Текст книги "От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава"
Автор книги: Александр Прасол
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Мост Эйтай. Старинная гравюра
Девятнадцатого августа 1807 года в Эдо случилось еще одно несчастье. Пятью годами ранее во время мощного тайфуна обрушился мост Эйтай на реке Сумида. Его построили в 1698 году и открыли к 50-летию пятого сёгуна Цунаёси. Долгое время 200-метровый мост оставался самым большим в столице. Сегодня в Токио девятнадцать таких мостов, а в то время их было только пять и использовались они очень интенсивно. Мост содержался за счет городской казны, а денег в ней, как обычно, не было. Поэтому разрушенный тайфуном мост кое-как починили и оставили до лучших времен. В означенный день проходил большой городской праздник, на который люди приехали издалека. На время прохода под мостом Эйтай прогулочного судна с почетными гостями его перекрыли, а затем вновь открыли для гуляющих. Скопившиеся по обеим сторонам люди хлынули на мост, и он обрушился. Погибло более полутора тысяч человек. Ответственных за техническое состояние моста судили и сослали на отдаленные острова.
Поджигатели
Вернемся к главной городской проблеме – пожарам. Что мешало людям победить огонь? Главным образом, как ни парадоксально, извечное стремление человека к новым свершениям. Противопожарные пустоши оставались таковыми недолго. В городах земля всегда в дефиците, поэтому спустя несколько лет там непременно строилось что-нибудь сгораемое. К началу XVIII века число искусственных пустырей в столице возросло с пяти до тринадцати, однако удерживать горожан от их застройки становилось все труднее. Чаще всего там начинали стихийно заниматься куплей-продажей, а следом за торговцами приходили строители.
Кроме естественных причин возникновения пожаров, были и искусственные. Иногда пожары устраивали люди.
В столицу постоянно приезжали на заработки провинциалы, многие из них подолгу оставались без работы. Кто-то при пожаре терял крышу над головой, а кто-то получал долгожданную работу: после пожаров начиналось интенсивное строительство, требовавшее рабочих рук.
Свою лепту вносили и некоторые жуликоватые торговцы древесиной: они подкупали морально неустойчивых граждан, которые глухой ночью устраивали пожар в густонаселенном квартале. Последующее строительство приносило торговцам хорошую прибыль, поскольку древесину они покупали в спокойное время и по низким ценам, а продавали после пожара в условиях ажиотажного спроса уже совсем по другим. Конечно, это был риск, потому что за поджог карали смертью, но зато и прибыль получалась незаурядная.
Неприкасаемым (хинин)пожары тоже приносили пользу. Разбор пепелищ, уборка трупов и другая грязная работа, которую выполняли только неприкасаемые, давала им дополнительный заработок. Например, снятую с погибших одежду они имели право забрать себе. Кроме того, во всеобщей суматохе им легче было поживиться, стянув что-нибудь. И, хотя пожарные бригады оцепляли очаг возгорания, не пропуская посторонних, многим удавалось туда проникнуть. Поэтому люди из низших каст иногда занимались поджогами.
И, наконец, чистый криминал. В конце XVII века шайки бандитов стали завершать вооруженные налеты на дома поджогом, чтобы уничтожить следы. Эта практика распространилась настолько широко, что в 1683 году для борьбы с грабежами было создано полицейское спецподразделение.
Казнь на костре. Источник: НА
Все эти люди вносили “посильный вклад” в организацию пожаров. Они могли возникать ежедневно или даже несколько раз в день. В конце XVII века современник так описывал столичные будни: “28 ноября и 28 декабря 1680 года случились большие пожары. Потом до февраля где-то горело каждый день, да не по разу, а по пять-шесть, а то и восемь-девять раз на дню. Все это были поджоги” [Тода, 1998].
С поджигателями боролись жестоко. Их допрашивали, пытали, а добившись признания, без колебаний приговаривали к смерти. Потом целый день возили по городу и вечером казнили. Мужчин и женщин, взрослых и несовершеннолетних – всех. Двадцать восьмого декабря 1682 года 14-летняя девочка, приемная дочь городского овощника по имени Таробэй, на почве несчастной любви попыталась поджечь лавку. Была арестована 2 марта 1683 года, спустя 27 дней казнена на костре.
