Текст книги "Бесконечное лето: Эксперимент (СИ)"
Автор книги: Александр Руджа
Жанры:
Ироническая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Директор оказался крепким, сухощавым лысоватым дяденькой лет пятидесяти. Его легко было представить каким-нибудь старшим инженером, с карандашом за ухом, стоящим у кульмана, или учителем геометрии в школе, объясняющим особо каверзную теорему.
На главу научно-фантастического секретного проекта он был совсем не похож.
– Привет-привет! – подскочил он, когда мы в Виолой вошли. – А вот и товарищ Ключ собственной персоной. Здравствуй, рад встрече.
Он вел себя так, будто мы были уже сто лет знакомы. Но, в общем, понятно – наверняка они за мной наблюдали все это время, так что знакомы мы были фактически давно, только заочно и несколько односторонне.
Виола мило улыбнулась, кашлянула и вышла из кабинета. И из директора сразу как будто вытащили его Батарейку Дружелюбия 80 уровня. Улыбка погасла, взгляд сделался тяжелым.
– Ладно, Александр, – сказал он. – Чего притворяться, давай уже без вежливостей, строго по делу.
– Давайте без вежливостей, – согласился я. А то что-то затянулись наши ужасающие разоблачения, как мне кажется.
– Виола… – он проглотил окончание, – уже рассказала тебе о наших… организационных трудностях?
– Это про то, что вас закрывают? – прикинул я. – Да, рассказала.
– Нас закрывают, – подчеркнул Петр Иванович скрипучим голосом. – Всех нас. Все это… – он обвел рукой пыльный тесный кабинет, имея в виду, наверное, мирный, залитый солнцем лагерь.
Я выразил лицом понимание и сожаление.
– Впервые за последние десять лет ключ зашел так далеко, – скучно сказал директор. – Установил позитивные отношения со всеми якорями и одновременно выяснил собственную функцию и цель всего проекта. Понимаешь, о чем я?
– Вы надеетесь, что я справлюсь до конца, и система «Звезда» наконец заработает, – сообразил я. – И ваш проект не закроют.
– Да к черту проект, – Петр Иванович глядел мрачно. – Людей жалко. За все годы сколько людей тут… побывало, работало, трудилось, надеялось, верило… Что все не зря. Что мы делаем правильное, нужное дело. Как там говорил лысый когда-то: «еще нынешнее поколение будет жить при коммунизме». Но это так, пустышка… Наша цель – еще нынешнее поколение должно – должно, понимаешь? – жить в лучшем мире. И ты можешь – а значит, должен – помочь нам этого добиться.
С фанатиками вообще лучше не спорить. Я понятливо кивнул.
– Сделаю все возможное и невозможное, Петр Иванович, не сомневайтесь.
– Сомнения тут ни при чем, – сухо сказал директор, не похожий на директора. – Нужно использовать лучший шанс, который нам выпал. Ты сегодня вечером будешь выступать на сцене со своими девчонками.
– Ну, у нас там вроде как смотр художественной самодеятельности там…
– Музыка – мощный катализатор, она сможет создать нужное настроение для ребят… Для всех ребят. Она может направить их способности, усиленные кортексифаном, в конструктивное русло… Или уничтожить их навсегда. Музыка – особенно в сочетании с препаратом, как в твоем случае – великая сила. Сегодня вечером система «Звезда» и вправду может заработать. По крайней мере, так говорят наши специалисты.
«Музыка нас связала, тайною нашей стала»…
Я вежливо улыбнулся.
– Получается, играя, я смогу управлять настроением, управлять ребятами, вкладывать в них нужные мысли и идеи?.. И если сыграть «убей меня, убей себя, ты не изменишь ничего» – все погрузятся в депрессию. А сыграй я «Люби себя, наплюй на всех» – и общество расколется и погибнет. «Donʼt worry – be happy» – и люди заживут беззаботно и весело… и недолго.
– Примерно так, – согласился Петр Иванович. – Все зависит от музыканта. От человека с гитарой.
Бррр… ответственность.
– Не люблю ответственность, – пробормотал я.
