Текст книги "А.Беляев Собрание сочинений том 6"

Автор книги: Александр Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)

Ибрагим отошел. Между ним и Джимом начался вновь странный разговор.

Скоро путники, истомленные дневными трудами и зноем, уснули, но в полночь были разбужены чьими-то стонами. Ножин и Лэйт проснулись. Стонал Джим. Он совсем занемог. Жаловался на боль в животе, на то, что у него ломит руки и ноги, он заявил, что не может двинуться в путь. Он предпочитает вернуться назад и отлежаться в чайхане – дойти туда у него хватит сил.

– Делать нечего, придется отвезти его, – сказал Лэйт.

На этом порешили и вновь улеглись спать.

А когда проснулись с первыми лучами солнца, то не нашли Джима.

– Он не хотел связывать нас, не хотел, чтобы тратили время отвозить его в чайхану, и он отправился один. Это, конечно, благородно, но рискованно с его стороны. Что же, поедем без него!

Громоздкая машина двинулась в путь. Когда в полдень остановились среди зыбучих песков, чтобы отдохнуть, шофер обнаружил, что один бензиновый запасной бак пустой, другой тоже. Оставался только еще один, неполный бак.

Между тем все эти баки были полны. Шофер и механик стали осматривать баки, нет ли течи, и нашли небольшое отверстие, которое могло быть сделано только каким-нибудь острым орудием вроде шила. Это открытие чрезвычайно взволновало всех. Кто мог произвести порчу баков? Только Джим!.. В поспешном бегстве он даже не захватил своего небольшого чемодана. Лэйт раскрыл чемодан, чтобы посмотреть, что там находится. И нашел больше, чем ожидал: шило, небольшой молоток и обрывки писем. На одном клочке бумаги стояла подпись: «Гайдн».

– Теперь для меня все ясно, – сказал Лэйт. – Джим был подкуплен Гайдном. И, может быть, не одним Гайдном. Американские хлебные оптовики, упустив случай купить мое изобретение, поняли, какую оплошность они сделали. Благодаря искусственному дождеванию советский хлеб может убить американских экспортеров, и они принимают все меры к тому, чтобы затруднить признание и применение моего изобретения в СССР. Однако об этом мы еще успеем поговорить. Теперь надо выходить из положения. У нас так мало бензина, что только-только хватит на обратный путь. Вернуться ли нам или же потратить этот бензин для мотора нашей станции искусственного дождевания? Но нам надо еще продвинуться в глубь пустыни, чтобы выполнить опыт при самых неблагоприятных условиях, как я сам это предложил вашему Колхоз-центру и Наркомзему. Здесь, в пустыне, диэлектрический слой воздуха наиболее толст и сух. И если нам удастся пробить слой этого диэлектрика здесь и вызвать дождь, то уж не останется никаких сомнений, что в других местах осуществить искусственное дождевание будет совершенно легко.

– Мы едем дальше, произведем опыт и сообщим по радио о том, чтобы нам доставили сюда на аэроплане бензин для возвращения! – ответил Ножин.

Это было рискованное предприятие, но они ставили на карту все.

Опять двинулись в путь, но через два часа принуждены были остановиться. Началась песчаная буря. К машине подошли, точно призраки, верблюды заблудившегося каравана и в изнеможении упали. Буря прошла скорее, чем можно было ожидать, но люди и животные изнемогали от жажды. До ближайшего колодца было несколько часов пути. Положение казалось почти безнадежным. И вот тут Лэйт и Ножин решили, что пора действовать. Они соорудили небольшую башенку, установили аппарат и объявили людям, которые покорно ожидали смерти, лежа возле изнемогавших верблюдов, что сейчас вызовут дождь. Ибрагим покачал недоверчиво головой:

– Здесь никогда не бывает дождя. Аллах запечатал все источники воды на земле и на небе.

– А вот мы заставим Аллаха отпечатать эти источники, – отвечал Ножин.

