Текст книги "От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава"

Автор книги: Александр Прасол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Измены

В токугавском обществе супруги и любовники изменяли друг другу активно и со знанием дела. Причем не только мужчины, но и женщины. В ходу было крылатое выражение, соответствующее русскому “муж обо всем узнает последним” – тёнай дэ сирану ва тэйсю бакари нари(в округе один только муж не знает). Для обозначения женской измены существовало специальное слово (миццу,букв. тайное сношение). В словаре пословиц и крылатых фраз той эпохи Татоэдзукусиможно найти множество выражений типа маотоко сэну нёбо ва най моно(жен без любовников не бывает). Василий Головнин писал, что

из пороков сластолюбие, кажется, сильнее всех владычествует над японцами; они не могут иметь более одной законной жены, но вправе содержать любовниц, и сим правом все люди с достатком не упускают пользоваться, часто даже чрез меру.

Его современник, немецкий коммерсант Рудольф, осуждал токугавские нравы еще строже: “Нет в мире другой такой страны, где мужчины и женщины вели бы себя столь непристойно в совместной жизни” [Сугиси, 2011].

В 1707 году состоялась премьера пьесы по повести Тикамацу Мондзаэмон “Барабан волн реки Хорикава” (Хорикава нами но цудзуми),основанной на реальных событиях (Мондзаэмон вообще часто заимствовал сюжеты из жизни). Рядовой самурай Кокура Хикохатиро из княжества Тоттори отправился на службу в столицу, оставив дома сына и жену. Сын брал уроки игры на барабанах у приходящего учителя Миядзи Гэнъэмона, родом из Киото. Замученная бытом жена скучала по мужу, а он все не ехал, и тогда она устроила в доме младшей сестры праздничный ужин с рюмочкой сакэ. Пригласили и учителя игры на барабанах. Вечер кончился супружеской изменой, и об этом от сослуживца мужа быстро узнали соседи. Они доложили обо всем вернувшемуся Кокура Хикохатиро. Самурай расспросил жену и, по пословице, узнал обо всем последним. Двадцать седьмого мая 1706 года эта реальная семейная история завершилась самоубийством женщины, не выдержавшей позора. А муж вместе с сыном и сестрой жены выехал в Киото и поставил точку общепринятым способом: зарубил учителя игры на барабанах.

Утренний туалет горожанки. Источник: GE

Это обычная семейная драма, каких в истории миллионного Эдо случалось множество. Оформление семейных уз начало приобретать современные очертания после 1868 года, когда браки стали регистрироваться в городских и сельских управах, однако лишенный религиозных ограничений по этой части японский народ еще долго придерживался свободы нравов, свойственной прошлому. Известный политик, государственный деятель Ито Миёдзи (1857–1934) в начале XX века жил в собственной усадьбе в столичном районе Нагата вместе с законной супругой и несколькими официальными любовницами, и об этом знал весь город. Конечно, длительные внебрачные связи могли себе позволить только состоятельные люди. Простой же народ обходился разовыми контактами. Но зато их было много. Проведенный примерно в то же время, в 1920 году, медосмотр японских новобранцев выявил, что почти 80  %потенциальных защитников родины переболело венерическими заболеваниями [Судзуки, 2004].

Но если на мужские измены общество смотрело сквозь пальцы, то женские не терпело: “В некоторых случаях японские законы позволяют обиженному самому управляться с виноватыми, например, муж, застав жену свою в прелюбодеянии, может тут же на месте умертвить ее и прелюбодея” [Головнин, 1816]. Обманутому самураю кодекс чести предписывал буквально положить любовника на жену и расчленить два тела на четыре части. Отец также имел право убить на месте любовника своей дочери. Единственное, что в этом случае требовалось доказать вершителям правосудия, так это то, что они застали прелюбодеев на месте преступления. Вообще в уголовном законе того времени супружеским изменам было посвящено 26 статей: несмотря на широкое распространение внебрачных связей и проституции, целостность семьи оберегалась. Как и положено в иерархическом обществе, за измену с женой вышестоящего мужчине полагалось более суровое наказание. Его в течение дня возили с позором по городу, а после выставляли отрубленную голову на три дня на всеобщее обозрение.

