Текст книги "Тайна похищенной башни"
Автор книги: Александр Рудазов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 2
«Чайка» вышла из гавани Чревалидо в два часа дня. Во всяком случае, именно столько показывают сейчас часы Колобкова. Они по-прежнему идут по московскому времени. Вот на часах Грюнлау – десять часов утра. А корабельный хронометр, настроенный на Гринвичский часовой пояс, сообщает, что сейчас одиннадцать.
Однако в этом мире все они ошибаются. На Эйкре нет часовых поясов. Время везде одно и то же.
К тому же сутки вдвое дольше, чем на Земле.
Отплытие прошло без осложнений. «Чайка» простояла у причала считанные часы, и не успела заинтересовать больших людей. Ею не интересовался Наместник Города, не интересовались и Наложницы Владельца. Возможно, уже сегодня в Чревалидо станет известно о том, что натворил в Наранно удивительный корабль без весел и парусов… но будет уже поздно. Гребные галеры Юберии не угонятся за крейсерской яхтой на дизельных двигателях.
Стуча деревяшкой, Колобков вошел в капитанские апартаменты и окинул присутствующих отеческим взором. Два совершенно одинаковых пятнадцатилетних подростка и два старика неопределенного возраста.
Любимые сыновья даже не заметили появления бати. Они увлеченно дрались за место у компьютера. Гешка сидел на стуле, крепко уцепившись за сиденье, Вадик скрипел зубами, пытаясь его стянуть.
– Моя очередь играть! – возмущенно выкрикнул Гешка, пытаясь отпихнуть брата.
– Ну пусти, я только на пять минут! – в очередной раз дернул Вадик.
– Хрен тебе, дятел! Если тебя пустить, ты жопой к стулу прирастешь!
– А ты будто не прирастешь, козлодой?!
– Ша, братва лихая! – гаркнул Колобков, стуча тростью о стену. – Чего не поделили? Кому тут влындить? Папа сегодня добрый, папа всем раздает подарки! У папы теперь есть удобная палка!
Близнецы резко замолкли и прекратили драться. Бросая неприязненные взгляды на отца, они неохотно отошли от компьютера и вытянули руки по швам.
– Диктатор вернулся… – чуть слышно пробормотал Вадик.
– Ага… – тихо согласился брат. – Ща всем влетит…
К их счастью, Колобков отвлекся на Каспара и Бальтазара. Толстый, длинноволосый и бородатый старик в колпаке весело отплясывает посреди комнаты. Другой старик – лысый, длинноусый, с китайскими чертами лица – невпопад распевает на неизвестном языке.
При виде тысячелетних волшебников, поющих и пляшущих под караоке, Колобков почувствовал, что чего-то не понимает в этой жизни. Он несколько секунд стоял неподвижно, с интересом разглядывая своих необычных пассажиров. Перевел взгляд на экран и задумался, когда эти старые пни успели выучиться читать по-русски.
Потом до Колобкова дошло, что на текст песни Каспар с Бальтазаром даже не глядят. Если они и могут его прочесть, то не пытаются. Просто поют под музыку что-то свое.
– Алё, деды!.. – наконец заговорил Колобков. – Вы чего тут творите?
– А?.. – посмотрел на него мутным взглядом Каспар. – А ты кто такой? Ты его знаешь?..
– Я его не знаю, – подозрительно покосился на Каспара Бальтазар. – И тебя я не знаю. Ты кто?
– Полагаю, у нас сейчас есть более важный вопрос. Кто ты сам такой?
– Что-о-о?! – возмутился Бальтазар. – Ты что, старый дурак, не помнишь мое имя?!
– Не помню. Так как тебя зовут?
– Я тоже не помню… – признался Бальтазар. – А ты помнишь?..
– Я?.. Я хочу выпить чаю! Почему бы нам не вскипятить чайку?
– Эта мысль заслуживает внимания, безусловно. У кого сахар?
– Последний раз, когда я его видел, он был у меня в руке… где он?..
– Да, куда ты его дел? – тщательно осмотрел ладони Каспара Бальтазар.
– Так, деды, хватит дурковать, – вмешался Колобков. – Завели мне тут патефон. Где ваш третий?
– Третий? Какой еще третий?
– Ну этот, негр который. Мельхиор его зовут, кажись.
– Кто это такой?
– Камрад ваш, старые дураки! Вы все время втроем тусуетесь!
