Текст книги "Пыль под ветром"

Автор книги: Александр Рубан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– Кун-фу – дело стоящее. Может, и пригодится, – шёпотом похвалил Илья. Антоша залучился преданностью и счастьем. – Но сейчас мне нужен Анаша, продолжил Илья. – Живым. Ты сделаешь вот что...

Через две минуты опасный Анаша тоже принадлежал им (точнее, Илье) душой и телом. Человеком он оказался недалёким и кровожадным и рвался на страшные подвиги во славу Ильи, втолковать ему разумную программу действий оказалось делом нелёгким. Ладно хоть говорил шёпотом, как было ему велено сразу же.

Илью, старательно прячущего глаза от пассажиров, и хитро озирающегося молодого человека подконвойно провели в последнее купе, где можно было разговаривать уже без опаски. Там он и подчинил почти всю остальную банду кроме двух тяжелораненых и главаря.

Что-то подсказывало Илье, что с ним не следует торопиться, а следует оставить его на потом. Быть может, Илье не понравилась подозрительная нечувствительность главаря к происходящему в двух шагах от него, за тонкой перегородкой. А может быть, насторожил невнятный рассказ Антоши (точнее сама невнятность его рассказа) о неких "электрических" мигренях, часто и сильно досаждавших его недавнему хозяину, и о том, что глаза вожака во время приступов становились "глубоки и ужасны". На молодого же человека эта информация произвела обратное действие, преисполнив решимости "брать, пока не поздно – ведь пластом же лежит!" Но лишь когда до появления спецназа оставалось, по расчётам молодого человека, минут десять, Илья, наконец, решился.

Всё так же подконвойно (надо же было, чёрт возьми, создать себе алиби, исключить путаницу в предстоящих показаниях пассажиров!) их провели обратно. Отстранив Анашу, вознамерившегося уже ломать дверь прикладом "калашника", Илья вежливо постучал. Всё в нём противилось этой встрече, и пришлось ещё раз напомнить себе, что это всего лишь сон.

– Заходите, я жду, – отозвался спокойный уверенный голос.

Действительно, дверь оказалась открытой. Илья откатил её и вошёл. Анаша, предостерегающе и грозно рыча, протиснулся справа и выставил перед собой дуло "калашника". Вожак стоял возле окна, спиной к вошедшим, скрестив руки на груди и неудобно скособочившись из-за мешавшего ему столика.

– Говорите, – предложил он, не оборачиваясь.

– Я привык смотреть в глаза собеседнику, – сказал Илья.

– Ложь! – немедленно возразил вожак.

– Что? – растерялся Илья.

– Извините, – сказал вожак, всё также глядя в окно и не опуская скрещёных на груди рук. – Я выразился неточно. Разумеется, это не ложь, а военная хитрость. Не так ли? – Он чуть повернул ухо к Илье, ожидая ответа.

– Я же вам говорил... – отчаянно прошипел за спиной Антоша. – Пустите лучше меня! – и он стал ужом ввинчиваться между Ильёй и глухо взрыкивающим Анашой. Илья ухватил Антошу за волосы и толкнул назад и вниз. – Очки!.. пискнул тот, забарахтавшись внизу, но очки всё же упали и сразу хрустнули у кого-то под каблуком.

Илье было не до того, потому что вожак наконец поворачивался к нему, опуская руки и поднимая глаза, – вот уже повернулся, уже смотрит... Ну!

Их взгляды скрестились на долю мгновения, высекая в пространство холодные серые искры. Это было почти физическое ощущение: взгляд Ильи был отбит, как клинком отбивают клинок, а новый, моментально сделанный им выпад ушёл в пустоту. Вожак смотрел уже не на него, а рядом. Краем глаза Илья увидел холодное свечение справа от себя, но не успел до конца понять, что оно означает.

Лязгнул, выпав из рук Анаши, автомат.

– Задуши его, – услышал Илья спокойный голос вожака (таким голосом говорят: "Закрой дверь", – или: "Задуй свечу"), и пальцы Анаши сомкнулись на его горле.

11.

Илья проснулся, ощутив, что висеть стало удобнее.

Плоский путепровод вибрировал и прогибался, превращаясь в округлый жёлоб. Винтовка мелкими рывками сползала к его середине, а поднявшийся край давил на подмышки. Зловоние усилилось, обнаруживая новые компоненты, и Илья закашлялся.

Вдруг всё это нелепое сооружение плавно пошло вниз.