Мотор заработал. Никогда еще Лэйт не волновался так, как в этот раз. Башня была невысокая, диэлектрический слой должен быть очень толст, сухость воздуха громадна, мотор небольшой мощности. Действительно, более неблагоприятных условий для опыта трудно было придумать. Сейчас решалась окончательно судьба этого ценного изобретения. Все с нетерпением смотрели на небо, хотя Ибрагим и его соотечественники и не верили в чудо. Прошло десять-пятнадцать минут, а небо казалось таким же безоблачным, как всегда. Лэйт начал не на шутку волноваться.

Наконец вверху над ними появилось очень слабое, тонкое туманное кольцо, через которое было видно небо. Но это было начало. Лэйт и Ножин оживились и набрались терпения. Туманное пятно уплотнялось, росло, густело, темнело и наконец превратилось в настоящее облако, совершенно круглое. Мусульмане с суеверным ужасом смотрели то на это облако, то на людей, которые могут совершать такие чудеса, то на их удивительную машину.

И вот случилось чудо. Пошел дождь. Капли дождя ловили руками, пересохшими губами, люди плакали от радости, не веря глазам своим, набирали воду куда только можно, пили и поили верблюдов.

Это была победа, бесспорная и совершенная. Ибрагим подошел к Ножину и крикнул:

– Теперь я знаю! Нет Аллаха! Есть машина и человеческая голова.

А шофер от радости начал гудеть в рожок с такой силой, что верблюды шарахнулись в сторону.

– Ну вот видишь, Ибрагим, мы и сняли с этой пустыни проклятие Аллаха. И скоро мы превратим эту проклятую пустыню в зеленый сад.

А через несколько минут радисты Союза принимали радиотелеграмму: «Опыт удался блестяще. Мокнем под дождем. Высылайте аэро немедленно с запасами горючего».

Через несколько недель неутомимые путешественники уже устанавливали башню искусственного дождевания в колхозе на Нижней Волге, и самый настоящий дождь, но искусственно вызванный, через несколько часов поливал удивленные головы колхозников.

ГДЕ ДЕЛАЮТ ПОГОДУ

Таксомотор подкатил к большому новому четырехэтажному зданию на Девичьем поле в Москве и остановился у подъезда с широкими ступенями. Человек с портфелем, бритый, в дорожном кепи и пальто из непромокаемой материи, прежде чем выйти из автомобиля, с любопытством осмотрел здание. Оно было довольно длинное, с огромными, во всю стену, окнами. На крыше здания помещалась высокая антенна, а от боковых стен в разные стороны протянулась густая сеть телефонных и телеграфных проводов. Входная дверь помещалась в небольшой нише. С правой стороны двери помещался большой барометр, с левой – термометр, на высоте второго этажа – часы, а над самой дверью скромная, но внушительная вывеска черного толстого блестящего стекла, на котором четко выделялись пять золотых букв:

ВЦБИД

Шофер нетерпеливо обернулся. Человек с портфелем спросил на ломаном русском языке: «Сколько?» – расплатился, вышел из автомобиля и поднялся по ступеням.

– Можно мне видеть инженера Лэйта? – спросил он швейцара.

– Третий этаж, правый коридор, комната номер семьдесят восемь, – быстро ответил швейцар, провожая посетителя к кабине лифта.

Через минуту человек с портфелем входил в комнату номер семьдесят восемь. Это был довольно просторный, светлый кабинет с большим столом, на котором виднелись разложенные карты СССР и чертежи. Лэйт поднялся из-за стола и спросил по-английски:

– С кем имею честь говорить?

– Смит. Вы не узнали меня? Помните нефтяную вышку в Помонской долине? Помните, я первый выследил вас за опытами искусственного дождевания?

Да, Лэйт вспомнил этого юркого корреспондента, который так разозлил Босса.

– Вот где пришлось нам встретиться вторично, – продолжал корреспондент как будто с некоторым упреком в голосе по адресу Лэйта.

– Кто же в этом виноват? – ответил Лэйт. – Вы хотите осмотреть Вецебид?

– О да. Но прежде всего прошу расшифровать мне эти странные звуки: Вецебид.

– Это очень просто, – ответил Лэйт и сказал по-русски: – Всесоюзное центральное бюро искусственного дождевания, – переведя затем эти слова на английский язык. – Да, признаюсь, ваш брат корреспондент отнимает у меня немало времени. Ну что ж, идем, – покорно закончил он.