– А ты, дорогой друг, тут и оказался потому, что ее не любишь, – сказал директор, и от его слов повеяло мерзлым космосом и колючими звездами. – Ты всю свою жизнь от нее бегал, скрывался, не хотел брать на себя. Ни в чем! Никогда! Что ж, у меня для тебя плохие новости: за этот конкретный поступок тебе придется ответить.
– Эммм… что? – как всегда удачно отреагировал я.
– Сегодня вы выступаете. Это твой шанс. Выбирай любую песню, ты помнишь их сотни. Пой ее – ты споешь как никогда раньше не пел. Ты сыграешь, как не играл никогда в жизни. Но не забудь – любая твоя песня может стать новой реальностью. Люди будут жить так, как ты скажешь им. Возможно, поначалу лишь ребята из лагеря, но в случае успеха – все люди нашей необъятной страны, а может, и мира. Помни. Думай. Выбирай.
И пой.
***
Спой, птичка, не стыдись!..
Что за чушь мне рассказал этот стремный Петр Иваныч? Какие еще шансы для всего человечества? Какая музыка-катализатор, что он выдумал? Странный дядька. И Виола, которая меня сопровождает зачем-то, тоже странная.
В который раз уже проходим мимо центральной площади. Бетонный Геннадий, кажется, хочет расплавиться от жары и стечь в подвалы бесформенной липкой массой. Жарко сегодня. Собственно, каждый день жарко. Видимо, кому-то в лагере очень нравится такая именно температура. С холодного севера, по всей вероятности, приехали.
На постаменте памятника сидит давешняя серая кошка с оранжевыми глазами. Умывает свою аккуратную мордочку, и при этом внимательно следит за нами.
– Это кто? – киваю на животину.
– Секретный дата-кот, киборг, сработанный еще в начале девяностых, – равнодушно говорит Виола. – Записывает видеоинформацию на сверхкомпактный носитель, после чего передает в центр. Оказалось дешевле и незаметнее, чем вешать кругом камеры.
Смотрю на нее долгим взглядом, чувствуя, что начинаю по-настоящему сходить с ума.
– Шутка, – поясняет Виола. – И по-моему, смешная, видел бы ты свое лицо. Это Юлька, местный, можно сказать, талисман. Совенка поймать и приручить так и не вышло, так что пришлось обойтись вот этой нахалкой. Успокойся, Ружичка, иногда кошка – это просто кошка.
И уходит, помахивая полами своего халата на легком ветерке. Интересно, у скольких ключей съехала крыша от слишком активного ее рассматривания?
Из аллейки рядом слышно бренчание гитары. А ведь и верно! Со всеми этими заботами намертво забыл про своих девчонок. Зря я так – забывать про девчонок никак нельзя, они не для этого предназначены. Чувствую гордость какую-то за себя и за них. Командующего нет, захворал, понимаете, командующий, а они все тренируются. Питомцы гнезда Ружичкова, лейб-гвардия фактически.
Гвардия замечает меня, музыка прекращается.
– Внезапный Ружичка, – комментирует Алиса. – Явился и не запылился. А мы тебя вчера ждали, репетировали все вместе – неплохо получается, кстати! – а ты взял, да и не пришел. Говорят, тебя раненого в лесу нашли, но врут же наверняка. А ты, небось, просто напился в стельку, да так и уснул в кустах пьяный?
– Ну, практически да, – соглашаюсь я. – Только не в кустах, не напился и не уснул, а так очень близко.
– Юморист, – резюмирует Алиса. – Ну что, сыграешь нам сегодня как Ван Клиберн?
Опять всплывает тема про этот концерт. Тут теперь уже и непонятно – нужен ли он вообще. Петр Иваныч, конечно, кипит и горячится, но по-хорошему если – отсюда надо валить. По возможности, с девушками, потому что они симпатичные, они мои друзья и они очень ценны для руководства. Бежать? А как? Это ж спецобъект, охраняемая территория. Использовать наши теоретические мега-способности? Тренировки нет, не выйдет. Надо тренироваться… надо… а удобнее всего это сделать… мозг, зараза, мозг запинается, думает плохо. Проклятые буржуйские препараты, никакого качества!
Кстати, Ван Клиберн – он же не гитарист вроде бы. Он, по-моему, вообще саксофонист. Или это Клинтон на саксе жарил? Черт, с этой жарой, да с этим напряжением память вообще никакая становится. «Глохнешь тут за работой. Великие вехи забываем».
