывайте Вашу монетку.

Я вынул из кармана металлический рубль слегка дрожащими руками:

– Орел – жизнь, решка – смерть, – сказал я, чуть дыша от напряжения, и подбросил монету в воздух.

Монета сверкнула в воздухе и брякнулась об пластиковый пол. Мы склонились над ней. Орел! Жизнь!! Уфф! Я вытер пот с лица. Валера с облегчением вздохнул.

– До сих пор не могу понять, почему живые так держатся за жизнь, – задумчиво произнес дежурный. – Страх, пот, масса страдания… Я специально поставил маленький эксперимент. На самом деле, протокол существует, и это протокол номер один, и этот протокол в числе прочего гласит:

…в Пунтилляторе Шмульдерсона больше никого не убивают, потому что в нем больше некого убивать.

– Ваше падение в трубопровод Брэкстона не было предусмотрено протоколом номер один, потому что трубопровод появился сравнительно недавно, а протокол номер один – это самый старый протокол в системе. Никто не собирался Вас умерщвлять насильственно, но мне было интересно посмотреть на реакции живых людей, когда им предлагают не смерть, не страх с болью и вечное забвение, а безболезненное забытье и быстрое воскрешение навечно. Другими словами, превращение в бессмертных через смерть. Оказывается, даже в этом случае живые люди боятся и потеют от страха. Поэтому мы всегда имеем дело только с мертвыми. Должен Вам сказать, что сам я – один из старейших призраков в этом замке, и я принял смерть добровольно, поверив Рафаэлю Надсоновичу, когда проект только зарождался. Надо быть смелее, уважаемые!

Я собрал всю волю, чтобы не бросится на дежурного с кулаками за его подлый эксперимент с использованием нас вместо морских свинок, но вместо этого спросил:

– А кто такой этот Рафаэль Надсонович?

– Рафаэль Надсонович Шмульдерсон – это гений, перевернувший представления о времени и о смерти. Это первый в истории бессмертный человек, сделавший себя Богом после смерти, главный архитектор системы, автор и руководитель всего проекта по воскрешению мертвых и дарованию им посмертной вечной жизни в виде постбиологических существ в системе, обладающей неограниченными ресурсами.

– А что если человек не желает воскресать, если он не хочет бессмертия, если оно ему в тягость?

– Эта возможность также предусмотрена. По окончании всех начальных процедур и появлении стабильного трансмолекулярного сознания у вновь прибывшего, ему задается вопрос, желает ли он пребывать в своем нынешнем состоянии или чувствует себя не готовым к бессмертию и предпочел бы отказаться от данного ему постбиологического сознания и раствориться в вечности. Отказы принимаются согласительной комиссией, и в случаях, когда не удаётся убедить новоприбывшего сохранить сознание, отказ фиксируется в регистрационный файл, после чего сознание безболезненно дезинтегрируется, а освободившийся препарат используется как реципиент сознания других людей, тело которых было сильно повреждено в момент смерти и не может быть использовано для создания качественного препарата. У нас ничего не пропадает. Вы наверное сейчас испытываете голод. Мы будем насыщать Ваши организмы чистейшими белками, нуклеотидами, витаминами и всеми прочими компонентами, полученными из органов и тканей, непригодных для создания препаратов и дезинтегрированных на основные компоненты.

– Вы что, мертвечиной нас кормить собираетесь? – хрипло спросил Валера. Его горло стянул спазм страха и отвращения.

– Да нет, мы вообще не собираемся Вас ничем кормить. Мы поместим Вас в капсулу Стьюти, настроим ее на Ваш биологический стандарт и будем его поддерживать. Капсула настраивается на любые параметры.

В это время на столе мелодично зазвучал один из телефонов, стоявший поодаль от других. Дежурный взял трубку, послушал и ответил трубке:

– Хорошо, я распоряжусь, доставят, но желательно было бы отсрочить встречу на десять часов. Им необходима рестандартизация немедленно. Легкие, но многочисленные физические травмы, уровень глюкозы в крови понижен, сильный психологический стресс, видно прямо на глаз. Что поделать, это же несовершенные живые существа, скоропортящийся товар. Короче, в данный момент нормальной беседы не получится.

Затем дежурный поднял другую трубку и сделал какие-то краткие распоряжения вполголоса по-английски.