И они отправились осматривать ВЦБИД.

Лэйт и Смит спустились вниз и вошли в большой зал.

– Это приемная радиостанция, – пояснял Лэйт. – Машинное отделение находится внизу, сюда же передаются телеграммы и телефонограммы, которые записываются автоматически вот этими аппаратами сразу в нескольких экземплярах. Работающие здесь люди рассылают эти телеграммы пневматической почтой по отделам: Центральному метеорологическому бюро, в контроль, в отдел исполнения, в статистический, экономический и прочее. – Лэйт подошел к одному столу, взял небольшой листок и прочитал: – «1936.6–1,20.18 – 0,30». Это значит, что район, обслуживаемый станцией искусственного дождевания, номер 1936, если не ошибаюсь, она находится около Кругловска, просит дождя на завтра в шесть часов утра в продолжение часа двадцати минут и в шесть часов вечера – на полчаса.

– Простите, а где этот Кругловск?

– Это новый город в хлопковом районе Узбекистана, названный именем товарища Круглова. Искусственное дождевание создало много городов там, где раньше была только одна пустыня. Кстати, если вы увидите мистера Гайдна, то передайте ему от меня, что на том самом месте, где нас предал Косой Джим, надеюсь, хорошо известный мистеру Гайдну, – красуется прекрасный город, утопающий в садах. А вот еще одна телеграмма. Она довольно необычайна: «7 – 5С». Вы знаете, что это значит? Это значит, что седьмая станция просит произвести дождь непрерывно в продолжение пяти суток.

– Но этак вы зальете все поля! – удивился Смит.

– Похоже, что так, – рассмеялся Лэйт. – Дело идет, видно, о том, что мелководье не позволяет сплавить лес по реке. И вот нас просят поднять уровень рек хорошим ливнем в продолжение нескольких суток. А вот еще, смотрите. Новое дело. «А. 499. Т». Если это расшифровать, то получится: «Аэродром номер 499. Туман». Туман, очевидно, мешает посадке аэропланов и дирижаблей. Требуется разогнать туман.

– Вы, значит, занимаетесь не только дождеванием, но и рассеиванием туч и туманов?

– Ну да. Я полагал, что вам известно об этом. Ведь мы свои аппараты для рассеивания тумана употребляем и на море, чтобы предупредить столкновение кораблей. Поднимемся теперь этажом выше, я покажу вам тот центр, где у нас делается погода.

Смит вошел следом за Лэйтом в очень большой зал через боковую дверь. Налево от него были окна во всю стену, а направо – стена, на которой находилась карта СССР в два десятка квадратных метров величиною, нарисованная, по-видимому, на матовом стекле. Смит с любопытством начал рассматривать эту карту. Она была в красках, и Смит сам скоро догадался, что они означали разного рода растительность, злаки, плантации и пр.

– Вот белые хлопковые поля, вот желтоватая рожь, пшеница, вот тучные травы для скота, мериносовых овец.

– Но почему некоторые места на карте, отмеченные номерами, изменяют цвет, то белея, то вдруг синея, и, наконец, вновь возвращаются к первоначальному цвету? – спросил Смит.

– Номера и небольшие точки около них – это все станции искусственного дождевания.

– Так много? – изумился Смит, глядя на карту, всю испещренную точками с номерами.

– Более трех тысяч, – ответил Лэйт. – На карте белеют те пункты, которые просят дождя. Когда аппарат приведен в действие, то пункт на карте синеет, это значит: там дождь идет. А когда дождь оканчивается, все приходит в норму. Вот тот человек, который в настоящее время делает дождь. Познакомьтесь! Инженер и мой друг Ножин, которому я так многим обязан.

Ножин был занят, он только кивнул головой и улыбнулся. Он сидел перед небольшой картой СССР, расположенной на несколько наклонной по направлению к нему доске. На этой карте на месте точек имелись кнопки. Внизу карты перед Ножиным шла беспрерывная лента, на которой, в строго хронологическом порядке поступления, шли номера-заказы. Ножин смотрел заказ, перекручивал кнопку «на срок дождевания», как объяснил Лэйт, и нажимал ее. И где-то за тысячи и, может быть, даже десятки тысяч километров начинал идти дождь.