Слева, совсем близко, раздался отчаянный женский вопль, но, скосив глаза, Илья увидел лишь горб гигантской синусоиды. Скорость падения достигла максимума и стала замедляться, после чего Илью опять потащило вверх, давя на подмышки. Это было как на волне прибоя, и волна эта шла вдоль вогнутой жёлобом металлической полосы с востока. Из бездны.

Оказавшись на гребне волны, Илья увидел слева, во впадине, того, кто кричал. Это была Рогхана. Она сидела на полосе, у самого края. Одной рукой цепляясь за уже высоко поднявшийся борт жёлоба и сопротивляясь стаскивавшей её назад, к обрыву, волне, она отчаянно махала другой рукой. Не то привлекая внимание Ильи, не то указывая ему куда-то вперёд.

Илья посмотрел направо. Ничего там не было, справа, кроме длинной серии таких же округлых горбов, стремительно приближавшихся. Когда он снова оглянулся на Рогхану, их уже разделил очередной гребень волны.

Он увидел её, опять оказавшись внизу. Едва горб синусоиды прошёл под ней дальше к обрыву, она отпустила край жёлоба и заскользила к Илье широким слаломным зигзагом. Преодолев этим рискованным способом более половины пути, уцепилась за край, переждала новый гребень и повторила маневр. На склоне следующей волны их разделяла уже только ширина жёлоба – Илья висел на его южной кромке, а Рогхана сидела, цепляясь за северную.

– Какого чёрта! – крикнул Илья, когда их опять вознесло над гулом и вонью бездны. – Что ты здесь делаешь?

– Там! – непонятно крикнула она, махнув рукой на восток, отпустила край жёлоба и заскользила мимо. Но в последний миг сумела ухватиться за винтовку, подтянулась, ухватилась за ремень, потом за руку Ильи. Платье её было изодрано в клочья, локти и колени исцарапаны, большая продольная ссадина украшала заголившееся бедро, а глаза были пустые и бешеные от непонятного возбуждения. Или страха.

Она отдышалась, подтянулась ещё ближе и ухватила Илью за шею. Он подумал, что она собирается вытаскивать его на полосу, и приготовился помочь. Но Рогхана мимоходом чмокнула его в небритую щеку, отпустила и вдруг полезла к нему через край полосы.

– С ума сошла! – крикнул он. – Зачем? Тебе-то зачем? – Но это была уже нижняя точка волны, и голос Ильи утонул в голосе бездны.

Остановить Рогхану он не мог – он мог лишь, повиснув на одной только правой руке и подбородке, левой рукой обхватить её щуплую спину и прижать к себе, а своим подбородком подпереть её правый локоть. Пародия на страховку. Новый взмах амплитуды потащил их наверх, висящих рядом в почти одинаковых позах. И оглянувшись направо с этого нового гребня, Илья понял: зачем ей это. Рогхана либо увидела их с обрыва, либо заранее знала об их приближении.

Оттуда, с востока, во впадинах волнового пакета, бегущего вдоль полосы, тяжело катились на запад, к земле над обрывом, знакомые полутораобхватные свинцовые чушки. Илья увидел две: ту, что вот сейчас прокатится мимо, и следующую. Но их наверняка было больше.

Он не успел убрать винтовку, и первый же саркофаг раздробил в щепки приклад, лишь слегка покачнувшись. Второй, почти не заметив препятствия, со скрипом растёр щепки в древесную пыль. Третий, а за ним и четвёртый прокатились как по ровному месту, даже без скрипа. Следующая впадина оказалась пустой, но потом прокатился последний, пятый цилиндр, зевнув на Илью семёркой круглых чёрных гнёзд, расположенных цветочком. Такие цветочки рисуют дети.

То есть, рисовали когда-то.

Или где-то...

Илье только сейчас почему-то пришло в голову, что в городах над обрывом он не встречал детей. Равно как и цветочков. Это была ещё одна странность в перечень странностей привычного мира – и, надо полагать, последняя, если им с Рогханой не удастся выбраться на полосу. Амплитуда волны уже заметно уменьшилась, и, взлетая на гребень, Илья видел на востоке, совсем близко, ровное неподвижное полотно. Плоское. Если выбираться – то сейчас, пока оно ещё выгнуто жёлобом, и за его приподнятые края легче цепляться.