– Первый раз слышу, – помотал головой Бальтазар.
– Да, тяжело мне с вами… – вздохнул Колобков.
Каспар, Бальтазар и Мельхиор, волей судьбы попавшие на «Чайку», не перестают обеспечивать землян головной болью. Эти три древних старика – неприятность покрупнее гигантского хомяка-людоеда. Они волшебники – невероятно мудрые и могучие волшебники. Но с одним малюсеньким недостатком.
Все трое – совершенно чокнутые.
Троица успела прожить на белом свете по две с половиной тысячи лет на брата. И к настоящему времени погрузилась в самые глубины старческого слабоумия. Маразм давно превратил их мозги в кашу. Из-за жесточайшего склероза они то и дело забывают даже собственные имена.
Ну и другие недуги для ровного счета: нарколепсия и энурез у Каспара, артрит и паранойя у Бальтазара, радикулит и регулярное впадение в детство у Мельхиора.
Само по себе это было бы ерундой. Ухаживать за тремя стариками-маразматиками – удовольствие сомнительное, но еще не конец света. Гораздо хуже, если старики-маразматики по-прежнему умеют колдовать. Трое волхвов до сих пор сохранили колоссальную магическую мощь… но совершенно забыли, как ее правильно применять.
И вот это – действительно очень серьезная проблема. За время своего пребывания на борту мудрецы натворили немало дел. Это они перетащили на Эйкр яхту «Чайка» с экипажем. Это они превратили судового механика Угрюмченко в крупного беркута, а телохранителя Гену в каменную статую. Это они сделали из безобидного сирийского хомячка ужасное чудовище. Это они снабдили Гюнтера Грюнлау оружием, обмундированием и раздвоением личности.
И это только самые крупные из доставленных неприятностей.
Конечно, могло бы быть и еще хуже. Во время битвы с юберийскими шотелидами и палицаями три мудреца продемонстрировали, что способны навредить так, что мало не покажется. Чокнутые старикашки не смогли бы причинить больше ущерба даже с гранатометами.
Именно поэтому Колобков даже не помышлял о том, чтобы ссадить их на берег, как пытался сделать с назойливым хумахом. Страшно представить, что эти маразматики могут сотворить с «Чайкой», если их разозлить.
К тому же Каспар, Бальтазар и Мельхиор – потенциальные источники немыслимого богатства. «Чайка» ведь не просто тыркается по островам архипелага Кромаку. «Чайка» разыскивает широко известного в этих краях пирата – некоего Тур Ганикта.
Именно этот загадочный тип похитил у трех безумных мудрецов их собственный дом. Их башню. Неизвестно, как он умудрился такое проделать, но Колобков твердо настроился вернуть похищенное законным владельцам. И на то у него есть две веские причины.
Во-первых, в этой башне находится путь, ведущий обратно на Землю. Во-вторых, подвал башни буквально набит драгоценными камнями.
То и другое очень даже стоит разыскивать.
– И все-таки – где ваш третий? – задумчиво спросил сам у себя Колобков. Сам у себя – поскольку ждать от мудрецов осмысленного ответа не приходится.
Словно отвечая на его вопрос, из комнаты девочек выбежал третий мудрец – Мельхиор. Седовласый африканец с вытатуированным на груди орлом. Одежды почти нет – только набедренная повязка, да еще толстенный фолиант под мышкой. Орто Матезис Сцентия, великая книга мудрости. Мельхиор постоянно ее где-то забывает, теряет, пару раз даже ронял за борт – но очень скоро она вновь оказывалась при нем.
Сейчас Орто Матезис Сцентия вообще держится непонятно как. Мельхиор размахивает обеими руками над головой, но пухлый том все равно висит под мышкой, словно прикленный. Впрочем, при нужде хозяин может засунуть его и за ухо – огромная книга при этом уменьшается до размеров почтовой марки.
– Медвежата! – жалобно возопил Мельхиор, показывая что-то товарищам. – Медвежата с пробитыми черепами.
– Медвежата?.. С пробитыми черепами?.. – вяло переспросил Бальтазар.
– Какое зверство! – заахал Каспар. – Какой варвар такое учинил?!
– Не знаю, я их такими уже нашел! – скуксился Мельхиор. – Кто-то проломил черепа бедным медвежатам! Смотрите, смотрите, какие дыры у них в головах!