– Скоро мы это упростим. Включение станций в дождевание будет производиться механически.

– Но почему не пускать станции в действие на месте?

– Потому, – ответил Лэйт, – что в таком случае могла бы получиться метеорологическая анархия. Здесь не Американские Штаты, где вся земля поделена на пестрые клочки и где каждый собственник думает только о себе. Климат должен быть регулирован в общесоюзном масштабе. За этим следят наши метеорологические станции.

– Наши?! – удивился Смит и иронически заметил: – Я вижу, вы очень осоветизировались, мистер.

– А разве того, что вы видите, недостаточно для советизации? – спросил Лэйт, и вдруг вся горечь старой обиды поднялась в нем. – Что дала мне моя родина, кроме огорчения? Что могло там дать мне изобретение, кроме вреда! А здесь – смотрите. Вы видите эти огромные пространства на восток от Каспийского моря?

Вы привыкли видеть их на карте однообразными желтыми пустынями, а теперь смотрите, сколько здесь появилось животворящих точек и сколько поэтому выросло новых агроиндустриальных городов! Но этого мало. Смотрите, и на севере, в Сибири, площадь бесплодной тундры и тайги отодвинулась к Полярному морю. Почему? Потому, что мы смягчили сухой континентальный климат Сибири и Средней Азии, мы сделали его более влажным, полуморским, приближающимся к климату Украины. Этим самым мы изменили внешний вид земли, изменили растительность, расширили пределы культурного земледелия Мы являемся до некоторой степени диктаторами климата, и если бы захотели, то могли бы, например, всю Индию залить ливнями и изменить климат всего земного шара. Мы производим теперь столько хлеба, что можем накормить им весь мир. Идемте дальше. То, что входит в наше сознание через глаза, действует сильнее, чем то, что идет в мозг через уши. Я покажу комнату контроля.

Лэйт ввел Смита в темную комнату, усадил на кресло, сам подошел к стене, закрытой шторой, повозился, пошуршал чем-то, и вдруг Смит увидел, что штора открылась и появился экран, а на нем виднелось синее небо и поля еще зеленой пшеницы. Посередине поля стояла башня для искусственного дождевания. И Смит мог любоваться, как над нею образовалось облако и пошел дождь. Штора закрылась, открылась вновь, и Смит увидал рисовые поля, обильно поливаемые ливнем. Еще раз темнота, и перед ним река в лесу. Бушующий ливень поднял уровень реки, и по ней идут плоты.

– А за неделю перед этим по этой реке могла перейти курица, – пояснил Лэйт.

И вот еще один поворот волшебной рукоятки Смит ничего не видит, кроме тумана. Но туман вдруг начинает расходиться. Вот видны ангары. Вот причальная башня дирижабля.

С неба вдруг спускаются стальные птицы, а вдали виднеется подлетающая длинная сигара дирижабля. Аппарат разогнал туман, и воздушные корабли уверенно спускаются на землю. Смит поражен. Даже восхищен. Но профессиональная выдержка и национальная гордость не позволяют ему высказать волнующие его чувства.

– Да, – говорит он, поднимаясь, – вы добились больших успехов, мистер. И можно только пожалеть, что все, что я вижу, происходит не в Америке.

– Что ж, дело поправимо, – ответил Лэйт. – Вводите у себя плановое хозяйство, уничтожьте частную собственность на землю, тогда и вы сможете применить мое изобретение на благо всем. Так и передайте это моим почтенным согражданам: Гайднам, Фарсонам, Ньютонам, Дойсам и прочей компании.

ЗЕЛЕНАЯ СИМФОНИЯ

Предисловие редакции

«Перспективные очерки» А. Ром «Зеленая симфония» не являются фантастикой в обычном смысле этого слова. Большинство наших читателей, вероятно, уже знают о Зеленом городе по газетным статьям. Акционерное общество с капиталом в несколько десятков миллионов рублей начало уже работы первой очереди. К работам привлечены преимущественно молодые советские архитекторы, творчество которых наиболее созвучно нашей эпохе и не связано традициями со старым, буржуазным архитектурным искусством. По материалам этих архитекторов, пояснительным запискам к проекту Зеленого города тт. Гинзбурга, Ладовского, Мельникова, Фридмана и других и был составлен очерк А. Ром. Разумеется, и этот очерк – только «примерная прикидка». Зеленый город, в окончательном своем оформлении, возможно, будет иметь несколько иной вид, особенно в деталях. Но основы, принципы уже твердо намечены, и в этом смысле очерк едва ли во многом погрешит против «действительности завтрашнего дня».