– Сейчас Вас отвезут в лабораторию Брэкстона и займутся Вашей рестандартизацией.

– Что это значит? – подозрительно спросил я.

– Да то, что, говоря языком живых людей, на Вас смотреть тошно. Побитые, оцарапанные, потные, злые, бледные и испуганные. Ладно, через десять часов будете свеженькими и бодрыми.

В это время дверь в кабинет открылась, и мы увидели на входе маленький транспортер, на котором были установлены два округлых футляра, похожих на красивые заграничные гробы.

– Полезайте в контейнеры, Вас сейчас отвезут в научно-исследовательский отдел. После рестандартизации Вам предстоит аудиенция у Рафаэля Надсоновича. Он Вами заинтересовался, хочет побеседовать. Вероятно, он, также как и я, давно не видел живых людей. Не пугайтесь и не волнуйтесь. Рафаэль Надсонович, конечно, также мертв, как и мы все, но тем не менее в некотором смысле он и поныне, как говорится, живее всех живых. Наш Рафаэль Надсонович – это самый человечный человек во всей системе.

Мы тем временем залезли в металлические гробики, отделанные изнутри мягким упругим пластиком.

– Желаю успеха. Закрывайте контейнеры и отправляйтесь.

Последние слова предназначались уже не нам, а водителю транспортера. Крышка моего контейнера мягко щелкнула, и я почувствовал, как внутрь подается кондиционированный воздух. Ехали мы минут двадцать, и от усталости я успел вздремнуть, к тому же в контейнере было абсолютно темно. Неожиданно я очнулся от того, что кто-то железной хваткой ухватил меня за плечи и поволок куда-то назад. Я попытался сбросить со своих плеч бесцеремонные руки грубияна, но обнаружил, что это не руки, а рычаги какой-то машины. Немедленно в меня вцепилось еще с десяток рычагов, которые стали стаскивать с меня все предметы моего туалета по очереди, держа мое бренное тело на весу. Затем рычаги потащили меня куда-то назад и в сторону и плюхнули в теплую липкую жидкость с неприятным запахом. Одновременно на меня навалилось что-то тяжелое, с такой силой, что я выдохнул и больше совсем не смог дышать. В висках у меня застучало. В это время что-то больно впилось мне в шею и не отлипало. Тяжесть отпустила мою грудную клетку, но в этот момент какая-то мерзость присосалась к моему рту, плотно как загубник акваланга, и по этому загубнику стала поступать в рот жидкость. Я захлебнулся и мучительно закашлялся, стараясь не дышать, но жидкость все прибывала, и я стал булькать и тонуть, как когда-то в детстве на речке, в деревне. Тогда дедушка вовремя успел вытащить меня из речки. Теперь дедушки рядом не было. Я не вытерпел и набрал полные легкие жидкости со вдохом, который я уже не мог подавить. В этот момент какая-то труба с силой воткнулась в мой задний проход. Было очень больно и противно. Я дергался, пытался орать, но вместо этого булькал и давился жидкостью, набирая ее в легкие все больше и больше. Мне было ужасно неудобно. Рычаги цепко держали мои руки, ноги, таз, шею и голову, так что я был распялен и полностью обездвижен. Что-то по-прежнему больно впивалось в мою шею. В задницу как будто вставили кол. Но как ни странно, я был жив. Через некоторое время я обнаружил, что я совсем не дышу, и тем не менее, не задыхаюсь. Потом мне неожиданно стало несколько легче, даже как бы комфортнее, хотя ничего не изменилось в моем положении. Что-то изменилось внутри. Наконец я понял, что именно изменилось. Я почувствовал приятную ломоту, идущую по жилам и радостное облегчение в голове, как будто выпил стопарь хорошей водки и закусил хрустящим огурчиком. Рычаги и металлическая пиявка в шее отошли на второй план. Прошло некоторое время. Капсула (то, что я был в капсуле, я не сомневался) мерно гудела, жидкость булькала. Я снова ощутил изменения в своем состоянии. Определенно, мне стало еще лучше. Видимо капсула ввела в мой организм еще стопарик. Я стал напряженно думать о том, как было бы хорошо, если бы капсула не жадничала, а влила в меня граммов триста водки и дала расслабиться по-человечески. Капсула сердито зажужжала, когда я об этом подумал.