– Кто же это мог быть? – потряс бородой Каспар.
– Что вы на меня так смотрите?! – возмутился Бальтазар. – Это не я!
– Кроме тебя некому!
Колобков приоткрыл было рот, намереваясь вмешаться. Но тут в комнату вбежала Оля. Девочка подскочила к Мельхиору и завопила на него:
– Глупый дед, отдай мои тапочки!
Мудрецы недоуменно уставились на нее. Воспользовавшись их растерянностью, Оля выхватила у Мельхиора пушистые тапки в виде медвежат и тут же натянула их на ноги.
– Медвежата… – заморгал Мельхиор. – Бедненькие медвежата…
– Это тапочки! – крикнула ему в лицо Оля. – Дедушка Мельхиор, я вам уже сто раз говорила – это мои тапочки! Прекратите их воровать, а то я на вас Рикардо науськаю!
Покончив с этим, Оля перевела взгляд на Каспара. Пару секунд разглядывала его, а потом подозрительно спросила:
– Дедушка Каспар, а зачем вы сняли халат?
– Мне стало жарко.
– А зачем напялили мамино платье?
– Мне стало холодно.
Оля поджала губы и обменялась взглядами с отцом. Колобков хмыкнул, разглядывая седобородого старца в женином платье. Ситцевом, в мелкий цветочек. На тучной фигуре Каспара оно буквально трещит по швам, но все же не рвется.
– Девочка, а ты с нами поиграешь? – наклонился к Оле Мельхиор, уже забывший про спасение несчастных медвежат. – Давай вместе петь песенку! А-ля-ля!.. А-ля-ля!..
– Дедушка Мельхиор, вы прямо вылитый Спанч Боб, – строго посмотрела на него Оля. – А вы, дедушка Каспар, похожи на Патрика. А вы, дедушка Бальтазар, прямо вылитый Сквидворд.
– Кто все эти люди? – насторожился Бальтазар. – Я их не знаю!
– Это не люди. Это губка, морская звезда и осьминог. И вы трое точь-в-точь на них похожи.
– Я чувствую заговор, – сплел тонкие пальцы Бальтазар. – Это заговор. Вы все против меня. Вы все мои враги. Все. Вот этот стул наверняка что-то затевает! Я уничтожу его, пока он не уничтожил меня!
– А?.. – подал голос Каспар. – Что происходит?! Что тут происходит?! Я требую немедленно объяснить мне, что тут… хррр-пс-пс-пс…
– Заснул, – прокомментировал Мельхиор, тыкая Каспара в щеку. – Ты спишь, что ли? А?.. А?.. Спишь?.. Спишь, да?..
Колобков только крякнул. Старые пердуны в своем обычном репертуаре.
– Кто здесь?! – встрепенулся Каспар, очумело таращась вокруг.
– Проснулся, – догадался Мельхиор.
Бальтазар смерил этих двоих подозрительным взглядом и принялся копаться в карманах. В течение следующих секунд он вытряхнул на пол бамбуковую флейту в виде дракончика, десяток старинных серебряных монет, спелый персик, тяжелый медный ключ, длинный шелковый шнур, баночку лака для ногтей и нефритовую статуэтку китайца, ужасно похожего на него самого.
Колобков рассеянно следил за этим, гадая, сколько же всего карманов у этого чокнутого старикашки. Такое впечатление, что не меньше сотни.
И лежит в них чертова уйма всякой всячины.
– Где же оно… – бормотал Бальтазар. – Где же оно, ну где же оно…
– Что ты ищешь? – тронул его за плечо Мельхиор.
– А-а-а!!! Не трогай меня! – отшатнулся Бальтазар.
– Почему?
– Не знаю, но не трогай! Где же оно… А… А… Нет, я не сойду с ума, я не сойду с ума!
– Конечно, ты не сойдешь с ума, не волнуйся, – ласково улыбнулся в бороду Каспар.
– Спасибо за поддержку, доброе говорящее кресло, – признательно посмотрел на него Бальтазар. – Ты единственная мебель здесь, которой я еще могу доверять. Все остальные состоят в заговоре, я это знаю!
– В заговоре? В каком еще заговоре?
– В глобальном заговоре МОАЗ.
– А что такое МОАЗ?
– Международная Организация Абсолютного Зла.
– Откуда ты о ней знаешь?
– От ягодицы.
