Текст книги "Возвращение в грядущее"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

Дорога расчистилась перед И Скалием. При виде сотен брошенных костылей он почувствовал в себе воплощение верховного божества. Вот оно, пьянящее чувство превосходства над всеми, начало свершений во имя никому не известных планов высшей мудрости!

Ему казалось нужным напрячь все силы, чтобы при неосторожком шаге не взмыть вверх, не оторваться от камней, не вознестись на небо, ибо не шел он по земле, а плыл над нею, едва касаясь ее ногами.

Брошенные за ненадобностью костыли, усеяв площадь, пробуждали в нем восторг и преклонение перед самим собой. Безмерная радость победителя переполняла его. Никто не мог бы переубедить сейчас И Скалия в неземной его сущности.

Он был возбужден, растроган, восхищен. Комок подкатывал у него к горлу.

Видимо, настал черед выполнения его давнего замысла о всеобщем мирском монастыре с архипелагом общин, управлять которым будет Он, силой Своей небесной держа всех в страхе и повиновении.

С этого дня в Святикане началось царствование на Землии «Владыки небесного».

Сразу после аудиенции у наместника всевышнего на Землии, по прибытии из Ремля, папиец св. Двора Кашоний направился прямо в святиканские подземелья, хорошо ему известные как Верховному слуге увещевания.

Там он, нагоняя страх на тюремщиков, объявил, что обязан передать грозное повеление Великопапия трем заключенным, обвиненным в ереси, каковыми оказались сестра и братья Кашония. Видимо, переданное тем повеление «Всевышнего» было так устрашающе, что всех их одного за другим разбил паралич, в чем тюремщики, после увещеваний узников Кашонием, могли убедиться сами, посетив казематы еретиков. Уличенная ведьма со скрюченными руками и ногами возносила молитву всевышнему и не отзывалась на обращения к ней. Обоих колдунов свело дугой, и не то чтобы подняться, но даже пошевельнуться, как ни настаивали тюремщики, узники не могли. Двухцветным наемникам пришлось в назначенный день тащить их к собору св. Камения на руках.

Туда же, но не на паперть, а на церковную площадь, доставляли и других калек, собранных по монастырям и… по кабакам. И все они, каждый увечный по-своему, кто на носилках, кто ползком, кто опираясь на костыли (врученные им Кашонием вместе с увесистым кошельком) неумело пробирались к указанным им местам.

Разыграть столь грандиозный спектакль можно было лишь перед бездумно верующими простаками или перед душевнобольным «исцелителем», но представление удалось на славу!

Поскольку «всевышний», обретавшийся на Землии во плоти Великопастыря всех времен и народов, вместе с исцеляющими словами произнес и слова прощения, никто не посмел ни усомниться в чуде, ни задержать «исцеленных», в том числе и родственников хитрого Кашония.

Площадь перед собором св. Камения опустела, а слава чудотворца распространилась по всей стране и должна была докатиться и до еретиков, ведущих греховную войну против папия.

Пожалуй, самым удивительным было то, что к вечеру на площадь против собора вернулось несколько человек, чтобы отыскать свои старые костыли, ибо были действительно паралитиками и неистребимая вера их в возможное чудо, страстная надежда и пример на их глазах «исцеляющихся» помогли им исцелиться.

Однако не всем, самовольно явившимся на площадь, посчастливилось. Чудо не могло быть хоть чем-нибудь омрачено. И несчастных, «несомненно из-за недостатка веры неисцелившихся», слуги СС увещевания уволокли по указанию Кашония в свои подземелья, чтобы помочь калекам достигнуть небесных далей блаженства.

«За усердие» И Скалий присвоил Кашонию сан высшинского прокуратия увещевания, второго лица в Святикане.

Отзвук «Великого Чуда» докатился и до войск непримиримых лютеров, но не произвел там должного впечатления, не заставил их сложить оружие.

Религиозная война продолжалась.