Опустив локоть поглубже внутрь жёлоба, Илья упёрся правой ладонью в край, подёргался: прочно ли? – остался доволен, похлопал девушку по спине и, когда она обернулась к нему, мотнул головой: давай, мол! Левой рукой понадёжнее ухватил её пониже спину и приготовился подтолкнуть наверх, едва синусоида замрёт в верхней точке и снова начнёт падение, облегчая маневр.

Маневр удался не вполне: они не успели согласовать усилия, и в последний миг руки Рогханы соскользнули. Илья успел подхватить её на левое предплечье, застонав от боли в подмышке: край полосы немилосердно давил на сухожилия, и давление усиливалось по мере того, как чёртовы качели несли их вниз. Сидя на его руке, Рогхана сумела, наконец, прочно ухватиться за край. Илья несколько видоизменил маневр: поймал её левую ногу чуть выше колена и, когда их опять качнуло вверх, невероятным усилием перебросил через край жёлоба. Порядок...

А вот она его уже вряд ли сумеет вытащить – это теперь всё равно что куль с песком вытаскивать, настолько он уже ничего не мог. И даже не куль с песком, а бурдюк с... грязью.

Значит, пора.

Он дождался, пока Рогхана окажется в полной уже безопасности на дне жёлоба, и улыбнулся в ответ на её слабую улыбку. Продолжая улыбаться, дёрнул за ремень винтовку (то, что от неё осталось) и левой рукой оттолкнулся от края.

Ох, и долго придётся лететь! – успел он подумать, закрывая глаза, а в следующий миг чьи-то надёжные руки подхватили его под рёбра, встряхнули, две-три секунды подержали на весу и опустили в нечто мягкое, просторное, скрипучее, уютно пахнущее холёной синтетикой сквозь бархат чехла.

И был последний сон Илье:

Уведомление

Поменяв местами две последних главы, вы сможете прочесть ещё одну повесть – но не ту, которую хотел написать (и написал) автор, а совсем другую.

12.

– А разве не кощунственно использовать нефть как источник энергии? спросил Хам.

– Но мы давно не используем нефть, – возразил Илья.

– Да! Потому что её не осталось. Потому что она давным-давно использована – вся, сколько её было. И вот я спрашиваю тебя: разве ЭТО не кощунственно? Разве не бесчеловечно?

– Аналогия, – усмехнулся Илья.

– И всё-таки, давай её разовьём. – Хам легко поднялся с воленергетической кушетки, пробежался по кабинету и остановился перед Ильёй. Он был великий спорщик и заранее предвкушал победу. – Что есть нефть? – вопросил он, становясь в позу. И сам же себе ответил: – Она есть то, что когда-то было или могло стать жизнью. Не исключено, что разумной жизнью. И вот люди, превосходно зная об этом, или по крайней мере догадываясь, тем не менее сжигали в своих примитивных реакторах и выпускали на ветер – что? Волю, разум, энергию, власть величайших гениев этой несостоявшейся, но вполне вероятной реальности! Тысячи тысяч ярких судеб и событий! Миллионы страстей, вдохновений, гордынь!.. Да как это было можно? Да разве никому никогда не взбредало в голову, что с каждым чихом его допотопного автокара уходит в окончательное, в бесповоротное небытие чья-то, пусть незаметная, пусть несчастливая, пусть даже недостойная и стыдная, а, может быть, и вовсе не прожитая...

– Перестань паясничать, – попросил Илья. – Это всего лишь аналогия, и не очень удачная. Люди ещё и не то сжигали.

– Вот именно, – согласился Хам, охотно прерываясь и вновь валясь на кушетку в позу обленившегося патриция. – И если мы будем следовать твоей логике, то что гуманно в этой жизни? Что не кощунственно?

– Всё, – покорно сказал Илья, глядя, как маленькое ладное тело Хама лениво покачивается в мягких волнах воленергетического поля кушетки, и размышляя о том, чьи именно воля, разум и власть расходуются на это ленивое покачивание. Безвестного погонщика? Записного ухажёра Неллечки? Террориста Антоши? Казнённого вместо Ильи горожанина? Лейтенанта Латкина?..

– Что – "всё"? – не успокоился Хам.

– Всё кощунственно.

– Если мы будем следовать твоей логике!

– Если мы будем следовать моей логике. Давай мы не будем ей следовать. Давай будем считать, что ты меня убедил.

– В чём?

– В том, что это тупиковые реальности, – вздохнул Илья. – Не состоявшиеся. Не полноценные. Не самодостаточные.

– И вообще нереальности, если на то пошло.

– На то пошло... И хватит об этом. Я же говорю: ты меня убедил.