– Какой еще ягодицы?
– От моей правой ягодицы. Это она мне рассказала.
– Ты разговариваешь со своей ягодицей?
– Конечно. Запомни, если хочешь выжить в этом мире, то внимательно слушай, что тебе говорит правая ягодица. Правая ягодица – это Ягодица Судьбы, она никогда не ошибается. Если Ягодица Судьбы прикажет тебе убить человека – убей его без колебаний, ибо он наверняка состоит в МОАЗ. Всегда и во всем слушай свою правую ягодицу. А левую не слушай, она все врет!
– Так, деды, а ну-ка живенько успокоились! – постучал тростью по стене Колобков. – Братва лихая, давайте, давайте, отведите дедушек наверх, на палубу. Они тут совсем закисли без свежего воздуха. Симптомы даже хуже обычных.
Гешка и Вадик неохотно поплелись исполнять отцовский приказ. К счастью, выгуливать мудрецов они уже давно наловчились – дело на поверку оказалось нехитрым.
Большую часть времени Каспар, Бальтазар и Мельхиор не обращают внимания на происходящее вокруг, полностью поглощенные общением внутри своего круга. В этом состоянии они позволяют вести себя куда угодно, не высказывая возражений. Мельхиора вообще однажды поставили у стенки вверх ногами – он заметил это только через полтора часа.
– Не ешьте мой бутерброд!.. – донесся из коридора вопль Бальтазара.
Рука Колобкова замерла в воздухе. Он как раз взял с тарелочки на столе аппетитно пахнущий сандвич с ростбифом и салатом. При других обстоятельствах Колобков непременно бы его съел. Но тянуть в рот то, что приготовил Бальтазар… нет, это будет крайне неблагоразумным.
Проще уж пустить себе пулю в лоб – от нее хотя бы знаешь, чего ждать.
Конечно, Бальтазар мог и не делать этот бутерброд сам. Возможно, тут потрудилась его, Колобкова, дражайшая половина. Или дочь. Или Гюнтер. Или еще кто-нибудь. Но если существует вероятность, что тут приложил руку чокнутый волшебник, безобидный бутербродик становится потенциальной бомбой неизвестного действия.
Справедливости ради надо заметить, что не все зелья Бальтазара вредны для здоровья. Взять хоть эликсир, выпитый Чертановым. Благодаря этому адскому вареву Сергей обрел способность говорить с любым разумным существом на его языке. И стал, возможно, лучшим переводчиком в мире.
Но исключения только подтверждают правило. Тем более, что Чертанову ужасно повезло. Бальтазар сам потом признался, что всех предыдущих испытуемых чудесный эликсир свел с ума или вообще убил.
За исключением одного, который превратился в пустельгу.
– Геныч, где ты там?.. – позвал Колобков, заходя в спальню.
Его встретил безжизненный взгляд каменной статуи. Гена – еще один телохранитель, бывший напарник Валеры. В Наранно он получил тяжелое ранение, а вслед за этим – медицинскую помощь от Каспара. Волшебство спятившего чародея мгновенно залечило раны.
Увы, побочным эффектом оказалось превращение пациента в камень.
– Эх, Геныч, что же ты так… – грустно вздохнул Колобков, обходя вокруг статуи.
Окаменевшего телохранителя положили в самом безопасном месте на яхте – в спальне капитана. Все надеялись, что эффект временный и Гена когда-нибудь вернется к жизни. Будет не очень красиво, если до этого момента у него отломится рука или еще что-нибудь.
Колобков мрачно вздохнул, опираясь на трость. Прошло уже несколько дней, а Гена по-прежнему каменный. И никаких признаков улучшения. Наверное, все-таки стоит попросить мудрецов поколдовать над ним. Конечно, результат будет совершенно непредсказуемым, но вряд ли даже им удастся сделать хуже, чем сейчас.
– Ладно, Геныч, бывай, – легонько постучал тростью по руке статуи Колобков.
Послышался тихий хруст. От места, где дерево соприкоснулось с камнем, побежала тонкая извилистая трещина.
– Ой-ей… – сглотнул Колобков. – Геныч, блин, извини дурака, нечаянно!
Трещина продолжала шириться. От каменной руки отвалился кусочек. Колобков в ужасе завертел головой, ища цемент, клей, скотч… что угодно, – Ладно лишь бы это остановить!