Глава третья
СИСТЕМА СОПЕРНИКА

Солнце всходит и заходит…

Из песни

Графиня Магдия Бредлянская после кончины престарелого супруга, «светлого гетмания», стала самовластной владелицей сотен тысяч душ, бездумно распоряжаясь жизнью и смертью своих рабов-земледельцев, закрепощенных на землях ее предков деспотом Великопольдии века назад. К рабам своим Магдия относилась с безразличной добротой, не вникая в то, что подневольный труд их был источником несметных богатств ее рода.

Интересуясь литературой, музыкой, искусством, даже наукой (детей у нее не было), к дамам своего круга она относилась высокомерно, и ее недолюбливали, хотя признавали ее могущество и, не без оснований, красоту.

Безупречные черты лица, властные, подвижные брови, горделивая осанка и тонкий стан, пленительная шея и покатые плечи, пышные волосы, наконец, жгучие глаза – все это не потускнело, несмотря на неумолимый, казалось бы, возраст.

Нарядные сплетницы, не без зависти, сходились в общем мнении, что такая роскошная панесса не засидится во вдовах. Но спесь и надменность подобно крепостным стенам старинных бредлянских замков отгородили ее от притязателей. Ни один принц крови, вельможа или поэт не могли сравниться с идеалом мужчины, достойным ее. Допуская поклонение себе, она оставалась недоступной богиней, и только духовник ее, ксент Безликий, удостаивался задушевной беседы с нею. Фанатически религиозная, она не скупилась на нужды папийской церкви.

Лишь своенравием магнатки можно было объяснить ее внезапный интерес к неизвестному монаху Крылию, присланному папием в местный университет занять кафедру, где полагалось учить рыцарской чести и независимости взглядов.

Приглашенный графиней новый профессор в непривычной ему шелковой шуршащей сутане, коренастый, даже тяжеловатый, уже седеющий, не обладая изысканными манерами придворного, с нескрываемым интересом разглядывал расточительное убранство приемного зала в столичном замке Бредлянской.

Настенная роспись, трепещущий хрусталь люстр, где свечи хитроумно вспыхивали от спускавшегося к ним золотого обруча со скрытым в нем фитилем, причудливые бронзовые узоры и строгий мрамор статуй казались искусной смесью прекрасного с невероятным.

На стене темного дуба красовались скрещенные алебарды с отточенными, как бритва, остриями, сокрущающе тяжелые рыцарские мечи для двух рук, щиты с гербом светлого гетмания, его личный палаш в сверкающих драгоценными камнями ножнах, такой же кинжал с резной рукояткой из слоновой кости. Крылов словно оказался в старинном военном музее. Не было только огнестрельного оружия, еще не изобретенного взамен висящих здесь луков, колчанов со стрелами и последнего взлета военной изобретательской мысли арбалета с прикладом, украшенным витиеватым графским вензелем.

Все здесь говорило о силе и роскоши.

Такое же впечатление произвела и вышедшая к гостю хозяйка замка в роскошном платье, в бриллиантах, с радушной улыбкой на губах и властно играющими бровями.

– Как я рада вам, святой отец, – приветливо сказала она, сверкнув глазами при слове «святой». – Рада вам, как новому человеку в нашем захолустье рыцарского мира, – и усадила гостя.

С осторожностью опустился Крылов, более привычный к жестким креслам перед пультом управления, на атлас хрупкого сиденья.

– Любопытство женщины подобно весеннему половодью. Не так ли? Погибаю в духовной затхлости дворцов и замков, умоляю о струе свежего воздуха. Расскажите, чему новому учите своих студентов, удивите, поразите меня.

– Простите, сударыня, конечно, я начал учить своих студентов кое-чему, что не лишено будет новизны и для вас.

– Тогда ошеломляйте меня вместе с молодыми людьми, уже владеющими мечом и готовыми защищать и свою честь, и королевство.

– Я не владею ни копьем, ни луком, ни мечом, сударыня, – вежливо ответил Крылов. – Более того, я хотел бы убедить всех ваших молодых людей отказаться от применения оружия и поисков его более совершенных смертоносных видов.

– Вот как? – удивилась аристократка. – Чем же ясномыслящий паний обогатит своих учеников?

