Текст книги "Кощеевы земли"

Автор книги: Александр Самсонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Глава 2
ЧОКНУТЫЙ ОТШЕЛЬНИК

Полканы, к удивлению Акима, выжили. За два месяца из шевелящихся разноцветных комочков размером с кулак они выросли до размеров кошки и останавливаться не собирались. С питанием детенышей сложностей не возникло. Щенята ели все подряд, от молочных продуктов до сырого мяса. Не пренебрегали они и остатками пищи с хозяйского стола. Иной раз старик корил себя за проявленную на охоте слабость, но когда полканы с радостным писком подлетали к выставленным мискам с едой, сердце его смягчалось.

О том, что деревенский голова держит дома зверей из чужого мира, знали немногие. К счастью, люди они все проверенные, языки держали за зубами. Авторитет Акима сыграл решающую роль на совете старейшин, который был посвящен итогам охоты. Если у кого из глав родов и имелись сомнения в правильности действий бессменного лидера, то они не стали афишировать персональное мнение. Единственным, кто высказал неприятие поступка старейшины всех родов и попробовал убедить упрямого старика, стал подозрительный Алексей Феофанов, но он, к своему удивлению, оказался в одиночестве. После недолгого спора Аким грохнул кулаком по столу и объявил принятое решение окончательным.

Понятие корпоративности среди сельчан озвучивалось родовой клятвой и исторически сложившимися взаимоотношениями между родами. Решение, принятое Басановым, никогда и никем не оспаривалось. Все сидящие за столом прекрасно понимали, чем обязаны они потомку старых бояр в прошлом и тем более сейчас.

Это потом, оставшись один, Аким долго размышлял о правильности своего поступка и о том, что может повлечь за собой такое несвойственное для деревенского старейшины решение – ранее в «плен» кромешников не брали, их просто уничтожали на месте. Оставаясь вправе изменить в любой момент навязанное соратникам решение, старый боярин, может быть, так и поступил бы – чего греха таить, неизвестно, что вырастет из закромешних тваренышей, но какое-то внутреннее чувство нашептывало о необходимости сохранить чужеродные создания. Таким образом, родившиеся в чужом для себя мире, щенки зажили новой жизнью в просторном подвале дома Басановых. Мироновна встретила в штыки появление в доме непредсказуемых в будущем зверей, но Аким сурово на нее цыкнул, и та мгновенно замолкла. Спустя какое-то время дед заметил, что уже и сама хозяйка втихаря таскает лакомые кусочки красно-черным озорникам.

Теперь пришло время решать дальнейшую судьбу маленьких полканов. Подвал уже был мал для подросших животных, да и сами они стали более активны в играх и проказах. Проявляя необычную находчивость, шестилапые шкодники старались при первой же возможности выбраться из дома. Появление же на деревенской улице раскрашенных руконогих существ вызвало бы ненужные кривотолки или, скорее всего, их смерть от рук непонятливых в таких делах сельчан.

Сам Аким тоже неясно представлял, как содержать неизвестных науке животных. Надежда на подсказку Лесного Хозяина не оправдалась. Кощей в свойственной ему манере ушел от ответа, заметив при этом, что прокормить взрослую особь накладно для деревенского бюджета, а для двух экземпляров придется закладывать на зиму еще одну силосную яму или заводить дополнительную ферму. К счастью, звери ели все. О заведении еще одного хозяйства ради двух, пусть даже редкостных, зверушек Аким даже и думать не хотел.

Решение проблемы подсказал Палыч. Зайдя как-то к Басанову, старый егерь, разглядывая радостно цепляющихся за хозяйские ботинки щенков, вскользь заметил:

– Еще месяц, и они размером с овчарку будут.

– Нестрашно, – весело отмахнулся старейшина, почесывая полканов по загривку.

– Вот и я говорю, – согласился Палыч, – просто на Дальнем хуторе таким подвижным животным будет вольготнее и безопаснее.

Аким сразу же ухватился за эту мысль. Даже удивился. И чего такое простое решение не пришло в голову ему? Да, пора вывозить молодняк на новое место.