Неужели он сам, собственными руками окончательно добил героического телохранителя?!
– Геныч, прости! – возопил Колобков. – Кто ж знал, что ты такой непрочный?!
В статуе что-то громко треснуло. На пол посыпались осколки. Колобков на секунду зажмурился – показалось, что рука таки развалилась на кусочки.
Но когда он открыл глаза, то понял, что осыпалась только каменная скорлупа. Совсем тонкая, почти как яичная. А рука у статуи по-прежнему на месте… загорелая рука с медленно шевелящимися пальцами.
Из-под слоя камня послышался слабый стон.
– Геныч, блин!.. – расширились глаза Колобкова.
Он перехватил трость поудобнее и принялся колотить по статуе что есть мочи. Уже через несколько секунд она вся покрылась трещинами… потом на полу выросла гора каменной скорлупы… а потом Гена закашлялся и открыл рот, часто глотая воздух.
– У… О… – выдохнул телохранитель, дико озираясь вокруг себя. – Ы… О…
– Геныч, твою мать!.. – счастливо осклабился Колобков, хлопая его по спине. – Живой!.. Живой, курилка!..
– Шеф… – ошалело посмотрел на него Гена. – Ы!.. У!..
– Да не мели ты так языком, Геныч. Тебе после болезни вредно много разговаривать. Пошли лучше до бара, я тебе сто грамм налью. Такое дело нельзя не отметить!
Телохранитель признательно посмотрел на шефа, отряхнул с себя каменную крошку и с хрустом потянулся. Тело вроде бы в порядке. Нигде ничего не болит, все суставы гнутся нормально, голова работает четко.
Пора возвращаться к работе. Вот только принять вначале рюмочку – обмыть возвращение к нормальному состоянию…
– Ах да, – замер на пороге Колобков. – У нас же бар пустой.
Глава 3
– Пас.
– Пас.
– Пас.
– Распасы, значит… – пропел Колобков, вскрывая первую карту из прикупа. – Распасы – в прикупе чудесы… Посмотрим, кого мы сегодня нахлобучим, посмотрим, кто у нас сядет…
Грюнлау, Чертанов и Стефания смерили открытую семерку пик напряженными взглядами и уткнулись в сданные карты. Педантичный немец задумался особенно сильно – ему ходить первым.
На руках девятка и дама. Если пойти с девятки, то эта взятка скорее всего уйдет другому, но зато дама почти наверняка «принесет в подоле». Если же пойти с дамы, то есть шанс, что у переводчика или «фрау Тойфель» окажется голый король или туз. А то и оба сразу.
Решение нужно как следует взвесить – ошибаться нельзя, у него и без того самая большая гора.
– Пиковый фрау, – наконец бросил карту Грюнлау.
Чертанов секунду помедлил, обкусывая ноготь на указательном пальце, а потом положил на стол валета.
Стефания без раздумий пошла с десятки.
Грюнлау придвинул к себе первую взятку, и Колобков открыл вторую карту прикупа.
Король пик.
– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, – развел руками Колобков, глядя на приунывшего немца. – Давай-давай, Гюнтер, не тормози.
Грюнлау поджал губы, ходя с девятки. Чертанов выложил туза, Стефания – восьмерку.
Изучая карты, Грюнлау с сожалением подумал, что решение все-таки оказалось ошибочным. Если бы он сначала пошел с девятки, то первая взятка досталась бы Чертанову, а вторая – Колобкову. А так колобковский король сумел вывернуться за его, Грюнлау, счет.
Мелочь, конечно, но неприятно.
– Жарища, – обтер лысину платком Колобков. – Уф, ну и жарища…
– Да, климат в эти места есть совсем жаркий, – согласился Грюнлау, сбрасывая бубнового туза. – Особенно по сравнению с твой, Петер, фатерлянд.
– Да, у нас в России, конечно, холоднее… – согласился Колобков. – Чай, не Индия!
– Гораздо холоднее, Петер. От вас даже Наполеон сбежал, напуганный страшным генерал Мороз.
– Чего-чего? – прищурился Колобков. – Ты это о чем сейчас, Гюнтер?
– О исторический событий, Петер. Наполеоновский кампаний тысяча восемьсот двенадцатый год. Из-за суровый русский зима Наполеон потерял большая часть армии и был вынужден отступить.