Алиса смотрела на меня с нарастающим беспокойством.
– Эй, ты же не решил отказаться от всего этого? Мы же играем сегодня? Мы, «Гости из будущего»? Ты, я, Мику и Ульянка – все же в силе? Скажи, что все в силе! – она уже тормошила меня, а я все думал, думал, вспоминая, сопоставляя, понимая…
«Думайте сами, решайте сами – иметь или не иметь».
Я широко улыбнулся.
– Конечно, играем. Конечно, сегодня. Конечно, вместе, – пообещал я. – И это будет лучший концерт в стране, а может, и в мире!
– Уррраааа!!! – закричала Алиса. – Мы сыграем сегодня, сыграем, сыграем! Мы самые лучшие!
Она была, конечно, права. Сегодня мы сыграем как никогда.
***
Оставшийся день превратился в одно смазанное пятно. Мы устроили генеральную репетицию, где меня несколько раз назвали самовлюбленным эгоистом, отругали за нежелание поделиться словами исполняемых песен, выразили сомнения в моей способности исполнить хоть что-нибудь кроме классики типа «Смерть клопам» и «Прощай, пароход», и прочими способами выразили свое одобрение моими талантами как лидера группы.
Мику отвлекла на минуту в сторону и сообщила, что Лене уже получше, но из домика она выходить отказывается. Пришлось отстранить зеленовласку от руководства перемещением колонок из клуба на сцену и отослать домой с наказом обязательно притащить Лену на концерт. Лена на концерте – правильная Лена, а не на концерте – наоборот. Ух, даже интересно наблюдать со стороны, как легко и непринужденно отключается мозг местами. Мало у меня времени, мало…
В голове звонко постукивали молоточки. «Вечерний звон (дон-дон, дон-дон), вечерний звон… Как много дум (дон-дон, дон-дон) наводит он…» Типичные признаки сформировавшегося невроза. А меня еще хорошим ключом посчитали – какие же, интересно, другие были? А в восьмидесятые, Виола рассказывала, что ключи и якоря годами работали, на износ. Да, были люди в наше время, не то что нынешнее племя – богатыри, не мы.
Плохая им досталась доля.
Ля-минор. Сыграть им Баха, что ли, для затравки? На гитаре, да. Или Рахманинова.
У бабушки моей даже специальное слово было: «рахманный» – это вялый такой, когда мысли путаются, и ничего не хочется делать, и даже думать ни о чем не хочется. Это про меня сегодняшнего. Перегруз мыслей и перегрев мыслительной коробки.
– Я Рахманинов, – объявил я в пустоту. – Хоть Рахманинов не нов, все же я – Рахманинов.
Рифма показалась удачной, и я принялся подбирать под нее аккорды.
– Стой, – на лоб легли тонкие, но сильные руки. Взгляд уперся в голый, не по форме одетый живот. Передо мной, нахмурившись, стояла Алиса.
– Ах, Алиса и дня не может прожить без ириса, – пропел я, понимающе кивая. Гитарные струны обжигали. В воздухе столбами плясала пыль.
– Саш, – а у нее карие глаза, оказывается. Даже не карие, а золотые. «Были они смуглые и золотоглазые». Да она же марсианка! Дело ясное, господа, никакая она не Алиса – ее настоящее имя – Аэлита. Она прибыла к нам на ракете.
– Саша!
Ракетное лето.
– Саша! – ее прекрасные золотые глаза как-то одним махом оказались рядом с моими. В них было многое – тоска, забота и ярость, и обида, и улыбка, а еще тревога, и что-то еще, что-то…
– Ты распадаешься, Саш, – она говорила тихо и четко. – Рассыпаешься в пыль. Нельзя этого допустить. Соберись.
– Ты, Алиска, танцуй со мной, как танцевала до сих пор, – посоветовал ей я. – И я никогда не устану. Мы только сотрем наши башмаки до дыр и добредем до солнца и луны.
– Держись, – серьезно сказала Алиса. – Помощь идет.
Она быстро поцеловала меня и вышла из клуба. Я сидел молча, бесцельно перебирал струны и не знал, что мне думать о последнем проведенном здесь получасе. Кажется, события срывались в бесконтрольный галоп.