Очерк первый

ГОРОД ВОШЕЛ В КОМНАТУ

– Жена, оставь кухню. Пусть примус мирно спит. Мы сегодня едем за город. С ребятами, конечно.

Жена рада и не рада. Она любит природу, но… плохая прогулка с тремя малыми детьми! Вижу: взяла наш «экскурсионный» фибровый чемодан. Будет набивать его до отказа бутербродами, бутылкой с водой, бутылочкой с молоком для Ванюшки…

Жена у меня провинциалка. Впрочем, я тоже провинциал, но она – больше. Я в Москве уже полгода, а жена лишь недавно приехала из рязанской глуши. Я хочу поразить ее, и для этого у меня припасен хороший сюрприз.

– Оставь чемоданчик. Не бери завтрак. Мы едем в город. Там все будет.

– Мне послышалось, ты сказал – мы едем за город?

– Да, я сказал так. Мы едем за город, но в город. Мы едем слушать зеленую симфонию. Мы едем в Зеленый город.

– Почему зеленый? – спрашивает Аня. – Там все зеленое? И дома и люди?

– Да, там все зеленое. И дома и люди. Там зеленая жизнь. Там даже шум зеленый. «Идет-гудет Зеленый шум, Зеленый шум – весенний шум». Мы можем ехать туда и по железной дороге, в электрическом поезде, и в автобусе, и на автомобиле, а скоро полетим на аэроплане. На чем вы хотите ехать?

И дети ответили хором:

– На автомобиле!

Решено и подписано. Мы поедем по автостраде. Не подумайте, что «страда» происходит от слова «страдать». «Страда» – значит дорога. Автострада – дорога, специально сделанная для автомобилей. На таких дорогах авто страдают меньше всего. Да вот вы сами увидите!

Одеваемся, выходим. Я, жена, Аня, Маня, Ваня (на руках жены). Обычная картина. Дети «дергают», жена злится. И до автостанции тоже все обычное, надоевшее. Давка. Переполненные трамваи. Несмотря на открытые окна, особый специфический запах трамваев – запах человеческих испарений.

Но вот и автомобильная станция. Из гаража выезжает новенький дежурный автомобиль. Перед нами широченная, уходящая вдаль, как атласная лента, гудронированная гладкая дорога – автострада. Она разделена белыми полосами на несколько продольных рядов. Усаживаемся. Я заказываю шоферу наибольшую скорость.

Машина дрогнула, рванулась вперед. И тут началась сказка, увлекательная сказка, в которой нет ни доли вымысла.

Ветер в лицо. Каждый молниеносный поворот автомобильных колес уносит нас все дальше от душной, тесной, хаотической, нелепо построенной Москвы с ее архитектурным дворянско-купеческо-советским столпотворением. Дальше от кухонь, постирушек, соседских сплетен, шипящих примусов, детского плача, чада, от всего нудного, скучного, серого наследия вчерашнего дня. Мы едем в «завтра»!

Ветер в лицо. Машина мчит так плавно, быстро, стремительно, что кажется – мы летим над землею. Вот виднеется Ярославское шоссе. По нему теперь идут только грузы. Рядом – специальная дорожка для мотоциклетов. Дальше – для велосипедистов. «Сколько их, куда их гонит!..» Своею сумасшедшей скоростью мы заставляем велосипедистов как бы отлетать назад. Вдоль автострады мелькают дачные домики, отгороженные друг от друга, похожие на курятники. Мимо людских курятников! Вперед!