– Знаниями. Высшими знаниями о природе вещей.

– Нет ничего рискованнее, паний профессор, чем пробудить в женщине жажду чего-нибудь. Вам это удалось. И я жду, – капризно заявила Магдия.

– Начнем с самого простого: с утреннего рассвета и вечерней зари.

– Паний профессор знает, что с дамами надо говорить о прекрасном, хотя и всем известном,

– Но я боюсь, прекрасная графиня, что вы, как и все у вас, полагаете, будто солнце всходит на востоке…

– Профессор любит шутить? Конечно, на востоке, где мы с вами, хвала всевышнему, и находимся.

– И заходит на западе, совершив по небу круг, – закончил Крылов.

– Это ясно, как светлый день! – звонко расхохоталась графиня. – Не спросит ли меня яснопаний профессор, кого я вижу в зеркале, когда стою перед ним?

– Может быть, зеркало и понадобится, если я вам скажу, что на самом деле солнце неподвижно, как ваш замок, мимо которого едет карета.

– Солнце неподвижно? Вот как? – ожгла гостя взглядом Магдия. – А священная книга Гиблия учит, отец мой, что только однажды божественный Добрий приказал солнцу остановиться. Не так ли?

– Увы, но не по его приказу солнце остановилось однажды, а недвижно всегда. По крайней мере в своей системе.

– Но как же оно всходит и заходит? – наивно спросила графиня. – Может ли ясномудрый профессор объяснить такое?

– Круглая Землия поворачивается вокруг своей оси, подставляя солнечным лучам то одну, то другую свою сторону.

– Браво, ясный паний профессор! Догадываюсь, почему вы обещали вернуться к зеркалу. Не предложите ли вы мне посмотреться в него, как перед балом, поворачиваясь при этом? – И она повела своими обнаженными плечами.

– Верно, сударыня. Когда вы повернетесь к зеркалу спиной, то перестанете его видеть. «Солнце зайдет», наступит как бы ночь.

– Так не потому ли у нас на востоке солнце всходит раньше, чем, скажем, в Ромуле или Френдляндии?

– Вы сделали меткий вывод, сударыня. Я восхищаюсь вами.

– Так это же просто! Если бы великоясный паний профессор знал, как мне наскучило скудоумие всех, кто меня окружает, он мудро понял бы, чего стоит это восхищение своей жадной слушательницей! – заглядывая в глаза Крылову, воскликнула графиня.

– Но вам, как и моим студентам, нужно сделать еще одно сравнение, уводящее от общепринятых воззрений. Зеркало надо представить себе многогранным, и не только поворачиваться перед ним, но и обегать его со всех сторон, кружась при этом.

– Танцуя? Зачем? – искренне удивилась Магдия.

– Не зачем, а почему. Надеюсь, вам известно движение звезд в небе?

– Еще бы! По ним предсказывают судьбы наши.

– Однако движения эти не произвольны, а подчинены природному закону небесной механики. И вокруг каждой звезды, как наиболее тяжелого тела, крутится целое семейство более мелких тел, вроде вашей Землии, на которой мы сейчас находимся. Смена времен года объясняется не притуханием «уставшего за лето» солнца, а тем, как падают его лучи на поверхность обегающей вокруг солнца планеты.

– Вы умница, ясный паний профессор! И заслужили восторг женщины, никого не удостаивавшей этого. Вы отважились соперничать с самой Гиблией. Позвольте мне назвать нарисованную вами картину «системой соперника», каковым вы и представляетесь мне, ясномудрый паний.

Крылов усмехнулся. Не мог он объяснить обитательнице Иноземли, что на родной его Земле подобная система носит сходное название.

– Но мне мало, мало только об этом. Рассказывайте, дорогой Соперник наших догматиков, обо всем, что мне неизвестно, – уже требовала Магдия, неожиданно превратясь в пытливую ученицу. При этом она обдавала гостя ароматом заморских снадобий и награждала обворожительной улыбкой.

И он поддался ее чарам.