Горожане. Источник: НА

Впрочем, закон законом, а жизнь – жизнью. При тогдашних свободных нравах убивать любовников было не особенно выгодно. Гораздо приятнее было получить отступные, тем более что бакуфувсячески поощряло внесудебное улаживание дел. Большинство обманутых мужей так и поступало, извлекая из неосязаемой супружеской верности вполне осязаемую материальную выгоду.

Дальше – больше. Народ на архипелаге жил сообразительный. В городах появились своего рода бизнес-группы, поставившие женскую измену на поток. Подготовленная женщина целенаправленно знакомилась с мужчиной, развивался бурный роман, но в решающий момент на сцене появлялся разгневанный муж (или его эквивалент). При суровом законодательстве желающему остаться в живых любовнику оставалось только одно – платить. Из городской хроники “Записи о делах житейских” (Сэдзи кэмбунроку,1816) мы узнаем, что в начале XIX века семь рёзолотом (эквивалент – 7–8 тысяч долларов США) считалось в самый раз. Аферу провернуть было легко, поскольку жены многих простолюдинов время от времени подрабатывали проституцией. Это был надежный резерв для секс-рэкетиров эпохи Токугава.

Конечно, свободные нравы были характерны не только для средневековой Японии: в Европе, да и в остальных частях света веселились не меньше. Побочные результаты тоже были сходными. Первое письменное упоминание о том, что жители японских городов болеют сифилисом, принадлежит врачу из Киото по имени Такэда Сюкэй. Он написал это в 1512 году в трактате “Хроники лунного моря” ( Гэккайроку).А проведенное совсем недавно исследование останков жителей Эдо показало, что и в Восточной столице положение было не лучшим: половина горожан страдала этим заболеванием [Судзуки, 2010]. В начале XVIII века на 245 мужчин в возрасте 20–60 лет в столице приходилась одна проститутка [Накамура, 1959].

Правильное приветствие – пример для ребенка. Источник: NC

“В обхождении японцы всякого состояния чрезвычайно учтивы; вежливость, с каковой они обращаются между собой, показывает истинное просвещение сего народа” [Головнин, 1816]

Второй по распространенности болезнью того времени был туберкулез. Упоминания о том, что японцы им болеют, есть уже в первых литературных памятниках, но особенно широко эта болезнь распространилась в эпоху Токугава. Общественные бани, высокая плотность населения, плохие бытовые условия и нехватка белковой пищи вызывали высокую смертность в городах вообще и от этой болезни в частности.

Изучавший историю вопроса Тацукава Сёдзи в своей книге описывает получивший широкую известность случай. Незадолго до пожара 1657 года в знатном доме от “легочной болезни” умерла 19-летняя девушка. Семья заказала отпевание в буддийском храме Хоммё и в благодарность передала храму дорогое шелковое кимоно, принадлежавшее покойной (такие подарки были вполне обычным делом). После похорон один из служителей культа отнес кимоно в лавку и продал за хорошую цену. Красивое кимоно быстро купили, и скоро его новая владелица тоже умерла. Нарядное одеяние попало в третьи руки. Когда умерла и третья хозяйка, все стало ясно, и кимоно публично сожгли в том же храме Хоммё. Позднее распространились слухи, что именно с этого костра и начался крупнейший в японской истории Великий пожар годов Мэйрэки (Мэйрэки тайка),унесший более 100 тысяч жизней. Скорее всего, это легенда: первый из трех очагов Мэйрэки тайкадействительно находился на территории храма Хоммё, но связь пожара с сожжением кимоно более чем сомнительна. А вот факт передачи возбудителя туберкулеза через злосчастное кимоно японские историки считают вполне вероятным.

Нестабильность семейных связей в эпоху Токугава прямо сказывалась на детях: их бросали и усыновляли (удочеряли) гораздо чаще, чем сегодня. “Лишних” младенцев обычно подбрасывали в храмы, а монахи подыскивали им приемных родителей. Поиски усыновителей и передача им детей стоили денег. Выручали пожертвования, которые получали храмы, а также специально выделяемые средства местной общины. Во второй половине периода Токугава к поискам приемных семей присоединились городские магистраты Эдо и Киото. Приемные семьи давали письменное обязательство, что будут воспитывать подкидышей как положено, а не сдадут их в платное услужение или “веселый квартал”.