***
Врача все же вызвали, по всей видимости, поведение мое вызывало у окружающих вопросы и опасения. Пришла, конечно, Виола – часто мы с ней стали видеться, часто. Запихнула в меня, мало чего соображающего, пару таблеток, дала запить, посидела рядом. Девчонки деликатно покинули клуб, но наверняка за дверью судачили, что со мной, таким красивым и малоадекватным, теперь делать.
– А чего это со мной делается? – поинтересовался я, когда немного пришел в себя.
– Тебе научно или чтобы понятно было? – прищурилась Виола.
– Чтобы страшно звучало, – нашелся я.
– Под воздействием мегадоз кортексифана в белом веществе твоего головного мозга идет распад миелиновой оболочки аксонов, – бодро отрапортовала «медсестра». Действительно, прозвучало как-то неуютно. – Это по форме. По сути – у тебя развивается рассеянный склероз, но это не критично, люди с таким живут многие годы.
– Живут?
– Ну, болезнь Марбурга тебе вряд ли грозит, – непонятно пообещала Виола. – Приступ я купировала, посидишь еще минут пятнадцать, и вернешься в норму окончательно. Головокружение проходит?
Я покрутил головой. Мысли и правда заканчивали свои завихрения и дисциплинированными, обученными солдатами выстраивались в четкие структуры. Четкие и логичные. Ага, ага… Идеалисты они, значит. Но работают за деньги. Но хотят всеобщего счастья. Но чтобы зарплаты платили. Ой, как интересно выходит. А самое главное – что? Самое главное…
Всеобщее счастье – это не бизнес-модель.
– А скажите вот что, – вкрадчиво начинаю я. – Вот это все окружающее – оно все-таки для чего? Вот не то, что вы мне рассказывали раньше, а на самом деле? Ну, реально на самом деле?
Первое правило серьезного разговора – изо всех сил гнать пургу, вы помните. Я был не уверен в своей догадке и бил, по большому счету, в молоко. Но Виола глубоко вздыхает и изображает вежливую улыбку.
– Догадался, значит, все-таки? – интересуется она. Я виновато киваю, дескать, «и сам не рад, что такой умный». Сердце бьется как ненормальное. – Ну ладно. На самом деле, да, мы рассказали тебе правду и ничего кроме правды. Почти всю правду, если быть точным.
– Почти вся правда, – бормочу. – Вы были почти честны со мной, да-да-да…
– Мы действительно заинтересованы в том, чтобы все люди на земле были счастливы, – сухо говорит Виола. – Заинтересованы потому, что именно такая задача была поставлена нашим заказчиком.
– Ух ты, – восхищаюсь я. – А заказчик у вас…
– Серьезный, – говорит Виола. – И уплаченная за выполнение этого проекта сумма – тоже. Так что я тебе не соврала, мы действительно занимаемся счастьем человеческим. Как и вся остальная наука, впрочем.
Наступает пауза. Я напряженно думаю, Виола с легкой усмешкой смотрит в окно.
– А зачем? – наконец задаю я главный вопрос. – Зачем вашему заказчику полная планета счастливых людей?
– Не веришь в такой беззастенчивый альтруизм? – интересуется Виола. И усмешка у нее на лице все та же.
– Не верю, – отказываюсь я. – Я уже большой мальчик и знаю, что Деда Мороза нет, детей не находят в капусте, и альтруизма в бизнес-проектах за миллиарды долларов не бывает.
Виола кивает.
– Правильно. Нам, естественно, конечную цель никто не раскрывал, но лично мое мнение – все очень просто. Мы живем в суровом мире, где крупных игроков интересует только одно – увеличение нормы выработки и рост прибыли. Опыты показали, что рост прибыли проще всего обеспечивается более интенсивной работой персонала, а персонал лучше всего работает тогда, когда счастлив. Ergo, наша задача – вот таким способом обеспечить им это счастье.
Как элементарно, подло и цинично.
Как очевидно и рационально.