Для устрашения населения поджигателей казнили публично, в присутствии чиновников Городского магистрата (Мати бугё).Приготовления к казни выполняли люди из касты неприкасаемых. Но осужденные погибали не от огня: пока неприкасаемые раздували пламя, размахивая соломенными циновками, несчастный обычно задыхался в дыму, и все дальнейшее было рассчитано на устрашение присутствующих. С этой же целью труп казненного еще три дня и две ночи не убирали. Только в 1682 году в столице таким образом казнили 50 поджигателей – по одному преступнику в неделю.
Чтобы выявить злоумышленников, изыскивались все новые и новые способы. В Эдо было много цирюльников (камиюи,букв. заплетание волос), и работали они в самых оживленных кварталах. К началу эпохи Токугава классическая воинская прическа сакаяки(выбритые лоб и макушка) перестала быть чисто воинской – теперь ее носило все мужское население страны. В древности воины брили голову, чтобы она не перегревалась под шлемом и пот не заливал глаза, но в эпоху междоусобных войн почти все мужчины прошли через поля сражений, и высоко обритый лоб превратился во вторичный половой признак. Самурайским юношам в первый раз голову брили в 15 лет, во время церемонии достижения совершеннолетия (гэмпуку).Прическа горожанина той эпохи имела множество вариаций и ясно указывала на его принадлежность к той или иной социальной, профессиональной, даже возрастной группе. Для ее сооружения требовались определенные навыки, поэтому цирюльникам работы хватало [8]8
Женские парикмахерские тогда были запрещены. Богатые знатные дамы носили длинные волосы, часто с удлиняющими париками. Это указывало на их высокий статус и свидетельствовало о благородной праздности. Знатных дам причесывали служанки. Простым горожанкам длинные волосы мешали работать, и они их остригали самостоятельно. Но для выходов в люди они также делали прическу, которая формой и расположением заколок ясно указывала на их возраст и семейное положение.
[Закрыть].
Детская прическа горожанина
Подростковая самурайская прическа
Магистрат решил поставить разветвленную сеть цирюлен на службу городу. С утра до вечера остригая, брея и укладывая, парикмахеры наблюдали водоворот городской жизни, пропуская через себя никогда не иссякающий поток столичных сплетен и новостей. Специфика профессии этому очень способствовала – глаза и руки у парикмахера постоянно в работе, а язык и уши совершенно не задействованы. Не использовать такой резерв в общественно полезном деле было бы ошибкой. По свидетельствам современников, многие столичные преступления, в том числе поджоги, были раскрыты с помощью этих неофициальных информаторов. Каждое утро они являлись с докладом в усадьбу квартального полицейского (досин).
Прическа взрослого горожанина
В современной Японии парикмахеров к осведомительству уже не привлекают, однако специфика их профессии не изменилась – они по-прежнему очень коммуникабельны. В 2010 году законодательное собрание города Тояма приняло решение использовать это качество на благо японского общества, несущего потери от депрессий и самоубийств. Правительство в 2010-х годах официально объявило борьбу с депрессией задачей государственной важности. В префектуре Тояма статистика самоубийств не выше средней по стране – 24 случая на 100 тысяч человек, но в последние годы этот показатель неуклонно растет. “Надо что-то делать”, – решили депутаты и пригласили работников 650 зарегистрированных в городе парикмахерских и косметических салонов принять участие в муниципальной программе. Для парикмахеров открыли специальные курсы, где дипломированные специалисты обучают их основам первой психологической помощи. Наблюдения показали, что именно в салонах и парикмахерских люди охотно рассказывают о своих проблемах. Всем участникам программы выдали брошюры, а их рабочие места отметили специальными знаками. Поговорив с клиентом по душам и убедившись, что тот готов внять совету, парикмахер деликатно рекомендует ему специалиста, который может помочь.