Разговор, начатый по-френдляндски, как принято было у высшей знати, давно перешел на родную речь Бредлянской, поскольку Крылов, зная славянские языки, мог легко объясняться с ней. К тому же помогли старания речеведов Горного замка.

Он стал рассказывать о родной Земле, об ее истории, о древних и средних веках, о последующих столетиях, увлекся сам и увлек свою слушательницу, образно рисуя достижения людей, покоривших и едва не погубивших свою Землю.

Магдия слушала, не замечая, как летит время, завороженная, не узнавая сама себя. Никогда еще она не встречала такого мужчину. Пусть не рассыпается он в комплиментах, не расшаркивается на дворцовом паркете, пусть не гарцует на коне, не мчится с копьем наперевес на противника в рыцарском турнире во славу своей дамы, какой она готова была бы стать. Но в нем сила, несопоставимая с другими, увлекающая, подчиняющая себе, она волшебно открывает свет другого мира, манящего и прекрасного, – мира буйных грез.

– Вы колдун, – взволнованно прошептала Магдия. – Вы пророк! Вы святой.

– Видите ли, сударыня, я ничего не предсказываю. Я лишь повествую о том, что произошло на планете, схожей с вашей, но начавшей жить по тем же законам раньше. И все мной рассказанное может точно так же произойти и здесь. И моя цель предостеречь всех людей Землии от опасных отклонений, от возможной гибели всего живого, как это произошло на одной из планет близ вашего светила, на Фаэтии, как следовало бы по-вашему ее назвать.

Магдия любовалась гостем, а он продолжал:

– В человеческих руках не должно оказаться страшной и опасной стихийной силы, ради чего мы с соратниками и прилетели к вам, нашим братьям-двойникам.

– Вы заворожили меня, яснославный волшебник! Зачем вы облачились в монашескую рясу безбрачия, нарушая мой душевный покой?

– Рассматривайте ее как профессорскую форму университета, где преподают только монахи. Так меня снарядили в путь слуги папия.

– Значит, вы сами не монах? – облегченно вздохнула Магдия.

– Не постригался, – улыбнулся Крылов.

– А вы женаты? – тихо спросила она.

– Я оставил жену примерно пятьсот ваших лет тому назад. У нас не было шансов встретиться вновь.

Магдия испуганно посмотрела на профессора, подумав, что кто-то из них двоих сходит с ума. Но, привычно овладев собой, сказала:

– Я не поняла речи ясномыслящего пания, кроме последних слов, что он свободен. Или это не так?

– Мне сопутствует здесь моя взрослая дочь, сударыня, о которой, к несчастью, я ничего не знаю сейчас.

– Мы найдем ее, непременно найдем! Я хочу, чтобы вы были счастливы… и богаты, – добавила она.

Крылов смутился и постарался перевести разговор на другую тему:

– Рассказанное вам, сударыня, я и хотел поведать своим будущим студентам на лекциях.

– Не делайте этого, умоляю! Вы не знаете здешних людей, свирепость которых не уступает их невежеству. Для них малейшее отступление от Гиблии считается ветром из ада.

– Но я должен просвещать ваш народ, ради чего и прибыл сюда.

– Тогда ищите форму сказки или условности, чтобы «Система Соперника» не противоречила бы Гиблии, по которой Землия наша сотворена всевышним как центр созданного им мира, а не крутится в непристойном танце вокруг светила. Поверьте, так и скажут мрачные отцы из Святой Службы увещевания.

Крылов пожал плечами. Ему стало крайне неловко от этой заботы ослепительной хозяйки замка. Он уже укорял себя за излишнюю разговорчивость. Да и отвык он от женского общества.

Прощаясь с ним, Магдия протянула ему руку для поцелуя, на который он не отважился.

– Будьте более мужественным, несравненный мой мудрец! Мы же не в пещере отшельника. Сумев увлечь меня в грядущее, надеюсь, в ближайшем будущем вы не откажете в новой беседе с вашей самозваной, но, верьте, прилежной ученицей.

Крылов поклонился.