Ветер в лицо. Густая аллея отделяет автостраду от «старой» Северной железной дороги с ее дымными паровозами и новой – электрической. Вагоны мелькают взад и вперед почти беспрерывно. Ветер в лицо. Свежий, бодрящий, радостный. Я оглядываюсь назад. Ни малейшей пыли. Как прекрасно это ощущение полета! Так вот что значит настоящая езда на автомобиле! А мы-то, несчастные, принимали за нее московскую таксомоторную и автобусную тряску!

Аня внимательно смотрит по сторонам. Маня жмурится на ярком солнце. У жены такое выражение, словно она кружится на карусели: радостно и жутко. А Ванюшка задремал. Он может не смотреть. Ведь он самый маленький, значит – самый «завтрашний», самый будущий человек будущего. Когда он вырастет, эта быстрая езда, свежий, бодрящий воздух и просторы полей станут его бытом, повседневным явлением его повседневной жизни.

Аллеи по сторонам все гуще. А вот и целые рощи обступили дорогу. Неожиданно мы влетаем на большую площадь парка и видим перед собою оригинальное здание автостанции. Приехали! Так скоро! Немного жалко расставаться с нашей машиной…

Входим в помещение станции. Полукруглый зал с окнами во всю стену. Они открыты. Здесь пахнет не станцией, а лесом. Прямо перед окнами – деревья. И поэтому в зале на всем зеленоватый оттенок. В самом деле – здесь, в Зеленом городе, все зелено – и стены, и мебель, и люди!

Зеленый юноша подходит ко мне и говорит:

– Вы можете принять душ, освежиться с дороги, если хотите, – и указывает на дверь в стене.

Я благодарю, но отказываюсь: это можно сделать потом. Ехать было не жарко и не пыльно.

Проходим в столовую. Жена заказывает завтрак для детей. Фибровый чемодан может мирно покоиться в нашей московской квартире: столовая обеспечена всем необходимым.

Мы проходим мимо читального зала. Сквозь открытое окно видны лаун-теннисные и волейбольные площадки. Молодежь, только что приехавшая из города, уже увлекается игрой. Но мы с большим «багажом» и потому, не задерживаясь на автостанции, идем к жилым ячейкам.

Автостанцию с жилыми строениями соединяет пешеходная дорожка под навесом, на случай дождя. По сторонам – кусты сирени, клумбы, изумрудные лужайки и манящие вдаль извивающиеся дорожки. Я заметил: здесь почти нет прямых линий. Это очень приятно для глаза, утомленного прямолинейностью городских улиц и домов. Кустарники и целые лесные массивы «окультивированы». Только здесь я впервые оценил прекрасное искусство разбивки парков, эту своеобразную отрасль архитектуры и скульптуры, работающей над пластичным растительным материалом. Вот зеленые каскады низвергаются на луг. Вот мы вошли в зеленый туннель. Стены и свод туннеля раздвигаются, и мы выходим в широкий амфитеатр. А вот купы кустарников и деревьев образовали скалистый остров среди ярко-красного моря пылающих маков. Жена и дети не перестают восхищаться. Даже «человек будущего» – Ванюшка – очарован и тянет ручонку к красным цветам.

Мы подходим к жилым ячейкам. Странный вид представляют они. Какие-то свайные постройки, бесконечно тянущийся вдоль дорожных магистралей второй этаж на столбах. А вместо первого – сквозной проход, который может быть превращен в веранду. Вместе с тем это крытое пространство является как бы улицей под навесом, укрывающим путника от снега и дождя.

Мы проходим под этой своеобразной свайной постройкой на другую сторону. Я бросаю взгляд на уходящий вдаль «дом-ленту». То, что я вижу, нельзя назвать улицей: свайные постройки не вытянуты скучной прямой линией. Они следуют за всеми изгибами пути и подчиняются всем капризам топографии. Встречая холм, лента взбегает по нему уступами, наталкиваясь на небольшое озеро, огибает его, а попадая в лесную чащу, разрывается отдельными звеньями.

Дорожкой под навесом мы направляемся в ясли.