– До девяносто четвертого года мы и правда работали по постановлению Кабинета Министров СССР, – добавляет Виола. – Мы правда пытались достичь «счастья для всех, даром, и чтобы никто не ушел обиженным». Но потом бесплатные печеньки закончились, и серьезные, неулыбчивые люди предоставили нам выбор – продолжать работать над нашей темой с отличным финансированием и конкретной целью, или закрывать институт и выбрасывать все наработки на улицу… а то и продавать их за копейки. Мы выбрали первое.
Она сощурившись смотрит на улицу.
– Курить хочется как… все не брошу. В общем, друг мой пионер, теперь у тебя на руках практически вся необходимая информация. Решишь сделать то, о чем тебя просил Петр Иванович – сделай. Решишь спрыгнуть и спустить все на тормозах, плюнув густой здоровой слюной на сотни – да, сотни – парней и девчонок, погибших или умирающих за эти годы ради выполнения нашей задачи – дело твое. Это исключительно вопрос личного выбора и ответственности. А между делом просто задумайся – разве тебе нравится нынешний мир, точнее, то, чем он стал в последнее время?
«Вам двадцать пять лет. Вы хотите жить, а ваш папаша заставляет вас умирать двадцать раз на день. Что сделали бы вы на месте Бени Крика?»
И действительно – что?
***
Вечер.
По настойчивой просьбе Алисы, технический отдел в лице кудрявого Электроника и ушибленного Шурика подготовился к концерту на славу – усилитель и колонки работали как следует, свет был подключен и выставлен, а за пульт была усажена Славя, немного поупрямившаяся поначалу, но напрочь сраженная моим коронным аргументом: «Мадемуазель, это нужно не мне, это нужно Франции».
Относительно одежды для выступления тоже возникли разногласия. Выдвинутые предложения – выступать голыми (Ульянка), выступать в форме, но творчески изрезанной ножницами (Алиса), и выступать в национальных костюмах какой-нибудь страны, ну например, Японии, а почему бы и нет (Мику) – были рассмотрены и решительно отвергнуты как неконструктивные. Финальное предложение вынес я – кто в чем придет, тот в том и будет выступать. Полнейшая вседозволенность и этот, как его… волюнтаризм. Мы гости из будущего вообще, или кто?
Итак, команда была в сборе. Мику и правда нарядилась во что-то такое, сшитое, похоже, два часа назад из простыней. Наверное, именно так, в ее понимании, выступали гейши на корпоративах в далекой островной империи. Ульянка натянула свою всегдашнюю красную майку, но зачем-то наклеила на нее вырезанные из бумаги буквы «СССР 2020», за что мгновенно удостоилась прозвища «Гого».
А Алиса пришла в традиционной завязанной узлом на животе рубашке и коротких шортах. Галстук на ее загорелом запястье в вечернем свете казался блестящим инопланетянским обручем. В общем, из них троих она больше всего мне понравилась.
– Дамы и господа – а точнее только дамы! – бодро сказал я, подходя. Сам я влез в традиционные джинсы и любимую зомби-футболку. Как все началось, так и закончится. – Готовы ли вы к трудовому подвигу, что, возможно, навсегда изменит облик мира?
Алиса кратко охарактеризовала степень нашей готовности.
– Оптимизм – признак мастерства! – согласился я. – Мику, как синтезатор?
– Кто? – удивилась наша полукровка. Я мысленно обругал себя. Чертовы артефакты.
– Ионика, говорю, как – в полной боевой?
– Конечно-конечно! И… я передала кому следует то, что ты просил.
– Ульян, как с бочкой? Справишься?
– Обижаешь!
– Отлично, – подытожил я. – А напоследок я скажу… Девчонки, сейчас серьезную вещь скажу, послушайте. Славя! Подойди, пожалуйста, это важно.
– Только давай без этого «партия и правительство ждут от вас подвига», – поморщилась Алиса, но тоже подошла.
– Не буду, – пообещал я. В горле пересохло, в голове с сухим шорохом перекатывались обломки мыслей. – Я несколько про другое хотел вообще.
Помолчал. Девушки смотрели недоуменно.
– У нас сегодня первое совместное выступление, – начал я, – но надеюсь, не последнее. Мы готовились к нему всего ничего, все что делалось, делалось буквально экспромтом, и если мы вдруг налажаем, никто нас не осудит. Но если все-таки все получится – это будет успех. Не для какой-то дальнейшей карьеры – плевать я на нее хотел. Для самих себя. Для нас. И в какой-то мере – для всех.