– А вашей дочери я подарю замок с засеянными полями, населенными деревнями и окружающими лесами. Виднейшие рыцари будут добиваться ее руки.

– Она замужем, – сказал Крылов, откланиваясь.

– Как жаль! – вздохнула графиня и лукаво добавила: – А я нет!

Карета отвезла Крылова в университет, где ему предстояло найти безопасную форму его «Системы Соперника»…

Графиня Бредлянская была сама не своя. Что принцы, вельможи и рыцари с их скудными умами по сравнению с могучим разумом гостя из чужого мира.

Магдия негодовала сама на себя! Допустимо ли ей в ее годы, с ее знатностью и богатством оказаться в положении девчонки, которой на ум идут стихи поэта:

Она его за знанья полюбила,

А он ее за жажду к ним.

Она разорвала в клочья кружевной платок, ударила по щеке согбенного старика слугу, когда-то нянчившего ее.

Увлечься первым попавшимся сказочником, наряженным в монашескую рясу, которому и дела не будет ни до нее, ни до ее «жажды знаний» из полузабытых строк. Предстать перед ним такой захудалой невеждой! Это при ее-то гордости? Наваждение!

– Солнце всходит и заходит! – твердила она, расхаживая по залам мимо застывших в красоте движения статуй, мимо стены с коллекцией оружия. И беспричинно смеялась, пугая недоуменно следящих за нею издали горничных.

Предупрежденный служанками о беспокойстве госпожи ксент Безликий на правах духовника поспешил к ней.

Надо понять теряющую молодость самолюбивую женщину, обуреваемую волнениями ушедшей юности.

Досада и недовольство собой сменялись замиранием сердца от страстного желания счастья, еще не изведанного. Жизнь не может остановиться! Как не может устоять и профессор, кем бы он ни был! В том клянется сама Магдия Бредлянская, ради которой поэты слагали песни, а сам светлый гетманий в рыцарском турнире вышел против сына короля!

И графиня обращалась с горячей молитвой к всевышнему, чтобы он, охладив пыл, вразумил ее или помог ей в несбыточном.

Появление духовника показалось Магдии ответом неба на ее мольбы. Она поняла, что ей особенно необходимо сейчас высказаться, снять тяжесть с души.

Ксент Безликий был еще не стар, с лицом аскета и худой фигурой, голубыми глазами ангела и острым подбородком, каким наделяют художники отнюдь не небожителей.

Он смиренно вошел к своей опекаемой «дочери» и застыл в нерешительности при виде ее пылающего лица.

Надо сказать, что ксент Безликий, состоя духовником при столь знатной и влиятельной особе, рассчитывал добиться с ее помощью посвящения Великопастырем всех времен и народов в птипапии, и потому в жизни своей старался не допустить ни одного неверного шага, тем более в отношении графини Бредлянской.

Молитвенно сложа руки, он смиренно обратился к взволнованной красавице:

– Не успокоит ли душу дочери моей исповедь перед всевышним?

– О, конечно, отец мой! Только искреннее общение со всевышним может облегчить мою душу.

– Так облегчите ее словами искренности, дочь моя. Каждое из них будет услышано им, и только им!

Дальше все было выполнено по ритуалам папийской церкви. Духовник, олицетворяя всевышнего, скрылся за дорогим пологом исповедальни, выделенной в богатой часовне замка.

Магдия, преклонив колена и не видя никого вокруг, поведала «небесам» все, что так взволновало ее в рассказах приезжего профессора, начиная с «Системы Соперника» и кончая апокалиптическим предупреждением о возможном конце света от применения какого-то стихийного оружия, а вовсе не так, как сказано в Гиблии. Но все должно остаться великой тайной, чтобы не повредить профессору.

Духовник нашел слова утешения, произнеся их из-за полога:

– Будьте покойны, дочь моя. Тайна исповеди нерушима, как сама вера во всевышнего. Да вознаградит он вас за сердечную доброту к малознакомому приезжему. И да коснется человеческое счастье великознатного дома вашего.

Магдия поцеловала руку, протянутую ей сквозь драпировку, отделявшую ее от духовного отца.

Тот, преобразившись в благоговейного графского священника, вышел из исповедальни в часовню.

Магдия почувствовала облегчение, видя в том дар всевышнего.

Глава четвертая
ОРДЕН СЕСТРЫ МАГДИИ

Мужчина побеждает, умом и силой покоряя,

А женщина – желанием неутоленным обжигая.

Теофрит

В сводчатом университетском подвале слуги СС увещевания вздернули на дыбу приезжего профессора. Едко дымили и потрескивали факелы.

Главный увещеватель, тучный отец Доброкожий, с кряхтеньем протиснулся на свое место за столом, морщась от приступа печени. Опять эти монастырские обжоры подали сегодня к обеду слишком жирные блюда. Озлобленный, он приказал Гаранту откровенности:

– Крепче тяни за ноги и повыше вздергивай этого заморского толстяка, наверняка любителя жирных блюд. А ты, писец, записывай все, что промеж стонов услышишь, – прикрикнул он своим тонким голосом на горбатого писца, ненавидя того за его шибкую грамотность, помогшую ему выбиться из послушников.

Поудобнее усевшись, положив локти на стол, он грозно начал, срываясь на фальцет:

– Раб смердящий Крылий, осмелившийся облачиться в монашеское одеяние, ответствуй перед всевышним в лице слуги его, допрашивающего тебя. Стоит ли созданная им Землия в сердце мира? Движется ли солнце по священному кругу, ежедневно всходя и заходя? Или ты по дьявольскому наущению утверждаешь, будто подчиненное воле всевышнего светило недвижно, как разбитое параличом, а святая Землия наша непристойно крутится волчком?

– Я только начал, – морщась от боли, произнес Крылий, – знакомить своих студентов с истинами Природы, с законами перемещения небесных тел… – И с трудом добавил: – Каковое следует рассматривать как перемещение относительное.

– Относить тебя в камеру еще рано! – крикнул Доброкожий. – Сначала признаешься. А ну-ка, брат Гарант откровенности, похрусти-ка его косточками. Язык-то без костей у него, авось развяжется.

Нестерпимая боль пронзила тело Крылова.

– Теперь признайся, смерд Крылий, что на твоем чужеземном языке означает «относительность» – «одно сито нес», небось ДЬЯВОЛУ? Так?

– Отнюдь нет, – прохрипел Крылов. – Относительность – это точка зрения на взаимные перемещения. – И он умолк, так и не застонав, как от него ждали.

Писец старательно выписывал в протоколе дознания под пыткой несусветную ересь, будто бы когда карета проезжает мимо дворца, то возница вправе считать себя неподвижным, а перемещающимся мимо него дворец. И будто точно так же можно счесть неподвижным, подобно карете, и солнце, а движущейся, как дворец, Землию.

Ничего не поняв ни в прерывающихся словах истязуемого, ни в прилежной записи его «признаний» и ничего не добившись больше от заморского профессора, его подвергли по указанию Доброкожия и другим способам «увещевания».

Из истории печальных лет своей планеты Крылов знал, что изуверства эти не канут вместе со средневековьем, а перекочуют в века расцвета человеческой цивилизации, когда люди в опьянении ненависти и борьбы за власть будут применять – и без монашеских одеяний – позорные истязания безоружных своих жертв.

Прижигая каленым железом, его спрашивали:

– Говори, сын Мрака, когда ты виделся в аду с Сатаной? Когда он послал тебя сюда? В каком адском заговоре участвовал?

Скрипя зубами, Крылов четко произнес:

– Меня послал сюда Великопастырь всех времен и народов И Скалий, который едва ли потерпит ваше сравнение его с Сатаной.

– Что?! – взвизгнул Доброкожий. – Угрожать? Он еще осмеливается вспоминать святое имя наместника всевышнего на Землии. Вырывайте ему ногти! – И опять не дождались мучители криков боли своей жертвы.