– Ты просто устал! – объявил Хам. – За эти полмесяца ты сделал невероятно много и очень устал.

– Да, – опять согласился Илья. – За эти две недели я прожил две никчёмных жизни. И очень устал. Ты даже не представляешь, как.

– Представляю, – возразил Хам. – Я внимательно изучил твой отчёт, а сейчас его изучают специалисты. Они утверждают, что это блестящий отчёт. И это, действительно, блестящий отчёт – за исключением некоторых страниц. Ты догадываешься, каких.

– Ты их изъял, – утвердительно сказал Илья.

– Конечно. Вот они. – Хам ткнул пальчиком по направлению к столу. Стоявший на нём серебристый цилиндрик покачнулся и вспыхнул. Оболочка ещё не успела истаять в холодном сером свечении, а свёрнутые в трубку листы, исписанные мелким почерком Ильи, уже разворачивались и падали на стол аккуратной стопкой. Хам всегда страстно любил технические новинки, связанные с использованием воленергетики. Особенно оргтехнические...

– Можешь забрать их себе, – разрешил Хам. – На память.

Илья дотянулся из кресла и взял верхний листок. "Стихия рабства огонь, – прочёл он. – Он может обогревать домочадцев, он же способен уничтожить весь дом..." Это было начало главы, которую Илья самонадеянно полагал центральной в своём отчёте. Он даже предпослал ей эпиграф из Пятой книги Устава Чистильщиков...

– На память? – переспросил он.

Хам благодушно кивнул.

– О чём?

– Об очень удачной командировке.

– Ну, разве что на память... – небрежно сказал Илья, забирая всю стопку и прикидывая, в какой журнал может её предложить. Не было таких журналов. По крайней мере, научных.

– Я даже не стану возражать против публикации, – понимающе усмехнулся Хам. – Хотя успеха не гарантирую. Ты, несомненно, лучший инженер-воленергетик системы, но писатель ты никакой.

Хам тоже не имел в виду научных журналов, говоря о возможной публикации.

Ну и ладно.

– И что причитается лучшему инженеру-воленергетику системы за проделанную работу? – осведомился Илья.

– За сделанное открытие! – с энтузиазмом поправил Хам. – За него тебе причитается семьсот терабайт.

Илья присвистнул. Семьсот терабайт – это полнёхонький, до предела заряженный воленергией, накопитель. Свинцово-иридиевая полутораобхватная чушка с маленькими солнцами в каждом из семи гнёзд.

– Хоть сейчас в круиз на Альфу Центавра, а?.. улыбнулся Хам. Усиленно рекомендую!

– Пожалуй, – согласился Илья. – Но яхта, наверное, стоит не меньше.

– Даже больше. Но тебе и яхта будет вполне по средствам.

– После ещё одной такой командировки?

– Раньше! Ведь я же сказал: твой отчёт изучается. Семьсот терабайт это лишь начало. Аванс... И скажу больше: поспеши с покупкой яхты! С началом эксплуатации нового источника воленергия обесценится.

– Уже есть рекомендации?

– Предварительные. Но уже теперь ясно, что работа предстоит минимальная, а результаты ожидаются просто фантастические. "Плоский мир", как ты его называешь, – это готовый плацдарм для проникновения в новый источник. Почти готовый – по крайней мере, в Восточных Пределах.

– А моральная переориентация?

– К чему? Ведь ты был там. Ты всё видел своими глазами. И более того: всё, что ты видел, ты подробно и глубоко изложил в отчёте. Прочти свой отчёт без той самой слюнявой главы, и ты убедишься, что нам не придётся привносить ничего нового. Они сами всё изобрели, не догадываясь, зачем. И любое их изобретение можно использовать: ислам, коммунизм, расовые теории... Всё, что объединяет одних аборигенов против других. Всё, что взывает к жертвенности и бездумному подчинению. Всё, вплоть до армейских уставов и воровских законов.

– Да, – сказал Илья, поднимаясь. – Я действительно устал, Хам. Это тупиковая реальность. Извини за неурочный визит.

– Я всегда рад тебя видеть, – возразил Хам.

Но он сказал ещё не всё, что хотел сказать, и не отпускал Илью. В числе прочих своих достоинств Хам славился деликатностью, поэтому Илья догадывался, что именно ещё не сказано. И опустил глаза, чтобы помочь Хаму.

– Тебя сбило с толку то, что у них есть любовь, – осторожно проговорил Хам.