– Ох… – аж скривился Колобков. – Гюнтер, ну вот от тебя я такого не ожидал. Ты вот вроде мужик неглупый, но сейчас ба-альшую хрень смолотил. У тебя что по истории в школе было?
– Э… А что, я где-то есть ошибаться? – смутился Грюнлау.
– Да еще как. Следи за руками, Гюнтер, я тебе щас все популярно объясню.
Колобков растопырил пальцы на «чисто пацанский» манер, важно откашлялся и произнес:
– Ну во-о-о-от!.. Излагаю все доступно. Значит, двадцать четвертого июня Бонапартишка приперся туда, где ему никто не обрадовался. Приперся с шестисоттысячной армией! Во-о-о-о-от!.. Было, значит, у Наполеона шестьсот тысяч. Следишь за мыслей, Петер?
Грюнлау молча кивнул.
– Было шестьсот тысяч, – для верности повторил Колобков, крутя в воздухе толстым пальцем. – Однако всего за месяц стало на сто пятьдесят тысяч меньше. Болезни, дезертирство, стычки с нашими… армия французишек ну буквально таяла! Как льдышка в жаркий день. И дело, кстати, как раз в июле было, в жару. Не такую жару, конечно, как сейчас вот – тут вообще страна Папуасия – но было все-таки жарко. Наполеон шел вперед и вперед, а Кутузов от него уходил и весело хихикал. У него-то армия с каждым днем росла, а у Наполеона – таяла. При Бородино армии были уже практически одинаковыми!
– Петер, а кстати, при Бородино кто победил? – поинтересовался Грюнлау. – Ваши или французы? Я что-то не есть полностью уверен…
– Гюнтер, ну что ты как маленький… – поморщился Колобков. – Кто победил, кто победил… Ничья там была. Наши отступили, и Наполеон тоже отступил. Ни наши, ни ихние верха не взяли. Но потери у Наполеона были вдвое больше, так что по очкам мы победили. А потом под Малоярославцем мы ему еще и добавили. После Малоярославца он и двинул обратно домой. Да двинул старым путем, которым и шел – по Старой Смоленской. А дорога-то там уже плохая стала!
– Осенними дождями размыло? – понимающе кивнул Грюнлау.
– Да какими дождями, Гюнтер! Хотя дороги у нас, конечно, всегда хреновые были, ну так у нас климат такой… И расстояния огромные. Сам попробуй в таких условиях хорошие дороги поддерживать. Когда Наполеон отступал, был еще только октябрь. Прохладно уже, конечно, но еще не настолько, чтоб насмерть замерзнуть. Зато вот жрать французишкам было как раз нечего! Свои запасы все подъели, на Старой Смоленской, что было, тоже сожрали – еще пока в Москву шли. Вот и подыхали от голода. Да еще и наши Наполеона провожали пенделями, гнали, как стадо баранов. Но морозы тут совсем ни при чем. Морозы грянули, когда Наполеон уже подходил к границе. Войск у него к тому времени осталась уже крохотная горстка. И от холода умерло ну совсем мало французов. В пределах статистической погрешности. Так что ты, Гюнтер, учти – «генерал Мороз» Кутузову если в чем и помог, так разве что в финальной экзекуции. Добивать умирающего. И то совсем чуть-чуть, уже под конец. Зато в Европах ваших модно стало все на него валить, Наполеона своего оправдывать – мол, померзли, померзли, бедолажки… Как будто у нас Антарктида какая, право слово…
– Петр Иваныч, а вы, оказывается, хорошо отечественную историю знаете! – удивился Чертанов.
– Ну дык! Я ее, Серега, отлично знаю! В жизни всегда пригодится!
– Для чего, например?
– Ну мало ли… Беседу умную поддержать, кроссворд разгадать… Вот на днях я кроссворд разгадывал, там вопрос был – «Опера Сергея Рахманинова», восемь букв…
– И что за опера?
– А я-то откуда знаю? – повертел пальцем у виска Колобков. – Я в этом ни в зуб ногой. Баха от Бетховена с трех метров не отличу. Слышал, что кто-то из них глухим был, а кто именно… да черт его знает.
– Бетховен, – процедила сквозь зубы Стефания.
– Ну вот видишь, – ухмыльнулся Колобков. – Я же говорил, что она знает.
– Хватит! Довольно! – сорвалась на визг чертовка. – Что это за расовая дискриминация?! Мне эти твои шуточки уже знаешь где сидят?!