Цирюльники. Источник: НА
Пожары заметно влияли на столичный образ жизни. В густонаселенных кварталах с огнем боролись не так, как сегодня. Первое, что делали – это обрушивали дом с подветренной стороны, чтобы остановить огонь. Это, собственно, и был самый эффективный противопожарный прием. Однако строение непременно должно быть легким и не очень прочным. Поэтому при возведении домов, предназначенных под сдачу внаем, использовали 6о-миллиметровый брус (для опорных балок), а их стены буквально выплетали из расщепленного бамбука – прочного и вместе с тем легкого материала. В случае необходимости несколько мужчин с помощью багров могли развалить такое строение вполне оперативно. С учетом временного характера столичного жилья (от пожара до пожара) дешевизна бамбуковой постройки была совсем не лишней. Василий Головнин подтверждал: “Очень легко и удобно сломать японский дом, который весь состоит из нескольких небольших брусьев и тонких досок” [Головнин, 1816].
Пожары, случавшиеся чаще всего в холодное время года, приучили японских строителей невероятно быстро сооружать дома взамен сгоревших. Скорость их работы поражала иностранцев. Средний по эдоским меркам пожар, случившийся 29 ноября 1876 года, уничтожил 550 строений. Немецкий врач Эрвин фон Бельц (1849–1913), работавший тогда в столице, с изумлением записал в дневнике, что спустя всего 36 часов после пожара, когда пепелище еще не остыло, японцы соорудили несколько простеньких жилищ, в которых погорельцы могли хоть как-то укрыться от холода. По его словам, несколько сотен незатейливых домиков “выросло как по волшебству” [Оги, 1983].
Новостройка после пожара
Пожары, ставшие частью повседневной жизни, сформировали адекватное отношение горожан к этому бедствию. В XIX веке приехавшая в Японию с отцом американка Клара Уитни отмечала в дневнике, что среди тысяч людей, оставшихся без крова после очередного пожара, не было ни одного грустившего или плакавшего. В восстановительных работах принимали участие все, кто мог, включая полицейских. Уитни также не скрывала своего удивления темпами строительства.
О том, что легкость ориентированного на жаркое лето японского жилья позволяет чрезвычайно быстро его строить, говорят и цифры, не связанные с пожарами. В 1879 году в японской столице до 26 декабря не было крупных пожаров, но за тот год было возведено и заселено 2079 домов, то есть почти по шесть строений ежедневно, включая выходные и праздничные дни.
Основы строительного дела, заложенные в те годы, дают о себе знать и сегодня. Даже по современным меркам японцы строят очень быстро. Стройматериалы не складируют, чтобы не тратить время на погрузку и выгрузку, да и места для их хранения нет – от соседнего дома стройплощадку отделяют два-три метра. Из-за нехватки места подъемный кран устанавливают не снаружи, в внутри строящегося высотного здания. Десятиквартирный жилой дом на бетонном фундаменте обычно сдается под ключ за три-четыре месяца. А второй этаж небольшого частного дома, расположенного как раз напротив моего окна, возвели вообще за один день. Утром, идя на работу, я видел, как восемь рабочих и один автокран начинали ставить второй этаж площадью 40–45 м 2. А к концу дня стены и окна второго этажа вместе с крышей были уже на месте. К внутренней отделке строители еще не приступили, но снаружи дом имел вполне завершенный вид. Не знающие японской истории иностранцы очень удивляются таким темпам строительства.
Случившееся в Японии 11 марта 2011 года землетрясение силой 8,9 балла и последовавшее цунами унесли более 28 тысяч жизней. Около 400 тысяч человек остались без крова. Уже через четыре дня, 15 марта, Министерство строительства и транспорта Японии начало размещать заказы на возведение временного жилья. По условиям тендера подрядчикам отводилось на строительство не более трех недель, независимо от числа построек. Исходили из опыта 1995 года, когда после сильного землетрясения в Западной Японии (Хансин дайсинсай)за два месяца было построено 30 тысяч домов. В 2011 году понадобилось уже 100 тысяч единиц жилья. Спустя 26 дней после объявления тендера, 10 апреля 2011 года, японские СМИ сообщили, что первые новоселы въехали в простенькие сооружения контейнерного типа, где, впрочем, было все необходимое для жизни: вода, электричество, газ, кухонное оборудование.
В 1995 году очередность вселения беженцев в новые дома определяли розыгрышем через лотерею, в результате чего поселения формировались случайно, с нарушением устоявшихся соседских связей. В последующие месяцы 235 одиноких переселенцев умерли, не получив помощи от незнакомых соседей. В 2011 году министерство учло этот опыт и решило формировать новые поселения, по возможности сохраняя прежние связи.
Бесконечные пожары в кварталах старого Эдо вызвали к жизни еще одно массовое увлечение столичных жителей – рытье погребов. Правда, это хобби было подкреплено соответствующим распоряжением Городского магистрата. Все владельцы собственного жилья при наличии доступа к открытому грунту непременно копали в доме погреб. В России этим и сейчас увлекаются, но с другой целью – используют погреб в качестве холодильника. Японцам эпохи Токугава погреба служили сейфами. Во время земляных работ в столице таких погребов сегодня находят много. Обычно они пустые, поскольку рыли их на случай форс-мажора и укрывали в них самое ценное только на время пожара. Люди состоятельные прятали деньги и ценности, ремесленники – редкие или дорогие инструменты, торговцы – лучший товар и гроссбухи. По данным энциклопедии быта эпохи Токугава, массовое рытье погребов началось в Эдо после пожара 1657 года [9]9
Китагава Морисада, Тридцатипятитомный словарь быта и нравов эпохи Токугава Морисада манко (“Записки Морисада”, 1853).
[Закрыть]. За год до этого один предусмотрительный торговец мануфактурой выкопал подземное хранилище – а тут пожар. Его дом сгорел, а спрятанное под землей добро сохранилось. Этот пример воодушевил эдосцев, и после 1657 года погреба стали рыть повсеместно. Обустраивали их тщательно. На хорошо пригнанную крышку наклеивали несколько слоев плотной бумаги, пропитанной соком хурмы. На бумагу насыпали слой песка и утрамбовывали его. Песок накрывали толстой соломенной циновкой, а сверху ставили кадку с водой. Если при пожаре дом рушился, обломки разбивали кадку, и вода, заливавшая защитную “шубу”, затрудняла путь огню.
Размер подземных хранилищ сильно различался. В одном хайкуэпохи Токугава есть выражение “погреб – спасение для двоих”, которое дает представление о его типичном размере – 1,81 на 2,16 метра, глубиной 1,35 метра. В крупных купеческих домах вроде Мицуи к задаче подходили еще ответственнее. В фамильном архиве этой торговой династии сохранилась запись о том, что для защиты от грунтовых вод стены погреба выложили брусом толщиной 18 сантиметров. Тем не менее за 46 лет подвалы капитально ремонтировали четырежды, а спустя 56 лет они все же сгнили и были заменены новыми. Грунтовые воды представляли для подвалов главную угрозу. После того, как они приводили подземный “сейф” в полную негодность, туда сваливали мусор. Несколько лет назад в столичном районе Синдзюку археологи откопали подвал, в котором насчитали 7602 фрагмента выброшенной в свое время посуды и домашнего скарба [Одзава, 1998].
Частые пожары выработали у горожан определенный алгоритм действий в чрезвычайных ситуациях. Как только начинали звонить в пожарный колокол, владельцы подвала бросали туда самое ценное, закрывали его и только потом покидали жилище. В лавках, где нужно было спасать товар, к потолку первого этажа крепились шкивы с веревками и крюками. С их помощью товар за считанные минуты опускали в подземные хранилища.
Частые пожары оказали влияние и на характер горожан. Историки, изучающие менталитет коренных жителей Эдо, отмечают их легкое отношение к материальным благам и ценностям. Не то чтобы эдосцы их не ценили – правильнее сказать, что они чрезмерно к ним не привязывались и в любую минуту были готовы их потерять. Что, в общем, неудивительно для людей, живущих практически на вулкане. Да и буддийское отношение к этому бренному миру, вероятно, давало о себе знать. Василий Головнин отмечал, что “японцев можно назвать бережливыми, но не скупыми… Они всегда с большим презрением говорят о сребролюбцах, и даже насчет скупцов вымышлено у них множество колких анекдотов”.
Глава 2
Коммунальная жизнь
Квартирный вопрос в столице
Бытовые условия жизни в главном городе страны определялись сословной принадлежностью столичного жителя.
После того как в 1635 году служба удельных князей в столице стала обязательной, воинского населения в ней заметно прибавилось: самураи всех рангов и званий составляли половину миллионного населения Эдо. На их долю приходилось 70 % всей жилой площади.
Для столичных княжеских усадеб были введены нормативы. Беднейшим даймё [10]10
Удельный князь, управитель провинции.
[Закрыть](10 тысяч кокуриса в год) полагалось 0,8 гектара, самым богатым (более 100 тысяч коку) – 2,3 гектара. Но это в среднем, были и исключения в обе стороны. Например, известно, что крупнейшая столичная усадьба вопреки всем нормативам занимала 6,5 гектара.
Некоторые удельные князья имели в столице сразу три резиденции. В основной (камиясики)жил глава дома с супругой. Обычно она находилась в самом центре города, недалеко от замка Эдо. Во второй (накаясики)селились дети и родители князя, а третья (симоясики)использовалась как дача или резервное укрытие на случай пожара. Даже чиновники бакуфус доходом меньше, чем у самого бедного князя, получали под усадьбу не менее 650 м 2земли [Ониси, 2009]. Это была невероятная роскошь по сравнению с тем, как жили простые горожане. В 1860 году Роберт Форчун писал о столичном квартале княжеских усадеб: “Улицы здесь прямые и просторные, совсем не похожие на то, что мы видели [в городе] до этого” [Форчун, 1997].
Барак нагая для рядовых самураев. Источник: PE
Вторая половина населения Эдо, представленная руководимыми сословиями, размещалась всего на 15 % городской площади. Еще 15 % земли принадлежало синтоистским и буддийским храмам – в столице их было более тысячи. Четверо из пяти простолюдинов жили в коммунальных домах барачного типа нагая(букв. длинный дом), которые можно считать символом эпохи Токугава. Нагая– прямоугольный барак, разделенный на две части продольной крышевой балкой, – состоял из секций-ячеек, рассчитанных на семью из одного-двух человек. Число комнат в нагаямогло быть различным. В токийском районе Бункётё еще в начале XXI века можно было видеть хорошо сохранившийся типичный барак нагаяна 27 комнат, в которых размещалось от 50 до 80 человек. В соответствии с давней японской привычкой делить мир на внешний и внутренний, коммунальные бараки с обоих торцов заканчивались торговыми лавками. Они предназначались для пришельцев из внешнего мира, поэтому содержались в чистоте и имели опрятный вид. Жилые же помещения располагались внутри барака по обеим сторонам, там же находились колодец и туалет.
В нагаяжили в основном рядовые самураи и горожане-разночинцы. Первые селились в строениях, расположенных по периметру вокруг резиденции хозяина, удельного князя или хатамото.Во внутренний двор такого барака можно было попасть через единственный охраняемый вход.
В гражданском нагаяжили: а) владельцы недвижимости (они занимали лучшие комнаты с отдельным выходом на улицу); б) арендаторы торговых помещений – лавок на первом этаже в торце барака, также с выходом на улицу; в) беднота, арендовавшая жилье на поденной основе (комнаты, выходящие во внутренний двор).
Коммунальное жилье соответствовало традиционным представлениям японцев о том, каким оно должно быть. Сами японцы описывают их так:
Японский дом чрезвычайно прост. Сложил постель, убрал его в нишу – и комната опустела. Внутренние помещения разделены перегородками, окна – от пола до потолка, поэтому габаритную мебель не поставишь. Если оглядеться по сторонам, ничто не препятствует взгляду. Ты один в середине пространства. Это и есть специфическое ощущение японского жилища [Канно, 2008].
Считается, что такая пустынно-умиротворяющая обстановка успокаивает нервы и помогает справиться с ежедневным стрессом. Натуральные материалы, бумага и дерево, окружающие японца в традиционном жилище, тоже лечат его внимательную к деталям душу. С появлением более прочных материалов строительная индустрия нанесла этой душе чувствительный удар, но она сопротивляется. Поэтому хотя ограждения или скамейки в общественных парках сейчас делают из бетона, их маскируют под деревянные, и даже годичные кольца на этих якобы деревянных пеньках японцы не забывают нарисовать. А веревочки, протянутые вдоль тропинок между столбиками для ограждения, есть чистый нейлон, прочный и долговечный, но по виду – один к одному старая добрая пенька.
В сегодняшних японских домах и квартирах классически пустынный интерьер сохраняется только в так называемых “японских комнатах” (васицу)с соломенными циновками на полу. Они традиционно пусты, в то время как все остальное пространство занято вещами. Причем в современном жилье число японских комнат неуклонно сокращается. Абсолютного минимума оно достигло в многоквартирных домах – одна комната на квартиру. В более просторных домах их может быть две, даже три, но это уже редкость. Поэтому можно сказать, что западная планировка жилья сегодня ассоциируется у японцев с достатком и обилием вещей.
Но вернемся в коммунальную комнату XVIII века. Она была тесной. Из-за частых пожаров статистики по столичному жилому фонду эпохи Токугава почти не сохранилось, она появилась только в годы Мэйдзи. Из справочника 1879 года следует, что в Токио было 128638 жилых строений, в которых проживал 825191 человек. Простым делением получаем 6,4 жильца на одно строение. Документы, зафиксировавшие ущерб от пожаров и ввод в эксплуатацию новых построек, дают представление о средней площади дома – менее 13 цубо,то есть 42 м 2[Оги, 1983]. Это около 6,5 м 2на человека, что соответствует воспоминаниям старожилов. Это цифры 1879 года. Понятно, что двумя столетиями раньше условия не были комфортнее.
Комнаты в нагая(8-10 м 2) имели земляной пол. Окна, а с ними естественное освещение и вентиляция, отсутствовали. Тесно, но зато дешево, и оплата посуточная, как на постоялом дворе – бедноте удобно. Были и совсем уж дешевые комнатки (мунэвари нагая)для самых неприхотливых – вполовину стандартной площади (4–5 м 2) и втрое дешевле.
Теснота будила фантазию. Чтобы сэкономить место, утварь и инструменты развешивали на стенах. Европейские стулья, столы, кровати не вписывались в японский быт по той же причине – не хватало места, да и возить их с собой при частых переездах было накладно. (Василий Головнин отмечал, что “мебелей японцы никаких не имеют”.) Так что токугавские горожане обходились минимумом вещей – причем раскладных и легко переносимых с места на место: постель (футон)на день сворачивали в рулон и складывали в углу комнаты. Или помещали в подвешенную к потолку сетку, чтобы не занимать дефицитную площадь. Одежду в шкафах тоже не хранили – заворачивали в платок фуросикии клали на свернутую постель. Привычных сегодня удобных встроенных шкафов (осиирэ),куда можно много чего положить, тогда еще не было.
Одеялами укрывались только люди состоятельные, а остальные надевали на ночь подбитые ватой халаты ( каимаки)и заворачивались в них как в одеяло; под голову клали цилиндрической формы валик-подушку. У нее был один минус – затянутые в тугой узел волосы ночью рассыпались, поэтому под шею часто подкладывали деревянный брусок или ящичек, оставлявший голову на весу; так сложную причёску сохраняли до утра. Как по утрам чувствовала себя шея, хроники не сообщают.
Чтобы подать ужин, нужно было принести маленький стол на низких ножках (его хранили в кладовке или в комнате вертикально у стены). В больших семьях ели по очереди. Убрав стол, клали на его место футон.Удивлявший иностранцев японский бытовой аскетизм возник не сам по себе, а под суровым влиянием жилищных условий. Жильцы тесных комнат на первых этажах работали и мечтали разжиться деньгами, чтобы переехать на второй этаж. В столице это был уже небольшой жизненный успех.
Специальных кухонных помещений в бараках не было. Пищу готовили на огне перед общим входом, а овощи и посуду мыли в специальной кадке у колодца. Продукты хранить было негде. Их и не хранили: торговцы-разносчики каждый день обходили барачные кварталы, продавая всякую снедь. Еды у них покупали на один день, поэтому работа у торговцев была всегда. Дома обитатели бараков только ночевали, а день проводили на улице, работая и участвуя в многочисленных публичных мероприятиях.