– Меня сбило с толку то, что у них есть неразделённая любовь, уточнил Илья. – Что, оказавшись неразделённой, она всё-таки продолжает быть.

– Но становится в чём-то сродни исламу, – с облегчением закончил Хам. – Взывает к жертвенности и до бездумия подчиняет.

– Этого я не заметил.

– Ещё бы! Это заметно только со стороны.

При такой постановке вопроса спорить было бессмысленно.

13.

– Анашу он зарубил сразу, как только ты захрипел, – рассказывал знаток астрономии. – Двумя пальцами зарубил. А вот до главаря не успел добраться. Может, без очков плохо видел, а может, я помешал. Автоматная очередь в упор – это, я тебе скажу... Словом, стошнило меня, да так, что еще неизвестно, от кого было больше вони – от меня, или от Антоши...

Они сидели в пыльном скверике армейского госпиталя. На круглых плечах молодого человека (звали его, кстати, Лев, а фамилия была и вовсе неподходящей – Тихоня) топорщился крахмальными складками белый халат, ставший от частых стирок и южного солнца жёлтым. Илья был в застиранной и тоже жёлтой гимнастёрке образца сорок пятого, в таких же галифе без тесёмочек на манжетах и в шлёпанцах.

Излюбленной позе Льва не хватало завершённости: только левую руку он держал между колен. Правая же, кисть которой была забинтована до самых кончиков пальцев, висела на перевязи.

А всего скверика было – три чахлых кустика, но в плоском мире не было и таких. И не было ни у кого в плоском мире таких живых и подвижных ореховых глазок, как у Льва Сергеевича Тихони. Смотреть в эти глазки было одно удовольствие.

– ...и получается теперь, что главарь – никакой не главарь, а самая главная жертва полоумных бандитов, не знавших, чего хотят. И в лейтенанта не он стрелял, и вагон не он отцеплял, зато из всех пассажиров только он да мы с тобой подверглись прямому насилию со стороны банды. Ехал зайцем – вот и все его прегрешения перед законом.

Погоди-погоди, – сказал Илья. – Или я что-то пропустил, или... Почему жертва?

– Ну, я же тебе говорю! Антошу он расстрелял в клочья в порядке самозащиты. Я от них не отстреливался, потому что, если бы и отстреливался, то в темноте не видел, от кого, и опознать всё равно не смогу. В вагоне главаря никто не видел. Он ведь Антошу послал – Антоша теперь и есть главарь банды. Поди проверь.

– А остальные что говорят?

– Кто "остальные"? Пассажиры только и видели, как нас с тобой под конвоем водили – сначала туда, потом обратно. А бандиты на святого Илью молятся, и кроме этих молитв ничего из них вытянуть не удаётся... Словом, спецназ прибыл вовремя, аккуратно вмешался и прекратил безобразие. Жертв среди гражданского населения нет. Слава Советской Армии.

– Ну и ладно, – сказал Илья.

– Ладно, так ладно, – разочарованно протянул Лев.

– А что, ещё не всё?

– Всё, всё, не бойся. О твоих фокусах я не стал рассказывать. Во-первых, всё равно бы никто не поверил, а во-вторых, каждый человек имеет полное право зарыть свой талант в землю. Но, если хочешь знать моё мнение, то твоей способности цены нет.

– Это смотря на каком рынке, – усмехнулся Илья.

– Тоже верно.

– Да и самой способности уже нет, – добавил Илья.

– Хм, – сказал Лев.

– Правда, нет. Вот я смотрю тебе в глаза – и ничегошеньки не происходит.

– А что должно?

– А должен ты пасть передо мной на колени и восславить меня, святого Илью, великого и непогрешимого. Знать, что пути мои неисповедимы, что истина только на этих путях, и что свет её близок... Примерно так.

– Поня-атно. То-то ты глаза прятал... И что – все падали?

– За одним исключением. Кстати, ты говоришь, в лейтенанта стреляли. А...

– Дважды. Но попали только один раз, и то не очень. Прицел помешал. Ты пробовал стрелять из снайперской винтовки в вагоном тамбуре?.. И, если вопрос о лейтенанте кстати, то я знаю, как зовут твоё исключение. Она мне утром бюллетень выписывала. И подробно расспрашивала, при каких обстоятельствах её муж получил сквозное ранение в мышцу левой руки. А узнав, что из снайперской винтовки, вздохнула так, будто с этим лейтенантом спецназа уже ничего не случится. И для меня эта её уверенность – самая большая загадка!

– Для меня тоже, – улыбнулся Илья.