Вздохнул. Сейчас будет сложно.
– Мику… мы знакомы всего ничего, но я не видел еще такого творческого, такого увлекающегося человека. Над тобой могут подшучивать, но я не знаю никого, кто отозвался бы о тебе плохо. А еще я знаю, что твои друзья для тебя – это все.
Мику распахнула глаза, попыталась что-то сказать, но не смогла. Оно, может, и к лучшему.
– Славя… Ты самая ответственная в мире девушка, самая заботливая и понимающая, всегда готовая прийти на помощь. Редкость в наше время. Горжусь знакомством.
Славя уставилась в пол, покраснев.
– Ульянка… Ты настоящий моторчик нашего, пока еще совсем молодого, коллектива. Ты разгоняешь нас, придаешь нам ускорение. Посмотрим, куда мы доберемся с таким супер-двигателем. Но в любом случае – спасибо.
Веснушчатый моторчик шмыгнул носом, ковыряя пол сандалией.
– Алиса… – дыхания почему-то не хватило. – Мы все это придумали именно с тобой. Но именно ты вдохновила эту авантюру, ты поддержала меня там, где это было необходимо, и сейчас мы либо вместе выиграем, либо вместе пойдем на дно. Вместе.
Две секунды полной тишины.
– Что за бред ты несешь, Ружичка? – возмутилась Алиса. – Мы играем или нет?
– Мы играем, – заключил я. – Будет драм, будет и песня.
***
Перед самым уже началом мы неожиданно столкнулись с трудностью – людей у сцены не было. Ну, то есть теоретически все знали, что в восемь вечера намечался вечер художественной самодеятельности, а некоторые даже смутно припоминали, что «там этот ушастый с рыжей что-то собрался лабать на гитарах», но дальше этих обрывков память уже не работала. Это могло стать проблемой – играть без слушателей, в пустоту, не хотелось.
Положение спасла одинокая фигурка на входе в аллею.
– Лена! – скинув гитарный ремень, я метнулся со сцены. Сзади возмущенно фыркнула Алиса.
Девушка выглядела откровенно не очень, но все равно пыталась улыбнуться.
– Мне… уже лучше. – Даже в закатных лучах она была бледной как смерть. Ну, или как спирохета. – Мику сказала, что ты очень просил…
Я практически подхватил ее на руки.
– Я очень просил, это правда. А теперь вижу, что это было очень удачно придумано – ты станешь нашим первым зрителем!
Я довел ее до лавок перед сценой и усадил на одну из них.
– Лен, спасибо тебе, что пришла. Ты помнишь, что я обещал тебе утром. Ты должна поверить мне – сейчас все зависит от того, как пройдет наше выступление. Звучит странновато, но это так. Поэтому просто посиди и послушай. Этим ты очень мне поможешь. Мне, и всем остальным, но мне – в первую очередь. Держись. – Я вспомнил Алискины слова. – Помощь идет.
Я провел рукой по ее ладошке и забрался обратно на сцену.
Вот и все, теперь уже определенно можно играть. Со сцены Ленка смотрелась совсем крошечной и слабой. Так, отставить дурацкие мысли. Мысли материальны, особенно здесь и особенно сейчас. Отставить плохое, даем установку на добро.
«Думай о хорошем, я смогу исполнить…»
– Итак, – микрофон нещадно фонил, и я подал знак Славе за пультом. – Сегодня, в этот прекрасный летний вечер, наш любимый лагерь «Совенок» при поддержке Министерства культуры СССР и всего прогрессивного мирового сообщества начинает цикл передач «Разные песни о всяком». Коротко о сути цикла – мы будем петь и играть разные песни, и они будут о всяком. Спасибо за аншлаг, начинает вечер – а также, кстати, продолжает и заканчивает его – перспективный интернациональный коллектив «Гости из будущего».
А я в микрофон еще и неплохо звучу. Да здравствует советский теплый ламповый звук!
Кстати, с чего начинать-то? Как-то я упустил этот момент, не продумал. А давайте с какого-нибудь хорошего саундтрека к плохому фильму!