Отец Доброкожий мудро решил:

– Должно быть, не человек перед нами, а давний мертвец, засланный из ада и ничего не чувствующий, – но все же продолжал допрос: – Ответствуй, труп смердящий, признайся, что лгал ты про последний день Землии, хотя в святой Гиблии не так сказано, как ты злонамеренно вещал!

– Конец света может быть различным, – сказал Крылов, бессильно откидываясь на спинку стула, к которому был привязан. – Но вызвать конец этот могут столь же неразумные, как и вы, люди прискорбным использованием оружия стихийной силы.

Впервые в истории «увещевательных дознаний» истязатель, содрогаясь от страха перед необъяснимым мужеством своей жертвы, старался теперь добиться не признаний, а отказа от них истязуемого.

– Повтори трижды, что не может быть конца света из-за ратного оружия! Не мог никто прилететь на Землию со звездного неба! Откажись от ереси! Трижды отрекись! Молчишь сатанински?

Обо всем этом Крылов говорил только графине Бредлянской. Испытывая непереносимые страдания, он все же не хотел поверить, что находится здесь по ее доносу.

Церковный суд при монастыре, к которому примыкал университет, признал лжемонаха Крылия, виновного в ереси, подлежащим сожжению на костре.

Однако суеверно боявшийся бесчувственного мертвеца Доброкожий подсказал святым судьям принять хитроумное решение о том, что из-за тяжести задуманных Крылием злодеяний сожжению он подлежит в Ромуле на площади Цветения, где предавались огню особо опасные преступники веры, куда его и надлежало препроводить.

Когда графиня Бредлянская, напрасно послав в университет карету за ясномыслящим профессором, узнала, что тот в когтях СС увещевания и после жестоких пыток приговорен к сожжению в Ромуле, она вызвала своего духовника.

Ксент Безликий, молитвенно сложа руки, смиренно вошел в зал приемов, где среди пышного убранства его встретила разгневанная графиня.

Пылая внутренним огнем, который словно вырывался из расширенных от негодования зеленоватых глаз, она остановилась перед духовником.

– Скажите, пресвятец, прочел ли профессор Крылий хоть одну лекцию в университете?

– О, благословенная дочь моя. Всевышний предупредил слуг СС увещевания, и они ожидали прозвучавшую с университетской кафедры крамолу. Будем надеяться, что молодые люди не потеряли рассудка от выслушанных еретических слов чужестранца, вскоре же обезвреженного служителями господними.

– Значит, те ожидали эти слова? – грозно переспросила графиня.

– Всевышний просветил их, – скромно ответил ксент.

– А займутся ли слуги увещевания ксентом, нарушившим тайну исповеди?

– С нами всевышний, дочь моя графиня! – испуганно произнес священник. – Громы небесные поразили бы такого вероотступника.

– А не слышатся ли вам, лжесвятец, такие раскаты под сводами этого зала?

Ужас объял ксента Безликого. Ему показалось, что он брошен в клетку к разъяренной тигрице.

Остановившимися голубыми глазами он следил, как она, подбежав к дубовой стене, сняла палаш в драгоценных ножнах.

Вне себя от страха, духовник пал на колени.

– Вот так мне будет удобнее, – жестко произнесла велизнатная графиня Бредлянская, вынимая палаш из ножен.

Отброшенные в сторону, они сверкнули в луче заглянувшего в зал солнца, совершающего в небе положенный ему круг.

Лихая тройка летела по первопутью, словно на бесконечно далекой затерянной в космосе Земле. И снег комьями разлетался из-под копыт пристяжных с удальски отогнутыми шеями. Коренник мчал между ними, вскидывая вперед ноги, как на параде в церемониальном марше.

Тройка эта ради горделивой пышности возглавляла еще три пары вороных коней, запряженных вместе с нею цугом, что подчеркивало высшую ясновельможность графини Бредлянской, сидевшей в золоченом возке.

Скачущие рядом с полозьями латники видели, как на лакированных стенках возка мелькали словно засыпанные черным снегом ели, сливаясь на мгновение с золотым вензелем светлого гетмания на дверцах.

Вороная масть коней была выбрана соответственно печальному дню намеченных назавтра похорон почившего духовника графини Бредлянской, святого отца Безликого, «зарубленного неизвестным злоумышленником», скрывшимся при появлении в приемном зале отважной графини.

При ее религиозности посещение монастыря «Неутоленных желаний» в безутешном горе из-за потери духовника было вполне естественным.

Желание гостьи тайной аудиенции у настоятельницы монастыря тоже не вызвало у святой матери игуменьи недоумения.

Очевидно, Магдия Бредлянская нуждалась в словах утешения, потеряв такого наставника, как ксент Безликий. «Поистине враг человеческий вручил злоумышленнику палаш!» – со вздохом подумала настоятельница, стараясь сделать морщинистое лицо свое приветливым и участливым.

Настоятельница монастыря, в прошлом такая же видная аристократка, как и графиня Бредлянская, пришла в монастырь из-за злой молвы, приписавшей ей рождение младенца в отсутствие так и не вернувшегося из рыцарского похода супруга. Келья ее была обставлена с доступной для монастыря роскошью, говорящей о вкусах покинувшей высший свет дамы.

– Душевно разделяю горе ваше, графиня, – проникновенным голосом начала настоятельница.

Бредлянская опустилась в ласковую мякоть кресла и махнула рукой.

– Зовите меня отныне не графиней, а сестрой Магдией.

Игуменья насторожилась.

– Ужели горе ваше столь велико? Или вы нуждаетесь в исповеди? Может быть, послать за университетским священником, поскольку не снизошла на меня, как на женщину, благодать всевышнего?

– Нет, не надо! – отрезала Бредлянская. – Разговор у нас будет не для господа единого, а чисто деловой.

– Вот как? – теперь уже искренне изумилась настоятельница.

– Я решила постричься в монахини.

– Что вы, голубка, сестра Магдия! Возможно ли в вашем положении, с вашей несравненной красотой так предаваться безысходному горю? Ведь даже после горестной потери светлого гетмания вы стойко перенесли ниспосланное вам всевышним испытание.

– Я никогда не любила светлого гетмания, мать моя. Он выиграл меня как вещь на рыцарском турнире. Да и несчастная гибель ксента Безликого не столь уж удручила меня, как…

– Как что? – живо спросила, не переставая удивляться, игуменья.

– Неважно что, мать моя, – властно отмахнулась Бредлянская.

– Почему же не важно? – готова была обидеться настоятельница.

– Потому что речь пойдет об условиях моего пострижения,

– Разумеется, – воспрянула старая монахиня. – Монастырь наш так беден, что ваше вступление в него…

– Все мое состояние, которое почитают в Великопольдии за самое значительное…

– Еще бы! – благоговейно закатив глаза, прошептала игуменья.

– Все это состояние будет предназначено для успеха и святости нового женского ордена, который я намерена у вас учредить и возглавить.

– Если вы передаете ордену свои богатства, то стать во главе святого ордена будет вашей обязанностью перед всевышним. И надеюсь, в нашем монастыре.

– Да, начну с вашего монастыря.

– Какому же святому посвящен будет этот орден?

– Это будет «орден необнажения мечей».

– Необнажения мечей? – удивленно повторила старая монахиня,

– Да, целью его будет добиться, чтобы нигде в мире не обнажались мечи для пролития крови людской.

– Как же достигнуть такого покорения рыцарей слабыми женскими силами, будущая сестра наша Магдия?

– Все монашенки вашего монастыря должны будут войти в такой орден, хватит им ныть по своим кельям! Пусть каждая из них вместо пустых надоевших всевышнему молений убедит не менее двух женщин святой нашей, крепкой, как скала, веры, что не должны они выполнять законных требований своих супругов или возлюбленных, пока не поклянутся те, что не вынут мечей из ножен. И обязать тех женщин при вступлении в наш орден (отнюдь не постригаясь в монашенки) привлечь в него каждой еще двух жен. И горе тем, чьи мужья не послушаются их.

– Да разве возможно такое? Как же можно без мечей? Всевышний, да спаси нас!