– Ну хоть стакан, железка проклятая! – подумал я с озлоблением.

Капсула снова зажужжала, но на этот раз жужжание было уже вроде бы как одобрительного тембра. Вскоре я почувствовал внутри себя просимый стакан, обмяк и окончательно расслабился. Мне стало совсем хорошо, рычаги перестали беспокоить, и я незаметно задремал, а затем отключился намертво.

Очнулся я от того, что мне в лицо ударил яркий свет. Я лежал в таком же контейнере, в котором нас отвозили в капсулу. Надо мной показалось бледное маскообразное лицо, и бестелесный голос произнес:

– Пожалуйста, просыпайтесь и выходите из контейнера.

Я легко поднялся и выбрался наружу. Чувствовал я себя просто великолепно, как будто был месяц на курорте и вел там исключительно здоровый образ жизни. Я быстро осмотрел себя: ни синяков, ни ссадин не было в помине. Есть не хотелось. Одежда на мне выглядела так, как будто она побывала в хорошей стирке или химчистке. Валера уже стоял рядом с транспортером и тоже удивленно оглядывал себя. Наш провожатый подошел к большой двери и прижал свой жетон к считывателю. Дверь плавно ушла вверх.

– Заходите, Рафаэль Надсонович уже ждет Вас. Я буду ожидать Вас здесь, в коридоре – сказал наш постбиологический провожатый.

Мы с Валерой одновременно вошли в дверь, которая плавно вернулась на место. Мы огляделись вокруг и обомлели. Нам показалось, что мы попали в кабинет Ленина в Смольном. Обстановка, так сказать, знакомая с детства по картинам и музеям. Стол, стулья, диван, старинный телефон. Но тот, кто сидел за столом, заставил нас обомлеть окончательно. Лысый человек поднял голову от каких-то бумаг и бодро сказал, мягко грассируя:

– Пгоходите, пгоходите, молодые люди, гаспологайтесь. Чегтовски гад Вас видеть у себя в кабинете. Сто лет не видел живых людей. Да и сейчас было очень непгосто выкгоить вгемя. Вы знаете, даже здесь в этом цагстве мегтвых полно сгочных, агхиважных дел, вопгосов, которых кгоме меня, никто не может гешить. Садитесь вот сюда, на диванчик, или на стулья, как Вам удобнее. Я действительно гад, ужасно гад Вас видеть!

– Здравствуйте, Владимир Ильич! – хором сказали мы с Валерой, не сговариваясь. – Вы живы?

– Разумеется, нет, – ответил человек с лицом, удивительно похожим на мертвое лицо вождя мирового пролетариата, которое я видел в Мавзолее. Неожиданно вождь перестал грассировать и сменил интонацию:

– В системе нет живых людей. Единственное исключение – это Вы, но и то ненадолго. Кроме того, я не совсем Владимир Ильич, я его сегодняшнее воплощение.

– В каком смысле, воплощение? – спросил Валера.

– Сейчас я расскажу Вам по порядку. Родители назвали меня Яков. Отца звали Нохум-Бэр. А меня записали в метрики Яковом Наумовичем. С этим именем я прожил всю свою юность, пока по дурости не вступил в РСДРП и не стал двойником Владимира Ильича. Я был похож на него как брат-близнец. Товарищи по партии это заметили, и от некоторых из них поступили соответствующие предложения. Вот так я стал двойником Владимира Ильича. Я всегда подменял его, когда надо было выступать перед народом или принимать ходоков, короче, когда охрана не могла обеспечить безопасность вождя. И я, знаете ли, неплохо справлялся. Кроме того, мне везло. Самым скверным приключением в роли вождя для меня было ввертывание лампочки Ильича в деревне Кокушкино. Лампочка тут же перегорела и лопнула, и раздосадованные крестьяне меня сильно побили и изваляли в свинячьем навозе. Владимир Ильич очень смеялся, слушая мой рассказ, но мне тогда было совсем не до смеха.

– А как же Фанни Каплан? – спросил я.

– Фанечка промахнулась. Разумеется, намеренно. Она же знала, что это буду я! Свои люди у эсеров вовремя предупредили. Фанечка очень ревновала меня к Владимиру Ильичу. А я его – к Инессе Арманд. Боже, какая это была женщина! Однажды она приняла меня за него… Но Фанечка – еще и мой дгуг Когда я не сильно занят, я пгиглашаю ее в гости, и мы пгинимаем электгосмех и электгооггазм с ней вдвоем. Знаете ли, дегжимся за руки, вместе смеемся, вместе кончаем, вспоминаем дни нашей геволюционной молодости, Владимига Ильича, штугм Зимнего… Иногда мы вместе принимаем электрошок, слушаем Аппассионату, держим друг друга за руки, вместе скорбим и мучаемся от боли, переживаем, вспоминаем трагические дни революции, погибших товарищей. Бывает, мы приглашаем в гости некоторых из них, если только они не заняты несением службы по своему ярусу.

– Кого это – погибших приглашаете? – удивился Валера.

– Да-да, конечно! Это же так романтично! Понимаете, их воспоминания о революции обрываются в день их трагической гибели, а мы рассказываем им, что происходило дальше. Для них зто – как роман с продолжением. Представьте, многие из них слушают нас с интересом. Правда, других это уже мало волнует, они теперь больше озабочены проблемами системы, порядками на ярусе. Тоже, знаете ли, дел хватает!

– А почему Вас называют Рафаэль Надсонович? – спросил я.

– Это все Владимир Ильич! Такой был проказник, такой противный шалунишка! Вы знаете, я любил его, не как вождя, и даже не как человека. Я любил его как мужчину. И вот как-то, держа его в своих объятиях, в пылу любви я признался ему, что обожаю картины Рафаэля и стихи Надсона. С тех пор Владимир Ильич меня никогда иначе и не звал. Он сделал это имя и отчество моей партийной кличкой. Он тоже по-своему меня очень любил. Хотя один раз хотел расстрелять. Ему вдруг почему-то показалось, что я изменяю ему с Дзержинским. Однажды Владимир Ильич пошутил, что когда-нибудь я буду выполнять последнее и самое важное задание партии – лежать вместо него в мавзолее, который когда-нибудь построят. Ой, он был такой шалунишка, такой озорник!.. Мы тогда очень смеялись, а вот представьте себе – ведь так оно и вышло!

– Рафаэль Надсонович, – сказал Валера, – если Вы находитесь здесь, то кто же тогда лежит в Мавзолее? Вы же не можете быть одновременно в двух местах.

– Конечно, не могу. В Мавзолее сейчас лежит постбиологический препарат, полученный из тела Владимира Ильича и дополненный фрагментами тканей, взятыми от других тел. Правда, у этого препарата почти отсутствует сознание. Ведь как Вы знаете, Владимир Ильич умер, уже потеряв речь, в состоянии полного слабоумия. Перед смертью он мог только слабо шевелиться, пускать слюни и мычать «Наденька». К сожалению, именно это состояние сознания и зафиксировалось в постбиологическом препарате, добиться большего нам не удалось. Зато теперь там лежит, так сказать, подлинник, первоисточник живого марксистско-ленинского духа. Но тем не менее, было время, когда на этом самом месте лежал я…

– А как? То есть, почему, зачем?

– Да очень просто. Я уже говорил, что болезнь было очень тяжелой и разрушительной, и когда Владимир Ильич умер в Горках в двадцать четвертом году, его тело в результате болезни было в таком жутком состоянии, что не годилось ни на препарат, ни уж тем более, на витрину самого важного магазина в стране. И тут Лев Давыдович вспомнил про меня.

– Троцкий?

– Ну да, он, кто же еще! Этот ёбаный Розенфельд! Конечно, чего проще – поймать Яшку Шмульдерсона, придушить, замариновать и выставить в Мавзолее! И придумывать ничего не надо. Что тут поделаешь? Я даже и прятаться не стал – все равно бы нашли. Так что я пошел на смерть сам и умер вслед за своим любимым императором, как китайская конкубина.

– И кто же Вас оживил, Рафаэль Надсонович?

– Меня не оживили. Я по-прежнему мертв. Мне вернули сознание. Получилось это совершенно случайно. То есть, абсолютно непреднамеренно. Моим телом занималась группа выдающегося биохимика Б.И.Збарского. Они работали с моим телом длительное время, изменяли параметры, ставили тысячи опытов. Одновременно шли работы по автономизации НИИ Мавзолея. Советское правительство отпускало на это огромные средства, поэтому на Мавзолее поднялась вся советская биохимия, биофизика и экспериментальная физиология. Затем были образованы секретные отделы. К тому времени я уже обладал сознанием и мог двигаться, но я лежал тихо, как мышка, и тщательно это скрывал. Сам Владимир Ильич, знаете ли, учил меня конспирации. У меня была великолепная память и при жизни, а после постбиологического пробуждения она стала абсолютной, эйдетической. Я слушал и впитывал знания, не подавая виду, что я могу видеть, слышать и двигаться. Таким образом, за несколько лет я выучил всю технологию и шаг за шагом узнал всё расположение системы. Я знал, даже, где находятся трупы политзаключенных, которые доставлялись туда для экспериментов. По ночам я потихоньку вставал и «оживлял» их тела в своей капсуле, а затем инструктировал их, как себя надо вести. Ведь мой стеклянный саркофаг, изготовленный командой Збарского, был прообразом современной капсулы, которую потом создал наш инженер Майк Стьюти. Редкий талант, эдакий матерый человечище! Но это было уже намного позже. А тогда по ночам я беззвучно метался по Мавзолею, как тень, и у меня в голове уже был четкий план, как использовать его автономию и превратить его в полностью автономную систему. Для этого надо было убить всех служащих и затем оживить их в капсуле. Никто даже не подозревал, что я могу ходить, видеть, слышать, держать в руках удавку и нож. Кстати, Вы любите корриду? Так вот, знаете, кто в ней самый главный? Это не матадор, не пикадор, даже не бык, а маленький невзрачный человечек, которого называют пунтиллеро. Он не делает ничего напоказ. Он подходит к быку незаметно и убивает быстро, как молния. Я стал таким невидимым пунтиллеро в своем Мавзолее. Медленно и верно я завалил всех быков в системе, а затем оживлял их в капсуле и включал в мою команду. В качестве постбиологических существ все они подчинялись мне беспрекословно. Когда все игроки в системе Мавзолея перешли в мою команду, я издал первый протокол, по образцу ленинских декретов. И этот протокол гласил:

Пунтиллятор Шмульдерсона отделяется от Советского государства и становится полностью автономной системой. Отныне в нем больше никого не убивают, потому что в нем больше некого убивать.

Вот так и получилось, что я в шутку назвал нашу систему Пунтиллятором. Шуточное название неожиданно прижилось. Система с тех пор разрослась просто неимоверно. Десятки тысяч филиалов, каждый состоит из тысяч ярусов, секций и блоков, не считая складов и рабочих полигонов. Наши физики перенесли систему из Москвы в какую-то межвременную дыру и оставили снаружи только заборники трупов – ЦПТ, по которым в систему продолжают поступать мертвые тела.

– А зачем Вам это надо? – спросил Валера.

– Как зачем? Вы что, смеетесь? Должен же я как-то исправлять то, что напортачил Владимир Ильич! Он обещал всему народу рай при жизни, а сам умер от сифилиса, оставив мне расхлебывать все свое говно! А я лежал в Мавзолее много лет и такого от народа наслушался! Что только обо мне не говорили, как только не обзывали. Козел и педераст – это еще самые безобидные слова! Я, в отличие от Владимира Ильича, никому ничего не обещал, но я пытаюсь обеспечить всем, кому имею возможность, приличное существование после смерти.

– А Вы уверены, что Вы идете правильным путем? – спросил я. – Владимир Ильич вот пошел другим путем, а в результате пришел не туда. Не нравится мне тут всё у Вас, если честно. Вымороченное существование. Всё искусственное, жуткое какое-то, мертвечина сплошная. Я бы лучше навсегда умер, чем вот так очнуться, Вы уж меня простите за прямоту!

– Вы знаете, батенька мой, спасибо Вам за Вашу замечательную, агхичестную кгитику! Что-то подобное я и ожидал от Вас услышать. Мы все тут, конечно, немножко пготухли. Но только я Вам сейчас в два счета докажу, что вся земная жизнь ничего не стоит, и настоящая жизнь начинается только после смегти. Во-пегвых, об этом же говорил Хгистос, имея в виду цагствие небесное, газве не так? Только где оно, это цагствие небесное, поди его поищи! А Пунтиллятог Шмульдегсона – вот он! Можно потгогать гуками. Готов к пгиему неогганиченного количества умегших. А умегшим, батенька мой, совегшенно все гавно, кто их поселит в гаю и даст их душам благодать – Иисус Хгистос, или добгый дедушка Ленин, или Яков Шмульдегсон!

– Хорошо, а Вы уверены в том, что сознание этих людей действительно восстанавливается? Может быть, после смерти сознание пропадает, а то, что Вы восстанавливаете у ваших трупов, не имеет к этому сознанию никакого отношения? – спросил я.

– Как это, не имеет? Восстановленная память хранит всю информацию обо всей предшествующей жизни, наши клиенты вспоминают даже то, что не могли припомнить, будучи живыми.

– Вот это и настораживает. – сказал Валера. – Ведь даже если они все вспоминают, то нет никакой гарантии, что все это вспоминают именно они, а не кто-то другой, искусственно образованный. В том смысле, что человек умер и навеки провалился в черную дыру, в небытие, а то, что Вы восстановили – оно думает, ходит, вспоминает, оно как бы выходит из той же точки, в которую вошел тот, кто умер, но оно не есть тот, кто умер. Тот, кто умер, тот умер навеки, и его сознание обрывается навек в этой точке, а затем из этой точки выходит чье-то совсем другое сознание. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Ну, полноте, батенька мой, я Вас прекрасно понимаю. Но ведь я не чувствую себя так, что я только что вышел из этой самой точки в момент постбиологического пробуждения. Я точно все помню, что было до того.

Я возразил:

– Конечно, Вы все помните, потому что тот, живой человек оставил Вам всю свою память. Но все Ваши слова и ощущения не могут доказать нам наверняка, что чувствует сейчас тот живой человек, которым вы были до своей смерти и постбиологического пробуждения. Может быть, он действительно сейчас чувствует то, что чувствуете Вы, то есть может быть, это Вы и есть, а может и нет. Может быть он так и провалился в небытие. Или может быть его сознание перешло еще куда-то, куда мы не знаем.

– Мы ведь только видим Вас и слышим Ваши слова, Рафаэль Надсонович – добавил Валера – Но каким образом то, что мы видим и слышим, может доказать, что сознание того прежнего Шмульдерсона не умерло, а вместо него не возникло новое сознание? Этого проверить никак нельзя.

– Почему же? Вы можете это проверить на себе лично.

– Мы бы предпочли этого не делать, – ответил я.

– Ну нельзя быть такими неверущими! Вот смотрите, когда Вам делают операцию под глубоким наркозом, и Вы приходите в себя, то это же все равно Вы. Ведь и в этом случае тоже есть точка входа и точка выхода, и течение Вашего сознания полностью прерывается. Но вы ведь не сомневаетесь, придя в себя, что это Ваше сознание, а не какое-то новое сознание, хотя за это время Ваше сознание вполне могло улететь в эту самую черную дыру, а потом, согласно Вашей теории, могло возникнуть что-то другое. Но ведь это не так, правда? После наркоза и полного перерыва в течении мыслей и ощущений, это же все равно Вы, это ваше сознание. Так почему после биологической смерти и последующей постбиологической регенерации сознания все должно быть иначе? Откуда у Вас такая уверенность?

У меня и вправду не было такой уверенности, все выглядело весьма логично, и я обескураженно замолчал.

– Лично я считаю, – продолжал теоретик и основоположник загробной жизни, – что вся жизнь есть не что иное как подготовка к бессмертному будущему в Пунтилляторе Шмульдерсона, и в этом заключается весь смысл жизни. Должны же откуда-то браться трупы! Сами понимаете, трупы на деревьях не растут. Труп должен родиться живым, вырасти, поумнеть, набраться жизненного опыта. С появлением нашей системы человечество в корне изменилось. Отныне человек рождается для вечности. А иначе зачем вообще рождаться на свет, набираться опыта? Чтобы однажды все это сгнило? Только Пунтиллятор Шмульдерсона придает человеческому существованию его конечный, великий и вечный смысл!

Человек с лицом вождя мирового пролетариата встал из-за стола и прошелся по кабинету, потирая руки:

– Вы знаете, молодые люди, я пожалуй, расскажу Вам поподробнее, как все происходило. Я сперва хотел бы вам напомнить некоторые вещи, которые должны натолкнуть вас на кое-какие интересные догадки. Помните, в каких годах происходили массовые сталинские репрессии?