Согласно традиции, активного усыновления ожидали от состоятельных семей, но его практиковали и в бедных домах. Для поощрения богоугодного дела приемным семьям выдавалось разовое денежное пособие. В конце XVIII века за усыновление семья получала три рёзолотом, и некоторые не упускали случай смошенничать. Новорожденного подбрасывали в местный храм, а спустя некоторое время усыновляли, предварительно переехав на другое место и сменив имя. Закон эти хитрости, конечно, предусматривал, и родителей-мошенников строго наказывали, однако уследить за всеми было невозможно. Поэтому иногда кое-где лже-усыновление принимало массовый характер. В первой половине XIX века количество жителей населенных пунктов, которые формировались вокруг постоялых дворов на пяти главных трактах, регулярно фиксировалось в регистрационных книгах. Годичная разница иногда достигала 2 тысяч человек [Хонда, 2008] – в основном за счет принятых в семью или, наоборот, изгнанных детей.

В конце XIX – начале XX века государство в целом навело в этой сфере порядок, хотя японские газеты вплоть до Второй мировой войны рассказывали о скандалах, связанных с усыновлением или отказом от детей. В послевоенной Японии об этой проблеме начали забывать. Но времена менялись, и в мае 2007 года при активной поддержке мэра города Кумамото (префектура Кумамото) открылся первый приют для младенцев (акатян посуто).Строго говоря, этот приют – не первый в послевоенной истории: до 1948 года в Токио работало аналогичное учреждение, но это был очевидный результат военных лет. С началом бума рождаемости необходимость в нем отпала. Нынешний приемник для младенцев был создан с целью защиты нежеланных детей. Он работает круглосуточно и представляет собой специально оборудованную капсулу, куда может поместиться новорожденный не более двух недель от роду. Размер капсулы рассчитан именно так. Внутри приемника установлена видеокамера, автоматически поддерживается температура 36 °C. Камера фиксирует только ребенка и оставляет невидимым того, кто его принес. Как только младенец оказывается в капсуле, дверца автоматически закрывается, и снаружи ее уже не открыть. На посту дежурного раздается сигнал, и медсестра тут же подходит к подкидышу. Перед капсулой выложены бланки, чтобы принесший ребенка человек при желании мог вписать свое имя и оставить – на случай, если передумает и решит его забрать. Младенца немедленно обследуют врачи, и в течение шести дней его переводят в специальный приют. Бюджет приюта формируют префектура и государство в равных долях. На содержание ребенка ежемесячно выделяют около 1 тысячи долларов США. За первые полтора года работы (с мая 2007 по сентябрь 2009 года) в приют попал 51 ребенок [Ёмиури, 26.11.2009].

Открытие пункта приема новорожденных всколыхнуло общество. Тут же было зарегистрировано добровольное общество граждан (Акатян посуто о кангаэру кай),выясняющее отношение населения к проблеме брошенных детей и действиям властей в этой сфере. Сторонники проекта (37 %) считают его нужным и гуманным. Противники (63 %) возражают: открытие приюта снижает ответственность родителей и подрывает традиционную конфуцианскую мораль. Помимо прочего, это мнение отражает нелюбовь японцев к всякого рода исключениям из правил: воспитывать детей всем тяжело, и почему безответственному меньшинству нужно облегчать жизнь?

Глава 5
Правила для всех

Начало регламентации

Получив в 1603 году от императора заветный титул “великий полководец и покоритель варваров” (сэйи тайсёгун),Иэясу начал выстраивать собственную систему правления. Прежде всего внимания требовала ситуация с сыном недавнего правителя страны Тоётоми Хидэёси (1537–1598). Следовало также навести порядок в отношениях с императорским двором в Киото и удельными князьями – главной военной силой страны.

Хидэёри, сын Тоётоми Хидэёси, жил в замке Осака, одном из самых крупных и хорошо укрепленных. И даже после того, как Иэясу взял власть в свои руки и передал титул сёгуна своему сыну Хидэтада, бывшие вассалы Тоётоми Хидэёси по дороге в Киото заезжали в Осакский замок, чтобы поклониться сыну недавнего правителя. Служба тайного надзора докладывала об этом Иэясу. По отзывам современников, Хидэёри был способным и подающим надежды юношей. Ему было трудно конкурировать с многоопытным Иэясу, однако в случае смерти последнего Хидэёри вполне мог претендовать на власть. Оснований для этого у него было не меньше, чем у сына Иэясу, который вдобавок ко всему не блистал талантами. Эта ситуация не давала покоя 72-летнему Иэясу, и он решил действовать. Не без коварства, которое в то время считалось элементом тактики, в 1615 году Иэясу предпринял поход на Осаку, завершившийся поражением Хидэёри и его самоубийством.

Токугава Иэясу. Старинное изображение

Не зная, сколько отмерит ему судьба, Иэясу в том же году составил тринадцать правил для удельных князей (Букэ сёхатто),изложив нормы, направленные на предотвращение мятежей и упрочение своей власти. При этом он понимал, что времена меняются, поэтому признал за каждым следующим сёгуном право на внесение изменений в основной закон воинской жизни. Его наследники широко пользовались этим правом. Только седьмой и пятнадцатый сёгуны Токугава не меняли текст “Букэ сёхатто” из-за непродолжительности своего правления. Сын Иэясу Хидэтада (1579–1632) в 1629 году издал собственный вариант устава, но без принципиальных изменений – слишком мало времени прошло после издания отцовского. Третий сёгун Иэмицу (1604–1651), внук Иэясу, увеличил число статей до девятнадцати. Он узаконил регулярную службу князей в столице и запретил строить суда водоизмещением более 75 тонн. Четвертый сёгун Иэцуна (1641–1680) в 1663 году узаконил уголовное преследование христиан и ввел наказания за непочтение к родителям. Серьезно увлекавшийся законотворчеством пятый сёгун Цунаёси (1646–1709) переписал почти все статьи и сократил их число до пятнадцати. Он запретил самураям ритуальное “самоубийство вослед” смерти господина и расширил действие уложения, распространив его с самурайской элиты на все это сословие. Шестой сёгун Иэнобу (1662–1712) в 1710 году переложил текст с древнекитайского на японский и ввел наказание за взятки, оставив остальное без изменения. Восьмой сёгун Ёсимунэ (1684–1751) снова переписал текст по-китайски. И так далее.

Не менее важными для Иэясу были отношения с императорским домом. В 1615 году сёгун составил свод правил и на этот счет (Кинтю нарабини кугэ сёхатто).А для придания новому документу веса изложил его в семнадцати статьях – столько же было в первом японском законоуложении 604 года, составленном легендарным принцем Сётоку. Императорскому дому было определено годовое содержание в 100 тысяч кокуриса: по меркам удельных князей доход выше среднего, однако в 6,5 раз меньше, чем досталось второму сыну Иэясу. При этом две трети содержания император должен был тратить на церемониал и представительские расходы, остальное – на себя. Императору предписывалось заниматься классическими науками, литературой, сохранять национальные традиции, выполнять жреческие функции и утверждать решения сёгуна. Причем все эти законные действия двор должен был осуществлять с разрешения правительства, поскольку, как писали современники, “на обязанности сёгуна лежит охранять от опасностей императора и его дворец и заботиться о мире и тишине в империи” [Венюков, 1871]. Чтобы исключить прямые контакты императора и удельных князей, все кадровые решения принимал лично сёгун по рекомендации госсоветников. И даже право императора наказывать провинившихся придворных сёгунат серьезно ограничил, оставив за собой последнее слово.

Императору было предписано “с почетом пребывать” в “фиолетовом дворце”, не выезжая за пределы своей столицы. Пятнадцать японских императоров (столько же, сколько было сёгунов Токугава) прожили свою жизнь и умерли, ни разу не увидев, как живут их подданные за пределами Киото. Японцы хорошо знали, что “в обыкновенном течении и порядке государственных дел [император] не имеет никакого участия; он даже не знает, что делается в государстве, разве только стороной доходят до него слухи” [Головнин, 1816].

Поэтому поездка молодого императора Мэйдзи в 1868 году из Киото в Эдо стала грандиозным историческим событием, взбудоражившим всю страну.

Хотя отношения символического и действительного правителей Японии были урегулированы законом, они все же оставляли место для флуктуаций. Люди взрослеют, старятся и умирают, поэтому баланс сил не бывает постоянным слишком долго. В 1787 году одиннадцатым сёгуном стал 14-летний Иэнари (1773–1841). Чтобы укрепить позиции юного правителя, его многоопытный советник Мацудайра Саданобу сделал удачный, как ему казалось, ход: предложил императору подписать указ о наделении Иэнари всеми мыслимыми полномочиями. Император, конечно, подписал. С одной стороны, указ подтвердил законность правления молодого сёгуна и помог ему установить фамильный рекорд – 50 лет во главе страны (1787–1837). Так долго не правил ни один его родственник. С другой стороны, этот указ напомнил японцам, кто в стране главный: всякому ясно, что полномочия может делегировать только вышестоящий нижестоящему, но не наоборот. Анализируя причины падения в 1867 году сёгуната и реставрации монархии, историки часто вспоминают этот документ.

Самый острый конфликт сёгуна и императора случился десятилетие спустя после смерти Иэясу, в годы правления его внука Иэмицу. Возник конфликт на почве формального разделения полномочий. В то время высшие синтоистские жрецы отправляли ритуал в мантиях фиолетового цвета, который веками считался в Японии священным. Право ношения фиолетовых мантий вместе с соответствующим рангом жаловал жрецам первосвященник-император своим специальным указом. Вот в этом праве и надумал ущемить императора второй сёгун Хидэтада. В 1613 году, еще при жизни Иэясу, он издал указ вполне в духе своего отца: перед получением рангов и званий от императора храмы должны согласовывать назначения в сёгунате. Цель была очевидной: принизить авторитет императорской власти и повысить собственный, ослабить связи императора с высшим духовенством и усилить его зависимость от сёгуната. Были и экономические резоны: за получение рангов храмы щедро благодарили императора. Эти подношения составляли важную статью дохода двора. А сёгунат бесконтрольные чужие доходы очень не любил. Хозяином императорского дворца в то время был 17-летний Гомидзуноо (1596–1680). Он приходился второму сёгуну зятем (был женат на его дочери Кадзуко) и, вероятно, поэтому не обратил внимания на распоряжение. Прошло четырнадцать лет. Хидэтада за исполнением своего указа почему-то не проследил. В 1623 году сёгуном стал его сын Иэмицу, также нестарый, и в 1627 году ему доложили, что отцовское распоряжение 14-летней давности, оказывается, не исполняется и за это время уже более десяти высших священнослужителей получили мантии фиолетового цвета. Двадцать пятого июля 1627 года правительство аннулировало все ранги и звания, присвоенные императорским домом после 1615 года. Заявивших о своем несогласии священников отправили в ссылку в забытую всеми синтоистскими богами провинцию Дэва (префектура Ямагата). Император Гомидзуноо в знак протеста отрекся от престола, разрешив тем самым конфликт. И счастливо дожил до 84 лет в окружении многочисленных детей, но без императорского титула.

Императорский дворец в Киото. Источник: shutterstock

Древняя столица Киото, кроме императорского двора, славилась многочисленными храмами и такой же многочисленной придворной аристократией. Ее место и смысл жизни тоже были определены основателем династии Токугава в соответствующем уложении (Кугэсю хатто)в 1613 году, составленном даже на два года раньше, чем положение о статусе императорского дома. Потомственным аристократам предписывалось служить верой и правдой императору (как удельные князья должны были служить сёгуну), участвовать в церемониях, литературно-музыкальных турнирах и вообще в придворной жизни. При императоре постоянно находились назначенные сёгунатом регенты-наблюдатели (кампаку),так что бакуфузнало о том, что происходит в “фиолетовом дворце”. Любые проявления нелояльности заканчивались для аристократов неотвратимой ссылкой – за этим строго следили. Аристократия состояла при дворе, но числилась на службе у сёгуната, за что и получала рисовое довольствие.

Принято считать, что в правление Токугава киотоские аристократы жили скромно, и в целом это верно. Но их выручала родовитость и титулы. Многие удельные князья мечтали породниться со знатными, но небогатыми фамилиями. Например, князья Симадзу, хозяева богатейшей провинции Сацума, через браки своих детей породнились с древним аристократическим родом Коноэ. По этому случаю княжество отстроило и подарило новым родственникам роскошную резиденцию, на которую приезжали посмотреть даже издалека.