Над карточным столом повисло тягостное молчание. Чертанов напряженно уставился в карты, изо всех сил стараясь не встречаться со Стефанией взглядом. Он уже усвоил, что эту рогато-хвостатую девушку ужасно задевают поговорки и присловицы с упоминанием чертей.
Да и кому понравится, если тебя используют в качестве ругательства?
– Ладно тебе, Фанька, не бычься по пустякам, – весело хохотнул Колобков. – Будь проще, и люди к тебе потянутся. Возвращаясь к нашим баранам – ты вот сама-то с этим Наполеоном не встречалась?
– Я не настолько старая, тупица! – выпалила все еще кипящая от гнева чертовка.
– Да не, я имел в виду с уже мертвым. Ну, в аду вашем.
– А с чего ты взял, что он в Аду?
– А что, в раю, что ли?! – возмутился Колобков. – Это за какие заслуги?! Что он сделал-то хорошего?! Всех и заслуг – пирожное в его честь назвали! Вкусное, правда…
– Согласно правилам, нам категорически запрещено давать справки по поводу местонахождения ваших мертвецов, – терпеливо объяснила Стефания. – Даже намеками или умолчанием. Полная конфиденциальность.
– По-моему, ты это правило уже нарушала, – осторожно заметил Чертанов. – Я точно помню, ты про кого-то что-то такое уже говорила… только я не помню, когда и про кого.
– Не помню. Но может и было. Мы, черти, правил не особо-то придерживаемся. Да нам вообще начхать на все правила!
– Ну так ты тогда еще раз нарушь! – весело предложил Колобков.
– Перебьешься. Мы их нарушаем, когда нам самим того хочется. А не когда об этом просит какой-нибудь толстый дурак.
– Слова тоже могут ранить, вообще-то, – обиженно втянул живот Колобков. – Ходи давай. Что играешь?
– Хм-м-м… – задумалась Стефания, глядя в карты. – Семь бубен.
– Пас, – равнодушно сказал Чертанов.
– Вист! – радостно осклабился Колобков. – Висточек… Бубночки, значит… Кто играет семь бубён, тот бывает нае…
– Петя! – укоризненно покачала головой лежащая в шезлонге Зинаида Михайловна.
– А чего я? – хмыкнул ее дражайший супруг, с удовольствием разглядывая карты. – Ходи, Фанька! Ща мы тя посодим, ща мы тя посодим…
Зинаида Михайловна с шумом захлопнула книгу, вылезая из шезлонга. По судовому хронометру приближается время обеда. А сегодня ее очередь готовить.
Мадам Колобкова с печалью вспомнила о маме, оставленной на папуасском острове. С тех пор, как та покинула яхту, Петенька заметно повеселел. Они с мамой всегда были на ножах. Какая-то врожденная неприязнь – как у кошек с собаками. Сколько уж Зинаида Михайловна ни пыталась примирить мать и мужа – все без толку.
Но было в дражайшей Матильде Афанасьевне кое-что, ценимое даже ненавистным и ненавидящим зятем. Ее незаурядные кулинарные способности. Колобков частенько ворчал, что не сегодня завтра ожидает найти в своей тарелке крысиный яд, но на аппетите эти страхи не сказывались. Потрясающая тещина стряпня кое-как примиряла с существованием ее самой.
Однако теперь Матильда Афанасьевна – жена вождя племени Магука. Королева папуасского острова. И камбуз в ее отсутствие выглядит каким-то осиротевшим. Должность кока по-прежнему вакантна, и занимать ее никто не рвется.
Некоторое время на камбузе царил хаос. Потом его упорядочили. На общем собрании было решено, что готовить будут все по очереди в меру способностей. Чертанов составил график дежурств, распечатал его и повесил на двери.
Конечно, некоторых от дежурства по камбузу освободили. Угрюмченко – по отсутствию рук. Олю Колобкову – по малолетству. Близнецов Вадика и Гешку Колобковых – эти не в состоянии даже залить молоком кукурузные хлопья.
Ну и мудрецов, конечно, исключили тоже. Единогласно и без раздумий.
Составляя график, ориентировались в том числе и на кулинарные способности. Тот же Колобков-старший, например, умеет только жарить яичницу, да делать бутерброды. Зато его супруга стряпает очень даже недурственно, хотя и ненавидит это занятие всеми фибрами. Поэтому Зинаиде Михайловне и досталось больше всего дежурств.