Небольшая группа малышей копается голышом, в небольших передничках, как маленькие дикари, в грудах чистого, сухого желтого речного песка. Воспитательница в белом халате радушно встречает нашего Ванюшку и как-то сразу располагает его к себе. Мальчик охотно сползает с рук матери на песок. Воспитательница быстро снимает с него костюмчик, раздевает и повязывает маленьким передничком. Через минуту Ванюшка становится уже заправским туземцем. Вооружившись деревянными чашечками, он зарывается в песок. Аня и Маня не прочь присоединиться к играющим, но для больших девочек найдется кое-что позанятнее этой кучи песку.

Жена улыбается и с несколько смущенной улыбкой отходит.

С Аней и Маней вышло проще. Детский сад такое занятное местечко, что я и сам не прочь посидеть там подольше среди детворы. Вот где жизнь бьет ключом! И чего только тут нет к услугам детишек! Качели, карусели, прыгалки, живые ослики, запряженные в экипаж, настоящая маленькая железная дорога, мячи, гамаки, летающие модели аэропланов, беседки, маленькие домики с такой же маленькой мебелью, огороды, курятники, птичьи дворы, кролики, зверюшки… Группы играющих детей, веселый детский смех, хоровые песни, солнце, цветы, зелень, простор.

– Я думаю, дети здесь не соскучатся! – сказала жена. И улыбка у нее была уже другая. Не смущенная и не растерянная.

– Идем, я покажу тебе твою комнату, – говорю я ей.

Это тоже странно и ново. У нее будет совершенно отдельная комната, с отдельным входом. Но наши комнаты смежные, мы можем открыть двери и сделать из двух одну большую общую комнату.

Входим под свайную постройку, поднимаемся по лестнице, проходим коридором. Небольшая комната. Мы видим – письменный стол, два стула, складная кровать, шкап в стене. Ничего лишнего. Над столом, на длинной дуге, колпак электрической лампы, похожий на склоненный цветок подснежника. На столе – пишущая машина.

– Зачем? – спрашивает жена.

– Если ты захочешь написать письмо, – отвечаю я. – Ведь здесь мы учимся новому быту, а в новом быту мы все будем писать на пишущих машинках. Это гораздо скорее и удобнее.

Наружные стены комнаты превращены в сплошные окна – от пола до потолка. Потоки света. А если открыть окна, то получается идеальное сквозное проветривание. Строго говоря, окна не открываются – они складываются гармоникой, и… комната перестает быть комнатой – превращается в крытую площадку, как бы растворяется в природе. Я подошел к окнам и свернул их. И вот Зеленый город вошел в комнату, а комната стала частью Зеленого города. Перед нами ничем не заслоненные лесные массивы. Чистый смолистый воздух наполняет комнату, солнце затопляет ее своими лучами.

– Как хорошо! – говорит жена. – Настоящее лесное гнездо. Здесь чувствуешь себя как на ветке! – Но тут же одна мысль заставила ее насторожиться. Она подошла к стене и спросила: – А соседи не будут мешать?

– Не беспокойся. Во-первых, стены здесь звуконепроницаемы. При постройке на это было обращено особое внимание. Во-вторых, жители Зеленого города – временные и постоянные – уже научились уважать покой друг друга. А в-третьих, соседи у тебя не опасные: с этой стороны помещаюсь я, а там – Варя.

Для жены это было приятной неожиданностью. Варя – ее подруга, с которой она вместе росла.

Мы сговорились, как будем проводить время. До обеда – «развод». Жена будет с Варей, я хочу немного позаниматься, а потом отправлюсь бродить. Обедаем вместе. После обеда идем гулять с детьми в зоопарк.

Я прошел в свою комнату, открыл окна, полил цветы в ящиках перед окнами – я уже второй раз был в Зеленом городе и чувствовал себя старожилом, – затем принял душ и уселся за небольшой письменный стол. Мне хотелось немного поработать, а голова нигде не работает так хорошо, как в деревенской тиши. Я говорю «в тиши» – и это правда. Зеленый город может одновременно вместить в себе до ста тысяч человек – и все же здесь очень тихо. Это совсем не значит, что в Зеленом городе надо говорить шепотом, что здесь нельзя повеселиться, громко поговорить, посмеяться, даже попеть. Все это можно, но не везде.

Я сижу над английской книгой, перевожу.