В бараках жили в основном люди одинокие. Супружеские пары встречались редко, семьи с детьми и того реже – это видно по гравюрам. Столичные расценки на жилье, провиант и другие товары были самыми высокими в стране. Растить здесь детей было непросто, и многие бедняки проживали жизнь, не оставляя потомства. В средневековой Японии семейная жизнь считалась своего рода роскошью, доступной только людям более или менее успешным. У простолюдинов на этот счет писаных правил не было, а низкоранговым самураям кодекс бусидопрямо запрещал обзаводиться женой и детьми: содержание семьи требовало не только определенного уровня дохода, но и хлопот, а это могло помешать исполнению воинского долга. “Наставление вступающему на Путь воина” гласило: “Для человека низкого ранга является большой ошибкой иметь жену и детей, если в случае войны он не сможет содержать даже одного оруженосца” [Дайдодзи, 1999].
Бытовые удобства (колодец, туалет, мусорные корзины) в нагаябыли общими, содержались коллективно. Колодцы служили главными санитарно-гигиеническими центрами: в них набирали воду, рядом с колодцем умывались, стирали и готовили еду. Чистили их также сообща и в точно определенный день – седьмого дня седьмого месяца.
Что касается уборной, то обычно это было одноместное, редко двухместное помещение, пользовавшееся в перенаселенных бараках большой популярностью. Что обусловило его конструкцию: дверца скрывала только нижнюю часть кабинки, так что находящийся в нем человек мог всех видеть, и все видели его. Это было удобно: во-первых, всегда можно поздороваться с соседом, а во-вторых, выглянул из комнаты – и сразу видно, свободно место или занято. Видимо, этой традиционной конструкцией объясняется то, что в Японии вплоть до последнего времени общественные туалеты строились с таким расчетом, чтобы находящийся в них мужчина был хорошо виден с улицы. Это вызывало смешанную реакцию у заезжих иностранцев. Правда, неуклонно нарастающие пуританские тенденции последних десятилетий медленно, но верно гасят остатки токугавской туалетной открытости.
В студеную зиму. Источник: BG
В японском климате весна и осень всегда были дружественными человеку сезонами, а вот зимой и летом за температурный комфорт приходилось бороться. В коммунальной действительности от жары спасались москитными сетками и водой. Натянутую сетку прикрывали разреженной бамбуковой шторой, чтобы не мешать движению воздуха, а пол несколько раз в день поливали. А для приятного самообмана вешали над дверью миниатюрный колокольчик с хрустальным звоном. Его звук утешал и обманывал, создавая иллюзию прохлады. По улицам ходили водоносы в набедренных повязках с двумя ведрами на коромысле. Через отверстия в дне вода мелкими струйками орошала улицу, временно понижая температуру. И сегодня, в век кондиционеров, в японских городках улицы по-прежнему поливают в жару водой. Триста лет назад для тех, кто побогаче, на улицах продавали арбузы и персики, а для бедноты – простую или чуть подслащенную воду.
А зимой в домах боролись с холодом. Снег в японской столице выпадал тогда намного чаще, чем сегодня, и вообще “жить было холоднее”. Накидки из рисовой соломы и сделанные из нее же широкие шляпы-зонтики – обычное зимнее одеяние простых горожан и селян. Оно было призвано укрывать и от дождя, и от снега. Накидки из ткани были намного практичнее, но стоили заметно дороже.
Дома отапливались единственным очагом. В нем жгли древесный уголь, который горел дольше дров. Спали иногда по двое или трое, тесно прижавшись друг к другу. В некоторых домах держали кошек и на ночь брали их с собой в постель. Или ставили в ногах переносную жаровню с углями, но это было чревато пожаром. Более осторожные нагревали вечером камни, заворачивали их в старые одеяла и клали под бок. Вероятно, отсюда и пошла современная японская привычка согреваться зимой химическими теплопакетами. Их кладут под мышки, за пазуху или в карманы.
Вдвоем теплее. Источник: НА