Она бурно протестовала против такого решения, но это не было принято во внимание.
– Зиночка, твой мусик хочет кушкать! – состроил умильное лицо Колобков, глядя на супругу.
– Да-да, разумеется, – обреченно вздохнула та. – Кстати, Петя, у вас тут интересный разговор зашел на историческую тему… ты в курсе, что школьные учебники во многом ошибаются насчет Наполеона и его деятельности?
– Правда, что ли? – опешил Колобков. – С чего вдруг?
– А вот, почитай, – с готовностью протянула книгу Зинаида Михайловна. – Здесь на этот счет очень много интересного.
– Это что еще за макулатура? – повертел томик муж. – Фоменко… кто такой?
– Очень умный человек. Настоящий академик. Подошел к изучению истории с совершенно новаторской точки зрения. Применил новейшие математические методы. Оказывается, мы совершенно не знаем своей истории, Петя! Представляешь?
– И про что там?
– Это лучше самому прочитать. Не пожалеешь, Петя. Методы академика Фоменко просто удивительны! Я и сама попробовала их применить… ну так, немножко… но представляешь, все получилось!
– Что получилось?
– Применив систему академика Фоменко, я выяснила, что в твоей биографии были допущены серьезнейшие ошибки, Петя, – оживленно заговорила Зинаида Михайловна. – В свидетельстве о рождении, а затем и в паспорте тебе приписали целых двадцать лишних лет! На самом деле тебе не сорок шесть, а всего двадцать шесть!
– А, ну да, конечно… – промычал Колобков, уже не слушая. – Как скажешь, Зинулик…
– Но мама, это же бред какой-то, – вмешалась стоящая у борта Света. – Папе не может быть двадцать шесть лет. Тогда получается, что он женился на тебе шестилетним. А я, получается, родилась, когда папе было всего девять.
– Светочка, ты что же, подвергаешь сомнению метод академика Фоменко? – строго посмотрела на нее мать. – Вот, возьми лучше и прочитай. Здесь все это объяснено в популярной форме.
Света растерянно посмотрела на отца, ища поддержки. Однако тот лишь поморщился и коротко помотал головой – лучше не спорить.
При всех неоспоримых достоинствах у Зинаиды Михайловны есть и недостатки. Один из них – слепое доверие печатному слову. Мать семейства Колобковых чуть ли не ежедневно хватается за очередную популярную новинку, ни на миг не сомневаясь в незамутненной истинности читаемого. Ее увлекает все: НЛО, народные целители, Бермудский треугольник, лох-несское чудовище, йога, фэн-шуй, битвы экстрасенсов, альтернативные хронологии и любые другие сенсации.
Все это поглощается, переваривается и очень быстро забывается, сменяясь чем-нибудь свеженьким.
Стефания откинулась на спинке стула. Она взяла свои шесть пик и наконец-то закрыла пулю. Последней.
Партия окончена. Чертанов придвинул лист бумаги и занялся расчетами.
– Петр Иваныч и Стефания в выигрыше, – объявил он через полминуты. – А мы с вами, герр Грюнлау, им должны.
– Сколько я есть должен? – немедленно достал портмоне педантичный немец. – Я немедленно расплатиться.
– Да сиди ты, Гюнтер, что ты суетишься вечно… – лениво отмахнулся Колобков. – По копеечке за вист играли, что ты там проиграл-то, ерунда… Что он проиграл, Серега?..
– Двести пятьдесят три виста, Петр Иваныч. Двадцать пять рублей тридцать копеек.
– И играли мы не по одной, а по десять копеек за вист, – напомнила Стефания. – Давайте сюда мою долю.
– Фанька, тебе-то деньги зачем? Что ты с ними делать будешь? Души скупать? Чичиков женского полу, хы-хы!..
– Не твое дело, что я с ними буду делать, – зло процедила чертовка. – Просто отдайте то, что мне причитается.
– Да на, держи, держи… Чего ты всегда так нервничаешь, когда играешь?
– Я не нервничаю. Кто сказал, что я нервничаю?
– Да видно же. На вид спокойная, а все равно каждый раз напрягаешься так…
Стефания тяжело вздохнула, сверля Колобкова недобрым взглядом. Потом вздохнула еще раз. А потом неохотно произнесла:
