Текст книги "Привести в исполнение (СИ)"

Автор книги: Александр Золотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Врач тихо с улыбкой сказал:

–Это пустяки, мне не надо платить, Вы небогато живете, к тому же деньги, как я понимаю Вам, милочка, скоро понадобятся.

Юля с тревогой взглянула на врача.

–Я ничего не поняла. Почему мне понадобятся деньги?

–Вас иногда тошнит?

Юлия была почти уверена, что третий ребенок стучится в их семью, но еще надеялась, что все обойдется. Вопрос врача, только устранил надежду.

–Как Вы смогли это понять?

–Эх, дочка, мне скоро пятьдесят, многих видел женщин в таком положении, как ты. Ты поберегись, я знаю, что говорю.

Он почему-то вдруг нарушил свое же правило говорить с пациентами на Вы. Зови меня, Дмитрием Сергеевичем. Я еще зайду к Вам и принесу порошков для тебя и ребенка.

–Как мне благодарить Вас, Дмитрий Сергеевич?

–Вы очень похожи на мою дочь.

Врач, пряча глаза, затоптался, не находя свой чемоданчик. Юля подала его ему и заметила, что Дмитрий Сергеевич едва сдерживает слезы.

Вечером Карп примчался домой, с тревожным вопросом в глазах.

–Как моя доченька?

–Дмитрий Сергеевич сказал, что это на зубы.

Карп присел и позвал дочь к себе. Маленький комочек жизни заковылял к отцу, а когда оставалось идти еще два крохотных шажка, она попыталась бежать в радостные отцовские руки. Карп поднял ее к самому потолку. Прибежал сын и ревниво прилип к папиной ноге. Ему тоже хотелось взлететь к потолку на папиных руках. Юлия, радостная и счастливая, смотрела и смеялась громким заливистым смехом.

Уложив детей в постель, она юркнула под мужнин бочок и затихла, боясь спугнуть счастье.

–Ты какая-то сегодня чудная.

–Я не чудная, а счастливая! – глаза блеснули из-под пушистых ресниц и таинственно погасли.

–Говори, что еще приключилось?– Карпо ласково и порывисто привлек лежащую на его руке кудрявую голову.

Юля улыбалась и тянула с ответом, ей хотелось, чтобы счастливые и ласковые минуты длились как можно дольше.

–А вот не скажу!

–Скажешь! Я ключик имею от твоего сердца, а потому утаить от меня ничего нельзя.

Ключик действительно открыл тайну Юлии.

–У нас будет ребенок, – отдышавшись, тихо шепнула она на ухо мужа.

–Ну, мы молодцы с тобой!

Карпо и Юля долго решали, как назвать будущего малыша. Юлия говорила, что она знает точно, что будет девочка и назовем ее Ирой.

–Будет сын, назовем его Николай, – упрямился Карп.

На том и порешили.

Юлия, счастливая и спокойная, быстро уснула, а Карп при тусклом свете луны, который проникал через окно, смотрел на жену и думал: – Она у меня хорошая, лучше всех, и вдруг поймал себя на том, что сравнивает ее с Полиной.

Карп еще долго ворочался на постели, отгоняя это навязчивое ощущение....

***

В конце февраля зима, в этих местах, как вертлявая девка, не знает, чего хочет. К вечеру ударит мороз, ночью радует падающий снег, а утром льет вода с крыш, уничтожая вчера образовавшиеся сосульки. Скоро весна.

Жизнь Куриловых, еще вчера хоть и без особых радостей, но вполне спокойная и предсказуемая, делала крутой поворот. В конце апреля, когда весна разогнала навязчивые лохматые зимние тучи, и небо своей голубизной обещало первые майские шумные дожди, едва не арестовали Карпо.

Случайно увидев полицейских, которые начали окружать дом, он с трудом открыл окно, протиснулся через него, побежал. Выстрел оглушил Юлию, она как-то боком бросилась на полицейских, била их, царапала, затем обессиленная присела на пол. Юлию подняли, усадили на стул.

Вошел полицейский чин со строгим, трагическим лицом, взглянул на выпирающий живот ее, сказал:

–Что же ваш муж не бережет свою семью. Как жить будете без кормильца? Лежит там, в канаве, пристрелили его.

Юлия забилась в рыданиях. До нее не сразу дошел смысл слов другого жандарма, который вошел в дом, держа в руках куртку Карпо.

–Ваше благородие, обманул нас этот хитрец. Упал на склоне небольшой ямки, будто мертвый, а затем бросил куртку и убежал.

–Как можно спутать куртку с телом человека? – побагровело их благородие.

–Дело в том, что утро раннее, не рассвело.

–Так падал он или бросил куртку.

–Ваше благородие, темно еще было, не разглядели.

–Радуйся! – погасив злость, их благородие обратилось к Юлии, – слышишь, живой здоровый твой муж, сбежал каналья!

Юлию охватила радостная беспомощность, облегчающие слезы катились по ее щекам. Где-то далеко звучал голос полицейского чина:

–Скажи ему, чтобы пришел сам, если он этого не сделает, то при следующем аресте с ним никто нянчиться не будет. Куда тебе с тремя детками, если его, того? – он изобразил из пальцев наган и характерным движением, подражая выстрелу, щелкнул языком.

Куда девался Карпо, она не знала, но стала замечать, что вблизи их хаты постоянно находятся люди. Ей хотелось узнать, где ее муж и предупредить его об опасности, но идти было некуда и оставить детей одних она не могла.

На третий день пришел врач Дмитрий Сергеевич. Его поведение выдавало в нем сильное волнение.

–Юля, дочка, с Карпом Николаевичем все в порядке.

Юлия бросилась к нему с расспросами, но Дмитрий Сергеевич остановил ее жестом.

–Будьте осторожны и благоразумны, в своих словах и действиях. Мне прискорбно это говорить, но Вы должны уехать в село. Такова воля Вашего мужа. Он попросил меня передать Вам эти слова и деньги на первые расходы. Если позволите, буду приезжать, чтобы наблюдать Вас. Дело в том, что Вы много переживаете, а это может плохо сказаться на ребенке.

–Спасибо за Ваше беспокойство, но до села довольно далеко и добираться туда тяжело.

–Разве это беспокойство, это радость. После смерти жены и гибели дочери, я кому-то буду нужен,– он помолчал, пытаясь удержать слезы, – позвольте мне о Вас беспокоиться.

–Хорошо. Вы видели Карпа?

–Нет. Пришел человек, принес деньги и предал поручение, сходить к Вам.

Дмитрий Сергевич, на прощание, обнял Юлю и долго гладил ее пушистые волосы.

Юлия колебалась несколько дней в принятии решения. Боязнь перемен и необходимость отъезда боролись за будущее одинокой женщины и ее детей.

Утром следующего дня она не увидела, тех людей, которые последнее время следили за домом. Игла догадки болью вошла в ее грудь.

–Его арестовали, или ..., – Юля боялась об этом думать, но мысль ломилась в ее голову, не давала покоя. Ее мучительное неведение прекратил мужчина, который все это время следил за их домом. Он вошел в дом и, немного стесняясь, сказал:

–Извините, – он сделал паузу, будто не решаясь сказать о чем-то важном и значительном.

–Его убили? – ужас застыл в глазах Юлии.

–Нет! Нет! Поняв свою оплошность, запротестовал гость:

–Его арестовали, и будут судить.

Он подождал, видимо хотел удостовериться, что его слова дошли до сознания женщины.

–Спаси Вас, Христос! Есть среди Вас добрые души!

Полицейский, как-то робко и неловко, не прощаясь, вышел.

***

Тарасовна, или как ее иногда "за глазами" называли Танька-брехло, сидела с подружками на завалинке. Солнце после прекрасного майского дня катилось вниз по горизонту.

Шелест листвы и тихий прохладный вечер располагал их к "анализу" слухов и сплетен. Соседки то спорили между собой, то дружно кивали головами в знак полного согласия.

Тарасовна не сразу увидела, что к дому Куриловых подъехала пароконная пролетка.

–Тарасовна, дывысь, хто-сь к Куриловым пидъихав, а их дома нэма. Якась баба постучала и вжэ выходэ со двора.

–Дэ? – встревоженная Тарасовна всем телом повернулась к хате Трофима Курилова, и тут же вскочив, бросилась навстречу выходящей из палисада Юлии.

–Ой! Божечки ж ты мий! Радость яка.

Они, кособочась, обнялись.

–Здравствуйте, Вам! – поклонилась гостья Тарасовне.– Где же Куриловы?

–Пидожды с Куриловыми, з нымы усэ гарно.

Дай я на тэбэ подывлюсь. Шо-то мишало мини тэбэ обнимать, – Тарасовна весело и хитро глянула на Юлю, – оцэ по-нашему! Оцэ дужэ гарно. И вдруг она стала недоуменно, даже с некоторой тревогой, смотреть вокруг себя.

–Дэ Карпо, Миша и Фрося?

–Вон, в пролетке Миша сидит, Фрося уснула,– Юля умолкла.

Тарасовна не дослушала жену Карпо, бросилась к детям.

–Господи! Та чого ж воны тут сыдять, ходимтэ до хаты.

Миша недоверчиво смотрел на незнакомую женщину и не проявлял никакой готовности общаться с ней. Фрося проснулась, заплакала. Тарасовна растеряно оглянулась, прося помощи у их матери.

–Тарасовна, скажите, где Куриловы? Я постучала, но мне никто не открыл дверь, – взяв на руки Фросю, спросила она.

–Та воны, мабуть пишлы до зятя. А дэ Карпо?

–Арестовали его, сидит в тюрьме.

–Хххххх-у -у. Ой, лыхо якэ, ой лыхо! – запричитала она и, спохватившись, потянула Юлию и детей к себе в хату. – Та чего ж мы стоим, ходимтэ до моей хаты.

Новость, о приезде жены Карпо бурными потоками хлынула по селу. Эти потоки иногда встречались, но почти не узнавали друг друга.

–Ты чула, шо жинка Карпо прыихала с двумя детками?

–Та чула, тилькэ дитей у ней трое.

–Ни! Двое, а третий скоро будэ. А дэ сам Карпо?

–Та де ж? С его характером тилькэ в тюрми сыдить.

–Пидожды! Не знаешь, ни кажи!

–Та чего там ждать, ось побачишь, вин в тюряги.

Трофим и Тося, возвращаясь, домой, узнали, что к ним приехала гостья с детьми. Подгоняемые тревогой они поспешили домой, но около их хаты никого не было.

–Где же они? – спросил у жены Трофим.

–Пойдем к Тарасовне, они там.

Тарасовна встретила соседей не очень ласково:

–Заходьтэ,– крикнула она на стук в дверь.

Увидев Трофима и Тосю, она сразу преобразилась,

–Чого Вам тут потрибно, га? Прыйшлы забрать Юлю и дитэй? Не дам!

Тарасовна загородила гостям дорогу в хату.

–Бог с тобой, Тарасовна! Что с тобой приключилось? В себе ли ты?

–Я не умию кудысь ходыть. Чого цэ я пиду из сэбэ? Я ще не сказылась. Сказала, не дам, значит, не дам!

Юля смотрела на соседей и не могла взять в толк, что происходит. Ей уже давно следовало пойти навстречу родственникам Карпа, но она оставалась на месте, боясь сделать что-то не так.

–Тарасовна, окстись и приди в себя. Это наши гости, а не твои. Карпо наш племяш, а это его дети и жена, – увещевал Трофим соседку.

Тарасовна засопела и заголосила:

–Юличку, ридна дытынка моя, та останься жить у мэнэ. Та я ж тоби буду во всем помогать.

Повернулась к Трофиму и Тосе, упав перед ними на колени, закричала во весь голос:

–Пожалейте меня, горемычную.

Успокаивали Тарасовну все, даже Миша заплакал и сказал: "Тетя, не плачь, я боюсь". Тарасовна села на лавку, шмыгала носом и не смотрела на присутствующих, посчитав сражение проигранным.

–Юля, собирайтесь, идем домой, там расскажите, что с вами приключилось.

–Карпо в тюрьми, посадили нашего соколика, посадили, – всхлипнула Тарасовна.

Тося от неожиданности прислонилась к стене, а Трофим повернулся к Юлии.

–Это правда?

–Да. Он революционер.

–Как это?

–Хотят снять царя и установить власть рабочих и крестьян.

–Свят! Свят! – Тарасовна и Тося истово перекрестились.– Да нешто такое можэ буть?

–Наверно возможно, если за это сажают в тюрьму, – уныло сказала Юля.

–Господи! Что робыться на белом свете? – женщины опять перекрестились.

–Теперь его долго не выпустят, потому надо решать, как жить дальше,– задумчиво произнес Трофим.

–Чого решать? Юля и диты хай живут у мене, – воспаряла духом Тарасовна.

–Я думаю поступить так,– отозвался Трофим, – скоро жнива, у Юли должен родиться ребенок, поэтому предлагаю жить одной семьей на два дома. Тарасовна будет жить в нашей семье, и доглядывать за детьми и Юлией.

–Правильно! – вскочила на ноги Тарасовна. Я лишним ртом не буду. Вы же знаете, что я обшиваю половину села. Скопила денежки, все принесу до копеечки.

***

Полина смотрела на мужа и чувствовала, что он держит большой "камень за пазухой" и выжидает момент, чтобы им больнее ударить. Его довольное лицо расплывалось в язвительной улыбке, он подчеркнуто, вежлив и предупредителен.

–Полина, я тебе такую сногсшибательную новость принес, не упади со стула.

–Судя по твоему виду, эта новость сильно ударит меня по голове. Спасибо, что предупредил, – в тон ответила она мужу.

–Ну что ты, дорогая, новость, как новость, конечно, она вызвала повышенный интерес среди жителей села, но ничего трагичного.

–Говори, или я пойду к кухарке, она лучше расскажет с красками и мнениями села.

–Не стоит беспокоиться, у меня все есть. Итак, – Андрей повернулся, сделал паузу, чтобы акцентировать внимание и видеть реакцию Полины, – к Куриловым приехала жена Карпо на постоянное жительство.

Он замолчал и с издевательской усмешкой смотрел на жену. Полина слушала спокойно, будто эта новость ее совершенно, не волновала. Андрей подошел к ней, заглянул в глаза и продолжил свой рассказ:

–Представляешь!? У них скоро родится третий ребенок. Они счастливые люди.

При этих словах он не выдержал роли, которую избрал. Его лицо вдруг скривила мучительная гримаса.

–А ты! Ты пуста и порочна, не способна родить даже ребенка. Тебя Бог наказал за твое вероломство и подлость.

–Может быть, Бог наказал нас двоих!

Спокойный ледяной тон еще больше взбесил его.

–Карпо больше не станет на нашем пути, – Андрей потрясал сжатыми кулаками, его скрутило в комок, пригнуло к полу, лицо покраснело так, что не стало видно веснушек, на шее бугрилась лиловая жила, – его сошлют в Сибирь, я его там сгною. Сгною-ю-ю-у!

–Руки коротки достать до Сибири.

Полина усилием воли подавило свое волнение. После первых слов мужа, она подумала о самом худшем.

–Ничего здесь достал и там достану, – Андрей в ярости терял контроль над своей речью, – я его выследил на станции и упек в тюрьму, а там загоню в могилу, так и знай.

Полина внутренне ужаснулась новым граням подлости своего мужа и поняла, наконец, его частые отлучки. Она думала, что у него появилась женщина, а оказалось....

–Как же ты его выследил, под забором сидел сутками?

Несколько успокоившись, Андрей опять пренебрежительно выплевывал слова:

–Мой отец говорил: "Если не хватает силы, включай мозги, хитрость, деньги". У меня есть и первое, и второе и третье.

– Какая же ты мразь! – задохнулась Полина.

Она хотела сказать еще что-то, но муж опередил ее:

–Ты меня сделала таким! Я вынужден защищаться! Поэтому я теперь тайный агент охранного отделения полиции, – при этих словах он даже приосанился, – руки, как ты теперь понимаешь, у меня длиннее, чем ты думаешь.

–Ты смешно выглядишь, – она усилием воли заставила себя хихикнуть над ним, затем добавила, – агент драный.

И вновь любимый конь нес ее в степь. Май. Ласковые и нежные лучи солнца раскрашивают степь в неповторимые цвета радуги, хочется смотреть на изумрудные краски трав и деревьев. Лазоревые дали рождают воспоминания о непорочном детстве, о первых волнениях души и первой детской любви.

Солнце и красоты степи разбудили в ней сущность женщины, которая подхватила ее, понесла к почти детским и потому несбыточным грезам. Она видела себя: то на реке, то в стогу, а рядом был он, желанный и любимый преданный ею человек, который не помнит зла, он ее ласкает.... Губы, вне сознания, повторяли одно и то же имя.

Она не заметила, как грозовая туча поглотила солнце, а степь, в ожидании грозы, затаилась, спрятала свои яркие краски, будто боялась, что дождь смоет их навсегда. Туча обрушилась на землю сначала сильным ветром, а затем дождь стал стеной. Конь под Полиной остановился, низко к земле опустил голову. Раскат грома заставил ее спрыгнуть с лошади и инстинктивно прижаться к животному. Туча затянула все небо, в ней бесновались молнии, не смолкал гром. Полина, давно уже промокшая до нитки, стучала зубами от холода. Наконец на Западе просветлело и уходящая туча, будто сожалея об уходе, разрядилась молнией в дерево, которое росло в полутораста метрах от Полины. Ствол дерева раскололся надвое, дымил.

–Почему не в меня? – пришла шальная, но настойчивая мысль. – Почему не в меня?

На листьях и стеблях травы, дрожали еще не высохшие капли дождя, искрились в лучах уже заходящего солнца. Степь парила, как бы возвращая небу розовый туман недавних грез Полины. Действительность тяжелой ношей вернулась к ней. Домой ехать не хотелось. Чтобы высушить одежду, она разделась догола. Ощущение наготы привело ее опять к ночной реке, когда Карпо хотел подарить отражение звезды.

–Жаль, что я ему не дала этого сделать, может, звезда принесла бы нам другую, лучшую судьбу, и мы....

Ей страстно захотелось оказаться рядом с ним у реки и начать все по-другому....

–Если бы он оказался рядом, я пала бы на колени перед ним и умолила его простить меня.

Все, что накопилось в ней за день, вырвалось наружу слезами и частыми детскими всхлипываниями, она упала ничком на еще не высохшую траву, тело ее долго сотрясали рыдания.

Рядом нет никого, чтобы успокоить, заглянуть ей в глаза, дать надежду. Солнце погладило ее нагое тело ласковым лучом и скрылось за горизонтом.

***

Скоро, скоро время переступит рубеж между июнем и июлем. Поспевают хлеба. Селяне в возбужденном ожидании действа, которое считается главным в году. Солнце палит, иссушая стебли пшеницы, жита и ячменя. Зерно полновесно налилось, только бы чрезмерно жаркие лучи не сделали его щуплым, а на радость хлеборобу, дали ему созреть. Скоро жнива.

Трофим ходит вокруг новенькой косилки. Средствами сложились зять Иван Таманский и Трофим, как и обещала, Тарасовна принесла все свои накопления. Долго не хотели брать деньги у Юли, как они говорили: "Отнимать последние гроши у детей". Но настойчивые уговоры и, главное недостаток денег, принудил Трофима уступить.

Теперь душа его в полете, она мечтает о хорошем урожае и достатке.

–Наконец-то, наконец! – руки радостно сжимаются в кулаки, ему не терпится скорее опробовать это чудо, которое даст ему маленький роздых.

Первые радости понемногу дают дорогу планам.

–Бычки подросли, хоть и не заматерели еще, но сил хватит, чтобы тащить косилку. Еще хватило бы нам силенок сгребать скошенный хлеб в валок. Эта работа под палящими лучами июльского солнца всегда отнимала последние силы.

Всю ночь Трофим думал, как бы сделать так, чтобы облегчить себе труд. И придумал. Два дня он пилил, обливаясь потом, в тени раскидистого тополя. Жена подходила к нему качала головой и под беззлобное ворчание мужа удалялась.

–Иди не мешай! А то ничего не получится!

–Ой, не получится! Чим же я тоби мишаю? – в голосе задиристые нотки.

–Тут, як на корабле, бабе делать нечего!

– Тю! Моряк знайшовся! Мается чоловик, як будто робыть ему ничого. Та лучше б гарно отдохнув.

Тося постояла, прислушиваясь, не скажет ли Трофим еще чего-либо. Не могла же она допустить, чтобы слово мужа верховодило, но он молчал. Она удовлетворенно кивнула и пошла в хату. На третий день упорного труда, Трофим сказал: "Все! Готово!"

Тося долго рассматривала результат деятельности мужа, молча, удалилась и через некоторое время вернулась, ведя за собой весь семейный "табор".

–Расскажи, муженек, шо цэ такэ? – в ее глазах играли веселые зайчики, которые предвкушали победу над мужем.

–Цэ такэ-в тон жене, начал Трофим,– цэ такэ шо будет сгребать скошенный хлеб вместо тебя.

–Та шо ты кажишь? Я ляжу пид возилкой, буду отдыхать, та сладенькую водичку попивать. Так можэ мини дома буты?

Трофим улыбнулся и, не обращая внимания на слова жены, объяснил:

–Смотрите, это те же деревянные грабли, которыми вы гребете, но большие, – он указал рукой на поперечный брус, в который часто вставлены деревянные заостренные стержни – граблины. К брусу прикрепленные оглобли, чтобы запрячь лошадь.

–Шо нам з ними робыть? – напирала Тося.

–Та я думаю, шо як коняка пристане, тэбэ, Тося, запряжем, – глаза Трофима лукаво заблестели.

–Ты скоришэ там окажешься, а я возьму хороший ботиг*, шоб ты луче тягнув, – продолжала шутливо издеваться над мужем Тося.

–Если не хочешь идти в упряжке, будешь идти за граблями ты, и еще кто-то и как наберется валок, поднимете грабли вверх. Вот и все.

Зять одобрил работу, только посетовал, что не позвали его. Высказал сомнение, мол, высохнут граблины, выпадут, надо их как-то закрепить.

Тося, не встретив поддержки, гордо вскинув голову, ушла со словами:

–Подывимся хто прав!?

Опасаясь насмешек по поводу граблей, со стороны односельчан, семья Куриловых выехала на делянку затемно.

Косилка весело щебетала ножами, стебли с хрустом и шелестом ложатся на землю. На душе радость, Трофим погоняет волов и постоянно оглядывается, чтобы увидеть и убедиться, что косилка еще не сломалась, чего сильно боялся.

Остановились, чтобы отдохнуть и перекусить.

–Почему не сгребаешь, поинтересовался проезжающий на волах, старик.

–Успею еще.

–Ой, ли. Скосил больно много. За ночь приляжет, потом трудно поднимать будет.

–Ничего, отец, поднимем.

Таманский запряг в грабли коня. Ольга готовилась погонять лошадь, а Трофим и зять стали по бокам граблей.

–С Богом пошли!

Все получалось хорошо, и вскоре весь скошенный хлеб лежал в валках, причем они были большими и ровными. Тося ходила по полю собирала оставшиеся на поле колоски. Домой решили не ехать, ночевать здесь же, в поле. Тося, глядя на приветливые звезды, размечталась:

–Бог даст, закончим за несколько дней.

–Замолчи ты ей Богу! Не загадывай, – прицыкнул на нее Трофим.

–Ты на мэнэ не кричи, – она довольная удачным днем, шутливо утверждала: – Як бы я до тэбэ не ходыла, не казала шо робыть, то ничого с граблями не получилось. А так и на мене сил хвате....

Трофим улыбнулся в темноте, он безропотно уступил заслуги, по изготовлению граблей жене, но добавил:

–Ты же у меня умная, да вот .... не просишься .

Тося не возмутилась и не обиделась на присказку, душа наполнена радостью и удачей.

Утром следующего дня множество людей собралось на поле Трофима. Многие восхищались его изобретением, другие высказывали сомнения:

–Без снопов то как? Не осыплется ли?

–Не осыплется. Мы не дали зерну созреть. Перевезем возом, как сено, а молотить все одно.

Мужики чесали затылки, но большая часть просила помочь.

Трофим, довольный вниманием и похвалами, не отказывал. Только зять недовольно ворчал: "Папа, сломают же!"

***

Тарасовна выглянула в окно Трофимовой хаты, увидела человека лет пятидесяти, входящего в палисад.

–О! А цэ шо ще такэ? – немало удивилась она, но главное удивление было впереди. Навстречу ему скоро шла Юлия. Он обнял ее и поцеловал прядь волос, выбившуюся из-под платка.

–Мабуть цэ ее батько, – решила Тарасовна и поспешила к выходу.

– Здравствуйте, мы всегда рады гостям. Я Тарасовна.

–Меня зовут Дмитрий Сергеевич, врач, – он снял шляпу и поклонился.

–Та шо же мы тут стоимо, ходимтэ у хату, мою хату, там Вам буде спокойнишэ.

Юля согласно закивала головой. Тарасовна суетилась вокруг гостя, подсовывая еду повкуснее.

–Ешьте, не стесняйтесь, будьте як дома.

Дмитрий Сергеевич осмотрел Юлю и остался доволен ее состоянием.

–Уж простите, Юля, Карп невольно помог Вам. Переезд в деревню сказался благотворно.

–Та шо там казать, у нас спокойно и гарно, душа радуется. Тилькэ вот рожать страшновато, повитухи нема, вмерла.

Дмитрий Сергеевич предостерегающе посмотрел на Тарасовну.

–Не надо пугать Юлю, все у нее будет хорошо, тем более не первый раз. Если Вы позволите, то я останусь здесь до родов.

–Живить скилькэ захочитэ, – голос Тарасовны окрасился радостными нотками.

Она оценивающе, даже хищно, взглянула на гостя, улыбнулась радостным своим мыслям. – Мы люды прости и гостеприимни. И за Юлей надо прыглядуваты! Шоб все хорошо було.

Опять новость гуляет по селу:

–Тарасовна приняла мужика!

–Та не можэ такого буть! Правду кажу, сама бачила.

–И шо?

–Конечно старуватый, ну сам по-соби гарный, – женщина не скрывала зависти.

–Як цэ старуватый? Стике годив ему?

–Та-а, мабуть пятьдесят будэ.

–Тю-ю! Це для тебе старуватый, а мини хоть бижи до Таньки, та отнимай.

–Бижи! Бижи! Можэ палки получишь по спыняки.

–Вот молодец! Вот тоби Танька-брехло!

–А виткиля вин взявся? – спросила подбежавшая, запыхавшаяся молодуха.

–Тю! Ты шо бигла и слухала?

–Я все чую, кажи!

–Народ бает, шо друг Карпо. Врач. Кажуть прыихав на роды жинки Карпо! Во! Як!

Ночью того же дня Юля благополучно родила дочь Иру.

***

Конец июля стоял жаркий и безветренный. Селяне свозили скошенный хлеб на тока, складывали в скирды, чтобы потом, не опасаясь дождя, обмолачивать.

То в одном, то в другом конце села мужики, закончив скирдование, садились в тень, чтобы выкурить цигарку.

–Слава Богу, погода хорошая.

–Год выдался , будто по заказу.

–Постояла бы погодка, чтобы отмолотиться.

–Дай-то, Бог.

–Что это?– один из мужиков встал, прислушиваясь,– Никак тревогу гудят?!

БАМ. БАМ. БАМ. Ритмичные звуки от ударов по обрезку рельсы разорвали время на части до и после.

БАМ. БАМ. БАМ. Эти звуки иглами тревоги впивались в тела и души людей.

БАМ. БАМ. БАМ. Это предтеча потерь, страданий и слез. Нет такой силы, чтобы вернуть или остановить эту черную тучу ужасов, бед, утрат и лишений.

Селяне шли к Управе, тревожно переговариваясь друг с другом:

–Никак война?!

–Ты што?

–Типун тебе на язык!

–Не каркай, ворона.

К коновязи Управы привязан взмыленный конь. Он перебирал ушами и косился на шумевшую толпу.

На крыльцо вышел староста, поднял руки вверх, требуя тишины. Первые ряды с тревогой старались прочитать на его лице, какую же весть он сейчас объявит. Дети, чувствуя общую тревогу, прижались к подолам матерей, готовые задать реву.

Посеревшее лицо Головы, не предвещало ничего хорошего. У Трофима засосало под ложечкой: – Война.

Дождавшись тишины, Голова срывающимся голосом крикнул: – Объявлена мобилизация!

Толпа отшатнулась, загудела, ее гул вскоре перекрыли плач и причитания жен, матерей, сестер. Долго пришлось старосте ждать тишины.

–Это еще не война, а только мобилизация. Возможно, что скоро мобилизованные вернутся домой. А завтра все, кто назначен в первую очередь, обязан явиться сюда, в Управу с провиантом на три дня. Будем надеяться на лучшее.

Толпа еще несколько секунд была неподвижной и немой, затем зашевелилась, и будто огромный спрут стал вытягивать щупальца во все стороны села. Серые, скорбные потоки людей постепенно растекались по улочкам, унося непосильную тревогу многих сердец в хаты, где прольются первые слезы войны. Война отрывала людей от пашни и привычной жизни, стала хозяйкой судеб и жизней миллионов людей. Первоочередники и их семьи проведут бессонную ночь в сборах и тревогах за дальнейшую жизнь семьи и самого себя....

Завтра первые жертвы шагнут в пламя войны и не вернутся. Что станет с их семьями, как им жить?

Тося и Ольга плакали обнявшись. Опора и надежда всей семьи, Иван Таманский уходил в первом наборе мобилизованных. Тарасовна, как могла, успокаивала их. Дмитрий Сергеевич, не успевший уехать, ходил хмурый:

–Это война! – сказал он Трофиму,– войну сразу не объявили, для того чтобы народ, имея слабую надежду вернуться, не взбунтовался. У каждого мужика семья, не обмолоченный хлеб. Нет сомнений, это война!

Юля, прижимая, маленькую Иру тихо плакала. В ее голове метались мысли, одна страшнее другой. "Карп в тюрьме, кому я нужна с тремя детьми? Как жить дальше? Захотят и смогут ли содержать меня и детей дядя Трофим и тетя Тося? Как ни крути, а четыре лишних рта".

Дмитрий Сергеевич, увидев ее состояние сел рядом.

–Пока я жив, не дам Вас в обиду. Я врач и поэтому смогу прокормить и тебя и малышей. Дядя Трофим, услышав их разговор, стал на колени, чтобы заглянуть в глаза Юле сказал:

–Не плачь, глупая, ты нам как дочь, всегда дети твои будут накормлены и напоены.

***

Осень подкралась незаметно, никто не видел ее золотых красот. Ранние туманы рождались над гладью реки и безмолвно окутывали село. Где-то там, на западе гремели взрывы и стрекотали пулеметы. Война, подобно непроглядному туману охватывала все большее количество людей, отнимая

и калеча их души.

Весть о войне Полина встретила почти равнодушно. Какое ей дело до таких далеких событий? Ей не за кого беспокоиться. Не радовало и то, что доходы увеличатся. Она уже дала взятку, чтобы на суде Карпо дали маленький срок, а если его выпустят на свободу, то гонорар удвоится. Она вдруг испугалась того, что если Карпа освободят из тюрьмы, он может попасть прямо в полымя войны. Но волнение быстро сменилось уверенностью: "Денег хватит, чтобы отвести от него эту угрозу, даже если аппетиты у чинов подрастут".

Андрей дневал и ночевал у нового околоточного полицейского Дмитрия Яковенко. Он приходил часто выпивши и осоловелыми глазами из-под рыжих бровей, он смотрел на Полину.

–Что, милая, мечтаешь отправить меня на войну? – он медленно покачивал пальцем у ее лица. – Не выйдет. Теперь я штатный, тайный агент полиции.

Полина не отвечала, уходила, а муж улыбался хитровато-глупой улыбкой, шептал ей в след: – Ты еще узнаешь меня, узнаешь....

Иногда он исчезал из дома на несколько дней. Это время Полина отдыхала от его присутствия. Во время поездки на станцию Торговую, она познакомилась с казачьим есаулом, который по случаю ранения находился в отпуске. Ужасы войны, о которых он рассказывал, размягчили душу женщины. Их роман протекал бурно, но недолго, Полине пришлось вернуть войне человека, который на короткое время подарил ей радость бытия, позволил забыть о муже, деньгах и неотложных делах. Есаул отбыл на фронт.

***

Уныло тянется время в селе. Заголосит молодая вдова о павшем муже своем и опять все стихнет в томительном ожидании беды. Не слышно веселых озорных песен, а если и запоют, то грустную, тягучую, разорванную слезами в нескольких местах. Вернулось несколько солдат из пекла войны, с пустыми рукавами, на костылях, а то и на колодках вместо ног. От рассказов, пришедших с войны солдат, души людей сжимались в ожидании страшных вестей. А ненасытное чрево войны требовало новых и новых жертв. Очередь дошла и до мужчин среднего возраста. Уходили они под рыдания жен и детей, пряча глаза, в которых боль, слезы и тревога за будущее своих родных.

Семья Куриловых жила дружно, в детях души не чаяли. Тарасовна, как квочка, распускала над ними крылья, защищая их от неминуемых наказаний.

Не уехал домой Дмитрий Сергеевич, его уговорила остаться Тарасовна, денежная помощь которого, оказалась очень кстати.

Иван Таманский писал с фронта часто, успокаивал:

–Поляки и немцы такие же, как и мы, одеты лучше и живут богаче. Непонятно, что им не хватает? Разорим мы их, тогда спохватятся. Счастливая Ольга, прочитав вслух очередное письмо, прижимала его к груди, несла в свой сундук, где на самом дне лежали такие желанные и дорогие листки бумаги, исписанные химическим карандашом.

По подсчетам Ольги, новое письмо от Ивана должно уже прийти, но когда она пришла за ним в Управу, ей сказали, что ей еще ничего нет. Проходили недели, но писем более не было. Ольга исправно ходила за ними, но.... Однажды, вернувшись, домой, она достала первое письмо и начала читать его для всех вслух....

***

Полина подъехала к зданию, где сегодня должен состояться суд над Карпо и его товарищами. Она, в случае его оправдания, надеялась встретиться с ним, но, узнав, что суд в очередной раз отложили на неопределенный срок, решилась на отчаянный шаг, на свиданье с Карпо. Оправдывала себя тем, что ей хотелось помочь ему избежать призыва на фронт, хотя знала, что он не примет от неё никакой помощи.