На дальнем хуторе практически безвыездно жил дальний родич Насты Филипп. Нелюдимый и чурающийся всякой цивилизации человек, окончивший в свое время Строгановское училище, считался завидным женихом во всех окрестных деревнях. Но на все увещевания охочих до ласки одиноких женщин он угрюмо отвечал, что рад жить вместе с любой работящей и не боящейся трудностей подругой, но избу свою не бросит ни за какие пироги. К сорока годам Филипп оставался одиночкой. Раз в месяц он приезжал в деревню к Насте, затаривался подготовленными родичами продуктами и товарами, а затем снова исчезал на своем хуторе.

Злые языки, в основном отвергнутых женщин, поговаривали, что отшельник занимается в лесной глуши незаконными промыслами и не хочет ни с кем делиться прибылью и секретами. Выслушивая очередную сплетню, Филипп равнодушно поводил плечами и предлагал сплетнице скрасить его нелегкий лесной быт. Первое время желающие появлялись, но больше месяца никто не задерживался. Жизнь без электричества в глухом лесу, твердое неприятие вообще каких-либо механических приспособлений в быту, за исключением велосипеда, на котором отшельник разъезжал по только ему ведомым делам, а также уверенность в правильности выбранного образа жизни подрывали любые чувства одиноких дам. Единственными гостями отшельника становились работники лесничества и охотхозяйства, иногда пользующиеся гостеприимством скучающего по вечерам хозяина. Ламбушане с усмешкой воспринимали добровольное затворничество нестарого и, в общем-то, неглупого человека, но ему не мешали. Раз человек сам выбрал такую жизнь – пускай живет. Для Акима не было тайной, что невозмутимый внешне и закрытый для всех остальных мужчина все же имел личную жизнь, но даже проницательный старейшина деревни не знал избранницы отшельника.

Расставаться со щенками Басанову не хотелось, и он оттягивал сроки, оправдывая себя множеством дел, не позволяющих съездить на хутор. И все-таки оказия получилась без его вмешательства.

Филипп появился в деревне нежданно, под вечер. Неторопливо закатив велосипед во двор Насты, он молча прошел под любопытными взглядами сельчан к дому Басанова. Удивляться было чему. Все прекрасно знали, что до дня традиционного приезда отшельника оставалось почти полторы недели, и только что-то чрезвычайное могло подвигнуть его на такой сбой жизненного ритма. Не дожидаясь приглашения хозяина, Филипп смело толкнул входную дверь и зашел к Акиму. Пораженные таким ходом событий, обыватели тревожно зашептались по углам, делясь разными предположениями.

Аким решил посвятить вечер подготовке к встрече с телевизионной группой, о которой его накануне предупредил глава районного самоуправления по телефону, и внезапный визит отшельника застал старика дома.

На стук входной двери Басанов среагировал спокойно, зная, что по пустякам его беспокоить никто не будет.

– Афанасьевич, – с порога заговорил Филипп, – у меня дело неотложное к тебе. Выслушай.

– Здравствуй, Филипп Иванович, – подчеркнуто вежливо ответил Аким. – Присаживайся, небось прямо с дороги, а в ногах правды нет.

Зарумянившийся от стыда посетитель скомканно поздоровался и тихонько присел на краешек предложенного табурета. И лишь убедившись, что хозяин готов его выслушать, начал сбивчивый рассказ. Смущаясь под строгим взглядом старейшины, он вывалил последние лесные новости, но до сути своего приезда дойти не Мог, запутавшись в мелочах. Аким понял, что за общими, ничего не значащими фразами скрывается большая беда, и пришел на помощь косноязычному собеседнику.

– Вот что, Иванович, давай по существу, – прервал старейшина словоизлияния гостя. – Ведь не для рассказов о своем житье-бытье ты прикатил на ночь глядя да еще в неурочный день. Говори сразу, что хотел сказать.

Филипп поперхнулся и без запинки оттарабанил:

– В лесу чужаки появились, но не люди. Сдается мне, что это оборотни или того хуже. Видел у озер странные следы. Не волчьи, не медвежьи, я вообще первый раз такие увидал. Лосей покрошили хорошо. Лежат останки нескольких. Попробовал выследить, но все без толку. Да и страшновато последнее время стало. От собаки тоже подмоги мало – боится со двора выходить. Я и сам на ночь домой не поеду, у Насты переночую, а утром обратно. Только вот медвежьих капканов у егеря наберу.

Аким насторожился. Если лесной житель говорит, что ему страшно, то, значит, и в самом деле в дальних лесах случилось нечто серьезное. В умении Филиппа в одиночку справляться с любыми трудностями у старейшины сомнений не было. Не возникало в памяти ни одного случая, когда упрямый лесной затворник просил о помощи. В том, что это именно просьба о помощи, а не просто рассказ о возникших трудностях, Аким был уверен на все сто.

– Значит, так, – глядя на немного поникшего Филиппа, сказал он, – заночуешь у своих родичей, а завтра вместе с егерями поедем к тебе, заодно подарок получишь. Только никому пока не говори, о чем мы с тобой здесь разговаривали. Поедем на машине, так что можешь приготовить все, что хочешь отвезти на хутор, не дожидаясь следующего приезда.

– Спасибо! – просиял взбодрившийся Филипп. – Я всем буду говорить, что приехал просить транспорт для перевозки кое-каких тяжелых вещей.

– Вот и ладненько. – Старейшина проводил его до дверей. – А теперь – до завтра.

Рассказ добровольного отшельника не стал для Акима неожиданностью. В последнее время слишком много необъяснимого стало происходить в окрестностях деревни. Создавалось впечатление, что вокруг Ламбушки завязывается такой сложный узел, который необходимо разрубить быстро и умело. Сделать же это Акиму пока не представлялось возможным. Сначала требовалось выяснить причину, приведшую к такой ситуации. А сведений для решительных действий не хватало. Что-то важное постоянно ускользало из логических выводов старейшины. Из вроде бы обширной информации о реально произошедшем никак не получалось выявить главное. Не мог, по мнению Басанова, причиной всех неприятностей являться Ключ. Да, он играл определенную роль в случившемся, но ведь не такую. А может, и в самом деле вся загвоздка в Ключе?..

Несколько раз Аким порывался встретиться с Лесным Хозяином и у него узнать то, что не поддавалось человеческому разумению, но каждый раз что-нибудь мешало. Накануне он снова попытался найти Кощея. В течение нескольких часов проторчал на только им двоим известном месте, но все без толку. Создавалось впечатление, что у Лесного Хозяина тоже возникли проблемы. Придется, как и раньше, рассчитывать только на свои силы. С такой мыслью Басанов отправился спать.

Подготовка к отъезду на дальний хутор заняла все Утро. С собой старейшина решил взять Силантия и выздоровевшего Веньку. Опытные лесовики могли пригодиться всегда, тем более учитывая тревожное сообщение Филиппа.

Маленькие полканы, почувствовав предстоящие изменения, умело для своего возраста попрятались среди разбросанных по подвалу вещей и не отзывались на призывный голос хозяина. Только после того как Мироновна пожертвовала кусок сладкого пирога, Аким посадил ошалевших от щедрого угощения щенков в мешок.

С деревней хутор соединяла лесная дорога. Проложенная сразу после войны, она вела на заброшенные карьеры. Несколько лет пленные немцы добывали там камень для строительных нужд возрождающихся из развалин городов. Затем оказалось, что камень можно добывать и поближе к стройкам, да и немцы, по всей видимости, закончились. Очередных «врагов народа» также стало не хватать для непродуктивной работы. Карьеры забросили, а оставленные бараки и проволочные заборы быстренько разобрали жители соседних деревень на хозяйственные нужды. Единственный оставшийся дом заняли под сторожку ламбушские егеря и лесничие. Затем там поселился Филипп.

Спустя полвека ничто не напоминало о былых днях. Карьеры превратились в живописные озера, лагерь зарос молодыми деревьями, а выходящий окнами на широкий ручей дом совершенно не напоминал казенную постройку. Почти полностью перестроенный с учетом местного климата, он больше напоминал маленькую крепость. Высокий металлический забор из аэродромных покрытий с трех сторон охватывал обширный двор с огородами и сараями, стоящими отдельно от жилой избы. Со стороны ручья Филипп протянул мелкоячеистую сетку-рабицу, прихватив при этом и часть самого ручья. Обшитая толстыми крашеными досками изба гляделась пряничным домиком на фоне летней природы.

– Смотрю, ты уже здесь обжился настоящим хозяином, – похвалил Аким, оглядывая двор.

Отшельник радостно заулыбался и бросился показывать остальное хозяйство. Венька сразу охладил его пыл, заметив вполголоса, что гостей приглашают в дом, а не водят по сараям и огородам. Спохватившись, Филипп пригласил всех войти. Высокий черный волкодав настороженно встретил гостей на ступенях крыльца.

– А я-то все думаю, на кого ты дом во время отъездов оставляешь, – пошутил Силантий, осторожно обходя собаку. – С таким сторожем чужаки не страшны.

– Главный помощник, – с гордостью ответил Филипп, – очень умный пес. Если бы приехали без меня, то и близко бы не подпустил.

Внутреннее убранство дома поразило сельчан. Даже привычный ко всему Аким восхищенно присвистнул, разглядывая стены. Все свободное пространство занимали картины. Не мазня абстракциониста или подделки под лубочную старину. Яркие, сочные краски притягивали взгляд. Заключенные в красивые резные рамы странные пейзажи казались окнами, открывающимися в иные измерения. Привычные глазу лесные поляны, подернутые грустью пруды, заповедные места – все дышало естественной свежестью и поражало необычным ракурсом. Создавалось впечатление, что в какой-то миг взгляд преломляется, и вполне привычные вещи становятся необъяснимо другими. Точно выписанные детали искажались неуловимой игрой света и оптической плотностью воздуха.

Потрясенный Аким ходил от картины к картине и никак не мог оторваться от завораживающих изображений. Такого за свою долгую жизнь старейшина еще не видел. Сам автор со смущенным видом скромно стоял на пороге и молча наблюдал за сельчанами.

– Слышь, Филя, – прервал тишину Венька, – это же потрясающе! Неужели сам рисовал? Тебе в музей надо все это везти – пусть люди полюбуются, да и кучу бабок за красу такую отвалят. Куда там Пикассо и Ван Гогу криворуким до тебя!

Счастливо заулыбавшийся хозяин облегченно вздохнул и пригласил гостей в другую комнату. Сельчане осторожно, словно боясь спугнуть увиденную красоту, прошли следом. Помещение представляло собою одну объемную картину, разделенную только углами комнаты. Создавалось впечатление, что вошли в прохладный полумрак летнего леса. Холстами стали сами стены. Берег лесного озера, покрытое пышным мхом болото, поросшие кривыми соснами скалы и таинственная глубина глухого леса. На каждом изображении присутствовал образ прекрасной женщины. Он органически вписывался в нанесенный на стену пейзаж. Ее красивое обнаженное тело, запечатленное в движении, подчеркивало статичность природы.

Вглядевшись в черты лица изображенной женщины, Аким отметил неприятно поразившую его особенность' На всех стенах художник изобразил не человека. Разрез глаз, форма зрачков и очертание ушей явно указывали на принадлежность к чужой расе, да и некоторые анатомические подробности тоже не являлись характерными для homo sapiens. Обычному человеку такие особенности незаметны (что такого, если зрачки некруглые или кончики ушей немного заострены кверху?), только тот, кто всю свою жизнь общался с другими народами, может обратить на это внимание.

– Кого же ты здесь изобразил? – с интересом спросил Венька у терпеливо ожидающего критики Филиппа. – Мне такая красавица незнакома. Или это обобщенный образ?

– Зато мне знакома, – вмешался Аким, – во всяком случае, я догадываюсь, кто это.

Старейшина посмотрел на блаженно улыбающегося Филиппа. Под тяжелым взглядом художник чуть отпрянул назад. В глазах мелькнул страх от понимания недовольства боярина.

– Связался наш друг с лесной девой, – продолжил Аким, – даже не понимая, к чему это может привести. Сдается мне, что выбранное уединение подействовало на здорового крепкого мужика не с лучшей стороны. Она ведь не простая деревенская баба. И живет здесь не одну тысячу лет. Для нее наш Филя – простая игрушка, короткое развлечение на одну тысячную часть жизни.

Щеки художника покрылись пунцовыми пятнами, словно брошенные слова пощечинами прошлись по лицу. Силантий и Венька с удивлением смотрели на ставшего жалким и беззащитным Филиппа. Конечно, это твое личное дело – с кем жить, с кем спать, – с грустью добавил старейшина. – Только счастья тебе она не принесет. Да ладно, мы приехали по другому делу. Даже по двум.

С этими словами он достал из мешка, который все время не выпускал из рук, и положил на пол двух щенков полкана, до этого мирно дремавших в темной тесноте. Разбуженные прикосновениями и ярким светом, они обиженно запищали и, смешно перебирая всеми шестью конечностями, заковыляли под хозяйскую кровать.

– Это что за существа такие? – удивленно спросил художник. – И что мне с ними делать?

– Да ничего такого, обращайся с ними как со своей собакой. Корми, воспитывай, ухаживай, но только никому о них не рассказывай и сделай так, чтобы их никто не увидел, – посмеиваясь, проинструктировал Аким.

– Это мы сможем, – прошептал воспрянувший после боярской выволочки хозяин. – Вот только я их с моим псом познакомлю.

На его свист в комнату вбежал волкодав и, не обращая внимания на людей, деловито заметался в поисках источника незнакомого запаха. Полканчики робко выглянули из-за свисающего с кровати покрывала и, разглядев огромную собаку, с испуганным писком отпрянули в дальний угол. Волкодав стремительно ринулся на незнакомую добычу, но Филипп успел его перехватить за широкий ошейник.

– Фу, Бакс. Свои, – скомандовал он и стал, поглаживая, успокаивать разволновавшуюся собаку.

Венька достал из-под кровати сопротивляющихся и отчаянно пищащих щенков. Бакс настороженно наблюдал за ними, но под крепкой хозяйской рукой не шевелился.

– Свои, Бакс – Филипп осторожно приблизил собачью морду к затихшим в ужасе полканам.

Неожиданно из широкой пасти вылетел длинный розовый язык и лизнул ближнего щенка. Почувствовав теплое дыхание и мягкость прикосновения, тот жалобно заскулил и потянул ручки-лапки к черным собачьим ноздрям. Бакс обнюхал неожиданное пополнение в хозяйстве и принялся азартно орудовать языком, вылизывая притихшего щенка.

– Все нормально. Веня, выноси этих чудищ к будке. Ничего с ними не случится, – распорядился Филипп.

Охотник осторожно вынес малышей из дома. Следом за ним, возбужденно виляя хвостом, потрусил Бакс. Проводив их задумчивым взглядом, Аким повернулся к отшельнику и в упор спросил:

– Ты ничего рассказать не хочешь? Внезапный переход от лирики к реальности застал художника врасплох. Заикаясь от волнения, он рассказал о своей новой знакомой. По его словам, с Айной, так она назвалась при встрече, Филипп познакомился во время обхода карьеров еще прошлым летом. Там он искал подходящее для наброски этюдов место. Вначале девушка показалась ему самой обычной городской обитательницей, ищущей приключений в глухомани здешних лесов. Художнику польстил наивный интерес к рисованию и манере изображения светотеней. Для уставшего от одиночества человека она стала источником вдохновения. Стараясь поразить новую знакомую, он пригласил ее к себе в дом. Там она оставалась до зимы. Скромный и немного робкий в общении с девушками, Филипп буквально расцвел в обществе Айны. Только спустя некоторое время он стал замечать некоторые особенности в своей подруге, но, покоренный ее красотой и обаянием, отбросил все условности. Такая женщина его устраивала во всем. С наступлением холодов Айна ушла. Промаявшись зиму, художник сразу же после таяния снегов стал бродить по окрестным лесам в поисках девушки. Но она больше не появлялась. Хотя...

– Мне все время кажется, что она находится где-то рядом. Когда я иду по лесу, я чувствую присутствие Айны. По ночам я ощущаю ее взгляд, направленный в окно. Наверное, я начинаю сходить с ума. Она где-то рядом! Но почему-то не может подойти. Иногда краем глаза улавливаю легкое движение ветвей, и среди них мелькают длинные волосы цвета воронова крыла. Так уже длится около месяца. Что бы вы мне ни говорили, но я все равно отсюда не уйду. Буду ждать. Если надо месяц, то месяц. Если год, то год. Если всю жизнь, то всю жизнь, – с тоской в голосе признался Филипп.

Аким переглянулся с явно поскучневшим Силантием. Диагноз ясен: еще ни один смертный не смог справиться с чарами лесной девы. Если она дарила избраннику взаимность, то счастья хватало на всю недолгую человеческую жизнь. Чаще бывало по-другому. Очаровав человека, дева уходила и, обуянный любовной жаждой, тот погибал от неразделенной любви. И ничто не могло спасти несчастного.

– Что делать-то будем, Афанасьич? – жалостливо спросил Силантий. – Сгинет парень.

– Да ничего, – огрызнулся старейшина, – пусть живет, как жил. Даже Наста ему не поможет. Лесная дева – создание непредсказуемое. Захочет – вернется, а не захочет... в любом случае в деревне ему делать нечего – там точно с ума сойдет или руки на себя наложит. Да, не повезло тебе, Филя...

Отшельник с надеждой смотрел на стариков, но, когда услышал решение Акима, робкая улыбка тронула его губы.

– Спасибо, Аким Афанасьевич, век помнить буду. Ведь я боялся, что вы меня с собой заберете, а мне только здесь жить и хорошо. Я буду вам картины присылать. Я понимаю, что не мастер, да больше у меня Ничего нет. Айна и картины. В этом моя жизнь.

– Ладно, проехали. Ты говорил о каких-то следах у озера. Давай-ка прогуляемся туда и посмотрим на них. Дюже интересно. Да и начальникам от лесохозяйства охота на них поглядеть.

От хутора до дальних озер пошли вдоль ручья, протекавшего через двор. Филипп утверждал, что именно на водопое, облюбованном сохатыми, он и нашел останки животных.

– Вы все-таки ружья зарядите, а то, не ровен час, кто появится, – сразу же предупредил сельчан отшельник.

Сам художник огнестрельным оружием не пользовался, предпочитая самолично изготовленный лук. Спутники местного Чингачгука таким советом не пренебрегли, вооружившись, как на войну.

Продвигаясь следом за прокладывавшим дорогу среди густых кустов Филиппом, Аким почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. То же самое ощутили и другие охотники. Единственным, кто не обратил на это внимания оставался художник.

– Слышь, Афанасьич, – прошептал в спину старейшине Силантий, – за нами кто-то крадется.

Басанов кивнул и, приложив палец к губам, не останавливаясь, стал смещаться чуть в сторону, пытаясь поскорее выйти на более-менее открытое пространство. Старый лесничий настороженно завертел головой, но, так ничего и не увидев среди сплошной зелени, двинулся дальше, догонять чуть выдвинувшегося вперед Акима. Венька, нервно передернув плечами, тенью последовал за ними.

Выйдя из густых прибрежных зарослей, охотники, притормаживая разогнавшегося отшельника, осторожно осмотрелись, но лес дышал спокойствием.

– Так. Никто никуда не отходит дальше трех шагов,-распорядился Аким. – Есть здесь кто, нет никого – все едино: поганое место, несмотря на красивую обертку.

На краю густого березняка в нос ударил запах гниющего мяса. Тучи мух с жужжаньем вились над лежащими в высокой траве тушами мертвых животных. Встав чуть поодаль от места побоища, отшельник показал на утоптанную тропинку среди деревьев.

– Здесь они каждый день ходили к ручью. Стадо насчитывало шесть голов, половина лежит здесь. Остальные ушли и вряд ли вернутся сюда когда-нибудь.

– Говоришь, позавчера заметил? – спросил Савелий, разглядывая мертвых лосей.

– Да, но они уже были с запахом.

– Странно. В лесу всяких мелких зверушек хватает, и крупные тоже есть. На такой «аромат» со всей округи сбежались бы и по косточкам растащили. А здесь...

Лесничий внимательно осмотрел землю в поисках следов. Создавалось впечатление, что вожделенная для лесных зверей халявная еда по неизвестной причине стала запретной, и животные это прекрасно понимали.

– Вот, смотри, – указал Силантий на помятую траву, – медведь приходил, но постоял, посмотрел и ушел. Да от такого обеда эта животина ни в жизнь не откажется. Самое то, с душком.

Огибая туши, он прошел дальше. Венька верным телохранителем следовал за ним, не отставая. Лесничий нашел еще несколько следов хищников, но ни один из них к убитым лосям так и не подошел. Всякий раз, не доходя нескольких метров до пищи, след резко разворачивался в обратную сторону и исчезал среди берез. Создавалось впечатление, что, подойдя на запах, животные сталкивались с кем-то или чем-то настолько опасным и страшным, что сломя голову бросались наутек и больше не возвращались.

Пристальный взгляд, сверлящий спину, продолжал неприятно давить на обострившиеся нервы. Аким искоса оглядел подступающие со стороны ручья кусты, ему показалось, что среди неподвижной зелени мелькнула коричневая тень. Она стремительно двигалась в направлении отошедших на значительное расстояние лесничего и его помощника.

– Силантий, справа! – запоздало закричал он вдруг и вскинул ружье.

Лесничий недоуменно посмотрел на старейшину, но мгновенно понявший все Венька, не раздумывая, разрядил карабин в колыхнувшиеся рядом кусты. Гром выстрелов смешался с пронзительным воплем и треском ветвей. Проламываясь через густые заросли, на людей выскочил невиданный доселе зверь. В два раза превосходя размером самого крупного медведя и ощерившись длинными саблевидными клыками, он стремительно приближался к замершему в оцепенении Силантию. Пули от загромыхавшего карабина старейшины вырывали из надвигавшегося тела куски плоти, но казалось, что неумолимую машину смерти не остановить. В отчаянном прыжке Венька оттолкнул лесничего из-под надвигающейся твари, но сам отскочить не успел. Удар мощной лапы смахнул человека, как пушинку. Молодой охотник с шумом влетел в зеленые заросли и затих. В отчаянии Аким застонал, но патроны в карабине закончились, и секунд, необходимых для перезарядки у него не осталось.

Тварь, недовольно рыкнув, остановилась. Взгляд ее нацелился на неловко упавшего Силантия. И в этот момент выпущенная Филиппом стрела вошла в горящий красным огнем глаз зверя. Издав душераздирающий вопль, чудовище схватилось обеими лапами за торчащее из головы оперенное древко. В это время вторая стрела вонзилась в распахнутую в крике пасть. Сделав несколько шагов в направлении стрелка, чудовище, захрипев, изогнулось и рухнуло на траву.

Пришедший в себя лесничий резво вскочил на ноги и в упор всадил всю обойму в лежащее на земле тело. От каждого выстрела в груди твари возникали отверстия размером с кулак. Но умирать она не собиралась. Жалобно постанывая и разбрасывая брызги крови, попыталась уползти к ближайшим кустам. Лишь когда к Силантию присоединился перезарядивший оружие Аким, почти добравшаяся до спасительных кустов страхолюдина затихла.