Глава окончена. Одиннадцать утра. Как хорошо! Еще много часов пребывания в Зеленом городе. Захлопываю книгу и отправляюсь бродить куда глаза глядят… а вернее – куда заведут меня дорожки. Дорожки Зеленого города всегда являются для меня непреодолимым магнитом. Они манят, обещают, зовут. Что дальше? Что ждет меня вот за этим поворотом? И дорожка не обманывает. Поворот всегда открывает что-нибудь неожиданное, интересное.

Дом. Странный дом, длинный, в один этаж, построенный спиралью. Он свернулся, как улитка, и будто заснул, пригретый солнышком.

Дикий овраг, темная зелень, и на ней – неожиданно яркие пятна красной гвоздики. Эти контрасты нетронутого, девственного леса и парковой культуры особенно поражают и восхищают.

А дорожка вьется все дальше и дальше. Вот она скользит по краю обрыва, поднимается на бугор, ведет по легкому, изящному мостику через речку и вонзается в сосновый бор. Здесь темно и тихо. На такой лесной дорожке, кажется, можно встретить медведя. Но вместо косматого отшельника вы неожиданно видите большое стеклянное здание несколько необычной формы – три этажа идут несколько вкось, наслаиваясь друг на друга… Опять лес – и снова поляна, и снова дом невиданной архитектуры. Длинный, он как будто сломан землетрясением на три равных части. Средняя часть стоит прямо, а боковые наклонно к концам.

Странный дом, а на доме еще более странная надпись:

СОННАЯ СОНАТА

Это – «фабрика сна». Здесь изготовляют крепкий, здоровый человеческий сон и починяют испорченный. Рационализируют процессы, занимающие треть человеческой жизни. Я осматривал эту фабрику сна в первый свой приезд. В каждом этаже огромная зала, вмещающая несколько сот кроватей. Залы имеют удлиненную форму. Для спален, пожалуй, слишком много света. На обоих концах спальни часть стены и потолка сделаны в виде раковины, как в концертных залах.

– Скажите, в этой общей спальне соседи не будут мешать спать? – спросил я служащего.

– Разумеется, они мешали бы, если бы нами не были приняты специальные меры. Ходьба к своему месту, разговоры, храпенье, бормотанье во сне – все эти неорганизованные шумы являются отрицательной стороной общественной спальни. Но неорганизованные шумы мы нейтрализуем организованными – и в этом-то и состоит главная особенность нашей фабрики сна. Обратите внимание на раковины в стенах. Они являются усовершенствованными резонаторами для передачи звуков нашей Сонной Сонаты. Мы передаем по радио имитацию различных шумов природы, благотворно влияющих на нервы и вызывающих сон. Вот, например, шум дождя и завывание ветра.

Служащий повернул выключатель. Я услышал, как по крыше барабанит дождь и шумит ветер в вершинах деревьев. Иллюзия была полная.

– У нас много пациентов, которые уверяют, что нигде и никогда они не спят так крепко и сладко, как здесь под усыпляющие шумы Сонной Сонаты. Мы варьируем их, эти шумы. Мы даем и вой степного ветра, и морской прибой, и однообразную песенку сверчка под завывание зимней бури, и журчанье ручья. Иногда мы сопровождаем шумы доносящимися словно издалека звуками однообразной и строго ритмичной мелодии. У нас есть аппараты, измеряющие качество и глубину сна. Мы делаем опыты и постепенно улучшаем наши методы. Для лиц, страдающих упорной бессонницей, мы применяем особые средства. Есть комнаты со сгущенной или разреженной атмосферой, с варьирующим барометрическим давлением, соответствующим особенностям конституции больного. Есть кровати с так называемым термическим маятником. Вдоль всего тела раскачивается маятник с прибором, дающим тепло. Этот равномерный тепловой массаж производит изумительное действие. Люди, давно потерявшие сон, засыпают быстро, крепко и просыпаются освеженными. Переутомление быстро проходит, нервы успокаиваются, нормальный сон восстанавливается. Да, у нас здесь новая наука – сомнология – наука о сне. Сном мы лечим, сном восстанавливаем работоспособность истощенных, переутомленных, перенесших болезни. Восстанавливать силы – ведь это одна из основных задач Зеленого города.