– «Горящие глаза», – дал я указание, обернувшись. Алиса и Мику синхронно кивнули. Ульянка не кивнула, ее из-за установки и видно-то было плохо.
Я резко выдохнул, медленно перебирая струны. Ну, поехали.
Iʼll seek you out
Flay you alive
One more word and you wonʼt survive
And Iʼm not scared
Of your stolen power
I see right through you any hour
Дверь библиотеки в конце аллеи распахнулась, на пороге мелькнула фигурка Жени. Решила сбежать с книгой подмышкой от чуждой любому настоящему пионеру империалистической музыки?
I wonʼt soothe your pain
I wonʼt ease your strain
Youʼll be waiting in vain
I got nothing for you to gain
Eyes on fire
Your spine is ablaze
Felling any foe with my gaze
And just in time
In the right place
Steadily emerging with grace.
Оказалось, нет. Женя снова появилась на аллее, к ней присоединились еще несколько человек. Хорошо идем, ходко. Я помахал приближающимся. Мне помахали в ответ. А первая правда удачно прошла. Едем дальше.
Дальше мы очень живительно урезали кукровскую «Холодно» и жуковскую «Машу А! О!». Заслышав бодрые звуки, народ начал подтягиваться еще активнее, теперь перед сценой было уже человек двадцать. В качестве компенсации за проявленную верность, я задул «Iʼm a believer» – она как мало что другое подходила для танцев. И, в общем, не удивился, когда почти сразу выделилось несколько пар, которые принялись выделывать что-то такое твистоподобное. «Левой ногой гасим левый окурок, правой – правый окурок, а теперь – гасим оба окурка одновременно!» Чувствуешь себя то ли американским подростком шестидесятых годов, то ли персонажем комедии Гайдая. Хорошо!
Я обернулся. Ульянка из-за установки подняла обе палочки. «Классно!» Алиса молча показала большой палец. Мику, смешно мотая из стороны в сторону своими хвостиками, хлопала в ладоши как заведенная. Славя улыбалась, сидя за пультом.
Ну, давайте, значит, продолжать.
– Еще раз добрый вечер, – сказал я в микрофон. Горло было сухим как наждачка. Воды бы… – Спасибо, что пришли поддержать молодой перспективный проект, а чтобы мы точно знали, что вы нас любите, отправьте СМС на короткий номер. Шутка, не обращайте внимания. Группа «Гости из будущего» приветствует вас! Мы только начинаем, не расходитесь. И помните – все будет хорошо.
После того, как мы врезали «Вечно молодой, вечно пьяный», толпа – а это была уже именно толпа – начала подпевать, а когда сразу после него пошел «Iʼm shipping up to Boston», и вовсе развеселилась.
Iʼm a sailor peg
And I lost my leg!!!
Climbing up the topsails
I lost my leg!!!
Iʼm shipping up to Boston – oh – ah -oh!!!
Iʼm shipping off
To find my wooden leg!!!
Люблю кельтский панк – бессмысленный и беспощадный. Две строчки текста и дикий рев вместо припева – а народ в восторге. Народу, кстати, еще прибыло. Я выловил взглядом в толпе Лену. Она танцевала! Не особо умело и довольно неуклюже, но все равно она выглядела куда лучше, чем сорок минут назад. А мы уже скоро час как играем! Хорошо держимся, кстати, хоть оно все и утомляет. Пожалуй, сбавим темп.
– Время медленных танцев, – объявил я. – В эфире «Разные песни о всяком», не кладите трубку и не переключайте канал, бодрячок вернется после того, как кавалеры пригласят дам, а дамы… хм. А дамы могут делать все что захотят, благо – лето на дворе!
И то правда. Бесконечное лето.
В качестве медляка неплохо пошли Зонне Хагаль и Сол Инвиктус. Продолжил «Домом восходящего солнца», только не за авторством «Энималз» с их дурацкой манерой рычать целые слова, а нормальной версией от Geordie. От песни про знаменитую новоорлеанскую тюрьму мы органично переключились на бэгэшную «Шумелку» – по-моему, никто даже не понял, что это уже было на русском, но прыгали и оттягивались все равно отлично. Потом по настроению отыграл Wild Animals от Mindless Self Indulgence – индастриал-панка эти стены совершенно точно еще не слышали.
Тем временем стемнело, фонари по бокам аллеи помогали мало, а свет со сцены хотя и посвечивал временами в толпу, но что там происходит, было уже малопонятно. Пот с меня лил уже ручьями, язык, казалось, распух и напрочь отказывался повиноваться. На плечо внезапно легла рука. О, Славя. Она протянула мне зеленый пластмассовый термос.
– Холодный чай с лимоном. Мне показалось, что тебе не помешает.
Выдергиваю коричневую потрескавшуюся пробковую затычку, ополовиниваю термос одним глотком, благодарно улыбаюсь, отдаю обратно. Теперь можно и продолжать.
You wear me out and hold me back
I donʼt wanna be tied down
Iʼm not done fighting yet
I know I gotta move on, move on
No, Iʼm not done fighting yet
Что-то тревожное появилось в музыке. Темная толпа за пределами фонарей внимала и переваривала мои слова. Не знаю, как это объяснить, но было полное впечатление, что они понимают этот не сильно грамотный английский, открывая песне свой разум и чувства.
Iʼve been down this road before
Iʼve seen things Iʼve shouldnʼt have seen
Sunk my head in the guillotine
But I wonʼt do it anymore
My broken past, my present pain
It wonʼt make me change
Because the future calls my name
And I will not rest until Iʼve won this game
Because the future calls my name
Наивное впечатление, присущее всем творцам – вот сейчас я выверну перед миром свою душу, распорю свою грудь, вырву свое сердце и отдам вам, и вы проникнетесь, и поймете, и станете лучше. Или хотя бы просто поймете меня.
Ерунда, конечно. Это никогда не работает. Но думать так было приятно.
Теперь по окончании каждой песни все хлопали и кричали «Еще!» Что грело еще сильнее. Нет ничего лучше, чем отклик благодарной аудитории, это вам любой человек творческой профессии скажет.
«Девчонки, „Дети минут“.
„Ясно“.
Отыгрываем неплохую бутусовскую песню на стихи Цоя. Люди реально слушают! Не орут, не свистят, не пляшут вприсядку. Они действительно слушают те слова, которые я пою. Черт, почему я раньше музыкой не занимался? Был бы сейчас кумиром миллионов.
А еще я хотел бы узнать, почему
Так легко променяли мы море на таз?
Но друзья тут же хором ответили мне:
Ты не с нами, значит, ты против нас.
Но если это проблема, то она так мелка,
Если это задача, то она так легка.
Это дети минут ломают дверь,
Не заметив, что на ней нет замка.
Дети минут никогда не поймут
Круговорота часов.
И придут на порог, и сломают дверь,
И расколют чаши весов.
Они не верят в победы добра над злом,
Как в победы зла над добром.
Они знают, что у них есть только серый день.
И они хотят жить этим днем.
Дети минут.
Полтора часа. Некоторые думают, что это легко – петь и играть. „А чего там, языком молотить, да рукой махать по струнам!“ Настоятельно рекомендую связно проговорить на заданную тему хотя бы минут сорок. Помню, я устным переводчиком работал, четыре часа без перерыва, обед, и еще три часа – каждый день. Так мне после работы больше всего хотелось всю оставшуюся жизнь молчать и жить в пещере святым отшельником.
– Не становитесь детьми минут, друзья, – сообщаю я в темноту за сценой. – Не ломайте двери, в которые можете просто войти. Следите за собой и будьте осторожны.
Концерт продолжается.
C тайным умыслом пускаю „Скоро кончится лето“, где в проигрыш мастерски леплю основную тему „Кукушки“. Экий я талант!
За окном идет стройка – работает кран,
И закрыт пятый год за углом ресторан.
А на столе стоит банка,
А в банке тюльпан, а на окне – стакан.
И так уйдут за годом год, так и жизнь пройдет,
И в сотый раз маслом вниз упадет бутерброд.
Но может будет хоть день,
Может, будет хоть час, когда нам повезет!
Оборачиваюсь. Алиса прыгает в такт припеву, Ульянка крутит палочки над головой, Мику раскачивается над синтезатором.
„Ну как?“
„Здорово!“
„Лучший концерт в моей жизни!!!“
„Ружичка! Ты…“