Старейшина осторожно подошел к лежащему на земле зверю. Алая кровь с бульканьем вытекала из исковерканной грудной клетки и, стекая по длинной шелковистой шерсти, капала на помятую траву. Длинный черный язык вывалился из заполненной красной пеной пасти. Глядя на поверженного, Аким содрогнулся, представив, что мог бы он натворить, не останови его несколько десятков пуль. Да если бы не точные выстрелы отшельника, то неизвестно, чем бы все закончилось. Лесничий с виноватым выражением лица помогал встать помятому Веньке. Парень, зажимая разорванную острым когтем щеку, смотрел округлившимися глазами на распластанное тело врага, словно не веря, что остался жив.

– Прости старика, – расстроенно приговаривал Силантий, поддерживая за плечо своего помощника, – я уже не боец. Старый стал, пора на пенсию. Когда тебя подлатаем, станешь на мое место. Я же все – износился.

Стоявший за спиной Акима Филипп вдруг удивленно вскрикнул. Старейшина обернулся, и вопрос застыл на его губах. Отшельник, повернувшись в противоположную сторону, показывал рукой на шевелящиеся в отдалении кусты. Едва Аким вскинул карабин, как художник с силой ударил по стволу луком, уводя пулю в землю.

– Ты чего, очумел? – раздраженно вскрикнул Аким.

– Нет, это она, не стреляйте! – жалобно вскрикнул тот.

– А это тоже она? – Старейшина со злостью пнул Лежавшую под ногами тушу.

– Она там, я сейчас.

Не обращая внимания на предостерегающие крики, художник побежал к кустам. Через мгновение он скрылся в густой зелени.

– Идиот, – выругался Аким. – Еще покойника нам не Хватало. Воистину чокнутый отшельник. Филипп! Мать Твою! Срочно назад!

Окрик старейшины остался без ответа. Басанов зло плюнул в траву и замолчал.

– Что будем делать? – Усталый голос Силантия вернул Акима к действительности.

– Ждать.

– Подождем, – согласился лесничий, – вот только Вениамин ждать не может. Кровью истечет.

Спохватившись, Басанов посмотрел на раненого. Дела у молодого охотника и в самом деле были неважнецкие. Тряпка, прижатая к щеке, пропиталась кровью, бледное лицо оттеняли наполненные болью глаза. Если бы не твердая рука Силантия, поддерживающая Веньку, то парень наверняка свалился бы рядом с поверженным чудовищем.

Остановка кровотечения и затяжка раны с использованием магии для боярина были привычным делом. Конечно, у ведунов или той же Насты это получилось бы быстрее и надежнее, но навыков у старейшины тоже хватало. Уже через полчаса Венька с удивлением щупал стянутую неровной алой полосой щеку.

– Ты меньше трогай, занесешь заразу, так без больницы не обойдешься, – сварливо заметил Аким, придирчиво разглядывая результат своей работы. – Шрам, конечно, останется, но зато жить будешь.

Не слушая ворчания старшего, Венька облегченно откинулся на траву и закрыл глаза. Через несколько секунд он заснул.

– Пусть час полежит, а потом сам встанет, – удовлетворенно подвел итог работы Басанов. – Теперь придурка нашего ждем. Ничего не слышишь?

Исполнявший роль добровольного охранника, Силантий отрицательно покачал головой. Все время, пока старейшина занимался раненым, он бдительно следил за близлежащими кустами, но ничего подозрительного не заметил. Старого лесничего угнетало чувство вины, и он хотел хоть как-то исправить свой прокол. Но повода отличиться не представлялось. Почувствовав настроение старика, Аким тихонько произнес маленькое заклинание, придающее человеку уверенность в своих силах. Прозвучало Слово.

Силантий неожиданно почувствовал пролив сил, грустные мысли отошли на второй план, и охотничьи инстинкты значительно обострились. Такое состояние боярин мог поддерживать у ламбушских воинов и охотников без вреда для их здоровья долгое время, но никогда этим умением не злоупотреблял, считая, что в обыденной жизни человек должен оставаться самим собой, со всеми своими пристрастиями, бедами и радостями. Иначе индивидуальность растворяется в неудержимой жажде действий, а воины-берсерки необходимы только в бою или экстремальных ситуациях.